Юлия Катунина. Кокс и и все остальные

Публикация Елены Иоффе


Кокс такой обаятельный! Меня у Фишеров боялись ему показывать. За меня боялись, конечно. Я была совсем-совсем девчонка, ну почти что с косичками, и ничего-ничего не знала.
А Кокс такой лоб и так роскошно держится! Он самый красивый в городе.
И когда я его увидела, я прямо обалдела, я была вне себя и всё боялась, как бы кто-нибудь не заметил, как я вне себя.
А потом он оказался таким хорошим-хорошим. К нему всегда можно придти и рассказать всё-всё, и он всегда поможет, и с полуслова…, и никогда ничего не надо объяснять, а, главное,– объясняться.
Он никогда не сюсюкает, а прямо берёт за шиворот. Знаешь, не буквально, но берёт за шиворот, и не пикнешь.
А когда я жила на Литейном со своим художником… Ой, это чёрное пятно в моей биографии! Я ненавидела этого художника. Я орала на него ну, прямо как баба, сначала наедине, потом приятель его был, он жил с нами, у нас было две комнаты, потом у Фишеров я напропалую целовалась в коридорах с кем попало, а на него – ноль внимания. А он всё равно ходил за мной. Ой, я была такой дрянью с ним, такой стервой!
Ему говорили: – Колька! Она ведь на тебя плюёт!
Я приходила домой в два часа ночи, весёлая, а он сидел и ждал. И меня всё в нём раздражало. Сразу портилось настроение. А он знал, что нельзя спрашивать, и всё равно спрашивал. А я нарочно не отвечала.
А когда он уехал на три дня в командировку, в Москву, Кокс эти три дня прожил у меня, на Литейном. И всё так хорошо было, а потом как будто ничего не было. И мы остались с Коксом хорошими-хорошими друзьями.
Совсем не так, как с этим художником. Когда я, наконец, от него отделалась, он ходил и везде рассказывал, и ко мне приходил опять.
А Кокс всегда держал мою марку, если кто-нибудь спрашивал обо мне – он всегда держал мою марку.
Я быстро… У меня такой глупый характер… Ну, в общем, так у меня получается… – я часто люблю. Но, к моему сожалению, очень скоро всё кончается. И когда кончается, я ненавижу того человека, он меня раздражает, как тот художник. А Кокс! О, Кокс – это что-то необыкновенное. Мы относимся друг к другу с большой-большой нежностью. И мы можем встретиться у Фишеров, потом он скажет: Пошли, и я иду. И всё. А потом снова долго-долго не видеться, то есть, видеться почти каждый день, но… понимаешь
У Кокса всё в порядке: была жена, есть сын, платит алименты. Я после работы всегда прекрасно знаю, что меня ждут у Фишеров. Там совершенно определённые лица, мы все так примелькались. Все всё знаем. Мы чудно упиваемся на праздниках.
Но один раз у меня было сильнее всего. Может быть, ещё не всё прошло. Ему 40 лет, он много-много видел. Он мне говорит, что то, что заменяет мне ум, ему заменяет опыт. Он меня считает и дурой и умной. Я добилась его прохиндейством. Чем? Ну, я умею. Я пошла на всё. На самую пошлость. И думала, что будет просто связь.
Мне хотелось! Так хотелось бы этого. Но оказалось, что мы как-то взаимно… Правда, вначале я вела себя, ну, совсем как дура. У него была женщина. У него, конечно, много было. Но эта так любила его, что говорила: Ты всё можешь – это она ему говорила – с кем хочешь и как хочешь, но только не целуй никого.
Он мне рассказал это и спрашивает: – Ну а ты, малышка? А я была такая дура, ничего-ничего тогда не понимала и сказала ему: – Если кто-нибудь, то уж не я!
Ты представляешь! Я в это время была только с ним одним и ни с кем больше! А потом он уехал в командировку на две недели, а пробыл три. И я вначале думала, что с ума сойду. Это большой срок. А для меня он был громадный. И я сначала чуть с ума не сошла. А потом вдруг стало легче. Пришли Кокс и другие, а они хорошо утешают, и всё стало проходить Всегда надо про запас держать кого-нибудь на такой случай. А то когда один, то и вправду можно с ума сойти.
И вот когда он приехал, меня прямо невозможно было поймать, ну совсем невозможно. И он стал оставлять у соседей записки, сначала нежные, потом любезные, а потом так: Людмила! Он никогда меня так не называл, иногда – Милочка, как официально любовницу, а вообще, каким- нибудь чудным эпитетом. И я его по имени не называла. Как? Милый, конечно!
И вот он пишет: – Людмила! Тебя невозможно застать. Позвони мне сегодня от четырёх до шести или – ты представляешь! – или в любой другой день.
А я боялась, что Новый год он проведёт не со мной и потому не хотела с ним встречаться, а мы договорились с Коксом. И 30 декабря я не работала, и мы чудно с Коксом упивались. А наутро я Кокса прогнала, потому что знала, что он придёт, и я бы не допустила, чтобы Кокс прятался у меня в шкафу, хотя у меня большой-большой шкаф.
И он, правда, пришёл часа в два. На нём был такой чудный костюм – манжеты – не чёрный, и не синий, и не чёрно-синий, но такой чудный цвет, бабочка и ботинки, знаешь, такие узконосые-узконосые. А я ещё не причепурилась, только встала.
И вот он пришёл и говорит: - Ну что мы сегодня будем делать? А я уже договорилась с Коксом. И я не знала, что делать. И вот я мучила его до 11 часов вечера. Я хотела, чтобы он уже никуда уйти не мог, а самой в последний момент смотаться. Но мы всё же встретили вдвоём с ним Новый Год. Ведь это всё же большой праздник, и не хочется его кое-как.
А после Нового Года меня снова стало совершенно невозможно поймать. И сейчас он просто за мной бегает.
А у Фишеров так хорошо. И все там чудно ко мне относятся. Вот мне нужно было сменить комнату, так они все там с ног сбились. Я себя там так чудно чувствую. Они даже хором решали, за кого мне выйти замуж. Только трудно подобрать… Ой, я заболталась.