7. Переломный момент. Детство

Василий рос в неблагополучной семье. Хотя назвать семьей вечно пьющую мать и двух маленьких сестер он не мог. С 14ти лет весьма смышленый, но замкнутый Васька таскал мешки на базаре, зарабатывая на пропитание, колол дрова и воровал с соседских полей картошку. Девочек периодически забирала троюродная тетка, в конце концов, обе еще были слишком малы, чтобы что-то понимать, и больше, чем брат (по мнению тети Клавы) нуждались в женской заботе. Но вопреки ее мнению Васька считал иначе. Как могло показаться со стороны, он презирал мать за ее посиделки с соседскими мужиками, пьяные дебоши и вечный беспорядок в доме. Но это было не так. Несмотря на все это, Васька, как и прежде, любил мать, ему было жаль ее, ему, как и в детстве, даже сильнее, так не хватало ее материнского любящего сердца, не хватало задушевных разговоров, ее обеспокоенных фраз, не заболел ли он, обидел ли кто. В обиду он себя тоже не давал, на раз два махал кулаками на своих обидчиков, если таковые появлялись. Результатом таких маханий являлись разбитые носы и фингалы. Дружков маминых тоже частенько выпроваживал, а мамашу бережно укладывал спать. Он верил, что настанет день, когда все изменится, и мама, проснувшись одним прекрасным утром, не пойдет за водкой, а сделает на завтрак яичницу, и как раньше, они позавтракают всей семьей, а после пойдут в парк, и там они встретят отца, которого он, к своему стыду, нисколько не помнил, перед глазами всплывал только его расплывчатый образ, и будут счастливы, и мама будет улыбаться и будет гладить его по голове, а отец будет держать на руках сестренок, и будет всем весело и хорошо. Он верил и шел таскать мешки. В одно солнечное утро его мамы не стало. На протяжении всех похорон Васька ни проронил ни единой слезинки. «Поплачь, поплачь, мальчик, легче станет» - говорила баба Тоня. Но мальчик упорно молчал, он лишь глядел широко открытыми глазами, почти не моргая. В рукавах куртки, которая была ему велика размера на три, со всей силы были сжаты кулаки, до крови, до боли, которую он не умел, не мог выплеснуть. Василий не плакал, он лишь мысленно задавался вопросом: «Почему в этот день такое же, как вчера, яркое солнце? Почему ничего не происходит, все остается таким, каким и было, люди так же ходят, так же дует легкий ветерок, так же колышутся от ветра деревья? Почему ощущение того, что она еще здесь?». Он не хотел верить, что он остался в этом мире один. Сестренки не в счет, слишком малы, ничего еще не понимают, к тому же, их насовсем заберет теть Клава. Он не мог осознать, что в этот момент с ним происходило то, что называют переломным моментом в жизни. Он хотел поскорее забыть этот день, это ощущение непомерного, какого-то дикого, страшного одиночества, которое сковывало его и тянуло немыслимой тяжестью к земле. Он не хотел больше никогда испытать это чувство. Забыть. Бежать отсюда, неважно куда. Насовсем. Прочь. Он молча повернулся и пошел быстрой и уверенной походкой за ограду, вдоль дороги, мимо родных покосившихся домишек, мимо поскрипывающих ставень, от горестных воспоминаний, от своего детства, от самого себя.