Совсем немного про любовь

- Ну вот скажи, сколько можно учить меня жизни? - Он смотрел на неё сжав кулаки от негодования, он знал, что их разговор может закончится скандалом, но остановиться не мог, терпел долго, и теперь хотелось выговориться. Высказать всё сразу. В лицо. Освободиться от накипевшего.
- То, говорю я не так, то делаю не так, то пишу с ошибками. Ну, не ем я ножом и вилкой. Что делать? Сколько можно меня этим в нос тыкать. Я же в конце концов взрослый человек, а не пацан, и меня поздно перевоспитывать. Я такой, какой есть, я таким к тебе пришёл...
- Ты всё сказал? - Она окинула его холодным взглядом. В такие моменты она поджимала губы и вела себя так, словно она королева, и все эти дрязги её не касаются. - Я тебя спрашиваю, ты всё сказал, или хочешь ещё что-то добавить?
- Хочу...
- Я внимательно слушаю...
Он прошёлся по комнате, достал платок, вытер вспотевший лоб, громко высморкался в него, зная, как она не любит когда он так делает - «это надо делать тихо, и ещё лучше, в ванной комнате».
- А ты сама на себя посмотри, что ты можешь? Всё вкалываешь, вкалываешь, и рассуждаешь  о высоком, - он театрально закатил глаза. - Ах ах, ты всё витаешь где-то в облаках. А сама даже борщ не можешь приготовить, про котлеты я и не говорю...
Он снова прошёлся по комнате, посмотрел в окно, постучал пальцем по подоконнику и опять повернулся к ней:
- Да, я говорю — звОнит, вместо звонИт. Ну и что? Содержание изменилось? Слух тебе режет? А мне, знаешь ли нет... Да сколько можно, я тебе что, школьник?
- А вчера в магазине ты специально меня поправила при всех? Что смотришь, или забыла? От того, что я творОг назвал твОрогом, он что, кислее стал?  - Он наклонился к ней и сквозь зубы процедил. - Что ты молчишь?
- Год, целый год я это выслушиваю. Учишь, учишь, учишь... Надоело...
- И только не надо мне сейчас говорить, что делаешь это автоматически. Ты делаешь это  специально, и даже с наслаждением. Мол, вот какая я, а ты необразованный...
Он опять прошёлся по комнате, снова посмотрел в окно, словно кого-то ждал...
- У тебя в квартире был полный разгром, а ты о высоком... Нет, я не понимаю, - он опять наклонился к ней, - вот не понимаю и всё...
- Что?
- Как что? И не смотри на меня так, лучше скажи - на хрена мне надо знать кто был первым любовником второй жены этого, как его, да я даже его фамилию не помню, а ты мне вчера все уши прожужжала: Ах какая она, ах какой он...
Он опять наклонился к ней и сжав зубы продолжил:
- Зачем мне это знать, скажи? А кто был на свадьбе у дочери какого-то там олигарха? Это-то мне для чего? Где он, а где я? Ты бы мне лучше котлету по-киевски с картошечкой, мне это ближе. И ни какие фрукты на ночь не заменят мне кусок мяса или на худой конец рыбы. И не говори мне ничего, слышишь, ничего. Я не хочу знать сплетен — кто с кем и куда. Оно мне надо? Я сам знаю куда надо, когда хочется. А куда они, мне плевать. Я с ними за руку не здороваюсь. Я их вижу только по телевизору, словно в зоопарке. Смотреть можно, а трогать руками нельзя. Да я и не хочу, я брезгую...
- Ты всё сказал? Или что-то оставил в запасе на завтра?
Он глубоко вдохнул, задержал в себе на несколько секунд воздух и вытянув смешно губы вперёд, медленно выдохнул, зная, что она просто ненавидит, когда он так делает «это не прилично, надо себя держать в руках, а дыхательной гимнастикой занимаются в уединении».
- Не всё. У тебя двери в квартире не закрывались, плинтуса отваливались. У тебя краны текли, ни один не перекрывался, обои лет двадцать не менялись. Или больше? Да наверно больше. - Он махнул рукой. -  Как ты так жила? Что молчишь? И не сверкай на меня глазами. Что, не приятно? Кран не перекрывается, а ты вместо того, что б слесаря вызвать, спешишь в театр, на премьеру. Ах, какие мы театралы, чёрт нас подери...
- Ну положим, как я жила — это не твоё дело...
- Чтоооо? Не моё дело? - И он прищурив глаза опять наклонился к ней. - Да я здесь всё переделал своими руками, вот этими, - он протянул к ней свои руки, - ты не заметила? Теперь хоть в ванну можно принять спокойно, кипятком не ошпаришься. А обои? Я просто в шоке...
- Я тебя поняла. Ты просто не благодарная свинья. Я тебя вытащила из грязи, пригласила сюда, в столицу, приодела, работу нашла приличную...
- Чтоооо? Ты меня из грязи? - Он опять метнулся к ней. - Да я семью ради тебя...
- Я что по твоему, не работал? Да я всё могу...
- А ты мне - творОг, - он скривил лицо передразнивая её, - а не твОрог. А кофе - это он, а он, это значит мужской род, вилку в левой руке, а нож в правой...Тьфу ты...
- У меня квартира была, дети, внуки, работа...
- Вот именно — была, - усмехнулась она, - а сейчас ты живёшь у меня, и будь добр, делай то, что я тебе говорю, и говори так, как я тебя прошу и прислушивайся, когда тебя поправляют, что б мне не было стыдно перед людьми...
- Это перед какими же такими людьми тебе стыдно за меня? Уж не перед консьержкой ли? Да ей сто лет в субботу будет, ей давно на всех наплевать. Нет, ты не маши рукой. Аааа, я понял. Уж не перед Виктором ли Петровичем, тебе стыдно за меня? Как же, как же, он ведь гениальный режиссёр, правда ни кем пока не признанный, но зато кичится своим происхождением. «Я москвич в четвёртом поколении». Ах, ах...
- Да он алкаш конченный, твой Виктор Петрович, посмотри на его красную морду в синих прожилках, и тебе перед ним за меня стыдно? Он свой день начинает с водки, и заканчивает ею. Ты знаешь об этом?
- У каждого человека могут быть свои слабости, и это не повод говорить про него всякие гадости...
- А про меня значит можно?
- Про тебя ни кто не говорил, не выдумывай...
- Дааа? А за столом указывать мне в как надо есть, и это при гостях, и всё это с улыбочкой, со смешком, и со словами извинения - мол, извините друзья, но через годик вы моего Петю не узнаете, я из него человека сделаю. И все так радовались, смеялись. Особенно твой режиссёрик, всё хохмил про медведя в цирке. Я думаешь ничего не понял? Он бы лучше свою входную дверь починил, да подстригся, интеллигенция драная. Тогда на халяву, и не морщись, тоже мне, какая нежная, слух ей режут мои слова. Да, на халяву нажрался твой непризнанный гений, потом наблевал у нас в туалете мимо унитаза и гордый удалился к себе домой. Тьфу, даже противно на него смотреть после этого...
- Как же, у человека могут быть свои слабости. А дерьмо его за ним выгребать, это уже мои слабости, да? Что молчишь? Забыла, как фукала заглядывая в туалет и нос зажимала?
Ой-ой-ой, фуууу, я не могу войти, Петюня, солнышко моё, сделай что-нибудь, - не помнишь?
И запомни, я ни какой тебе не Петюня, я Пётр, или в крайнем случае Петя...
- Это всё Пётр? - она оглядела его с головы до ног и ухмыльнулась. - Я могу говорить? И застегни пуговицу на рубашке, если галстук не надеваешь, одна верхняя пуговица может быть расстёгнута, а не две, и уж не в коем случае не три...
Он автоматически застегнул пуговицу, чертыхнулся и прибавил:
- Да иди ты со своими пуговицами...
- Пётр, веди себя прилично. Я согласна, буду называть тебя Пётр, как ты того хочешь, ну, в минуты особой нежности, оставляю за собой право называть тебя Петя или Петенька. Помолчи, -  она подняла указательный палец, - ты уже много наговорил...
Она опять усмехнулась и продолжила:
- Да, согласна, были некоторые недоделки в моей квартире, но честь и хвала тебе, ты с ними справился отменно, за это я тебе очень благодарна. За это, я на тебя, даже не обижаюсь, и списываю твой гонор и раздражение на усталость. Согласна, работы было сделано очень много. И поверь, мне было приятно смотреть на тебя, когда ты работал, весь увлечённый и какой-то стремительный, в эти минуты я тебя, признаюсь честно, очень любила и старалась не замечать прорехи в твоём воспитании и образовании...
- Но коль ты, Пётр, теперь живёшь на моей жилплощади, и идти тебе совершенно некуда, то будь добр впредь относиться с уважением ко мне и моим друзьям, уважать их странности и недостатки.
- Пётр, я доходчиво выразилась?
- Яволь, Маргарита Павловна...
- Ты опять за своё, Пётр?
- Натюрлих, Шехерезада Львовна...
- Пётр, ты сегодня выпил? С утра, это не прилично. Попрошу впредь этого не делать. Ясно?
- Яволь Маргарита...
- Хватит паясничать, - перебила она его, повысив голос, - я с тобой по-человечески разговариваю...
- По-человечески говоришь? Да кто же так разговаривает? Ты сама-то себя слышишь? Ты слышишь, что говоришь? И кто тебе дал право упрекать меня - «ты живёшь на моей жилплощади», ля-ля, фа-фа, будь добр уважать. Кого уважать? Алкашей твоих в четвёртом поколении? Да хоть в десятом. Если человека не за что уважать, то ты меня не заставишь этого делать. И пока я здесь, их ноги в этом доме больше не будет. Ясно тебе Эвелина?
- Держи себя в рамках приличия...
- Держу, не переживай. А если твой краснокожий в прожилках появится здесь без моего разрешения, то я спущу его с лестницы. Я, ясно выразился?
- Я не позволю...
- А мне плевать...
- Как ты смеешь?
- Смею, я здесь живу, и попрошу, без моего ведома сюда, ни кого не приглашать, даже москвичей в десятом поколении...
- Тогда нам придётся расстаться.
- Что? Расстаться? Я уже стал не нужен? Ха-ха-ха, - он расхохотался во весь голос. - А не ты ли меня уговаривала:
- Ах Петя, у нас любовь, это драгоценное чувство, его надо беречь...,- с пафосом продекламировал он,- наши сердца не должны страдать вдали друг от друга. Ты забыла?
- Петя, ты должен переехать ко мне, мы должны быть вместе, - не твои ли это слова?
- Ах милый, я погибну без твоей любви, без твоих сильных рук... А я повёлся, как пацан повёлся. Любви захотелось...
- Да, это мои слова. Хоть ты и передразниваешь меня, стараешься мне сделать больно. Я понимаю, ты устал. Но это не позволяет тебе меня оскорблять. Да Петя, если ты будешь продолжать так неприлично себя вести, то нам придётся расстаться. Я тогда не рассчитывала, что ты будешь мне открыто хамить. А мне Пётр, это не приятно, и я считаю, что я не заслужила такое отношение к себе. За всё добро сделанное мною, у тебя ко мне должна быть хоть капля уважения. А ты наоборот, открыто дерзишь...
- Всё? Я могу идти?
- А куда ты пойдёшь? У тебя в столице много знакомых? Или может ты домой, в свой Мухосранск рванёшь? Оденешь фуфайку и будешь опять ковыряться в мазуте? Так, кажется ты рассказывал про свою работу? Нет, не сможешь, да и жена тебя не примет. Или бомжевать собрался?
- Не твоё дело...
- Ладно Пётр, раздевайся, погорячились...
- Да пошла ты...
- Ну, как знаешь. Горбатого могила исправит, как был Петя ты быдлом, так им и остался.  Кроме дерьма к тебе ничего не липнет. Давай, проваливай,  - она открыла дверь, - надоело уговаривать. Бомжам привет, слышишь? - крикнула ему вдогонку...
- Жаль, конечно, - вздохнула она с сожалением, - настоящий мужик, сильный, работящий.  И что греха таить, нежный и ласковый. Обидно, столько времени на него потратила, думала, вот он, единственный, а он оказался таким же, как и другие. Всё бы пожрать...
- Но, хоть ремонт сделал. Как говорится — с паршивой овцы, хоть шерсти клок...