Его день и рассвет следом

    ДЛЯ ПОНИМАНИЯ СМЫСЛА
    При описании всего, что в рассказе связано с Ним, поневоле приходится употреблять обыкновенные человеческие слова. К сожалению, по-другому никак. Мы с вами люди и общаться можем только так. На самом деле, всё, что выражено здесь какими-то глаголами (писал, думал, вспоминал и тому подобное), другими понятиями, которые могут определять место или время (рядом, сейчас, потом и пр.), именно такими словами к Нему относиться не может. Надо попытаться понять, что Он просто есть и, в этом понятии, в этом коротком слове,  заложена вся его сущность. Эта сущность связана с определёнными действиями, и связана с положением этих действий во времени (имеется в виду: в прошлом или в будущем). То есть, мы должны ЗНАТЬ одно: Он просто существует, находится сразу всегда и везде и делает (опять, очень человеческое слово) сразу всё.
    Вряд ли стало понятней, но ничего другого, просто, нет. Я, хоть, более или менее понятно изложил всё это человеческим языком.... Или попытался изложить. Но вам не представить; каково было мне, когда я брал у Него…  это интервью.

    ОДНО
    Женщина открыла входную дверь и вошла в узкий коридор. Протиснувшись с пакетами с продуктами  между висящей на вешалках одеждой и стареньким комодом, она прошла на кухню. Из своей комнаты выбежал сын, подхватил у матери тяжёлые сумки и принялся раскладывать покупки по столу. Потом, вроде как,  опомнившись, кинулся снова к маме и ласково поцеловал её в холодную щёку.

    ВТОРОЕ
    Он всегда будет сидеть на своём месте и смотреть на белоснежный лист новой страницы (новой строчки, нового абзаца) своей книги. Книги, где Он описывает (придумывает, добавляет, перемешивает, стирает) жизни людей.
    Хотя, если быть совсем точным, самому писать ему не требуется, ему надо просто «думать». Печатная машинка, расположенная рядом, каким-то образом сама, равномерно отстукивала клавишами его «задумки». И одновременно в книге появлялся соответствующий текст…. Тут надо знать: именно так всё сейчас (в данный момент) и происходит, все тексты, в книге уже были. То есть были  всегда.
    Текст, например, может быть таким:
    «… и небольшие, ещё до конца не сформированные губы малыша, медленно приближались к чуть шершавой щеке женщины. Одновременно с этим, и так же медленно, закрывались глаза мальчика …»
    Зачем они закрывались? Ему теперь и не вспомнить, закладывал ли Он какие-то условия в поведение маленького (неразвитого физически и психически) человека в таких случаях. Закрывает, значит так надо. Скорей всего – инстинкт, не может же он испытывать какое-либо удовольствие от касания своими губами кожи постороннего человека…. А, может всё таки, придумать чувство, которое будут испытывать некоторые люди, при осторожных (и не только) касаниях друг друга…
    «… и как только первые, пересохшие от горячего дыхания, клеточки его губ коснулись щеки матери, и без того крепкая биологическая связь между этими двумя индивидуумами увеличилась многократно».
    Почему это происходит? Должно происходить – и происходит. Тем более что раньше или позже, но это уже было вписано в соответствующую главу.

    ОДНО
    Все беды и проблемы куда-то ушли. Похоже, на улице даже солнышко выглянуло. Но проверять это она не стала, просто сидела на табурете, любовалась сыном и, чуть ли не сквозь слёзы, смотрела, как на столе растёт гора продуктов.
Неожиданно какая-то тень промелькнула по её лицу.
    - Господи!... Я, ведь, хлеб не купила. Так старалась что-нибудь не забыть, что самое обыкновенное забыла.
    Сын схватил лежащий на столе кошелёк, вытащил оттуда сторублёвку и побежал в коридор одеваться. Мама ему вслед только крикнуть успела.
    - Чёрного  четвертинку и половину «нарезного».

    ВТОРОЕ
    Печатная машинка печатала даже тогда, когда голова Его молчала. В такие моменты она печатала пустоту, отсутствие его мыслей, возможное их скорое появление (как в тоннеле: сначала свет от фар поезда, потом сам поезд) или, в очередной раз, возвращалась к общему описанию мира, как такового. Это тоже было необходимо, чтобы любой будущий читатель понимал, что всё, что происходит – происходит когда-то и где-то. А любое «где-то» и «когда-то» должно быть описано. Иначе может произойти что-то не по Его сценарию, Не по Его, а значит по сценарию кого-то другого. Потому, что сценарий есть всегда. Вопрос в том, чей он…. Кто сценарист!

    ОДНО
    Мальчик, прыгая через несколько ступенек, пролетел подъезд и выскочил на улицу. Десятью минутами раньше, из такого же подъезда только дома напротив вальяжно ступая по старым бетонным плитам, а улицу вышел мужчина лет сорока. Подъездная дверь за ним не успела ещё закрыться, как он нагнулся и отстегнул от поводка, соединяющего собачий ошейник и человеческую руку, здорового ротвейлера.
    Магазин находился совсем рядом, необходимо было только выйти из двора. Уже добежав до арки, мальчик обратил внимание на резкий и злой лай какой-то собаки. 
    Обратил и остановился.
    Повернулся.
    И увидел… сразу всё!
    В его сторону по двору за катящимся впереди мячиком, бежала маленькая девочка. Одна из двух её белобрысых косичек растрепалась вполовину больше, чем вторая, а красная ленточка на ней развязалась совсем. Светлые волосы, то есть те волоски, которые относились к разряду растрёпанных, в свете Солнца создавали на голове хозяйки, почти золотой, ореол. Её весёлый смех мог смело соперничать с самой сердечной музыкой, и никому в мире не пришло бы в голову разделить его на отдельные звуки. Цветастое платье девочки так плотно дополняло стоящее на дворе и в мире лето, что невозможно было представить отдельно эти два… явления, элемента.

    ВТОРОЕ
    Мысли рождались быстро, машинка переносила их на бумагу, не отставая ни на миг. Описываемая жизнь отставала довольно сильно, поэтому у печатного механизма была возможность посвятить определённое количество слов мячику; тому, как он катится, подпрыгивая на неровностях старого асфальта; самим неровностям; асфальту и, даже,  двум мятым остаткам сигарет, валяющимся на пути мячика, один из которых он, кстати, задел.

    ОДНО
    За девочкой бежал огромный чёрно-коричневый пёс. И асфальт, практически не замечая прыжков мячика, и, совсем немного обращая внимание на бег девочки, сейчас с ненавистью отталкивал от себя холодные как сама смерть, лапы собаки.
    Где-то на грани слуха было слышно: «Геббельс, ко мне!... Иди сюда, придурок!... Мать твою…».

    ВТОРОЕ
    Машинка описала эти звуки, как «хоть и тяжёлые от грубости своей, но достаточно ленивые».


    ОДНО
    Мячик прокатился в двух метрах от ног мальчика, тут же пробежала девочка, а вот пёс, по непонятной ему причине, последний свой прыжок прервал прямо в воздухе и, очутившись на лапах, с виноватым видом посмотрел на мальчика.
    Так уж получилось, что остановился он через мгновение после далёкой фразы «мать твою», поэтому издатель этих звуков, не без оснований для себя, спасение, так и не понявшей ничего девочки, приписал себе.
    Мальчик улыбнулся, смущённой от противоречий в себе, собаке и побежал в магазин за хлебом.

    ВТОРОЕ
    «Старые городские дворы… как же они могут быть прекрасны, если не обращать внимания на некоторые… серостности или тягостности. (!!!) Эти явления любой жизни присутствуют всегда и везде, а видны только тогда, когда о них говорят, когда на них обращают внимание. Ведь только в этих случаях можно уменьшить их влияние на окружающее пространство».
    Не переставая печатать, машина начала всё заново. Это в жизни можно удалить предыдущий текст и начать по новой. Тут так нельзя, потому что то, что напечатано, уже произошло, пусть даже у кого-то в голове.
    «Старые городские дворы,… как же они могут быть прекрасны. Особенно в своём контрасте с внешним миром. Только что вы шли по пропахшему детьми, голубями и старой зеленью пространству между несколькими домами, и вот уже, минуя короткую арку, потолок которой является полом чей-то, такой же короткой, комнаты и выходите на вполне современную улицу. В первое мгновение глаза не могу решить, на что им смотреть: шикарные ноги или шикарные машины, свежевымытый дождём асфальт или такое же чистое (от этого же дождя) небо, на солнечный свет сверху или отражение его в луже?»…

    ОДНО
    Мальчик пробежал арку и, повернув направо, направился в магазин, стеклянные витрины которого добросовестно отражали всю, проходящую мимо жизнь.

    ВТОРОЕ
    «… Одним из элементов этой жизни, причём, элементов долгих (в смысле продолжительности его во времени) было дерево. Тополь. Старый высокий тополь. Умирающий тополь.
    У деревьев этот процесс более длительный, чем у людей, но не менее болезненный»…

    ОДНО
    Через некоторое время дверь магазина, в очередной раз, открывшись, выпустила из магазина нашего героя. На левой руке ребёнка висел почти пустой (если не считать, перекатывающейся внутри половике буханки чёрного хлеба) полиэтиленовый пакет, а правая сжимала, нет, ласково держала тёплый и мягкий батон. И он манил своей мягкостью, манил своим запахом. Мальчик вдруг почувствовал во рту вкус молока, в котором только что растворилась свежая корочка белого хлеба. Интуитивно мотнув головой, дабы сбросить наваждение, он вдруг увидел на другой стороне улицы дерево. Оно стояло и строго (?) смотрело на него. Тут же очень захотелось перейти, нет – перебежать, улицу и подойти к дереву ближе. Оно что-то хотело сказать. О чём-то попросить. О чём-то личном,… больном,… страшном…. О чём-то таком, о чём не каждый сильный человек сможет попросить.
    Дорогу переходить малыш не стал. Постояв на месте и глядя на дерево, он и так понял, что оно хочет. Или не знал, что понял, потому что мысль была яркая, чёткая и, совсем, не детская. Не было ясно, почему оно именно от него этого хочет, и как он вообще может дереву в этом помочь?
    Любой мальчишеский мозг не готов ещё к серьёзному рассудительному анализу. Природа сделала правильно, не позволяя какому-то ни было логическому анализу появляться в голове человека, пока его жизненный опыт не запасётся большим количеством различных фактов для проведения этого самого анализа.
    Поэтому, подумав, что дерево очень хочет умереть, он тут же об этом забыл. Во рту снова появился вкус молока с батоном, и мальчик побежал домой.
    И не заметил последнего выдоха дерева.

    ВТОРОЕ
    «…Его листва на мгновение всколыхнулась, как будто каждый листик в отдельности захотел показать Солнышку свою ладошку, и обвисла с той самой безнадёжностью, которая присуща только смерти».
    Не только мальчик,  никто этого не заметил.

    ОДНО
    Пожилая женщина опустилась на ступени лестничной клетки и, жадно хватая ртом воздух, положила свою трясущуюся ладонь на левую сторону груди. Сердце болело. Как будто чья-то рука схватила его и принялась сжимать.
    То, что Валентина Ивановна испытала сейчас, с ней случилось впервые, и она совершенно не была готова к такому. Никогда ранее не жалуясь на сердце, она даже не знала, какие лекарства следует принимать в том или ином случае. Сидя на полу пятого этажа, в нескольких шагах от своей квартиры, женщина первый раз в своей жизни по-настоящему испугалась.
    - Господи…. люди,… кто-нибудь,… помо… - еле слышные, даже ей самой, слова запинаясь за сухие губы, падали прямо на грязный бетонный пол…
    Внизу хлопнула входная дверь. Кто-то размеренно стал подниматься по лестнице. Валентина Ивановна подумала, что до неё этому человеку ещё идти и идти, как боль неожиданно стала отпускать. Рука, держащая сердце, разжималась.
    Человек, поднимался всё выше и выше. Пройдя второй этаж, он немного задержался у подъездного окна, и, поняв это, женщина чуть не крикнула от досады. Когда человек прошёл третий этаж, боль почти совсем перестала пугать, и Валентине Ивановне вдруг стало стыдно, что её могут увидеть в такой неприглядной ситуации. Она торопливо принялась вставать на ноги. Когда, поднимающийся задержался у окна четвёртого этажа, Валентина Ивановна теперь была ему благодарна. У неё появилась возможность одёрнуть задравшуюся юбку и отряхнуть с неё мусор, собранный той с пола. Она подошла к окну и стыдливо отвернулась. Поняв, что  сейчас мимо пройдёт кто-то из её соседей, она, почему-то, не хотела, чтоб её видели такой.  Состроив на лице озабоченное выражение, женщина уставилась куда-то за грязное стекло.

    ВТОРОЕ
    Может ли Ему быть скучно? Поймав эту мысль в самом себе, Он подумал, что печатная машинка её печатать не будет. Она знает, что  можно, нет, нужно («можно» и «нельзя» бывает только там, в жизни)  печатать сейчас, а что нужно печатать позже или раньше.
 
    ОДНО
    - Здравствуйте, Валентина Ивановна!
    От неожиданности женщина вздрогнула и неуклюже повернулась к говорившему.
    - Витенька!... А я тут смотрю, как… - начала она что-то лепетать, пытаясь скрыть перед мальчиком, соседом по лестничной клетке, свою растерянность.
    Но Витя, шустро пробежав последний пролёт, уже открывал дверь своей квартиры. И тут женщину пробрал холодный пот, очень уж было невероятным для неё то, что произошло в последние минуты.


    ОДНО
    - Мама, а можно я съем горбушку с молоком?
    - Конечно, кушай на здоровье…
    - А почему, когда люди на меня смотрят, они сразу молчат?
    От вопроса сына женщина так и застыла с батоном в руке. А мальчишка, казалось, тут же забыл о нём. Он молнией метнулся к навесному шкафу с посудой за своей чашкой с «Человеком-пауком», в которую тут же глянцевым потоком потекло молоко из литровой коробки. И только усевшись за стол, он обратил внимание на стоящую мать.
    - Мам, ты чё? – Голос был испуганным, и поэтому осторожным.
    - … А с чего ты решил, что люди… молчат?...
    И тот принялся живо и, смеясь, всё рассказывать.
    - Да тётка сегодня в магазине, которая деньги всегда берёт, ругается на всех, ругается такая,… то парень какой-то медленно считает, то женщина, вроде, взвесила что-то не так,… в общем, все всё что-то не так делают, а она на них почти уже кричит,… а потом, когда очередь до меня дошла, она замолчала сразу, и лицо у неё покраснело, как у Машки с третьего этажа, когда она, помнишь, реветь начинает?...
    Сын что-то пытался объяснить про свои подозрения, а мать пыталась понять, что ей ответить. Ему мешало отсутствие рассудительности и мягкий батон у мамы в руке, ей – отсутствие самого вопроса и этот же самый батон. Взяв себя в руки, она повернулась к столу и отрезала сыну пахнущую свежестью краюшку.
    - Не выдумывай, наверно тебе что-то показалось. Кушай давай.

    ВТОРОЕ
    «На кого похож этот небольшой по росту и возрасту человек? Кем он может быть для остальных? Сейчас ему надо подобрать что-то такое, чем он сможет остаться навсегда. Судьба его уже известна, всё уже давно произошло, или давно произойдёт»,…
    Далее в тексте шла ссылка на другой текст.
    «… поэтому подобрать надо».
    Ни Он,  ни его машинка не гадали, перебирая варианты, чем может быть этот человек, потому что, на самом деле, всё уже давно свершилось. У них ведь тут не было ни прошлого, ни будущего, ни настоящего. Всё, просто, было, сейчас и всегда.
    Поэтому они знали, чем будет (уже есть) этот человек, когда его не станет…
    «По земле шёл рассвет».

    ОДНО
    Мать не понимала разумом, ЧТО есть её сын, но прекрасно чувствовала это сердцем. Без логики, без анализа, просто сердцем. Это она его кормила грудью и растила. Она отводила его в детский сад и собирала в школу. И всегда, когда между ними увеличивалось расстояние, она начинала чувствовать, что её душе чего-то не достаёт. Какого-то тепла, лёгкости что ли…. Позже ей стало ясно, что именно от её мальчика это самое тепло и исходит. Проведя несколько, простых «экспериментов» с друзьями и соседями, женщина убедилась в том, что права.
    Прошло сколько то лет, и теперь она уже была уверена, что как только рядом находится её сын, всем вокруг становится лучше, даже если это «лучше» связано с чем-то грустным и тяжёлым.
    Мать радовалась и гордилась этим. Она была счастлива, что её сын является частью большого вселенского добра, что кто-то Главный поместил именно в её сына частичку себя.
    Радовалась и пугалась одновременно.
    Это сейчас мальчик ничего не понимает. Потом, когда он вырастет и ощутит свою силу он не сможет ей не пользоваться. Желание делать добро не сможет сидеть под замком. Обладающий сердцем всегда будет хотеть поделиться им со всеми.
    С близкими.
    С незнакомыми.
    С врагами.
    А надо ли это будет кому-то? Каждый хочет добра себе, но хочет ли он добра человеку рядом? И допустит ли он, чтобы добро к другому свершилось?...
    Женщина постепенно, в течение нескольких лет, так или иначе, задавала эти вопросы себе. Она неосознанно  вертела их в своей голове, пытаясь убедить себя, что всё будет хорошо.
    И однажды, ни с того ни с чего, пропустив все предварительные рассуждения, поняла, что её сына, попросту, убьют!
    Такое уже случалось.

    ВТОРОЕ
    Планета вертелась, и со скоростью этого вращения по Земле шагал (шёл, летел) рассвет.
    Сейчас он заглянул в город, который все называли Рим.
    Жившим в те времена уже было легче (?). Они знали про рассвет. знали ЧТО это такое и знали, что ЭТО красиво. Поэтому, особо, рассвету не удивлялись.
    Как не удивилась ему и одна римлянка. Не удивилась самому рассвету, зато была поражена мыслью, которая пришла вслед за ним. Ранее, постоянно угнетаемая тяжёлыми думами о своей бедности, да ещё и ставшая матерью вследствие насилия, сейчас она вдруг поняла, что передумала убивать ребёнка, которого вот уже семь месяцев носила в своём чреве. Этим утром она поклялась всем богам, в том числе и богам того самого насильника, что сделав всё, чтобы её сын вырос…
    Почему именно сын?
    Потому, что СЫН!
    Земля продолжала вертеться. А рассвет продолжал заглядывать во все самые тёмные уголки, пока ещё, ночного царства.
    И тридцать тысяч лет назад, перешагнув один из горных хребтов, он накрыл собой тихую, уютную долину. За минуту, которая тогда ещё не могла быть измерена, до этого из одной пещеры вылез голый волосатый человек и, совсем по-звериному, потянулся. Следом за ним оттуда же появилась женщина. Внешне она мало чем отличалась от своего мужчины, и, если бы ничуть менее волосатое тело и обвисшая грудь, отличить их было бы фактически невозможно. Женщина, жестами и кричащими звуками,  начала что-то громко «объяснять» мужчине. Тот сначала слушал спокойно, но неожиданно вскипел и, повернувшись, уже хотел отвесить кричащей самке  порядочную оплеуху, когда увидел выглядывающее из-за скалы солнце.  Разжав кулак, он выпятил указательный палец в сторону появляющегося светила. Женщина, продолжая что-то кричать, посмотрела в указанном направлении…. Так и стояли эти древние люди, любуясь восходящим солнцем, не понимая, что только что открыли для всего следующего человечества что-то новое.
    А рассвет шагал дальше…. Наверно, это занятие может показаться кому-то утомительным. Представьте, надо не останавливаясь ходить по кругу. На  протяжении сотен миллионов лет нельзя останавливаться ни на самое малое мгновение…. Люди, попробуйте поискать в этом прелесть!... 
    А рассвет находил.
    Прелесть первая: Каждый день он наблюдал изменения в постоянной природе. Какие-то растения становились выше, какие-то горы становились ниже, а какая-то речка начинала изменять своё русло. То, что все эти изменения происходили медленно, тоже играло свою роль. Игра на внимательность становилась от этого только интересней.
    Прелесть вторая: То же самое, только наблюдениям подвергалась временная природа. Например, каждая новая осень не походила на предыдущую. То есть, в прошлый раз вот это дерево покрылось желтизной гораздо быстрей, чем вот это.
    Прелесть третья: Когда не было настроения выискивать какие-то изменения в окружающем мире, он играл с тенями. В моменты радостного ощущения самого себя не было ничего лучше, чем игры в догонялки с тенями. Как весело и быстро они разбегались в разные стороны при его появлении, как ловко прятались, когда он нависал над ними и казалось, что вот уже сейчас он их поймает, и как неожиданно появлялись вновь, где-то позади, когда он пролетал над тем местом, где потерял их из виду.
    Рассвет шал по планете, и тому, кто его видел, становилось теплей,…
    Радостней…
    Любимей…
    Здоровей…
    Рассвет шёл по миру, и тот, кто его видел, становился добрей.
    И иногда его начинали видеть те, кто, казалось, этого не смогут делать никогда.