Полярные Зори. Начало

       Уже тогда я чувствовал, что здесь не получится написать яркой страницы, как водится говорить, моей начинающейся жизни. Могу, конечно, попробовать объяснить причины, но до сих пор не хочу этого делать. Помню, как провожая привезшего меня к новому месту и представившего руководству АЭС и поселка, а также будущему моему коллективу Владимира Сергеевича Зуйкова, моего до той поры непосредственного начальника, я чуть не побежал за отъезжающим уазиком, когда увидел прощальный взмах руки водителя – Генки.
       Сдержался. Каялся потом. Но два с чем-то года выдержал. Принимая решение о новом месте работы, об импонировавшем, не скрою, месте руководителя самостоятельной медсанчасти, вспомнил, помню точно, слова академика Тареева на каком-то собрании о том, что по-настоящему руководить можно клиникой, если она не больше 300 коек. Тогда можно быть настоящим врачом, пусть и главным, не отдаляясь от пациентов.
       В Полярных Зорях было что-то около 180 коек. И мне, не так давно окончившему ординатуру в московской клинике и поддерживающему в себе статус врача-клинициста, показалось, что такая медсанчасть – не так уж и плохо.
       Пару раз выступал на патологоанатомических конференциях. Может, и не совсем удачно, но умница патологоанатом Анатолий Николаевич Визгалин, петербуржец, кандидат наук, вел конференцию так, что я был там вполне уместен.
       Однажды, тоже в первые месяцы, позвонил доктор Реунов, по-моему, Владимир Витальевич, и попросил подойти в отделение посмотреть больную. Он тогда исполнял обязанности заведующего 40-коечной терапией. С фонендоскопом на шее, последним, по-моему, в моей жизни, прошел с доктором в палату. Нужно было разобраться в аускультативной картине, в непонятных сердечных шумах.
       И сейчас не знаю, действительно ли опытный врач не распознал шума трения перикарда, который я определил сразу, или он просто подобрал случай, действительно, не самый простой, чтобы испытать меня? Некоторую обескураженность на его лице после этого можно было заметить. Но мне было приятно.
       Зачем я снова вспоминаю все это? Прошло 30 лет с тех пор! Вот именно поэтому.
       Позвонила Вера Алексеевна и пригласила на юбилей медсанчасти – 40-летний. 40 лет, по-моему, не принято отмечать, но на севере все по-другому, ждать 50-ти – долго, да и неправильно. Там людская мобильность повыше, чем в остальной России.
       Вера Алексеевна после моего отъезда в связи с назначением в Саров осталась начальником медсанчасти и, получается, что почти 30 лет ею руководит. Признаюсь, такая преемственность, в обеспечении которой я все же принял почти решающую роль, главное из хорошего, что я там сделал. И об этом я обязательно хотел сказать на торжестве. То есть, несмотря на неуверенность в голосе Веры Алексеевны в моем приезде, ехать я собрался. И даже начал готовить речь, тезисы которой вы сейчас читаете, если не выключили компьютер.
       Но увы! Как всегда. Командировка в Бангладеш, именно с 31 марта. А торжества в Зорях, по словам Веры Алексеевны, 31-го марта (торжественное собрание) и 1-го апреля (банкет в ресторане).
       Наброски своей несостоявшейся речи, а перед публикой сейчас я бываю все реже, набрасывал, тем не менее, и в командировке, благо, дорога была очень длинная – почти 2 дня в один конец. Хотел просто поделиться воспоминаниями. А их оказалось не так уж и мало. И во всех – люди. Оказывается, забылись некоторые имена, а сами люди стали только четче и понятнее.
       Надо сказать, что направили меня тогда в коллектив непростой, почему-то истекающий жалобами. Жалобами на руководство, на своих же коллег. И жалобы направлялись не только местному партийному и советскому начсальству, но и, чаще всего, в Главк, в Москву. Там уже устали посылать комиссии и решили подобрать начальника со стороны. Остановились по рекомендации Зуйкова на моей кандидатуре, решив, что на ледоколе работать уже хватит. Меня немножко знали в Москве по ординатуре.
       Кстати, когда я обратился за советом к нашему помполиту Виктору Ивановичу Бреславцу, очень уважаемому в экипаже, соглашаться или нет на новое назначение, он отреагировал примерно так: «Хочешь болтаться на ледоколе всю жизнь, не соглашайся». Я с ним не совсем был согласен, но совет учел.
       Коллектив медсанчасти насчитывал что-то около четырехсот человек, в прямом должностном контакте с начальником из которых находилось человек двадцать – двадцать пять: заместители, заведующие отделениями, управление и т.д. Знакомился поближе с тремя-четырьмя в день, приглашая к себе в    кабинет.      
       Каждый день посещал одно-два подразделения. Информация накапливалась в неимоверных объемах. Почти каждый старался «открыть мне глаза», рассказывал о коллегах. Информация из разных источников не только не совпадала, но была противоречивой и даже взаимоисключающей. И нужно было сориентироваться, не отреагировать опрометчиво. И не было ни одного источника, которому можно было безусловно доверять.
       А начальнику не было еще и тридцати пяти, опыта – близко к нулю. Во всех Полярных Зорях не было ни одного знакомого человека. Вера Алексеевна, о которой я упомянул в начале повествования, и о которой больше говорить здесь не буду, дабы не был уличен в лести, обратилась с просьбой (предложением) принять ее на работу в качестве одного из заместителей где-то месяцев через пять-шесть.      Естественно, вопрос был решен без промедлений – мы были знакомы по прежней работе, я несколько месяцев проработал на берегу в качестве заведующего поликлиникой, замещая Веру Алексеевну, отлучившуюся для рождения Ванечки.
       Люди раскрывались постепенно. Я уже как-то писал, что мое первое восприятие почти каждого человека – позитивное. Даже если имеются кое-какие основания быть настороже, при первых контактах стараюсь быть приязненным. Жизнь показала, что, как правило, такой подход вполне приемлем, за очень малым исключением.
       Признательность свою и благодарность хочу выразить многим. Но напишу, чувствую, не обо всех. Да это и невозможно.  Ни чувств, ни времени не хватит.   
       Посмотрим... Пока думаю...