Морг. Фрагмент 5

Ужасно хотелось пить и есть. Олеся понемногу приходила в себя. Её мир наполнялся тихой музыкой заживающих ран.

Стас локтем выбил стекло в окошечке подсобки, достал флягу с водой и булку подсохшего хлеба. Они кое-как удовлетворили свои естественные потребности (жажду, голод), но спокойствия так и не почувствовали.

- Странно, но я опять слышу голоса, - пояснил своё беспокойство Стас. - Жуткие жёлтые напряжённости; я ощущаю как мои полушария и мозжечок лихорадит от этих слов. Возможно, для кого-то это норма вещей, но для меня - мозжедробилка.

На лекции в вузе Адольф Степанович Венгер, безбашенный старик с грязными оттенками глаз, вдалбливал нам, сонным и полуобморочным этими мучительными парами, что мир совсем не то, что мы видим глазами, слышим ушами и чувствуем обонянием. "Мир познаётся душой, а не импульсами от мозга, - твердил Венгер, посапывая. - Мир больше чем просто объект, он познаётся гениями, сходящими с ума". Тогда мне хотелось ржать во всё горло, а теперь я задумался. "Гении, сходящие с ума". Что такое гений? Может, это всякий больной человек, считавший от мира лишней информации? Она была столь неперевариваема, что мозг слетел с катушек.

- Ты рассуждаешь как перфекционист, - улыбнулась с болью Олеся.

- Я пытаюсь нащупать нить того, почему мы здесь. Мы заперты, отрезаны от мира, и всё потому что это смысл послания нам от мира. Возможно, мир говорит нам: настало время оглядеться и собрать разбросанные камни, почувствовать - для чего вы пришли в это ощущение жизни, зачем вам дано тело, требующее того- то и того-то, и душа, жаждущая истины. Без истины невозможно жить. Без одного истинного слова вся жизнь бессмысленна. Этим словом может быть "Бог", "Вселенная", "любовь", "семья", "гениальность"... Но никак не "пустота". Мудрецы говорили, что пустота - это смерть. Но и за смертью что-то должно быть. Мы окончим здесь свои дни, ведь к нам никто не придёт - я ухожу в отпуск с завтрашнего дня, я подписал все документы и трупы повезут в другой мозг.

Олеся часто заморгала и впервые после полученных ран осмысленно посмотрела на Стаса. Она увидели, что у него стали появляться седые волосы на затылке. Модная стрижка ему совсем не шла. Уши торчали как у слона, но он был по-своему красив. Стас чем-то ей напоминал отца.

- Ты очень умный, - сказала Олеся.

- Когда каждый день видишь смерть, поневоле становишься философом.

- Ты считаешь меня отвратительной и легко доступной? - вкрадчиво произнесла девушка.

- Это твоё тело, кто я такой, чтобы влезать в чью-то жизнь. Дядя Гена не от тебя стал педофилом и садистом, его произрастил мир. Я хотел бы спросить: что для тебя значат мужчины?

- Они опора и наслаждение. Я обожаю сладкое!

- Но считаешь это грехом?

Олеся испуганно заморгала глазами:

- У всех русских это в крови. Некоторое мессианство. Борьба с грехом - наш смысл жизни...

- ...но греха от этого не становится меньше, - добавил Стас.

Олеся встала и подошла к нему, обняла, как обнимала всегда своего отца - трепетно, с некоторой щепетильностью. Ей стало казаться, что она потеряла ощущение времени, будто умерла. Но умереть такой молодой?! Но разве смерть смотрит на возраст? Она просто и легко отсекает жизнь.

- Тебе нравиться быть обнажённым.

- Я до 15 лет был нудистом.

- Ты хотел бы детей?

- Я не задумывался об этом. Не было времени.

- Но сейчас оно есть.

- Да, хотел бы. Много детей. Слабых, пукающих, брызжащих своей слюной.

- Они у тебя больше похожи на стариков.

- Старики и есть дети. "Все возвращается на круги своя".

- Чудные слова, но я слышу их впервые.

- Это из Библии.

- Дядя Гена говорил, что Библия написана для тюремных стен.

Стас провёл рукой по её лицу.

- Дядя Гена - конченная мразь. Сколько ему было когда он отдал концы?

- Где-то за 50. Он долго мучился.

- Он расплатился за всё. В конце пути - гильотина. Острая и безжалостная.