***

Часть5.
Во второй половине лета Мария Семеновна со своими детьми приехала в родное село. Ехала с опаской – как примут то? Сгрузив узлы и детей у ворот, сама вошла в дом. Семен и Арина не очень обрадовались, особенно Арина: она аж зашипела, но Семен на нее цыкнул:
–Это моя дочь и ей нужно помочь, видишь еле стоит бледная вся. Пошли, дочь заведем внуков в дом.
Вообще-то Маруся не ожидала теплого приема, но была рада и такому. Она очень устала за дорогу и боялась не доехать. Внукам Семен обрадовался, хоть и не показывал виду.
–Пока закипит самовар, идите внуки в малинник, ягодок поешьте.
Сели за стол, прибежали Толик и Люда. Толик весело сообщил:
–Я красные ел, а Людочка все зеленые рвала!
–Ничего внучек она научится.
Целый еще месяц Мария отлеживалась. Приходили соседки, спрашивали, что и как, как там на войне, что слышно, скоро кончится проклятущая? Но Мария сама толком ничего не знала.
Через месяц она окрепла, пошла работать в колхоз учетчиком. Более тяжелую работу делать не могла. Ребятишки познакомились с местной ребятней и днями где-то носились шумной ватагой. Особенно они подружились с детьми тети Анны, дальней родственницы Семена. Ее предки тоже были переселенцы только с Черниговщины. У нее было четверо детей, старший сын Василий был уже взрослый и был на фронте, как и Илья. Дочь Тамара уже ходила в школу в пятый класс, а младшие Валя и Люба были ровесниками Толи и Люды и охотно с ними подружились, и дети часто у тети Нюры и обедали.
Вот кого не обделил красотой Господь, так Анну. Высокая, стройная, с буйными черными кудрями, черные брови дугой, карие большие глаза, длинные ресницы, алый рот. Ну что бы ей не дать счастья? Так нет же, судьба распорядилась иначе. В шестнадцать лет влюбилась Нюрочка в добра молодца не местного городского. Жили они тогда в городе. Была ли любовь у них с Михаилом неизвестно, но отец ее, узнав о ее похождениях, запретил ей встречаться с ним (он был суров характером).
И вот Нюра с Михаилом решили бежать, тайно расписаться и жить в какой-нибудь деревне. Но отец выследил их с двумя дюжими молодцами, догнал, Михаила чуть не убили, а Нюру за волосы приволок домой.
–Уж разве тебе невтерпёж замуж, завтра же найду тебе жениха и точка.
Юра плакала и умоляла его, ползала на коленях не губить ее. Но отец был непреклонен. Переехали они в свой старый дом в деревне, и привел отец в дом жениха. Как увидела его Аннушка, так и хлопнулась в обморок. Высокий, рыжий, рябой один глаз с бельмом, просто чудище, а не мужик. Он был милиционер, местный участковый.
Бедная Нюра пыталась снова бежать, поймали, хотела повеситься, сняли с петли вовремя. Ничего не помогло. Так и стала она женой нелюбимого человека. Увез он ее в свой дом, где жил с матерью. Чувствуя, что Нюра его не любит и помня, как она пыталась бежать, он частенько ее поколачивал, а свекровь напутствовала его:
–Так ее, так ее, бей шалавую.
Анна смирилась, родила четырех детей, а потом неожиданно Сергея застрелили, говорили, что в какой-то перестрелке. А потом вскоре умерла и свекровь. И осталась Нюра одна с четырьмя детьми. Отец вскоре умер, Нюра даже на похороны не пошла. А потом началась война, Василий вместе с Ильей ушли воевать, и от них даже писем не было.
Арина переживала за Илью, ведь она единственного кого в жизни любила, потому что выкормила его с грудничков.
А Толик и Люда подружились с Любой и Валей, и так же с другими ребятами и бегали по всей деревне не хуже Устеньки. С внуками ожил и немного Семен, стал им делать всякие игрушки, санки, коляски, скатал валенки.
Заработанные деньги Мария отдавала Арине, считая ее хозяйкой дома, и своих накоплений у нее не было. Однажды она попросила у Арины денег, чтобы купить детям одежду хоть какую, ведь растут. И тут ей Арина заявила:
–У тебя здесь ничего твоего нет, вон твое, - показывая на детей.
И Мария поняла, что надо уезжать с этого дома.
А тут пришла еще беда – пришла повестка о гибели Ильи Семеновича и Василия Сергеевича тоже. Арина билась в истерике, выла как волчица, сбежались соседи, хот и не любили Арину. Успокаивали, отпаивали ее, кое-как она отошла. Но с тех пор стала еще угрюмее. Оставив детей Семену, Мария уехала в город искать себе работу. Нашла она там куда никто не ехал. Бухгалтером в детский дом, который располагался в горах в 18 км от города, в землянках располагались и жилье, и кухня, и даже клуб, куда иногда приезжала кинопередвижка. У матери не было выбора, и она согласилась.
Приехал мужик на телеге (завхоз детдома) погрузил узлы, привязал к задку телеги молодую телку, усадил детей, и поехала Мария опять в дорогу. Кстати, телку Семен дал дочери, вопреки волям Арины.
Я этот детский дом в горах хорошо помню, хотя было мне всего 6 лет. Было лето, ехали по ущелью между гор, завхоз весело посвистывал и успокаивал Марию. Все будет хорошо. Привезли нас, сгрузили узлы в какую-то бывшую конюшню с дырявой крышей, я хорошо помню, что пошел дождь и на нас, сидящих на узлах, капало.
Но вскоре дождь прошел, а пришел директор детдома. Бывший фронтовик без руки, хромой, но энергичный и веселый.
–Не горюй, Мария Семеновна, дам тебе сейчас двух работников. Они тут устроят перегородку, двери, окно, да и ты помогай, не кисни. Завхоз у нас мастер, он тебе печь хорошую сложит, накопает нужной глины, все обмажете, в том числе и крышу. Она как затвердеет, глина-то, тверже камня станет, ты только пока она сохнет, трещины замазывай. А ребятишки пока пусть в землянке с ребятами поживут. Сейчас вас накормят, я уже распорядился.
Так и получилось. Комната была вскоре готова, опробовали печку, горело хорошо. Для детей сделали двухэтажные палаты, у Марии была кровать, которую она взяла в деревне. Набили матрасы и наволочки травой и получились классные постели. Матрасы, наволочки и одеяла диктор выделил и лично пришел проверить, как все получилось.
–Ну вот, Мария Семеновна, а ты плакала, я же говорил все будет хорошо.
Так и зажили. Летом здесь было хорошо, горки кругом зарастали травой и цветами, внизу протекала речка горная с холодной прозрачной водой. Берега ее заросли различными кустарниками, деревьями. Помню, ребятишки все собирали спелую боярку, лепили большие комки и ели. Еще была пасека, пасечник старый дед иногда угощал нас старой вощиной, которая была черной, но сладкой.
Однажды директор привез целый воз каких-то мешков, позвонил в рынду. Все сбежались, где пожар. А Михаил Иванович смеется и говорит:
–Вот выбил для детдома, для детей и служащих целый воз вещей. Гуманитарная помощь, американская. Спокойно разложите все, разберитесь, кому какой размер, но не наглейте, чтобы всем хватило, потом составлю ведомость, распишитесь.
Помню маме досталось платье, тяжелого шелка, низ черный в белый цветочек, а верх белый, в розовый цветочек. Я почему это платье помню, я его уже в девятом классе надевала. Мне досталось платье черное в горошек и белые плавки, Толе брюки и рубашка. Всем все хватило. Все были рады, а кухарке директор выдал целую большую коробку с яичным порошком.
Еще я помню из детдомовской жизни, какая была мама смелая и решительная. Однажды мы мыли с ней посуду у речки. Мать натирала миски и кастрюлю песком, а я полоскала их в речной воде. Но вот какая-то шальная волна вырвала у меня кастрюлю из рук и потащила вниз. Я хотела ее схватить потянулась и упала в воду. Мама не растерялась увидев, что меня потащила волна, она рванула вниз вдоль берега, прыгнула в воду и успела меня перехватить. Я, конечно, наглоталась воды, но ничего, отплевалась. Прибежали тут женщины, укрыли нас одеялами, привели в нашу комнату, а фельдшерица раздела нас, протерла насухо потом спиртом, потом снова укутала, напоила какой-то микстурой, потом горячим чаем. Вот сидим мы с мамой накрытые одеялами, потные, красные, мать прижала меня к себе и вдруг запела; я не помню какую песню, потом громко заплакала и икая сказала:
–Господи, как я испугалась, думала не успею тебя поймать.
То змея обовьется вокруг моей ноги, когда я гуляла по горке и собирала цветочки, правда я была в валенках (нас предупредили, что здесь змеи и нужно ходить осторожно, а лучше в валенках). Я почувствовала, как что-то резко захлестнуло мою ногу, посмотрела, а там змея. Я заорала, наверное, на все ущелье. Прибежала мама резко схватила ее за хвост, дернула и она повисла у ней в руке как веревка. Прибежали дети, которые повзрослей схватили ее у матери и унесли. А мама все успокаивала меня щупала и спрашивала, где она меня укусила, а я говорю – нигде.
–А чего же тогда ты орала так?
–Ну как же, испугалась, змея ведь.
Так мы прожили в этом детдоме год, а потом его перевели в какой-то другой город, и мама снова осталась без работы. Привезла нас с братом снова в деревню, а сама поехала в город устраиваться на работу, обязательно с жильем, чтобы взять с собой детей. Жилье Мария не нашла, жила пока у дальних родственников Арины и взяла к себе Анатолия.
Кончилась война, в деревню стали возвращаться мужики, немного, но все-таки. Осенью я пошла в школу в первый класс. Характером я была, конечно, не в маму, стеснительная, рассеянная, вечно забывала задания, а спросить у учительницы стеснялась. Мама говорила, что у меня отцов характер. В школе нам дали по тетрадке, карандашу, ручку с пером и чернилку неливайку. Чернил не было, придумывали кто что может. Арина мне каждый день натирала свекольный сок, другие разводили водой сажу. В общем, кто во что горазд. Карандаш ломался, а заточить его дома забывала, перо цеплялось за бумагу и брызгалось. Букварь был один на четыре человека и мне часто не доставался. В общем, я кое-как закончила первый класс, и мама взяла меня к себе. Ну уж во втором классе мама мне помогала, достала и книги, и тетради, и чернила. Со временем обзавелась подругами и осмелела. Казалось бы, все наладилось, работа, дом, дети с собой, но правда летом мы снова жили в деревне. Вот тут-то коварная судьба опять испытала Марию. Я заболела брюшным тифом, единственная на всю деревню. Меня чуть живую увезли в город, в инфекционную больницу. Я временами приходила в сознание и почему-то видела возле себя военного, я думала это папа приехал, а оказывается это был военврач. А в деревне что началось! Приехало много военных в халатах и масках, оцепили деревню никого не впускали, не выпускали. По улицам ездили большие крытые машины, солдаты собирали в дома все вещи и кидали их в машину (благо вещей было немного), затем в домах, сараях, во дворах обливали все каким-то вонючим раствором. Неделю потом люди не спали в домах, все мыли и отскребали. Но зато в домах не стало мух, тараканов, клопов, вшей и блох, мышей и крыс. Во всей деревне. Выполнив свою работу, военные уехали так и не обнаружив очаг заболевания.
Мария металась между работой и больницей рвалась в палату, ее не пускали, она просила, плакала, умоляла, наконец главврач сказал:
–Да пустите вы эту сумасшедшую мать, только оденьте на нее маску и халат.
Так мама стала сидеть возле меня, петь песенки тихонько чтоб другим не мешать, гладила руки, голову, и я стала поправляться. Постепенно, но к осени я окрепла, только волосы стали отрастать кудрявые. Говорят, это от высокой температуры. Жизнь налаживалась, вошла в свою светлую полосу. Мария Семеновна устроилась то наконец на хорошую работу, главным бухгалтером райздрава, где начальником была Ирина Владимировна, милейшая, добрая женщина, но какая-то я бы сказала нелепая. Была близорука, носила очки со стеклами как линзы, носила туфли на высоких каблуках. Идя по улице, она высоко поднимала ноги, чтобы не споткнуться, и была похожа на цаплю в очках. Но над ней никто не смеялся, потому что уважали. Марусе дали квартиру на земле с огородиком и двором, где она сразу смастерила летнюю печь, и мы летом на ней готовили. Казалось, что все наладилось, можно успокоиться и спокойно жить, но не тут-то было, судьба злодейка не дремала. Арестовали Семена как врага народа. Мария пыталась узнать у следователя хоть что-нибудь, но он посмотрел на нее внимательно и говорит:
–У вас сколько детей?
–Двое
–Вот и сидите тихо, и помалкивайте!
Мария поняла, что лучше не настаивать, а то еще и ее с детьми заберут.
Семена осудили на 10 лет и отправили на химический комбинат, где работали одни заключенные. Арина, конечно, не захотела жить одна и вести хозяйство, продала дом с садом и приехала к Марии жить.
Ужасно жалко было сад, Семен так в нем долго работал, садил, выращивал, делал всякие прививки, а однажды привез несколько кустов чайных роз и посадил в рядок от калитки в огород к стремящемуся дому, который он никак не мог достроить. Я ему садить эти розы помогала, а когда они на следующее лето зацвели, такой запах, такая красота. Дед пил чай у самовара и в чашку бросал лепестки роз. Я тоже пробовала. Там еще были необыкновенные яблони, на которых яблоки, когда поспевали, становились прозрачные и сладкие, сладкие. Еще он укутывал их на зиму снопами, а я пыталась проколупать дырочку и посмотреть, что там внутри шалаша. Дед меня прогонял, говорил –яблонька замерзнет. И вот теперь сад остался без заботливого хозяина.
В свое время мы с братом закончили школу, уехали учиться. Семен вернулся с лагеря, не умер, но какой-то худой, сгорбленный, злой, но молчаливый. Сказал Марии, что его арестовали за то, что он был в немецком плену и хвалил их порядки. Поэтому его объявили немецким шпионом. Приехал он разумеется к Марии, дома то уже не было, и потянула мама одна лямку за пятерых. Вскоре дед умер, Толя закончил техникум, и его взяли в армию, что самое интересное, в то же место, где служил когда-то отец, Бухта Ольга.
Я поступила в институт, жила в общежитии. После армии Толя не приехал домой, а поступил на работу на Бухтарминский цементный завод, который почти что военный. Там делали какой-то особо прочный цемент для военных заказов. Поэтому Толе быстро дали квартиру, он женился и взял маму к себе, разумеется с Ариной. Купили они в Бухтарме домик с садом, появились внуки, мама с упоением с ними занималась. Я тоже закончила институт, стала работать, появилась семья, дети. Мы часто ездили друг к другу, писали письма. Потом умерла Арина, и мама вздохнула с облегчением. Все-таки тяжелый у нее был характер.
Так спокойно прожила последние годы моя мама, до 85 лет. Святая была женщина, никогда не терялась, всех поддерживала, всех любила, даже на Арину не озлобилась, а ухаживала за ней до конца.

Конец.