Взводный

       С командиром взвода нам повезло. Это был жизнерадостный неунывающий офицер, от которого можно было ожидать чего угодно. Его однокашники по училищу давно щеголяли с четырьмя звёздами на погонах, Толик же в старших лейтенантах завис очень надолго из-за больших неприятностей на личном фронте. У боевой офицерской подруги, с которой он после громкого пьяного скандала, ломания мебели, дверей, и битья посуды расстался, папа был полковником, большим чином в управлении нашим полигоном.
       И когда солидный папахоносец попытался энергично вмешаться в личную жизнь дорогой доченьки и решительно указать непутёвому лейтенантику на его законное место в углу прихожей на подстилке по соседству с немецкой овчаркой, он неожиданно встретил такой внезапный, разогретый тремя днями безудержного запоя, жёсткий отпор нашего очень тощего и чрезвычайно дерзкого командира, что без сожаления сдал дорогого неудавшегося родственничка на неделю на гарнизонную гауптвахту.
       Система партийного контроля сработала безукоризненно, нашего старлея мгновенно перевели в отряд неблагонадёжных, и многочисленные друзья полковника, засевшие на всех уровнях руководства полигоном, стали мощно притормаживать продвижение его потенциального зятька по довольно крутой в то время карьерной лестнице стратегического ракетчика.
       Первое знакомство было очень запоминающимся. Толика при нашем поступлении не было в роте, когда мы пришли из карантина, он находился в отпуске. Мы знали, что он скоро появится и знакомство состоялось при проведении очередной политинформации. Видим невысокого жилистого старлея, который часто повторяет «Трищ солдат» к месту и не к месту.  Голос у него был тоненький, почти по - женски визгливый. Он называет наши фамилии, мы встаем, он мельком оглядывает нас и на этом знакомство заканчивается.
       Сержант, секретарь комсомольской организации роты, монотонно бубнит о вконец загнившем империализме и непрерывном наращивании сил НАТО на границах самой свободной и добровольной Варшавской организации.  Деды сзади привычно остроумно комментирую ситуацию, вызывая смех в роте. После одного самого удачного выпада вся рота дружно заходится в заливистом ржании.
       Командир взвода, до этого неторопливо листающий планы занятий, вскакивает и истошно с надрывом орёт:
        - Р-р-р-ёта! Смирно!!!
       Мы быстро вразнобой с шумом вскакиваем и вытягиваемся перед рассерженным старлеем.
       - Вы что, оборзели? Сидите в тепле и скалитесь. На учения в тайгу хотите? Вы не знаете, что такое жить месяц в палатке при минус тридцати и весь день бегать по тайге! Вечером берёшь в замёрзшие руки кусочек чёрного хлеба, нежно, как пирожное с кремом!
       С задних рядов раздаётся уверенный комментарий деда:
       - А потом пишешь письмо родным домой…
       - Да, да, сразу же энергично подхватывает тему Толик, садишься и пишешь родным домой карандашом письмо, потому что ручка замёрзла…
       - На голенище сапога убитого в неравном бою фронтового товарища!!!
       Помещение ленкомнаты вздрагивает от мощного взрыва хохота.
       Зимой я стою на тумбочке дневальным по роте. Распахивается входная дверь, входит взводный. До блеска начищенные сапоги, аккуратная шинель и огромные, увеличившиеся в несколько раз обмороженные побелевшие уши под зимней ушанкой с завязанными на макушке клапанами.
       Я должен подать команду:
       – Дежурный по роте, на выход, - но вид ушей нашего доблестного командира вызывает у меня приступ неудержимого смеха. Толик подходит ко мне вплотную и рычит:
        – Смирррна, трищ солдат!
Меня вид его приблизившихся ушей совершенно добивает, я начинаю судорожно икать, протягиваю руку к его лицу и между всхлипами шепчу:
        – Уши…
       Толик подходит к зеркалу рядом со мной, медленно поворачивая голову, осторожно трогает огромные белые уши по очереди и сокрушённо говорит:
          – Б…дь, ну что за невезуха! Пятнадцать градусов мороза, а я как чебурашка!