Образ стрекозы меня преследует с детства. Детьми в деревне мы часто ловили их. Вытянув в воздух указательные пальцы, мы ждали появления прозрачных самолетиков. Через мгновение на пальце уже сидела стрекоза и внимательно смотрела на нас. Поворачивая огромной аппаратурой вместо головы, где с двух сторон крепились плазменные экраны вместо глаз. Какое-то внеземное животное. Девочкой, мне всегда казалось, что эти волшебные существа любят нас и наблюдают за нами. Их огромные глаза сканируют наши мысли и чувства: то, что мы не можем выразить. Записанное они передают наверх главному волшебнику. А тот, узнав, что творится в наших сердцах, присылает нам своих помощников: ангелов и фей. И так, создав этот круговорот немых писем, мы и живем на нашей планете.
Время - безжалостная прачка. Она не оставляет следов в памяти. Все тускнее лица друзей детства, все невнятнее образы ушедших родственников, все тише звучат голоса любимых. А мне так хочется сохранить на бумаге настоящую жизнь. Жизнь без прикрас и масок, без манер и реверансов, без политеса и обязательств. Жизнь, чью мелодию записало на диск мое сердце. Что прожито с любовью и без чего бы нас не состоялось.
- Ты готова к полету? - спросил Бог у души, смотрящей на свою предстоящую жизнь с высоты.
- Готова,- ответила душа, - только не оставляй меня внизу надолго, пожалуйста.
- Не беспокойся, это продлится не больше человеческой жизни.
Я навсегда осталась там,
Где потерялось мое детство,
Где брезжит свет оконных рам.
Как часто придаюсь я бегству
Туда, где нет границ у стран,
Где нет часов, давления, гнета,
Волнений, шума, суеты.
А есть лишь чистота весны
Восторг свободного полета,
И созерцание красоты.
Я родилась во вторник. Маме со мной пришлось нелегко. Родилась я, наверное, чуть раньше задуманного, так как моя мама очень боялась повторения несчастного рождения, как это было с ее первым ребенком. Девочка, которой не суждено было жить, попыталась родиться на свет 15 го ноября. Мой день рождения приходился на ту же дату. Но со страха мама родила меня на день раньше.
Родилась я рыжей. Будь это в эпоху средневековья, меня сочли бы ведьмой и сожгли на костре, как дьявольское отродье. В моем случае посчитали, что рыжий цвет волос - это результат лечения маминого токсикоза яблоками.
«Ну, как Аленка с шоколадки»,- сказала акушерка маме, протягивая малюсенький конверт, с запеленованной в нем девочкой, с тугой косынкой на рыжей головке.
Мама назвала меня Вероникой, очень редким в то время именем. Никто не задумывался о его значении. Большинство было во власти распространенного в то время стереотипа. Вероника Маврикиевна, так звали одну из бабок теле-шоу советских 70х. А поэтому, услышав мое имя, все окружающие дружно добавляли несуразное отчество. Соседки не были так дальновидны, как моя мама, давшая дочери международное имя с глубоким значением. В какую бы страну я ни приехала - везде я своя. «Вера в победу», - объясняла мое имя мама. «Верить;наполовину победить»,- держала я за свое кредо в подростковом возрасте.
Вероника - истинный образ - настоящее значение имени. Так звали еврейскую женщину, которую встретил Иисус по пути на Голгофу. Благодаря Веронике у нас есть плащаница, ведь это она, Вероника, вытерла пот с лица измученного Иисуса, и его образ проявился на плате, увековечив лицо спасителя.
Достойна ли я носить это имя, судить не мне, но борьба за справедливость, за истину, было моим врожденным чувством. Я никогда не терпела вранья. Нет, конечно, «приходилось прогибаться под изменчивый мир», но в итоге все попытки найти компромисс с фальшью заканчивались плачевно. Я взрывалась и даже способна была распустить руки....
Вот так однажды мне довелось стать свидетелем наглой лжи со стороны бабушки-соседки в адрес моего младшего братишки. Мне было лет шесть, ему около пяти. Выбрав виновником помятых клумб моего брата, соседка начала откровенную травлю. При каждом удобном случае она говорила, что это Лешка сломал, это Лешка испортил, только он мог это сделать. А кто же, как не Лешка?! Так как мы играли с ним во дворе и практически все время были вместе, я знала, что никаких клумб брат не топтал. Я не могла принять этого вранья и тихо ненавидела клеветницу.
Самое невыносимое было слушать, как она убеждает в своей правоте соседей, а те, став заложниками уважения к старшим, безвольно поддакивали бабке. Зло росло, а с ним и температура жажды справедливости. И вот услышав в 25 раз «это Лешка», во мне сработал эффект 25го кадра. Я взяла во дворе огромный камень и со всей силы бросила его в соседку. Не понимаю, как я не убила старушку? Но взрывная волна моего темперамента добралась до ее совести и правильно сработала. Увидев мое состояние, и то, как я кричала ей в лицо, соседка замолкла навсегда. Больше никто не слышал от нее про клумбы. Все зажили мирно и уважительно.
Не менее серьезную попытку восстановления справедливости я осуществила в Москве, в Гнесинской школе. Поступив в класс специального фортепиано осенью 1993 года, я не имела своего инструмента дома и мне приходилось ездить каждый день в школу, тратя на дорогу по 4 часа в день. В девяностых годах в России другого варианта не было.
Вахтером школы была некая Валентина, женщина с тяжелой судьбой, грубым характером, любившая выпить. Единственным местом для проявления харизмы Валентины была школа, а именно, будка с ключами. От этой женщины зависело все: будет ли класс, класс с пианино или роялем, в каком часу, могу ли я там громко заниматься, кто соседи, кто заведует этим классом, как этот кто-то ко мне относится...
Подводных камней в истории с классами было множество. И это было одним из самых огромных стрессов моей Московской жизни. Можно было смириться с голодом, отсутствием жилья, ночевками по людям, безденежьем, постоянными вирусами, но не с отсутствием инструмента! Это положение ставило под удар все. Если я не могу заниматься и работать, то зачем тогда я вообще в Москве? Главным айсбергом на пути к развитию была сама вахтерша. Она обожала выдумывать истории об отсутствии ключей или запретов на их выдачу. Она прятала их в шкафах, говоря неправду. Я долго терпела, мне не трудно было распознать фальшь и игру этой женщины, но становиться ее подвешенной за веревочку мышью у меня не было ни малейшего желания.
В один прекрасный день я поднялась на последний этаж школы, где всегда было много свободных классов и сорвала замки с нескольких дверей. Поставить новые на них требовалось время и не малое, а пока я могла заниматься без преград и завистников. И пусть мне читают мораль о правах, уважении к старшим и отсутствии красивых манер! Я - за справедливость!
Танец я любила с детства. До четырех лет выделывание канделябров руками и ногами было естественным и необходимым для меня как пить и дышать. Я не задумывалась о том, что обо мне подумают другие. Веселила я всех и сама наслаждалась этой мистерией. Осознание собственного «Я», думаю, что пришло в четыре года. Впервые на просьбу отца спеть и станцевать гостям под баян, публика не получила положительного ответа. Я залезла под
кровать и ждала ухода гостей, дыша пылью. Впервые я посчитала эти выступления неприличными. Русское народное творчество меня больше не интересовало. Я все больше использовала в своих мизансценах страстные движения Кармен и топот кубиков в носочках вместо испанских каблучков.
В пять лет я часами смотрела художественную гимнастику по телевизору, потом я увидела балерин. Однажды я сказала маме, что хочу как они, показывая на юных девочек в балетных пачках. Я очень хотела танцевать одна и обязательно Лебедя Сен-Санса. И вот меня отвели в танцевальный класс. На первом уроке я поняла, что меня обманули. Учительница поставила меня в пару с мальчиком. О ужас! Я не хочу бальные танцы, я хочу балет! Чувство справедливости снова вырвалось наружу. Я не стала даже пытаться танцевать с моим партнером, а покинула зал и устроила скандал. «Я хочу в балет!» - объясняла я тете Тамаре, маминой сестре, которая и привела меня по ошибке на бальные танцы. Тут все поняли, что я не шучу и знаю, чего хочу.
Вскоре я получила посылку из Москвы от тети, в которой покоились розовые пуанты. Большего подарка невозможно было представить на тот момент. Я танцевала на них дома, держась за косяки и холодильник, а в свободное время ходила в балетную школу города Астрахани.
- Ну что ты плачешь, Верониша, уйди скорее оттуда,- смеялась надо мной мама. Я стояла голыми ножками на муравейнике и плакала. А уходить не уходила. Муравьи жгли безжалостно стопы, разбегались по ногам. До сих пор не понимаю что это было. Рождение какой черты характера? Терпеливости?
Долготерпение, переходящее во взрыв - это у меня от отца. Он мог порой быть сумасбродным, порой слишком мягким. Что говорить - артист!
Было это в мае. Мама отпустила меня с отцом на базар, а сама осталась дома готовить обед. Мне было лет шесть. Добрались мы до базара благополучно. По дороге я смотрела морских свинок и щенков, хомячков и попугаев. Отец говорил, что всю жизнь мечтал о доге, вот только живут они мало. Я все твердила, что хочу двух хомячков.
Вдруг кто-то окликнул отца и подошли двое. Мы продолжали путь по торговым рядам. Отец выбрал жирного сазана. Сазан открывал рот, будто хотел предупредить нас о чем-то. Двое незнакомцев все не оставляли отца в покое, говорили что-то неприятное. Этот конвой и мне уже начинал надоедать. Вдруг отец решительно нашел мне место на обочине дороги, положил на асфальт сазана, который никак не хотел умирать, посадил меня рядом и приказал его держать двумя руками. «Сиди, не двигайся, и держи крепко сазана, а то убежит. Я сейчас вернусь.» - сказал он и пропал в базарной толпе.
Сазан очень хотел уйти от меня. Мои маленькие ручки не справлялись с весом рыбы. Скользкая чешуя предательски выбегала из под рук. Сазан, будучи уже полумертвым, умудрялся набирать сантиметры и продвигаться вдоль дороги. Не знаю какой страх был больше: страх о том, что я осталась одна или то, что я не справлюсь с сазаном. Издалека было видно как мой отец раздает направо и налево кулаки. Носы светофорили красным, продавцы кричали милицию. Продолжалось это недолго, отец видно почувствовал, что без него мне битву с сазаном не выиграть, и он вырос около меня, довольно вытирая рукавом разбитый нос. «Ну, что дочка, пошли уху варить?»
Я научилась писать и читать очень рано. Мне не было и пяти лет, а я писала печатными буквами письма в Москву. Приезд тети Томы в Астрахань был очень ожидаем. Бабушка и мама ориентировались на приезд москвичей задолго до лета. Лето мы всегда проводили в деревне Ивановка близ Астрахани. Летние месяцы были всегда особенными для всех нас. Свобода, речка, море фруктов. Между островками настоящей жизни в деревне текли долгие месяцы городского ожидания, в которые я писала письма в Москву. А вскоре я начала сочинять сказки.
Фантазии у меня всегда было предостаточно. Уже в раннем детстве я поняла, что для творчества нужен покой и тишина. Единственным местом в нашей малюсенькой астраханской квартире, где мог себя чувствовать спокойно начинающий артист, был туалет. Я запиралась там с тетрадкой и ручкой и записывала, что приходило мне в голову.
Любимой моей сказкой в детстве был «Цыпленок в клеточку». Я мучила маму каждый вечер, чтобы она рассказала мне перед сном именно эту сказку снова и снова. Цыпленок из сказки понял, что дружба превыше всего на свете. Еще одним хитом был мультик «Василиса Микулишна». Сказка о том, как молодая красавица спасла своего мужа, вызволив его из плена. В ее роли я представляла себя. Тема сильной женщины мне была близка с рождения.
«Аленький цветочек» и «Домик с сахарными окошками» я с братом любили в бабушкиной интерпретации. Она умела читать сказки. Делала она это в отличие от мамы неспешно и с импровизациями. Если мама засыпала на половине фразы, то бабушка рассказывая, еще и отвечала на наши вопросы и добавляла в повествование новые события и героев по нашему желанию. В общем путешествие с ней в сказку было куда увлекательнее.
В деревне, когда все родственники собирались в доме бабушки, перед сном устраивался конкурс на лучшее прочтение по памяти.
Как-то среди зимы, еще до поступления в школу, вдвоем с отцом зашли мы в магазин музыкальных инструментов в центре города. Там стояло много пианино, виновато молча. «У некоторых из них, открыт рот, - думала я,- а почему тогда зубы белые и черные? Не чистят на ночь?»
Мой отец был человеком музыкально одаренным и умел играть на нескольких музыкальных инструментах. Он прекрасно владел духовыми, фортепиано, гитарой, баяном, аккордеоном, прекрасно пел и импровизировал. За мной такого многообразия не наблюдалось, но музыку я любила с детства.
Пианино манили к себе, их так хотелось потрогать. В то время я не знала ничего о пианино, моей стихией был танец. Но увидев инструмент, я интуитивно потянулась к нему и положила руки на клавиши. Что было потом я не могу объяснить. Я что-то играла, импровизировала несколько минут. Когда я обернулась, вокруг меня стояло много людей и все аплодировали. После этого решено было отдать меня на фортепиано.
- Верониша, вставай, проспишь, сегодня последний день записываться на музыку,- теребила меня мама майским утром.
- Да не встанет она, отстань от дитя, болеет девчонка. Куда ты ее тянешь с такой температурой?! - возмущалась бабушка.
Я горела огнем, у меня была ангина. Такое случалось со мной частенько, но умудриться заболеть перед экзаменом в музыкальную школу?! Физически я была просто не способна встать, а уж петь, слушать и отвечать на вопросы тем более. Но мысль о том, что я буду еще год жить без музыки, поставила меня на ноги. В полубреду я что-то сказала, спела. В итоге друг отца, что работал в музыкальной школе, гордо объявил, что пианистки из меня не выйдет и что меня максимум возьмут на аккордеон. Эту фразу потом долго все вспоминали. Ее автор не раз раскаивался в своей «профессиональной» оценке.
Помню во втором классе наша классная коснулась вопроса религии. Она была агрессивной атеисткой. Я росла с бабушкой, с которой мы учили наизусть молитвы, она рассказывала о Боге и церкви, в которую мы часто с ней ходили. И тут я слышу, что Бога нет и быть не может. Что она такое говорит! «Мария Александровна, а Бог существует»,- сказала я ей. Никогда не забуду животные глаза этой несчастной, вскормленной пропагандой коммунизма, женщины. Что она несла! И на кого? На восьмилетнюю девочку, которая не повторила за ней ее бред.
- А вы знаете, девочки, я все-таки думаю, что детей в капусте не находят ,-сказала после уроков моя соседка по парте, - их, наверное, приносит аист, ну или кто-то тайком ночью оставляет дома.
- Кто же? - удивилась ее подружка.
- Я не знаю, но ведь откуда-то они берутся, - продолжала первая.
- Они появляются от мамы с папой. Я думаю, что когда папа гладит маму, то что-то происходит.
- Какие вы глупые, девчонки,- вмешиваюсь я. Дети берутся у врача. Мама и папа приходят в кабинет, им дают таблетку. Потом мама пьет эту таблетку и все, у нее в животе ребенок.
- А как же врач узнает где мальчик, а где девочка? - возмутились обе разом.
- Вот этого я не могу вам сказать,; отвечаю я. Потом, идя по дороге домой, я еще долго пыталась найти ответ на этот вопрос. «Наверное, только доктор об этом знает.»
Каждую весну отец из автобусного парка приносил в дом черную икру. Ее в нашем детстве можно было достать. Мама не жалела денег на ее приобретение. Существовало два вида этого лакомства. Одна сероватая, жирная, крупными зернами, другая сухая, прессованная и черная. Я любила всякую. Ни с чем не сравнимое удовольствие. Можно сказать, что мы выросли на черной икре. В моем детстве она была доступна даже учителям.
Жить вблизи поездов и самолетов было написано у меня на роду. Мелодия дороги и путешествий проходит через мою жизнь лейтмотивом. Наверное, в прежней жизни я была цыганкой-кочевницей. Первые воспоминания об астраханской квартире связаны с железной дорогой. Голос мамы мешается с грохотом грузовых составов за окном.
Когда подошла очередь мамы на получение этой «сверх комфортабельной» квартиры ей предложили два варианта: либо у кладбища, либо у железной дороги. Она выбрала второй вариант. Ко всему привыкаешь и к этому привыкли, хотя все в нашей семье разговаривают громко, как-будто нужно перекричать поезд. «Подаю состав на вторую платформу. Третий, третий, слышите меня. Состав на вторую.» То первый, то второй, то Оля, то Света - все они являлись частью нашей астраханской жизни.
В Москве я долго жила у моей тети, дом которой стоял недалеко от аэропорта. С самолетами другая история. Никто в рупор не объявляет, но каждые пять минут в небо поднимается самолет и частенько он пролетает так низко над домом, что трясутся стекла в квартирах. Самая частая мысль:«А вдруг однажды самолет упадет на наш дом?»
Рядом с аэропортом располагался институт полиомиелита - здесь происходили исследования этого страшного заболевания и производилась вакцина. Местные говорили, что опыты делались на обезьянах. Больных и мертвых обезьян сжигали. Тетя всегда чувствовала особенный запах, идущий из печей института. «Чувствуете? Обезьян жгут»,- говорила она, показывая в сторону института.
Одно время в восьмидесятых годах в лесах Одинцово, недалеко от Внуково, где проживала сестра мамы, долго разыскивали маньяка Фишера. Это колоритное прозвище гуляло повсюду. Так как тетя жила в тех краях, где находили убитых и расчлененных мальчиков, то об этом рассказывалось каждое лето. Для нас первоклассников Фишер был персонажем злых сказок, который живет в лесу и крадет непослушных мальчиков.
Только недавно прочитала в Википедии о С.Головкине, последнем казненном преступнике перед отменой в России смертной казни. Реально живший тип, убивший 11 мальчиков зверским способом в лесах Подмосковья. Только теперь понимаю в каком психологическом аду жили люди вблизи Одинцово.
У школы, где я училась в Астрахани, находился институт по изучению еще одного страшного заболевания, лепры. За высокой оградой жили люди по своим законам. Любили друг друга, женились, у них рождались дети. Кто-то без носа, кто-то без пальцев, кто-то без рук и ног. Дом проклятых. Вот здесь, совсем рядом от тебя и твоей нормальной жизни. И это в конце 20го века! Вид у центра был действительно ужасающим: пустырь, забор, редко когда появится живой человек. А ведь там проводились исследования на международном уровне, велись поиски лечения этого ужаса.
С пяти лет я точно знала какую профессию выберу. С бабушкой мы часто ходили в продуктовый магазин. В овощном отделе блистала полногрудая блондинка, она взвешивала соленую капусту в резиновых перчатках. Сок от капусты стекал по ним мелкими струйками, а под перчатками виднелось золотое кольцо с рубином. Я с упоением смотрела на продавщицу в сторонке. «Вот я вырасту и тоже буду продавать соленую капусту и у меня тоже будет такое кольцо.» - решила я.
А еще я обожала троллейбусы. Все, что было связано с ними, сводило меня с ума. Его продолговатость, длинные жирные усы на голове, водительская будка с множеством рычажков и двери, а точнее их треск при закрывании. Этот скрип заставлял бегать маленькие теплые шарики в моей голове, а по всему телу разливалось удовольствие. «Если не выйдет продавать капусту, стану водить троллейбус.» - думала я.
Повзрослев, я пугала маму желанием стать зоологом, рассказывая, что в ванной я помещу питона, а в туалете крокодила. В классе третьем я твердо решила стать врачом, но так и не победила страх от мысли посещения морга.
Лет в восемь я играла с братом у входной двери. Мы тянули друг друга за руки. Не помню кто именно отпустил руки первым, но я упала на пол и, падая, задела виском косяк. Я не смогла сразу встать, потом началась рвота, головокружение. На третий день мне диагностировали сотрясение мозга.
Больше всего испугалась моего диагноза не мама, которая почему-то начала меня учить танцевать вальс во время постельного режима, а моя первая учительница в музыкальной школе. Ей вдруг стала ясна связь между моим долгим заучиванием текста произведений с сотрясением мозга. Мне эта связь совсем не представлялась возможной, хотя бы потому, что текст я не учила из-за отсутствия интереса к пьесам советского репертуара. Я желала красивой музыки без диссонансов, ту, которую я играла до школы у моего частного преподавателя из консерватории. В музыкальную школу я пришла осознанно для игры Баха, Моцарта и Бетховена. А тут обязательства по программе и то Шостакович, то Прокофьев. Я ничего не имею против этих музыкальных гигантов, но пичкать ребенка в первом классе какофонией без его на то желания - это не есть хорошо.
- Валентина Федоровна, обратите внимание, что-то у Вероники с памятью стало. Что-то у нее с головой стряслось после падения. Не проверить ли ее у специалистов?
Задевало не то, что меня посчитали больной на голову, а что освобождения от оккупации советским репертуаром не намечалось. Этой женщине невозможно было объяснить настоящей причины не выученного текста.
После разговоров с мамой, начался другой натиск. Практически на каждом уроке устраивались клятвы на красном галстуке. Пионер знал, что он делать может и должен, а что нельзя. А должен он целый список всего. И будучи пионером очень легко было попасть в ловушку. Ты же обещал хорошо учиться и слушаться старших, так вот давай!
Я, конечно, клятвы давала, но текст так и не учила до последней недели. Потом на экзаменах все сдавала на пять. Но сколько было потеряно времени из-за этого маразма!
Так продолжалось до 11ти лет, потом у меня сменился педагог, а вскоре исчезли и пионеры. По какому-то мистическому совпадению у первой учительницы начались реальные проблемы с головой, она ушла с работы и стала постоянным пациентом психиатрических клиник.
Я помню искреннюю радость по поводу вступления в пионерскую организацию. Были цели, дисциплина, результаты, обязательства. Для становления ответственной личности - это замечательно. Галстук был действительно священен. У настоящего пионера он должен был всегда быть на груди, быть чистым и наглаженным. Прийти в школу без галстука - дело немыслимое.
Не знаю как так могло произойти, что отличница и командир звена Вероника Кузьмина в один из апрельских дней потеряла пионерский галстук. Как на зло дома не оказалось даже красной материи, чтобы сфабриковать наскоро подобие галстука и закрыть зияющую дыру на груди виноватой. Я не знала что делать. Это было страшнее, чем представить двойку по предмету, чего, кстати, так и не произошло за мою историю. Обычной ситуацией для меня был день с четырьмя или пятью пятерками. К классу пятому мама перестала смотреть мой дневник, так как все происходило по одному и тому же сценарию.
В день, когда я потеряла галстук, в школу я пришла с опущенными глазами. Я была готова к самому страшному поруганию - исключению из пионерской организации. Но к моему большому удивлению ничего страшного не произошло. Более того, с того самого дня обсуждалась все чаще тема замены пионеров на скауты. В итоге все исчезло с падением советского строя в 1991 году.
Мой младший брат Алексей однажды неосознанно дал хороший урок отцу. Урок по усмирению гордыни. Мой отец был горд тем, что в его роду были англичане. На чердаке дома, где он вырос, отец находил английские якоря и монеты. Некий английский предприниматель, врач и мореплаватель оставил след в нашем роду. Мой отец повторял с гордостью, что он графской крови, т.е. знатной.
Признаться честно никогда не понимала тех, кто желал иметь дворянское происхождение или присвоить титул князя. Граф ты или крепостной - уважение ты получаешь по делам твоим.
В нашей девятиэтажке в Астрахани жила кавказская овчарка по кличке Граф. Если слышали лай - это означало, что Графу жарко или Граф хочет пить, или Граф не доволен. И вот в очередной раз, после повествования отца о голубой крови, Леша говорит: «Ну конечно, ты у нас ведь овчарской породы». Сначала никто не понял, но после раза второго или третьего его наконец спросили: «Причем здесь овчарская порода?» А маленький Леша, показывая на балкон с измученной от жары собакой: «Ну Граф же овчарка.» Тут все и упали. Но урок по усмирению гордыни получился незабываемым.
7 декабря 1988 года произошло чудовищное землетрясение в Спитаке/Армения. Сила толчков достигала 10 баллов по 12ти бальной шкале. Погибло 25 тысяч человек. 550 тысяч пострадавших. Это было настоящей трагедией для всех. Повсюду люди смотрели последние сводки с места землетрясения, горячо обсуждали случившееся, собирали помощь пострадавшим. Я смотрела кадры с разрушенными домами и людьми спасшихся из под завалов и думала про тех, кто все еще лежал под плитой и молился либо о спасении, либо о скорой смерти. Еще девочкой я сформулировала для себя понятие счастья. Счастье - это когда ты не лежишь под плитой, все остальное можно поправить.
Встреча 1990 года была незабываемой. Мне 11 лет. Уже год, как мечтаю получить в подарок капроновые колготки от Деда Мороза. Конечно, давно понимая, что его не существует. И вот 31 декабря. Долгожданный день. Какой праздник без праздничного стола? А стола-то и нет. Нет ничего к празднику. И не потому, что ничего не купили, а потому, что вообще ничего нет в магазинах. Смотря передачи, уже теперь, будучи взрослой, я осознаю свое счастье, что в ту пору была маленькой. Всё воспринималось с позиции ребенка, ничего не казалось трагичным. Всё в стране разрушили в несколько мгновений, ничего не предложив взамен людям. Сколько повесилось здоровых мужиков в то время от безысходности, сколько разрушилось семей от отсутствия работы и от депрессий.
Часов с 10ти мы встали в очередь за продуктами. Все очереди мы выстаивали благодаря нашей бабушке. Привыкшая вставать в пять утра, она занимала очередь в магазины одной из первых. И мы получали продукты за один день, что было не так часто в жизни других. Некоторые стояли в очередях по три дня. Благодаря бабушке я смогла посещать занятия в музыкальной школе, которая была расположена далеко от дома. Нянь в то время не было, денег на частных преподавателей или шоферов не намечалось. Мама работала в две смены в школе. Поэтому везде меня возила моя бабушка - мамина мама. Ее присутствие в нашей жизни было для всех великим везением.
Простояв на морозе до десяти вечера, мы наконец получили по карточкам рис, хлеб, молоко, сахар - самое необходимое, чтобы что-то сготовить к празднику. Вернувшись домой, мы все бросились на кухню, надо было успеть к сроку. Успели! Справили Новый год! И я прыгала от счастья в новых колготочках.
Перестройка - это еще одна война в России с многочисленными жертвами. Хаос поглотил все. Вылезло все бесовское из человеческой природы. Перестали существовать правила, законы, людей убивали. Однажды, возвращаясь из музыкальной школы, сидя в автобусе, я стала свидетелем убийства на городском мосту. Молодой парень был убит из пистолета на глазах у горожан. Было очень много крови. Двое виновников мгновенно растаяли в вечерней слепоте. Директор школы, которая сопровождала меня в автобусе, закрыла мне рукой глаза, но я успела разглядеть падающего человека и место, где это произошло. Мой мозг много лет подряд воспроизводил эту сцену, каждый раз, когда я проходила по этому мосту в Астрахани. И я снова и снова видела красное пятно на асфальте.
Есть версия, что всё в стране в то время было и что продукты и товары прятались осознанно для создания накаленной ситуации в обществе. Никогда и нигде больше я не видела таких пустых залов с пустыми прилавками. Настоящий каток для конькобежцев.
Перестройка для меня - это сцена прощания со школой. Я после окончания девяти классов уехала на учебу в Москву. Перед отъездом в тот же вечер был выпускной бал в нашей общеобразовательной школе. Как пойти на выпускной без вечернего платья? Платья нет и шить его не из чего. По великому блату моя мама нашла темно-чернильную атласную ткань, предназначавшуюся для обивки гробов. И вот из такой ткани она сшила мне вечерний наряд. Сколько мистики и метафизики в этом акте! Прощание со старым, начало новой жизни. Перерождение. Правду об этом я узнала уже спустя годы.
Весной в четвертом классе я сильно заболела. Я слабела на глазах. Терапевт не мог понять, что со мной происходит. Традиционное лечение было не эффективно. У меня не было сил даже встать с постели. Так продолжалось три недели. Ничего не менялось. Когда наш доктор предложил перевести меня в больницу, запаниковали все домашние.
Моя бабушка - мама отца, славилась в области за незаурядные способности врачевания. Она лечила страшные и тяжелые болезни молитвами, предсказывала будущее. Отец поехал к ней в деревню разузнать, что происходит. После встречи с ней он приехал спокойным, даже навеселе и гордо объявил первомайским утром, что жить я буду и жить буду в Париже. За последнюю часть фразы ему здорово досталось от моей мамы, которая сочла его слова за издевательство.
Где-то в подсознании у меня осталось это майское утро и слова отца, потому как спустя годы, встретив Жана-Мишеля, и поняв, что дело идет к переезду во Францию, я вдруг вспомнила эту фразу и восхитилась даром бабушки.
Надо сказать, что она очень хотела передать свое умение мне и видела меня в продолжении врачебной миссии. Заговоры я так не выучила, а вот музыкой лечу давно. И по сей день считаю, что нет сильнее средства для очищения и излечения душевных недугов, как музыка Баха. Конечно тут многое еще зависит от того кто играет. Интерпретатор должен быть почти священником с кристально чистыми помыслами, иначе он только заразит своими грехами слушающих.
В 90е годы круто менялось сознание людей. Выбор делался в пользу денег. Все после школы решили стать экономистами, менеджерами, адвокатами, юристами, забыв о существовании других профессий. Важность учителей, докторов, воспитателей отошла на второй план. Они попросту вышли из моды. Только зачем обществу такое количество менеджеров, если оно больно и безграмотно? Богатый - значит знает, как надо жить. Бедный - дурак. Навязывалась новая правда и идеология.
Сироткина К.А, к которой я попала в класс в 11 лет открыла для меня новый мир музыки без клятв и диссонансов - мир, где все красиво, гармонично, понятно. У меня загорелись глаза, хотя и не обходилось без жестких фраз в мой адрес. Но все равно я полюбила музыку и то, что делаю. Главное, я поняла, что сцена - это волшебство и хотела вернуться туда снова и снова.
Первый мой выход на большую сцену состоялся на юбилее В.И.Ленина, где я исполнила Вальс Шопена. Аплодисменты, новое платье и блестящий черный рояль поставили жирную точку в моих раздумьях по поводу профессиональной направленности. Затем начались конкурсы.
В 1992 году я поехала в Самару и впервые услышала своих сверстников из специализированных школ России. Как они играли! Где же была я ? Почему со мной не занимались как с ними? О таких произведениях мне только мечтать! Потерянных лет я не могла простить никому из моего окружения. Я сидела в концертном зале с лицом, на котором было написано: «Жизнь моя прожита зря». Там, в зале, я приняла твердое решение играть так, как они и даже лучше и выиграть конкурс на следующий год. И я это сделала только на другом конкурсе.
Вернувшись домой, я объявила всем, что начинаю новую жизнь, и что никто не смеет мне мешать достичь желаемого. Я занималась по пять-шесть часов каждый день, вернувшись из образовательной школы домой. Мама бегала с ремнем за мной вокруг письменного стола, чтобы я остановилась играть. Она очень опасалась за мое психическое здоровье, которое могло бы пошатнуться от такого перенапряжения. Но я не сдавалась. Поставив цель, отменить ее мог только танк или экскаватор.
Помню как в астраханскую жару, когда в тени плюс 40, а на солнце в песке мы варили яйца, вот в такую жару без кондиционера в малюсенькой квартире я учила новые программы. Около пианино стояло ведро с холодной водой и висело полотенце для обтираний. Так продолжалось каждый отпуск до 2002 года. Потом мы скопили деньги, купили кондиционер и больше не мучились.
Сироткина К.А в далеком 91 году как-то сказала мне: «Вероника, послушай меня... Чтобы ни случилось, какая бы власть не крутила бы сознанием людей, сколько бы тебе ни было лет, хорошо тебе, плохо ли, есть деньги, нет - ты в любой момент откроешь фортепиано, поиграешь с полчаса и всю заботу и боль как рукой снимет. То, что делает с тобой музыка, ни за какие деньги не купишь.»
Она совершенно была права. Я счастлива, что в тот момент мне хватило мужества и воли не пойти по модной дорожке, а сделать выбор в пользу музыки. Не знаю, что такое счастье, у каждого на это своя интерпретация, но могу сказать, что я абсолютно счастлива, когда я в музыке и ничто другое, как мне кажется, не сможет перекрыть градус этого волшебства.
На протяжении 16 лет я ездила на поезде Астрахань - Москва 2 раза в год. Сколько дорог пришлось пережить! Астраханские поезда можно было отличить по запаху рыбы. Приезд в Москву в конце августа означал привоз десятка арбузов, нескольких коробок помидор и дынь. На втором году обучения в Москве я привезла в столицу все дары российского юга сразу. И о ужас! Меня никто не встретил.
Я ждала на платформе более получаса, потом начала паниковать. Телефонов мобильных в то время не было и оставалось надеяться на Бога. Мне было жалко маму, так как меня ничего не держало, я могла оставить эти арбузы на вокзале и уехать с чемоданом к себе. Но зная, как они нам достались, какие усилия стоило приложить в астраханскую жару, чтобы дотащить их до вокзала и довести до Москвы - я стояла смирно и не смела дергаться.
Через час после прибытия поезда вдали появилась машина с помощниками, рассказывающими наперебой приключения по дороге. Сколько ненужного стресса! Теперь это решается нажатием одной кнопки.
В 90х годах ни мобильных, ни компьютеров в широком использовании не было. Даже городские телефоны были не у всех. Живя у тети в области, я никогда не была в курсе изменений в расписании занятий колледжа и порой тратила зря по четыре часа на дорогу. Хотя в таких долгих дорогах в метро был и свой плюс. За несколько лет жизни в метро я перечитала Достоевского, Чехова, Набокова, Стендаля, Т.Манна.
Лет восемь подряд я писала в Астрахань письма маме. Пока письмо дойдет до получателя, жизнь в корне меняется, и проблемы, описанные в нем, становятся неактуальны. Ответ от мамы иногда был так далек от реальности, что я уже жалела о рассказанном ей в письме. Первый мобильный появился у меня в 2001 году, первый опыт на компьютере в 2004. У французов же дети работали на компьютерах с 80 года.
Я верю в судьбу и предназначение. Мне кажется, что мой переезд в Москву в 1993 году был предопределен еще до моего рождения. Как выяснилось позже, моя астраханская учительница играла большую роль в жизни моего нового московского преподавателя.
Они обе любили одного и того же человека. Только одну он любил, а на второй женился. Моя мама в студенчестве снимала комнату по соседству с моим московским педагогом. Мир очень тесен.
Я больше чем уверена, что голова моей мамы была выключена или перепрограммирована в момент принятия решения отпустить меня одну в 14 лет на учебу в Москву. Страна рушилась на глазах, криминальная обстановка росла не по дням, а по часам. Ничего не оставалось стабильного. Мне негде было жить и не на чем заниматься. Денег в семье не было, помощи тоже не у кого было просить. Все были в равном положении, конечно, не беря во внимание тех, кто успел пробраться к кормушке и стоял за рулем разграблений. И в этом невиданном хаосе, моя мама отпускает меня в самостоятельную жизнь, в столицу!
Есть в жизни необъяснимые вещи. Логика и разум отключаются тогда, когда приходит время реализации предначертанного.
После первого чудовищно сложного года в Москве, когда я переболела краснухой, фолликулярной ангиной и гриппом, попала в больницу на операцию, возвращалась в час ночи домой после восьми часовых занятий на фортепиано, ела китайские супы в порошках, спала в школе в классах с крысами. После этого ада, стоя на платформе с мамой и моей учительницей по математике из Астрахани, которые умоляли меня вернуться домой, я говорю им: «Нет!» Это не укладывается в моей голове до сих пор. Откуда такое терпение у пятнадцатилетней девочки? Откуда такая упертость и жажда совершенства? Значит так было надо. Значит голос судьбы громче крика от душевной и физической боли.
«Движение – это жизнь, а жизнь есть движение», – говорили древние. Жизнь земляного червя есть ключ к пониманию человеческого существования. Еще в детстве, наблюдая за этим не очень симпатичным существом, которое скорее отталкивает, чем притягивает внимание, я поняла смысл человеческой жизни. Червь – это последний спутник тела человека. Это тот, кто всецело обладает нашей материальной оболочкой, после расставания с душой. Это тот, кто лучше многих учит нас жить.
Червь может передвигаться в толще почвы благодаря сократительным движениям тела. Но когда почва груба и тверда и нет возможности скользить в ее плоти, червь пропускает ее через себя, заглатывая землю. И таким образом он продвигается вперед. Невероятно...Всё так просто. У нас нет другого выхода как жить, продолжать жить, невзирая на сложности и препятствия. Мы, как и червь, пропуская события и переживания через себя, продвигаемся вперед. Жизнь никогда не позволит стоять на одном месте, не позволит затаиться, выключиться из процесса, а уж тем более пойти в обратную сторону. «Мама, роди меня снова» – не существует! И каков бы ни был твой путь, нужно идти вперед, не боясь препятствий.
В первую мою московскую осень случилось два незабываемых события. Приезд Майкла Джексона и октябрьский Путч. Фанатели мы по Джексону невероятно. Болела и я и все мои кузены. Его музыка околдовывала нас. Мы знали все его песни наизусть и, конечно, его приезд в столицу был равносилен встречи с НЛО. Все только и мечтали увидеть его - короля поп музыки. Не увидеть живого Джексона в Москве, который будет петь в нескольких шагах от тебя, равносильно было смертному греху.
Мама, отправляя меня в Москву, дала мне деньги на первые месяцы, купила новую одежду. Новые джинсы были еще с этикетками. Узнав цену на самые дешевые билеты, я поняла, что у меня хватит на два входных, но второй брат оставался не охваченным. Для него придется продать новые джинсы. Без проблем. Завтра встану на рынке и продам. Они же с этикетками. Как я буду жить потом, меня совершенно не интересовало, потому что жизнь без концерта не представлялась возможной.
Спасибо моей тете, которая в самый последний момент сорвала наш план и не пустила меня на рынок. Вечером, когда Джексон поскальзывался по мокрой сцене, плохо защищенной от проливного дождя в Москве, я сидела в классе Гнесинки и горько рыдала.
Вторым, не менее знаменательным событием той осени, стал Путч у Белого Дома. Музыкальная школа находилась на той же линии метро. Впереди были запланированы концерты, нужно было учить серьезные программы. И тут Путч. Те, кто смотрел телевизор, интересовался политикой и вообще был постарше меня, понимал, что происходит. Я жила музыкой, и только во имя этого я и была в Москве. День без занятий был невозможен.
Я выехала из дома без страха и сомнений. Доехав до станции библиотека им. Ленина, меня остановил милиционер. Он начал интересоваться причиной поездки. Узнав про занятия, он настаивал на их отмене. ; Мне очень, очень важно,- говорила я. - Все равно домой я не вернусь. Милиционер не стал со мной грешить и отпустил, сказав, что я должна учиться быть ответственной за свои действия.
В школе никого не было. Только вахтер. Даже директор остался дома. Все сидели у себя и смотрели телевизор. Мне же достался первый ряд партера на этом спектакле жизни. Я выбрала самый шикарный класс школы с двумя концертными роялями и наслаждалась свободой. Через какое-то время запахло паленым. Из окна школы я увидела ехавшие по дороге танки. Около школы появился дым. В классе стало тяжелее дышать. Я с интересом смотрела сверху на происходящее. Страха никакого не было. Менялась судьба страны, убивали людей, а я спасалась музыкой.
Мой младший двоюродный брат, Саша, провел со мной все свое детство. Он вырос, слушая классическую музыку. Саша часто делал уроки под мои разучивания. Однажды, когда я работала над тетрадками «Вариаций Брамса по Паганини», он, будучи десятилетним школьником, подошел с карандашом ко мне и спросил как зовут композитора. Потом вытащил карандаш и вывел на спинке фортепиано имя композитора.
Этажом выше в доме у моей тети жила женщина с непростой судьбой. Дети людьми не стали, пили, гуляли, ненавидели друг друга. Сама хозяйка любила выпить и часто проводила дни в горизонтальном положении, лежа на кровати. Ее кровать стояла над моим пианино. Во время работы над Чаконой Баха в дверь позвонили. Я всегда очень боялась таких звонков, так как могли прийти соседи с другого этажа и начать скандал. Открываю дверь, стоит она, та, что часто в горизонтали и говорит мне: «Вероника, что ты сейчас играешь?» Я ей: «Баха Чакону». Она: «Играй, играй, не прекращай! Ты заиграешь, а у меня сердце как развернется и так хорошо становится. Бах говоришь?» И пошла к себе.
Великая музыка трогает всех, потому что это язык Бога. А Богу все подвластно. Даже достучаться до сердца самого потерянного человека.
Впервые заграницу я поехала в 1995 году и сразу в Рио де Жанейро. Бабушка, узнав новость о моих предстоящих гастролях по неграмотности спросила: «А где это?» Я ей показывала на карте и город и путь, и страны, над которыми придется лететь.
С дебютами у меня интересно всегда выходило. Первая поездка - Бразилия. Первое посещение Московской консерватории и сразу играть в Большом Зале. Первое выступление с симфоническим оркестром и сразу на церемонии награждения лауреатов конкурса.
Поездка в Бразилию могла бы и не состояться. Для ее реализации нужна была прививка от желтой лихорадки. Время поджимало, нужно было делать срочно. У меня как всегда простуда, температура. В таком состоянии делать прививку ой как опасно. Но мне так хотелось в Бразилию и Бог сжалился надо мной. Не умерла!
Всё в Бразилии было с открытым ртом: климат с чудовищной влажностью, где ничего не могло высохнуть, ощущение отсутствия тела, только мозг и глаза. Множество обезьян на ветках, картонные домики, выстроенные за одну ночь беспризорными, люди, сидящие на полу в концертном зале, папайя и маракуйя на завтрак, очень добродушные горожане и очень злое солнце. Дорвавшись до океана, я в первый день моего пребывания в тропиках сгорела так, что последующие три недели спала только на животе. Две с половиной недели в Рио запомнились на всю жизнь. От Бразилии осталось ощущение нескончаемого счастья.
Осенью того же года я поехала на гастроли с международным оркестром, состоявшим из русских, французов и немцев. На сцене шел немой фильм о Берлине, а музыканты из трех стран играли музыку, рассказывающую о событиях в фильме. Музыку сочинил немецкий композитор, он же и дирижировал оркестром. Этот проект решено было показать в Берлине, Париже и Москве. Проект посвящен был 100летию кино. Я исполняла партию фортепиано и находилась на сцене около двух часов. Таким образом впервые в возрасте 16 лет я посетила Париж. Впервые же попробовала пиво и сигареты - без этого Париж не Париж.
Когда я вернулась в Москву, у меня началась депрессия. По приезду домой я вдруг осознала разницу между европейской городской красотой и Московским гнетом. Я впервые увидела грязь, услышала шум метро и осознала количество людей в столице. И это в 1995 году! Сейчас их в 2 раза больше. Я не могла принять за правду мысль, что нам всем здесь жить и жить всегда. «Берлин-Париж-Москва» так назывался наш симфонический тур, давший указатели по маршруту моей жизни. Все началось в Москве, продолжилось в Германии, а теперь я живу во Франции.
С концерта Сен-Санса началась моя серьезная концертная деятельность в Москве. Это был потрясающий дебют. Действительно историческое событие. Многие педагоги и родители, посетившие концерт 19 февраля 1995 года вспоминают это выступление до сих пор. Оно и по сей день является примером для многих студентов. Всё было как во сне. Ответственность я осознавала и очень волновалась. Этот концерт был причастен к 100 летию Гнесинской школы. Дата грандиозная, приглашенные в зале - великие люди кино, музыки, литературы. Я стою в программе со вторым концертом Сен-Санса в сопровождении симфонического оркестра Подгорного А.П., директора школы. Любовь к этой музыке, страсть к виртуозным трюкам, сцена и переполненный зал побороли волнения многих недель. На сцену я вышла счастливой, а со сцены - еще счастливее.
Кстати, такое случалось достаточно часто со мной. Нервничая перед концертом, я как-будто истрачивала все нервы и для сцены у меня их просто не оставалось. Поэтому на сцене была спокойна. А бывало случалось наоборот: живу, не тужу, а потом начинает лихорадить.
Накануне концерта произошла неприятная сцена. В доме у моей тети заболел Саша, младший кузен. Кашель был довольно серьезный. Он пил микстуру с антибиотиками. Утром в день концерта микстура пропала. В ее исчезновении обвинили меня. До этого я действительно что-то переставляла в холодильнике и может быть задвинула его пузырек куда-то.
Люди не искусства, отключенные от реальности этой нереально тяжелой профессии, не имеют представления в каком состояние была моя голова в день и за день до концерта. О чем угодно я могла забыть, а уж о микстуре и подавно. Без скидок на то, куда я иду сегодня и какую ответственность мне придется испытать, мне кричали только о пузырьке с лекарством.
Когда я начала играть вторую часть Сен-Санса, сцена с микстурой вышла в голове на первый план. И я вдруг вспомнила место, куда я поставила коробочку. Не знаю что спровоцировало эту искру озарения в моей памяти, но я вспомнила. На видео концерта зафиксирована улыбка на моем лице в этот момент. Все потом жарко обсуждали мою радость по поводу виртуозных трелей в середине второй части, а причина на то была куда банальнее.
Мы часто слышим выражение «школа жизни». Недавно пришла к выводу, что это не просто красивые слова. С ранних лет я интересовалась работой мозга человека. Что такое мозг? Как он устроен? Есть ли он часть нашего тела или некая инородная структура более высшего порядка? Почему мы не используем его на все сто процентов? Кто и зачем блокирует его? Кто знает ответы на эти вопросы?
И все-таки прихожу к выводу, что мозг – это своеобразная карта памяти, жесткий диск, который вложен в наше тело, чтобы контролировать нас. Он, как учитель, который делает подсказки, корректировки, порой наказывает за непослушания, передает результаты нашего обучения в более высшие инстанции. Мозг умнее нас. Нужно немало времени, чтобы наладить правильную связь с ним и использовать его подсказки себе во благо. Это проводок, подключенный к высшей матрице.
В школе жизни есть и учебники, наши задания. Учебником может быть неблагополучная карма прежних жизней, не отработанные уроки, которые нужно доделать в этом «классе». Учебником может быть и огромное наследство или слава родителей, которые нужно суметь выдержать на протяжении жизни, постараться не скатиться к животному существованию, остаться человеком и преумножить духовное. Учебником может являться талант, данный человеку при рождении. Люди, глядя на талантливых писателей,музыкантов, актеров, начинают им завидовать и тайно желают того же себе, не осознавая тяжести груза и ответственности перед этим сложнейшим заданием. Если в течение земного пути человек не успевает дочитать этот учебник до конца, не раскрыв свой талант всецело, то его ждет похожее наказание, как и того, кто не отработал свою неблагополучную карму или не справился с властью денег и наслаждений.
На пятидесятилетний юбилей мамы моя бабушка узнала о смерти ее бывшего мужа. С ним у нее родилось четверо детей, двое из которых умерли в младенчестве. Все знали о ее обидах на мужа, о тяжелом разводе и о суровой жизни после него. Они не виделись несколько десятков лет. Но его смерть для бабушки стала сильным эмоциональным потрясением. Она замкнулась в себе, днями сидела на кровати, не разговаривая ни с кем. Любовь сильнее обид. Всем стало ясно, как сильно она любила Федора.
12 апреля 1996 года бабушки не стало. Мне сообщили об этом вечером в Москве. Она умерла на Пасху. Говорят, что умершим на Пасху врата Рая открыты. Я уверена, что она там.
Когда вспоминаю об умерших родственниках, почему-то сразу всплывают последние минуты контакта с ними. Как обняла и поцеловала меня бабушка, как попрощался со мной отец, как помахал рукой и улыбнулся дядя. Если бы знать, что это в последний раз, я бы осталась и не отпускала бы их рук.
Ушедшие на небеса порой спускаются к нам и заходят во сны. После земного ухода бабушка часто приходила ко мне, отец реже, дядя почти никогда. Бабушка рассказывала мне о том, как у них там все устроено. Помню, что сидела и слушала, но конечно запомнить мне информацию никто не разрешил. Проснувшись, я все забыла. Помню только, что была она довольной и говорила какой хороший у них «председатель колхоза».
Когда мне было плохо на душе, она снилась мне, но уже не разговаривая. Сидела в уголке. Во сне было так хорошо, что хотелось там остаться навсегда. И как только я это осознавала, начинался пожар. Горело всё: иконы, мебель, люди выбегали отовсюду с криками. Я не знала, что делать. Бабушка оставалась невозмутимой, будто пожар был не по ее душу. Она показывала мне направление куда бежать, опять же не говоря ни слова. Проснувшись, я благодарила небеса за сон и знаки. Переставала хандрить и с открытым сердцем начинала снова любить жизнь.
Летом 1998 года в Астрахани со мной произошло что-то невероятное. В августовский пик жары ночью у себя в квартире я получила тепловой удар. Мне было так плохо, что я уже смирилась с мыслью, что умираю. Я на время потеряла сознание. И вдруг вижу, что стоит передо мной красивая и высокая девушка в баварском сарафане. Стоит и смотрит на меня, грозя пальцем. Будто говоря:«Не смей! Не время еще.» Я понимаю ее без слов, а сама разглядываю на голове у нее табличку с цифрой 26. В душе возникает абсолютная уверенность, что девушка эта - моя сестра.
Я уже писала, что за шесть лет до моего рождения мама родила девочку. Что случилось дальше, было загадкой для всех. Умерла ли она сразу, либо была уже мертворожденной. Была ли в этом ошибка врачей или так было суждено свыше, мама так и не узнала. И вот 26 лет после ее неудавшегося рождения она заявила о себе, и я с ней познакомилась. Значит они в курсе всего, что с нами происходит, и главное, они там растут.
Моя тетя очень любит котов. В конце 1995 года одна из ее учениц отдала ей котенка, сиамского мальчика. Почему-то все всегда его звали Хивря. Началось все с самой Тайской породы, потом нашлась ассоциация с троюродной сестрой Таисией Кирилловной. Перекличка Тайский и Таисия заставляла всех смеяться. Потом от Таисии осталось только Кирилловна, затем просто Кирилл и так добрались мы до Хиври. Так Хивря и жил с этим прозвищем 21 год. Просто герой. Редкая цифра для котов. Но его так любили и лечили в старости, что только дурак умер бы раньше. А уж нагрешил Хивря по полной программе.
Началась известная на весь поселок Московский история с банальной случки. Так как Хивря был затворником, сидел дома и не гулял, то и кошек он не знал до внушительного возраста. Решили однажды привести ему подружку. За два дня ее присутствия в квартире Хивря даже не покинул своего угла. Решили, что кот нетрадиционной ориентации.
Дальше случилась история на лестничной площадке. Дверь входная была открыта, тетя убиралась на лестнице. Хивря покинул квартиру без спроса и пошел разбираться с соседским котом. Началась драка. Тетя вмешалась и разбила веником виновников шумной заварушки. Хивря, как послушный ученик, вернулся к себе, но придя в себя, он набросился на тетю и вырвал из ее ноги кусок мяса. Одного раза ему показалось недостаточно и он набросился второй раз. Крови было очень много, страха тоже, а главное, ненависть Хиври не стихала. Каким-то чудом моя тетя не потеряла самообладания и утихомирила кота. Вызвала скорую. Приехал молодой врач. Увидев лужи крови на полу и облизывающегося кота в углу, он сел на стул, сказав, что ему плохо. Испугавшись за врача, тетя поскакала на одной ноге в кухню, чтобы принести воды пострадавшему. В общем смех и грех.
Мучилась она долго. Выпила море антибиотиков. Пролежала две недели в постели с температурой. Врачи и родные беспокоились за состояние ноги. Могла начаться гангрена. И после всего этого Хивря был прощен и оставлен жить в семье.
Это было бы полбеды, если бы история с грехами Хиври закончилась здесь и сейчас.
Через пару лет повторилось тоже самое, но с меньшими потерями. Он снова напал на Тамару и снова атаковал ногу. И в этот раз тоже был прощен. Оставаясь ночевать в этой квартире, я всегда наглухо закрывала дверь в комнату и приставляла еще стул. Годы шли, а доверие к коту не возвращалось. И даже будучи слепым и малоподвижным стариком, он не вызывал у меня жалости. Я не смогла забыть этой чудовищной сцены.
В 11 лет я открыла для себя музыку Баха. Его Хорошо темперированный клавир. Я могла часами слушать пластинки с записями Файнберга и Рихтера, разглядывая жизнь за окном. Если бы не обязательства как: школа, уроки, еда, то могла бы так и слушать целый день. Чистый гипноз, который так и не прошел по сей день.
Однажды мне довелось посетить хоспис в г. Астрахани. Подруга мамы Карина умирала от саркомы. Я и мама пришли повидаться с Кариной за два дня до ее смерти. Зрелище было ужасающим. Дом страданий, боли, слез, отчаяния. С тех пор я смотрю на работников таких заведений как на небожителей. Какой силой воли и любовью к жизни нужно обладать, чтобы вернувшись домой с работы, продолжать нормальную жизнь; общаться с близкими, веселиться, не иметь страха жить, рожать детей. Ведь каждый день эти люди провожают в последний путь кого-то из приговоренных больных.
Карина была в полубессознательном состоянии. Нескончаемая боль и действие морфина превратили ее в кого-то другого, кого я еле узнала при входе в палату. Она же узнала меня сразу и протянула мне руку. Я видела, как ей трудно говорить и не задавала вопросов. Мама приободряла соседок Карины по палате, настраивала на позитивный лад. Всё в такой ситуации выглядело нелепым. Каждый знал, что выхода нет и нужно просто ждать своего конца. Я держала Карину за руку и мысленно представляла как на Новый год мы все вместе поедем в Москву и посетим любимые места. Она поправится и все будет хорошо. И тут вдруг я услышала из ее уст тихое перечисление: «сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь... Это очень далеко. Я не доживу до Нового года», – сказала она уже вслух. Я отпустила ее руку и продолжала стоять, будто пораженная молнией. Карина находилась уже между двумя мирами и общалась со мной без слов, как это делают умершие. Тело нужно только для того, чтобы жить в этой реальности. Но его отсутствие, не означает отсутствия всего остального. Мысли материальны. Мертвые слышат и общаются с нами на другом уровне. Жизнь не прекращается со смертью тела.
Мне очень повезло с профессорами. Великое видится на расстоянии. Только сейчас, сравнивая новое поколение со старым, осознаю, какой школой я обладаю. Сироткина К.А, Габриэлова И.Н, Носина В.Б - это люди, пожертвовавшие многим во имя музыки. Люди невероятной самоотдачи и альтруизма, носители старой пианистической школы. Школы, где учили играть, чувствовать, анализировать, работать.
В 1997 году я была отправлена на конкурс современной музыки в Германию. Отпустили меня заграницу с «телохранителем», студентом третьего курса музыкальной Академии Павлом Французовым. Трилогия Москва-Берлин-Париж сработала снова, правда в другой версии. Старшим советом было решено, что мне, пока еще молодой и зеленой, нужен глаз, да глаз в лице старшего товарища, у которого и ума побольше и опыта соответственно. И нас отправили на пару на очень сложное музыкальное состязание в Ганновер.
После очень плохого питания, изнурительных репетиций и очень серьезных прослушиваний, где во главе жюри сидел Лазарь Берман, пианист-легенда, меня ждала еще одна встреча с судьбой. В последний день нашего пребывания в Германии было решено купить всё, что хочется, так как завтра снова в Россию. Вечером концерт и награждение лауреатов. Я стала лауреатом этого конкурса. Паша решил пойти в магазин нот и дисков, затем вернуться, принять душ, а потом сопроводить меня на концерт.
Еще в Москве мы договорились, что он ответственен за документы и паспорта. Вся документация была у него. Я отказалась с ним идти по магазинам, меня ждали тонны задач по гармонии, экзамен по которой уже скоро. И вот я сижу в отеле и решаю гармонию. Проходит час, два, три, я начинаю волноваться. Где же он? Если он не придет через час, то я не получу премию! А главное, все паспорта с визами у него. Завтра в Россию! За 40 минут до выхода на концерт приходит Паша, такой здоровый рослый детина, с потерянным видом и рассказывает невообразимую историю.
Паша по ошибке пошел не в ту кассу. Немецкого он не знал, английский был в эмбриональном развитии: мог представиться и не больше. В общем работники магазина сочли его за вора, потому что он не заплатил за диски там где нужно и решил бежать. В итоге Пашу взяли под конвой и повели в полицейский участок добиться правды, так как кто-то в участке говорил по-русски. Паша объяснился и его отпустили. Но опыт получился незабываемым. Нервов ему потрепали изрядно. Сейчас эта сцена тоже кажется смешной. Теперь все решается одним нажатием кнопки и не надо нервничать. В 97 году все усложнялось игрой воображения...
Сегодня как-то все смирились с тем, что терроризм стал частью нашей жизни. Знакомство с этим ужасом у москвичей произошло осенью 1999 года. Взрывы домов заставили в очередной раз задуматься о хрупкости человеческой жизни. Ужаснее всего в этой истории было то, что люди погибали ночью. Хотя, в принципе, какая разница когда, скажите вы. Результат ведь тот же.
Факт того, что ночью ты беззащитен, сильно подорвал психику москвичей. Тебе кажется, что если в метро есть вероятность не попасть в вагон со взрывчаткой или вообще не спускаться в этот день под землю, то с жилыми домами, которые взрывают ночью этой вероятности меньше. Все в одинаковом положении, потому что нет возможности выбирать, потому что выбирают за вас, а вы пассивно принимаете выбор убийц. Единственный уголок, где ты можешь расслабиться и побыть самим собой - это место, где ты спишь. И вот на твой последний приют посягнули эти нелюди.
Два взорванных дома в Москве надолго лишили москвичей спокойного сна. Каждый думал об одном и том же. И кто следующий? А вдруг и в моем доме подложили взрывчатку. Это было чудовищным эмоциональным разрушением.
За двадцать лет работы с детьми было много моментов, когда я смеялась до слез. Взгляд ребенка на мир, на происходящее ;это чудо, которое не может быть спланировано. Их непосредственность, чистота и открытость обезоруживают и порой оставляют с открытым ртом. Никогда не относитесь к ребенку, как к слабому и маленькому существу, которое не доросло до вас. Ребенок - это взрослый, но в уменьшенном размере.
Будучи студенткой, я занималась с двумя корейскими детьми. Звали их Маша и Петя, но по-корейски у них были другие имена. Пете было пять, Маша постарше. Петя был совершенно очаровательным мальчиком, слегка напоминавшим пухленького Вини-Пуха. Я его просто обожала. Он в свои пять лет уже много работал и быстро развивался. Однажды после урока я, слегка приобняв Петю, говорю ему: «Петенька, ну какой же ты славный медвежонок, прямо хочется тебя скушать». Через два дня Петя вернулся на урок и первое, что он выдал с обеспокоенным видом было: «А ты, знаешь, что человеков есть нельзя? А?»
Спрашивая о возрасте, начиналась путаница. На вопрос сколько тебе лет он отвечал: «А тебе как по-корейски или по-русски надо?» Потом его родители мне объяснили, что в Корее рождение начинается с момента зачатия и поэтому по-корейски может быть шесть лет, а по-русски только пять.
Потеряв ноты Чайковского, Петя объяснял таким образом. «Я нашел, нашел, нашел, нашел и не нашел». То есть искал, искал и не нашел.
В Париже я познакомилась с еще одним неповторимым персонажем. Звали его Николай. Имя Коля, как и Николя в доме произносить запрещалось. Запрет установил сам Николай в пять лет. Его мама родилась во Франции, ее родители были русскими, папа Николая англичанин. Сам Николай любил бить себя кулаком в грудь, закатывая глаза, и произносил любимую фразу: «Я русский человек!»
Этот русский человек как-то выдал следующее. Я объясняла ему что-то про Моцарта, показывала в нотах, говорила про эпоху, когда жил композитор, про стиль. В голове у Николая произошла какая-то химия и он сделал следующий вывод: «Это что, вот эти ноты сохранились с 1784 года?» Он имел ввиду бумагу на которой напечатаны ноты.
«Осторожно, Вероника, рояль у нас очень дорогой,- предупреждал меня Николай, - у него клавиши сделаны из зубов динозавров.» Видимо, что речь шла о клавишах из слоновой кости.
Рассказывая про олимпийские игры, которые шли по телевизору, Николай со вздохами перечислял национальности участников: «Там столько было китаев, японов, кореев».
На вопрос: «А что по-твоему есть счастье?» Николай ответил: «Вероника, ты что действительно не понимаешь что такое счастье?», закатив по привычке глаза. Я почувствовала себя в этот момент недоразвитой. Потом Николай с уверенностью шести летнего продекламировал: «Счастье это - жизнь!»
Однажды, еще работая в Гнесинской школе, на открытом уроке стала свидетелем фантастического диалога преподавателя с юным пианистом. «Паша, что бы ты вынес с сегодняшнего урока?» Она имела ввиду: «Какой бы ты сделал вывод от прослушанного?»
Паша обвел глазами класс и стены, на которых висели картины и совершенно просто сказал: «Я бы вынес портреты».
Совсем недавно мне показали свыше на то, что есть хорошо, а что плохо. Буквально год назад, в течение нескольких недель, я узнала о судьбе трех музыкантов, с кем мне пришлось пересечься по жизни. Урок заключался в следующем. Не завидуй никому. Не примеряй чужую жизнь на себя. Не сравнивай себя с другими. Не желай чужого.
В 1997 году, на том самом конкурсе в Германии, куда я приехала с Пашей, я познакомилась с женщиной, очень яркого темперамента, мамой с ребенком по имени Лука Затравкин. Мне очень нравилось это имя с детства, и я интуитивно потянулась к ним. Мама Луки всегда улыбалась, она была сверхэнергичной, говорила без умолку и рассказывала о бесконечных победах своего сына. Лука был непоседой. Не было момента, когда бы он стоял смирно или не бил бы что-то или кого-то. Энергии было очень много, но она была разрушительной. Позже, узнав мальчика поближе, я неосознанно пряталась от него, зная, что он обязательно распустит руки или ноги.
Мама, стоя в очереди за визой, рассказывала мне о меценатах, поддерживающих гениального Луку, о спонсорах, о его таинственном отце - знаменитом человеке, не называя его имени. Я стояла, слушала и завидовала Луке, сравнивая его ситуацию с моей. У него есть мама, которая готова на все ради его карьеры, его уже везде знают. У него есть деньги на все проекты, есть меценаты. А я одна и все должна делать сама.
Такое же впечатление и вывод был сделан мною после молниеносной встречи с Алиной Коршуновой и ее мамой в коридорах ЦМШ. Маленькая девочка, похожая на ангела, великолепно играла Шопена, вызывала всеобщее умиление и была уже известна на международной сцене. Мне было почти 14, Шопена я не играла и обо мне никто не знал. Не могу сказать, что это было завистью, скорее беспощадной критикой к самой себе и недовольством жизненными обстоятельствами. Почему у меня не было должных условий?
Третий человек, о судьбе которого я узнала в мае прошлого года, был Олег Ведерников. С ним мне посчастливилось играть несколько раз Сонату Франка. Уже на тот момент я понимала, какое счастье мне выпало - играть с состоявшимся музыкантом. В нем была какая-то внутренняя осанка. Он ценил и уважал себя. Он излучал какую-то породистость, хотя многие могут поспорить с этим, после неприятных видео в ютубе. Но в ту пору я получила именно это впечатление. Хотелось быть как он, хотелось быть любимой и уважаемой как он.
В мае прошлого года я случайно посмотрела передачу о Луке Затравкине, который оказался сыном Никаса Сафронова. Без фотографии на экране я бы никогда не узнала того мальчика из 90х. Сейчас Лука весит более 200 кг, страдает депрессией. Так и не добился любви и признания своего известного отца. Его мама, та, пышущая энергией женщина, в мае 2016 находилась на последней стадии онкологии. Кто бы позавидовал ему сейчас?
Алина Коршунова умерла в возрасте 16 лет от саркомы.
Олег Ведерников умер в 2015 году в возрасте 48 лет после тяжелой операции.
Никогда не примеряйте чужую судьбу на себя, даже если сегодня она кажется вам блестящей!
Солон, один из самых великих мудрецов Древней Греции на вопрос, считает ли он данного человека счастливым, ответил: «Я смогу сказать это только после того, как увижу его смерть.»
Когда говорят слово детство, во мне просыпаются пять ощущений. Очень жарко, пахнет полынью и мокрой землей, трещат цикады, и кричат горлицы, на губах вкус парного коровьего молока, а в глазах одно единственное дерево в степи, которое посадила моя бабушка. А оно возьми, да и прижилось! И теперь раскинув ветви, оно сотворило маленький оазис для одиноких путников. Изнемогая от астраханской жары, остановишься под эти вязом, переведешь дух и снова в путь. Сколько невысказанной благодарности оставлено под ним! Как это красиво! Вот так просто расписаться после своего земного пути, оставив нам это чудо.
Дисциплину я привила себе с детства. В первом классе у нас был букварь с двумя очаровательными октябрятами на обложке. Девочка с бантами и мальчик с портфелем. Октябренок должен тратить на еду не больше 10 минут, запомнила я на всю жизнь. Очень смешно это звучит здесь во Франции.
Лет в восемь или девять я составляла планы на выходные. Слоняться по квартире до обеда - такого в моей голове не намечалось даже в детстве. Я составляла планы дня, чтобы организовать дела и попытаться сделать все, что хочется. В девять был подъем, в 9.15 зарядка, в 9.30 завтрак, в 9.45 одежда и прическа. В 10 часов уборка по дому. Потом занятия на фортепиано, потом чтение, обед, прогулки, снова фортепиано и так до вечера все по минутам. Отдыха, как такового не было, была смена видов деятельности. Главное, что меня никто никогда не заставлял этого делать. Врожденное качество.
Однажды на уроке физкультуры в Институте Шнитке я сдавала норматив. Нужно было бежать на скорость два километра. Дело было зимой, и мы занимались в спортзале. Экзамен сдавала я в паре со студенткой струнного отделения, года на три младше меня. В конце пробега она стала кричать мне в спину :«Инга, Инга, всё, время вышло!» Я обернулась. В зале по-прежнему кроме меня, тренера и этой девочки никого другого не было. Я ей с удивлением:«Кого ты зовешь? Какая Инга?» Она мне:«Ну тебя же Инга зовут?!» Глупость, да и только, скажите вы. Согласна, если обойти стороной факт, что имя Инга, моя мама держала в голове в качестве основных имен на мое рождение. Думаю, что эта информация где-то осталась в моем информационном поле, а бежавшая за мной девочка странным, но все же образом считала это с моей ауры. Ведь не назвала же она меня каким-нибудь более распространенным именем, вроде Маши, Светы, Оли, а кричала достаточно редкое имя Инга.
В январе 1998 года в Москве бушевал страшный грипп. Ничего подобного я ни до, ни после не переживала. Две недели с температурой 40, которую нельзя ничем сбить. Врачи даже не выезжали в ту зиму на скорой к заболевшим, так как лечения от этой заразы не было. Нужно просто было ждать. Говорили об испанке конца первой мировой. Для меня это было уже третьей вирусной волной за сезон. Организм настолько ослаб, что я не могла больше сопротивляться. Врач строго сказал мне, что если я не долечусь в этот раз, то следующего раза просто не будет. Две недели температуры убивают в тебе человека. Ты больше не веришь в хороший исход и ждешь... Либо пройдет со временем, либо не пройдет и ты станешь жертвой гриппа.
Но на этом кошмар этой ситуации не закончился. Когда ты еще не встала на ноги, тебе негде жить и ты всем за всё обязана, тогда ты должна быть всегда в форме и приносить премии и звания тем, от кого ты зависишь и у кого живешь. Если не встала на раз два три и намерена болеть, то это сильно раздражает тех, кому срочно нужны твои победы.
В феврале были запланированы концерты с симфоническим оркестром в Большом Зале консерватории. Я должна была играть Первый концерт Чайковского. До гриппа я успела на две репетиции и, в принципе, уже была готова к выступлению - и тут такое! Все ждали моего выхода, все надеялись на быструю поправку. И я тоже верила в это. Но если ты плюешь все время на свой организм, отдавая предпочтение репетициям, однажды придется серьезно заплатить.
Мысль, что очередного триумфа не состоится вводила и дирижера, и моего педагога в агрессию. Дирижер орал на меня по телефону, убеждая в том, что я симулирую, что он знает массу примеров, когда с температурой играют. Я действительно очень много раз играла и концерты, и конкурсы с жаром, что, в принципе, очень опасно и запрещено. Но здесь была другая ситуация. Я не могла даже продержаться и 10 мин в вертикальном положении. Не могла лишний раз встать с постели, чтобы дойти до туалета. А тут требуют играть первый Чайковского! В общем осознать их алчность славы мне до сих пор не удалось. Мир спорта, сцены, конкурсов - это аморальный мир, где нет человека, есть только результаты и овации. Там нет места слабостям, болезням и провалам.
Любовь рождается на небесах. Нет объяснения тому, почему человек полюбил того или иного человека. Почему увидев однажды, не получается забыть навсегда? Что заставляет думать о человеке ежечасно, ежеминутно? Что будоражит сердце и что подталкивает нас к возникновению чувства? Любовь живет три года? Или это и не любовь вовсе?
Я умру и воскресну,
Не позволив оставить
Твое нежное сердце,
Что стучит невпопад.
Резким пьяно оркестра
Я ворвусь в твою память,
Не сумев позабыть
Твой истерзанный взгляд.
Я приду с сладким сном
В одеянии ночи,
Чтоб никто не мешал
Говорить о любви.
Я скажу тебе все
В одной маленькой строчке,
И улыбка в ответ
Тронет губы твои.
А когда ты проснешься,
Я незримою стану.
Где б ты ни был
Всегда мне с тобой по пути.
Ты однажды случайно
Ко мне прикоснешься,
Я воскресну...
И снова умру от любви.
Огромное первое чувство пришло ко мне в 19 лет. С того момента я начала писать стихи. Они все были посвящены ему. И не важно, что любовь была эпистолярной. С ее силой не сравнилось ни одно из последующих увлечений и отношений. Может быть потому, что это было впервые.
Мне хватало того, что он где-то рядом, и он знает, что кто-то сильно его любит. Наша встреча состоялась в центре Москвы, и она тоже была эпистолярной. Рандеву на бумаге, а точнее на афишах. Моя афиша о сольном концерте в московской консерватории висела на одной стороне улицы, его афиша спектакля - на другой. Так мы и смотрели друг на друга, как никогда не смотрели на самом деле. Но я была счастлива, потому что любила по-настоящему. А это бывает только тогда, когда не нужно обладать человеком. Это когда ты счастлив только от мысли о нем.
Каждый раз когда видели мои волосы, говорили: «А вы знаете, что существует созвездие Волосы Вероники?» С детства было много поклонников моей рыжей шевелюры.
По преданию Вероника, жена египетского царя Птолемея третьего Эвергета отрезала свои прекрасные волосы и поместила их в храме Афродиты. Она сделала это в благодарность богине за победу над сирийцами, дарованную ее мужу.
Когда царь вернулся домой и увидел Веронику без ее чудесных золотых волос, он тут же опечалился. Вероника рассказала, что ее волосы были платой за его победу и что лежат они в храме Афродиты. Придя туда, царь ничего не обнаружил, а астроном объяснил Птолемею, что волосы его жены отправлены богиней на небо и ими теперь будут любоваться все.
У моей бабушки были такие густые и тяжелые косы, что порой ей трудно было их расчесать, а поэтому приходилось иногда выстригать на затылке. Моя мама ходила с пшеничными косами всю молодость. Ее фотография висела, как визитная карточка фото салона, в центре города.
Я всегда обожала, когда кто-то тренировался на моей голове в сооружении причесок. С радостью давала детям устраивать парикмахерский салон.
Человек взрослеет тогда, когда осознает свою ответственность. Ответственность за каждый прожитый день. Это приходит по-настоящему, когда он осознает роль смерти в жизни человека. И что жизнь конечна. Счастье - это чистая совесть. Чистая совесть - это когда ты засыпаешь спокойно и ничего не гложет тебя изнутри. Чистая совесть ; это ответственность за каждый прожитый день, т.е. боязнь смерти. Смерти моментальной.
Удивительно, в 18 лет я попала на обследование в институт трансплантологии в Москве, чтобы понять откуда идет боль в груди. Попала я туда благодаря моему поклоннику таланта, известному врачу, пришедшему со мной к своему другу-кардиологу. В 18 лет не понимаешь разницу между причинами боли. Достаточно сильную, но все же межреберную невралгию я приняла за боли в сердце. Чтобы поставить все точки над i, я согласилась пойти на обследование в институт.
И вот оставили меня с молодыми специалистами в кабинете. Всем лет по двадцать, двадцать пять. Что они там разглядели и как их учили не мне судить, но слышу я вдруг следующий диалог.
- Ой, жалко-то как. Такая молодая, а уже стенокардия.
- Ничего себе. Никогда не видел такого шрама во все сердце.
Я, слушая все это, думала: «Как жаль, времени осталось мало, не успела сделать все, что хотелось. Но пожила я хорошо эти 18 лет. Многое увидела, многое испытала.» В итоге стенокардия оказалась грязью на экране компьютера, которую обнаружила студентка. Юмор конечно черный, но урок был дан мне конкретный. Человек может умереть в любом возрасте.
Жить - это быть согласным с результатом того, что ты делаешь. Нужно торопиться делать добрые дела, чтобы не казалась жизнь короткой. После себя оставить как можно больше хорошего. Главное, не количество прожитых лет, а качество поступков, которые ты оставляешь после себя.
Однажды у нас сломался телевизор. Ремонтировать его не было смысла, так как ремонт стоил дороже его самого. А на новый не было средств. Сначала в доме моей тети все ходили мрачные, будто кто-то умер. Потом к этому обстоятельству привыкли, а затем жизнь без телевизора стала нормой. В итоге, всем очень понравилось сидеть вечерами и общаться. Просто смотреть в глаза друг другу.
Мы многое поняли друг о друге в ту пору. Наверное, впервые за долгие годы, я познакомилась со своими родственниками. Узнала подробности их жизни. Все улыбались, приветствовали друг друга, заботились друг о друге. Этот чудный период длился несколько месяцев. Интернета в то время не было, а поэтому и альтернативы на замену телевизора другим видом гипноза не намечалось. Но все хорошее когда-нибудь да кончается. И купили его. И все стали смотреть в одну точку.
Рихтер – это наше всё – могли бы сказать многие из музыкального мира. Рихтер был музыкальным Богом не только для пианистов. Для меня он и по сей день является эталоном в музыке. Непостижимая вершина самоотверженности, отречения от всего земного во имя искусства, эталоном работоспособности и стремления к совершенству.
Мысленно я часто обращалась к нему за ответом. «А как бы он сыграл в этом месте? А чтобы он сказал по этому поводу?» В ночь на 20 марта 1998 года, перед его первым днем рождения после кончины в августе 1997, я вижу сон. У Рихтера сольный концерт. Людей так много в зале, что многие стоят около сцены, есть и те, кто сидят на приставных стульях на самой сцене. Я скромно стою за кулисами в сторонке. Рихтер смотрит в мою сторону и наши глаза встречаются. Будто из воздуха в его руках появляется стул, он ставит его около рояля с левой стороны и зовет меня к себе. Прежде чем, посадить меня около себя, он горячо целует меня в макушку, улыбается, будто благословляя.
У каждого из нас свой путь, своя судьба, своя задача и миссия в этой жизни. У кого-то она грандиозна, у кого-то скромна. Но каждый должен выполнить задание в этой школе и перейти в другой класс, а может и сдать выпускные экзамены. Но порой путь настолько тяжел и трагичен, что не понимаешь где же тут любовь Господа?
Двоюродная сестра моей мамы, Таисия, еще в детстве осталась сиротой. В шесть лет она тонула в Волге, ее чудом спас матрос. Откачали, осталась жива. Рано вышла замуж, муж пил. Ее первенец был насмерть задавлен грузовиком, за рулем которого сидел его отец. Позже родилось еще два сына. Юность их пришлась на страшный период, когда молодых мальчиков отправляли умирать в Афганистан и Чечню. Пройдя эти войны, они остались инвалидами. Девочка старшего умерла в четыре года по ошибке врача. Просто от укола, у себя дома.
Младший сын от галлюцинаций, вызванных наркотическими препаратами, убил старшего. Потом убили и его его же военные товарищи. Таисия наблюдала свою жизнь, уже предчувствуя, что должны уйти все. Это рок. Программа уничтожения всего рода. Она не завершится, пока все не будут сожраны ею. Но за что? Что она сделала не так? Это наказание? За то, что осталась жить? Таисия часто задавалась вопросом: «Зачем меня тогда спас матрос?
В 2005 году я поехала на учебу в Германию. Переезд оказался неожиданным для меня. На протяжении многих лет от коллег и друзей слышала, что мне надо уезжать из России. Звоночки поступали часто, но сама я ничего не предпринимала, потому что не хотела начинать новую жизнь вдали от дома. Судьба проявилась в образе молодого физика из Германии, который как-то весной приехал в Москву. Он встретил меня у входа в Дом Книги с полным собранием работ Ландау. Не знаю, что тогда со мной произошло, меня как-будто кто-то подменил. Молодой физик мне показался интересным. А может быть сыграла материнская жалость? В любом случае я попалась на удочку и только и думала, что про него. Мы стали парой, он несколько раз приезжал в Москву и очень хотел, чтобы я приехала к нему в Германию.
Переехав туда, в первый же вечер по телефону я вдруг узнаю, что он не видит нас вместе и не готов к серьезным отношениям. К счастью, я ехала не только к нему, но и в аспирантуру Франкфурта-на-Майне. Подлость с его стороны была сверх естественной и слава Богу, что эта связь закончилась именно так, без продолжения, детей и развода.
Но видно судьбе нужно было вывезти меня заграницу, чтобы я начала новую жизнь, чтобы узнала много нового, чтобы не прекращала развиваться и творить, и чтобы однажды встретить его, настоящего, моего единственного суженного. Если бы не Германия не было бы меня во Франции сейчас. Гастрольный тур по моей жизни, начавшийся в 1995 году «Берлин-Париж-Москва» продолжается и по сей день. Так что спасибо молодому физику!
Мне посчастливилось познакомиться по жизни с большим количеством интересных людей. Людей знаменитых, талантливых. Конечно, все это только благодаря моей творческой профессии. Расскажу только о некоторых из них. Знаменитые тоже люди, часто очень простые, открытые и очень незащищенные, несмотря на телохранителей.
В 1995 году на гастролях в Берлине я познакомилась с мэром Москвы Ю. Лужковым. Проект, в котором я участвовала, был очень значимым для налаживания межкультурных отношений со странами Европы. И господин Лужков сопровождал наш оркестр на премьере этого проекта в Берлине.
Уже будучи в Берлине наш дирижер ухитрился организовать еще один концерт в огромном соборе. Лужков пришел туда с А. Бугаевым. Я в концерте не участвовала. Программа была рассчитана только на оркестр струнных. Свободного места для меня в зале не нашлось и поэтому меня посадили на возвышенность в стене собора. Поставив туда стул, я выглядела королевой. Я уселась на трон, не понимая откуда такая честь, но увидев перед собой профессиональную камеру, которую мне предназначалось держать весь концерт, радость моя улетучилась мигом.
Концерт начался, силы мои закончились скоро. Камера уже свисала в сторону, объектив был направлен вниз и именно в то место, где господин Лужков с господином Бугаевым что-то бурно обсуждали, не взирая на концертную тишину. С камерой я больше не сражалась, она записывала диалог вышестоящих лиц. В итоге, вместо выступления оркестра Гнесинской Академии, я сняла репортаж о «нескончаемом интересе» руководства Москвы к классической музыке.
С Евгением Колобовым судьба свела меня в 2002 году. Это была странная, немного даже киношная, мистическая, но незабываемая встреча. В его театр я пришла, чтобы аккомпанировать одной виолончелистке на предмет работы в оркестре Новой Оперы. Мы что-то сыграли, по-моему это был Брамс. И после паузы, как полагается, смотрим в зал, силясь понять реакцию жюри. Тишина. Мы собираемся уходить. Расстроены. Плохой знак.
Тут встает Евгений Колобов и подходит прямо ко мне. Я нервно глотаю. Всё думаю, сейчас начнется разборка. Я-то тут причем? Попросили, пришла, играю бесплатно и еще виновата? Колобов улыбается во весь рот и смотрит мне пристально в глаза. Я тоже открыто смотрю в его. Тишина. Встали в зале его коллеги, ничего не меняется. Он продолжает смотреть и улыбаться. Потом наконец он спросил как меня зовут.
- Вероника Кузьмина,- говорю я.
- Вероника, Вы приняты на работу. Приходите завтра ко мне с документами.
Тут я начинаю краснеть и от комплимента и от стыда за сложившуюся ситуацию. А как же она, виолончелистка? В итоге виолончелистку взяли на работу. Со мной решили подождать до выпускных экзаменов и начать работу без оглядки на учебу. Через год Евгения Колобова не стало.
М. Ростроповичу пришлась по вкусу моя игра. Он не остался равнодушным к моей судьбе и принял огромное участие в моем поступлении в консерваторию. Вернее в разоблачении моего не поступления в консерваторию. Стоящие у руля этого храма музыки откровенно признались в том, что великий музыкант, гражданин мира, перестал быть для них великим. И его мнение - это только его мнение. Все, что ни делается - к лучшему. Я была очень счастлива просто знать, что оставила неравнодушным великого виолончелиста. Он справлялся о моем настроении, о здоровье по телефону. Невообразимо!
В то время среди почитателей моего таланта был врач, уставший от реалий 90х годов. На медицине прокормить семью больше не получалось, и он решил организовать свое дело: шить медицинские трусы спортсменам и космонавтам. Таких трусов не было нигде. Окружение Филиппа, так звали врача, долго потешалось над ним, не веря в успех проекта. Но врач не отступал и твердо знал, что делает. Ему все же удалось построить свой бизнес на этой идее.
И вот однажды, когда М. Ростропович приехал из Парижа в Москву и направлялся в консерваторию на встречу с деканом по поводу моего поступления, Филипп вырос из-за угла. Он выбежал навстречу Ростроповичу со своими знаменитыми трусами и гордо вручил их музыканту. Это событие было на устах у моего окружения. Все задавались одним лишь вопросом. Носит ли Ростропович эти трусы? А сейчас он в них?
В 2013 году в центре ЮНЕСКО в Париже был организован концерт для улучшения русско-французских отношений. Было много звезд: Д. Мацуев, Е. Евтушенко, М. Матье. Мирей Матье больше любима в России, нежели во Франции. Французы не любят ее за горшок, вместо прически, неизменный стиль в пении, связь с коммунистами, и за ее постоянные капризы на счет камер. Матье позволяет снимать себя только с особенным фильтром, чтобы никто не заподозрил по ее коже, что мадам не 17 лет. Она очень нервничает от мысли по разоблачению этой тайны.
Я сидела в зале и после ее выступления пошла в туалет. Выйдя из кабинки, я столкнулась с ней лицом к лицу. По странному стечению обстоятельств она была в соседней кабинке. Я почему-то сказала ей: «Bonjour Madame, je vous f;licite!» Смущению ее не было предела. За дверью туалета она бросилась к охраннику и быстро скрылась в темноте коридора. За этот миг я успела разглядеть объект ее тяжелых страданий. Кожа у нее прекрасная и на мой взгляд не нуждается в дополнительных фильтрах.. Но у каждого своя извилина.
Мне посчастливилось выучить три языка, говорить, думать и работать на них. Русский, немецкий, французский были и есть частью моей повседневной жизни. С английским другая история. Учила его 20 лет во всех учебных заведениях, но без практики он так и остался в пассивном виде.
Язык — это больше, чем набор звуков и слов. Это образ мышления, дыхание, интонация, высота голоса, тембр, характер, музыка, настроение. Список можно продолжить. Поймет лишь тот, кто имел возможность и вместе с тем удовольствие мыслить на другом языке. Благодаря языкам, могу сказать точно, что побывала в трех разных инкарнациях. Вероника, говорящая по-русски — это один человек, говорящая по-немецки — совершенно другой человек. Ну а французская Вероника — это и вовсе другая история. И это чудо, не театр, а данность, продиктованная правилами и особенностями каждого из языков.
Для того, чтобы выехать на учебу заграницу нужны были средства на счете в банке, или справка о их наличии. На первый год пребывания в Германии нужно было иметь 10000 евро. Кто мог иметь такие деньги? Нужен был либо спонсор, либо липовая справка.
У меня в ту пору были ученики из очень богатых семей. Жанр - мы катаемся на велосипеде по квартире и из окна у нас купола Храма Спасителя. В русском смысле богатый - это человек, которому не трудно дать тебе 10000 евро просто так, не заботясь о дате их возвращения. И главное, что находятся они у него не в банке, а как мелочь дома.
Решено было положить должную сумму в банк на мой счет, потом подождать немного и спустя месяц снять со счета, но перед этим сделав справку о их наличии на мое имя. Из дома учеников я вышла с полным голубым рюкзачком за спиной. Он был набит купюрами.
Рассказывая об этом во Франции, никто из здешних не понимает, как банк мог принять наличные, не спросив у их обладателя откуда они. С какого счета, есть ли декларация? В России таких вопросов не задавали. Положить эту грандиозную для меня сумму проблем не возникло, так как никто не знал что у меня в рюкзачке. А вот получить ее обратно и донести до дома учеников было невероятным эмоциональным потрясением.
Попала я в банк после обеда. Народа в очереди уже стояло много, за мною тоже была толпа. Свидетелей море. Я одна. Деньги я получила, стараясь прикрыть окно рюкзачком. Выходя из банка, я ждала нападения. Я смирилась с мыслью, что до квартиры я их могу не донести. Обязательно кто-то вырвет рюкзак по дороге. До подъезда учеников я считала шаги. Закрыв за собой дверь в подъезд, я чуть не закричала от боли в плечах и шее. Их свело от стресса. Справку получила, поехала в Германию.
После аспирантуры Гнесинской Академии мне предложили место ассистента профессора. Признаю, что честь мне оказали огромную. Благодарна всем за эту высокую профессиональную оценку. Но принять, согласиться с постом я не смогла. Первая зарплата, которая пришла мне на счет за целый класс студентов составляла 720 руб. Я ожидала всякой суммы, но такой! Этих денег мне не хватило бы даже на маршрутку на месяц, чтобы добраться до работы. Ректор Академии рвал мое заявление об увольнении два раза, но я все равно не осталась. Любой труд должен быть оплачен. Регалиями не кормят.
В октябре 2006 года, на Покров Девы Марии, после немецких мытарств я вернулась в Россию. А вернее, в никуда. Зачем? Начинать все сначала? Работу нужно было искать и собирать по кусочкам. Жить непонятно где, а главное, невыносима была мысль снова биться и пробивать себе дорогу одной. Проявлялась усталость, тяжесть разочарований. Я ходила в храм к Матроне Московской и сильно молилась, чтобы жизнь моя изменилась к лучшему. Чтобы я ясно поняла, где и в каком городе мне жить и чем заниматься. Потому что музыка, как способ зарабатывания на жизнь, тоже в то время стояла под вопросом.
В конце ноября я получаю письмо по интернету от француза, пишущего мне по-немецки. Он нашел меня по анонсу и хотел встретиться в Берлине, думая, что я еще в Германии. Я ему отвечаю, что не живу больше там и переехала в Москву. По логике вещей это должно было бы стать концом нашей переписки, но француз продолжал писать и рассказывать о любви к России, к нашей культуре, к русским. Писал о своих мечтах посетить Россию и выучить русский язык. Спрашивал не могу ли я порекомендовать школу или университет для нескольких месяцев учебы в Москве.
Я читала все это и думала, что надо мною откровенно издеваются. Какой-то француз приедет зимой учиться в Москву. Либо это дурак, либо я сплю. В постоянство французов у нас никто не верил, их репутация была всегда с душком по теме серьезных отношений. А несерьезного мне ничего не хотелось. Поэтому я на все это смотрела издали.
В начале февраля я получила смс, где он написал, что купил билеты в Москву. В это время я готовилась к концерту с оркестром. Идея, что он услышит меня в большом зале мне казалась нереальной. Но самолет его прилетел 14 февраля. Во Внуково я встречала его одна. Он был без шапки в тоненьком осеннем пальто.
- Какая она высокая,- первое, о чем подумал Жан-Мишель.
- Какие у него огромные и теплые руки,- сказала я себе и больше никогда позже не отпускала их.
Когда я встретила тебя,
На небе улыбнулись звёзды.
В тот час я вспомнила, что ты
Из сновидений судьбоносных...
И кто ты, и в какой стране
Провёл свои десятилетия,
Глаголы стали не нужны –
Царили только междометия.
Всё, что случилось до того,
Нам стало вмиг совсем неважно:
Кем были мы? Как звали нас?
Прожили в толк или напрасно?
Твои огромные глаза –
Плоды крыжовника на блюдцах
Манили в изумрудный рай
Гипнозом сладкого безумства.
И в этот изумрудный плен
Я возвращаюсь добровольно.
Я здесь живу. Я им дышу.
Мне воля – плен, а тут мне вольно!
15 февраля я играла Концерт Моцарта на юбилее Гнесинской школы, а в зале сидел мой будущий муж.
До приезда Жана-Мишеля в Россию я не нашла времени посетить ее знаменитые места. А здесь появилась мотивация для этого. С Жан-Мишелем я открыла не только Россию, но и наш народ, а с ним и себя. Мы понимаем кто мы лишь в сравнении с другими.
Когда есть человек, который приехал из другой реальности, а Европа - это другая действительность, другая программа, то начинаешь видеть плюсы и минусы обеих сторон. Нужно хранить все хорошее в своей стране, но и не прекращать учиться у других лучшему. Это не значит, что придется перенимать все и идти постоянно в ногу со временем, поклоняясь любой моде. Это значит наблюдать, делать выводы, пытаться создать у себя аналог лучшего. «Нас учить не надо, мы сами с усами»,- говорят часто и русские и французы. Думать, что конечная правда за тобой - не есть признак силы, а только признак ограниченности. Есть много чему поучиться у французов и им у нас.
У нас в России много места, в Европе все с кулачок, а поэтому и ответственности за страну у нас нет. Земли много, не успеваем управляться, потерять не жалко. Все направлено на жизнь вечную, а значит сегодняшняя не столь и важна. Все проходит и мы тоже... Отсюда вытекает безразличие к качеству жизни. Я не говорю о богатстве и погонями за последней маркой Айфона. Это восточная черта - показать количество богатства на себе. Отсюда сморщенный вид, вечно недовольное выражение лица, постоянные жалобы на жизнь.
Я уже несколько раз убеждалась в том, что недовольство жизнью никак не зависит от степени материального благополучия. Ноют и хнычут все: и богатые, и бедные. Просто потому, что у нас нет культуры радости жизни. Нет не той радости, которую можно встретить у псевдоверующих, столпившихся у новых церквей. Радость закатившихся глаз и неадекватной улыбки. Хочется чтобы радость у людей была бы осознанной и от качества жизни в стране и от осознания бесценности каждого прожитого дня. Но жизнь по-русски - это страдать, выживать и хоронить.
Отец Жан-Мишеля, мой покойный свекор, всю свою жизнь любил Россию, интересовался ее историей, знал все политические течения, мечтал совершить водный круиз по Волге. Среди его друзей было немало русских. В своем последнем разговоре со мной, Онри признался в двух самых больших своих разочарованиях:то, что его дочь осталась вдовой с маленьким сыном на руках и то, что он так и не съездил в Петербург и Москву. Два этих сожаления были для него равнозначны по силе.
Самым теплым воспоминанием детства у Жана-Мишеля была дружба с русским мальчиком Поповым. По мистическому совпадению фамилия моей мамы тоже Попова. Крестный отец Жана-Мишеля русский, друг отца, Житников.
Ничего не испугало моего мужа перед приездом в Москву в феврале 2007года, в 25 градусный мороз, для первого знакомства со столицей. В 2008 году в пик всеобщего европейского кризиса Жан-Мишель увольняется с работы и едет на год в Москву учить русский язык. Для меня и по сей день этот факт остается немыслимым и расценивается как подвиг. Часто в разговорах он мне признавался, что видит повторяющийся годами сон. Зеленые коридоры советских военных времен, запах свежей краски, приглушенный свет ламп, кирзовые сапоги, он в военной форме, портреты Ленина на стенах. Что это? Воспоминания из прошлой жизни? Не стертая память? Или игра воображения? Думаю, что столько связей с Россией неспроста.
К чему не могу до сих пор привыкнуть во Франции, так это к количеству каникул и культу еды. Ни одно, ни другое мне так и не стало близким. Удовольствие должно присутствовать в нашей жизни, но не должно заменять саму жизнь. Здесь люди живут во имя удовольствий. Постоянная гонка за удовольствиями в итоге деградирует человека, превращая его в раба. Если бы мы однажды создали общество, которое бы походило на симбиоз России и Франции, это была бы лучшая страна.
Никогда раньше до приезда во Францию не могла представить себе степень отсутствия здесь демократии. Люди уходят от ответов, никогда не проявляются в соц сетях, где речь идет о политике, говорят о происходящем только у себя дома. Мне часто говорили здесь, что я говорю свободно обо всем, потому что иностранка, мне можно. Пропаганда везде. Говорят только то, что разрешено американцами.
Уже 50 лет в школах учат, что американцы выиграли вторую мировую войну, а русские играли в борьбе с фашизмом анекдотичную роль.
Русская музыка представлена здесь следующими произведениями: Чайковский «Лебединое озеро», «Щелкунчик», Стравинский «Весна священная», Прокофьев «Петя и волк». Редко кто знает о существовании других композиторов. Мы знаем о французах очень много, они практически ничего о нас. Русский для них хакер, Путин, матрешка, Сибирь и пьяный водитель из ютуба. После этого может быть кто-то и вспомнит царя и Достоевского.
Пробыв почти год в Москве, выучив русский язык, Жану-Мишелю нужно было решиться на главный шаг - определиться со мной. Он прекрасно знал, что в качестве студентки я никуда больше не поеду. Значит предложение должно быть серьезным. Мы были уже вместе три года, но он долго собирался духом, чтобы распрощаться со свободной жизнью.
Пока он сидел на кухне и думал, зазвонил телефон, чтобы убедить меня снова в существовании постоянного контроля за нами. Стрекоз в этот раз не было, но было ощущение, что кто-то явно шутит сверху. Звонил человек, который давно был влюблен в меня. Я это чувствовала долгое время и не давала повода к развитию этой ситуации. Именно в ту минуту, когда Жан-Мишель собирался с мыслями о предложении пожениться, звонящий по телефону также попросил у меня согласия на брак. Согласитесь, такое случается не каждый день и не со всеми.
Наша свадьба досталась нам очень дорого. Не в смысле растрат, а по эмоциональным потерям. Это отдельная история в нашей жизни. Программа Форт Бояр, где нужно пройти испытания для того, чтобы получить ключи к счастью. Роль тараканов, змей и гусениц исполняли чиновники и бюрократы с двух сторон.
Для того чтобы выехать из России, я должна была получить визу невесты. Чтобы ее выдали, нужно было собрать пакет документов, касающихся всех моих родственников и родственников Жана-Мишеля. Он послал пакет из Франции в Россию и пакет пропал. Искали виновных долго, но так и не нашли. Почта обвиняла таможню, таможня почту. Я сидела в это время одна в московской съемной квартире, уволившись с работы, и думала, что видно проклятие отвергнутого кавалера пришло в действие.
Январь 2010 года, за окном минус 27, горит одинокая елочка. В душе сплошные вопросы. Почему все так сложно? Все в моей жизни через огромные препятствия и не с первого раза. Как это нужно рассматривать? Нужно отступать при первой трудности, сказав, что это не мое? Ведь если это твое, то оно приходит в свое время без борьбы и все катится по маслу. Или же нужно биться за свой выбор?
По приезду во Францию в российском консульстве мне говорят, что не хватает еще одной бумажки и что за ней нужно вернуться в Россию. Спасибо форуму русских соотечественниц, прошедших через подобный ад. Они выложили адреса в Париже, где этот документ выдали на месте. Из-за этого инцидента свадьбу пришлось переносить два раза. Пригласить на свадьбу мы никого не смогли, потому что до последнего момента нам мотали нервы французские бюрократы, придираясь к запятым. О дате я узнала за неделю до окончания визы. В эту неделю нужно было успеть сделать все.
До свадьбы, в ожидании документов, мы поехали навестить друзей, которые жили в горах. Там меня снова схватила ангина, а потом и желудочный грипп. И вот 20 февраля - день свадьбы. Обычно у нормальных людей хорошее настроение, красивое платье и море гостей. В нашем случае было только красивое платье, которое я всё-таки решила надеть утром перед свадьбой. Настроение было на нуле, накануне приготовила футболку и джинсы. Действие антибиотиков вперемешку с вирусом сделали свое дело. Главная моя задача, как в истории с экзаменами в музыкальную школу, состояла в том, чтобы продержаться на данной церемонии в вертикальном положении и в нужный момент сказать «Да!»
Все состоялось. И даже пришли самые близкие друзья со стороны Жана-Мишеля и его брат. Я вступала в новую жизнь, уже по привычке, в полном одиночестве.
На этом наши мытарства не закончились. Начиналась самая ужасная глава. Оформление документов в России. Смена паспорта, фамилии и получение новой визы в Москве. В Астрахань я ехала на три недели, а провела там из-за зависти и злобы работников паспортного стола три месяца. Зависть непобедима!
Для оформления нового загранпаспорта я сдала свидетельство о браке, с копиями паспортов и все с французскими фамилиями. В итоге их никто не открыл при оформлении паспорта, а написали мою новую фамилию, как услышали. На подаче документов меня спросили о месте моего проживания в данный момент. Я не могла врать, а похоже, что надо было. Как выяснилось потом, не скажи я где живу этой молодой и одинокой секретарше, не было бы драматического поворота в этой истории. Может быть и получила бы я паспорт сразу.
Через три недели мне выдали паспорт с фамилией, которая не принадлежала ни мне, ни моему мужу. Вместо Raibaut написали Rebo. С таким паспортом жить было нельзя и принимать его тоже не было смысла. Я отказалась от него, показывая на ошибки. Начались угрозы. Мне ясно дали понять, угрожая наручниками, что ошибки со стороны паспортного стола быть не может, и новый паспорт они делать не намерены. Обвиняли в неуважении российского закона.
Оформление нового паспорта означало бы для них, что вина на их стороне, а значит, последовали бы плохая статистика, выговоры и отмены премий. Прежний мой паспорт с девичьей фамилией мне уже прокололи. С новым я дальше Москвы не уеду. Фактически я была в клетке.
Единственным спасением в той ситуации было электронное письмо нашему добрейшему депутату Олегу Шеину, который хорошо знал тонкости российско-французской бюрократии, так как сам был женат на француженке и испытал не мало по этому же вопросу. Он взялся мне помочь. Позвонил своему знакомому, который стоял на вершине этой паспортной лестнице. Тот позвонил фрустрированным милиционершам, и новый акт спектакля начался.
На следующее утро я была принята в кабинете начальника паспортного стола с предложением выпить чашечку кофе. Мне все фальшиво улыбались, справляясь о моем самочувствии и настроении. И это те, кто два дня назад кричали на меня «Сука!» и угрожали наручниками.
Паспорт я сделала. До сих пор вспоминаю эту страшную историю, как сон. В 2015 году я и Жан-Мишель повенчались в православном храме близ Парижа.
Любовь - это сильнейший катализатор. Творчество и любовь для меня две стороны одной медали. Нет любви несчастной, любовь - это всегда счастье. Есть люди, которые не способны ничего почувствовать. Они не любят, а рассчитывают. Вот такие люди несчастны. В 19 лет, полюбив по-настоящему в первый раз, это чувство вылилось в стихи. Я их пишу и до сих пор.
Десять лет спустя, уже встретив Жана-Мишеля, чувство к нему показало мне кто я есть на самом деле. Я - артистка и не только в смысле концертирующей пианистки. Я - человек, который творит постоянно и в разных жанрах. Для меня творить - это любить. Любить - это жить. А жить, как сказал мой ученик Николай из Парижа: «Жить - это и есть счастье!»
Стихи и проза Вероники Кузьминой Рэбо
1 июня 2017год
Рамбуе
В глазах у стрекозы
© Copyright: Вероника Кузьмина-Рэбо, 2017
Свидетельство о публикации №217082100981
Свидетельство о публикации №217082100981
Рецензии