Глава - 13. Поправение компартий

                1.            

            Могло ли международное революционное движение воспрепятствовать контрреволюции в СССР? Ну, если не воспрепятствовать, то хотя бы затем усилить своим влиянием внутренние антибуржуазные силы в нашей стране? Если нет, то могло ли оно, по крайней мере, нейтрализовать тот колоссальный вред, который наносила эта контрреволюция мировому освободительному движению и сохранить на достаточной высоте своё качество?

     Ведь получилось же это с социал-демократическим оппортунизмом начала ХХ века. Мы знаем, что когда оппортунистическое предательство 2-го Интернационала создало кризис в мировом революционном движении, в этом движении нашлись силы явившиеся мощным противовесом этому оппортунизму. Предательство оппортунистической социал-демократии не стало фактором, способным надолго и заметно затормозить мировой революционный процесс. Напротив, самим своим появлением оно породило тот противодействующий ему фактор, который явился ускорителем мирового революционного процесса.

     Почему так произошло? Из-за гениальности большевистских вождей?

     Нет, этому нужно дать объективное объяснение, ведь субъективные действия всё-таки не могут оторваться от объективной базы.

     Ход объективного развития подобен изменяющемуся рельефу, - то дорога идёт вниз из-за впадины, то поднимается вверх, восходя на холм, то изгибает долгие петли вокруг гор или болот. И никакая гениальная субъективность не может повести вверх, если объективная дорога пошла во впадину. Великие качества вождей способны лишь извлечь из данной объективной ситуации максимум возможной пользы, но не в силах отменить саму эту ситуацию.

     По оппортунизму европейских социал-демократов ударила объективно поднимающаяся революционная волна.

     Предательство европейской социал-демократии произошло в условиях начала российской революции, великой по своему масштабу и значению, в условиях подъёма освободительных процессов в Азии и в обстановке усугубления мировой войной тягот европейских трудящихся. Вот обстоятельства, породившие массовую потребность в позиции не оппортунистической, а боевой, активной.

     Мы знаем что движимая этой потребностью была проделана огромная работа по организации новых партий и нового Интернационала и по разоблачению антимарксистских социал-демократических искажений. Но не одна лишь организационная и пропагандистская работа играла роль. Объективным основанием величайшего роста авторитета революционных коммунистов и преобладающей ориентации на них мирового освободительного движения явились практические успехи российской революции, укрепление экономической и политической мощи страны, её возможность стать базой мирового движения.
               
                * * *

            Однако было бы большим упрощением считать, что большевизм вытеснил, устранил социал-демократический оппортунизм. Это невозможно.

     Оппортунизм имеет свои социальные корни и не исчезает, пока существуют эти корни. Оппортунизм можно идеологически развенчать и организационно подавить в каких-то частях движения, но устранить его из практической жизни, пока сохраняется его социальная база, нельзя.

     Всякое продвижение революции на очередной шаг вперёд порождает новое его проявление, прячущее прежнюю суть в какую-либо новую форму. Пока идёт революционное движение, живёт и движение оппортунистическое. Они неразделимы, как свет и тень.

     С оппортунизмом нельзя покончить разовым пропагандистским и организационным ударом или даже серией ударов, пусть даже и успешно проведённых. Относительная чистота революционной организации достигается только постоянной, только никогда не прекращающейся работой по выявлению этих рецидивов сохраняющегося оппортунизма.

     Вот почему неправильно говорить ни о полном разгроме большевизмом социал-демократического оппортунизма (как делают чересчур усердные восхвалители большевизма), ни о провале сталинского руководства в этой борьбе (как любят заявлять троцкисты).

                * * *

            Объективное развитие капиталистической Европы послевоенного, послефашистского времени сочетало рост экономической конъюнктуры с оживлением демократической либерализации. Через этот "канал" влияние мелкобуржуазной идеологии пошло в рабочее и коммунистическое движение особенно сильно.

     Вот почему к 50-м годам, несмотря на всю предыдущую пропагандистскую и организационную работу, влияние социал-демократических взглядов стало заметно проявлять себя и в части рабочего движения, и в самих коммунистических партиях, причём не только капиталистических стран, но и стран так называемого социалистического лагеря.



             (Здесь, видимо, нужно немного сказать о реальном состоянии рабочего класса при капитализме. Уже приходилось писать об этом, но повторю ещё раз, так как считаю важным.

     Есть люди, которые представляют классовое деление в обществе очень примитивно, схематично. Имеется, мол, крупная капиталистическая буржуазия, мелкая буржуазия и пролетариат. Это они вычитали в книжках. Но они забывают, что в учёных книгах, как это и принято в учёных книгах, говорится лишь о сути классового деления, а как эта суть проявляется в реальности - это уже другой вопрос.

     В реальности классы существуют рядом и уже поэтому взаимно влияют друг на друга, так сказать, взаимно "засоряя" друг друга своей психологией. Во-вторых, они не просто существуют рядом, но и сосуществуют, взаимодействуют, выполняя свои обоюдные интересы, и это сосуществование заставляет их приспосабливаться друг к другу в тех сферах, где это возможно. Наконец, в-третьих, такое явление как классовая двойственность, сочетающая пролетарскость и мелкобуржуазность, является скорее правилом, чем исключением, и встречается гораздо чаще, чем классовость "химически чистая".

     Мы не можем сказать: "Пролетарии, встаньте слева, а мелкая буржуазия - справа." Да, теоретически эти категории чётко различны, и мы все знаем их научные определения. Но в реальном населении имеется большая мешанина как в действительном политэкономическом положении людей, так и ещё больше в их менталитете.

     Вот почему, вероятно, будет правильней говорить не "пролетариат" и "буржуазия", а "пролетарскость" и "буржуазность". В обществе присутствуют пролетарскость и буржуазность, и мы делаем ставку на пролетарскость. Но эти две категории зачастую смешаны, и даже если мы зацепим большие слои народа за имеющуюся в них пролетарскость и они пойдут за нами, им на долгом революционном пути придётся ещё много и мучительно "самоочищаться", избавляясь от идеологической и психологической двойственности.


            Отсюда, кстати, - огромная зависимость реального рабочего движения от состояния и настроения мелкой буржуазии. Можно прямо утверждать, - и об этом тоже уже приходилось писать, - что подъём революционного движения только на основе проблем положения пролетариата невозможен, если мелкобуржуазность в этом обществе удовлетворяется достаточно сносно. Удовлетворённая мелкобуржуазность внутри реального народа висит в этом случае огромной обывательской гирей на рабочем движении. И наоборот, - при сильном, остром нарушении интересов мелкой буржуазии, рабочее движение тоже принимает очень широкие, активные формы, как было, например, в начале ХХ века в России в отличие от рабочего движения Европы. Я бы даже заострил эту мысль и сказал так: общее настроение в капиталистическом обществе определяется настроением мелкой буржуазии. Капиталистические правители знают это, и действия по необходимой обработке этой части общества всегда составляют одно из важных направлений в их внутренней политике.
       
            Отсюда - и другой важный вывод. Партия, руководящая революционным движением, не должна ограничивать себя исключительно пролетарским вопросом, а обязательно (при всей пролетарской принципиальности в стратегии) подавать себя выразителем интересов низов вообще.

     Нужно сказать прямо (как это ни покажется кому-то парадоксальным), что ни начать социалистическую революцию, ни успешно продвигаться по её этапам невозможно, если не иметь в виду и интересы мелкой буржуазии, - разумеется, очень умело поворачивая эту тактику не во вред, а на пользу социалистической революции и шаг за шагом так перестраивая общество, чтобы экономическая база мелкой буржуазии в конце концов была устранена.


            Вот, пришлось сделать такое отступление от главной темы, но это было необходимо для лучшего понимания вопроса о "каналах" буржуазного влияния на пролетариат.)

                * * *
        Итак, по объективным причинам оппортунистические веяния в европейском коммунистическом движении, - по существу тот же социал-демократизм, - стали нарастать в послевоенное время. Я думаю, всем известно, что Сталин готовил большое наступление на эту опасность, чтобы не дать ей разрастись до гибельного уровня. "За основу", так сказать, брались идеологические принципы югославского Союза Коммунистов, но к ним уже косвенно пристёгивались и недостатки итальянской, французской, а также польской, венгерской и чехословацкой партий.

            Что сделали в этом плане новые правители СССР после овладения всей полнотой власти?

     Прекратили эту борьбу; сами провозгласили те же по сути положения социал-демократического оппортунизма, лишь оформив их во внешне коммунистических терминах; произвели необходимую им перегруппировку в руководстве зависимых от них партий, выдвинув на первые роли тех, кто выражал подобные взгляды.

     Понятно, что лишённая той очистительной борьбы, которая, как уже говорилось, должна быть в коммунистическом движении постоянно, и получившая целенаправленное внедрение оппортунизма со стороны ведущей, крупнейшей, традиционно авторитетнейшей партии, большая часть коммунистического движения очень быстро превратилась в коммунистическое только по названию, и эти партии стали сначала фактически мелкобуржуазными, а затем и разновидностью обычных буржуазных партий, - составной частью системы буржуазной демократии.

                2.

            А может быть, причиной обуржуазивания европейских компартий следует считать влияние извне - со стороны империализма или советской буржуазии?

     Нельзя говорить, что фактора внешнего воздействия здесь не было. Конечно, он был. Империализм всегда проводил и продолжает проводить огромную работу по ослаблению и разложению антикапиталистических сил. Но внешний фактор может быть успешным только тогда, когда в данном объекте, внутри него, уже есть то, на чём этот внешний фактор может сыграть.

     Запугать можно только того, в ком уже есть некоторая трусость; подкупить можно только того, в ком уже есть определённая корысть; сбить с правильных идей можно только тех, кто по внутренним причинам недостаточно твёрдо привержен этим идеям.

     Даже если нас разобьёт внешний враг, то правильно говорить не "он оказался сильней", а "мы оказались слабей". Только такой ракурс рассмотрения причины поражения является правильным.

     Основным фактором разложения организации или политического движения является какой-то серьёзный внутренний недостаток, а внешнее воздействие может лишь сыграть на нём, простимулировать его, - это, по-моему, ясно.


            Итак, говоря об изменении характера европейских компартий, мы не должны отбрасывать фактор внешнего отрицательного воздействия, но в то же время, если мы хотим понять происшедшее действительно верно, нам следует отыскать собственный, внутренний недостаток в том европейском коммунистическом движении.

            Таким внутренним недостатком являлась объективная слабость европейского коммунистического движения из-за отсутствия полноценного революционного процесса, который исторически переместился в менее развитые регионы.
               
                - - - -

            Этот вопрос надо разобрать поподробней.

            Ни в какой мере не впадая в меньшевизм, всё же надо признать, что более основательно зная европейское общество, Плеханов в 1917 году был прав в оценке его социалистических перспектив. В начале ХХ века формирование объективного коммунистического процесса в развитых капиталистических странах сильно замедляется.

     В известном "Письме петроградским рабочим" (ноябрь, 1917) Плеханов писал:

          - "Говорят: то, что начнёт русский рабочий, будет докончено немецким. Но это - огромная ошибка. Спора нет, в экономическом смысле Германия гораздо более развита, чем Россия. Социальная революция ближе у немцев, чем у русских. Но и у немцев она ещё не является вопросом нынешнего дня... Значит, немец не может докончить то, что начато русским. Не может докончить это ни француз, ни англичанин, ни житель Соединённых Штатов..." -


            Да, колоссальное обострение народных тягот и страданий в результате первой мировой империалистической войны вызвало рост недовольства низов и оживление радикальной части политических организаций. Но это обострение в Европе не было подобным обострению в России.

     Главное, существеннейшее отличие заключалось в том, что в России недовольство низов накапливалось уже очень долгое время, отягощённое недовольством общедемократическим, антифеодальным. Недовольное российское общество, можно сказать, "выварилось" в этом долгом "котле" конфликтов и противоречий. За это долгое время, за время борьбы в разных формах, достаточно определённо сложились и разделились партийные направления, достаточно прочно сблизились настроения всех низов - и пролетариата, и крестьянства, и большой части городской мелкой буржуазии, достаточно ясно успела крупная буржуазия разоблачить свою антинародную направленность.

     Для европейского же общества это обострение положения стало, можно сказать, первым и несколько неожиданным испытанием; необходимые условия для действительной революционности ещё не накопились; союз пролетариата с недовольной мелкой буржуазией ещё не сложился; революционная партия необходимого опыта и качества ещё не образовалась и большей частью даже ещё не выделилась из общего социал-демократического движения. Недостаточность того, что мы обозначили словом "вываривание", очень заметно сказывалась и на качестве общества в целом (в котором ещё были очень-очень сильны, гораздо сильнее, чем в России, и демократические иллюзии, и приверженность к частной собственности), и на качестве крупной буржуазии, которая, несмотря на последствия войны, не утратила свою силу, не впала в разрушительный для неё политический кризис.

     Вот почему возросшее недовольство толкнуло большинство европейских низов не столько к антикапиталистичекому бунтарству, сколько к острой тяге в направлении какой-то новой, спасительной иллюзии, способной помочь, не сходя с парламентских и частнособственнических основ, способной исправить положение, не нарушая привычного мещанского, пацифистского уклада обывателей.

     Отдельные попытки, отдельные вспышки небольшой части общества, конечно, были возможны, но к революции, охватывающей всё общество в целом, европейские страны ещё не подошли.


            В том, что большинство низов России качнулось в большевизм и, следовательно, к революции, а большинство низов Европы (казалось бы, при тех же обстоятельствах) - к оппортунистической социал-демократии, следовательно, к постепенному "спусканию на тормозах", к замирению с империалистической буржуазией, нет ничего необычного. Разгадка заключается в том, что речь в данном случае идёт о разных революциях: антиимпериалистической (открывшей эпоху подобных революций в недостаточно развитых странах) для России и классической социалистической для развитого капитализма Европы. Первая уже созрела, вторая же - ещё нет.

     Если ещё не осознавать ясно, что речь идёт о разных исторических процессах и видеть только сходные обстоятельства военного кризиса и обострения недовольства, то, конечно, можно предположить, что ход событий в Европе будет подобен событиям российским.

     Ленин говорил и писал в это время:

          - "Нет сомнения, что социалистическая революция в Европе должна наступить и наступит... Капиталистический мир идёт к неслыханному краху... Грядет основание международной Советской республики... Товарищи, присутствующие в этом зале, увидят все, как будет основана Всемирная Федерация Республики Советов... Международный пролетариат восстанет, свергнет повсюду капитализм и доделает нашу работу, которая приведет к полной победе социализма..." -

            Это ни в коем случае не упрёк в сторону Ленина, ведь он смотрел на происходящее, находясь в самом его начале, мы же смотрим с высоты ХХI века, с высоты того опыта, который дал нам весь ХХ век в отношении дальнейшего развития и в Европе, и в советском обществе, и в угнетённом империализмом мире. Здесь очень подходит известное древнее  изречение: "Блоха, сидящая на макушке мудреца, видит дальше, чем он."

     Очень хорошо видно, что и позиция Ленина, и позиция Плеханова одинаково строятся на неосознавании различной сути двух этих типов революций. Но в отличие от Плеханова, Ленин правильно делает вывод в пользу той революции, которая в России уже назрела и началась.


            Повторим ещё раз: разница тогдашней революционной готовности России и Европы объясняется тем, что для антиимпериалистических революций исторические условия уже созрели, а для классической социалистической - ещё нет. Капитализм ещё имеет определённый исторический ресурс и благодаря ему сохраняет себя, пока именно антиимпериалистические удары не подорвут его мировую политическую и хозяйственную систему.


                (В отличие от наивного мнения, что для революции достаточно лишь двух условий: "умной агитации" и "смелости пролетарских масс", - мы должны понимать, что для действительной революции необходимо: 1) не краткое, а долгое "вываривание" общества в накопляющихся отрицательностях; 2) складывание политического союза пролетариата со значительной частью недовольной мелкой буржуазии; 3) резкий политический кризис, резкий развал, распад в системе крупного капитала. Без этих условий революция в обществе начаться не может.

     В развитых капиталистических странах таких условий ещё нет, и нет объективно.)



            Опыт последующих десятилетий показал действительную картину и большевикам. В беседах с коминтерновцем Димитровым Сталин говорил:

             - "Наши люди в Коминтерне переносят всё, что было правильно для русских рабочих, и на европейских рабочих. Мануильский [член Секретариата Коминтерна] не понимает этого. Он каждый год предсказывает пролетарскую революцию, а она не идёт... В первую мировую войну у большевиков была переоценка ситуации. Мы все забегали вперёд, делали ошибки. Это можно объяснить тогдашними условиями, но нельзя оправдать. Нельзя теперь копировать тогдашнюю позицию большевиков. С тех пор  мы чему-то научились, умнее стали. Я считаю, что лозунг "превращения войны империалистической в войну гражданскую" подходил только для России, где рабочие были связаны с крестьянством и в условиях царизма могли идти на штурм против буржуазии... У нас фактически не было парламентаризма. Русские рабочие ничего не получили от Думы. Если бы наша буржуазия имела в запасе ещё 30 лет, она несомненно посредством парламентаризма установила бы свою связь с массами, и тогда нам было бы гораздо труднее её свергнуть. Для европейских стран этот лозунг не был подходящим, так как там рабочие получили от буржуазии некоторые демократические реформы и цеплялись за них, не были готовы пойти на гражданскую войну против буржуазии. Иначе нужно было подойти к европейским рабочим. Надо было учесть эти особенности европейского рабочего и иначе поставить вопрос, другие лозунги для них выдвинуть." -
               
                - - - -

            В 20-е и 30-е годы Коминтерн много работал над превращением в качественные компартии тех первоначально слабых и малочисленных групп, которые откололись от сильных социал-демократических партий. Но это превращение проходило, во-первых, не в условиях революционного или предреволюционного состояния, а в условиях послевоенной стабилизации европейского капитализма, и во-вторых, - в обстановке насущной необходимости антифашистских общедемократических фронтов. Понятно, что в этих обстоятельствах дело формирования качественного и чистого коммунистического движения (и так по самой своей сути нелёгкое и не быстрое) очень затруднялось. Многие коммунисты европейских стран приобрели большой авторитет своим поведением во время антигитлеровской войны, но по причине общедемократичности этой борьбы она принесла и немалое организационное и теоретическое засорение.


            Компартии стран Восточной Европы, хоть и оказались у власти, но не через путь естественной, массовой революционной борьбы, а благодаря вступлению в эти страны Советской Армии. В результате в народе этих союзных нам государств не прошло естественное революционное размежевание, пролетарская идеология не встала над обществом на деле, а не на бумаге и недостаточно ещё отделилась от мелкобуржуазной среды, - среды, по историческим причинам сохраняющей к тому же сильный буржуазный национализм (что особенно характерно для Польши, Венгрии, Румынии).

     Честно говоря, я не представляю возможность перехода к социализму без естественно созревшей внутри общества революции и без долгой школы гражданской войны, вытекающей опять-таки из собственных, внутренних причин этого общества. Социалистическое преобразование, принесённое в страну извне, "на блюдечке", не соответствующее ещё внутреннему запросу большинства, по-моему, невозможно. Пусть и в скрытом виде, подспудно, но мы будем иметь в этой стране ту реакцию, которую могли наблюдать в нашей Западной Украине и Прибалтике.

     Я могу представить лишь такую перспективу, как долгое дружественное сосуществование этих стран с Советским Союзом при народно-демократической власти в них, но никак не полноценное причисление их к социалистическому лагерю. Но и возможность этого дружественного сосуществования требует очень выверенной политики  по отношению к этим странам и очень тонкого, но твёрдого и верного курса местных коммунистов.

     И насколько мне известно, Сталин действительно не спешил с переквалификацией "стран народной демократии" в "социалистические страны", понимая, что до фактической социалистичности нужно ещё исторически доработаться, может быть, даже и через постепенное, естественное созревание внутренних межклассовых конфликтностей в этих странах.
               
                - - - -

            Итак, главный вывод, который нужно сделать из сказанного, по всей вероятности, таков: коммунистическое движение Европы было по объективным причинам недостаточно сильным, недостаточно зрелым, недостаточно качественным, недостаточно самостоятельным как в смысле ещё не полного отмежевания от социал-демократических традиций европейского мышления, так и в смысле организационной зависимости от КПСС не только до, но и после антисоциалистического переворота в ней.

            Стоит только, даже бегло, просмотреть документы новой послевоенной организации Коминформ (Коминтерна уже не было), и мы сразу увидим ясное понимание сталинским руководством актуальнейшей важности этой проблемы.

     О функциях этой организации (которой Сталин придавал огромное значение и которую распустили хрущёвцы в 1956 году) в её Уставе говорилось так:

        - "Ставить на обсуждение компартий вопросы, возникающие в связи с международной обстановкой и требующие объединённых усилий коммунистического авангарда различных стран; заслушивать доклады коммунистических партий с целью обмена опытом и улучшения их работы и выносить рекомендации партиям по этим докладам; давать по просьбе коммунистических партий советы последним по вопросам их политической линии и практической деятельности; способствовать компартиям в их работе в области организационно-партийного строительства, пропаганды марксистско-ленинской теории, усиления всей идеологической работы партий и усиления борьбы с реакционной идеологией; в случае неотложной необходимости принимать постановления и директивные указания, обязательные для соответствующих партий." -

     В самом начале 50-х по инициативе Москвы в рамках Коминформа была намечена дискуссия, как говорилось: " об идейно-политическом укреплении, так как за последние полтора-два года внутри некоторых коммунистических партий наблюдается ослабление внимания к организационной и идеологической работе, в результате чего имеются факты проникновения враждебных элементов в компартии, слабо развёрнута работа по повышению идеологического уровня коммунистов и по укреплению рядов коммунистических партий." Отчитывающимися докладчиками на этой дискуссии были намечены польская и итальянская партии. Но и кроме дискуссий (конечно же, жёсткого, инспекционного содержания) известны документы об очень широком участии советских чекистских служб в кадровых вопросах местных партий. Очень многие, выдвинутые потом хрущёвцами на первый план, были в прежнее время обозначены как "враги народа" и "предатели партии" и реабилитированы лишь после переворота в СССР.


            Да, безусловно, изменение в КПСС было немаловажным фактором обуржуазивания европейских компартий. Но представлять это упрощённо - как разрушающие действия хрущёвцев против чистых коммунистических партий - нельзя.

     Идеология, которая подошла государственной буржуазии СССР, и идеология некоторых частей недостаточно качественного коммунистического движения оказались во многом сходными, и эти стороны, так сказать, нашли друг друга и соединились во взаимной поддержке, - по-видимому, так будет правильней говорить.

                3.

             Ещё раз повторю одно из положений предыдущего текста, поскольку считаю его очень важным.

     Коммунистическое движение всегда, на всех своих этапах, может иметь надлежащее качество ТОЛЬКО при постоянной и принципиальной борьбе с оппортунистическими искажениями. Коммунистическое движение в условиях капитализма или даже посткапитализма является действительно коммунистическим ТОЛЬКО при непрекращающейся работе по вскрытию всё новых и новых форм оппортунизма.

     Можно даже сказать, что если вдруг, на каком-то отрезке, коммунистическое движение оказывается как будто бы без оппортунистического противника (прежний разгромлен, а нового пока вроде нет), это означает какую-то неправильность в этом коммунистическом движении, какой-то тревожный симптом его порочности и должно насторожить коммунистических руководителей.

     Между коммунистическим движением и борьбой против оппортунистического влияния такая же связь, как, скажем, между устойчивостью волчка и его вращением, - без второго нет первого.

     Возможно, найдутся те, кто посчитает это преувеличением. Нет, - скажут они, - сущностной функцией коммунистического движения является борьба против капитализма. Коммунистическое движение перестаёт быть коммунистическим, если прекращается борьба против капитализма. А разоблачение оппортунистических искажений - это, конечно, важное, но не сущностное, а вспомогательное дело.

     Ошибка этих людей состоит в том, что они представляют оппортунизм лишь как некоторую неправильность в нашем, в антикапиталистическом, стане. Тогда как на самом деле оппортунизм - это не погрешности революционеров, находящихся по нашу сторону фронта, а одна из форм контрреволюции, самая удобная для контрреволюции форма.

     Оппортунизм - ЭТО И ЕСТЬ САМ КАПИТАЛИЗМ, но только в наименее уязвимом обличьи.

     Борьба против оппортунизма – это не дополнительная, приставная часть борьбы против капитализма, а часть, подобная, например, прихожей в квартире: нельзя войти в квартиру, не проходя через прихожую.

     Известные многим слова Ленина нужно понимать абсолютно буквально:

       - "Борьба с империализмом, если она не связана неразрывно с борьбой против оппортунизма, есть пустая и лживая фраза." -



              Понятно, что сама капиталистическая буржуазия оппортунистами называться не может. Но в условиях реального капиталистического общества, наполненного антагонистическими конфликтами и борьбой, она облекает свои интересы в камуфляж, избирая в качестве осуществителей этого камуфляжа подходящую часть мелкой буржуазии.

     Особенно хорошо это видно в случае с поздней советской партией. Что такое идеология хрущёвцев? Это система взглядов, обслуживающая интересы государственной буржуазии в условиях пока ещё невозможности прямой и открытой буржуазности. Вот почему теоретически неправильной является такая формулировка, часто употребляемая в левой публицистике: "Хрущёвцы - это мелкобуржуазные оппортунисты, нестойкая часть нашего социалистического движения."

     Называть хрущёвцев оппортунистами (да ещё и частью социалистического движения) неправильно. Хрущёвцы - не оппортунисты, а сама госкапиталистическая буржуазия. Но для того, чтобы проводить свои интересы непрямо и неоткрыто, они должны были найти в прошлой мировой идеологической "копилке" те идеи, которые наиболее подходящи для камуфляжа. Таким образом, не являясь сами оппортунистами, они использовали наработанный историей оппортунизм в своих буржуазных целях.

     Нет поэтому ничего удивительного, что те оппортунистические идеи, которые посчитала нужным использовать советская госбуржуазия, очень во многом совпали с теми, которые существуют в обиходе обычного капитализма. И в этом положения хрущёвских съездов нашли сочувственный, родственный отклик у оппортунистов зарубежных стран.

     Но особенности позднесоветского госкапитализма дали и различие в идеях, а следовательно, и основу для критики со стороны части зарубежных оппортунистов, - как "еврокоммунистов", так и левацких групп разного толка, в том числе и троцкистов.
               
                - - - -

            "Еврокоммунизм" провозгласил себя в начале 70-х, но его идеологические основы сложились уже задолго до этого.

     Способствовало ли расцвету этой тенденции изменение в советской партии? Да, вот именно это слово ("способствовало") тут подходит. Для опускания европейских компартий на социал-демократическую позицию в них были и собственные причины, но прекращение той неустанной бескомпромиссной борьбы, которая велась через Коминтерн и Коминформ и провозглашение хрущёвцами сходных идей способствовало всё более откровенному разворачиванию социал-демократической идеологии в бывшем комдвижении.



            В каждом обществе есть свои особенности и традиции, в зависимости от исторических условий его предыдущего развития. Их зачастую надо преодолевать, если они препятствуют распространению правильной коммунистической идеологии. Но пока они не преодолены, их нужно как-то учитывать, как-то к ним приспосабливаться (если толковать слово "приспосабливаться" не в оппортунистическом, а в революционном смысле). Такое проблемное явление есть в разных обществах, в каждом своё.

     В европейском обществе такой исторически сложившейся особенностью является очень прочно закрепившаяся в общем менталитете идеализация буржуазно-демократических принципов.

     Преломляясь в призме этого менталитета, само понимание социализма и путей борьбы за него искажается в сторону буржуазно-демократической многоцентровости. Складывается устойчивая тенденция считать социализм продолжением системы буржуазно-демократических свобод, только, мол, при преобладании в этой системе голосов низовых трудящихся и с ориентацией её на устранение бедности. Так называемое "гражданское общество", ставящее во главу угла право личности (право индивидуальной буржуазной личности) считается важнейшим достижением современной цивилизации и без изменений переносится на социализм.

     Ни о каком главенстве общего над личным, ни о каких отступлениях от "правового государства", ни о каком попрании многопартийного плюрализма, ни о какой, боже упаси, системе политических репрессий, ни о какой диктатуре пролетариата этот оппортунизм не хочет и слышать.

           (Мы знаем, что и в нашей стране, не только в прошлом, но и сейчас, есть очень немало людей, которые не любят реальную капиталистическую действительность, но мечтают о том, чтобы, так сказать, "боль прошла, а опухоль осталась", и строят самые сказочные планы о переходе к справедливому строю не болезненным, диктаторским, а мирным, общечеловеческим путём. Природа таких мечтаний ясна, - психология мелкой буржуазии, неспособной принять суровую идею классового антагонизма.)

     Долгое развитие европейского общества на путях буржуазной демократии в сочетании с известным расцветом мелкобуржуазности в империалистических метрополиях породило ту неизбежную тенденцию в европейских компартиях, от которой невозможно очиститься разовой кампанией, а необходимо очищаться не переставая, всё время.

     Конечно, революционизация общества обострила бы реальную борьбу и явилась бы школой для немалого количества заблуждающихся. Но исторически революция уже уходила из империалистических центров к периферии, оставляя коммунистическое движение развитых капиталистических стран без этого оздоровляющего фактора.

     Думаю, что хрущёвцы, разрабатывая свои идеологические принципы, учли существование такой тенденции и сделали политическую ставку именно на отклик этой части комдвижения. Известное провозглашение подобных принципов явно имело целью установить "мостик" с теми, кто объективно является слугами капиталистической буржуазии, а через них - и с самой этой капиталистической буржуазией мира.

            В тех условиях, которые сложились в послевоенной Европе, относительно чистое коммунистическое движение не могло иметь большой количественной базы. Его подлинной базой могла быть лишь низшая часть трудящихся. В этом нет ничего страшного, - качественности партии нужно было отдать приоритет над количественностью. Но нарастающий оппортунизм социал-демократического толка делал ставку на буржуазно-демократические пути и значит имел приоритетом именно электоральное количество. Это вело к приспосабливанию тактики к настроениям абстрактного "большинства" (то есть к настроениям мелкой буржуазии) и к перестройке партий в беспринципные плюралистические сообщества.

                (Кстати, мне встречались искренние, страстные вопросы в левых интернетовских дискуссиях: где же, где же, наконец, та партия в нашей сегодняшней действительности, за которой можно и должно идти? где она? укажите нам её! Хотелось бы указать этим людям, что если такая партия и будет строиться, она обязательно будет строиться не в легальном поле и не на виду.
     Действительно революционная партия НИ ПРИ КАКИХ УСЛОВИЯХ не может быть открыто легальной и лишь использует существующие легальные группы в тех или иных своих целях, не раскрывая в то же время себя.)


            Всё более укрепляясь на этих позициях, практически ничем не отличаясь от обуржуазившегося социал-демократизма компартии ряда крупных капиталистических стран оформили свои взгляды в цельную программную платформу, обозначив её как "еврокоммунизм".

     Между партиями "еврокоммунизма" и правящей КПСС (с её восточноевропейскими сателлитами) сложились отношения взаимной критики. Но основания этой конфликтности заключались не в марксистской принципиальности, а лишь в том, что "еврокоммунизм" был оформлением в левой терминологии классического, приватного буржуазного менталитета, тогда как идеология КПСС отражала интересы буржуазии государственной.

     "Еврокоммунисты"остро критиковали советское общество прежде всего (что и следовало ожидать) за отсутствие демократии [демократии, понимаемой в классическом буржуазном смысле], за недостаточность индивидуальных свобод. Разумеется, из-за полного уже разрыва с марксизмом у них не возникало и мысли называть позднесоветский строй госкапитализмом (и подобные утверждения европейских "леваков" они не любили); советскую модель они именовали "испорченным, искривлённым социализмом", - социализмом, искажённым традициями предыдущего диктаторского "тоталитаризма". Ленинское учение об особом типе революционной партии, о диктатуре пролетариата, о социалистическом централизме, об усилении классовой борьбы (Сталин лишь развил это ленинское положение) они отвергали безоговорочно.

     Внутри СССР, как мы уже знаем, в 60 - 80-х было немало представителей буржуазно-демократического процесса (так называемые диссиденты), подавляемых госкапитализмом для защиты принципа госкапиталистической централизации. Одни из них отвергали саму идею социализма, стояли на откровенно буржуазных позициях, но были и такие, которые при фактической буржуазно-демократичности не отказывались и от социалистической фразеологии. Эти вторые чутко прислушивались к подобным "еврокоммунистическим" фразам и сочувствовали им.



               (Несколько отвлечёмся. Вообще говоря, позднесоветское общество представляло собой довольно интересное явление. И очень часто эта своеобразность сбивает тех, кто пытается правильно охарактеризовать его.
    
     Да, установился госкапитализм. Почему уже можно было так утверждать? Потому что базис общества (его производственные отношения) с переменой диктатур приобрёл госкапиталистический характер, а строй именуется по базису. [Правда некоторые "умники"заявляют, что перемена диктатур - это фактор надстройки и, следовательно, не влияет на базис. Они забывают, что речь ведь идёт не просто о собственности, а о ГОСУДАРСТВЕННОЙ собственности, и от того, КАКОГО ИМЕННО ГОСУДАРСТВА эта государственная собственность, зависит и характер этой собственности в базисе.]
    
     Очень важной особенностью позднесоветского госкапитализма (одной из его особенностей) является то, что огромная часть общества сформировалась, воспиталась, выросла в предыдущие десятилетия. Люди, которым, скажем, в 70-е годы было 40 - 50 лет и которые к этому возрасту, как правило, уже достигли определённого положения и в сфере производства, и в науке, и в искусстве, родились ведь соответственно в 30-м - 20-м годах. Они, таким образом, прошли советскую школу того времени, советский комсомол, росли под пропагандой 30 - 40-х годов, впитывали советские книги, песни, фильмы. Это не могло не отразиться на менталитете позднесоветского общества и на внешней форме общественной жизни.
    
     Некоторые, исходя из этого, упорно настаивают, что надстройка оставалась ещё социалистической. Однако если присмотреться к этой раннесоветской остаточности в общественной психологии позднего СССР, мы увидим, что осталась преимущественно лишь та составляющая, которая не вредна властной госбуржуазии, - подлинная же революционность, пролетарское бунтарство, антибуржуазный активизм были почти начисто стёрты позднесоветской обывателизацией.
    
     "Социалистическое ружьё, из которого вынуты социалистические патроны; социалистическая машина, из которой слит социалистический бензин", - так образно можно охарактеризовать то поколение, внешне привычно держащееся старой фразеологии, но уже не вкладывающее в неё действительно революционное содержание.)


            Госкапиталистическая власть СССР избегала прямо и открыто отвечать на критику "еврокоммунизма". Есть мнение, что причиной этого было нежелание портить межпартийные отношения, стремление сохранить некоторое единство во внешнеполитических вопросах. Да, это возможно. Но более близколежащей мне кажется причина совершенной политической неготовности к такой полемике. Жалкое "блеяние" о том, что "товарищи европейские коммунисты преувеличивают", что мы, дескать, тоже осуждаем тоталитарный сталинизм и переходом к "общенародному государству" широко гуманизировали и демократизировали социализм, - вот всё, что могли они сказать. Всякий же гласный разбор вопроса по существу обернулся бы саморазоблачением госбуржуазии, которая не может допустить ни социалистической демократии диктатуры пролетариата (из-за своей буржуазности), ни классической буржуазной демократии (из-за своей государственности).

     Говорят, что идеи "еврокоммунизма" сильно повлияли как на партии Восточной Европы в 60 - 80-х годах, так и на саму КПСС, явившись прямой причиной "горбачёвщины". Думаю, так говорить нельзя. Здесь, видимо, нужно использовать то же слово, которое употреблялось при разборе влияния изменений в КПСС на западноевропейские партии, - слово "способствование". Не прямая причина (и в Восточной Европе, и в "горбачёвщине" всё же преобладали внутренние причины), а косвенное способствование, - такая формулировка будет более верной.


            Возвращаясь к главному вопросу этого текста (могло ли международное коммунистическое движение исправить реставрационную линию СССР, разгромить хрущёвский ревизионизм?), мы видим, что "еврокоммунистическая" составляющая этого сделать, конечно, не могла.

     Так может, это могла сделать лево-радикальная, в том числе троцкистская, составляющая? Об этом - в следующей главе.


   (mvm88mvm@mail.ru)