Летящие к Солнцу. Глава 9

Начало: http://www.proza.ru/2017/08/06/113

Камера, в которую нас бросили, оказалась поприличнее апартаментов Альтомирано. Нары пошире, вместо дыры в полу – настоящий унитаз. А главное, свет в коридорчике горел постоянно. Пока что – пять звезд. Может, когда-нибудь в спокойной обстановке я составлю путеводитель по тюрьмам, в которых мне довелось побывать.

Как только решетка закрылась, конвоиры удалились, оставив одного, чтобы снял наручники. Он освободил Джеронимо, и тот сказал: «Viva la libertad!», на что получил загадочный ответ: «Viva la resistance!» Я пережил избавление от наручников молча. Веронике пришлось повернуться к решетке спиной, и конвоир, молодой парень с придурочным выражением лица, подозрительно долго возился.

– Ты там кроме комбинезона хоть что-нибудь чувствуешь? – холодно спросила Вероника.

Я подошел к решетке и увидел, чем на самом деле занимается солдат. Он самозабвенно мял комбинезон Вероники пониже спины.

– Не-а, – оскалившись, признался он. – Тут в фантазии все дело.

– А без меня пофантазировать никак?

– Не-а. Тогда мне руки занять нечем будет.

– Тебе рассказать, чем можно занять руки во время фантазий?

– Не-а. Я знаю, о чем ты. За такое командир в морду бьет и портянки с трусами на всю роту стирать заставляет.

– Вовсе необязательно фантазировать во время строевой подготовки. За закрытой дверью сработает не хуже.

– Серьезно? – призадумался солдат.

– Эй, – окликнул его я. – Может, снимешь уже наручники и отвалишь?

– А че? – повернулся он ко мне. – Это твоя девчонка, что ли?

Мысленно прикинув, каких травм мне будет стоить эта выходка, я ответил:

– Да, моя. Сними наручники и отвали.

Солдат замер, глядя на меня в глубокой задумчивости.

– Я уважаю тебя…

– Можешь уважать, не тиская задницу моей девчонки.

Нехотя он убрал от Вероники руки и освободил ее от наручников. Мы проводили его поникшую фигуру взглядами.

– И что, благодарности ждешь? – спросила Вероника, когда где-то далеко стукнула дверь.

– Если ты меня не побьешь – удовлетворюсь этим.

Я пытался вспомнить, когда, с какого момента лицо Вероники приняло это безразличное выражение. Она ведь не из тех, кто с легкостью выпускает наружу внутренние бури. Значит, если по ней даже невооруженным глазом заметно неладное, проблемы очень серьезные.

Вероника отвернулась, легла на нары лицом к стене, да так и замерла. Джеронимо наградил сестру недобрым взглядом.

– Что, секса сегодня не будет? – проскрипел он, но не дождался никакой реакции. Тогда, озлившись еще сильнее, добавил: – Да тебе просто завидно, что теперь у Николаса появились друзья-солдаты!

Снова никакой реакции. Я толкнул Джеронимо в плечо.

– Хватит! Да что с тобой такое?

Джеронимо посмотрел на меня.

– Она прекрасно знала, что если меня разбудить среди ночи, со мной просыпается демон. Это – темная сторона Джеронимо. Это – злой дух, который будет преследовать пробудившего его до тех пор, пока не заснет. Берегись, Николас. Не вставай на пути лучей моей ненависти.

Я, махнув рукой, присел в уголке, оставив приличное расстояние как до Джеронимо, так и до Вероники. Внезапно оказалось, что я нынче ночью так и не поспал. Глаза начали слипаться, и я даже прилег, но погасить опостылевший мир не удалось.

Джеронимо, отчаявшись добиться от сестры истерики, принялся звать охрану. Он то плакал, то смеялся так, что кровь стыла в жилах. Пинал по решетке, потом повис на ней, распевая во всю глотку «Владимирский централ» и «Журавли летят над нашей зоной». Утомившись висеть, шлепался на пол и, рыдая, умолял вернуть конфискованный смартфон. Из-за всего этого концерта моя полудрема стала робкой и урывочной, переполненной картинками, слишком безумными, чтобы их описывать.

Когда, наконец, с той стороны к решетке подошли, Джеронимо требовал священника и внеочередной пленум, угрожая революцией.

Явились трое. Двое вооруженных громил, а третий – старый знакомый, который снимал наручники. Он приволок поднос с тремя чашками.

– Отвали-ка от решетки, малой, – сказал он Джеронимо.

– Иначе что? – встрепенулся тот.

– Иначе расстреляют.

– Весомо…

Джеронимо сел рядом со мной, я, покряхтывая, тоже занял сидячее положение. При взгляде на поднос, который солдат поставил на пол, чтобы отворить решетку, я почувствовал в желудке щемящую пустоту. Пицца уже переварилась, если вообще не была убедительной иллюзией.

Вероника повернулась к прекрасному миру. Солдат, проталкивая ногой в камеру поднос, улыбнулся ей и помахал.

– Я запомнил твои слова, и моя жизнь изменилась!

– Поздравляю, – сказала Вероника. – Сколько нас здесь продержат?

Солдат запер решетку, убрал ключ в карман и пожал плечами.

– Старейшины решают. А я – хэзэ ваще.

– Христофор Зигфрид Ваще! – провозгласил Джеронимо, приоткрыв одну из мисок. – Что это такое?

– Тушеные грибы.

– Я так понимаю, мы должны это есть?

– А чего?

– Ты сам это пробовал? Ты больной? У вас что, синтезатор сломался?

– Нет синтезатора. Есть грибы. Вкусные и полезные грибы.

Джеронимо, видно, разочаровавшись и не веря более ни глазам, ни ушам, встал на четвереньки и затеял нюхать грибы. Вероника подошла к решетке.

– Мой брат лишился своих лекарств. Если вовремя не сделать ему укол, последствия могут быть плачевными. Есть у вас карфентанил? Или хотя бы промедол?

– Галоперидол есть, – ответил солдат. – Но он строго по учету, для личного состава. Спрошу командира.

– Спасибо, – кивнула Вероника.

Джеронимо поднял голову.

– Просто грибы – и все? Без картошки? Без лука? Без специй?

– Там должен быть лавровый листик, – сказал солдат, явно собираясь уходить.

– Постой! – Джеронимо властным жестом остановил его. – То, что ты принес… Скажи, ты смотрел «Зеленого слоника»?

– Никак нет, мы смотрим только патриотические фильмы.

Джеронимо встал, подхватил миску с грибами.

– Сейчас я тебе покажу, что нужно делать с такими вещами.

Трое солдат, Вероника и я смотрели, как Джеронимо тщательно вытряхивает миску в унитаз и пинком опускает рычаг слива.

– Ну что? Это так сложно сделать самому? – вернулся он к решетке. – Обязательно дергать меня? У вас что, другой еды нет?

– Есть жареные грибы.

– Нет.

– Вареные грибы.

– Боже…

– Маринованные грибы…

– Замолчи, иначе меня вырвет! – завопил Джеронимо. – Кроме грибов – что?

– Чай, – подумав, сказал солдат.

– Aparatoso! * (*Великолепно! (исп.)) Принеси хотя бы чай.

Солдат уже сделал шаг в сторону, но что-то его остановило, какая-то сложная мысль исказила лицо.

– Грибной чай, – уточнил он.

Джеронимо с ревом отбежал к нарам и забился в уголок. Солдаты ушли. Вероника взяла миску, перемешала содержимое и положила в рот кусочек. Пожевав несколько секунд, взглянула на меня и кивнула:

– Съедобно.

У меня от вида грибов, честно говоря, аппетит пропал совершенно, но я решил поесть из солидарности с Вероникой, потому что поведение Джеронимо становилось все более неприятным:

– Еще бы не съедобно! – проворчал он в стену. – Этой жиробасине лишь бы пожрать. Подыхать скоро, а она все налопаться не может.

Проигнорировав его, мы сели с мисками в дальнем углу камеры.

– Почему ты ему все это спускаешь? – негромко спросил я. Вероника в ответ пожала плечами.

– А что делать? Бить его?

– Нет. Зачем? Можно ведь одними словами заставить его пожалеть о сказанном. У тебя бы это лучше вышло, ведь ты его знаешь, но и я могу прищучить, если хочешь.

– Не хочу. – Она помолчала, пережевывая с отсутствующим видом гриб. – Но спасибо. На самом деле это что-то вроде игры. Он не бьет туда, где больно. Я не старая и не толстая, и прекрасно об этом знаю.

Я вспомнил ее слезы у бронетранспортера и решил ступить на опасную почву:

– Сегодня он, кажется, тебя зацепил какими-то карамельками.

Ложка Вероники замерла между миской и ртом, задрожала.

– Заметил? – шепнула она.

– Заметил ли я, как кто-то рядом испытывает сильную эмоцию? Это что, вопрос?

Она положила ложку и вытерла глаза рукавом комбинезона.

– Когда ему было четыре, отец согласился оставить его в живых, но только на положении арестанта. Джеронимо сидел у себя в комнате. Я носила ему еду. Все то же самое, что ела сама, что ели солдаты. Только один день в неделю меня заменяла одна… женщина. Она таскала ему конфеты. Я злилась, что она его балует, видела, как он ждет воскресенья. А когда настал мой день рождения, меня освободили от строевой… Вообще от всего. И позволили торт, конфеты. Солдаты со мной немного посидели, но им это было скучно. Я собрала конфеты и пошла к Джеронимо. Мне-то все равно, что есть, так приучили. И, знаешь… Когда я вошла, он побежал мне навстречу с большим пакетом. "С днем рождения, сестра! – крикнул, протягивая пакет. – Вот! Это тебе! Конфеты! Они знаешь, какие вкусные?!"

Вероника замолчала, глядя в стену. Я, не шевелясь и не дыша, ждал продолжения.

– Он не ел конфеты, которые приносила та женщина, – донесся до меня шепот. – Откладывал к моему дню рождения. Думал, что конфеты – это такая редкость, которая только раз в неделю бывает, а мне не достается вовсе. Я тогда впервые в жизни солгала. Пила с ним чай и изображала восторг. А свои конфеты подарить так и не решилась.

Моего эмоционального двойника рассказ поверг в ступор. Он и вообразить не мог, что двое детей, пьющих чай с конфетами, могут дать такую пищу.

– Если я дружески положу руку тебе на плечо, ты мне ее снова вывихнешь? – спросил я.

– Сломаю, – вздохнула Вероника.

– Тогда мой эмоциональный двойник делает это в ментальной плоскости.

Вероника усмехнулась.

– Моя внутренняя богиня благодарна. Прости, что назвала душевнобольным ребенком. Случайно вырвалось. Вообще-то я имела в виду Джеронимо, но тут же испугалась, что он обидится, и… вот.

– Да ладно, – махнул я ложкой. – Ты была права. Если в оскорблении нет кусочка правды, оно не работает.

В тишине мы продолжали есть склизкие противные грибы. Вскоре зашевелился Джеронимо. Он распаковал свой рюкзак, кряхтя, вытащил лампу-шарманку и включил свет. Я сверился с внутренними часами. Без десяти восемь.

– Не понимаю, какой смысл шептаться в углу, если не собираешься делать мне племянников? – проворчал он, роясь в недрах рюкзака. – Это какая-то греховная связь младенца с престарелой гетерой.

Джеронимо извлек тот самый сверток, от которого отказался его учитель. Сняв два слоя оберточной бумаги, разложил на подносе бутерброды с сыром и колбасой, тонущие в кетчупе с майонезом, украшенные веточками синтезированного укропа и синтезированной петрушки.

– Ах, как жаль, что вы уже наелись вкуснейших тушеных грибов! – Сидя, скрестив ноги перед подносом, Джеронимо трагически покачал головой. – Теперь мне, несчастному, придется съесть все в одиночестве. И никто, никто в целом свете не придет на помощь, и я сдохну от ожирения.

– !.. – Хором выкрикнув неприличное слово, мы с Вероникой отставили миски и бросились к подносу.

Хвала всем богам, за завтраком Джеронимо хранил молчание. Лишь съев последний кусок, он произнес:

– Земля тебе пухом, дон Эстебан. Ты был прекрасным учителем.

Я замер, как молнией пораженный воспоминанием об изможденном старике в казематах Альтомирано. Вздрогнула Вероника. Посмотрев на нее, Джеронимо сказал:

– Что? Не только твои друзья могут умирать, представь себе.

Я был уверен, что Вероника сядет рядом с братом, утешит его, но она слова не сказала. И, наверное, знала, что делала, потому что Джеронимо тут же принялся ворчать про толстую каргу, которая до такой степени уродлива телом и духом, что отказалась перебить крошечный отрядик солдат, и по чьей вине мы сейчас делим последние бутерброды в тюремной камере.

Вероника старалась не обращать на него внимания. Отошла к унитазу. Я уж было хотел деликатно отвернуться, но тут зажурчала вода. Оказывается, там, в темном угу, таилась еще и раковина. Сполоснув руки и умывшись, Вероника вернулась к нам.

– Перед обстрелом ты сказал что мы не в Мексике, – посмотрела она на меня.

– Ну да, – отозвался я и поймал на себе насмешливый взгляд Джеронимо. – Это просто… Ну, не знаю… Самовнушение, что ли. Сказка. Легенда. Тебя не смущает, что мы по-русски говорим?

– А у тебя с историей как? – проскрипел Джеронимо. – С тех пор как в Мексику пришли русские…

– У меня-то прекрасно, – перебил я. – И с географией неплохо. Трудно быть точным, но мы живем где-то в Красноярске.

И тут меня пронзила страшная догадка, которую я тут же озвучил:

– А провалились, судя по всему, в Красноярское Метро…

Джеронимо и Вероника переглянулись, внезапно позабыв о разногласиях. Джеронимо схватил лампу-шарманку и поставил ее на поднос, объявив, что настало время потрясающих историй.

– Точно не скажу, – начал я, – но кое-что читать приходилось. В основном – в древних летописях Луркоморья. Красноярское Метро – это одна из величайших тайн, тревоживших умы человечества. Наряду с Бермудским Треугольником, Снежным Человеком и Летающей Тарелкой. Таинственная масонская организация начала строить метро, но там, под землей, они нашли нечто до такой степени страшное, что завалили вход и заморозили проект. Долгое время никто не вспоминал о нем, пока в том районе не начали пропадать люди.

Однажды в метро послали отряд спецназа. Потом – роту. Потом – полк. Поскольку никто из них не вернулся, туда ссыпали грузовик проституток, набранных во время рейда на проспекте Металлургов, и законопатили вход наглухо. На месте входа поставили бетонную плиту и золотой крест. Крест таинственно исчез следующей ночью, и вместо него водрузили деревянный. Тогда проклятие вроде как снялось само по себе, и в городе стало спокойно.

А теперь представьте себе, что могло произойти дальше. Стальная воля солдат спецназа и безоглядная страсть жриц любви, схлестнувшись, породили невероятную цивилизацию, которая питается одними грибами. Они, вероятно, и не заметили исчезновения солнца.

– Хочешь сказать, – вмешалась Вероника, – все это произошло еще засветло?

– Ну разумеется, – кивнул я. – Нам теперь нужно очень тщательно подумать: что и как говорить. Кто знает, как вообще они относятся к жизни вне Метро…

– К тебе вроде неплохо отнеслись, – заметил Джеронимо. – Этот, командир, чуть целоваться не полез. Он и сейчас на тебя влюбленными глазами смотрит.

Я поднял голову и с криком шарахнулся. В коридоре действительно стоял командир и, держась за решетку обеими руками, лил слезы.

– Ты, – пролепетал он, – ты знаешь нашу легенду…

– Я…

Но договорить мне было не суждено. Молниеносно отерев глаза, командир зазвенел ключами.

– Ты пойдешь со мной. Да. Я решил. Категорически.

Решетка отворилась. Подскочили Вероника и Джеронимо, но командир ткнул в их сторону пистолетом.

– Вы двое – сидеть. Мелкий – уйми самку старшего.

– Да я тебе сейчас… – Вероника бросилась на командира, но Джеронимо повис на ней сзади, а я заступил путь.

– Они относятся ко всем женщинам, как к шлюхам, – сказал я. – А к мужчинам – как к солдатам. Здесь нет для тебя оскорбления.

– А я тоже солдат? – пискнул Джеронимо.

– Ты – мелкий, – пояснил командир.

Вероника, слава богу, успокоилась. Фыркнула.

– Вот почему они тебя старшим считают. Ладно. Принято.

Она отступила и демонстративно повернулась спиной. На спине все еще висел Джеронимо, поэтому сцена вышла комичной.

– Идем, – поманил меня пистолетом командир. – Самку и мелкого оставим здесь, ты скоро вернешься.

Я вышел из камеры, командир запер решетку. Перед уходом я успел встретить ободряющий взгляд Вероники, и на душе чуть-чуть потеплело. А потом началось дежавю.

Так же, как ранее Джеронимо, командир тащил меня коридорами, переходами, просторными залами. Несколько раз мы, кажется, переходили по рельсам со станции на станцию. То и дело звучал окрик: «Стой, кто идет?» Тогда командир кричал: «Пароль: Столбы!» и в ответ слышалось: «Отзыв: Часовня!»

– Куда мы идем? – не выдержал я, когда по длинной лестнице мы взобрались, кажется, под самую поверхность земли.

– Все бабы – шлюхи, – отозвался мой провожатый.

– Аминь, но…

– Даже те, что умницы – все равно в душе шлюхи, я уверен. Не уверен только, что в каждом умнике спит солдат.

Тут до меня потихоньку начало доходить. Видимо, те несколько человек, что пропали первыми, не захотели скрещиваться с солдатами и проститутками, и в результате Метро поделили, фактически, две расы, одну из которых представители другой презрительно именовали «умниками» и «умницами».

– Вас будут судить, но единственное обвинение – убийство и осквернение умника. Кстати, дай пять.

Я дал требуемое и остановился. Мы сейчас находились в коридоре, по одну сторону которого – двери с номерами, а по другую – двери балкончиков. Я стоял у единственной раскрытой. Оттуда доносились непонятные постукивания и шорох.

– Так вот, – продолжал командир, – дело против тебя есть только в том случае, если есть заявление. А заявление написала самка этого умника. Вон ее дверь. Все, что тебе нужно – как следует трахнуть ее и убедить забрать заявление.

Я вздрогнул и уставился на командира.

– Скажи, ты этот план долго разрабатывал?

– Чего там разрабатывать? – изумился тот. – Просто вставь ей со всей дури, и дело с концом.

– Может, лучше извиниться? – предположил я. – У вас тут есть цветы?

– Цветов нет. Есть грибы.

Да, грибы – это, конечно, последнее, что хочется дарить безутешной девушке. В задумчивости я шагнул на балкон.

Шелест и треск заметно усилились. Внизу шевелилось нечто, в полумраке создающее впечатление огромного существа, распростертого по полу.

– Как дверь откроешь – сразу комбез расстегивай, с вот такой вот рожей. – Выйдя вслед за мной на балкон, командир показал такую рожу, что я всерьез заволновался о своей невинности. – Так она сразу поймет, что дело – не шутка. Верещать начнет, а ты ей – по морде. Несильно так, чтоб зубы остались. А как упадет…

– Что там? – перебил я, вдосталь пресытившись описанием местных брачных обычаев.

Командир снял с плеча автомат и включил подствольный фонарик. В его свете я долго не мог понять, что за существа копошатся внизу, протягивая к балкону гибкие длинные отростки с шипами на концах. Больше всего они напоминали огромные подсолнухи. Только почему-то ходили, заполоняя пространство платформы.

Попав в круг света, один из подсолнухов выпустил в нашу сторону струйку жидкости со своего отростка. Она не долетела двух метров до балкона.

– А ты ему понравился, – усмехнулся командир. – Это триффиды Уиндема, так их назвал Августин Сантос. Истреблять бесполезно, толпами набегают. Только на моей памяти две станции потеряли. И поезд…

Он повел фонарем, и на приличном отдалении я увидел очертания облепленного триффидами поезда. Ощутил его тихую и безысходную тоску по движению.

– Некоторые умники приходят сюда, чтобы кончать с собой, – поведал командир. – Мы их потому и поселили поближе, чтоб удобней было. Кстати, дверь открытая была. Видно, кто-то уже успел.

Я вздрогнул и посмотрел на командира.

– Так это же она!

– Что? – Командир перегнулся через перила. – Ты видел останки?

– Нет! Но просто… Кому бы…

– Чушь! – Командир за руку выволок меня с балкона. – Ты просто не хочешь ее трахать, вот и тянешь время. Но это – единственный шанс, понимаешь? Готов? Раз, два, три!

Нет, я не успел подготовиться. Дверь, у которой мы остановились, распахнулась от пинка командира, ударилась о стенку внутри комнаты и вернулась обратно. Все, что я успел заметить – безжизненное женское тело, висящее посреди комнаты. Мне стало дурно. Я отошел к противоположной стене и присел возле балкончика.

«Ну, вот тебе и первая зарубка на стволе, – произнес в голове голос отца. – Теперь понимаешь, о чем я?»

– Это не из-за моих слов, – прошептал я. – Просто из-за того, что он погиб, а в этом нет моей вины.

«Может, так, а может, нет. Только ты знаешь, что виновен, и лжешь себе. А что самое грустное, ты довел ее просто так, без всякой цели, это тебе даже спастись не поможет».

Наконец, сквозь потусторонний шум, застивший слух, до меня стали долетать причитания командира. Колотя кулаками стенку, он кричал что-то о шлюхах, в которых шлюховость дошла до такой шлюшьей шлюшности, что они предпочитают подыхать вместо того чтобы трахаться.

Немного успокоившись, он снял рацию с пояса.

– Алло, там, на проводе! Сектор умников, дверь тридцать пять, «йо-йо» очередная. Что? Ну да, опиши, как полагается, с понятыми, и сдай триффидам под их ответственность. Ага. Целую, пока.

Он повесил рацию обратно и грустно посмотрел на меня.

– Ну что, пошли в тюрьму?

– Слушай! – Я поднял голову, озаренный нелепой надеждой. – А может, ты нас просто выпустишь?

– Куда? – поинтересовался командир.

– Ну как… Отсюда. На волю.

Командир почесал в затылке, с неудовольствием косясь на выглядывающих из соседних дверей мужчин и женщин, привлеченных шумом. Они смотрели на меня, и я слышал обрывки их шепотков: «Это он! Тот, что убил Педро!»; «Говорят, их трое, и они пришли сверху!»; «Что он здесь делает?»

– А ну – по норам! – рявкнул командир, и двери захлопали. Командир сел на корточки напротив меня. – Слушай, я бы рад отпустить вас на волю, честно. Даже сам бы, может, с вами ушел. Ты мне скажи только, где это такое – воля?

Тут весь кошмар нашего положения обрушился на меня. Я осознал, что нахожусь среди людей, проживших в подземелье несколько сотен лет. О, разумеется, где-то есть выход, только его еще нужно просверлить чем-то или взорвать. Нарушив герметичность обиталища. И потом, даже если удастся упросить командира сделать что-нибудь этакое, что дальше? Мы окажемся снаружи, на лютом холоде, без транспортера, в двухстах километрах от ближайшего жилья. Речь не шла о том, чтобы покинуть Метро. Речь шла о том, чтобы нам позволили здесь жить, а не бросили триффидам.

– Ладно, не отчаивайся прежде времени! – хлопнул меня по плечу командир. – Вполне возможно, вас оправдают. Ведь в совете тоже не дураки. Генофонд улучшат надо. Будешь девок менять – что портянки! И мелкий, как подрастет, сгодится. Да и девка ваша скучать не будет. А мелкого пока приспособим грибы выращивать.

– Ему понравится, – шепнул я, думая в этот момент о ростке петрушки.

Мы пошли обратно, уже медленнее, никуда не торопясь. Навстречу попались трое солдат, один из которых с важным видом нес планшетку.

– Понятых не забудь, – сказал ему командир после взаимного обмена приветствиями. – А то начнется опять – «геноцид», «произвол», «беспредел»...

– А откуда у вас вообще воздух? – спросил я, вспомнив ароматное дыхание, вырвавшееся из колонны в зале.

– А, это умники оранжерею держат, – махнул рукой командир. – Трава всякая вырабатывает. А что, там, наверху, правда солнце было?

– Было, – подтвердил я.

– А теперь не стало?

– Теперь нет. Но мы решаем этот вопрос.

– Вот бы решили… Говорят, когда солнце вернется на землю, мы сможем выйти и возродить великий Красноярск.

– Кто говорит?

– Старейшины, из умников. Говорят, в книге какой-то так написано. Там еще всадники какие-то быть должны, еще муть какая-то – не помню.

– Всадников долго ждать придется, – вздохнул я.

Когда мы, наконец, добрались до камеры, Вероника и Джеронимо встретили нас обеспокоенными лицами, прижатыми к прутьям.

– Как, все в порядке? – спросила Вероника. Тот факт, что я пришел на двух ногах, ее не утешал. Наверное, вид у меня был чересчур убитый. – Куда вы его водили?

Командир поморщился, открывая решетку, и, показав на Веронику, заметил: «Разговаривает» – таким тоном, будто речь шла о котенке, сделавшем лужу.

– Разберусь, – пообещал я.

Грустно кивнув, командир закрыл замок и удалился. Я без сил шлепнулся на нары. Как же хочется спать…

– Тебя допрашивали? – налетела на меня Вероника. – Пытали? Что?

И я рассказал им все. Об умниках и умницах, о повесившейся девушке, о заявлении, которое теперь некому забрать, об армии триффидов Уиндема («Вот видите! – воскликнул Джеронимо. – Даже подсолнухи взбесились без солнца, чего же о людях говорить!») и о том, что выхода отсюда нет, а наша единственная надежда – честь быть удостоенными разбавлять генофонд подземных жителей.

Вероника с невероятной чуткостью пропустила мимо ушей все, кроме того, что меня тревожило.

– Ты не виноват, – сказала она. – Просто стечение обстоятельств.

– Виноват, – сказал я. – В том-то и штука, что виноват. Даже если она обо мне и не думала, затягивая петлю, она все равно сделала так, как я хотел. Каждое мое слово, каждый жест – провокация. А когда собеседник реагирует, я обжираюсь. Поэтому мне комфортно в любой ситуации, лишь бы была еда. Даже сейчас, говоря все это, я жду от тебя – жалости, презрения, ненависти – чего угодно!

Помолчав, я добавил то, чего ни Вероника, ни Джеронимо понять бы не смогли:

– И любая попытка поместить что-то в сердце обернется очередным пиршеством.

Я лег лицом к стене, как до того лежала Вероника, и закрыл глаза. Слышал, как кто-то подошел.

– Мне очень жаль, Николас, – сказал Джеронимо. – Жаль, что втравил тебя в такую историю, жаль, что так вышло с той несчастной...

– Ничего тебе не жаль, – перебил я. – Какой смысл врать мне о своих чувствах?

– Думал, вдруг тебе понравится сосать пустышку.

Повернувшись, я посмотрел на его невозмутимое лицо.

– К тому же, после еды полезно пожевать жвачку.

Наверное, Джеронимо был для меня самой большой загадкой. Подобрать ключик к его чувствам я попросту не мог. Где границы безразличия? Откуда начинается одержимость? Почему, чистя картошку под надзором полоумного Мэтрикса, он плакал, а сейчас, в абсолютно безнадежной ситуации, держится молодцом? А эти его вспышки ненависти к Веронике? Я не я буду, если в них нет искреннего чувства!

Джеронимо вышел на середину камеры, заложив руки за спину.

– Первое, – провозгласил он, глядя в коридор. – Раз уж мы будем вынуждены разбавлять генофонд, вряд ли вам позволят работать сверхурочно. Поэтому если вы все-таки хотите совокупиться и порадовать меня гибридом Ривероса и Альтомирано в качестве племянника, то сейчас самое время. Обещаю не смотреть. Суну голову в унитаз и буду блевать на всем протяжении.

Он подождал минуту и заговорил снова:

– Не слышу лихорадочного шуршания одежды. Ладно. Будем считать, вы еще слишком незрелы для подобных ответственных решений. В таком случае – пункт два повестки дня, и здесь я хочу «единогласно». Раз уж мы лишаемся возможности выполнить нашу великолепную миссию, предлагаю на суде взбесить всех как следует и сдохнуть под ядовитыми фаллосами триффидов!

Все, что я почувствовал – его решимость. И больше ни одной эмоции. Ни страха, ни отчаяния – ничего. Как будто весь Джеронимо состоял из одной идеи – движения к солнцу. И теперь, когда она умирала, спокойно готовился умереть сам.

– Дурак ты маленький, – вздохнула Вероника. – Жил бы себе да жил… Ладно. Согласна на триффидов.

– Еще бы не согласна! – В Джеронимо снова проснулся демон. – Для такой уродливой толстозадой карги, как ты смерть – единственное счастье, а отросток триффида – единств…

Я отвернулся к стене и закрыл уши. Хватит слушать этот бред. Скоро нас уведут на суд, и там еды будет вдосталь, здоровой и вкусной. Так зачем же портить аппетит?

Продолжение: http://www.proza.ru/2017/08/21/208

Хотите читать в удобном формате? Полную версию романа, а также бумажную книгу можно приобрести здесь: http://ridero.ru/books/letyashie_k_solncu/