Куда уходят сказки, и к кому они возвращаются? Зачем я в этом мире, и за что в нем отвечаю? Для чего нужен горизонт, и что там – за ним?
Ответы на эти вопросы Лидия Сафаргулова пытается найти вместе с героем своей книги – мальчиком по имени Рамазан. Малыш живет у подножия шихана – горы, ставшей камнем преткновения интересов большого бизнеса и людей, пытающихся защитить землю предков от разрушения.
В жизни башкирской деревни переплелись старинные предания и новейшие технологии. Но по-прежнему главными остаются любовь, уважение к старшим, забота о младших и понимание, что все в этой жизни проникнуто особым высоким смыслом. А иначе, зачем вообще жить!
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
В мире, сочиненном взрослыми людьми, проблемы решаются очень не просто; совсем не так, как в детстве, не обремененном страхами несоответствий.
Маленькому герою моей книги эти страхи неведомы. Потому так велик был соблазн посмотреть на мир взрослых глазами ребенка.
Мальчик живет в деревне у подножия Горы. Все, что там случилось, могло произойти в любой деревне, у подножия любой горы. Поэтому я прошу читателя не искать совпадений имен и событий, дабы затем не упрекать автора в неточности.
Вместо этого, я прошу вас вместе со мной выразить благодарность людям, без которых эта книга не была бы написана.
В их числе руководитель фольклорных экспедиций Уфимского научного центра Российской академии наук Розалия Султангареева. В книге использованы материалы пресс-конференций с ней и ее коллегами.
Удивительно чуткий и добрый человек Патимат Бизаева оказала поддержку в создании той части книги, что была написана за пределами России. Ей автор, без преувеличения, обязана жизнью.
Особая благодарность – первым читателям и критикам «Горы» - Разиле Садыковой и Флюре Рахматуллиной. Их голоса были решающими в споре «печатать-не печатать».
Иллюстрация на обложке – дар замечательного фотохудожника Олега Машковского.
В случае успеха книги я по праву разделю его с ними, неуспех же будет целиком на совести автора.
От автора Лидия Сафаргулова.
Посвящается памяти
Ильдара Ситдикова
ТАШТАУЫШ
Рамазан мчался через огород к зарослям огромного лопуха; здесь можно было укрыться от двоюродной сестрицы; та минуту назад обнаружила на столе свой залитый чаем планшет. А нечего было раскладываться на обеденном столе! Вообще Хаува приезжает к ним только на каникулы. Раньше городская воображала, знакомясь, называла себя Евой. Но однажды картатай (в переводе с башкирского языка – «дед»), не выдержал.
- Ты – дочь башкирского народа, и не годится тебе стесняться своих родителей и имени, которое они тебе дали, - сурово отчитал он дочку старшего сына.
С реснички на стол упала слезинка; девочка все поняла.
- Все равно вернешься и получишь! – донеслось с крыльца дедова дома. Хаува знала, что искать Рамазана сейчас бесполезно.
А тот ужом полз под огромными лопушинами, забиваясь в дальний угол огорода, за которым поднималась в небо Гора. Здесь было тихо и безопасно. Рамазан надеялся отсидеться до обеда, а там вернется с базара нэнэй (башк. – «бабушка») и найдет способ избавить любимого внука от наказания. Устраиваясь под зеленым шатром поудобнее, мальчик больно ударился ногой обо что-то твердое и оглянулся. На него в упор смотрел немигающим глазом то ли ящер, то ли змей, четким контуром выделяющийся на сколе большого камня. Камень был размером с голову Рамазана, а то и больше. Мальчик осмотрел его со всех сторон. Черный оттиск неизвестного существа словно находился в окаменевшей скорлупе огромного яйца, расколотого точно посередине. На срезе были видны овальные кольца разных оттенков серого цвета, точно повторяющие по форме яйцо. Маленькая голова на длинной шее, плавно переходящей в туловище, располагалась посередине находки. С обратной стороны камень выглядел так, словно на гладкую полусферу налепили куски каменной породы. Было в странной находке что-то завораживающее, не позволяющее отвести от нее взгляд. Забыв о проступке, Рамазан положил ладошки на поверхность камня. Тот был теплым и шершавым.
- Ты кто? – дружелюбно спросил малыш.
Под ладошкой тихо завибрировало. – Я – Дино, маленький динозавр. Я не успел вылупиться из яйца; сначала замерз, потом окаменел. Только это было очень давно. Когда еще не было Горы.
- Это ты врешь, - засмеялся Рамазан, нисколько не удивившись говорящему камню. – Гора была всегда. Мне картатай сказал.
- Твоего деда тогда тоже не было. Ни его, ни его прадеда, никого вообще. Здесь было море.
- Море? – вытаращил глазенки малыш. – И корабли?
- Не смеши меня; кто бы их построил, - опять завибрировал нерожденный динозаврик. Только вода и ветер. Потом вода ушла, а на месте огромной воронки осталась гора из ракушек и того, что лежало на морском дне.
- Но она же каменная, - не унимался малыш, – и на ней лес.
- Лес вырос намного позже, - пояснил Рамазану нечаянный собеседник. – А в камень все это превратилось за много миллионов лет. За такое время и ты бы окаменел.
- Ну, уж нет, - подумал про себя Рамазан. – Пусть лучше Хаува.
Они поговорили еще немного. Время близилось к обеду, хотелось есть, и, прощаясь, малыш сказал:
- Я буду звать тебя Таштауыш ( башк. - "голос камня"). Дино – не башкирское имя.
ПРО ЛЮБОВЬ
- Что такое любовь? – спросил Рамазан, опускаясь рядом с камнем на согретую солнцем грядку.
Таштауыш озадаченно посопел.
– Ну, это когда слышишь другого не ушами, а душой.
- Душо-ой, - задумчиво протянул малыш. – Как это?
Динозаврик опять посопел и скосил на Рамазана хитрый глаз. – Это когда больно ему, а плачешь ты. Он – курай, а ты – песня, он пьет кумыс, а кончик языка пощипывает у тебя.
- А, понял, – оживился мальчуган. - Это когда мама доит корову, а у меня слюнки текут, да? А это я кого люблю - корову или маму?
- Это ты молоко любишь, - фыркнул от смеха Таштауыш.
- А вот если кто-то кого-то обидит, а тебе убить обидчика хочется, это любовь? – допытывался Рамазан.
Его собеседник лукаво хмыкнул:
– Она же каратистка; сама, кого хочешь, убьет; так что ты ей не защитник.
С досадой посмотрев на камень, мальчик поднялся.
– Ну и лежи тут один, - буркнул он и побрел к дому. Тайна его маленькой души оказалась раскрытой, но не это волновало его больше всего. Разве может в маленькой душе жить большая любовь? Такая, как у него, например. Долговязая внучка соседки выше Рамазана на целую голову, но разве это имеет значение?
- Если любишь большого человека, значит и любовь большая, - решил про себя Рамазан и, радостно подтянув штаны, нырнул в прохладный чулан. Справа от входа стоял большой чан. Нащупав в полутьме ковш, он зачерпнул катык и с наслаждением ощутил его кисловато-острый вкус. Лучше, чем его нэнэй, катык в деревне не делал никто.
– А с катыком у нас тоже любовь? – подумалось мальчику. – Или все же с нэнэйкой?
СОДА
Вчера приехал из Стерлитамака отец Хаувы – Азат-бабай (башк. «бабай» - обращение к старшему брату отца или матери). Старший из дедовых детей, он часто наведывался в родную деревню и, как мог, помогал родителям по хозяйству. Вечером он долго разговаривал с картатаем, они даже немного поспорили. Азат-бабай работал на комбинате «Сода». Сырьевая компания перерабатывала известняк горы Шахтау в стиральный порошок и цемент. За тридцать лет Шахтау сравняли с землей; горы не стало. Комбинат искал новые источники сырья, и самой дешевой разработкой была соседняя Торатау. Но тут случилось непредвиденное. Люди встали на защиту Горы. На пути бульдозеров и экскаваторов стояли пикеты из защитников природы и жителей деревни. Противостояние продолжалось несколько лет. Уступать не хотели ни те, ни другие. Одни грозили увольнением двух тысяч работников «Соды», другие вспоминали о хранимых на дне сундуков отцовских и дедовских берданках.
- Не хочу я, чтобы мне на голову известняк сыпался, как в Шахтау, - твердила мама Рамазана, вытирая слезы.
- А детей моих ты кормить будешь, когда я без работы останусь? – спрашивал ее Азат-бабай, стараясь не повышать на младшую сестренку голоса. Картатай молча стискивал кулаки и выходил во двор к скотине. Там, у подножия Горы, давным-давно был похоронен его дальний предок, причисленный к лику святых. Как допустить, что по святым могилам, лязгая гусеницами, пойдет тяжелая техника! Как после этого внукам в глаза смотреть! Тяжело было видеть, как постепенно становятся врагами дети. Азат, который всегда защищал Ямилю в детстве, теперь готов был возненавидеть сестру, входившую в инициативную группу защитников Торатау.
Сосед Тимербулат-бабай отменил никах (башк. – «венчание») младшей дочери Гузалии; будущий зять оказался ярым защитником позиции «Соды».
Рамазан ждал весны; Таштауыша занесло глубоким снегом, а лазать по огороду по пояс в снегу картатай ему запретил. Он смотрел на Гору из окна и обещал себе, что не отдаст ее «капиталистам».
АГИДЕЛЬ
Утром нэнэй велела Рамазану надеть кроссовки.
- Пойдешь со мной на Гору, Бэпес (башк. – «малыш»), траву поможешь собрать. Рамазан знал, что травами бабушка лечит болезни. К ней люди из Стерлитамака приезжают и из Ишимбая, жители соседних сел тоже у нее лечатся. А еще нэнэйка камни кидает и по ним говорит, что у человека болит, можно ли его вылечить, и что того ждет в будущем. На Горе много трав растет, но некоторые скоро могут исчезнуть навсегда. Мама сказала, семнадцать трав уже занесены в Красную книгу, и их нужно беречь.
Траву нужно собирать утром, по росе, пока солнце не взошло. Нэнэй даже не ест перед тем, как за травой идти. И всю дорогу молитву читает. Она каждой травке объясняет, для чего ее собирает, от каких болезней будет людей лечить. Трава должна знать, зачем ее сорвали, иначе силу свою не отдаст.
- Аллахумма, раббан-нас, музхибаль-ба’с, ишфи анташ-шафи, ля шафия илля анта, ишфи шифа’ан ля югадиру сакама, - бормочет, поднимаясь наверх, нэнэйка. Спокойно, не торопясь, следует за ней внук. Солнце, просыпаясь, озаряет сначала верхушки деревьев, растущих у подножия горы. Потом заливает светом равнину, на которой с вершины Торатау видны еще две горы. Они стоят на равнине, а река вьется между ними причудливыми изгибами. Рамазан сидит рядом с нэнэй на самом верху Горы и лениво озирает привычный пейзаж. И чего она вьется? Словно услышав мысли внука, нэнэй вздыхает:
- Да, их было четыре. Жила в наших краях девушка по имени Агидель. Красавица была. Понравилась она богатому хану, и решил он силой взять ее в жены. Агидель сбежала от нелюбимого, но тот бросился в погоню. Быстро бежала Агидель, однако хан был на коне и вскоре догнал беглянку.
- Отец-Урал, защити свою дочь, - взмолилась девушка.
Сжалился над любимой дочерью седой Урал (Уральские горы - горная система разделяющая Европу и Азию). Превратил он красавицу в реку, и та свободно побежала по равнине. Стегнул хан плеткой коня, ударил конь копытом о землю, и встала на пути Агидели Торатау (башк. - "стоит Гора"). Обогнула ее река и побежала дальше. Погнался взбешенный хан за беглянкой, нагнал ее, сорвал с руки сокола и бросил его оземь. Встала на пути Агидели Куштау (башк. – «Птица-гора»), но обежала ее река и свободно потекла дальше. Не успокоился хан. Вновь догнал он строптивую красавицу и бросил на землю шапку со своей головы. Встала перед Агиделью Шахтау (башк. – «Царь-гора»), но и она не остановила свободный поток. Собрал хан последние силы и, догнав Агидель, бросил перед ней свое пылающее от любви сердце. Это была последняя из четырех гор, вставших на пути Агидели; люди назвали ее Юрактау (башк. – «Сердце-гора»). Но и она не смогла остановить Агидель, ведь та стала рекой.
Вернувшись домой, Рамазан весь день думал о судьбе красавицы и гор, принесенных ей в жертву.
Теперь Шахтау нет. И никогда уже не будет. Та же участь может постигнуть Торатау, его Гору. А что потом? Они превратят в цемент Куштау и Юрактау? И никто уже не вспомнит легенду о красавице Агидель?
Ночью Рамазан метался в бреду, кричал и стонал. Малышу снилось, что он сражается с жестокой «Содой», которая огромными железными клыками пожирает его Гору. Утром маленький воин так и не смог вспомнить, чем окончился его сон.
КАК БАТЫРЫ НА ВОЙНУ УХОДИЛИ
Возвращаясь из магазина, Рамазан издалека увидел возле дома голубой «Гетц»; Ляля-апайка приехала. Младшая двоюродная сестра картатая родню визитами не баловала. Дед для порядка ворчал, зазналась, мол, сестренка, но понимал, что работа в газете требует много времени. Буквы Рамазан знал еще не все, поэтому теткиных статей не читал. Но поговорить с апайкой любил; она умела слушать и никогда не относилась к нему как к маленькому. Гостья помогала нэнэйке накрывать стол, резала привезенные из города колбасу и сыр. Нэнэй доставала из казана вареного гуся, и Ляля-апай забывала про свой кустэнэс (башк. - «гостинец»); у гусиного мяса на столе конкурентов не было. Подошел картатай, подсев к столу, спросил сестру про работу.
- У меня хорошая новость, абый (башк. «абый» - обращение к старшему брату или младшему брату отца), - улыбнулась та. – Позавчера вернулась из столицы с пресс-конференции с президентом республики. Он заверил нас, что вопрос промышленной разработки Торатау закрыт. По крайней мере, пока он на посту президента.
Радостное возбуждение младшей сестры, казалось, не тронуло картатая. Он спокойно выслушал рассказ о том, как семьдесят процентов населения республики поддержало защитников Горы, о том, как долго президент изучал другие пути решения проблемы и нашел их, и как радостно восприняли все это событие. Ляля-апай рассказала, что после конференции ей с коллегой из газеты «Торатау» удалось несколько минут пообщаться с главой республики. Какой он замечательный, и как замечательно все закончилось для Горы.
- Что не так, абый? – вдруг оборвала себя рассказчица.
- Все не так, - спокойно ответил тот. – Как вы не поймете, что судьба Горы сегодня не в кабинете президента решается, а в головах и душах людей. А что касается главы республики, то для таких решений нужно большое мужество. Ты же не можешь не понимать, чем он рискует. Так что погоди радоваться.
- Такое настроение испортил, – расстроено опустилась на стул Ляля-апай. – Такая радость для всех была.
- Радуйся, пока Азат не приехал, - угрюмо сказал дед.
Азат был болевой точкой картатая. Рамазан как-то подслушал разговор старика с нэнэйкой. Когда и где упустили они старшего сына, готового грызть ковшом экскаватора землю, на которой вырос. За возможность работать на комбинате тот отца родного продаст. И ведь не один он такой. Большинство работников компании стали послушным инструментом давления на общественное сознание; не отдадите Торатау, и они останутся без работы.
Смахнув со стола в ладонь хлебные крошки, Ляля-апай вышла во двор, бросила крошки курам и задумчиво посмотрела на Гору. Рамазан неслышно подошел к тетке и вложил ладошку в ее руку.
- Тысячи лет Гора хранила наш народ от бед и несчастий, теперь наша задача – сохранить ее, - услышал Рамазан ее тихий голос.
– Как может Гора защитить людей, у нее ведь даже ружья нет? - удивленно вскинул бровки малыш.
- Дух Горы сильнее любого оружия, - почти шепотом произнесла тетка. Когда она начинала говорить таким голосом, ушки нужно было держать на макушке; будет что-то интересное.
- Знаешь, как раньше уходили на войну наши батыры (башк. – «богатыри»)? Они должны были семь раз обойти гору по движению солнца, на каждом круге обещая духу Горы быть храбрыми и мужественными, биться с врагом до победы и не пустить чужаков на свою землю. Взамен дух Горы обещал хранить их в бою.
- Я в духов не верю, - фыркнул Рамазан, вынимая ладошку из теткиной руки; та была как огонь.
- Не веришь мне, спроси у картатая, - улыбнулась гостья и пошла в дом.
Раньше Рамазан так бы и сделал, но теперь у него был Таштауыш, а уж он-то в горных духах разбираться должен. Но пробраться в дальний угол огорода по мартовскому снегу было не так-то просто. Твердый наст больно резал ноги выше валенок, и малыш бросил эту затею.
- Ладно, спрошу у картатая, - решил он.
Взрослые уже сидели за столом, с аппетитом хлебая тукмач (башк. – «суп с лапшой»). Отощавшая на городской пище апайка попросила добавки, и довольная нэнэй долила полный половник.
- Опять мокрый по пояс! – ахнула она, увидев прилипшего к теплой печке внука. – Снова по огороду шастал? Дед, скажи ты ему, чего он там по снегу ползает?
- Не ходи туда больше. Нет его там, - не поворачивая головы, сказал картатай.
Женщины, не понимая, переглянулись. Рамазан подошел к деду и заглянул ему в глаза.
- Переоденься и поешь, - спокойно встретил взгляд внука глава семьи.
Разговор вновь зашел о родственниках и работе. Взрослые из-за стола не торопились. Рамазан вмиг опустошил свою тарелку, проглотил кусок любимой гусятины и, ерзая от нетерпения на табуретке, ждал, когда покончит с обедом картатай. А тот не спешил, доливал в чай молоко, пробуя гостинцы: «Раньше колбаса была вкуснее».
После обеда старшие привычно сложили ладони лодочкой и воздали небу должное за вкусный стол и крепкую крышу над ним. Наскоро умыв мордашку ладошками, Рамазан с нетерпением посмотрел на деда. Тот вышел в длинный коридор, соединяющий дом с баней. Открыв дверь предбанника, старик поднялся по лестнице в углу под самую крышу. Потом спустился, держа в одной руке тяжелый мешок.
- Надо было сразу его выкинуть, не накликал бы неприятностей, - сказал он, опуская мешок на пол перед внуком.
- Таштауыш! – радостно вырвалось у Рамазана. – Картатай, ты его забрал с огорода! Это ребенок динозавра. Он замерз, а потом окаменел. Он со мной разговаривает. Я его Ляле-апайке покажу.
- Вот-вот, покажи; она тоже в сказки до сих пор верит.
Подоспевшие женщины посторонились, выпуская главу семьи из предбанника.
- И-и-и-и-и-и, - сокрушенно протянула нэнэйка. - Ведь просила же выбросить шайтан-камень, зачем не послушал.
И она в который раз принялась рассказывать, как лет пятнадцать назад заглянули в деревню туристы, встали палаточным лагерем под Горой, запалили костер и пели под гитару песни. Когда деревенские парни подошли к гостям, место у костра нашлось и им. Был среди них и младший сын картатая Ильдар. Деревенские посидели часок-другой и пошли по домам спать, а он задержался у костра; так и просидел до утра за разговором о дальних дорогах и нехоженых тропах. Не вернулся Ильдар и наутро. Обеспокоенный отец пошел к месту стоянки чужаков, но те еще до восхода солнца снялись с места и ушли неизвестно куда. Возле кострища нашел картатай каменное яйцо, расколотое пополам. Видно тяжела была ноша, и кто-то из странников решил подарить ее гостеприимной земле Юрматы. Зачем принес странную находку домой, картатай и сам не понял. Была в камне какая-то сила, только вот добрая ли…
А на пороге дома стояла вмиг постаревшая жена; в записке, оставленной Ильдаром, он просил у родителей прощения и разрешения самому найти свой путь в жизни. С тех пор невзлюбила нэнэй камень. Но выбросить находку дед не решился, просто спрятал ее в давно не паханном углу огорода. И теперь придется объясняться с женой, которая вышла из бани вслед за ним.
Ляля-апай знала, при каких обстоятельствах исчез двоюродный племянник, но видеть окаменевшее яйцо ей не приходилось. Она опустилась на корточки перед камнем и пальцем провела по силуэту того, кому не суждено было появиться на свет миллионы лет назад. Камень завибрировал:
- Боюсь щекотки, - словно извиняясь, произнес Таштауыш. Гостья подняла на Рамазана удивленный взгляд, тот развел руками, мол, я тут ни при чем.
- Ты – дух Горы? – с надеждой спросила Ляля-апай.
- Да.
- Нашей?
- Нет, моя гора отсюда далеко, но с духом вашей Горы я знаком. Он очень сильный, не чета мне.
- А ты можешь спросить у Горы, как нам ее защитить? – загорелась вдруг Ляля-апай.
- Спроси сама. Гора тебя слышит и понимает.
- Интервью с Горой? Это интересно, только вот пойму ли ответ, - заговорил в тетке журналист.
- Все - в тебе; слушай себя, и появится ответ, - дружелюбно посоветовал говорящий камень.
- Ты это слышал? – обернулась тетка к Рамазану.
– Да он много чего болтает, - поделился информацией малыш. – Только я не все понимаю, он же совсем древний. Даже сотового телефона не видел.
- Ну, это мы сейчас поправим, - улыбнулась Ляля-апай. – Сниму-ка я тебя на камеру, иначе не поверит никто.
Последние слова относились к Таштауышу.
- Сэлфи? – довольно хмыкнул динозаврик.
- Не такой уж он и дремучий, - одобрительно засмеялась тетка и сделала несколько снимков каменного яйца.
Потом они с Рамазаном аккуратно уложили камень в мешок и вдвоем отнесли к апайкиной машине; оставлять в доме яблоко раздора между картатаем и нэнэйкой было опрометчиво. Тихая и, на первый взгляд, сговорчивая, нэнэй в нужный момент находила для властного и авторитетного мужа слова убеждения. Уложив мешок с камнем в багажник машины, заговорщики вернулись в дом.
- Абый, - Ляля-апай осторожно тронула брата за рукав. – Я заберу камень, если разрешишь; енгэсэй (башк. «енгэсэй» - обращение к старшей снохе) он все равно не нравится.
- Отдашь? – неожиданно повернулся к внуку картатай.
- Ты все равно его выбросишь, - расстроено буркнул Рамазан. – Я к нему в гости ездить буду. Ты лучше расскажи, как наши на войну ходили.
Обрадованный сменой разговора, дед с удовольствием поведал о том, как одиннадцать его односельчан перед отправкой на войну с фашистами семь раз обошли Гору. Только один из одиннадцати махнул рукой на обычай предков и заявил, что хватит и пяти раз. С войны вернулись все одиннадцать. Только тот, что не верил, пришел без руки.
- Нэнэй, ты со мной перед армией вокруг Горы пойдешь? – заглянул в глаза нэнэйке Рамазан.
Нэнэй рассмеялась:
- Пойду, Бэпес, пойду-индэ (башк. «индэ» - соответствует в русском языке частице «уж, уже»). Мы все пойдем, лишь бы Гора стояла.
ПРО РУСАЛКУ
Рамазан с трудом разлепил сонные глаза. Вылезать из-под одеяла не хотелось, но нужда, хоть и зовется маленькой, оказалась сильнее сна. Хотел было пустить струйку прямо с крыльца, но вспомнил дедов запрет и потрусил в конец большого двора к уборной.
Летнее утро, не торопясь, вступало в свои права, открывая глазу и легкий туман над рекой, и отдохнувшую от зноя за ночь листву. Мирно и спокойно дышала Гора. Ни звука, ни шороха. Широко раскрыв глаза, Рамазан замер посреди этой тишины и, как завороженный, смотрел на родную деревню. Нэнэй рассказывала, что в такое время, между ночью и утром, в деревню тайком приходили русалки. Случалось такое не часто, если кто-то из женщин позарится на гребень, оставленный на камне русалкой. Ранним утром из воды выходила речная женщина и шла в дом купальщицы, чтобы увести у нее мужа. И хотя односельчане с иронией относились к «нэнэйкным сказкам», гребешки и расчески селянки старались на берегу не подбирать.
Рамазан зябко передернул плечами и побрел, было, к дому, как вдруг странный звук заставил его обернуться в сторону огорода. От реки к соседскому дому, чуть пригнувшись, двигалась фигура, укутанная в покрывало зеленого цвета. В утренней дымке гостя можно было бы принять за привидение, если бы не характерный звук; так ходят в сланцах-шлепанцах.
- Тетенька какая-то, - машинально отметил про себя Рамазан и вдруг остановился как вкопанный. – Хыухылу! Русалка…за Наиль-абыем пришла. Сейчас заберет его, и Зульфия-апайка останется одна. Она и так несчастная, с мужем часто ссорится, а тут еще и одна останется.
Речная женщина уже прошла огородом и взялась за щеколду калитки, ведущей во двор соседей. Раздумывать было некогда. Пролетев через свой двор, мальчуган выбежал на улицу и одним прыжком перемахнул через невысокий соседский забор. С головой завернутая в покрывало фигура уже поднялась на крыльцо. Еще немного, она войдет в спящий дом, околдует своими чарами ничего не подозревающего соседа и навсегда уведет его с собой. Бедная Зульфия-апайка…
Собрав все свое мужество, Рамазан коршуном налетел на незваную гостью и рванул вниз покрывало.
- Наиль-абый, Наиль-абый, за тобой русалка пришла, спасайся, - вопил он, увертываясь от рук женщины, которая пыталась схватить его, прячась под покрывалом.
- Да отцепись ты, шайтан-бала, - бормотала пришелица, норовя проскочить мимо Рамазана в тесный чуланчик рядом с крыльцом. Но тот клещом вцепился в край накидки, продолжая голосить на всю округу.
Неизвестно, чем окончился бы этот поединок, но тут в калитку влетела разбуженная шумом нэнэй. Она подскочила к женщине и одним махом сдернула с нее покров. В тот же миг на пороге дома появился сонный хозяин.
- Зульфия, ты что это? – опешила нэнэй, увидев, что у соседки под покрывалом нет одежды.
- Домой! – тут же скомандовала она, вытолкнув внука со двора.
Рамазан и сам понял, что дальше разберутся без него.
- А я вот тут с утра искупалась, - равнодушно и даже как будто устало проговорила за спиной Рамазана соседка.
- Где купалась? С кем? Почему так рано? – услышал он голос соседа и на цыпочках вошел на свою веранду, где уже не спал картатай.
- Что там? – спросил дед, и малыш без утайки рассказал, как речная женщина, притворившись соседкой, решила увести у Зульфии-апай мужа, а Рамазан и нэнэй его спасли. Непонятно, что смешного было в героическом поступке Рамазана, но дед смеялся до слез. Не дождавшись похвалы, обиженный внук, сопя, залез под одеяло. Пришедшая вскоре нэнэй шепотом сообщила деду, что Наиль собрал вещи, сказал, что ему надоела жена-русалка, и пошел с чемоданом на автобусную остановку.
- Увела- таки, увела русалка Наиля, - хлопал себя по бокам дед, продолжая смеяться.
- Грех смеяться над чужой бедой, - попыталась урезонить его нэнэй.
- Над ними вся деревня десять лет смеялась. Это лучше? – внезапно посерьезнел картатай. - Переболит, зато уважать себя начнет.
- Значит, все- таки увела, - расстроился под одеялом Рамазан. И ведь хитрая какая; точь-в- точь Зульфия-апайка. И вот что с ними, женщинами, делать; как отличить жену от русалки? В размышлениях на эту тему наш герой незаметно уснул, а когда проснулся, события раннего утра отразились в памяти как обычный сон. А может, это сон и был?
ВЫСОКИЕ ТЕХНОЛОГИИ
У Рамазана затекла шея. Смотреть одним глазом в щель соседского забора было неудобно. Но и оторваться о того, на что смотрел уже два с лишним часа, было трудно. Огромная куча пуха и перьев возвышалась посреди соседской веранды, а рядом разместились хозяйка дома Гульсина-инэй и ее внучка Айгуль. Рамазан знал, какое это наказание – чистить гусиные перья. Берешь перо и обрываешь пушинки сначала с одной стороны, потом с другой. Закрученные в тонкие упругие спиральки, они смешаются потом с настоящим пухом и станут новой мягкой подушкой. У Гульсины-инэй лучшие подушки в деревне. За ними даже из Стерлитамака приезжают. Только делать эти подушки долго и канительно. Однажды Рамазан помогал нэнэйке обрывать пух с перьев; вся голова была в пуху, он чихал и постоянно тер руками глаза, и без того забитые пухом. Нэнэй недолго терпела это безобразие и, наконец, отправила помощника гулять. Так что Рамазан прекрасно понимал, каково сейчас городской белоручке. Понимал он и то, что выручить девочку будет очень непросто; Гульсина-инэй считала, что труд – лучший воспитатель.
Сзади неслышно подошла нэнэй с новым мобильником в руках – подарок детей на пятидесятипятилетие.
- Ну что с ним делать? Трогаю его, глажу, тру его, как Аладдин лампу, а он никак не хочет отвечать, – протянула она внуку непослушный айфон.
Решение пришло моментально.
– Стой здесь, я сейчас, - шепнул Рамазан и пулей вылетел за калитку. Вбежав к соседям и забыв поздороваться, он скороговоркой протараторил:
- Нэнэйка с телефоном не может договориться. У вашей Айгуль такой же, может она научит?
Под пытливым взглядом соседки Рамазан невольно съежился и запоздало поздоровался.
- Что сама не зашла? Чайку бы попили, - спокойно произнесла Гульсина-инэй.
- Вы же делом пока заняты, отрывать не хотела, - пояснил Рамазан, понимая, что нашел не самый сильный аргумент.
- Так ведь и Айгуль пока занята, - резонно ответила соседка, но, увидев расстроенное лицо мальчика, смягчилась. – Иди, посмотри, - кивнула она внучке.
Та радостно метнулась к умывальнику и влажными ладошками собрала пух с
золотисто-рыжих волос. Потом сняла резинку, собиравшую волосы в тугой хвост, и Рамазан замер, глядя, как золотая волна скользнула с плеч и замерла ниже пояса. У деревенских девчонок косы были черные, как воронье, а у этой в волосах жили солнечные зайчики. Он протянул руку и провел по золотистым струящимся прядям. Подняв глаза, малыш поймал в зеркале смеющийся взгляд Айгуль и остолбенел. По веселому чертику прыгало в этих глазах; одном - серо-голубом, другом – зелено-карем.
- Мне вообще-то переодеться надо, - заявила маленькая богиня и бесцеремонно выставила гостя за порог. Там он и остался стоять, пытаясь понять, как в одном человеке может быть столько замечательного.
- Ты оглох что ли? – дошел, наконец, до него голос Гульсины-инэй. – Нэнэй скажи, что зайду к ней вечером за травой; у меня уже кончается.
Молча кивнув головой, Рамазан скакнул с крыльца и уже через пару секунд был в родном дворе. Он подскочил к сидящей на крыльце нэнэйке, та по-прежнему тыкала пальцем в сотовый телефон, пытаясь отыскать в нем проблески жизни. Айфон молчал.
- Шайтан-машина, - в сердцах отложила бабушка мобильник. Рамазан подбежал к нэнэй и, сорвав с головы старенький, выгоревший на солнце платок, метнулся в дом. В шкафу на верхней полке лежали нарядные платки. Выхватив из аккуратно сложенной стопки самый яркий, внук бегом вернулся на крыльцо и сунул платок в руки бабушке:
- Надень быстренько!
Он не успел ничего объяснить; во двор уже входило солнце по имени Айгуль.
- Заходи, кызым (башк. – «девочка моя»), гостьей будешь, - улыбнулась бабушка, сразу поняв и волнение внука, и платок в своих руках. – А ты как раз вовремя, я с телефоном разобраться не могу, не понимает он меня.
Она протянула девочке телефон и привычным движением накинула на голову платок. Айгуль взяла мобильник.
- Да он у вас выключен. И к тому же разряжен. Неси зарядник, – скомандовала она Рамазану.
Тот стремглав бросился выполнять приказ.
Пока гостья объясняла нэнэй правила обращения с продуктом высоких технологий, Рамазан стоял рядом и не сводил с нее глаз.
Бабушка незаметно наблюдала за внуком.
- Боюсь, матурым (башк. – «моя красавица»), не для старых мозгов этот телефон. Вон Рамазану лучше объясни, он сразу поймет, - с улыбкой сказала она, подпихнув внука ближе к девочке.
Айгуль с сомнением посмотрела на Рамазана:
- Мелкий он еще, поймет ли?
- А это от тебя зависит; как объяснишь, так и поймет, - вставая с крыльца, пояснила бабушка.
Но Рамазан уже со всех ног бежал прочь от той, что сочла его недостаточно взрослым. Ноги сами несли его в угол огорода, где еще прошлым летом лежал Таштауыш. Ткнувшись носом в мокрый от слез рукав рубашки, малыш повторял:
- Я скоро вырасту, вот увидишь, я вырасту, и тогда посмотрим…
ВЫСОКИЕ ОТНОШЕНИЯ
Дед нашел его через пару часов.
- Пойдем, - старик повернул к дому. Рамазан шел за ним и думал, как хорошо быть взрослым и высоким. Вот картатая никто на свете не назовет «мелким». И Азат-бабая тоже. Как же ему поскорее вырасти? И Таштауыша, как назло, увезли. Душа тосковала по другу, Рамазану не хватало его мудрых советов и добрых шуток, по душам поговорить было не с кем.
Дед вошел под навес, там в углу были сложены старые оглобли и жерди. Одну из жердин он распилил пополам и велел Рамазану наждачной шкуркой зачистить спилы. Тот молча взялся за работу, говорить не хотелось. Дед первым нарушил молчание.
- Лет тридцать пять назад прислали к нам в деревню на практику студентку библиотечного техникума. Все парни в деревне вдруг стали много читать. Зашел и я пару раз в библиотеку. Две книжки взял, одну даже прочитал. А по вечерам молодежь на Торатау собиралась. Тогда модно было в игры играть; пляски там всякие, частушки, кто кого перепоет, фалян-да-туган (башк. - «то да се»). В один из вечеров собрались, как обычно; парни - своей компанией, девчата - своей. Пошли на гору. Там дружок мой гармошку развернул: перед новенькой библиотекаршей красуется. Да и как не влюбиться в такую: не девушка, - картинка. Красивая, ладненькая. Поет - заслушаешься, пляшет – засмотришься. Не я один на нее смотрел. Все думал, как бы ее внимание на себя обратить. И говорю другу-гармонисту, чтобы плясовую играл. Тот заиграл, я в круг выскочил и давай вытанцовывать, я это дело любил. И так разошелся, что посреди пляски споткнулся о траву и едва устоял на ногах. А она стоит среди подруг, глазами озорными посматривает и вдруг айтыш (башк. «айтыш» - шутливая частушка) мне преподносит:
- На горе на Торатау
Пол от пляски гнется.
Ведь такой лихой танцор
Не везде найдется!
В толпе засмеялись. Я быстро начал соображать, что бы такое спеть в ответ, да замешкался. А она ждать не стала, еще один айтыш пропела:
- Самовар не стану чистить,
Мозоли появятся.
Парни деревенские,
Ей Богу, мне не нравятся.
Мои дружки так и покатились со смеху.
Вот тебе и на! Я перед ней, как заяц, скачу, верчусь, а она мне такое выдает! Ну, держись, гордячка! Вышел я опять в круг, подбоченился, и, сам не помню как, вылетели из меня слова:
- Зря помадой мажешься,
Выходя на улицу.
Ты прохожим кажешься
Крашеною курицей.
Девушка и бровью не повела. Но в следующей частушке так меня высмеяла, что я не нашелся, что ответить. Осмеянный и злой, уходил я с горы, а вслед мне летел обидный такмак (башк. – «частушка») про недотепу-парня, который не умеет ни в яблочко попасть, ни девушку украсть. Всю ночь я придумывал слова, которые скажу завтра городской насмешнице, а наутро узнал, что моя обидчица уехала в Уфу; практика закончилась.
Дед распилил небольшую чурочку на две части и подкинул их Рамазану:
- Поработай шкуркой. Спустя полгода она приехала к нам по распределению после техникума. Молодого специалиста определили на постой к одинокой старушке на другом конце деревни. Воды в доме не было, пришлось горожанке привыкать к коромыслу. Однажды вечером пошла Зиля к роднику за водой. Дороги в конце марта развозит, лужи кругом. Идет в галошах медленно, скользит на снегу, расплескивая воду. Вспомнил я такмак про неудачника-парня, который «ни в яблочко попасть, ни девушку украсть», и даже в глазах потемнело от обиды. Сбегал я домой, запряг жеребчика, тулуп отцовский в кошевку бросил и вскоре поравнялся с тоненькой фигуркой с коромыслом на плече. Короче, на дороге остались только галоши и два ведра. Отбивалась девушка коромыслом, поэтому в тулуп ее пришлось завернуть вместе с ним. Поднял я ее на руки, чтобы посадить в кошевку, да поскользнулся и едва не упал. Девушка внутри тулупа тихо ахнула, а я сказал:
- Не бойся. Сам упаду, а тебя не уроню.
Привез я ее к родительскому дому, тайком перенес в тулупе в еще не остывшую баню и запер там. Утром прабабушке твоей сказал, чтобы готовилась к свадьбе. Три дня ходил я к запертой двери с предложением выйти за меня замуж. Дверь упрямо молчала. На четвертое утро пленница сказала, что согласна, потому что, если еще один день не выйдет на работу, ее уволят за прогулы. Так мы с твоей нэнэйкой и поженились.
Дед забрал у Рамазана отшлифованные чурочки, приколотил их к жердинам на высоте полуметра от земли и вдруг легко запрыгнул на эти импровизированные ходули.
- Видишь, какой я высокий стал, - подмигнул дед Рамазану и сделал несколько шагов на ходулях по двору. Пританцовывая от нетерпения, внук едва дождался, когда картатай отдаст ему ходули. Но новый навык дался не сразу. Две хорошие ссадины были ценой за удовольствие подрасти сразу на полметра. Когда спустя пару часов Айгуль отправили в магазин, у ворот ее ждал сюрприз на ходулях. Девочка озадаченно осмотрела конструкцию и спросила:
- Дашь погонять?
- Если будешь хорошо себя вести, - посмотрев на соседку сверху вниз, ответил Рамазан.
…За ужином мальчик долго собирался с духом и, наконец, не выдержал.
- Нэнэй, правда, что ты за картатая замуж вышла, потому что тебе на работу нужно было? - насупившись спросил он.
- Я вышла за твоего деда, потому что он обещал меня никогда не ронять, - засмеялась нэнэй и чмокнула внука в колючую макушку. – А работа была лишь предлогом. Ну не могла же я так сразу сказать, как сильно я его люблю.
GIVE ME YOUR HAND
Ходули Айгуль освоила на удивление быстро; сказались два года занятий в секции тхэквондо. Но сегодняшний день с самого утра оказался неудачным. Угодив одной из ходулин в ямку, девочка потеряла равновесие и, неловко спрыгнув, ободрала колено. Она сидела на земле, пытаясь сдержать готовые пролиться слезы, и была похожа на бельчонка из английского мультфильма. Его вместе с планшетом Рамазану два года назад подарила мама. Этот мультик и сейчас был самым любимым. Малыш знал его наизусть и произносил английские слова и фразы, точно копируя героев мультика. Сходство Айгуль с рыжей белкой, сорвавшейся с ветки, было таким сильным, что Рамазан протянул девочке руку и пропищал голосом мультяшного зайчонка:
- Give me your hand please.
Забыв о боли, пострадавшая с удивлением взглянула на мальчика и уже открыла рот, чтобы задать вопрос. Но монолог зайчика был еще не окончен, и Рамазан с удовольствием продолжил:
- Did you hurt the red squirrel? ( Ты ушиблась, рыжая Белка?)
Он говорил так, как делали это маленькие герои; с жужжанием перекатывая язык на звуке, похожем на «р».
- Забавно, - раздалось за спиной Рамазана. – И как давно деревня говорит на йоркширском английском?»
Рамазан так и остался стоять с протянутой рукой. Айгуль встала с помощью подошедшей мамы. Та осмотрела ободранную коленку дочери, подула на ссадину и улыбнулась: «До свадьбы заживет». Потом, обернувшись к внуку соседки, спросила Рамазана на языке английского мультика, как его зовут. Он вспомнил, как сказочный енотик знакомился с лисенком, и голосом английского зверька ответил, что его зовут Енотик.
Мама Айгуль присела перед Рамазаном на корточки.
- Малыш, ты знаешь, что ты очень талантливый человечек?» - спросила она, улыбаясь.
Рамазан растерялся. Нет, ему никто ничего такого не говорил. Он думал, что талантливыми могут быть только взрослые дяди и тети: художники, музыканты, спортсмены.
Мама Айгуль обернулась к дочери:
- А ты год зубришь английский и до сих пор счет не освоила. Придется взять тебе в репетиторы соседа.
- Подумаешь, талантливый енот, - фыркнула та и заковыляла домой.
- Давай знакомиться, - предложила мама задаваки. - Меня зовут Диля Халитовна. Я работаю в спецшколе, где предметы ведутся на английском языке. Сегодня вечером я зайду к твоей нэнэй, поговорить нужно, - улыбнулась она Рамазану. – Very glad to meet you, - вновь перешла на язык мультяшных героев Диля Халитовна.
- Me too, - машинально ответил он, наизусть помня продолжение диалога.
- И с речевой реакцией у тебя тоже все в порядке, - произнесла на прощание мама Айгуль.
На земле остались лежать брошенные ходули. Значит, рыжее божество не так уж и совершенно! С ходулей падает, считать по-английски не умеет. Не понятно почему, но Рамазана это обрадовало.
Вечером мальчик сообщил бабушке о предстоящем визите соседской снохи.
- И чего успел натворить? – всполошилась нэнэй. – Отстал бы ты от нее, городские девочки капризные, избалованные; к ним не знаешь, на какой козе подъехать.
Внук засмеялся, представив себя подъезжающим к Айгуль на огромном козле Тимер-бабая, живущем через два двора. Козел был злющий и бодливый. Тимер-бабай давно грозился сдать его на живодерню, уж больно много жалоб было на него от односельчан; у кого стиранное белье на веревке сжевал, кому наподдал во все места за то, что не успел уступить дорогу. Звали козла Бельмондо. Пасся он не в стаде с деревенской скотиной, а за огородом Тимер-бабая, выходившем к Горе.
- Чего натворил, говорю? - нэнэй оторвала Рамазана от мыслей про козла.
Внук ответил, что придут по причине его таланта, только вот какого, он не понял. Сбитая с толку нэнэй принялась затевать блины, а Рамазан огородом вышел к владениям Тимер-бабая. Оседлав верхнюю жердь изгороди, он с безопасного расстояния рассматривал Бельмондо. Козел был выше Рамазана. А с другой стороны, когда голова щипала траву, то выше был Рамазан. Да, работа предстояла нелегкая. Сидя на изгороди, мальчик опустил руку в карман и нащупал там пару кусочков сахара. Великий сладкоежка, он потихоньку таскал из буфета нэнэй сахар; так приятно ощущать, как постепенно тает во рту маленький твердый комочек, растекается там, оставляя вкус бесконечной радости. Рамазан захрумкал сахаром, и Бельмондо с удивлением поднял голову. Прямо перед ним на изгороди сидел маленький человек и ел что-то вкусное. Минуты две они смотрели друг на друга, не шевелясь.
- Главное, не торопись, дождись клева, - учил как-то Рамазана дед, закидывая удочку в реку.
Глядя в серьезные глаза Бельмондо, Рамазан ждал, когда тот «клюнет» на усыпанный крошками кусочек рафинада, лежащий на вспотевшей ладошке. Козел понимал, что мальчишка не испытывает к нему ни малейшего почтения; и сидит неуважительно высоко, и вкусный кусочек слишком мал, и вообще, что-то в этом сорванце козла настораживало. Но запах дразнил и заставлял двигаться туда, где на маленькой ладошке лежал уже слегка подтаявший кусочек. Ни один из них не отвел глаз. Козел медленно шел к сидящему на жердях человеку. Тот сидел, не шевелясь, опустив руку вниз. Бельмондо остановился в метре от изгороди и медленно опустил вниз голову с большими ребристыми рогами. Мальчик на угрозу не отреагировал. Только рука с сахаром опустилась чуть ниже. Козел страдал; по всем правилам наглеца на заборе следовало наказать, но отказываться от такого редкого в его жизни угощения было неоправданно глупо. К тому же противник был мал и неагрессивен. Постояв еще минуту, Бельмондо медленно поднял голову и, переключив все внимание на кусочек рафинада, сделал по направлению к Рамазану несколько мелких шажков. Малыш затаил дыхание. Вытянув вперед морду и тонкие подвижные губы, козел медленно втянул в себя сахар и, не справившись с характером, легонько чиркнул левым рогом по руке мальчика. Тот только засмеялся; первый раунд он выиграл.
- Ты, конечно, не белый лимузин, но на лимузине любой дурак подъедет, - весело подытожил он. – Завтра принесу еще.
Уходя с огорода он, казалось, заметил в глазах Бельмондо сожаление.
Дома уже сидела Диля Халитовна. Нэнэй задумчиво мешала ложечкой в чашке.
- Не знаю, что и сказать, - растерянно проговорила она. – Ему еще год дома сидеть. В школу рановато. Тем более, в интернат, так далеко от дома. Да и мать, я думаю, не согласится отдать его в столицу. Она месяцами его не видит, с вахтой на север летает. Прилетит, а его нет. Опустеет дом без него, и нам со стариком без внука одиноко будет.
- Зиля-апай, я же не уговариваю Вас принять решение немедленно. Просто пришла сказать, что у вашего внука редкий лингвистический дар, он талантливый ребенок, его нужно развивать. А кем он станет в будущем, - механизатором при вас с дедом или профессором романно-германской филологии, решать, безусловно, вам. У Рамазана действительно редкий дар, необычайное языковое чутье. Это все, что я хотела Вам сказать.
Поблагодарив хозяйку дома за угощение, гостья ушла. Нэнэй осталась за столом, не вставая, налила внуку чаю и, плеснув туда молока, с веселым удивлением посмотрела на сына младшей дочери.
- У всех внуки, как внуки, а нам с бабаем (башк. - "старик") Аллах талантливого послал. Что теперь с тобой, Самородок, делать? – засмеялась она.
- Дай мне тридцать пять рублей, нэнэй. Я заработаю и верну, - твердо пообещал Рамазан.
- Спросить можно, для чего? – осведомилась нэнэй.
- Спросить можно, - согласился внук. – А вот сказать пока не могу. - Секрет.
Отсчитав четыре железные «десятки», бабушка с веселым звоном ссыпала их внуку в карман штанов. Тот не спеша допил чай, достал из кармана монетки и пересчитал.
- Здесь на пять рублей больше, - сообщил он. - Сдачу я принесу.
Он подошел к нэнэй и обнял ее за шею.
- Я тебе потом все расскажу.
БЕЛЬМОНДО
Коробку рафинада, купленную вчера на бабушкины деньги, Рамазан положил за пазуху. Пробраться огородами к Бельмондо было делом пяти минут. И вот он уже сидит на знакомой жердине, балансируя и держась за изгородь ногами. А руки осторожно распечатывают коробку с такими сладкими кусочками. Козла в траве почти не видно; он флегматично жует сочный зеленый корм.
С трудом выковырнув из плотной поверхности кубик рафинада, Рамазан с хрустом разгрызает его. Рогатая голова немедленно поворачивается на звук и замирает. Два внимательных глаза останавливаются на маленькой фигурке, сидящей на том месте, где вчера так вкусно угощали. И этот запах! Хочется бежать к нему, как в детстве, взбрыкивая и выделывая коленца, но козел знает, как легко потерять уважение стада. К изгороди он идет не спеша, не глядя под ноги и не сводя взгляда с ладошки, где разместились целых два хрустящих кусочка. Ладошка та же, что и вчера. Глаза, что неотрывно смотрят на Бельмондо, тоже те же самые. Похоже, подвоха нет. Выдержав для приличия с полминуты, козел осторожно берет с руки сразу оба куска и для порядка несильно бодает протянутую к нему руку.
Рамазан счастлив. Жаль, что никто не видит, как лихо укрощает он грозу деревни. Ничего, его минута славы еще впереди. Помахав на прощание рукой, он оставляет Бельмондо в грустном недоумении. Тот совершенно точно знает, что у мальчишки за пазухой есть еще много вкусненького. Куда же он собрался так рано? Но трапеза окончена, и гость ретируется с чужого огорода.
На следующий день козел получил три кусочка сахара, затем четыре. Когда Рамазан пришел к месту кормежки в пятый раз, Бельмондо терпеливо ждал его у самой изгороди. Увидев мальчика, козел, было, радостно
ме-мекнул, но тут же устыдился собственной слабости и молча схрумкал горсть рафинада. Боднуть благодетеля на этот раз ему не позволила совесть; чувство благодарности оказалось сильнее желания заставить всех себя уважать.
Прощаясь, Рамазан осторожно протянул руку, чтобы почесать животное за ухом. Козел закосил желтым глазом, но малыш спокойно провел ладошкой по мохнатой шее и сказал:
- Тебе нужна хорошая нэнэйка. Тимер-бабай за ухом чесать не умеет.
Несмотря на явные успехи, приручить Бельмондо оказалось делом трудным. Козел был диким и мурлыкать, как котенок, не хотел. Рамазан дважды оставлял его без сахара, когда тот не позволил положить ему руку на спину. Козел страдал без сладкого, но гладить себя упорно не позволял. Малыш уже отчаялся подружиться с рогатым подопечным; сахара в коробке оставалось совсем мало, а подойти близко к Бельмондо не удавалось. Последняя встреча окончилась небольшой потасовкой. Когда Рамазан попытался в очередной раз подойти к козлу сбоку, тот резко развернулся и довольно чувствительно наподдал мальчику пониже спины. Обиженный малыш ушел ни с чем, унося не съеденный козлом кустэнэс.
Вечером у него разболелся зуб, ночью нэнэй несколько раз полоскала ему рот настоем травы, а наутро дед завел машину и повез внука в Ишимбай к стоматологу. Просидев в очереди три часа, они поехали в другую поликлинику «делать рентген», где потеряли еще полдня. Уставший и измученный болью малыш едва не уснул в кресле, пока врач колдовал над его «замороженной» челюстью. Вечером, когда машина въезжала в деревню, Рамазан крепко спал на заднем сиденье. Загнав машину в гараж, дед взял на руки спящего внука, вышел через внутреннюю дверь гаража во двор и остолбенел. Посреди залитого электрическим светом двора стоял огромный соседский козел. Ничего угрожающего в его позе не было, но дед решил, что грабли в руках все же не помешают.
- Ну-ка, малай (башк. – «мальчик»), просыпайся, тут у нас обстоятельства, - пробормотал картатай, ставя внука на землю и не спуская с козла глаз. Сонный Рамазан с трудом разлепил глаза и, ничего не понимая, сделал шаг вперед. В то же мгновение Бельмондо подошел к мальчику и мягко ткнулся мордой в его ладошку.
- Сахару дай, - проговорил сквозь сон Малыш и, положив согнутые в локтях руки и голову на спину Бельмондо, повис на нем. Козел продолжал спокойно стоять; спящий на его спине мальчик был единственной гарантией того, что картатай невредимым доберется до крыльца родного дома. Там за дверью уже несколько часов подряд ждала его перепуганная жена.
- Сахару дай, - шепотом передал ей муж просьбу внука. Та всплеснула руками и метнулась в кухню. Положив в передник пару кусочков сахара, нэнэй осторожно протянула их Бельмондо, и так же осторожно отошла назад. Пока козел хрумкал сахар, дед снял сонного мальчика с его спины и отнес в дом.
- Шайтан-скотина, - в сердцах проговорила нэнэй и быстро затворила дверь. Выглянув во двор, она увидела, как Бельмондо могучим прыжком перемахнул через изгородь и исчез в темноте огорода.
КВАДРАТНЫЙ ВКУСНЕЕ
После того, как Рамазан уснул у Бельмондо на спине, тот без опаски подпускал к себе мальчика и позволял садиться на себя. Рамазан соорудил удочку с куском сахара вместо наживки и, оседлав рогатое чудище, подвесил лакомство перед самой мордой Бельмондо. Пытаясь достать заветный кусочек, тот сделал шаг вперед, потом еще и еще. Когда доехали до магазина, мальчуган слез с мохнатого приятеля и выдал ему дневную порцию рафинада. Обратный путь козел прошел намного быстрее. Онемевшие от удивления односельчане провожали странную парочку взглядами; на таких чертях здесь еще не ездили. Но подкатить с триумфом к дому, где обитала солнцеподобная, не удалось. За пару дворов до цели путешествия из калитки на нетрезвых ногах вывалился дебошир и пьянчуга Хабир. Увидев гордо шествующего по улице Бельмондо с Рамазаном на спине, тот, недолго думая, направился в их сторону. Козел был всецело поглощен погоней за сахаром. Он очень удивился, когда человек неуважительно дохнул на него перегаром и схватил за рога. Мало того, пьянчуга наступил на его кусочек сахара, который Рамазан от неожиданности выронил вместе с удочкой. Такой наглости Бельмондо простить не мог. Отступив назад на два шага, он рывком освободил рогатую голову из рук нападавшего и двинул ею обидчика в бок. Теряя равновесие, тот вновь ухватился за рога. Козел опустил голову вниз, Хабир, потянувшись за рогами, наклонился и тут же получил в челюсть. Удар был такой силы, что Рамазан кубарем скатился с Бельмондо и распластался в пыли рядом с Хабиром. Когда оба подняли голову, картина их не обрадовала. В паре метров от них, наклонив к земле рогатую голову, готовился к атаке козел. С Хабира хмель как ветром сдуло:
- Куда? – шепотом спросил он.
Рамазан глазами показал на родной забор:
- Наш ближе.
- Высоко, не…
Хабир не закончил. Бельмондо рванулся вперед, пытаясь решить непростую задачу; как догнать и наказать большого, не задев бежавшего следом маленького.
Соколом взлетев на забор родного дома, Рамазан почувствовал сильный удар по доскам и услышал жуткий вой товарища по несчастью. Было ясно, что Хабир эту высоту не взял. Рамазан оглянулся. Бельмондо готовился ко второй атаке, и шансов добежать до калитки у Хабира не было. Козел понимал это как никто другой. Он уже знал, куда саданет забулдыгу, да побольней, чтобы неповадно было за рога цепляться. Бельмондо раздул ноздри, так, что поднял два фонтанчика пыли с земли и… вдруг знакомый до боли звук заставил его насторожиться. Он поднял голову и увидел сидящего на заборе мальчишку. Того самого сорванца, который купил его, его – грозу деревни, за кусок сладкой радости. Он перевел взгляд на другого; тот сидел под забором в ожидании расправы. Сидел он очень для Бельмондо удобно. Неудобным было одно – хруст с удовольствием разгрызаемого козлиного десерта. Он отвлекал от мишени, сбивал с толку и забивал голову вредными желаниями. С каждой секундой вредных желаний становилось все больше, и козел понял, что вновь проиграл. С презрением глянув на скрюченную под забором фигуру, он с достоинством подошел к сидящему наверху мальчику и миролюбиво предложил:
- М-ме-е-е…
Рамазан спокойно спрыгнул вниз и разрешил рогатому другу сунуть морду себе в карман. Там ждали своего часа два маленьких кусочка козлиной радости.
- Рамазанчик, баламчик, сынок…- раздалось за спиной Рамазана. Бледный, с перекошенным лицом, Хабир приходил в себя после пережитого потрясения. Он стоял, согнувшись, придерживая левой рукой протараненный козлом бок, и едва слышно бормотал. Рамазан прислушался:
- Если даже скотина так не любит пьющих людей, как же моя жена должна меня ненавидеть… и дети…деточки мои…как же я так…зачем же я так…
Он пошел прочь, прихрамывая и держась за ушибленный бок, и что-то бормотал, пока не скрылся за покосившейся калиткой своей развалюхи.
Рамазан проводил его взглядом. Да, досталось бедолаге.
- По прыжкам в высоту ты точно чемпионом будешь, – раздался за спиной Рамазана насмешливый голосок.
Разноглазое рыжее чудо явно издевалось над ним. Малыш молча стиснул кулачки и почувствовал, как напрягся рядом Бельмондо.
- А вот по бегу первое место за козлом, - не унималась подошедшая сзади Айгуль. – А кто это у вас там не добежал до финиша?
Рамазан понимал, что добежать до своих ворот девочка не успеет. Рамазанова калитка ближе, но дорогу к ней блокирует Бельмондо, который доел последний кусок сахара. Теперь отвлечь его от ехидной соседки будет очень непросто.
А в ту словно бес вселился.
- Что молчишь? - поддразнивала она. – Что же ты так долго скрывал от нас еще один талант – прыжки на забор от козла?
Маленькая вредина разошлась не на шутку. Но больше всего Рамазана беспокоила тишина за спиной. Он оглянулся и замер. Бельмондо рядом не было. Тот тихо отошел назад, и, судя по его позе, только чудо могло спасти рыжую бестию от скорого на расправу рогоносца.
- Не-не-не, Бельмондо, это своя…
Козел мекнул и торпедой пошел на длинноногую рыжую нахалку. Девчонка пружинкой развернулась и, очертив в воздухе поднятой ногой дугу, отразила атаку. Бельмондо рухнул на колени, рогатая голова его бессильно опустилась вниз, он закрыл глаза. Рамазан различил едва слышный стон. Он взглянул на Айгуль. Та стояла с сияющим видом победительницы, готовой отразить любое нападение. Мальчик перевел взгляд на Бельмондо. Глаза рогатого друга были по-прежнему закрыты. Он тяжело дышал и даже не делал попыток подняться с колен.
Рамазан опустился в пыль рядом и осторожно приложил липкую от сахара ладошку к губам пострадавшего. Реакции не последовало. С другой стороны присела на корточки Айгуль:
- Я же не сильно. Я не хотела.
Серо-зелено-карие глаза были растеряны и виноваты. От триумфального блеска в них не осталось и следа. Айгуль погладила мохнатое ухо, и ухо, тихо шевельнувшись, отозвалось на ласку. Обрадованная девочка взглянула на Рамазана:
- Искусственное дыхание делать умеешь?
Тот отрицательно помотал головой.
- Нас учили, придется мне, - решительно заявила боевая соседка. - Подними голову повыше, мне неудобно.
Она наклонилась к козлиной морде и тут же скорчила брезгливую гримасу:
- Фу, да ты воняешь!
Бельмондо вздохнул и открыл глаза. Движением головы он отстранил от себя девочку, с трудом поднялся с колен и, чуть пошатываясь, пошел в сторону своего двора. Дети грустно смотрели ему вслед. Айгуль неожиданно сорвалась с места и кинулась в дом. Через минуту она вылетела обратно, догнала Бельмондо и вытянула вперед руку; на ладошке светился маленький белый брусочек рафинада. Наблюдавший за происходящим Рамазан затаил дыхание. Козел равнодушно взглянул на угощенье и, обойдя дарительницу, продолжил путь к родной калитке.
- Йесссс! - удовлетворенно выдохнул Рамазан. – Наших не купишь!
Подойдя к расстроенной соседке, он забрал у нее с ладошки сахар и деловито сунул его в рот:
- Он этот сорт не любит, - авторитетно заявил он. – Ему квадратный больше нравится.
Я ВЕРНУЛСЯ, МАМА
Незнакомец стоял у калитки дедова дома и внимательно смотрел на Рамазана.
- Войти можно? - дружелюбно спросил он и взялся за щеколду.
Рамазан растеряно кивнул, стараясь вспомнить имя гостя. В том, что они знакомы, он не сомневался. Знал он и то, что видел это лицо каждый день. Только вот где?
- Дай-ка угадаю…уж не сын ли ты Ямили? – поинтересовался знакомый незнакомец.
Рамазан подошел к гостю ближе и по-взрослому протянул ладошку:
- Рамазан.
Тот молча ответил на рукопожатие и присел на ступеньку крыльца:
- А мама дома?
- На севере. По вахте летает. Послезавтра приедет.
- Вот оно что. А отец где?
Мальчик пожал плечами. Хотел бы он знать, где. Но дед пресекал любые разговоры на эту тему.
- Понятно, - незнакомец оглядел двор и похлопал по перилам крыльца. – А дед с бабушкой?
- Картатай на сенокосе, приедет вечером. Нэнэй в город поехала по делам, скоро вернется.
Откровенничать с посторонними у них было не принято, но недоверия к собеседнику тоже не было. Наоборот, с каждой минутой мальчику все больше хотелось рассказать гостю обо всем, что волновало его в последнее время.
- Я осенью в школу пойду, - сообщил он как бы между прочим. На самом деле, это была очень важная для него тема. В последние месяцы на семейных советах подробно обсуждались цвет и форма школьного рюкзака, размеры одежды и обуви. С учительницей будущих первоклассников оговорили количество тетрадей и прочих школьных принадлежностей. Рамазану нравилось, что его учеба занимает в жизни семьи такое большое место.
Он вспомнил, как долго решался вопрос, отправлять сына и внука в специализированную школу изучать английский язык, или он останется в родном селе. Когда уставшие от разногласий взрослые поинтересовались, наконец, его мнением, будущий первоклассник задал неожиданный для них вопрос:
- А оттуда Гору видно?
- Нет, это слишком далеко от Горы.
На этом тему закрыли. Школа в деревне была неполная, и вопрос перехода в интернат через пару лет встанет при любом раскладе. Вот тогда и решат, где подросший мальчик продолжит свое образование. А пока он останется дома на попечении нэнэй и картатая. Несколько лет назад в окрестных деревнях закрыли все малокомплектные школы, и мама Рамазана, преподававшая географию в старших классах, вынуждена была сменить профессию. Окончив курсы поваров, она завербовалась на север и раз в два месяца улетала со своей бригадой на далекий Танакан. Там мама готовила еду для нефтяников. Теперь денег хватало не только на нужды их маленькой семьи, но и на помощь родителям по хозяйству. Весной прошлого года Ямиля купила стройматериалы, и дед с Азат-бабаем починили крышу сарая. Отработав месяц, мама возвращалась домой, и начинался праздник. Картатай заводил машину, мама садилась за руль, и вся семья ехала в Стерлитамак. Там покупались подарки родителям, сыну, корм для маленьких утят, которых нэнэй каждую весну покупала в инкубаторе.
Утята росли очень быстро, поэтому ели много и часто.
Рамазан долго думал, что бы такое попросить у мамы на этот раз, но в голову не шло ничего серьезного. Планшет у него есть, мультики мама в него закачивает и без его просьб; мама называет их развивающими программами. В ее отсутствие мальчик успевал выучить их наизусть, поэтому тест на готовность к школе Рамазан выдержал с оценкой «отлично».
Все это будущий ученик выложил незнакомцу за несколько минут. Тот слушал, с улыбкой глядя на маленького собеседника и одобрительно кивая головой.
Поразмыслив немного, Рамазан все же решился пригласить гостя в дом.
- Чаю? – спросил он с надеждой на продолжение знакомства.
- Пожалуй, – согласился тот.
Войдя в дом, гость взялся за пустое ведро.
- Я за водой, - бросил он, направляясь к двери.
- Кран за печкой, - сообщил Рамазан, глазами указав местонахождение источника воды.
- Давно воду провели?
- Не знаю, наверное, давно.
- Я смотрю, и газ у вас есть.
- У нас интернета нет, - пожаловался на свою маленькую беду Рамазан. – Мама сказала, когда читать научусь, проведет интернет, и мы будем общаться в вайбере и скайпе.
- Да-а, вы тут без меня не спали. Вода, газ, скайп. – Мужчина оглядел кухню и указал рукой в сторону зала:
- Можно?
Кивнув, Рамазан пошел вслед за ним и сразу все понял. Большой портрет маминого брата Ильдара был точной копией того, кто стоял сейчас перед ним, едва сдерживая волнение.
- Рахим итегез (башк. – «Добро пожаловать»), Ильдар-бабай, - тихо произнес Рамазан.
Гость обернулся, присел перед мальчиком на корточки и заглянул в темные, как спелые вишенки, глаза.
- Как думаешь, отец примет меня, простит?
- Я поговорю с ним, - солидно пообещал Рамазан. – Нам сейчас мужчины нужны, в семье нас двое сталось – картатай и я; Азат-бабай в последнее время редко приезжает.
- Тогда все в порядке, - повеселел мамин брат.
Они пили чай, беседуя о деревенских новостях. Дядя Ильдар расспрашивал племянника о соседях, знакомых и родственниках. Рамазан обстоятельно отвечал на вопросы, не торопясь спрашивать гостя, где тот пропадал столько времени; захочет, сам все расскажет. Допив третью чашку чая, Рамазан сложил ладошки лодочкой и привычно пробормотал слова благодарности небу. Старший родственник удивленно взглянул на мальчика и, спохватившись, сделал то же самое.
- Эсэй, - голос его вдруг прервался, он встал из-за стола и сделал шаг в сторону двери.
Там, прислонившись к косяку, стояла нэнэй. Рамазан метнулся к ней и почти силой вырвал из рук сумки. А пропавший много лет назад сын стоял перед матерью, виновато опустив руки и голову. Совсем, как в детстве, когда, набедокуроив, приходил виниться и просить прощения. Молчание становилось невыносимым. Рамазан взглянул на нэнэйку, подошел к дяде и взял его за руку.
- Нам же в семье сейчас нужны мужчины, да? – спросил он нэнэйку.
- Мужчины в семье всегда нужны, Бэпес, - негромко отозвалась та.
- Спасибо, эсэй. - Ильдар подошел к матери и осторожно обнял ее. – Прости меня. Я виноват перед тобой и отцом. Прости, пожалуйста.
Нэнэй подняла руку и провела по волосам сына:
- Тридцать два года, и уже седой, - тихо выговорила она.
- Пустяки, - отозвался тот, за кого пятнадцать лет молилась она в каждом своем обращении к Аллаху. – Пустяки мама, я вернулся, это главное.
СЕНОКОС
Узнав о возвращении младшего брата, в тот же день приехал Азат-бабай. Спустя два дня вернулась с севера мама, и на семейном совете было решено сразу после завершения сенокоса устроить большой байрам (башк. - «праздник»). Накормив утром отца и братьев, мама собралась везти их на участок, выделенный картатаю под покос. Рамазан еще с вечера упросил отпустить его вместе с мужчинами косить траву. Картатай вынес из кладовки маленькую косу.
- Моя? – радостно встрепенулся Ильдар. – Неужели та самая?
Он бережно протер рукавом гладко отполированный руками черенок и повернулся к старшему брату:
- А помнишь, как мы с тобой на спор косили, кто быстрее полосу пройдет? Я тогда выиграл.
Азат кивнул головой и, лукаво глядя на братишку, ответил:
- Помню. Только мой прогон был шире твоего почти на метр. Так что твой выигрыш – не велика заслуга. Коса меньше, прогон уже, скорость выше.
- Какой метр! Там не больше полуметра разницы, - с веселым азартом откликнулся Ильдар и, помедлив, протянул литовку племяннику:
- Владей, дорогой. Не посрами орудия труда предков!
- Вы все трое этой косой поработать успели. Только быстрее всех все же Ямиля. За ней и мне не угнаться было, – вступил в разговор картатай. – Шустрой в девчонках была.
- Да я и сейчас еще ничего, - радостно отозвалась мама. – Обед вам привезу, покажу, как косить нужно.
Братья улыбнулись, картатай со смехом покачал головой и велел садиться в машину. Упакованные в мешки косы закрепили на крыше внедорожника. Мама и нэнэй привязали к черенкам цветные ленты, и машина стала похожа на свадебный лимузин. На работу поехали, как на праздник.
Когда прибыли на место, картатай показал Рамазану, как правильно держать косу, чтобы не зарывалась носом в землю. Некоторое время он наблюдал, как старательно осваивает внук древнее искусство косаря. Затем все четверо встали на расстоянии взмаха косы. Первым прошел несколько шагов картатай, следом за ним Азат-бабай, чуть пропустив его вперед, взмахнул косой Ильдар-бабай.
- Бисмилля, рахман рахим, - вторя взрослым, произнес Рамазан и пошел следом за ними. Те некоторое время не выпускали его из виду, беспокоясь о безопасности маленького работника.
- Корпусом работай, а то руки быстро устанут, - подсказал старший дядька. – Смотри, как картатай идет.
- Дыши ровно; направо – вдох, налево – выдох, - подхватил другой. Учись, малай, пока мы в строю.
Рамазану было приятно, что взрослые охотно делятся с ним секретами такого полезного дела. Поняв все головой, он дал работу телу, и тело отозвалось так стремительно и радостно, словно вся память предков была ему в помощь.
- Вжик, - пела коса.
- Дзень, - вторил ей в небе жаворонок.
- Вжик, - не уступала маленькая литовка.
- Дзе-дзень, – дразнил голос в поднебесье.
Он так увлекся этой перекличкой, что едва заметил, как поравнялся с картатаем. От старика его отделяли две полосы скошенной травы, оставленные старшими братьями матери. А те шли плечо в плечо; методично, мощно, не уступая друг другу ни сантиметра. Казалось, упади на землю небо, они и не заметят. Не было силы, способной остановить сейчас эту мощь. Малыш и старик остановились, как завороженные. До конца надела оставались считанные метры. Рамазан, указав глазами на косарей, спросил деда:
- Я – за Ильдар-бабая, а ты?
- Оба мне – сыновья. Как разделить две руки, две ноги, два глаза?
- Тогда пусть оба победят!!! – выпалил Рамазан и, бросив косу, помчался к границе угодья. А там счет шел уже на секунды. В какое-то мгновение Рамазану показалось, что младший из братьев замешкался, и пауза между вдохом и выдохом оказалась чуть дольше обычной. Но этого было достаточно.
- Й-е-х! - победно выдохнул Азат-бабай и, как чемпион, поднял вверх руку. Он повернулся к чуть отставшему от него Ильдару и одобрительно похлопал его по плечу:
- Молодец, не забыл. Я думал, ты за это время белоручкой стал.
Тот, улыбаясь, пожал победителю руку и, заметив протестующий взгляд Рамазана, незаметно подмигнул:
- Молчи!
Когда мама привезла обещанный обед, Рамазан готов был съесть все, что она разложила на клеенке, расстеленной прямо на траве. Мужчины, посмеиваясь, наблюдали, как уплетает он друг за другом тукмач, плов и учпочмак (башк. – «пирожок треугольной формы с начинкой из овощей или мяса»). Допив айран, маленький работник похлопал себя по животу, завалился к картатаю под бочок и сказал:
- Разбудите меня, когда начнете.
- Хорошего работника сразу видно; как поработал, так и поел, - одобрительно похлопал его по спине дед. - Отдыхай.
…Солнечный зайчик скакал по лицу безо всякого уважения к человеку. Рамазан перевернулся на другой бок и открыл глаза. Возле машины никого не было. Старшие ушли косить. Он быстро поднялся, протер глаза, отгоняя остатки дневного сна, и быстро направился к маячившим на той стороне участка фигуркам. Подойдя ближе, Рамазан услышал продолжение утреннего разговора.
- Ну, кто со мной на спор рискнет? – с веселым вызовом спросила мама, примеряя к руке одну из кос.
- Я уже старый, мне за тобой не угнаться, - с улыбкой отозвался отец.
- Ты у меня косу забрала, мне с тобой соревноваться нечем, - отшутился старший из братьев.
- Придется мне за весь мужской род отдуваться, - вздохнул Ильдар-бабай.
– Ну, сестренка, держись. Спуску не дам.
Он протянул сестре перчатки, чтобы не набила мозолей, но та со смехом отвергла помощь:
- Не белоручка, обойдусь.
Поплевав на ладони, Ильдар-бабай выждал, когда сестра отойдет на безопасное расстояние, и по обычаю предков призвал в помощь Аллаха.
- На Аллаха надейся, а верблюда привязывай, - весело отозвалась мама и взмахнула косой. – Догоняй!
Состязание обещало быть интересным, но превращать работу только в зрелище никто не собирался. Дед взял косу Рамазана и, не спеша, взмах за взмахом, продолжил работу. Зимой скотина не спросит, кто победил в этом соревновании. Ей сено требуется, а не рекорды. Рядом, с отцовской косой в руках, шел Азат-бабай.
Оставшись без орудия труда, Рамазан поневоле превратился в болельщика. А он и не знал, что мама так здорово умеет обращаться с косой! И как красиво она скручивается и раскручивается; такая тоненькая и гибкая, как пружинка. Рамазан засмотрелся на маму и испытал чувство досады, когда Ильдар-бабай начал теснить ее вправо.
- Не мешай! – коротко скомандовала мама.
- Тебе же меньше травы достанется, косить легче, - смеясь, поддразнил брат.
- Не нужно со мной в поддавки играть. Я и так тебя обойду, - пообещала мама и ускорила темп.
- Тогда держись, дорогая!
Какое-то время они шли вровень, но, миновав середину участка, Ильдар-бабай вырвался вперед. Рамазан забеспокоился. Он шел рядом с мамой и, как молитву, шептал:
- Направо - вдох, налево – выдох…
Услышала мама эти слова, или была другая причина, но ближе к концу прогона она, не без усилия, но вначале догнала брата, а затем с триумфом финишировала первой, обойдя его буквально на пару секунд. И вновь Рамазану показалось, что дядя добровольно отдал победу. Он видел, как замерла в воздухе коса Ильдар-бабая, пропустив вперед сестру, и только после этого спокойно завершила работу.
Такой счастливой мамы Рамазан не видел давно. Она убирала со лба волнистую прядь выбившихся из-под платка волос, вытирала потное лицо, отмахивалась веткой от мошек и задорно поглядывала на брата, ожидая его похвалы.
Но сын оказался проворнее.
- Ты победила, ты победила, - скакал он вокруг матери и дергал ее за руки, пытаясь закружить вокруг себя.
- Уймись, ты меня уронишь, - радостно отбивалась от сына мама и заливалась вместе с ним счастливым смехом.
- Мои поздравления, - широко улыбнулся подошедший к ним Ильдар-бабай. Он обнял сестренку и племянника, и Рамазан почувствовал, как сильно они оба устали.
Отдыхали, дожидаясь деда и Азат-бабая. А те не спешили, то ли давая родне отдохнуть, то ли старший сын берег сердце старика, которое в последнее время все чаще давало о себе знать.
За ужином Ильдар-бабай очень смешно рассказывал нэнэй, как он проиграл сначала старшему брату, потом младшей сестре. Все смеялись, только Рамазан иногда вопросительно поглядывал в сторону рассказчика, не понимая, почему тот лукавит. После трапезы мужчины вышли на воздух. Старшие возле сарая обсуждали хозяйственные дела. Присев на крыльце рядом с Ильдар-бабаем, Рамазан пытливо посмотрел ему в глаза.
- Хочешь знать, почему? – спросил вдруг тот.
Рамазан кивнул:
- Я же не слепой, все видел.
- Потому что он – мой старший брат.
- А мама?
- Потому что она – женщина.
ДЕЛА СОСЕДСКИЕ
С погодой, как никогда, повезло. Сено успели скосить, высушить и сложить на сеновал. В субботу картатай и нэнэй решили пригласить большую родню, чтобы отпраздновать сразу три события; возвращение сына, окончание очередной северной вахты дочери и успешное завершение сенокоса. Гостей ждали со всей республики; нэнэй и мама готовили спальные места. Мужчинам стелили на сеновале, женщины помоложе будут спать в летнем домике и на веранде, нэнэй и старшие инэй (башк. «инэй» - обращение к старшим родственницам) лягут в доме. Столы с вечера вынесли во двор и поставили в длинный ряд вдоль гаража и мастерской. Сколотили еще один, но, как нэнэй ни считала, одного стола все же не хватало.
- Придется у Зульфии просить, - расстроилась нэнэй. После того, как русалка увела у Зульфии-апайки мужа, нэнэй ее не очень жаловала. – Пойдем, Бэпес, табуретки заодно принести поможешь.
На стук в дверь никто не отозвался. Нэнэй окликнула соседку по имени, затем постучала в окно, но ответа не получила. Толкнув незапертую дверь, они вошли в дом. Плотно занавешенные окна почти не пропускали света, и Рамазан не сразу различил лежащую на кровати соседку. Он молча указал нэнэйке на неподвижную фигуру.
- Зульфия, кызым, ты не заболела ли случаем?- нэнэй осторожно подошла к кровати.
- Нет, апай, я не заболела. Я умерла, - едва слышно отозвалась соседка.
- И-и-и-и, Аллах с тобой, зачем такие слова говоришь! – с облегчением выдохнула нэнэй и знаком велела Рамазану открыть окно. Тот радостно отдернул в сторону тяжелую штору и отворил створку окна; лицо Зульфии-апай было бледным, глаза горели лихорадочным огнем, слипшиеся волосы беспорядочно разметались по подушке.
Нэнэй наклонилась над лежащей, положила ладонь на лоб, проверила пульс.
- Ничего страшного. Сейчас травки тебе заварю, выпьешь и как новенькая будешь, - приговаривала нэнэй, убирая со лба Зульфии спутанные волосы. - Завтра у нас байрам, лучше тебя никто не спляшет.
Соседка едва заметно покачала головой.
- Спасибо, Зиля-апай. Только отплясала я свое пятнадцать лет назад на выпускном вечере. Мы тогда с Ильдаром весь вечер танцевали. Планы строили, обещали друг другу быть вместе, несмотря ни на что. Только жизнь по-другому повернула. Ты же сама все видела; пять лет женихам отказывала, его ждала. А потом от отчаяния за Наиля вышла. Он хороший, добрый, умный. Все видел и понимал, что не по нему сохну. Был бы ребенок, может и притерпелось бы все, но дети без любви редко рождаются. Десять лет замужества, как страшный сон. Себе жизнь не наладила, а Наилю сломала.
Зульфия закрыла глаза.
- А я тогда подумала, что у вас все в детстве осталось, - медленно проговорила нэнэй. – Ты же и виду не подала, что по Ильдару страдаешь.
- Я же решила, что он меня бросил. Вот и хорохорилась из последних сил; невелика, мол, потеря. А когда увидела его неделю назад, поняла, что не перенесу его равнодушных глаз. Не смогу жить, видя, как спокойно проходит он мимо моего дома.
- Ты что, неделю так и лежишь?
Зульфия молча отвернулась к стене.
- Ох, дети, дети, что же вы так себя не любите, – скорбно покачала головой нэнэй. – Ты постарайся уснуть, а я тебе отвар сделаю.
Она кивком указала Рамазану на дверь и вышла следом. Дойдя до крыльца родного дома, нэнэй тяжело опустилась на ступеньку и закрыла глаза.
- Эсэй, что такое? – испуганно спросила мама, увидев, как перекосилось от боли лицо матери.
Та молча отмахнулась; пройдет. В ответ на вопросительный взгляд мамы Рамазан коротко доложил:
- Зульфия-апай заболела.
- Что-то серьезное? Сходить к ней?
- Не сейчас. Отвар сделаю, отнесешь.
Пока нэнэй возилась на кухне, из города вернулись мамины братья и картатай. Азат-бабай и дед, перебрасываясь шутками, перетаскивали из машины в дом ящики с продуктами. Поискав глазами Ильдар-бабая, Рамазан увидел, как напряженно вглядывается тот в открытое окно соседнего дома. За прошедшую неделю это было первым признаком того, что там кто-то живет. Перехватив взгляд Рамазана, дядя отвернулся и принялся помогать отцу с братом.
После обеда нэнэй процедила остывший травяной отвар и, не глядя на младшего сына, протянула ему банку:
- Зульфия заболела. Отнеси.
- Я... не готов, эсэй, - помедлив, глухо отозвался Ильдар-бабай.
- Когда будешь готов, отнесешь, - нэнэй открыла холодильник и поставила банку на нижнюю полку.
Азат-бабай сочувственно хлопнул брата по плечу:
- Как там у вас в Индии говорят: «Отрабатывай карму»?
- Может, я отнесу, эсэй? – предложила мама.
- Отнеси, - согласилась нэнэй. – Плохо ей совсем.
Отстранив сестру от холодильника, Ильдар-бабай взял банку с темно-бордовой жидкостью и почти выбежал из дома. Некоторое время все молчали.
- Не хотел вмешиваться, но…, - начал Азат-бабай.
- …вот и не вмешивайся, - остановил его дед. – Когда ты привел в дом женщину с ребенком, никто из нас слова тебе не сказал. А сейчас их у вас уже трое.
- Ты прав, атай (башк. – «отец»), - благодарно улыбнулся старший сын.
Мужчины вышли во двор. Нужно было сколотить скамейки; стульев и табуреток на всех не хватит. Мама с нэнэй принялись щипать кур для праздничной лапши. Завтра очищенных несушек надуют, зальют под кожу взбитые яйца, зашьют и сварят в большом казане. Когда курятина будет готова, ее вынут из котла, разрежут и красиво разложат на больших подносах. В бульоне целиком отварят картошку, положат рядом с куриным мясом, посыплют все зеленью, а в бульон бросят тонко нарезанную домашнюю лапшу.
Тукмач был коронным блюдом хозяйки дома. Готовили его с молитвой и в радостном настроении. Однако сегодня было не до веселья. Члены семьи нет-нет, да и поглядывали через забор на соседский двор, но о том, что волновало, не было сказано ни слова.
Он появился внезапно. С досадой саданув кулаком по перилам крыльца, Ильдар-бабай решительно пересек двор, вышел на улицу и широкими шагами направился к Горе.
Картатай опустил голову и старательно заработал рубанком. Азат-бабай потянулся было за пачкой сигарет, но вспомнил негласное правило семьи - не курить при детях. Рамазан встал, сунул руки в карманы штанов и с независимым видом дошел до калитки. Его никто не остановил. Подождав для приличия несколько секунд, он вышел со двора и степенно пошел за дядей.
ГУЛАГ
Ильдар-бабай сидел под Горой, обхватив колени руками, и задумчиво жевал травинку. Рамазан опустился рядом. Помолчали.
- Тихо как, - произнес, наконец, дядя.
Рамазан кивнул.
- Только тут не всегда было тихо. Видишь, там вдали? – Ильдар-бабай вытянул вперед руку. - Это следы бараков, в которых давным-давно содержались пленные - узники ГУЛага. Были такие лагеря смерти, в которых запирали несогласных с режимом людей. Или тех, кто кому-то чем-то мешал. Лай овчарок и треск пулеметов были для Горы обычным делом. Здесь уничтожены и навсегда потеряны тысячи людей. Гора на их костях стоит. Их даже хоронить не разрешали по обычаям предков; просто закапывали в общей могиле. Там, за колючей проволокой, каждого кто-то ждал. И каждый надеялся вернуться. Вернулись единицы. И это было чудом, наградой за годы ожидания.
- Картатай ничего не говорил об этом.
- Об этом запрещено было говорить. Люди боялись сказать лишнее, чтобы самим не угодить в лагерь. Многие боятся до сих пор, хотя от лагеря остались лишь траншеи, поросшие травой.
Ильдар-бабай пристально вглядывался в едва различимые очертания останков лагеря смерти.
- По-хорошему, поставить бы здесь памятник нашему беспамятству, а еще лучше храм, чтобы верующие люди смогли помолиться за души мучеников. За тех, кто умел верить и ждать, - голос дяди дрогнул.
- Ты был в плену? – тихо спросил Рамазан. – Мы тебя так долго ждали.
Ильдар-бабай с улыбкой сгреб племянника в охапку и осторожно прижал к себе.
- Я был в плену собственных иллюзий, - медленно проговорил он.
- Ну что за народ эти взрослые, - тоскливо подумал про себя Рамазан. – Как они любят иностранные слова. А потом говорят, что их неправильно поняли.
Почувствовав трудности маленького собеседника, Ильдар-бабай пояснил:
- В семнадцать лет мне казалось, что жизнь впереди, и я все успею. Поэтому долгие годы самое важное откладывал на потом. А когда наступило это «потом», оказалось, что кое-где я уже опоздал. Когда обманываешь сам себя, это называется, живешь в плену иллюзий.
Рамазан кивнул.
- Бабай, если «Сода» придет на Торатау, здесь снова будет ГУЛаг? – вдруг спросил он.
Дядя озадаченно уставился на мальчика и, подумав, произнес:
- А ведь ты прав, малай. Он уже есть, этот ГУЛаг. А его узники – работники сырьевой компании. Вот уж кому не позавидуешь. С одной стороны – работа и зарплата, с другой – земля, на которой вырос, родители, обреченные до конца дней своих дышать цементной пылью. С одной стороны – нужно кормить и учить детей. С другой… ты думаешь, они меньше нас с тобой любят эту землю? Они заложники, узники системы, в которой правят деньги. И вырваться удастся немногим; найти достойную работу сейчас очень трудно.
- Ильдар-бабай, когда мы начнем строить здесь мечеть, нам же нужны будут рабочие, да? – загорелся Рамазан.
Дядя в который раз с удивлением посмотрел на малыша.
- Башковитый ты у нас, однако. Большим человеком будешь, - улыбаясь, взъерошил он вихры на голове мальчика.
- Мы ее обязательно построим, - все больше и больше воодушевлялся Рамазан. - И всех по именам назовем, кто там пропал. И их вспомнят. Мы все исправим. Правда?
- Только смерть нельзя исправить, все остальное можно, - согласился его спутник. – А теперь пойдем; нэнэй и мама волнуются.
Они вернулись затемно; мама уже подоила корову, и нэнэй возилась с сепаратором, стараясь собрать побольше свежей сметаны.
- Ну, наконец-то, - обрадовался Азат-бабай. – Нас без вас не кормят, давайте быстро за стол, ужин остыл.
За шутливым ворчанием старшего брата Ильдар не мог не почувствовать нетерпения; родне скорее хотелось узнать, чем окончился его визит к соседке.
- Ладно, все равно ведь не отстанете, - махнул он рукой. – Короче, выгнала меня Зульфия. Не хочет меня видеть, не нужен я ей.
- Ну и молодец! – неожиданно встала на сторону соседки мама. Увидев удивленные взгляды братьев, она пояснила:
- Знает себе девушка цену. Нечего сразу на шею вешаться.
- Ты ее бросил, она тебя выгнала. Теперь вы, вроде, квиты, - подытожил картатай.
- Самое время сватов засылать, - улыбнулась нэнэй.
- Не пойдет она за меня, - насупился сын.
- Ну, пойдет, не пойдет, а покормить надо, - мать сунула ему в руки небольшую кастрюлю. – Тут на двоих, там поешь.
Она подтолкнула сына к двери:
- Отец-то твой посмелее в этом деле был.
ТАМ, ЗА ГОРИЗОНТОМ
Гости начали прибывать с самого утра. Первые автомобили разместили в гаражах, на заднем дворе, еще пару удалось загнать во двор Зульфии. Несмотря на слабость и бледный вид, она вызвалась помочь с пирогами, и Рамазан челноком сновал из дома в дом, чтобы отнести необходимые продукты.
К обеду подъехали последние из списка приглашенных. За стол их усадили прямо из машины. Большой П-образный стол, по обе стороны которого сидела большая родня, готов был рухнуть от обилия вкусной еды. На круглых подносах гордо возлежала фаршированная курица. Рядом хранила достоинство домашняя колбаса из конины – казылык. Рамазан знал, что ее съедят первой, так было всегда.
Он помнил, с какой любовью и терпением готовилось это блюдо. С одними кишками сколько хлопот было; сначала нэнэй их хорошенько помыла, вывернула наизнанку, очистила от жира и грязи, опять помыла в нескольких водах, высушила и лишь затем взялась за начинку. Молодую конину с жиром порезала на мелкие кубики, положила туда соль, перец, чеснок и поставила все в холодильник. На следующий день Рамазан помогал нэнэй набивать фаршем кишки. Вдвоем они перевязали концы колбасы толстыми белыми нитками и вывесили на солнце и ветер на два дня. Но это было только началом пути к праздничному столу. Целых пять месяцев казылык созревал в прохладном месте, чтобы сегодня занять коронное место на праздничном столе.
Плов блюдо не башкирское, но в семье его очень любят, потому что мама Хаувы готовит его - просто пальчики оближешь. Кто-то из гостей привез с собой долму и первые ташкентские помидоры. В хрустальных вазочках красуются соленые помидоры и огурцы; это мама осенью делала заготовки на зиму. Тут же маринованные маслята и хрустящие соленые грузди. Их она привезла из тайги. С пловом хорошо идет квашеная капуста. Ее картатай рубит и солит сам. С тмином, морковкой и перцем. По всему столу расставлены вазочки с курутом. Башкиру не нужно объяснять, что такое курут, а вот новичкам стоит отнестись к нему внимательно. Остро-кисло-соленый вкус продукта вначале сбивает с толку, а потом, как правило, очень нравится гостям. Так же, впрочем, как нэнэйкины кыстыбый (лепешка, начиненная картошкой и пшеном) и чак-чак, приготовленный мамой.
Но главное блюдо, которого Рамазан никак не мог дождаться, на столе не уместилось. Вкуснейший пирог под названием губадия дома готовится не часто. Испечь его вызвалась Зульфия-апай, прекрасно зная, как это хлопотно и долго. В помощники соседке дали Рамазана. Вдвоем они сорок минут жарили в казане творог, пока тот не стал розовым. Кроме него, в пирог положили вареный рис, курагу, изюм и сливочное масло. С того момента, как губадия была собрана и поставлена в печь, Рамазан не находил себе места. Он неслышной тенью скользил от двери к духовке, в которой на большом листе развалился красавец-пирог. А когда по улице пополз, наконец, удивительно вкусный запах, мальчуган и вовсе прилип к плите. Зульфия-апай пообещала ему первый кусочек, и Рамазан не мог дождаться этого момента. Наконец, пирог был торжественно извлечен из духовки, сбрызнут водой, помазан маслом и накрыт чистым полотенцем. Ждать, когда он «дойдет» до кондиции на столе, оказалось еще тяжелее, чем вахта у плиты. Но выдержки Рамазана хватило и на это. Отрезав маленькому помощнику обещанный кусок, Зульфия-апай ушла к гостям, и никто не помешал Рамазану насладиться вкусом, который, попробовав однажды, уже не забудешь никогда. Расправившись с десертом, сладкоежка присоединился к гостям. Он пропустил самое начало торжества; аксакалы (старшие родственники) уже высказали пожелания семье младшего брата, и картатай выглядел довольным.
- Я, конечно, очень рад, что Ильдар вернулся домой, - продолжил разговор старший брат картатая Ильяс-бабай. – Одного не могу понять, зачем ты тогда из дома ушел. Он развел руками, показывая степень непонимания поступка племянника.
Ильдар-бабай покрутил головой и поднял на аксакала смеющийся взгляд:
- Хотелось посмотреть, что там, за горизонтом. Думал, вот дойду, посмотрю и все – назад. Посмотрел, а там - другой горизонт, за ним еще один, еще и еще. Но однажды, заглянув за очередной горизонт, я увидел Торатау и нашу деревню. Теперь я знаю, что там, за горизонтом, - наша Гора.
- Гора, Гора. Что вы все заладили про Гору, - не смог сдержать раздражения Азат-бабай. – Ни дать, ни взять – пуп земли. Ну, что изменилось бы в вашей жизни, если бы ее не было?
- Мне бы некуда было возвращаться, - тихо ответил ему младший брат. - Ни мне, ни нашей с тобой тетке. Она, кстати, сейчас собирает подписи в защиту Торатау. Представляете, - обратился он к родне, - полгода назад встретил нашу Лялю-апай в Бангалоре. Эта неугомонная душа разъезжает по всей Индии и на трех языках рассказывает людям про Торатау. Про то, что ее может постичь участь Шахтау. Собирает подписи в защиту нашей Горы. Я видел эти тетради. Там имена, номера телефонов и электронные адреса. Она, конечно, немного сумасшедшая, искренне верит в то, что эти подписи помогут спасти Торатау, но заслуживает уважения хотя бы за то, что хоть что-то делает в отличие от нас.
- Это Амин-абыя дочка? – припомнил Ильяс-бабай. – Так она вроде и не совсем башкирка; мать-то у нее из славян была. И языка нашего не знает.
- У нас в деревне половина – не башкиры, - подала голос нэнэйка. – Вон, три соседа напротив – чуваши. Рядом с ними - татарин с семьей, параллельная улица – сплошь смешанные семьи. При чем тут национальность? Гора наша общая, нам всем за нее и отвечать.
- Ответим, если спросят, - вмешался старший племянник картатая Акрам-бабай. – Только нас никто не спрашивает, енгэ. Как там решат, так и будет.
Он многозначительно поднял вверх указательный палец. – И нам тоже нужно понимать, что цемент, выпускаемый «Содой», - это продукция стратегического значения. Представляете, на каком уровне решается вопрос?
- Ты давно таким понимающим стал? – насмешливо осведомился один из гостей, имени которого Рамазан не знал; тот приехал к ним впервые.
– Башкиры - свободолюбивый народ. Никогда не было у нас ни ханов, ни эмиров. Никогда ни под чьей плеткой мы не ходили. И мнение свое властям никогда высказывать не стеснялись, если были с чем-то не согласны.
- Да плевали они на наше с вами мнение! – Кулак Азат-бабая с такой силой опустился на стол, что подпрыгнули тарелки. – Вот пригонят завтра к Горе бульдозеры, и что вы сделаете? Кто пойдет против них? Кто ляжет под гусеницы?
Он обвел собравшихся тяжелым взглядом.
- Ну, кто?
Тишина, повисшая над праздничным столом, звенела в ушах.
- Кто, я вас спрашиваю? – все больше распалялся старший сын хозяина дома.
- Я, - неслышно подошел сзади Рамазан. – Я пойду.
Поднявшись со скамьи, за спиной племянника встал Ильдар-бабай.
- Меня с собой возьмешь? – спросил он и положил руку на левое плечо маленького бойца.
- Я, пожалуй, тоже с вами, - на правое плечо Рамазана легла рука картатая.
Один за другим вставали мужчины из-за стола и молча становились плечом к плечу за спиной мальчика. Вскоре за столом остались женщины и Азат-бабай.
Он смотрел в эти родные лица, и память услужливо открывала перед ним картинки детства. Газим-бабай впервые посадил его, трехлетнего, на коня. Конь Малай, недолго думая, шагнул в низенький сарайчик, и зазевавшиеся взрослые не успели поймать маленького Азата; набив на лбу шишку, тот мешком свалился на землю и долго потом обижался на коня.
В седьмом классе они с Акрамом вдвоем пасли деревенское стадо; подошла очередь их двора. После обеда Азат решил искупаться в реке, а Акрам прикорнул вместе со стадом в тени деревьев. Чтобы лошадь не ушла, пастушок привязал повод к своей руке. Вернувшись с реки, Азат не нашел ни двоюродного брата, ни лошади. Скотина, оказавшись без седока, спокойно пошла домой, волоча за собой уснувшего подростка. Проснулся тот только у родного двора, услышав дружный хохот родни и соседей.
Ильяс-бабай учил его стрелять. С Ильгизом вместе поступали в институт, пять лет жили в одной комнате в общежитии, ухаживали за одной девушкой, чуть не подрались из-за нее, а потом оба напились на ее свадьбе.
Отец…боль и горечь души его. Когда перестали они слышать друг друга? Какая кошка пробежала между ним и человеком, которому он подражал всю свою жизнь, на кого равнялся, с кем советовался в трудные минуты?
Потерять его уважение было равносильно смерти. Но это случилось, и жизнь перестала радовать.
Он тяжело поднялся из-за стола и молча вышел за калитку. Никто не остановил человека, только что пережившего один из тяжелейших моментов своей жизни.
Рамазан чувствовал, как дрожит на плече рука картатая. Он потянул деда к скамейке.
– Сядь.
- Не переживай, Азат у тебя парень правильный, справится, - похлопал брата по плечу Ильяс-бабай.
- С мозгами вот только не все в порядке, - вяло отозвался картатай.
- И с мозгами у него все нормально, - Ильяс-бабай улыбнулся. Наша порода, крепкая. Ты думаешь, мы не понимаем, что ему сейчас тяжелее всех? Нам-то просто себя кулаком в грудь бить; мы ничем не рискуем. А ему семью кормить. Вот разорвись тут между двумя половинками души. Такие решения требуют времени и мужества. Так что не торопи его.
ДУДАЕВ
Ильдар-бабай взялся за племянника со всей ответственностью бездетного родственника. В качестве ближайшей цели была поставлена задача научить будущего школьника читать. Рамазан хорошо знал алфавит, но не мог понять, как буквы превращаются в слоги. Казалось бы, чего проще - соединить «бэ» и «а». Но у мальчугана получалось только «бэ-а», и дядя в отчаянии хватался за голову. Выручила Зульфия-апай, ставшая однажды свидетелем схватки двух интеллектов.
- Смотри, ты складываешь буквы, а нужно соединять звуки, - терпеливо пояснила она. – Есть буква «бэ», и есть звук «б». Так вот, сливать в слоги нужно не буквы, а звуки. Попробуй сразу после звука «б» произнести «а».
- Ба, - неожиданно для себя выпалил Рамазан.
Вот и пойми их, этих взрослых. И почему сразу не сказали про звуки? Он бы давно все книжки в доме перечитал. Довольный открытием, без пяти минут первоклассник побежал искать маму, которая обещала провести в дом интернет, как только сын освоит чтение.
Skype они с Ильдар-бабаем установили вместе. За пару дней Рамазан переговорил со всей родней, имеющей доступ к мировой паутине, и искал новых собеседников среди друзей Ильдар-бабая.
- Все. Потеряли ребенка, - сокрушалась нэнэй, видя прилипшего к компьютеру внука.
А тот старательно складывал в слоги скайп-ник, возникший на мониторе вместе с позывным:
- Ду-да-ев.
Приняв вызов, мальчик вежливо поздоровался с дяденькой по ту сторону планшета и предупредил, что дяди Ильдара сейчас дома нет.
- Ну, нет, так нет, - не очень расстроился собеседник. – Передай привет и скажи, что вечерами я на связи. Да кланяйся там за меня вашей Горе.
- А Горе-то за что? – опешил Рамазан.
- Да я вроде крестника у нее, - пошутил Дудаев. – Уму-разуму она меня учила, - добавил он, подняв руку и осторожно коснувшись верхней части головы.
Рамазан хорошо понимал, как может научить уму-разуму Зульфия-апай, за две минуты объяснившая Рамазану правила чтения. Но чтобы Гора кого-то научила, это вряд ли.
Дяденька из скайпа заметил тень сомнения на лице маленького собеседника.
- Если не спешишь, могу рассказать, - предложил он.
Рамазан оглянулся на нэнэй, та кивнула головой.
- Не спешу, - коротко доложил он и приготовился слушать.
- Лет десять назад мы с друзьями частенько поднимали в воздух парапланы. Стартовали с вашей Горы, очень уж удобным было место, - начал Дудаев. Вот и в тот раз встали у рощицы под Горой лагерем; природа, костер, гитары, все как положено. А наутро решили подняться на шихан встретить солнце. Одно дело – подняться на Гору, так с нее потом еще и спуститься нужно. А я - лентяй. Ну и решил я спуститься на параплане, чтобы побыстрее было. Поднялись мы на вершину, полюбовались восходом, потом я закрепился в подвесной системе, разбежался и поймал восходящий поток. Поймать-то поймал, но он так стремительно взмыл вверх, что я, если честно, к такой высоте оказался не совсем готов. С одной стороны, - солнце всходит, красота сверху необыкновенная, и ты паришь свободно, как птица. Дикий кайф, другими словами не объяснишь. А с другой, - люди сверху меньше муравьев, и дома, как спичечные коробки, а над тобой только несколько метров ткани и все; никаких гарантий. Вот и завис я между двумя очень сильными эмоциями – эйфорией и пониманием того, что все в жизни относительно. Нужно еще учесть, что мы практически всю ночь не спали. Вот под влиянием всего вышесказанного, примерно через пять минут полета психика не справилась с эмоциями, и я впал в пограничное состояние; резко выпал из реальности и через какое-то время так же резко включился. И увидел, что на меня летит скала. До нее метров десять оставалось, а тормозная система в параплане не предусмотрена. Есть клеванты, которыми можно менять направление движения. Если их обе потянуть вниз, то параплан можно остановить. Но при скорости сорок-пятьдесят километров в час его тормозной путь равен, как минимум, тридцати метрам. У меня их не было. Я, конечно, как мог, замедлился, вытянул вперед ноги, спружинил, но меня развернуло и приложило головой о скалу. Я, понятное дело, был без каски. Говорят, были бы мозги, было бы сотрясение, а так только шрам в полголовы остался. Впечатало меня в скалу в самом низу. Я кое-как собрался, донес все до машины и даже сам доехал до медсанчасти в городе. Там сделали снимок и решили зашивать. А у меня непереносимость новокаина. Так и шили без анестезии, по живому. Поэтому память о себе Гора оставила прочную, на всю жизнь. С тех пор я считаю себя ее крестником и передаю ей, при случае, приветы. Так что кланяйся от меня Горе и передавай ей привет от крестника.
- Передам, - пообещал Рамазан, тщетно пытаясь разглядеть на большой голове Дудаева шрам. Голова заросла волосами, как Гора лесом, и никаких следов былых трагедий Рамазан на ней не заметил. – А чему научила-то? – спохватился он.
- Каску надевать, - Дудаев, не глядя, указал на пробковый шлем, висевший у него за спиной на стене. - Голова не для того, чтобы ею горы пробивать.
Вечером Рамазан подробно пересказал родне содержимое разговора с другом Ильдар-бабая.
- Помню я этот случай, - отозвался картатай. – Как раз скотину в стадо выгоняли. Полдеревни видело, как на заре параплан в гору рухнул. Пока добежали, смельчака и след простыл. Друзья его там метались, пытаясь понять, куда он от них делся. Ну, им рассказали, что, да как, уехали и они. Красный такой параплан был...
КОСТЕР
Она приехала, как всегда, неожиданно. Загоревшая и похудевшая, Ляля-апай рассказывала о своей поездке в Индию. Нэнэй всплескивала руками, удивлялась и радовалась, рассматривая фотографии. Картатай с улыбкой наблюдал за сестрой, довольный, что очередная загранпоездка окончена, и нет повода переживать и волноваться за сумасшедшую родственницу, в одиночку осваивающую экзотические территории.
- Денежную реформу как пережили? – спросил он, рассматривая индийскую купюру в сто рупий.
- Сначало тряхнуло, пару недель метались по банкам в надежде поменять старые деньги на новые, а потом все нормализовалось. Местное население без разговоров пропускало туристов к кассам, даже не возмущаясь, что нам меняют по четыре тысячи, а им лишь по одной. Один из стариков объяснил причину такого великодушия:
- Мы – дома. Нас, если что, накормят родственники и соседи. А кто накормит сотни тысяч иностранцев, оказавшихся в чужой стране без денег и пищи? Нам проще дать вам денег, чем дожидаться, что вы начнете разносить магазины и банки.
- Резонно, - соглашался картатай. – Ну, ты довольна поездкой? Нашла, зачем ездила? На все вопросы получила ответы?
Тетка лукаво улыбалась и утвердительно кивала головой после каждого вопроса. Картатай внимательно всмотрелся в лицо гостьи:
- Ты, говорят, подписи со всех концов света в защиту Горы привезла? Кому вручать будешь?
Тетка помолчала, прогоняя радость с лица.
- Скажи мне, абый, кто из смертных уполномочен решать, быть Горе или не быть? Кто из живущих на земле возьмет на себя смелость отменить волю Творца, создавшего эту Гору? Назови его, и я передам ему эти тетради. Но я таких не знаю.
- Теперь вижу, что не зря съездила, - улыбнулся картатай.
Рамазан так и не понял, для кого Ляля-апай собирала подписи. Как это «некому вручить»? Зачем тогда было ездить в эту Индию? Зачем было стоять в жару на площади Бангалора с табличкой «Protect the mountain»? Зачем было обманывать людей, которые поверили в то, что они могут помочь?
К концу дня этих «зачем?» скопилось столько, что не озадачить ими тетку было бы нелогично. Та собиралась гулять. Ильдар-бабай, который, как оказалось, провел в Индии последние пять лет, собирался составить ей компанию.
- Я с вами, - решительно втиснулся между ними Рамазан.
Не сговариваясь, все трое направились к Горе.
- Чем собираешься заняться? – спросила Ляля-апай племянника. Ильдар-бабай пожал плечами.
- Если ты о том, что я умею делать, то практически все: строить дома и лодки, ловить рыбу и охотиться, вожу все виды транспорта, кроме самолета, знаю работу садовника, художника-оформителя, занимаюсь йогой, нетрадиционной медициной, говорю на четырех иностранных языках, имею черный пояс по тхеквондо и знаком с техникой горлового пения. – Ильдар-бабай сделал паузу.
- Крестиком не вышиваешь? – усмехнулась тетка.
- Нет, но если нужно для спасения человечества, то научусь, - чуть иронично ответил тот, к кому она по привычке относилась как к недорослю.
- Повзрослел ты. Не обижайся, дело ведь не в том, что ты умеешь, а в том, насколько твои умения полезны этой земле и людям, живущим на ней.
- Мы с Ильдар-бабаем хотим здесь мечеть построить, - высунулся Рамазан, радуясь возможности включиться в разговор.
Ляля-апай с интересом взглянула на маленького спутника.
- Ну, идея эта не нова. В последние годы к нам зачастили фольклорные экспедиции Уфимского научного центра Российской академии наук. Их участники торопились собрать доказательства того, что с Торатау связана мифологическая память юрматынцев; тогда шансов сохранить Гору будет гораздо больше. Они-то и посоветовали построить у Торатау мечеть.
Рамазан вспомнил, как в деревню приезжали тетеньки из Уфы, записывали на видео песни и танцы, сказки и частушки. Нэнэйка им про камни рассказывала, про давно забытые молитвы.
- Члены экспедиции рассказывали, что, по преданию, когда молодежь плясала на Горе, то приложивший к земле ухо слышал странный пустотный звук, словно Гора полая внутри, - продолжила тетка. - Некоторые геодезисты, кстати, тоже считают, что внутри Торатау - пустота. И еще есть поверье, что в определенные дни года под Горой можно услышать шум мирового океана. Так что мы еще многого не знаем о месте, в котором живем. Поэтому Гору стоит сохранить еще и ради этих новых знаний.
Они помолчали. Дойдя до рощицы на южном склоне Горы, тетка сняла с плеча небольшой рюкзак и вынула стопку тетрадей. Вдвоем с Ильдар-бабаем они собрали хворост и соорудили над тетрадями небольшой шалаш.
Рамазан растеряно посмотрел на взрослых и, не дожидаясь разрешения, выхватил одну из тетрадей.
- Я посмотрю?
Он не смог разобрать подписей; в них не было русских букв. Зато номера телефонов читались очень хорошо. И это почему-то успокоило его, словно сделало видимыми тех, кто оставил на бумаге замысловатые завитки и черточки. Он на секунду представил себе их всех, стоящих вокруг Торатау, и понял, что сквозь этот заслон пробиться невозможно.
- Можно я оставлю ее себе? – он поднял на тетку умоляющий взгляд.
Та кивнула и пошла по тропинке, ведущей к вершине.
Ильдар-бабай сокрушенно развел руками и чиркнул колесиком зажигалки.
- Чувствую себя инквизитором, - словно извиняясь, произнес он и спохватился. – Это я тебе потом объясню.
… Маленький костер догорал последними вспышками седого пепла. Ветерок играл оттенками угасающего пламени. Рамазан смотрел на клочки несгоревшей бумаги без чувства потери; на душе было спокойно.
- Огненный ритуал подношения богам называется Ягья, - с улыбкой сказал Ильдар-бабай.
- Да. Это мой подарок духу Горы, - отозвалась вернувшаяся с вершины Ляля-апай. – А еще, ребята, мне очень хочется обо всем этом написать.
- И про меня, и про все-все-все? – встрепенулся Рамазан. – Прямо про всех все напишешь?
- Ну, не про всех и не про все, - медленно проговорила тетка, - но то, что главного героя будут звать Рамазан, это точно.
Радость, осветившая лицо мальчугана, внезапно погасла. Он поднял на взрослых внимательный взгляд и назидательным тоном произнес:
- Неправильно это. Главный герой - Гора.
Гора
© Copyright: Лидия Сафаргулова, 2017
Свидетельство о публикации №217082302134
Свидетельство о публикации №217082302134
Рецензии