Верность Бога непреложна

 Статья Сергея Аверенцева.
   
    "В основе библейской традиции лежит представление о связи верности между Богом и человеком. Две стороны заключают некий союз или договор, в традиционном церковнославянском переводе — «завет», в силу которого человек принимает заповеди Бога и обещает творить на земле Его волю, а Бог охраняет и спасает человека, сообщая его земному бытию благое равновесие и благой исход. Человек, обязанный хранить верность, нарушает ее вновь и вновь; но верность Бога непреложна. Еще до христианства у древнееврейских пророков появляется предсказание о грядущем «новом завете», который будет заключен на условиях более духовного служения Богу (Книга Иеремии, гл. 31, ст. 31). «Новым заветом» назвала себя накануне рождения христианства эсхатологическая еврейская секта, тексты которой были найдены в пещерах Кумрана в Палестине. Христианство говорит об осуществлении нового единения Бога с людьми через примирительную миссию и крестную смерть Христа (ср. Евангелие от Луки, гл. 22, ст. 20: «Новый Завет в Моей крови, которая за вас проливается»). Поскольку, однако, стороны в «договоре» не равновелики, и «завет» Бога есть Его суверенное волеизъявление в сумме заповедей, христиане, в отличие от упомянутых сектантов Кумрана, стали прилагать термин «Новый Завет» не к своей общине, а к своей самой чтимой книге, из которой вычитывали новые заповеди, пришедшие на смену старым.
     Чтобы понимать  Новый Завет, необходимо знать Ветхий Завет. Канон   Ветхого Завета состоит  из памятников древнееврейской литературы примерно за  тысячелетие — от последних веков II тысячелетия до н. э. до исхода  I тысячелетия до н. э. Основной язык — древнееврейский, позднее рядом с ним появляется родственный ему арамейский. Для понимания Нового Завета особенно важны мессианские пророчества, т. е. предсказания, относящиеся к грядущему праведному царю, устроителю судеб народа Божьего, страдальцу-Спасителю, приносящему с собой обновление всего сущего. Образ этого владыки имеет исторические, т. е. политико-патриотические измерения, но перерастает их: Мессия мыслится не только как восстановитель своего народа и победитель его недругов, но и как установитель всечеловеческого примирения,распространяющегося и на мир природы (Книга Исайи, гл. 11). В-третьих, наконец, это Писания [Ketubim] — собрание текстов, относящихся к различным поэтическим и прозаическим жанрам (религиозная лирика, объединенная в сборнике Псалмов, назидательные афоризмы — Книга Притчей Соломоновых, размышления о смысле жизни — Книга Иова и Экклесиаст, и другие роды древней литературы).
     Важным моментом в предыстории Нового Завета был перевод ветхозаветного канона на греческий язык, выполненный александрийскими евреями в III–I вв. до н. э. Согласно легенде, над переводом трудились одновременно семьдесят книжников; после раздельной работы результаты были сличены и чудесным образом оказались идентичными. Поэтому перевод принято называть Септуагинтой (от латинского слова, означающего «семьдесят»); в старой отечественной научно-богословской литературе был принят термин «перевод семидесяти толковников». Греческий язык к этому времени уже был языком философской мысли; Септуагинта использует определенные возможности выражения, чуждые семитской лексике, удерживая, однако, характерные «библеизмы». Между этим переводом и рождением христианства как универсальной религии, освободившей библейскую веру от политической проблематики еврейского народа, существует глубокая связь, как между вопросом и ответом, между предпосылкой и осуществлением.
     Слово «христианство» образовано от греческого слова «Христос», представляющего собой точный перевод слова «Мессия». Христиане — это люди, поверившие в то, что иудей Иисус (Ие-шуа), выступивший с проповедью в Галилее (Северная Палестина), осужденный иудейскими ре-лигиозными властями и распятый на кресте у стен Иерусалима римскими оккупантами, и есть Мессия, обещанный пророками Спаситель.
     Об этом Спасителе христианство учит как о Богочеловеке, совместившем в личностном единстве всю полноту божественной природы и всю конкретность человеческой природы. Специфично здесь отнюдь не учение о сверхчеловеческом посреднике между небесным и земным планами бытия. Образ «полубога» известен в той или иной мере самым различным религиозно-мифологическим системам. Но в том-то и дело, что Иисус Христос — не «полубог», т. е. не промежуточное состояние полу-божественности и полу-человечности, как бы средний член пропорции, но парадокс соединения обоих начал в их неумаленной степени. Позднее христианские богословы найдут для отношения Бога и человека в богочеловечестве Христа формулу: «неслиянно и нераздельно». Эта формула дает универсальную для христианства модель отношений божественного и человеческого, духовного и предметного. В свое время греческая философия разработала учение о «не-страдательности» божественного начала, которой в этике соответствовал идеал «атараксии», т. е. абсолютной невозмутимости.
      Христианство, ознакомясь с этой концепцией эллинского идеализма, приняло ее; но для него божественная «нестрадательность» предстает «неслиянно и нераздельно» со страданиями Христа на кресте. Божественная слава Христа реальна не где-то над его человеческим унижением, но внутри этого унижения, в самом его средоточии. Поэтому наиболее общая форма христианского мышления и восприятия, живая и в новозаветных текстах, и в православной иконе, и в строках Данте, есть символ, не смешивающий вещь и смысл, как в языческом мифе, но и не разводящий их, а дающий то и другое «неслиянно и нераздельно».
      Четырьмя повествованиями о жизни, учении, смерти и воскресении Иисуса Христа открывается канон Нового Завета. Повествования эти называются Евангелиями. Каждое Евангелие — не только рассказ, но и прежде всего «весть», не только жизнеописание Иисуса Христа, но и прежде всего проповедь о Богочеловеке.Как Мессия древних пророчеств, Иисус — наследник династии израильско-иудейского царя Давида, царствовавшего за тысячелетие до евангельских времен, в X в. до н. э. Поскольку христианская вера настаивает на том, что земного отца у Иисуса не было (см. ниже), можно было бы ожидать, что к Давиду будет возведено родословие Девы Марии, матери Иисуса. Однако это не так: обе генеалогии, которые даны в каноническом корпусе (Евангелие от Матфея, гл. 1, ст. 1–16; Евангелие от Луки, гл. 3, ст. 23–38) — это генеалогии Иосифа, номинального супруга Марии. С точки зрения древнего человека сакрально-юридическое отцовство в некотором смысле важнее физического. Через Иосифа, законного главу «Святого Семейства», Иисус усыновлен тысячелетним царственным родом.
      Рождение Иисуса предсказано архангелом Гавриилом, явившимся Деве Марии в галилейском городке Назарете (Евангелие от Луки, гл.1, ст. 26–38) и возвестившим, что у нее должен ро-диться сын без разрушения ее девственности, который будет чудесно зачат по действию Духа Святого; эту же тайну ангел, не называемый по имени, открывает Иосифу, явившись ему во сне (Евангелие от Матфея, гл. 1, ст. 20–23). По ветхозаветным пророчествам, мессианский Царь должен родиться на земле Иудеи (Южная Палестина), в Вифлееме, овеянном легендами и связанном с именем Давида: между тем Дева Мария и Иосиф проживают в Назарете, вошедшем в пословицу своей незначительностью (Евангелие от Иоанна, гл. 1,ст.46), далеко на север от Вифлеема. Пред-начертанной свыше причиной, побудившей их отправиться в Вифлеем, оказывается объявленная римскими оккупационными властями перепись населения, по правилам которой каждый должен был записаться по месту исконного проживания своего рода (Евангелие от Луки, гл. 2 ст. 1–5). Там, в Вифлееме, и рождается Иисус — в хлеву, «потому что не было им места в гостинице» (там же, гл. 2, ст.7).
      По древнему преданию, отраженному в памятниках изобразительного искусства, хлев этот был устроен в пещере. Поклониться новорожденному приходят пастухи, побужденные к этому славословящими ангелами (там же, гл. 2, ст. 8–20) и «волхвы», т. е. мудрецы-звездочеты из какой-то восточной страны, то ли Месопотамии, то ли Аравии (Евангелие от Матфея, гл. 2, ст. 1–11). По прошествии восьми дней младенец подвергнут иудейскому обряду обрезания и получает имя, означающее «Господь — спасение»; на сороковой день он как первородный сын по ветхозаветному закону принесен в Иерусалимский храм для ритуального посвящения Богу, где узнан престарелым Симеоном Богоприимцем, всю жизнь ожидавшим и дождавшимся Мессии (Евангелие от Луки, гл. 2, ст. 22–23). Начальные слова монолога Симеона по-церковнославянски «Ныне отпущаеши» стали крылатой формулой утоления чаяний, после которого можно умереть радостно. Между тем Ирод I «Великий», царствовавший над Иудеей в 40–4 гг. до н. э., из-за своего сомнительного происхождения смертельно боявшийся любой угрозы для своей власти, встревожен слышанным от «волхвов» и распоряжается перебить в Вифлееме всех младенцев до двух лет включительно; спасая Иисуса, Дева Мария и Иосиф бегут с ним в Египет, где остаются до смерти Ирода (Евангелие от Матфея, гл. 2, ст. 13–21).
      Годы, проведенные затем в Назарете, окружены безвестностью; сообщается, впрочем, что отрок Иисус выучивается ремеслу плотника, которое практиковал Иосиф (Евангелие от Марка, гл. 6, ст.3) По достижении Иисусом двенадцатилетнего возраста, т. е., по-видимому, религиозного совершеннолетия (прикрепленного в позднейшем иудаизме к тринадцати годам), семья совершает паломничество в Иерусалим на пасху; во время этого паломничества отрок исчезает. Его находят в храме «посреди учителей, слушающего их и спрашивающего их»; сказано, что книжники, с которыми он говорил, «дивились разуму и ответам Его». На укоризны матери Иисус отвечает: «Или вы не знали, что Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему?» (Евангелие от Луки, гл. 2, ст. 42–49). Так первый раз вступают две ключевые евангельские темы: во-первых, присущее Иисусу сыновне-интимное отношение к Богу как Отцу; во-вторых, болезненная коллизия между родовыми связями и духовным призванием, которое должно быть понято как абсолютная ценность и безоговорочно поставлено превыше всего иного.
Евангельские повествования дают понятие о каких-то конфликтах Иисуса с родичами, которые «не веровали в Него» (Евангелие от Иоанна, гл. 7, ст. 5) и даже «пошли наложить на Него руки, ибо говорили, что Он вышел из себя» (Евангелие от Марка, гл. 3, от. 21); о холодном отношении земляков (там же, гл. 6, ст. 1–6).Снова и снова — отчужденность со стороны своих; общая перспектива Евангелий повторяет эту модель в большем масштабе как отвержение собственным народом (Ср. Евангелие от Иоанна, гл. 1, ст. 11). Эта мука входит в подвиг расширения любви до таких пределов, когда уже нет деления на своих и чужих.
Перед выходом на проповедь, сразу после крещения, принятого от Иоанна Крестителя, Иисус уходит в пустыню на сорок дней (срок поста ниневитян в ветхозаветном рассказе об Ионе, число лет, проведенных евреями с Моисеем в пустыне) Он должен в полном уединении и воздержании от пищи выдержать духовный поединок с дьяволом (Евангелие от Матфея, гл. 4, ст. 1–11; от Луки, гл. 4, ст. 1–13). Как в традиционном эпическом или сказочном поединке, Иисус побеждает Своего антагониста троекратно, отклоняя предложения чудом превратить камни в хлебы, чтобы утолить многодневный голод, броситься с кровли притвора Иерусалимского храма, чтобы в воздухе быть поддержанным ангелами и этим зримо доказать Свое богосыновство, наконец, поклониться дьяволу, чтобы получить от него «все царства мира и славу их». «В этих трех вопросах,— говорит Христу Великий Инквизитор у Достоевского,— как бы совокуплена в одно целое и предсказана вся дальнейшая история человеческая и явлены три образа, в которых сойдутся все неразрешимые исторические противоречия человеческой природы на всей земле».
      Лишь после такого испытания Иисус выступает с возвещением мессианского времени: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» (Евангелие от Матфея, гл. 4, ст. 17). Словосочетание «Царство Небесное» нуждается в разъяснении. Пусть оно не вызывает мысли об «Эмпиреях», о каком-то особом мистическом пространстве; это не место, а состояние всего сущего. Свой нравственный и духовный, но также социальный, более того, космологический идеал ранние христиане (как и современные им иудеи) обозначали словосочетанием «Царство Божие»; это, как выражается один современный интерпретатор, «абсолютное будущее» — когда Бог непосредственно вмешается в жизнь мира и упразднит беззаконную тиранию зла, от римской оккупации в Палестине до засилья нравственных недугов в человеческом сердце. Здесь перед нами поистине ключевое слово Евангелий.
      Однако благоговейный трепет побуждал иудеев избегать слова «Бог», заменяя его описательными выражениями,например, «Имя», «Сила», «Небеса».Так из «Царства Божия» получилось «Царство Небес», в традиционном русском переводе — «Царство Небесное». При начале проповеди возраст Иисуса приблизительно определяется в тридцать лет (Евангелие от Луки, гл. 3, ст. 23)символический возраст полноты, зрелости. В Ветхом Завете это возраст, когда Иосиф Прекрасный предстает перед фараоном, а Давид становится царем.
      Призвав первых учеников из числа рыбаков «моря Галилейского» (Тивериадского или Геннисаретского озера, озера Киннерет), Иисус ходит с ними по Палестине, проповедуя и творя чудеса. Первое чудо связано с Каной Галилейской: когда на свадебном пиру не хватило вина, Иисус по просьбе Девы Марии претворяет воду в вино; характерен контраст между прозаической житейской нуждой — и символикой мессианского пиршества. Следуют другие чудеса: чаще всего это исцеление душевно и телесно недужных, но также хождение по воде и укрощение бури, насыщение пяти тысяч пятью (или семью) хлебами; как увенчание всего — преображение перед теми же тремя учениками, которые будут свидетелями Моления о чаше, и, наконец, воскрешение мертвых — дочери Иаира, и, главное, Лазаря. Важно, что Новый Завет понимает чудо как знак, «знамение», содержательное возвещение, обращенное к человеку. Чудо, истолкованное так, входит в состав идеи Откровения. Если за дьяволом и его посланцами признается способность переступать в своих действиях пределы природного, то эта способность расценивается как лживая подделка исходящего от Бога чудотворства; поскольку чудо — это символическая форма откровения, любое чудесное действие, не несущее такого смысла, должно быть оценено как пустое лжечудо, шелуха без своего зерна, и в этом смысле не столько чудо — критерий откровения, сколько откровение — критерий чуда. Не «доказывая» истинность откровения, а лишь удостоверяя его, как жест удостоверяет слова, чудо предполагает подтверждаемую им веру уже наличной и творится «по вере» просящего о нем.
     Философы Нового времени, начиная со Спинозы, критиковали идею чуда, апеллируя от единичности ко всеобщности: даже если мы поверим, что Христос исцелил данного слепорожденного, то ведь явление слепоты сохранило свое место в бытии, всеобщий закон которого остался неотмененным. Получается, что Бог нарушает логику им же созданного миропорядка, чтобы здесь и сейчас помочь конкретно-единичному человеку, в то время как всеобщий закон, по которому люди страдают всегда и везде, остается в силе. Как грубовато выразился Гегель, «выпили гости на свадьбе в Кане Галилейской больше или меньше вина, совершенно безразлично». Легко увидеть, что критика эта основана на игнорировании характера евангельского чуда как «знамения». Хотя цель и результат исцелений Иисуса Христа представляется прежде всего как здоровье исцеленных, но по своему смыслу он к этому не сводится: самый жест исцеления — не только милость, оказанная немногим, но ободряющий знак, поданный всем.
Постоянный, вновь и вновь возвращающийся мотив — столкновения Иисуса с иудейскими  ортодоксами из числа господствующих религиозных групп фарисеев и саддукеев, вызванные тем, что Иисус систематически нарушает формальные запреты иудейской религиозной практики (например, исцеляет в субботу, когда нельзя осуществлять какую-либо деятельность), утверждает свое право прощать людям их грехи (признаваемое лишь за Богом), поддерживает «оскверняющее» общение с отверженными грешниками.
      Многочисленные изречения Иисуса утверждают самоотверженную готовность к отказу от всех выгод и преимуществ в качестве решающего критерия духовной жизни. Так называемая Нагорная проповедь (Евангелие от Матфея, гл. 5–7) начинается восклицанием, которое можно было бы приблизительно передать: «блаженны добровольно нищие», или «блаженны нищие по велению своего духа» (такой перевод подтверждается как древними толкованиями, так и наблюдениями над семантикой текстов Кумрана, между тем как традиционная передача «нищие духом» обычно ведет к недоразумениям). С неожиданной суровостью осуждена забота о завтрашнем дне, воля к обеспеченному, обставленному гарантиями благополучию. Сам Иисус — тоже «добровольно нищий»: «лисицы имеют норы, и птицы небесные — гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить главу» (Евангелие от Матфея, гл. 8, ст. 20).
Как учитель своей аудитории Иисус в кругу иудейских понятий воспринимается, как «рабби» (в русском переводе — «равви»); так к нему и обращаются. Однако это рабби особого рода, не принадлежащий ни к какой школе (Евангелие от Иоанна, гл. 7, ст. 15) и к тому же привыкший говорить, «как власть имеющий, а не как книжники и фарисеи» (Евангелие от Матфея, гл. 7, ст. 29; от Марка, гл. 1, ст. 22). Евангелия постоянно показывают Иисуса именно учащим. Он выступает в синагогах, в притворах Иерусалимского храма — нормальная обстановка деятельности религиозного наставника. Другие «учители во Израиле» диспутируют с Иисусом как со своим коллегой или конкурентом (Евангелие от Матфея, гл. 22, ст. 23–45). Но суть и тон его речей исключительны. «Никогда человек не говорил так, как этот Человек» (Евангелие от Иоанна, гл. 7, ст. 46). Слушающий поставлен перед радикальным выбором: он должен либо уверовать, либо стать врагом. Отсюда неизбежность страшного конца.
      В дни перед пасхой, главным иудейским праздником, Иисус приближается к Иерусалиму, торжественно въезжает в этот город на ослице (символ кротости и миролюбия в противоположность боевому коню), принимает приветствия от народной толпы, обращающейся к нему с ритуальными возгласами как к мессианскому царю, и властно изгоняет из помещений Иерусалимского храма менял и торговцев жертвенными животными (Евангелия от Матфея, гл. 21, ст. 1–13; от Марка, гл. 11, ст. 1–11 и 15–17; от Луки, гл. 19, ст. 28–46; от Иоанна, гл. 12, ст. 12–19). Обеспокоенные всем этим, иудейские старейшины, составлявшие религиозно-административную и судебную коллегию (греч. синедрион, евр. санхедрин), решают предать Иисуса суду как нарушителя обрядовых установлений и народного вождя, могущего навлечь гнев римлян; поскольку в оккупированной Иудее синедрион не имел полномочий приговаривать к лишению жизни, суд должен был завершиться выдачей на казнь римским властям. Между тем Иисус тайно справляет ритуальную трапезу, по-видимому, пасхальную, в кругу своих учеников (т. н. Тайная Вечеря), во время которой предсказывает, что один из учеников предаст его, а затем подает ученикам хлеб и вино, мистически претворяя их в своё тело и кровь — прообраз христианской Евхаристии, совершаемой за каждой литургией (Евангелие от Матфея, гл. 26, ст. 20–29; от Марка, гл. 14, ст. 18–25; от Луки, гл. 22, ст. 8–38).
     Уподобление Христа закланному и вкушаемому пасхальному агнцу (ягненку) постоянно встречается в христианской литературе, начиная с Нового Завета: «Достоин Агнец закланный принять силу...» (Откровение Иоанна Богослова, гл. 5, ст. 12). Ночь Иисус проводит с учениками в Гефсиманском саду на Масличной горе к востоку от Иерусалима, «ужасается и тоскует», предвидя неизбежное, просит троих самых избранных апостолов (тех самых, что были свидетелями Преображения) бодрствовать вместе со своим Учителем, и в молитве к Богу отказывается от своей воли (Моление о чаше); напряжение его духа доходит до кровавого пота (Евангелие от Луки, гл. 22, ст. 42–44 и др.). Приходят вооруженные пособники иудейских старейшин, которых ведет предатель — Иуда Искариот; чтобы в полумраке удобнее было разобраться, кто должен быть схвачен, он подходит к Учителю и целует его (Евангелие от Матфея, гл. 26, ст. 47–50; от Марка, гл. 14, ст. 43–45; от Луки, гл. 22, ст. 47–48). Надо отметить два момента. Во-первых, страшное дело Иуды предстает вне всяких психологических мотивировок, как загадка (корыстолюбие предателя, упоминаемое Евангелием от Иоанна, — отнюдь не сущность его выбора, а скорее щель, делающая его душу доступной внушениям дьявола). Во-вторых, предательство Иуды предвосхищает появление в последние времена мира Антихриста; недаром одно и то же словосочетание «сын погибели» применяется в корпусе Нового Завета и к Иуде (Евангелие от Иоанна, гл. 17, ст. 12), и к Антихристу (II Послание апостола Павла к фессалоникийцам, гл. 2, ст. 3)Следует суд синедриона, на котором Иисус подтверждает свое мессианское достоинство (Евангелие от Марка, гл. 14, ст. 61—62), за что ему выносят (предварительный) смертный приговор. Ранним утром Иисуса отводят к римскому чиновнику Понтию Пилату для подтверждения приговора. Однако римлянин не прочь спасти необычного обвиняемого и предпринимает для этого некоторые действия — правда, нерешительные и непоследовательные. Иисуса ждет участь бесправных — бичевание и затем распятие на кресте, а в промежутке между тем и другим — издевательства римских легионеров, делающих из узника шутовского царя (Евангелие от Матфея, гл. 27, ст. 27–30; от Марка, гл. 15, ст. 16–20; от Иоанна, гл. 19, ст. 2–3). От наркотического напитка, предложенного ему перед казнью по иудейскому обычаю и притупляющего чувствительность к боли, он отказывается (Евангелие от Марка, гл. 15, ст. 23). Его распинают между двумя разбойниками, из которых один издевается над ним, а другой признает свою вину и невиновность Иисуса (Благоразумный Разбойник); ему Иисус обещает: «сегодня же будешь со мною в раю» (Евангелие от Луки, гл. 23, ст. 43). Он поручает Деву Марию заботам усыновляемого ею любимого ученика Иоанна Богослова (Евангелие от Иоанна, гл. 19, ст. 25—27), читает (по-арамейски) стих скорбного и в то же время проникнутого мессианскими мотивами псалма ХХI/ХХII «Боже мой! Боже мой! для чего Ты Меня оставил?» (Евангелие от Марка, гл. 15, ст. 34) и умирает. Его смерть сопровождается знамениями: солнце затмевается, в Иерусалимском храме сама собой раздирается завеса, как раздирали одежды в знак скорби, происходит землетрясение. Тело Иисуса выдано друзьям по ходатайству высокопоставленного сторонника и спешно похоронено в каменном саркофаге, в пещере, заваленной камнем; наступает пасхальная суббота, когда иудею строго возбраняются какие бы то ни было занятия.
     И вот по истечении субботы женщины спешат доделать все, что было недоделано в спешке: еще раз омыть тело Учителя и умастить Его благовониями. Однако они не находят тела: саркофаг пуст, в нем лежат только погребальные пелены. Ангел или ангелы в блистающих одеждах возвещают им, что Христос воскрес. Явления Воскресшего отличаются особым характером. Его не сразу узнают: Мария Магдалина принимает Его за садовника (Евангелие от Иоанна, гл. 20, ст. 15), у учеников, долго беседовавших с ним по дороге в Эммаус, «открываются глаза» лишь перед тем, как Он делается невидимым (Евангелие от Луки, гл. 24, ст. 31). Демонстрируя свою реальную телесность, Он вкушает пищу на глазах учеников и дает Фоме осязать раны от гвоздей и копья, однако Его тело способно проходить скзозь запертые двери...Таков вкратце рассказ об Иисусе Христе, варьируемый в четырех Евангелиях. Из всех ясно одно: ГОСПОДЬ пришёл, чтобы спасти нас!"

И по сему:
Не бойтесь, не унывайте, не ропщите, христиане, яко с нами Бог!
Замолкните, мятежные думы, яко с нами Бог!
Не унывай падший человек, ибо для тебя то и пришел Сын Божий!
Тебе то Он и говорит:  "Изглажу беззакония твои, как туман, и грехи твои как облако! Обратись ко Мне, ибо Я искупил тебя (Ис. 44, 22).
Не скорбите и не унывайте, изгнанники рая, ибо  говорит Господь:
"От власти ада Я искуплю вас, от смерти избавлю вас" (Ос. 13, 14)
 То, что потеряно через свободу Адама, то сторицею возвратится нам Христом.
 Остается только вступить в союз со Христом, признать Его любовь и Жертву. Кто соединился со Христом, тот уже здесь на земле — среди скорбей, среди смертей, среди гонений, среди жестоких войн — чувствует в себе мир Христов, тот мир о котором Христос говорил верующим: Мир оставляю вам, мир Мой даю вам, не так как мир — Я даю вам. И верующий христианин опытно знает, что эти слова — святая истина, и с ангельской радостью поет рождественскую песнь: Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение!
"Имеющий уши, да услышит!"
 


Рецензии
"Имеющий уши, да услышит!"

Сергей Лунёв   22.08.2017 13:48     Заявить о нарушении
Да, Сергей!Именно так.

Нина Богдан   22.08.2017 14:47   Заявить о нарушении