Альтернатива

      Художник был высокий и бородатый. Людей, с опаской глазевших в его творения, он не удостаивал даже поворотом головы. Одежда на нем была поношенной, ботинки просили каши, но была то нужда или модный перформанс, зрители точно не знали. Кто-то робко спросил о цене небольшого пейзажа, художник ответил сквозь плотно сжатые зубы — на том разговор и закончился. Лица людей становились задумчивыми по мере приближения к концу выставочного стенда, но что именно вызывает это выражение — сказать было нельзя, двигались в полном молчании.
      — Как-то оно не того, — шепнул один незаметный посетитель другому. — Может, мы недооценили готовность населения к новому слову, Коленька?
      — Подождите немного, Иван Александрович, — ответил второй из незаметных, помоложе. — Москва не сразу строилась и окно в Европу не разом прорубилось.
      — Херня, — вдруг громко сказал кто-то.
      Незаметные посетители, сам художник и остальные зеваки, случившиеся рядом, обернулись в сторону говорившего.
      — Это же не искусство, — продолжил тот, демонстративно кивая на картину. — Люди не бывают треугольными, ты, художник от слова «худо». Ты людей живых видал когда-нибудь, мазила?
      — Треугольные люди существуют, — обрадованно встрял какой-то студент с другого конца выставки, давно скучавший в тишине. — На кабинках туалета, я сам видел!
      Его подружка прыснула и ткнула кавалера кулаком в бок, чтобы он перестал ее смешить. Художник заложил руки в карманы, продолжая хранить молчание.
      — А мы что, я извиняюсь, в сортире? — ядовито продолжал критик. — Так и тащи свою мазню в домашний нужник, там любая бумага сгодится со временем. И треугольный человечек тоже будет на месте. А нам сюда давай нормальное искусство, и нормальных баб и мужиков, без этих твоих ручек-палочек и иносказаний. У бабы с мужиком главное что?
      Он оглянулся на толпу в поисках поддержки и, ободрившись, показал неприличный жест, который поняли все без исключения.
      — Решать демографические задачи правительства для выживания человечества! — выкрикнул перевод жеста все тот же студент.
      Кто-то опять засмеялся, кто-то сказал «Безобразие!», остальные с любопытством наблюдали. Художник подошел к подставке, отколол от нее свое произведение и молча сложил громоздкую установку в подобие фанерной треноги. После чего поднял треногу наперевес и со всей силы ударил критика по голове. Пока тот падал, художник успел добавить ему с разворота ногой.
      — Не нравится, — деловито сопроводил он свои действия нравоучительным голосом. — А ты кто такой, мать твою? Микеланджело? Караваджо? Хрен с горы какой-то, а туда же, мнение высказывает.
      — Надо вмешаться, — испуганно прошептал Иван Александрович.
      — Не надо, — удержал его Коленька. — При нынешнем энергетическом положении сетевому общению нужна какая-то альтернатива на ближайшую сотню лет.
      Иван Александрович промокнул шею платком, тоскливо глядя на потасовку у мольберта.
      Народ безмолвствовал.