Горизонт

Облака медленно плыли по небу и постепенно заполняли все голубое пространство своим серым и унылым цветом. Но Дэвиду это так не казалось. Для него серость не была чем-то грустным или меланхоличным напротив он видел в этом нечто необычное и прекрасное – прекрасное в том, что в считанные секунды облако могло поменять форму или даже цвет, перекрашиваясь то в чисто-невинный белый то, особенно в вечера, в кроваво красный.
И об этом Дэвид часто задумывался по пути домой. Задумывался о том, что облако это часть нашего Мира, часть нас самих и даже, хоть возможно и не значительная, но все же часть нашей судьбы. И было бы, наверное, глупо утверждать такое высказывание, но Дэвид этого не боялся и он открыто обсуждал это со своими друзьями или знакомыми когда разговор заходил, может и не об этом, но касаясь данной темы. Но такая беседа продолжалась недолго и заканчивалась переходом на другую более приземленную и обыденную тематику.
Дэвид же таким плавным или может резким скачкам на иные проблемы нисколько не обижался и возможно даже напротив был удовлетворен этим, понимая, что такой диалог поймет не каждый и наверняка запутается в представленной  им философии.
Хотя Дэвид отрицал, что его размышления на те или иные темы являлись философией, обосновывая это тем, что Философия бесконечна и ее выводы можно строить относительно ко всему, тогда как его Мысли представлялись законченными и однозначными.
Но с каждым днем он все глубже уходил в себя, не предавая огласки свои размышления перед знакомыми, понимая под всем этим одну и единственную вещь – не такая Философия этого мира как мои Мысли.
И вот в один день, когда за окном лил дождь, а воздух был перезаполнен запахами сырости и отвратности Дэвид сидел и наблюдал как за прозрачным стеклом, по которому текли капли воды ветер прижимал к земле целую поляну травы дуя прямо к обрыву поля за которым, не отставая также бушевало и море, бессмысленно обрушивая все свои мощи на обыкновенный местами каменистый обрыв.
Явно разглядеть этот хаос из-за темноты Дэвиду не удавалось, и поэтому он дорисовывал в своих представлениях все то, что должно было происходить в такую мрачную погоду – мрачную не из-за того, что происходило за пределами дома, а потому что само представление Дэвида и его внутренняя атмосфера была переполнена густой темной пустотой. 
Но в этой пустоте было то, что Дэвида заставляло содрогнуться. То, что вызывало мурашки. То, что заставляло жить.
Для него эти чувства были не передаваемы, так как в них была тьма и свет в непривычном для обычных людей представлении: свет – это воздух, небо, все окружение; тьма – это густота, бесконечная дорога, безмолвие.
Но главное в его представлениях было то, что все те составляющие могли объединяться в единое  нерушимое существо, превосходящее наше сознание своим неологизмом, приподнимаясь над нашим духом своей небывалой чистотой и самое главное оно являлось не только земной, а это значит что и достижимой, но и близкой на столько что люди попросту не замечают присутствие этого существа.
Сверкнула молния и по всему темному небу пробежалась белоснежно-синяя нить, после которой раздался раскат грома, но Дэвид, разложив руки, на подоконнике прикасаясь своим свитером к шероховатой поверхности  и положив на них голову так, что волосинки, торчащие из рукавов свитера, щекотали гладкую недавно выбритую щеку, уже спал сидя у подоконника.
И во сне, в тот момент, когда Морфий окончательно овладел подсознанием Дэвида, он не увидел, а скорее прочувствовал присутствие некой материи, которая также как и он дышало, имело если не чувства, то разум и самое главное у этой сущности билось сердце. Тот самый механизм жизненных кругов, которым мы не в силах овладеть и подчинить ведь это бы означало, что разум способен на все и потому оспаривать или доказывать этот факт было в силу невежества к самому себе.
“Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук, – слышал Дэвид при этом видя перед собой лишь штиль бескрайных чисто-прозрачных вод нежно прикасающихся к синему почти что нарисованному акварелью небу создавая между собой горизонт”.
- Я слышу твое биение сердца. – послышался Дэвиду голос сравнение с которым было лишь мед перемешанный с молоком – такой же сладкий и чистый.
- Я тоже, – зачем-то ответил он.
- Мы осознаем все это, но и не верим, так как подобное не возможно. – продолжала она.
- Я не верю, а чувствую ведь разве вера и осознание это не одно и тоже лишь потому, что всеми ими управляет наш мозг? – рассуждал Дэвид, рассматривая глубины вод.
- Странно, - задумчиво произнесла она (ибо эта задумчивость слышалась в ее голосе), - а я думала, что вера часть нашей души или хотя бы чувств, но никак не разума.
Дэвид молчал. Молчал не потому, что не знал как ответить, а из-за того что за все это время он только сейчас почувствовал на своей коже прохладу от ветра, которого не было с самого появления Дэвида.
Мурашки быстро пробежались по всему его телу и Дэвид, закрыв глаза от внезапного  наплыва чувств перехватывавшее все внутренние органы, уловил тонкий аромат духов, которые почему-то напоминали ему белые цвета, те самые в которые можно было отдаться всему своему телу. Именно телу и ничего другому, так как тело можно накрыть с головой и в то время когда мозг будет в недоумении, а дух в созерцании и поиске ответа, то тело просто будет наслаждаться этим неожиданным накрытием.   
- Мы, - начала она, - мы разные. –  в ее словах не прослушивалось разочарование, лишь прямой, без эмоциональный вывод звучал перед его ушами быстро перенося эту информацию через нейроны к коре головного мозга, где он не мог понять того как она могла сделать подобный и под этим словом имея ввиду банальный вердикт таким тоном. Тоном, с которым было сравнение только с роботом.
- Вы, - снова заговорила она, - наверное, не можете понять, зачем я сделала такой вывод?
Дэвид кивнул головой, но тут же осознал, что его молчаливое согласие никто не увидит.
- В середине нашего разговора, если это так можно назвать, ты подумал, что я продолжу с тобой разговор эмоционально и ты в это поверил, но после того как я неожиданно для тебя произнесла те слова, где я не использовала ни каких разговорных эмоций и уж тем более смысла, ты после этого начал обдумывать: почему я тебе это сказала и почему ты так на это среагировал. – ее рассуждения забавляли ее саму и это невозможно было утаить да и она сама этого никак не скрывала.
Дэвид был удивлен, и чтобы как-то переварить все это, он открыл глаза, где перед ним стоял все тот же пейзаж, но с небольшим добавлением. На горизонте виднелся силуэт человека.
- Ты, - вновь продолжила она, - включил свою веру не головой, а душей ведь если бы разум отвечал за нее, то явно бы рассудок не стал сдавать свои позиции и начал тогда доказывать логичность своих ходов запуска системы. – она говорила это так, будто объясняла и рассуждала не перед Дэвидом, а перед строгой профессорской публикой.
Дэвиду не чем было ответить на ее твердые выводы, которые явно строились по ощущениям, а ощущения, как было известно Дэвиду, являлись отголосками не только души, но и всего внутреннего Мира человека. И в отличие от души Мир имел более широкие границы, которые возможно было преодолеть и разрушить ради познания или приобретения чего-то нужного – нужного для сохранения себя, как личность.
- Тогда, - неожиданно для себя вскликнул Дэвид, - я задам вам один вопрос! – возможно со стороны это звучало как вызов. Неосознанный никому не нужный, кроме него самого, вызов.
Силуэт, что виднелся на горизонте начал приближаться к Дэвиду.
- Что, - подул ветер, - для вас, - в небе, словно в единую материю, начали собираться облака, - те обыденные, - силуэт, как уже было видно девушки, становился все ближе, - и возможно уже невзрачные, - взмахнул он руками, -  для наших глаз облака?
Девушка в белоснежном фартуке и с длинными до колен распущенными волосами цветом морских глубин уже стояла в нескольких шагах от Дэвида и смотрела на него своими светло-гранатовыми глазами, попутно отвлекаясь и переводя взор на небо, где над ними висело дисковидное облако.
- Я, - смотря на облако начала она. – никогда не задумывалась об этом. И сейчас во мне говорит скептик, который просто на просто считает эти скопления водяного пара простым явлением. – после сказанного она замолчала и обратила свой удивленный взгляд на Дэвида.
И увидев это, Дэвид сразу прочитал ее вопрос по лицу, но отвечать на него он явно не спешил, а она не осознавая этого просто его не торопила.
Но хотели ли они сами продолжать беседу? Или же их наполняющие постепенно чувства настолько были сильны, что понять друг друга они могли без слов? Возможно, они общались, но не телепатический и даже не на подсознательном уровне – нет.
Они вели беседу в своих мирах, где помешать им могло лишь пробуждение и когда это случалось, то они вновь просыпались в своих домах на своих кроватях. И каждый раз после пробуждения они искали друг друга в реальном Мире, осознавая, что это их предназначение.
Но прошел год и за это время они так и не встретились. Их назначенные встречи в тех или иных городах и странах проходили бесследно. Быть может, их что-то отделяло, какая-та грань между Миром Дэвида и ее.
Пройдут еще годы поисков, и они поймут одну незримую вещь, которая может быть понятна и разумна лишь для тех, кто был в таких ситуациях, кто испытывал нечто подобное, но это навряд ли, поскольку  подобные обстоятельства происходят настолько редко, что их считают за гранью возможного. И потому эта истина, до которой они дошли, не достижима простым людям, а значит и говорить о ней не стоит, так как она всегда плывет над вами в потоке бесконечных ветров, что устремляются к горизонту.