Волки

 

   Отличный денек наметился с утра. Безветренно, после вчерашнего снегопада на степь смотреть глазам больно. Солнце слепит, снег слепит. Мороза нет, градусов двадцать, не больше. Вышел на улицу, увидел, что дядя Саша разгребает сено и перекидывает его в загон хурды – ослабленных овец. Толя Аникьев угнал отару, сам на своем Рыжике плетется следом. Тишина такая, что нарушать не хочется. А степь! Никак не пойму чем она притягивает и очаровывает. Ну ладно летом и осенью - разноцветье. Но сейчас-то сплошная однообразная белизна. А глаз не оторвать. Завораживает, как и тишина. Или как костер в кромешной тьме.

- Дядя Саша, ты почему меня не разбудил?
- Да чо, паря, нужды нет покудова. Сам встал рано, баран сгонял на воду, Толян их подхватил и погнал. Иди, чаюй, потом приходи, я трех пообещал к вечеру на склад отвезти, зарежешь.

   После завтрака вышел на крыльцо, окинул степь взглядом. Она была бескрайней, лишь вдали, откуда поднималось солнце, начинались перелески. Беспричинная радость переполняла, хотелось что-то совершить, сила рвалась наружу. Сейчас бы на коня и в лес с собаками, ружьем. Под лесом сугробы еще без наста, на свежем снегу косули от собак уйти не могут, проваливаются. Легкая добыча. Надо отпроситься.
   Когда на смене старшим дядя Саша, мы с Толькой чувствуем себя свободно. Он не кричит почем зря. С ним, и работа сделана и время свободное остается, вечером для книжек, днем для охоты,. Утром сам встанет, по-темну коней сгоняет на водопой, потом отару. Проснешься, в домике тепло, чай уже на печи ждет, сало порезано, а то и мясо успеет пожарить. 
   Его напарники сначала нас поднимают, чтоб дров принесли, с конями и отарой отправляют, а сами печь топят, чай кипятят. Потом отару выгоняют на выпас, мы в это время уборкой загонов и кормежкой хурды и коней занимаемся. Потом обед готовим, сено возим и разные хозяйственные дела. Весь день в суете, едва успеваем. К вечеру хочется от этой беготни, не дожидаясь ужина, упасть.
   А с дядей Сашей делаем эту же работу, а как-то весело и споро, никто под руку не кричит, усталости не ощущаем и вечером иногда в село на танцы отпускает.  Мне танцы пока так, в сторонке постоять. А Толька на два года старше, шестнадцать скоро и усы уже заметны. За ним девчата бегают, скандалят из-за него, сам видел. А что? Высокий, красивый. Только смирный уж слишком. Иногда мне приходится за него вступаться, когда чужие парни пристают. Правда, он смирный пока меня не трогают.

- Дядя Саша иди, завтракай, я коням накидаю и почищу у них. А потом можно в лес с собаками сбегать? Баран вечером зарежу, к твоему отъезду успею разделать. Охота с утра по свежему снегу, пока следов нет, побегать.
- Ты, паря, пошто шебуршишься? Угомону никакого нет. Не зря на тебя Гоха жалуется, на месте не сидишь, адали шилья натыканы.
- Да это он на ходу спит, и ему все мешают. Ты вот его ровня, такой же старый, тридцать пять уже, а не спишь на коне. У него отара в одну сторону идет, а он в другую едет. Свистнешь или стрельнешь, конь прыгнет, он с седла чуть не валится. Весело. Кто ему виноват?
- Ладно, коням набросай сена, Чалого и Гнедого запряги в мажару, я поеду в падь сена из большого зарода нашиньгаю. Ох, и неподъемное оно после стогомета! Сам часа два побегай и подъезжай туда, мне поможешь. Вилы для тебя захвачу.

   Были сборы недолги. На стене ружья на выбор. Я взял свой дробовик 32-го калибра. Заряд в нем небольшой, зато бьет хлестко, кучно, а по дальности ему равных нет. Патроны картечью сам с вечера снаряжал. На зверя милое дело! Конечно, не берданка и трехлинейка, но, то оружие не для нас. Их владельцы в лесу прячут. Про них все знают, но никто не видел. Да меня и свое ружье еще не подводило, не раз испытано. Козы и лисицы на нашем с ним  счету несколько раз отметились. Потому и отпускают на охоту, что удача сопутствует. Толя вон не охотится, а нас с Пронькой хлебом не корми.
   Свистнул своего Батыра, но завидев ружье, увязалась вся свора. В основном это были волкодавы. Для охоты подходили мой Батыр и Жулик Гани Миронова, пес очень похожий на волка, только размерами поменьше. С ним не всегда удобно из-за своенравного характера. Если Батыр идет за дичью, не упуская ее из виду ни при каких обстоятельствах, то Жулик в любой момент может сойти с дистанции. Для него главным объектом являются волки, и поэтому он сворачивает даже на старый волчий след и уходит. Иногда возвращается на следующий день, часто с располосованной шкурой. К пяти годам на нем живого места нет. Кроме них два огромных матерых пса, тяжелых на ногу. Через два-три километра они отстанут и вернутся. И, не уступающий им в размерах, годовалый Тарзан. В деле он себя еще не проявил, не было случая, но чабаны возлагали на него надежды. Несмотря на молодость, был задирист и первым бросался на чужих собак, обращая их в бегство.
   Как и ожидалось, к лесу я подъехал с Батыром и Жуликом. Волкодавы вернулись домой. Собаки сразу кинулись в кусты и кого-то погнали. Сколько я их не кричал, толку не было. Заехал на закрайку леса, пошумел, но под рыхлым снегом прятались коряги, ветки, конь запинался, прядал ушами и косился на каждый куст. Как только отпустил поводья, он сразу стал выбираться из леса, поближе к родным просторам. Степная стихия ему привычнее. Он предпочитает по сопкам скакать, лишь бы было открытое пространство. Выехал, подождал собак. Даже лая их слышно не было.  Через полчаса прибежал Батыр, за ним Жулик. Морды собак в крови, вид довольный, но виноватый. Скорее всего, загнали и сожрали зайца, охотнички. Крупной дичью они бы долго насыщались. Понимая, что второй заход делать бесполезно, всю живность собаки уже распугали, я поехал домой, на отару.


   Когда выехал на пригорок, передо мной открылась как на ладони степная панорама. Отара разбрелась километрах в трех с половиной от меня, справа стояли копны сена, куда овец не подпускали. Пастуха не было видно, но из-за одной из копен временами выходила лошадь. Толя, конечно, прилег на сено , пригрелся на солнышке и уснул, он это любит. Вдруг слева на пригорке я увидел пять волков, которые растягивались цепью по направлению к отаре. Дальнейшие действия стремительно разворачивались на моих глазах. Один волк остался стоять на пригорке, держа в поле зрения всю картину, остальные спустились к отаре. Два остались на середине расстояния между отарой и дозорным волком. Оставшиеся два стали обходить отару. Это была классическая охота загоном. Пока я опомнился, загонщики успели обойти отару и пугнуть ее в сторону номерных, на ходу догоняя овец. Пока я вскинул ружье, чтобы выстрелом отпугнуть налетчиков, волки уже драли отару с двух сторон. Овцы метались, но их везде настигала молниеносная серая смерть. Лишь когда со стоянки сорвались волкодавы и я со своей командой приблизился километра на полтора, дозорный волк коротко не то взвыл, не то рявкнул и вся стая оторвавшись от добычи стала уходить в сторону леса, обходя меня слева. Собаки сразу пошли за волками, я тоже кинулся за ними, но обернувшись, увидел, что дядя Саша скачет верхом на выпряженном Чалом и машет мне рукой, подзывая к себе. Я справился с азартом и поскакал к нему. Он спросил с собой ли у меня нож.

- Не до охоты сейчас. Надо быстро кровь спускать, чтоб мясо не пропало.

   Ругая Толяна на чем свет стоит, приказал ловить тронутых волками овец и резать. Те блеяли и разбегались, за некоторыми волочились кишки. Побросали коней, стали ловить пострадавших. Иногда приходилось наступать на кишки, они отрывались, овца продолжала убегать. Нужно было немедленно их прирезать, чтобы спасти мясо.
   Собаки ушли за стаей, только Тарзан крутился возле нас, зная, что сейчас ему достанутся вкусные потроха. Дядя Саша пробегая мимо моего ружья, схватил его, переломил, убедился, что заряжено и с одной руки, не целясь, бахнул Тарзану между глаз. Тот взвизгнул и упал, скребя лапами по снегу. Все это не отрываясь от основного занятия:

- С этой собаки толку не будет. Только корм ведрами переводить.

    На снегу лежало тринадцать туш. Это то, что волки успели за пару минут на наших глазах.
   Толька поехал за ножами для разделки туш, пока не замерзли, а мы обходили отару, внимательно приглядываясь, не упустили ли какого подранка.  У всех овец был вырван правый бок сверху возле тазобедренного сустава. Дядя Саша сказал, что в этой семье почерк такой, некоторые могут за горло хватать, это как мать щенков научит.
   Я заметил на спине одной матки следы крови. Дядя Саша приказал ее зарезать. Я попытался возражать. Если у всех был вырван кусок мяса, у некоторых выпущены кишки, то у этой просто прокушена шкура.

- А ты посмотри, когда шкуру снимать будешь, что под этим укусом делается.   

Действительно, под прокушенной шкурой, где не было даже открытой раны, непостижимым образом был вырван кусок мяса.

- Как это?
- А черт его знает, я давно заметил, что если волк зубом коснулся, хоть скотину, хоть зверя, им уж не жить.
- А как же Жулик? Он весь покусанный.
- Дак он сам адали волк.

   Через час вернулись собаки, помахивая хвостами приступили к трапезе. Кишки валялись возле каждой разделанной овцы. Пир предстоял нешуточный. Еще и лисицам на ночь останется.
 Еще через час освежеванные туши были развешаны на балках сарая для замерзания, так их удобнее транспортировать. Шкуры висели снаружи на загородках.
   Когда закончили все дневные работы и загнали овец в кошару, я привязал всех собак, чтоб не пострадали и поехал расставлять капканы на лисиц на место бойни. На свободе остался один Батыр, он попадал недавно в капкан и теперь обходил их десятой дорогой.
    Вернулся когда уже стемнело. По всей степи разносился запах бухулера и жареной свежатины. Значит у нас тоже пир.
   После ужина закурили. Молчавший до этого дядя Саша по привычке пожурил нас за табак, сам он не курил.

- Ну что, ребятки. Наработали мы сегодня. Каждый по месячной зарплате. Спасибо тебе, Толян, вздремнул ты не даром.
 
  Рано утром Батыр поднял всех лаем, оповестившим, что наши труды зря не пропали. Подъехав к капканам я увидел крупную лисицу пытающуюся в ярости разгрызть капкан, зажавший переднюю лапу. Пасть ее была в крови, десны и зубы повреждены.
   Батыр ждал команды, готовый кинуться на добычу. Если разрешить, от шкуры ничего не оставит. Стрелять нельзя по двум причинам:  кошара рядом, овцы кинутся от испуга и передавят друг друга. Однажды у соседей такое было, ночью погибло пятьдесят семь голов. Причину не установили, но ясно было, что кто-то напугал. Вторая причина в том, что дырявить шкуру не хотелось – сорт снижается. Со стороны стоянки раздался свист старшего. Дело не ждёт, не до сантиментов, пришлось завершать прикладом.