Глава 2. Обитель

Обитель.

Малость отлежавшись, я попыталась обдумать своё бедственное положение. Итак, увольнение удалось на славу. Наверное, это и называется: «С треском вылететь с работы»?
Куда теперь? Мне нужно спрятаться, подлечиться. Значит, нужно искать добрых людей и заранее придумать, что буду им врать.
Тут до моего слуха донеслось журчание ручья, а я, после столь интенсивной работы, очень хотела пить.
Я поднялась на ноги и тут же со стоном рухнула наземь. Сильная боль в лодыжке не давала опереться на ногу. Осмотрев ноги, я убедилась, что правая лодыжка распухла и посинела.
Вероятно, я повредила её при падении с лошади. Странно, ведь я только что бежала. Как мне это удавалось? И тут во всём теле начала разливаться сильная боль. Больше всего болел правый бок, ему подпевала левая скула и глазница, болели локти и коленки, болела челюсть.
Не в силах поднятья на ноги, я поползла на четвереньках. Добравшись до ручья, я стала жадно пить. Прохладная вода приятно остудила мои разбитые, распухшие губы. Утолив жажду, я глянула на своё отражение. Я ожидала увидеть распухшее синее веко и разбитые губы. Но оказалось, что у меня распухло и посинело буквально всё лицо. А местами оно даже почернело. Даже на ощупь оно казалось чужим, незнакомым.
Осторожно я смыла кровь. Но это мало что изменило. Краше только в гроб кладут!
Я расшнуровала корсаж, сняла его, сбросила лохмотья рубашки. Правый бок оказался таким же сине-чёрным, как и лицо. Ощупав его, я убедилась, что два ребра сломаны.
Россыпь синяков по всему телу делала меня похожей на леопарда.
Превозмогая боль, я раздвинула толстые веки левого глаза. Слава Богу, зрение сохранилось!
Да, наверное, именно так выглядел низринутый с небес сатана, после схватки с архангелом Михаилом!
Впрочем, врагам тоже пришлось несладко! Де Лонгу я сломала кости стопы и нос, де Крессе повредила гортань,  кому-то, кажется Эжену, прокусила сухожилье, чью-то мошонку чуть не оторвала! Ну и так, по мелочи… В общем-то, мы квиты. Пожалуй, им даже больше попало.
Сколько же их было? Двое охранников, двое слуг, потом присоединились два конюха, это уже шестеро. Потом присоединился повар с двумя помощниками и портье. Это уже десять! Десять мужчин пытались меня схватить и не смогли! Ву аля! Знай наших!
Шарлотта, милая Шарлотта, что бы со мной было, если бы не твои уроки! Как я тебе благодарна за ту розгу, которой ты меня лупила!
Но, герцогиня! Боже, что я натворила! Я ведь разбила ей нос! Как я могла? Как стыдно! Как неудобно! Зачем я это сделала? Хотя, конечно, я спасала свою жизнь… Но всё же!
А какой бардак я устроила в её особняке! Одна только люстра в столовой чего стоит. О стоимости китайских ваз, даже подумать страшно, ведь их везли через три океана.
Луи был прав, когда говорил, что от меня следует держаться подальше.
Впрочем, довольно стенаний. Шарлотта не одобрила бы моего нытья. Надо действовать.
Я решительно оделась в свою окровавленную рубашку, как можно туже затянула корсаж. Так бок меньше болит. Что делать с чулками? Подвязок-то нет. Ага, использую их как бинты.
Я сняла чулки и туго перебинтовала ими распухшую правую лодыжку. Вот так! И болит меньше!
Потом, я скрутила волосы в тугой узел на затылке, используя вместо шпильки сучок. Тщательно замаскировала проплешинку на месте вырванной пряди, хотя красивее от этого не стала. Во время укладки волос, в них обнаружилась хрустальная подвеска от люстры в столовой и осколок оконного стекла из гостиной. В правом ухе каким-то чудом уцелела серьга с хризолитами.
Потом я отыскала на берегу подходящий кусок плАвника, на который можно было опираться, как на костыль, и заковыляла на восток, заметив направление по солнцу.
Шла я медленно, часто отдыхала. Настроение всё больше портилось, по мере того, как я осознавала всю тяжесть своего положения. Я избита. У меня нет работы. У меня нет крова над головой. Ну, и самое печальное, у меня нет денег. Ведь шпионские сбережения остались в Мадриде, в надёжном тайнике, а сбережения горничной – в сундучке с вещами, в доме герцогини. Добыть их оттуда будет даже посложнее, чем съездить в Мадрид. Да что там деньги, у меня даже юбки нет!
Под вечер, я преодолела лес и выбралась к полям. До моего слуха вдруг донёсся звон колокола. Колокол звучал где-то совсем близко. Я побрела на звук и обнаружила, что рядом со мной стоит монастырь.
Отлично! Главный враг монахини, это не дьявол, а скука. Именно она толкает монахинь на нарушение устава. Конечно же, монахиням будет безумно интересно узнать мою историю, и они примут меня во имя милосердия, лишь бы только узнать, как я дошла до жизни такой. Они, конечно уж, не пожалеют  для меня охапки соломы на постель, миски похлёбки и старой власяницы, чтобы прикрыть наготу.
Пока я ковыляла до ворот, уже стемнело. Больше всего, я боялась, что упаду и не сумею подняться. Тогда придётся ползти. Медленно! Мучительно медленно сокращалось расстояние между мной и темной громадой монастыря. Силы оставляли меня. После каждого шага я останавливалась, ждала, когда в глазах снова посветлеет и перестанут плавать цветные круги.
Но вот, после долгих трудов, я достигла вожделенных ворот. Я взялась за кольцо и постучалась. Зарешеченное окошко в створке ворот открылось.
-Кто ты? – раздался скрипучий старческий голос.
О Боже, ты опять посмеялся надо мной! Монастырь оказался мужским!
-Взываю о помощи, - простонала я. – Я избита разбойниками, ограблена, раздета и я заблудилась.
-Ты женщина? – спросил он.
Действительно, по моей разбитой роже, пол было определить нелегко.
-Меня зовут Катрин Лантье, меня очень сильно избили. Я при смерти. Отдаюсь на милость вашей обители, - прошлёпала я разбитыми губами.
За дверью повисло замешательство.
-Это мужской монастырь. Женщинам нельзя сюда входить, тем более – голым.
-Если бы у вас нашёлся кусок мешковины, я могла бы повязать его вместо юбки…
-Всё равно, я не имею права.
-Тогда мне остаётся уповать только на Господа. Я лягу у ваших ворот и буду ждать его решения.
-В трёх лье отсюда есть женский монастырь.
-Моя больная нога не пройдёт и десяти шагов.
-А в полумиле от нашего монастыря есть деревня.
-Жители которой более милосердны, чем братья монахи?
-Но, я не могу! – проскрипел он.
-Я тоже не могу! – прошлёпала я.
-Это совсем близко.
-Если бы я могла идти, то куда бы я пошла в такой темноте?
-Бог не оставит тебя, ступай! – сказал монах и захлопнул окошко.
-Тогда оттащите меня хотя бы в кусты! Иначе утром мой истерзанный труп могут заметить у порога вашей обители.
Окошко снова распахнулось.
-Послушайте, вы!
Я молчала.
- Я же вам ясно сказал, что здесь мужской монастырь. Ваше присутствие будет смущать братию, отвлекать от молитв. Как вы не можете этого понять!
-Я ни на чём не настаиваю. Если муки совести будут меньше смущать вашу братию, чем присутствие женщины, быть по сему. Я уже легла. На то, чтобы подняться, у меня нет сил. Так, что покончим на этом. Я не смею больше мешать вашим благочестивым молитвам.
Окошко снова захлопнулось. Я лежала на дороге и смотрела на звёзды правым глазом. Так прошло около получаса.
Окошко снова открылось.
-Эй, вы всё ещё здесь?
-Куда я денусь? Здесь, конечно.
-Сами подумайте, что скажут люди о нашем монастыре, если мы приютим женщину.
-Дурные люди скажут, что вы развратничали, а хорошие люди скажут, что вы спасали ближнего. А теперь вы мне ответьте, что скажут и те и другие, увидев моё тело здесь утром?
-Ладно, я доложу настоятелю. Подождите.
-Не беспокойтесь, я никуда не уйду. Это физически невозможно.
Он снова закрыл окошко и куда-то ушёл. Через четверть часа за воротами снова послышались шаги. Загремел засов, одна створка ворот приоткрылась, и свет фонаря осветил меня. Четверо монахов склонились надо мной.
Я притворилась мёртвой.
-Вот, только этого нам ещё не хватало! – проворчал один из них. – Труп убитой изнасилованной женщины у ворот обители! И так о нашем монастыре болтают всякий вздор. Брат эконом, проверьте, есть ли у неё пульс.
Чьё-то грузное тело, сопя, склонилось надо мной. Его рука коснулась моей шеи. Ноздри защекотал крепкий запах мужского пота.
-Пульс есть, - сказал он. – Может, отвезти её в деревню, или в женский монастырь.
-Брат эконом, что вы несёте? Где мы среди ночи возьмём подводу и лошадь? А что начнёт трепать возчик о нас, когда узнает, что мы ночью тайно перевозили жертву насилия? А если она сдохнет в пути? Что делать? Передать монахиням её труп, или тихонько закопать?
-Но, как же тогда быть? Может, отнесём её поближе к дороге? Кто-нибудь будет проезжать мимо и подберёт её.
-Это если повезёт, но уже ночь, может так статься, что её найдут только утром, уже мёртвую. А вдруг кто заметит, как четверо монахов тащили от ворот монастыря покалеченное женское тело? Представляете, какие пойдут пересуды? Тем более, что в прошлом году в овраге за мельницей уже был найден один изуродованный женский труп! На нас же всех собак свешают!
-Вы правы, святой отец. Но, что же мы стоим? Надо что-то делать!
-Ладно, я решил. Тащите её во двор, пока никто не видел.
-Но, как же устав?
-Молчите, брат Даниэль, я аббат, и беру этот грех на свою душу. Тем более, что в уставе не сказано, будто мы должны отказывать ближнему в милосердии.
Меня взяли за руки за ноги и поволокли куда-то. Ворота захлопнулись за мной.
-Куда её?
-В келью покойного брата Иеронима. Она сейчас свободна.
Меня снова потащили по узким тесным коридорам, потом по винтовой лестнице, втащили в тесную, похожую на каменный гроб, келью, уложили на покрытое соломой каменное ложе.
-Итак, братья, постарайтесь не афишировать эту новость. Никто, кроме нас четверых не должен знать о её существовании. Брат Даниэль, подежурьте возле неё. Если ей что-нибудь понадобится, принесите. Только не позволяйте ей слоняться по монастырю. Если помрёт, перетащим её в подвал. Следующей ночью мы её похороним. Если выживет, дадим ей пару недель, чтобы зажила нога, и скатертью дорога. И, слышите? Чтоб без глупостей мне тут, а то мигом вылетите из монастыря!
-Слушаюсь, святой отец. Прикажите только отцу эконому, чтобы он выдал для неё одеяло.
Вскоре меня укрыли одеялом и оставили одну. Наступила тишина, лишь изредка прерываемая шорохами за дверью. Это брат Даниэль пытался уснуть на полу в коридоре. Вымотанная этим сумасшедшим днём, я провалилась в чёрный колодец сна.