Профсоюзный активист

Старик Эдмонд жил на окраине Парижа в одноэтажном старом доме с вывеской «Дом социального обеспечения», который принадлежал объединенным профсоюзам Франции. В этом доме жили старики, не имеющие родственников, или те, от кого отказались родные. Одним словом, дом принадлежал престарелым.
Их было около двадцати человек — все со своими старческими причудами, невыносимыми характерами и требованиями.
В старости всегда кажется, что пожилому человеку уделяется мало внимания, что он становится никому не нужным и тяготит окружающих. Здесь находились именно такие, не отличающиеся друг от друга старики, кроме одного…
— Он у нас активист, — всегда ставил в пример заведующий домом старика Эдмонда. — Он активный член профсоюза, даже здесь, в нашем заведении, и от него больше пользы, чем от многих других. Мы привыкли к его выходкам и не обращаем уже на это внимание, но мы горды, что среди нас есть такой человек.
—И проблем тоже от него немало, — тихо пробормотал сидящий рядом заместитель.
Старики сидели в небольшом зале, переглядывались и искоса посматривали на человека, сидящего в первом ряду с написанным плакатом в руках.
— Он даже здесь и то в передовиках. Он единственный, кто откровенно поддерживает профсоюзы, которые, кстати, вас всех кормят. — Заведующий прищурил глаза и оглядел притихший зал. — Кто из вас хотя бы раз ходил на митинги протеста, кто из вас бывал на уличных шествиях, которые организовывают ваши кормильцы? Ни один. А вот уважаемый Эдмонд не пропускает ни одного мероприятия, хотя и делает это вразрез нашему уставному распорядку и правилам. Но мы еще раз горды, что среди вас есть такой человек, которому небезразлично все происходящее за нашим высоким забором. Он и здесь преуспевает. — Заведующий взглянул на старика, и тот вскочил с места, поднимая над головой от руки написанный плакат «Профсоюзы — это я! Долой самозванцев!»
После прочтения этого текста у заведующего расширялись глаза от удивления.
— Уважаемый, кого вы на этот раз решили проучить?
Эдмонд аккуратно свернул свой плакат, оглянулся на своих сожителей и строго сказал:
— Борьба профсоюзов должна быть не только за забором нашего учреждения, но и внутри общества. Я хочу выдвинуть свою кандидатуру на должность председателя профсоюзов.
— Хорошо, хорошо, — тут же согласился заведующий, — но председатель уже есть за пределами нашего заведения, и это довольно влиятельная личность.
Кто-то в зале громко хихикнул, но старик не обратил на это внимания.
— Такой человек нужен и здесь. Я выдвигаю свою кандидатуру.
— Мы обязательно рассмотрим ваше предложение и решим по мере необходимости, — успокоил разгорячившегося старика заведующий. — А пока садитесь, и продолжим.
Заведующий наклонился к сидящему рядом заместителю и прошептал:
— Почему вы до сих пор не разобрались, каким образом этот старик покидает наше заведение? Где-то же должна быть лазейка. Через охрану он еще ни разу не проходил.
Заведующий еще раз взглянул на старика.
—Вам есть с кого брать пример, — продолжал заведующий. — Я правильно говорю, уважаемый?
Эдмонд поднял на заведующего глаза, но промолчал.
— Правильно говорю, — закончил заведующий свою речь.
После короткого собрания к профсоюзному активисту подошла только одна старуха по имени Зидони.
— Я желаю к тебе присоединиться, — проскрипела Зидони. —Скажи мне, как тебе удается покинуть наш приют так незаметно, что никто не может понять, как ты это делаешь? Все узнают о твоем исчезновении только тогда, когда тебя привозит полиция.
Старик снова сделал удивленные глаза.
— Неужели ты хочешь ко мне присоединиться? Дело в том, что никто не знает, как я попадаю на все профсоюзные забастовки или митинги, и не узнает никогда. Это мой профессиональный секрет. А ты, скажу сразу, не потянешь. Быть в первых рядах активистов у тебя не хватит духа, да и комплекция твоя неподходящая. — Эдмонд окинул взглядом объемистую старуху. — Не пролезешь туда, откуда я выхожу к народу.
Зидони была разочарована ответом, но не уступала.
— Месье, если вы до сих пор были слепы в отношении моей особы и глухи к моим намекам, то вы сделали самую роковую ошибку в своей старческой жизни. Как жаль, что я не встретила вас раньше!
Эдмонд приложил палец ко лбу и прошептал:
         — Слава тебе господи, что уберег меня от такой награды.
— Я всю жизнь мечтала быть рядом с таким человеком, как ты. — Старуха схватила Эдмонда за ворот и стала трясти. — Неужели ты не видишь, как мои взгляды метают нежность в твою сторону?
Эдмонд еле освободился от такой нежности и прижался к стенке.
— Я профсоюзный активист, а не какой-нибудь любовник! Об этом надо было мечтать лет пятьдесят назад, — выкрикнул он. — Сейчас уже поздно. Поезд — ту-ту — ушел.
— Я слышала, что любовь не признает возраста, — возразила возбужденная бабка.
— Я слышал другое: всему свое время. Вы, мадам, что-то путаете. Я давно замечаю, как вы бросаете на меня свои мутные взгляды. Может, я недостоин их, но в душе я давно уже не любовник, а профсоюзный деятель. Это дело намного важнее ваших девичьих мечтаний. Не путайте божий дар с яичницей.
— О вас говорят, о вас скоро станут писать газеты.
— Мадам, вы сошли с ума! Кто обо мне говорит? Директор этого заведения? Он от зависти все говорит, или от злости. — Эдмонд пожал плечами. — Кто сейчас поймет этих людей. А газеты? Что они могут обо мне написать, кроме некролога? Вы не путайте мне карты. Признаюсь, что любовь меня не интересует, тем более в этом возрасте.
— Этот возраст замечательный, — пыталась убедить Зидони, и вся трепетала вокруг возмущенного старика. — Когда еще придется насладишься жизнью, как не в старости?
Ошарашенный Эдмонд еле вырвался из объятий разгорячившейся старухи, забежал к себе в комнату и закрыл на ключ дверь. Отдышавшись, он уселся у телевизора и стал щелкать каналы, чтобы посмотреть последние новости.
В новостях на завтра снова сообщали о митингах профсоюзных активистов, которые на этот раз выступали совместно с таксистами.
Эдмонд потер ладони и подскочил в кресле.
— За права таксистов я еще не боролся, — радостно проговорил он. — Значит, мне надо с утра исчезнуть и быть в первых рядах.
Старик приоткрыл дверь и увидел в коридоре старуху Зидони.
— Эй, мадам, идите сюда, — поманил он ее пальцем. — Вы хотели составить мне компанию в профсоюзном шествии?
— Каком шествии?
— Ну, за права трудящихся хотите побороться? К сожалению, завтра я вас с собой взять не смогу. Не та тема. А вот на следующей неделе к нам сюда приезжают проверяющие, и вам ходить никуда не надо. Я вас возьму с собой. Готовьте речь!
— Совсем дурак! — замахала Зидони руками. — Куда ты меня возьмешь, когда они сами сюда приедут.
— На шествие. Самое главное в этом деле — демонстрация. Я подготовлю пару плакатов, и мы их выставим перед проверяющими или даже с ними пройдем вокруг нашего заведения.
Старуха вылупила глаза на старика.
На следующий день старик Эдмонд после завтрака неожиданно пропал.

Он находился в гуще события, среди протестующих таксистов, которые выдвигали свои права. Выступал какой-то оратор, и старик старался быть к нему поближе, чтобы казаться заметным. Вокруг сверкали фотовспышки, щелкали фотоаппараты, у некоторых активистов корреспондентам даже удавалось брать интервью.
Эдмонду не терпелось попасть в объектив, а еще лучше — что-нибудь сказать в микрофон. Он усердно вертелся перед представителями прессы, но на него никто не обращал внимания. Тогда старик сам решил привлечь к себе то самое внимание, которого ему сейчас особенно не хватало. Он поднялся на какой-то ящик, чтобы быть выше других, и чтобы его все видели, поднял руку вверх и заорал своим старческим писклявым голосом на всю площадь:
— Товарищи, господа и прочая рабочая братия! Мы, таксисты, выдвигаем свои условия через великие профсоюзы, чтобы осуществить свои требования, и чтобы нас услышали…
— Кто это такой? — раздалось с разных сторон. — Этот не от нашего профсоюза таксистов. Пусть выступает наш представитель. Гоните этого старикашку!
— Как вы смеете, такое говорить! — возмутился Эдмонд. — Я выступаю за всех постоянно. Меня все знают. Я активный…
Эдмонду не дали закончить свои возмущения, как он оказался среди взволнованной толпы, которая его давила и толкала со всех сторон. Другой оратор уже рассказывал о положении таксистов в городе и перечислял требования перед городскими властями.
— Черт знает, что, — вслух возмущался Эдмонд. — Этим таксистам совершенно не нужны сочувствующие люди. Они еще не знают, с кем связались. Видели бы они меня на других митингах, еще б и приплачивать стали за мое участие. А что я вытворяю на шествиях.… Нет, там я ничего не вытворяю, я в них просто участвую, — поправился старик и настороженно огляделся по сторонам.
К митингующим спешили полицейские. Они разгоняли людей: оратора схватили и потащили к машине. Многие сопротивлялись и оказывались объектами фотосъемки. Старик тоже попытался оказать полицейскому сопротивление. Он вырвался из его рук и закричал во весь голос:
— Скоро и вы будете на месте этих людей. Не трогайте представителя добровольной организации. Я борец за справедливость и поддерживаю любые профсоюзы.
Перед глазами у Эдмонда засверкали фотовспышки, а два полицейских, схватив его под руки, тоже потащили к машине. Они швырнули старика внутрь, и он упал прямо под ноги другим задержанным.
— Уже прохожих хватают, — возмущались таксисты в кузове машины. — Отпустите старика!
— Я с вами, — твердил Эдмонд. — Я всегда был с профсоюзами. Можно сказать, что я родился в профсоюзной организации.
— А мы думали, что в роддоме, — смеялись задержанные. — Ну и рассмешил!
Полицейские оглядели задержанных, выпроводили старика из машины, поняв, что ошиблись при задержании, и уехали. Толпа начинала медленно расходиться, а на Эдмонда набросились три корреспондента, чтобы взять интервью. Один был с микрофоном, другой с фотоаппаратом, а третий с камерой.
Теперь Эдмонд понимал, что даст долгожданное интервью. Это было впервые, и к этому он стремился всю свою жизнь.
То, что говорил в микрофон, он не помнил, больше подставлял свою физиономию перед объективами. Кругом все бегали, суетились, кричали…
— Мы понимаем ваше возбуждение, — сказал корреспондент, — но скажите внятно хоть что-нибудь, по существу. Какие требования выдвигают протестующие? Мы понимаем, что вы ветеран.
— Я, заметьте, профсоюзный ветеран, — громко объявил Эдмонд. — Прочь лапы полиции от профсоюзной интеллигенции! — громко воскликнул он.

Вечером из новостей о старике Эдмонде знал весь дом социального обеспечения. Даже старуха Зидони не посмела к нему сразу подойти. Она внимательно выслушала его интервью по телевизору, которое он давал корреспонденту, и некоторое время сидела в стороне, наблюдая за активистом.
Эдмонд заметил ее сразу, но не спешил подходить. Он медленно пробирался через ряды стульев, останавливался, спрашивая у некоторых о здоровье, и наконец, добрался до Зидони.
— Милая моя, как я рад вас видеть! — торжественно объявил он.
Удивленная Зидони даже подскочила на стуле.
— Сидите, сидите. Я хотел сказать, что вам повезло. На этом сумасшедшем мероприятии мне чуть не свернули шею, но я успел сделать несколько заявлений и, как вы заметили, дать интервью. Но дело не в этом. В газете я прочитал, что скоро намечается митинг протеста пенсионеров. Вы можете мне составить компанию?
Старуха от радости потеряла дар речи.
— Я вам дополнительно тайно об этом сообщу, — пообещал Эдмонд.

А в это время у директора социального дома проходило срочное совещание, на котором обсуждалось появление на экранах их подопечного. Выступал один директор, а остальные, опустив головы, виновато выслушивали обидную длинную речь в свой адрес.
— Как это все можно объяснить? — тряс кулаком над головой директор. — В истории нашего заведения еще не было такой публичности. Всем известно, что наше заведение стоит на балансе объединенных профсоюзов, как дом престарелых. Каким образом наши старики уже начали выступать на митингах, принимать участие в шествиях, попадать в полицию, а самое главное, давать интервью на все страну?! Немедленно привести в чувство нашего активиста!
— Старики все со странностями, — попытался возразить кто-то.
— Странные — это мы с вами, что с ними работаем. А этого старикашку можно давно отправить в другое заведение. — У директора летели слюни в разные стороны. — Немедленно нашего активиста поставить на место! Немедленно!
Директор еще долго распинался и все чувствовали себя виноватыми, сжимали кулаки и чувствовали, что грядут большие изменения в их жизни.
Эдмонд же жил спокойно, собираясь снова совершить вылазку на очередную забастовку в город, но неожиданно обнаружил, что лазейка, которой он долгое время пользовался, навсегда стала ему недоступной. Именно в том месте была установлена сторожевая будка. Теперь он с горестью начинал понимать, что его активная профсоюзная деятельность идет к закату.
— Вот так, получается, — вздыхал он, когда рассказывал о своих похождениях старухе Зидони. — Поддерживаешь профсоюзы, как можешь, а они к тебе поворачиваются задом.
Старик садился в своей комнате и начинал писать новый плакат с протестующим текстом теперь уже о правах человека.

                Перевод с французского