Zoom. Глава 3

Друзья детства

Когда-то лучший друг детства Буду!, Студень, сказал мне: «За что тебя люблю и уважаю, что ты ни в чем и никогда корысти и выгоды не ищешь в дружбе». Мне на это сразу вспомнились слова песни М. Бернеса: «Мне известна давно бескорыстная дружба мужская».

Даже какая -то определенная предоставленная мне после окончания учебы власть в моих должностных полномочиях и открывшиеся передо мной служебные перспективы, при получении престижного места, не позволяла мне «почивать на лаврах». Я всегда работал вместе со всеми, и не чурался никогда «черной работы» –открывая и откупоривая самую тяжелую работу, «все личным примером». Будучи «играющим тренером», начальником, совмещая роли руководителя и рядового исполнителя, будучи дисциплинированным функционером системы, я был идеальным исполнителем, которого только можно представить и пожелать, который совмещает административные функции с творческим началом, включаясь во все, самолично впрягаясь и врубаясь в бег, гон и работу, а не просто организует процесс и контролирует его исполнение, «покуривая бамбук».

Почему  выбор цехового руководства пал на меня? Ведь у меня на лице не написано лидерства. Но в первый же день моего пребывания в лагере, на самый сложный и ответственный объект столовой, с количеством в три тысячи довольствующихся людей, «бросили под каток», назначив «старшим мойки» именно меня, простого деревенского парня. На самый провальный и критичный объект, на «расстрельную должность», мне дали в подчинение десятерых горожан, естественно, из непростых семей. Так что желание руководить и управлять отнюдь не постигалось одной моей волей и желанием покомандовать, да и не вопреки ей - просто так складывались жизненные обстоятельства, или у начальствующих лиц на меня безошибочно работала интуиция и «чуйка». И я принимал на себя все- ответственность и одновременную тяжесть этого бремени, впрягаясь также в эту «лямку», разделяя с подчиненными тяжесть усердного труда и радость быть полезным, востребованным и нужным. В этом моем первом дежурстве по столовой нужно было добиться, чтобы все горожане, которые, может, дома и никогда посуду –то, толком, не мыли, взялись за тряпки, чтобы отмыть до блеска грязные бачки и чайники. Они видели, как  я, будучи старшим, не зазнавшись, трудился «в поте лица своего», (когда перед глазами у меня, без шуток, была картина «Ленин на субботнике»), и сами прежние «отрицалова» принимались за «непрестижную»  физическую работу. Поэтому «идеал власти» я до сих пор вижу в том, что даже в «вертикали власти», тяжелая ноша несется всеми и сразу, потому что всем, без исключения, трудно, а  разделение и излишняя дистанция  в самый ответственный и критичный момент ухудшают понимание и разобщают слаженное взаимодействие. Любой начальник должен быть в плотном контакте с подчиненным, работать в едином ритме и порыве, ни в коем случае не противопоставляя себя черновой и низовой работе, которая дистанцией, по мере остроты ситуации и кризиса, прорастает во вражду и усугубляют производственный конфликт, и тем сильнее пропасть. «Для мастера роднее и ближе подчиненного нет». Люди всегда меня слушались без принуждения, санкций, ругани и демонстративного устыжения, и тогда, и в последующем. Потому что знаю цену каждому лопнутому мозолю, и как солен рабочий пот, как тяжело усилие над собой, и чего стоит заставить себя его сделать, когда тебя отвлекает куча личных тягот, заморочек и раздумий, ведь мало кто может разделить личное от работы, и увлечься рабочим процессом настолько, чтобы «уйти в него с головой». Такой же корысти и выгоды я не искал ни в наших отношениях, ни в нашей дружбе, не ставил ни за основную, ни за косвенную и побочную цель.

Помню, как старшей сестре Студня, «по случаю» ко дню рождения, я невообразимо долго из всего мной написанных сочинений, а потом уже и напечатанных в цифровом формате, выбирал стих, чтобы подписать ей поздравительную открытку, и начал его одним из стихов, никому не посвященных прежде- потому, что не хотел бы, чтобы женщины видели или читали когда- нибудь одни и те же стихи, посвященные им и кому -то еще одновременно, как «дежурные». Как и в самом творчестве, в этом индивидуальном, оригинальном посвящении, уникальном контенте одному адресату, как ни в чем другом, мне хотелось демонстрировать честность, транспарентность, открытость, прозрачность, даже если адресат мне неизвестен, анониму, когда ты посвящаешь заочной знакомой, которую и в глаза не видел. Когда я прежде писал любовную лирику, я определил для себя, что она каждый стих обязательно будет именным и посвящаться определенной женщине. Так и вышло, что, когда я в «Абсолюте» стал формировать циклы «Огонь», любовь была представлена разделом- «МСОЛ»-«Мириады строк о любви»- и из этого цикла ряд стихов был посвящен именно Первой. Потом будут и другие посвящения: Рыжей, Русой и другим девушкам. Про Городскую я конкретно не укажу, поименовав подраздел скомкано и суетливо, стесняясь своего чувства- «Мое лето’99», как будто до настоящего времени я боюсь его выразить, «кастрировав» по прошествии восемнадцати (!) (страшно подумать!) лет, написанные стихотворения, вырвав из них знаковые, жирные  и смачные  куски, может быть только мне и ей доступные для понимания из-за ассоциативного ряда. В них, в этих моих концанных стихах, сгустках-малых формах, переиначив все, как будто пытаюсь замести, зашифровать, запутать следы, самого себя втиснуть в какие- то каноны и рамки, коверкая факты в переходы на эзопов язык в том, что мне непривычно прятать, как запретное и постыдное. Зная заранее, заведомо, что на ней эти стихи уж точно никак не отразятся, на ее детях, личной жизни, благополучии, сытом спокойствии и мире ее семьи- все равно не хочешь ничего портить, и продолжаешь упорно и усиленно и стыдливо, зашуганно ныкать, когда это никому не нужно и не интересно, и не тянет ни на какой компромат.

Мой стих начинался «Погребенные мутным блеском/ Стекла Богемы шампанским залитые»-вторая строфа уже никого не интересовала- потому что слово первое –«погребенные» било «точно в цель» и создавало эффект взорвавшейся бомбы- просто «супер» -фейковость, провокации, отталкивающее впечатление, вызывающее только отторжение. Потом мы долго еще смеялись над этой хохмой. Но это было так на самом деле- коряво, топорно, грубо вместо причесанных и прилизанных мыслей и избитых фраз. И сюда, как и в сам тот одиозный текст, нет желания что-то ввернуть или исправить- потому что это жизнь –с ее идиотскими, и иногда мало понятными поступками, ходами и мелкими просчетами и ошибками, комична априори, и к ней невозможно относиться без самоиронии. Это и есть твоя жизнь, и она дорога и значима тем, что досталась именно тебе, а никому другому,  и именно в этом ее и ценность и преимущество, value.

Я помню, как когда Тетю избрали председателем ТСЖ Буду! с упоением рассказывал, какие широкие возможности создает организация ТСЖ. Это был пустой треп со стороны Буду! и одновременный голос корысти и алчности, ему не свойственной. Я же, по словам Студня, ее никогда не искал –ни в отношениях, ни на посту, ни в ситуациях.

Помню, как были в гостях у ставшего семьянином Студня и его жены спортсменки, которая нас неприветливо и холодно встречала, мы все делали так аккуратно, не разговаривая громко, чтобы не разбудить ребенка, что-то пили и ели на кухне, что удалось ему сообразить- когда она демонстративно не накрывала нам на стол, как нежеланным собутыльникам.

Как-то мы ходили с Студнем и Буду! на дискотеку, на которой ведущим вечера был Пьер Нарцисс, где пел на русском с характерным акцентом: «Говорит Москва!»- когда еще не участвовал в проекте «Фабрика звезд», ведь на дворе был еще 1999 год. Дискотека «Мостурист» в гостинице была первым ночным клубом –дискотекой, куда мы пошли после «Манхеттена -Экспресс», расположенного в гостинице «Россия». Пьер Нарцисс еще тогда был просто ведущим, даже не певцом и артистом. Когда мы проходили стажировку, то прикалывались над темой «фабрики», тогда только стартовал этот пилотный проект –и «Круто ты попал на ТВ» в 2002-2003 году -мы переделали на свой лад- «круто ты попал в горячий Цех!».

Я уверен, что когда Буду! и Студня побили у пивного ресторана «Кружка», вылезшие из машины с численным превосходством, ту драку спровоцировал именно Буду!. Ему сломали несколько передних зубов, потом восстановили металлокерамикой, но на просвет было заметно место «приложения усилий» и скол. Буду! ездил в госпиталь и несколько дней находился на лечении. Помню, как Буду! говорил с сарказмом: «Попить пива с корочками»- как у него подсыхали зажившие кровавые «корочки» на лице от ссадин, царапин и порезов в шутку говорил, отковыривая их, что это употребимо в  качестве закуски к пиву.

Когда однажды мы шли в дачном поселке зимой, недалеко у вокзала, мимо нас на небольшой скорости проезжала легковая машина. Буду! со всей дури ударил по зеркальцу заднего вида, и оно сложилось, схлопнувшись. Потом, когда машина остановилась и медленно открылось переднее стекло- он потом наклонился и стал извиняться, прикладывая руки к груди и сердцу, мол: «Простите, нечаянно вышло». И весь его бунт, позерство и нарисованная «картина маслом», понторезство, вмиг скукожились с этими наигранными извинениями и заискиванием. Он играл, как актер. Вся крутизна сдулась и лопнула, как мыльный пузырь. После этого случая уже никаких сомнений в том, что драку у «Кружки» спровоцировал сам Буду! неадекватным поведением, у меня уже не оставалось, а их речи и объяснения с Студнем, что другие спровоцировали первые, были лишь формой самозащиты, чтобы избежать сурового наказания родителями, чтобы представить себя в выгодном свете пострадавшей стороной, раз битые.

Буду! Со Студнем и другими знакомыми ездил на джипе на второй день, после дня рождения Буду! в 1999г., на второй год  после знакомства со мной, когда я уехал на родину, а он настаивал и хотел, чтобы я остался на празднование. По его рассказам, они мылись в бане, после того, как «съездили за вениками» и нарубили веток в ближайшем лесу, к которому ехали по бездорожью, через окрестные поля. После того, как Буду! шел разгоряченный и разбитый после болезненного разрыва с Песцом, это дало осложнение- у него отказала половина тела. «Вот это настолько сильная любовь и чувства, что чуть не умер»- думал я, впечатленный от происшествия- что прямо половина тела отказала, чуть не умер без любви, зачах, как юный любовник в «Старухе Изергиль». И Буду! был на всех фотографиях, как Такеши Китано, с наполовину парализованным лицом. То ли агрессивно настроенный, как киношный злодей с ехидной улыбкой, то ли просто из -за физического недостатка, не могущий нормально улыбнуться по- человечески, «поди его разбери, что  с ним». Отношения с Песцом отдельная тема моего сочинения. Россия страна говорящих фамилий. Если у человека фамилия «Песцовая», то иначе, как «песца», в прямом и переносном смысле этого многозначительного слова в отношениях с ней не избежать.

Другие друзья Буду!-братья Циркач, что постарше Ловкача-инженера, младшего брата, похожего на актера Маккевоя в этой короткой стрижке, и стрижке наголо в «три миллиметра», где похож небритого ежика и соседа по дому из моего техникума- такая же манера речи, тембр голоса, интонации, курчавые волосы, определенно похожее лицо, и мне казалось, что, даже подростковые прыщи над губой, или на носу, как говорят, «выскакивают, когда кто-то влюбился», у них тоже были на одинаковых местах. Опять веяло повторением. Где-то живет двойник каждого из нас. Потом Ловкач решит и получит вдобавок к техническому второе высшее юридическое образование в 2010 году, так что Ловкач еще станет не только внешним двойником- но и получит схожее с двойником образование.
На день рождения Когана в 2001 году была куча случайных, «левых» и чужих людей,  включая девушку Марину с моей работы. Сплошняком постоянно шел проливной дождь, и мы прошли к тому столу, где играли в настольный теннис Циркач и его друзья. Там была перекладина, и я несколько раз подтянулся, такой же турник был перед воротами Циркача и Ловкача, и я не помню, показывал ли я им подъем с переворотом, или «выход силой», или просто подтягивался на количество раз, демонстрируя свое физическое превосходство. «Я не француз, я не немец. Я швед!», говорил тогда прибившийся к нам, как пес, местный пьянчужка, когда мы его кликали, как «немца». Коган сказал, что он «Швецов» или «Шведов», поэтому его настоящее, прилипшее к нему прозвище «Швед».

Помню, на дне рождения Ловкача, или кого-то из их родителей, к ним во двор наехало много родни, что яблоку не было где упасть. Там был взрослый дед, который игрался с маленьким ребенком и говорил малышу: «Вот ты не испачкай мне штаны- я их напрокат их взял. Видишь, у тебя все есть –футболка-шорты-все твои вещи, а у меня чужие. Как хорошо, что у тебя есть свои и такие дорогие вещи» - он так ловко посмеивался над собой, играючи, фонтанировал самоиронией, прибедняясь, пытаясь себя выставить в невыгодном свете, демонстративно выставляя свои перлы на всеобщее обозрение, «рот как помело», нарочито подтрунивал, чтобы услышали и все присутствующие и по достоинству оценили чувство юмора. На самом деле он сам, потешаясь, смеялся своим шуткам и признания и одобрения публики и общественности не требовалось. Дефицитом внимания мужик особо не страдал.

Однажды мы с Буду! у братьев сидели дома в комнате, по случаю какого-то праздник. Ребята при мне играли в компьютерные игры, а меня, равнодушного к играм, постоянно вырубало микросном, когда после обеда особенно хотелось спать, и чтобы не скучать, я смотрел подкассетники –обложки от дисков и слушал «Army of lovers»- песню «Шалом алейхем». Потом я просил эту кассету, а ее не нашлось. «А где же кассета, зачем тебе пустая коробочка?», а я сказал: «А я так возьму, без кассеты, один подкассетник»- это и было прекрасным воспоминанием тупняка с Ловкачом. Тогда я просто в шутку, настаивая на просьбе, просил дать на время подкассетник с обложкой- тогда как «на кой?» она была мне?

Какая-то была девчонка, прибившаяся к нам, однажды во время вечерней летней прогулки, которая сказала, что нахлебалась у себя в бассейне воды с хлоркой. Она представляла себя как Катаринас, но скорее это был просто ее никнейм, и я думал, неужели я даже у таких маленьких девочек могу вызвать стойкий интерес и эмоции, потому что она меня сразу пригласила к себе, а я еще не знал, как реагировать на приглашение- я был малознакомым, и еще не сориентировался. И тогда я понял, может впервые там, в его месте, что кроме самого Буду!, будучи на правах гостя, я тоже могу быть в центре внимания. И как, палочка сахарной ваты, формировать общение вокруг себя, самому быть стержнем, на который налипают все остальные, как слои. Или быть соломенным бычком смоляным бочком, в которого все будут, по глупости, вляпываться.

Когда я в первый раз приехал в дачный поселок, я даже не знал, где надо выходить, не сориентировался, тогда ведь не было сотовых телефонов и я запутался, потом, обходя мимо станции, где-то на переезде, у шлагбаума, Буду! встретил меня с неимоверно большим количеством девушек-трех или даже четырех, как будто пришел запасной состав какой-то спортивной команды. Это было многообещающе, но больше такой большой женской компании у нас с ним не было, поэтому наш круг общения, в основном, состоял не из местных, а из приезжавших к нам гостей, и замыкался «своими».

Так, меня познакомили с Океанидой уже во время совместной дороги в дачный поселок. Мы ее «подобрали» где- то у метро, и ехали вместе. Такая высокая красивая статная девочка, но с взрослым аристократическим лицом, такой, как мне показалось, выглядела бы Анжелика из произведений Голонов, с пышной прической, немного усталыми, но живыми и всегда грустными глазами, которые скрадывала, да что там скрадывала, воровала косметика, забирая пудрой, помадой и жирными тенями природную и естественную красоту молодой девушки и искуственно старя ее. Она была в желтом свитере и джинсах, так что красоту ног я пока и не увидел, хотя было уже первое лето московское, и немного холодное. Одежду я посчитал старомодной, не показывающей и не подчеркивающей всех ее достоинств, так что я сначала посчитал ее еще большой скромницей, а потом и умницей. Это было мое первое, по-настоящему для меня «городское лето», не считая лета нашего поступления в цеховое училище. Теплые деньки пока еще только стали пробиваться и «становиться системой».

Тогда мы катились «на всех парах» на дачу, Океанида села на переднее сидение с Тетей, как-то сразу по-взрослому и деловито, а мы ехали с Буду! на заднем, как «дети малые». И мы с ней говорили через сидение, она что-то рассказывала о себе, постоянно оборачиваясь, и от постоянных «вертелок» ей, конечно, не было удобно говорить с нами, и мы отвлекали Тетю, как водителя, от вождения и контроля над дорогой, но нам хотелось этого общения,  уже сразу, в машине, как изголодавшиеся от общения с противоположным полом за неделю, проведенную в мастерских.

Когда всегда ехали с Тетей, все, что рассказывал ей «под руку», мне приходилось повторять по нескольку раз, и говорить одно и то же, она, как будто, меня, и не слушала, то ли рассеянно меня слушала, «в пол уха». Я все удивлялся: «Ну как же она не запоминает, как не слушает, что я ей говорю», а причина была вовсе в другом. Она ведь, как ответственный водитель, во время вождения была увлечена тем, чтобы сохранить нас, как своих пассажиров, бережно пронеся, как большая птица в сказке «Покатигорошек», на своем теле, дав нам место посередине своих крыльев, за лопатками, на спине, откуда лучше обзор, и где всего безопаснее. Подсознательно и интуитивно, на уровне инстинкта самосохранения, Буду! всегда забирался на заднее сидение прямо за ней, как на самое безопасное, а я, по обыкновению, сидел прямо за сидением штурмана- Дядей. В той сказке большая птица кормила Покатигорошка своим собственным мясом, как пеликан, символ не только Ордена Тамплиеров, но и жертвенности и милосердия, с той отзывчивостью и теплотой, с которой Тетя всегда относилась ко мне.

И мы мчались не только физически, в пути, но и в нашем разговоре каким-то галопом, казалось бы, стремительно наверстывая жизненное время, упущенное до нашей встречи, как будто расстраченное вхолостую, впустую и зря, и она уже была теперь и компасом, ориентиром и путеводной звездой, в которой я должен был воткнуть свой флажок, покорив эту вершину, как цель моих долгих и терпеливых исканий. Океанида была, как почтовая марка или редкая бабочка в коллекцию, за которой давно гонялся. Как «счастье то, что случается вдруг». Как любовь, которая тебя нашла на печке-когда ты для ее поиска не приложил ровным счетом никаких усилий.

Учащалось сердцебиение, когда езда в машине и точка опоры прежде вызывали укачиванием прежде только сон- то теперь его «как рукой сняло». Она везла с собой кассету «Земфиры» (магнитофонные кассеты тогда «доживали» последние деньки, если не сказать «годки»)- был 1999 год на дворе, лето и это цветочное оформление кассеты почему -то стало прочно ассоциироваться именно с ней, и вокал Земфиры- лихо раскрученной или прорвавшейся, плевать, неважно, какими средствами, пиара и технологий она пришла в ту музыкальную власть. Для нас, это несомненно было, как глоток чистого воздуха, и мне казалось, что женская душа Океаниды также звучит натянутой гитарной струной, и она готова говорить теми же ассоциациями, такими же ассоциативными цепочками и рядами, что и поющая Земфира, формирующая не только ее лексикон, но и отношение к жизни- ту волну, на которой была эта «летящая и порхающая». И она ей понятна, и она, может быть, даже мыслит и думает теми же категориями, и те же сравнения, не по- бабьи, а по -тонко-девчачьи «я вся такая воздушная» и только «трепетная лань», как мой эпитет ей, мне только приходит на ум. И чтобы понять,  заполучить, овладеть, завоевать ее, я должен, прежде всего, понять эту синонимичную ей музыку, которая, как мне тогда казалось -зеркало всех женщин, глубоко их отражающее. И ее, в частности, принимая это как какое-то математическое допущение, не беря в расчет никакие погрешности, делал ставку именно на эту музыкальную формулу, как упрощенную картину понимания мира, выраженная в словесных штампах и гитарных рифах.

В Океаниде я отмечал породу, шляхетность, благородство, стать, поступь, ее величавый и гордый вид. Как «лебедь белая», у которой «И во лбу звезда горит». Во всем чувствовалось, было заметно, что девушка особенная, видная, заметная.) И я видел в ней также взрослеющую девочку, красивую и свободную, с которой я должен был непременно начать встречаться, пока меня никто не опередил и должен был воспользоваться этим «уникальным моментом» нашей встречи, взяв его в оборот. Когда Земфира в предыдущем альбоме пела про «СПИД», тогда это звучало как вызов и предупреждение, песня для профилактики, и мне просто кажется, что с такой прорывно-надрывной картиной все стало не сказанное ей- это  уже коммерческий проект, и попса, и она должна была задержаться на этой струне обреченности, и развивать эту депресняковую идею, и тогда казалось, что это как «черный квадрат» Малевича, куда уместился весь русский рок, и все лучшие традиции других жанров, перемолотых в человеческое страдание, саспенс, драму, хоррор, высказанную и выстраданную боль, выскобленную из сердца, теплым жирным блином лежащую на груди, где, как на сердце- то и на душе. Конечно, «жопа» то, про что там в песне поется. И мне хотелось, чтобы Океанида также «сняла маечку», как Анечка, как пела Земфира- хотелось больше этой, «летней Океаниды», а ненадменной последующей «послебаловской» новогодней, с осколком льда, пронзившим сердце, но больше теплой Океаниды, как пенной морской воды, в моей жизни не было.

С Океанидой было очевидным то, что мои ожидания и предвкушения, что, по сути, было правильно назвать  «сразу на нее «запал», а сразу все напридумывал, насочинял и нафантазировал, настроился: «что вот так я ее встретил, наконец-то это мое!», и потом все резко и безбожно спустил «на тормозах», и все «не задалось». Это и есть «соль» этого романа про Буду!- та тяга и магнетизм, с которыми люди приближаются друг к другу, и обстоятельства и центробежные силы, которые разводят в сторону, как в игре. «Соль» романа –завышенные, ничем не подкреплённые и ничем не обеспеченные ожидания, смелые раскованные разухабистые фантазии. Оживление, предвкушение, сильный старт, многообещающее начало и …«нулевой выхлоп» за который стыдно и «до боли обидно». Пшик. «Гора родила мышь», и ничего особенного «не произошло, не построилось», не устроилось, как в бардовской песне, которую пел дядя Ванечка «Александра»: «Москва не сразу строилась». Проживая жизнь в парадигме: «Москва не сразу строилась», как «синдром отложенного счастья», как то, что у тебя есть в резерве и запасе, удивительное соображение, как откладывать все на потом. Вещи, которые ты веришь, что тебе еще послужат, как «я тобi ще у пригодi стану». Любовь тебя найдет и на печке. Можно, вообще, не прилагать никаких усилий, а, по сути, ты довольствуешься тем «подножным кормом», на который никто и не позарился, кроме тебя, который никто и не поднял с земли, потому что побрезговал даже касаться. Ты подобрал никчёмное, и никому не нужное, как мусорщик в цеховом училище во время разбора свалки всего того, что мы стащили с мастерских, кому-то памятное и дорогое, копошащийся, и не находящий ничего- раритета, антиквариата или реликтового артефакта. Для кого -то из бывших владельцев это представляет смысл и значимость. А для тебя, как для старателя- неприменимость, жалкий итог всех потуг и поисков, где же ты обретаешь ничего путного, что могло бы тебе составить радость, удовольствие, удовлетворение и разговение. Так и в отношениях- надо искать их в новом, а не в отжитом, от которого все отреклись и отказались.

Новый год абсолютно не стал для меня шагом вперед или прорывом в наших отношениях. Наши отношения застопорились на этой стадии, не начавшихся фортификационных сооружений, кучей пиломатериалов, брошенных на этапе стройки нулевого цикла, гнивших под дождями и отданными на откуп холодным ветрам. На места для постройки, на которые наступила зима, и выпал снег, и все замерли в ожидании оттепели и иного подходящего удобного случая. Мне казалось, что она такая же «летящая», мое восприятие ее в маленьком полупрозрачном платьице с этими сандалиями, плеерами, фантиками и женскими журналами, и прочей требухой и дребеденью, и в этой девушке также всего круто замешано, полно всякой косметики и флаконов, и такой же хаос, сюр, сумбур и бардак, как в женской сумочке, и она такая красивая расфуфыренная девушка, и в ней такая же гремучая смесь всего того, когда мы мешаем все наши стереотипные представления о женщине. Именно дефицит наших последующих встреч и нашего общения не позволяет мне говорить об этом дальше, потому что не было поцелуев, объятий, признаний, встреч под Луной, ничего не было, были только мои фантазии на тему «какая она?», которые мне не удалось перепроверить. «Что бы это было, если бы это могло бы быть?». Пошаговая стратегия сделать дамку пешей не была реализована.

Там уже на месте, на самой даче, с Буду!, Песцом и Карпом мы устроили съемку аматорского фильма. Там, по идее сюжета, Буду! был жених -мой зять, который многозначительно говорил: «Ну вот, только стал колхоз и огроферма подниматься, и тут опять облом…» в смысле беременность его девушки, (моей дочери) по сюжету- и конечно, я так замыслил эту постельную сцену- где мы с ней в постели, но должно быть что- то смешное, поэтому играя старого деда, показавшись в постели, я должен был по своему сценарию изобразить всего одну фрикцию, закашляться, и упасть бездыханным, что я сыграл, и я сразу поименовал именно Океаниду в мою партнершу –бабку. Именно тогда мы уже разбились на пары, определившись со своими предпочтениями- я с Океанидой, Буду! с Песцом. Где- то сохранилась эта запись, ее можно просмотреть и увидеть все это действо воочию, а не неумело пересказывать спустя восемнадцать лет. Это и был мой первый драматургический опыт 1999 года, одна невнятная импровизация и ничего путного, впрочем, совсем, как и все остальные нелепости и случайности в жизни.

Потом, когда мы обменялись телефонами (в смысле я взял ее номер, тогда как своего у меня не было), я сразу записал ее в телефонную книжку, и это был один из первых записанных мной телефонов моих, уже личных контактов, (потому что все телефоны были мамиными контактами –наши дальние родственники, друзья, московские знакомые и сослуживцы отца, знакомства, которые мне ни хрена не пригодились за целых пять лет обучения в цеховом училище. Есть телефоны, по которым я вообще ни разу никому не перезвонил, так и не воспользовавшись ими. И даже потом их старательно переписал в свой блокнот из расползавшихся и дряхлых маминых записулек, когда она так и не приводит свои записи в порядок. Зачем люди вообще ведут эти записи, впустую записывают номера телефонов, сейчас вводят в память телефона координаты тех людей, которые всего один раз позвонили, ну от силы несколько раз, потому что был какой –то контакт или встреча и все-и больше никакого общения, встреч не будет, а номер, записанный остается – запишешь ты себе что-нибудь вроде «Костя Минводы», а приедешь туда, а там уже нет «Кости», или «Костя» занят, или еще что-нибудь, и этот телефонный номер, когда надо «сработал», всего один раз, и нечего его больше хранить. А удалишь его, то, как назло, он тебе и понадобится. Вот парадокс! Мама искренне верит в то, что ее или папины сокурсники помогут мне обязательно, как только мне что-то понадобится. Но эти люди и своим- то сокурсникам и дальним родственникам вряд ли помогут, не то, что детям своих сокурсников. Это же горожане, мама, индивидуалисты, к некоторым через тридцать лет и «на хромой козе не подкатишь». Важные все! И это мое постоянное переписывание одних и тех же телефонов в записную книжку, когда заводил новую, доказывало то, что это был перевод времени впустую- я или обходился без их участия, справлялся и выкручивался сам, или обращался к тем людям, которые уже мне помогли, или помогали постоянно - я «работал» со своей «агентурой», а не с родительскими знакомствами и свойством). И все те люди, которые поучаствовали в жизни или судьбе мои родителей, в своей однократности появления в жизни такие же «Костя Минводы», которые мелькнут один раз бликом, и исчезают навсегда –оставаясь в памяти наших телефонов или записных книжек единственным немым свидетельством. А телефон Океаниды я записал старательно на отведенную литеру- буквы страницу, и что примечательно –неправильно написал ее фамилию, потому что не разобрал - и поэтому даже не мог искать ее аватарку, потому что точно не знал ее фамилии- а узнал только когда мне напомнил Коган, когда я уже стал писать, то есть может чуть больше месяца назад, в апреле 2011г. (первые записи настоящего сочинения датированы маем 2011 г.).
 
Когда мы в наше первое и последнее свидание с Океанидой мы встретились у магазина «Океан». После проведенного времени в парке в  усадьбе, мы уже шли под ручку, и встретили ее папу и маму, которые также шли под ручку  ( я подумал –« «это знак»-это символ-раз мы встречаем ее родителей-пару- и мы-тоже пара») и мы поприветствовали их, и они тоже заулыбались, закивали нам: «Добрый вечер» (а, может, так и было задумано-только кем?-ей? или ее родителями?- или они также не могли «отвязаться» от нее, (как от меня моя мама в Киеве, когда я шел на свидание)-что это было за «наружное наблюдение», или это была просто случайность, совпадение, совпали маршруты, тропинки, пути-дорожки, два спутника, у которых траектории, их пути, совпали настолько, что они прошли друг от друга на расстоянии вытянутой руки, по касательной. (Какой ЦУП планировал такие полеты- я бы устроил им «разнос»!) Тогда Дядя меня постоянно «сватал» на местных девушках их знакомых-кто-то из этих мужиков-моих «виртуальных тестей» испанскую или итальянскую сантехнику-«унитазы продавал», то ли еще чего строил, и он подчеркивал, что «люди не бедствуют», и я с ними не пропаду. Дядя везде видел «выгодную партию» для меня «у нее черТвертый (четвертый)  «размер» за пазухой, чего еще искать? «чего же боле?» «И квартира в хорошем районе» –все не унимался он. Также, как и дед Коля вскоре будет говорить –вещая промо-роликами про Внучкины «сиськи и копыта»-но так более ненавязчиво, зная, что свой выбор я к тому времени давно уже сделал.

Мы сидели в парке усадьбы, долго говорили, как раз в канун дня независимости США, 4 июля 1999г. Там играли оркестры на все лады национальный гимн и марши, и мне непременно хотелось что-то кричать патриотичное, провокационное и бунтарское через весь пруд, чтобы она, как моя спутница, меня останавливала. В пруду плавали люди, хотя плавать было запрещено и антисанитарно, и об этом вовсю предупреждали информационные таблички- в пруду плавали гуси-лебеди-утки, а мы просто долго говорили на лавочке и в воду не лезли. Love на лавочке без лаве. Ели мороженое, пили какую -то газированную сладкую воду. Просто и непринужденно общались. Обсуждали музыку и литературу- как всегда я хотел показаться начитанным и интересным. Правда, больше у нас свиданий не было- я больше не проявил никакой инициативы, а может и просто, не сложилось. Помню, как я часто ей звонил из почтового отделения на выходе из цехового училища- в доме-«Бастилии». Я все вижу и помню себя стоящим в переговорном пункте, набирающим по старинке на круговом наборнике циферблата стационарного телефона ее номер. Потом как я выходил и расплачивался за звонок и ждал гудки в трубке, боялся не потерять эту закладочку -страницу в блокноте с ее телефонным номером. Наверное, эта пассия и была единственной партией-на которую я тогда «рассчитывал». Чистая правда в том, что она мне нравилась тогда, и у нас могли быть отношения, как никак они со скрипом, от встречи к встрече, даже в общей компании, завязывались. Она потом работала на каком -то телеканале, вела молодежную передачу. Учила языки, но я не помню ее профиль и  специализацию.

В новогоднюю ночь 2001 года я тащил пьяного Буду! на себе, когда мы возвращались с Океанидой из  магазина в дачном поселке. Буду! Отметился на празднике жизни и  сильно ужрался в «зюзю», и когда мы только дошли до магазина еще купить джин- тоника и сидра, он уже был «никакой», и тогда я его, как раненого (алкоголем), с сильным алкогольным отравлением, нес на себе, точнее на спине-а  Океанида ассистировала-поддерживала, чтобы он не сваливался в сугробы на обочине, и не потерял по дороге шапку или перчатки, не отморозился. Она была страхующим ремнем для него –держала его спину- а я был детским автокреслом, который тащил на спине ужравшегося дитятю- инфантильного алкоголика. Я вспоминаю как в «Брате 2»- «Помнишь, я тебя на себе тащил?».

В те новогодние дни я читал ей и Когану мои стихи «про мальчика нараспашку» (http://stihi.ru/2011/04/22/6521), и "Змия" (http://stihi.ru/2011/04/20/9188) и "Пол царства за коня" (http://stihi.ru/2011/04/05/6159) и самое удивительное, что по личному признанию, ей они нравились-хотя в этом сумбуре плотского, натуралистичного, интимного и личного мало было того, к чему впоследствии можно было бы прикипеть душой.

Потом на новогодних фото они всей семьей спускались от гаража Бабушки вниз по спуску на саночках и разных снегокатах, они катались все втроем -счастливая семья-мама, она, и их папа с бородкой «арамиской», как у мушкетера—прекрасное трио, которую я не дополнил собой численно до наступления квартета.

На встречу Нового 2003 года у Буду! Океанида пришла со своей подругой, только с нами в этот раз были уже взрослые и почти недоступные ледышки, которые чванливо смотрели на нас «сверху вниз», хотя прошло всего-навсего четыре года. На кухне одна из них говорила про меня за глаза другой, что: «своему малышу звонит». Они уже были какие-то напыщенные, пафосные, важные и взрослые подружки-гордячки, для меня уже сами по себе недоступные, уже моднявые фифы на каблуках и в вечерних платьях, сами увешанные, как новогодние елки, ювелирными украшениями, отдаленные и чуждые, холодные, ледяные, чужие- и я с ними уже «на разных волнах». Где –то даже в чем-то «заплывший за буйки».

Твое сердце так и будет валяться в дамской сумочке, вперемешку с какими-то ключами, влажными салфетками и презервативами, кассетой «Земфиры», сломанными бусами, сложенными вчетверо рекламными буклетами и гигиенической помадой. И до него никогда никому не будет дела и его невозможно будет даже отрыть, как собаке спрятанную в землю косточку. А какое оно? Его ведь никто и не попробовал на вкус. На что похоже? На говяжье сердце или на сердце оленя? Видели на витрине –проткнутое декоративной шпажкой для канапе. Какой-то деликатес, наверное, на любителя, как печеночный торт с чесночным соусом, наверное, из этой же серии.. Мое сердце обветренное, вам не по зубам. Артхаусное авторское сердце. Сердце автора непереписанного «Тоннажа» и тысячу раз перекроенного «Абсолюта» -но решившегося писать «Супергерл», не условившись ни с кем про «роялти».. из-за чего будет весь сыр-бор в «Высших свидетельствах любви», когда все героини опознают в персонажах себя, обретая новое и ценное знание о себе, выпуская джина из бутылки.

Я прикидывал, как бы сложилась моя личная жизнь, состоялась в том или ином плане, и как бы развивались события, если бы я пустил их по другому сценарию, если бы увлекался девчонкой, которая меня посвятила в рыцаря. Несомненно, все было бы иначе. Замути я с Океанидой, все было бы иначе. В каждой ситуации для меня был спрятан определенный ключ. Продолжай я отношения с Русой, когда за полгода она мне уже наскучила, ради любой какой угодно перемены я согласился на «кота в мешке», и оказался на масленице в другом месте, с другими подругами в окружении Буду! и Комара, а она меня выпытывала, доискиваясь по телефону, где же я все-таки нахожусь, и куда ей точно приехать (как только они это чувствуют- им что, СМС-ка приходит?) - и судя по моим ответам-она уже четко вычислила мою преднамеренную ложь. Рано или поздно, мы бы со всей определенностью расстались с Русой. Судьба бы не дала нам такого долговременного союза, я не должен был выбирать какое-то временное направление, и где-то я интуитивно почувствовал, что все предложенные мне варианты «не мое»,  работают до другого, более подходящего случая. Даже та девушка из соседнего с Буду! подъезда, чья мама была на ДР Тети, которая меня достала обывательскими рассуждениями в 2014, потом я интересовался перспективой съема у нее жилья в начале 2016, тоже была партией. Я представить себе не могу, чтобы я оказался в обществе таких людей, которые мне неприятны. Хорошо, что Бог уберег меня от таких контактов, что я выбрал именно то, что мне было нужно. Пусть у меня на это ушло больше времени, и пусть ответ не сразу дался, зато я сделал правильный выбор, и это дает мне успокоение и надежду, что все будет дальше благополучно. Вряд ли я был доволен и устроен подругами Нос, в них в каждой не хватало чего-то, был изъян, и было то, что меня откровенно раздражало. История отдельно взятых чьих-то подруг заведомо показывает неполноценность выбора, это все равно правда откроется в том, что судьба не дает таких нескольких идеальных совпадений, она не может позволить сложиться двум паззлам одновременно, двум парам состояться, как полноценным союзам, это какое-то послабление, какие-то поддавки, это или не неразборчивость, но намеренное допущение. Я бы назвал это ситуативным выбором. Выбором в угоду обстоятельств. Удобный выбор, который ты делаешь, потому что это решение тебя устраивает, где важную роль играет не само вкусовое предпочтение и интерес, а ситуативное альянсовое удобство встречаться двумя парами одновременно. Компания, сложенная с компанией, где все держатся друг за дружку, все равно, что ходить вместе в бассейн или в спортзал, где один поддерживает другого, как пейсмейкер.). Удача и везение однократны- все по-настоящему главное и стоящее случается только один раз, и пронизано терпко соленой неповторимостью только личных знаний и опыта.