Несуществующая реальность

Её не захлестнула удушливая волна, она не покраснела, не смутилась, наверное, потому, что давно ждала этого, желала, но не смела признаться в этом даже себе. Она просто, глядя ему в глаза, ответила:
- Да. - И добавила, - С Вами, куда угодно.
С этого момента реальность для неё приняла расплывчатые двойные очертания. Всё, что происходило вокруг, для неё оставалось нормальной реальностью, но то, что происходило с ней и с ним, воспринималось как сон, мираж, небытиё. Прорвав облако сладкой истомы, она открыла глаза, которые не слушались и видели окружающее слабо, расплывчато, и тихо спросила:
 - Я не верю, это ты? Это я?
- Да, - так же тихо ответил он, - это ты и я, это мы, дорогая. Мне хорошо с тобой, сладкая моя, - шептал он, - ты нравишься мне, я люблю тебя. Ты моя, Ирочка.
- Я твоя, - вторила она. - Ты даже не представляешь, как это хорошо, быть твоей, любимый, красивый, умный.
Она увидела два цвета кожи: светлую - его и темнее - свою.
- Я много темнее тебя, - сказала она. Он, продолжая ласкать её, отвечал:
 - Ты же у нас тёмненькая девочка.
«Не у вас, а у тебя», - подумала она, но огласить мысль не могла, её уста были накрыты его поцелуем.
Одеваясь, он сказал, кивнув на кровать:
- Это даже полезно для работы.
- Надеюсь, это не для работы? - вырвался у неё вопрос.
- Нет, это для души, - ответил он, обнимая её.
Они шли по вечернему городу, вдыхая горьковато-сладкий запах осенней листвы, и молчали.
- Спасибо тебе, - сказала она, с нежностью заглядывая в его глаза. Он остановился и отвесил ей долгий галантный поклон. Прошли несколько шагов, и он заговорил:
 - Братеев, знаешь, говорит, я сказал своей жене, если ты увидишь меня в постели с женщиной, знай, это нужно для работы.
«Где-то я это уже слышала», - подумала она. – «Неудачная шутка».
На следущую встречу она согласилась с той же лёгкостью. И снова реальность стала куражиться над ней. Она не могла воспринимать этого милого ласкового мужчину своим научным руководителем - Павлом Алексеевичем, для неё он был Пашей, который совершенно не имел отношения к её научным разработкам, не был заведующим кафедрой, и не имел отношения к её работе.
Но он в постели вдруг заговорил о работе, о своих планах, о предстоящей встрече с министром. Его слова доносились до её слуха и встречали в её сознании сопротивление, они воспринимались ею отдалённо, заторможено, и всё же его слова существовали, они пробивали сопротивление, ломали несуществующую реальность и возвращали её к существующей.
В сознании било - это Павел Алексеевич, заведующий кафедрой, хороший, уважаемый ею человек, но это не тот ласковый милый Пашенька, женщиной которого ей хотелось быть.
На неделе он был настоящим Павлом Алексеевичем - энергичным, целеустремлённым, доброжелательным, деятельным. Её он замечал ровно столько, сколько положено было заведующему кафедры замечать рядового сотрудника, ни больше, ни меньше. Но вот на дне рождения его жены, Веры Львовны, он замечал её меньше положенного, даже просто не замечал, как если бы её вовсе не было за столом. Она объясняла это его робостью, боязнью выдать себя, и всё же белозубая улыбка на смуглом лице едва скрывала обиду в её раскосых глазах, и если бы не общая весёлость, внимание профессора Галкина и настойчивое ухаживание лаборанта Сюткина, ей трудно было бы изображать весёлую беспечность. Ей очень хотелось услышать от него что-то доброе, сердечное, или просто увидеть его любящий взгляд. В шуме праздника он мог это сделать, Сюткин успел уже сказать ей массу комплиментов, называл её за японский раскос глаз Кахомадой, интересовался планами на выходной, а Павел Алексеевич её не замечал. Наконец, она решила помочь ему и пригласила его на танец, ведь в танце, уж точно, можно было спокойно общаться.
- Павел Алексеевич, - не вставая с места, обратилась она к нему, - можно Вас пригласить на танец.
- Да, Ирина Анатольевна, - смущённо улыбнулся он, - вот только... мороженое растает, сейчас доем.
- Да, конечно, - ответила она и увидела, а скорее почувствовала, что вместе с ней чувство стыда за него испытывала и его жена Вера Львовна, которая, желая сгладить неловкость, активно начала всех потчевать. Те две минуты, которые Павел Алексеевич ел мороженое, Ирина рассеяно слушала Сюткина и думала, зачем он так поступил, но ответа не находила, даже предположительного.
Съев мороженое, Павел Алексеевич, похоже, забыл, что приглашён на танец, и, чтоб совсем уж не выставлять себя и его на посмешище, она придвинулась к нему и, шутливо потянув за рукав, сказала, - я жду Вас, жду.
Сейчас он выразил охотность. В танце он заговорил о Щёкине, об украденных им материалах, а она ждала, что он извинится, что он скажет ей что-то доброе, тёплое. История со Щёкиным носила скандальный характер, и, воспользовавшись этим, она попросила, - не будем о Щёкине.
- Ты обиделась на меня? - спросил он.
- Да, очень, - ответила она, внутренне радуясь, что он называет её на ты, что он всё-таки заметил её состояние. - Я пригласила тебя на танец, а ты не можешь расстаться с мороженым.
- Такое вкусное мороженое..., - начал оправдываться он.
- Конечно, - прервала его  Ирина, испытав на себе новый удар волны обиды, и, пользуясь тем, что музыка закончилась, вернулась к столу.
Неделя была нормальной рабочей неделей, а в пятницу, в библиотечный день, он снова пригласил её встретиться.
- Спасибо, - грустно улыбаясь, ответила она. Давайте, лучше, я куплю Вам мороженое.
- Не понял, да ты что, всё ещё сердишься из-за мороженого? Иришь!
- Нет, уже не сержусь. Но я сделала вывод, что мороженое для Вас предпочтительнее, чем общение со мной.
- Да брось, ты...
- Я серьёзно. Для Вас существует одна Ирина – наивная, влюблённая в Вас аспирантка, а у меня вас было двое: Павел Алексеевич - мой научный руководитель, и другой - Паша... Но, вижу, Вам трудно быть тем и другим, поэтому давайте ограничим наши отношения деловыми рамками.
- Ирочка, ну ты что обиделась. Мороженое - это ерунда. Я, знаешь, с детства...
Если б он сейчас сказал Ирине Анатольевне, что виноват, что сглупил, что..., словом, то, что она хотела от него услышать, она бы снова утонула в несуществующей реальности и пошла б за ним на край света, но он опять говорил чепуху.