Древо. Глава 4

Древо. Смерть и рождение.
 
Глава 4. Ответы.

Келья давно превратилась в руины, а местность вокруг нее в пустыню. Серые камни, бывшие некогда частью первого этажа, высились теперь над растрескавшейся и такой же серой твердью. Чуть поодаль от того, что некогда было домом располагалась в земле глубокая воронка, в тех же цветовых оттенках, как и все вокруг. Рядом с ней торчало несколько неровных столбов, бывших, видимо, некогда стволами деревьев. Очевидно, что время давно превратило их тела в тлен, но они все еще стояли в своем безжизненном упрямстве. А свежий легкий ветерок, который бы мог оживить это пространство, скорее всего, не заходил сюда давным-давно. Дыхание Мать - древа не достигало этой пустоши.
- Оно давно покинуло эти места, оставив за собой лишь прошлое, - прошептала Слейн, боясь, что громкий возглас может разрушить и то немногое, что осталось от этого места, что оно обратится ровным слоем пыли.
- Это прошлое было памятью, болезненным воспоминанием о времени до того, как Мать-древо стало Анай.
- Оно ведь не просто так считает, что я могу найти здесь ответ? Древо не хочет вспоминать, но понимает - причина происходящего сейчас покоится в забвении. Причина в том, что именно оно оставило в прошлом? Потеряв часть памяти, оно, вероятно, потеряло ключ к будущему. А я как безопасный мостик могу связать былое и грядущее, не пробудив его воспоминания.
- Ты значишь гораздо больше. Помни, ты надежда не только Мать-древа. Какими бы не были эти воспоминания, они принесут лишь еще больше боли. И боль прошлого захлестнет волной и настоящее, и будущее. Даст ли это силы для противостояния тьме? Позволит ли возродить жизнь?
Ответов не было. Да, пожалуй, их и не могло быть сейчас. Память часто хранит боль, способную, кажется, уничтожить само желание существовать. Конечно, молодой девушке еще не приходилось переживать подобного, но она вспомнила лицо отца. В моменты, когда его настигали воспоминания, он старел на глазах. Морщины глубже вгрызались в измученное лицо. Мужественные волевые черты становились еще грубее и жёстче. Глаза погружались в темноту, становясь жутковатыми провалами на лице. Отец замирал, сидя за столом. Лишь тонкая линия губ слегка, еле заметно, подрагивала. При танцующем свете от пламени свечи, казалось, что лицо родного человека превращается в ужасающий мертвый череп. Слейн вспомнила, что однажды она не выдержала и подбежала к отцу:
- Папочка, пожалуйста, оставь воспоминания. Мы здесь с тобой, и все хорошо. Ну чего тебе стоит забыть прошлое, словно бы и не было ничего, словно это была другая жизнь?
- Нет. – Оборвал отец увещевания дочери, - память – то, что навсегда останется со мной. Будь то счастливые моменты жизни рядом с вами или лица умирающих в битве соратников и врагов. Да, часто воспоминания приносят мне боль, сильнее той, от которой появились все эти шрамы на теле. Хочется отказаться от них. Сказать, что это был не я. Но могу-ли я себе так солгать? Нет. Все это моя жизнь и все это я. Откажусь хотя бы от части своей памяти – откажусь от себя. Именно былое привело меня сюда, и нет иного пути, кроме как принять его.
Окажется ли то, что погребено в памяти древа оружием против врагов или же это будет оружие, направленное острием в свое же сердце? Слейн поняла, что в этом ее предназначение - пройти путь до конца, чтобы иметь возможность дать ответ. Хоть и казалась сейчас, что это совсем не ее дорога. Навязанная тем, кто боится оглянуться на собственные следы. А Слейн нужно идти вперед, чтобы открыть что-то, оставшееся позади. Так причудливо порой складывается судьба.
Едва девушка оказалась рядом с руинами, как магия перестала действовать и Слейн вновь обрела свой рост. По счастью, она уже на своих ногах пробиралась через пыль к тому, что когда-то было входной аркой, и не оказалась случайной угрозой для голубки. Просто мир вокруг и все, что наполняло его резко уменьшились, став обычными. Превращение ненадолго сбило девушку с толку – ведь камушек, который приходилось секунду назад обходить вокруг, стал едва крупнее песчинки. Слейн пошатнулась, тряхнула головой и продолжила путь.
Внутри, за аркой, не оказалось ничего сколько бы то ни было стоящего. Каменные наполовину обвалившиеся стены, розоватое небо в качестве потолка и толстый слой пыли понизу. Пустыня снаружи, пустыня внутри. Слейн очень хотелось представить это здание в своем изначальном виде. Ей не доводилось раньше наблюдать каменных строений. Тем более домов подобного размера. “Наверное”, - подумалось ей, - “человек, живший здесь, обладал большой властью и могуществом”.
Голубка отвлекла Слейн, указав на металлическое кольцо, едва видневшееся из-под пыли и каменной крошки. Люк. Крышка поддалась неожиданно легко. Достаточно было потянуть в сторону и отодвинуть ее, открыв проход вглубь. Лестница вела в просторный подвал, который, несмотря на ожидания, не был наполнен тьмой. Стены покрывал какой-то мягкий мох, освещающий все вокруг желтоватым блеклым светом. Чем ниже спускалась девушка, тем тяжелее было дышать. Порой ее тело даже охватывала паника и она нервно хватала воздух ртом, сдерживаясь, чтобы не кинуться обратно наверх. Однако, открытый люк постепенно делал это место пригодным для существования, воздух снаружи проникал внутрь. Слейн спускалась дальше, пока не почувствовала под ногой каменный пол. Это помещение оказалось чем-то вроде жилой комнаты. Массивная кровать, застеленная шкурой неведомого пушистого зверя, пустая бочка рядом. В углу стол и стоящий рядом изящный, выбивающийся из общего интерьера, стул. На столе стояло чучело огромного ворона, рядом покоилась книга и какие - то еще неизвестные Слейн предметы. На полу у стола валялась деревянная растрескавшаяся тарелка. Девушке не приходилось раньше видеть чучел животных, и испуг на какое-то мгновение охватил ее, однако она вскоре поняла, что птица мертва. Но ощущение тревоги и таящейся опасности не отпускало. Она еще не успела до конца отойти от встречи с черным призрачным котом. Хотелось поскорее покинуть это место. Оно казалось еще более мертвым, чем серая пустошь сверху. Еще больше Слейн боялась увидеть труп хозяина кельи, но обошлось. Единственное, что могло тут содержать намек на ответ - книга. А вернее, как выяснилось позже, уже на поверхности - дневник. Читать пришлось спешно, пропуская непонятные места - листки под заходящим солнцем быстро обращались один за другим в прах, осыпаясь на землю. Однако, несмотря на поспешность, картинка складывалась очень яркая и, в целом, понятная. Это была история мужчины, история Создателя.
Изнаракс никогда не отличался потребностью делиться с кем бы то ни было своими знаниями или просто догадками. Более того, даже обычное общение с представителями людского племени воспринималось им как что-то обременительное и нежелательное. Во-первых, Изнаракс выбивался из толпы уже в раннем детстве - необщительный и все время сосредоточенный смотрел куда-то вдаль, избегая любых взглядов. Родители считали такое поведение проявлением невероятного ума ребенка и активно подыскивали учителей, кои смогли бы открыть дремлющий талант. Однако, к общему разочарованию он почти не воспринимал информацию и был очень слаб в ее анализе. Постепенно слепая вера родителей иссякла, и через несколько лет подобных попыток Изнаракс оказался предоставлен сам себе. Во-вторых, люди уничтожили то, что было ему дорого. Его Учителя. Да, нашелся все-таки тот единственный человек, что вывел мальчика из глубин беспрерывных размышлений. Но нашелся он гораздо позже попыток родителей открыть гения в своем ребенке. Наполовину безумный и внешне уже мало походивший на человека старик встретил парнишку, когда тот направлялся с рынка домой, купив, как всегда, совсем не то, что было ему наказано. “Мир соткан Словом” - фраза поставила все на свои места мгновенно, выведя Изнаракса из ступора. Эта мысль позже, случайно оброненная в людном месте, вызвала ярость местных жрецов. И их ярость в конечном счете излилась градом камней на голову Учителя. Заведенная толпа бесновалась и жаждала крови. Да, жрецы во все времена умели вызывать ненависть к любому проявлению ереси. Мальчик навсегда запомнил людскую черную тучу на площади. И более он не мог воспринимать людей иначе.
Так начинается дневник Создателя. Он не дает ни какого-либо описания своего внешнего вида, ни подробностей об Учителе. Слейн поняла, что смысл этого дневника был отнюдь не в жизнеописании. Собственная личность мало заботила юношу. Только нечто действительно важное могло воззвать Изнаракса к желанию излить мысли на листы желтой бумаги.
Изнаракс с трудом мог усидеть на месте. Все его естество, казалось, взрывалось фонтанами ярких искр. Рука сама бросилась к писчей палочке и колбочке с краской. Будто сами Боги предстали перед парнем. Осознанное меняло все и самих всевышних в том числе. Учитель действительно был прав. Нет, Изнаракс никогда в этом и не сомневался. Ведь именно слова старца добавили недостающее звено в модель мироустройства, раз за разом складывавшуюся в глубинах разума мальчишки и разваливающуюся от собственной неполноценности. И вот, наконец, первое подтверждение получено - Изнаракс услышал Ткацкое Слово. Хас.
Условия Изнаракс расписал очень подробно, страшась упустить любую малейшую деталь. Шел второй год как он покинул родной город. Наступал сезон сбора урожая. Ежедневно, на протяжении всего этого времени, парень на несколько часов превращался в слух. Он слушал все, что доносилось до него, хватался и тщательно изучал. Первое время это был лишь сплошной шум. Собственные мысли, шорохи и скрипы, движения диких зверей. Постепенно это все начало исчезать, но окончательно так и не смолкло. Тогда Изнаракс стал уходить в лес. Иногда это длилось пару часов, иногда весь день. В чаще юноша выкопал что-то вроде землянки и недвижимый лежал там на подстилке из веток и листьев. И вот спустя еще четыре десятка лун он услышал. Это случилось незадолго до того, как солнце достигло высшей точки, а тени почти исчезли. К этому времени Изнаракс лежал уже около трех часов. Хас. Это было не просто набором звуков. Складывалось ощущение, что слово бесконечно вытянуто по времени, но при этом парень отчетливо смог разобрать его. Слово двигалось, вибрировало, проникало в само мироздание. Одна из нитей, что создавали реальность вокруг, натянутая между тем кто ткал это полотно и чем-то, что слово воплощало. Так это предстало Изнараксу.
Один лист за другим распадался пеплом в руках Слейн, стоило ей перевернуть страницу. Дальше Изнаракс размышлял по поводу значения услышанного слова, однако, отталкиваться в этих умозаключениях ему по сути было неоткуда. Как и о Ткацких словах в целом. Схемы, пентаграммы, попытки изобразить вселенную - по всему было видно, что парень практически сходил с ума от полученной информации. Он конечно же и в следующие дни повторял свою технику слушания, но результат повторился далеко не сразу. Всему виной, на его взгляд, нарушенное эмоциональное равновесие. Каждое в дальнейшем услышанное слово доставалось лишь при огромных усилиях и никак не отвечало на вопросы, сжигавшие Изнаракса изнутри. Однако, он все равно предполагал, что человеку просто не дано слышать весь поток Ткацких слов. По его разумению, поток этот был велик и непрерывен, ведь из него соткан весь мир и каждая песчинка в нем. Постепенно все это стало тяготить его. Он надолго терял аппетит и волю к жизни. Его открытие было безмерно велико, но кому это нужно в таком- то виде? Другие в своей ежедневной суете друг друга-то не слышат, не то что странноватого отшельника. Перед Изнараксом живо предстал образ Учителя. Порой парень подумывал, что, возможно, он первый должен был швырнуть камнем в безумного старца, лишь уловив ту судьбоносную фразу. Но потом гнал подобные мысли подальше, словно они источали болезнь от которой веяло непременной и мучительной смертью. Изнаракс должен был сделать это открытие и его нынешняя цель открыть всего себя, чтобы ощутить хоть на мгновение полотно мироздания и его Ткачей. Вскоре случилось то, что вновь разожгло разум Изнаракса, а Слейн, читавшей об этом, показалось поначалу чудной сказкой.
Изнаракс услышал к этому удивительному моменту уже около десяти Ткацких слов. Однако, «Хас» врезалось в память намного глубже прочих. Кроме того, что именно с него начался путь к великому открытию, слово ничем не отличалось от прочих. То же вытянутое в бесконечности звучание, те же вибрации, накатывающие будто волна и проникающие сквозь тело, та же четкость и разборчивость, стоит его услышать. Но Изнаракс с упорством безумца повторял раз за разом именно “Хас”, вырисовывая круг следами своих ступней неподалеку от хижины. На мгновение парень остановился и со всей силы выкрикнул вновь то же слово. Нет, совсем не так. И он рассмеялся впервые за несколько лет. От всей души, пока боль не остановила его. Такой глупой казалась попытка даже на чуть-чуть стать ближе к Ткачам. Неожиданно даже для себя парень стал серьезен, пронзенный дерзкой, но такой, казалось, логичной мыслью. Он многое прошел и практически научился слышать, не пришло ли время, чтобы учиться говорить.
День сменялся днем и однажды Изнаракс услышал свой голос, который по представлению юноши никак не мог ему принадлежать. Он вытягивал “Хас”, создавал какие-то невероятные вибрации не просто горлом, но всем телом, одновременно Изнаракс произносил Ткацкое слово уверенно, четко и обрывисто. Все было так, каким бы безумным и невозможным это казалось. В это мгновение парень ощутил себя одним целым с реальностью, слился с ней, увидел полотно. Новая нить пронзила мир. Несовершенная, но безупречная и прекрасная для Изнаракса. Она пронзила и его тоже, образовав еще одну удивительную связь. Чуть поодаль явило себя миру первое древо Создателя. И тогда Изнаракс услышал обращенные его слуху слова первого древа - “Анай Шевунар”. Парня словно молнией поразило осознание того, что он понимает смысл фразы - “Я есть”. Более того, это были Ткацкие слова. Древо употребляло их, но не создавало новых нитей. Это, понял Изнаракс, естественный язык вселенной и всего, что существует в ней, ибо все что создано, связано с Ткачами, а значит по-своему живо. Однако, он так же предположил, что менять реальность - бесконечно редкий дар. «Я есть», - повторил Изнаракс, не имея еще представления, насколько изменят эти два слова весь мир…