I
Учительница пятого класса Светлана Евгеньевна Веточкина с утра была не в духе. Ее новенький мобильный телефон сошел с ума. Суть сумасшествия заключалась в том, что аппарат начал генерировать любовные смс-ки.
«Светлана Евгенивна, я вас люблю, я вам дарю», и ряд букетиков разной степени лохматости. Светлана Евгеньевна, загибая пальцы на руке, стала судорожно считать, кто из всех ее знакомых и учеников мог правильно написать ее отчество — Евгеньевна. Так, с одним загнутым пальцем по весеннему ледку она подошла к воротам школы.
Следующая смс-ка настигла ее в дверях класса. Диннь! От неожиданности она выронила кипу бумаги, которая выпорхнула из рук, и моментально разлетелась по классу. Присутствовавшие в классе Поросёнкова, Дубовицкая и Шушкина заверещали одновременно. Бумаги были общими усилиями собраны, на новеньком табеле красовался отпечаток детского кроссовка.
Прочитать смс-ку удалось только на большой перемене:
«Поставте Горшкову петерку по рускому и я падорю вам милион цветов если не поставете»... здесь смс-ка многозначительно обрывалась. Видимо, тайный поклонник не придумал страшную кару, либо уронил свой телефон в тарелку со столовской кашей.
Большая перемена заканчивалась, Светлана Евгеньевна вошла в пустой класс. В классе испуганно повисли 60 секунд тишины. Эти секунды требовались на то, чтобы 28 пар ног проскакали путь от столовой от дверей класса. За эти 60 секунд Светлана Евгеньевна успела:
— собрать с пола 6 карандашей, 4 ручки, 2 учебника и одного мишку, уроненных при штурме столовой,
— написать на доске тему урока,
— поглядеться в зеркало,
— полить цветы,
— заполнить табель,
— ответить разъяренному папе на смс с вопросом, почему Сева Пляскин пришел домой с покрашенными зеленой краской ушами,
— отлепить от пола жвачку
— и поздороваться с завучем.
После чего в класс влетел орущий ком детей. Зазвенели стекла, бюст Льва Толстого зажмурился в углу.
— Светлана Евгеньевна, а Горшок, то есть Горшков, телефон в кашу уронил! Телефон в кашу! Горшок в кашу! Горшок каши! Ха-ха-ха! А нам давали бутерброды, а Хомяков съел четыре! Нет, он не сам взял, это мы ему отдали! Он бы и шесть съел! И три стакана компоту! А почему у Иван Семеныча лысина? А я пропуск потерял! Не толкайся! А где моя тетрадь? А кто жвачку прилепил? А у нашей Муськи щенки, то есть котята… Щенки! Котята! Хомяки! А-ха-ха! А у меня…
Светлана Евгеньевна проделала обычную для таких случаев последовательность действий. Вначале она, протиснувшись сквозь клубок детей закрыла дверь в класс, отсекая таким образом поток ора из коридора и других классов. Потом свернула из листа А3 большой рупор. Потом набрала побольше воздуха, сделала паузу, и…
— Внимание, звонок!
И прозвенел звонок.
Дети, завороженные этой способностью учительницы всегда точно предугадывать звонок, расселись по партам. Воспользовавшись их заколдованным состоянием она сделала объявление:
— Ребята, 8 марта мы не учимся. Будет экскурсия.
Дети мгновенно расколдовались.
— Экскурсия?! Ур-ра! А куда? На конфетную фабрику? А конфеты будут давать? На фабрику елочных игрушек? В зоопарк? Я хочу пингвинов погладить! А конфеты! Ха-ха-ха! Конфеты гладить! Нет, стирать! На пингвинную фабрику! Стирать пингвинов! Ха-ха-ха!
Со своего места встала Соня Лейнеккер. Шарик ора сразу сдулся и опал. Соню Лейнеккер прозвали Линейкой, потому, что у нее была прямая осанка, и она была круглой отличницей с двумя косичками и строгим скрипучим голосом.
— Светлана Евгеньевна, скажите пожалуйста, а куда экскурсия?
— Экскурсия, дети, в историческое место. В усадьбу 18 века, где жил известный писатель Полей-Цветочкин...
— У-у-у… — протянулся разочарованный вздох. Писаатель. Лучше бы на фарфоровый завод. Там можно чайник сделать.
— Писатель, фигня какая-то, я такого даже не знаю. — Это пробубнил с третьей парты лидер общественного мнения очкарик Ватрушкин. Ватрушкин научился читать в год и три месяца (по его словам), и к настоящему моменту прочитал три с половиной тома энциклопедии «Хочу все знать». Поэтому, его авторитет в делах литературных был непререкаем.
Рейтинг поездки стремительно падал.. Было слышно, как скрипят мозги учеников, придумывая причины, почему они не поедут. Только Горшков на задней парте яростно тер салфеткой свой телефон. Пот капал со лба на парту. Светлана Евгеньевна неожиданно для самой себя зловещим шепотом произнесла:
— Ходят легенды, что в усадьбе живет говорящий кот!
Гробовая тишина случилась в классе на целых пять секунд. Первым нарушило тишину хлопанье глаз Сашеньки Синичкиной, которая тонюсеньким голосом пропищала:
— Мамочки, говорящий кот...
По рядам прошелестело: говорящий кот, говорящий! Рейтинг уверенно пополз вверх.
— Сбор 8 марта в 10 утра возле школы! Усадьба за городом. Форма одежды — походная. Мы будем гулять по парку, а потом пить чай в усадьбе. И не опаздывать! — забила последний гвоздь учительница, будучи уверенной, что человек десять авантюристов точно поедут.
— Записываем тему урока…
II
Сияющий новенький автобус стоял у школы, круглолицый веселый шофер попинывал колеса, протирал тряпкой стекла. Светлана Евгеньевна отмечала пришедших.
1. Синичкина Саша. Пришла первой. Фотоаппарат, чтобы фотографировать кота. Хорошо, чтоб без кинокамеры.
2. Петя Горшков. Горшков! Слезь с дерева! Подойди к автобусу!. Стой тут! Змея! Откуда у тебя змея? Боже, она резиновая… Уфф. Вот ведь как стали делать, не отличишь… Стой здесь, рядом со мной. Куда ты?...
3. Соня Лейнеккер. Минута в минуту.
4. Сева Ватрушкин. Ну куда ж без него. У него родители филологи.
5. Вика Поросенкова,
6. Рита Дубовицкая,
7. и Ангелина Шушкина — эти трое всегда вместе.
8. Хомяков Паша. Паша, что это у тебя в руках? А, бублик. Нет, спасибо, не хочу. А вообще давай. Мм, вкусно. Бабушке спасибо передай.
9. Антонов Сережа. Сережа, ты опять в спортивном костюме? Нет, кросс бегать не будем, только гулять.
— Ребята, я взяла фотоаппарат, если увидите кота, сразу говорите мне! — тонким, но твердым голосом убеждала Синичкина. Я папе рассказала, он не поверил, но фотик дал.
— А я взял термос с чаем. Пятилитровый. С вареньем. У меня родители с этим термосом на Эльбрус ходили — довольно пробасил Хомяков, жуя, и одновременно улыбаясь.
— Ты чего? Зафигом термос? Там же усадьба! Нас посадят за резной стол, и чай нальют в фарфоровые чашки! Как тогда, на фабрике!
— Нет, не нальют!
— Нет, нальют!
— Тогда в автобусе выпьем. Ехать два часа. — отрезал Хомяков и протянул огромный пакет с бубликами. Угощайтесь. Ребята расхватали бублики
— Хома, что тут? Бублы? — влетел Горшков. Ммм, обожаю! Смотрите, что у меня! Змея, как настоящая! Я уже ей Светлану Евгеньевну напугал, прикиньте! У меня еще паук есть, но я его потом, для усадьбы приберег. Зайдем в какой-нибудь темный чулан, и тут я — уиииоуээ! — здесь Петя издал страшный звук, который по его мнению, издают пауки, нападая в темных чуланах на молодых учительниц.
— Дурак ты, Петька! Тебя из школы выгонят — со знанием дела произнесла Вика Поросенкова — упитанная девочка с розовым бантом. У нас во дворе мальчик учительнице подбросил мышь, и его чуть не выгнали. И ты дождешься.
— Мыыышь! Вот бы ее поймать! Визгу будет!..
— А моя мама говорит, что хулиганы успешны в бизнесе… мечтательно сказала Ангелина Шушкина. Горшков раскрыл рот от удивления. Это был первый за многие годы довод в пользу бытия хулиганом.
— Это называется — э-па-таж! Горшков эпатирует нас, чтобы привлечь к себе внимание. Дешевый трюк! — вонзила спицу Соня Лейнеккер, войдя в кружок, как раскаленный гвоздь в масло. Горшков нахмурился, кулаки его сжались.
— Слышь, Линейка, я те щас!.. Сама ты патаж-лопатаж! Слышь, что Шушкина говорит — успешные в бизнесе! Я может быть, будущий Стив Джобс!
— Ха-ха-ха! Стив Джобс! Умора! Слышали? Горшок — Стив Джобс!
— Чтобы быть Стивом Джобсом, нужно в компьютерах разбираться. А ты на информатике рожи рисуешь. На кружок робототехники один раз пришел, и то сбежал… — это подошел Игорь Великанов, несмотря на фамилию, самый маленький в классе.
— Ты, Горшков — выскочка. Тык-пык, шума много, а толку мало. Вечно заваришь кашу, а другие расхлебывай. Ты хоть что-нибудь полезное сделал? Хоть одно дело конца довел? — спросила Дубовицкая.
— Антонину Ивановну он довел. — усмехнулся Великанов.
— Слышь, я довел! — загорячился Горшков, судорожно припоминая свои недавние дела. Правда, все, что вспомнилось — это недочитанный Диккенс, и недособранный истребитель. — Я, может быть — руководителем стану! А ему главнее вести других вперед.
— Да ты бросишь все на полдороге. — припечатала Дубовицкая. — И сбежишь.
— Лучше диски мои доведи обратно. — улыбнулся Великанов.
— Так, Великанов приехал, это десять. — бормотала про себя Светлана Евгеньевна. Ольга Ивановна, пожалуйста, заберите у Игоря ноутбук, он ему не понадобится. И планшет тоже! Спасибо.
— Гора, пойдем на турники, по десять подтягиваний! Или в лесенку! — Это Сережа Антонов, обежав вокруг школы два круга, приставным шагом летел на спортивную площадку. Но их планам не суждено было сбыться.
— Все в автобус! Отъезжаем!
— Подождите! Нас забыли! — раздался крик откуда-то сбоку. Все глянули в окно, и увидели бабушку Севы Пляскина, и самого Севу. Двери автобуса с шипением открылись, и бабушка принялась запихивать в автобус внука и пакет со снедью. Моментально запахло свежей выпечкой. Улыбающийся Сева обнимал пакет, бабушка крестила окна.
— Пляскин. Одиннадцать. Поехали!
III
Ехали весело, пили чай из термоса, хомячили бублики, потом принялись за пакет с пирожками. Составили коллективное благодарственное письмо севиной бабушке за пирожки, потом пашиной за бублики, потом пели песни, потом частушки. Потом разглядывали остатки зеленой краски на ушах Севы. Тот мирно спал. Провели расследование относительно того, кто покрасил ему уши. Все следы вели к Горшкову. Отобрали сиреневый фломастер у Горшкова, который намеревался второй раз окрасить пляскинские уши. Зафиксировали Горшкова на втором сиденье и привалили спящим Севой.
Автобус уже выкатил за город, мурлыкало радио, спальные районы начали сменяться рощами. Автобус остановился на одиноком светофоре. Красный горел бесконечно долго, так что автобус начал даже почихивать от нетерпения. Горшков поднял голову, и глянул в окно. В стороне от дороги на опушке рощицы было какое-то движение.
— Велик, дай бинокль! Быро! — Горшков протянул руку в сторону Великанова. Тот даже не шевельнулся.
— Велик, ну ты чего?
— Ты забыл волшебное слово. — назидательно произнес Великанов. — Повторяй за мной: по-жа-луй…
— Позялустя! — передразнил Горшков, Давай бырей, не жмись. Подозрительная активность в роще. Дальность триста, азимут сто. Наблюдаю. — Настроив резкость, он увидел, что стая рослых дворняг кружится вокруг дерева. Одна собака, рыжая с куцым хвостом, опершись лапами на ствол, лаяла, глядя куда-то наверх.
— Что они там увидели? Белку что ли? — подумал Горшков.
Автобус тронулся, Горшков продолжал искать белку в ветвях дерева. Когда автобус поравнялся с рощей, Горшков увидел, что на нижней ветке сидит маленький черный котенок. Он был черен как уголь, шерсть стояла дыбом, глаза испуганно блестели, а лапки вцепились в ствол.
— Стоооой! — заорал Горшков, и сорвавшись с места, побежал в начало, к кабине шофера. — Пожалуйста, остановитесь! Там… котенок!
Водитель дал по тормозам.
— Надо его спасти! Хома, дай сюда пакет с пирогами! Велик, Серега, за мной, прикрывать будете!
— Там котенок на дереве, они его сожрут! — проорал он в глубину салона. Великанов и Антонов моментально оказались рядом с ним, и начали пробираться к двери. Но тут Светлана Евгеньевна закричала:
— Горшков, я запрещаю тебе выходить! Они могут укусить!
— Но там котенок… — заплакала Саша Синичкина, закрыв лицо руками. Все ребята уже прилипли к стеклам, и наблюдали за рощей. Хриплый лай был отчетливо слышен. Горшков стоял у кабины, водитель пожимал плечами:
— Не могу, учительница запретила. Не имею права...
— Тогда я щас стекло разобью! — Горшков сжал кулаки, он был настроен решительно. Дворняги обступили дерево, было ясно, что они голодны и очень злы.
— Да что вы сидите? — прокричал Горшков остолбенелым ребятам. — У меня рогатка есть! Открывайте!
Водитель вздохнул, вытянул из-под сиденья длинную железную монтировку, открыл дверь, и, повернувшись спокойно сказал Светлане Евгеньевне:
— Мы мужчины. И мы туда пойдем.
Они вышли из автобуса. Две дворняги обратили на них внимание, и двинулись навстречу. Горшков вытащил рогатку.
— План такой. Велик, бери пироги, и кидай в сторону, отвлекай. Серега, прикрывай Велика. Камней захватите. А мы прорываться будем.
Антонов поднял с земли несколько увесистых булыжников, и вместе с Великановым начали заходить сбоку. Зашвырнув несколько пирожков в траву, присели, держа камни наготове. Две собаки сразу же учуяли их, отделились, и побежали искать пирожки, водя носами у самой земли. Рыжая разъяренно лаяла, скаля зубы. Она не думала уходить. Горшков не сводя с нее глаз, заложил самый увесистый шар, прицелился, и пустил шар прямо в облезлый бок. Шмяк! Дворняга взвизгнула, покатилась клубком, потом вскочила, и ринулась прямо на него. В следующую секунду Горшков увидел ее пасть прямо перед собой. Бац! Это водитель огрел дворнягу по хребту, и она воя, отлетела в сторону. Еще две побежали ей на подмогу, лая и щетиня загривки. Все трое ринулись вперед. Но тут Великанов с Антоновым развернули орудия, и проявили чудеса меткости, осыпая собак градом камней и комьев глины. Троица остановилась, завертелась на месте, воя и скуля. Камни шмякали по бокам и спинам.
— Беги к дереву! — проревел водитель, и Горшков в два прыжка добежал до дерева, и взлетел вверх по стволу. Он протянул руки к котенку, тот бесшумно мяукал, намертво вцепившись в ветку. Горшков кое-как отодрал его от дерева, и тот с испугу так вцепился когтями в руку Горшкова, что у того выступили слезы от боли. Посмотрев вниз, он увидел, что ребята высыпали из автобуса, и на бегу, хватая что попало с земли, швыряли в убегающих собак. Те улепетывали, только хвосты мелькали над прошлогодним сухостоем.
— Ты ранен? — спросила Саша Горшкова, когда тот вошел в автобус, держа руках завернутого в свитер котенка. На руке было несколько царапин.
— Ерунда. До свадьбы заживет.
Остаток пути было чем заняться. Промывали и перевязывали раны Горшкова, разглядывали котенка, придумывали имя, наперебой спорили, кто заберет его себе. Так и доехали.
IV
Усадьба началась высоким забором, за которым был самый обыкновенный лес. Приехавшие было размечтались, что в глубине леса их ждут норки хоббитов, или гномьи домики, или замок какого-нибудь мага или волшебника. Все оказалось проще: это был большой дом подковообразной формы, до которого еще надо было топать по дорожке. Топать предстояло около получаса по парку, Светлана Евгеньевна была сильно озабочена ориентированием на местности, боясь заблудиться. Пока он водила пальцем по карте, дети спокойно разбились на группки и, болтая обо всем на свете зашагали по дорожке вперед. Заблудиться было решительно невозможно: дорожка была одна и привела их прямо к дому.
— Фе-е... Я думала, тут целый замок будет. А тут обыкновенный дом. — надула губки Поросенкова. — Ну или хотя бы пещера какая-нибудь.
— У моей бабушки в деревне такой же. — фыркнула Лейнеккер. — Ну почти такой. Светлана Евгеньевна, чего нам по этому пыльному дому бродить? Может, просто по лесу погуляем? Погода хорошая.
Светлана Евгеньевна уже и сама склонялась к тому, чтобы просто погулять по лесу часок, и вернуться на автобусе обратно. Действительно, что интересного может быть внутри? А про писателей она и сама расскажет. В общем, решено.
— Светлана Евгеньевна, давайте на минуточку зайдем? — это неразлучная троица Поросенкова-Шушкина-Дубовицкая подошли, держа на руках котенка. — Может быть, у них молоко найдется. Он голодный. — Котенок спокойно глядел агатовыми глазами, как бы подтверждая: да, нужно зайти.
Дом вначале показался необитаемым. Потоптавшись минуту, набрались смелости, и потянули медную ручку двери. Дверь сразу же бесшумно отворилась, и пригласила всех войти в просторный холл. Холл был светлым и широким, пол паркетным и чистым. Пахло чернилами. На пути вошедших громоздился нелепый письменный стол с конторкой. На столе стоял старинный письменный прибор с настоящей чернильницей, перьями и пожелтевшей бумагой. Крышечка чернильницы была открыта, как будто хозяин на минутку встал из-за стола, и вышел на кухню за чашкой чаю.
Светлана Евгеньевна осмотрела прихожую и разок кашлянула, но никто не появился.
— А не так уж здесь и скучно. По крайней мере, на первый взгляд. Ой, какая, портьерная ткань, какая вышивка... — подумала Светлана Евгеньевна, и пошла щупать портьеры.
Дети, недолго думая, тоже разбрелись по залу, кто разглядывал картины на стенах (а на них был изображен хозяин: на рыбалке, за столом, на прогулке в лесу), Саша Синичкина фотографировала роскошную люстру. Все в комнате было интересным: потемневшие деревянные панели на стенах, статуэтки, африканские маски, туземные копья и щиты, тяжелые портьеры, резные перила на мраморной лестнице. Кто-то любопытный уже попробовав кинжалы на остроту, ковырял обивочную ткань на стенах, пытаясь понять, чем она отличается от обоев у него дома. Конечно же, этим кем-то был Горшков. По дороге в усадьбу он проверил походное снаряжение. Новенькая рогатка и десяток шариков к ней, две шоколадки, перочинный ножик, лупа, и охотничья зажигалка. Горшков был запасливым, а кто знает, чем может обернуться простая поездка…
— Ух ты! Чернила! Настоящие! Ребзя, а давайте чернилами писать?! В жизни не писал чернилами. — предложил Пляскин. Все сгрудились вокруг стола.
— Фи, у моего папы этих чернил — сто штук! — фыркнула Рита Дубовицкая. И еще всяких перьев и кисточек и ручек штук триста. Ну а бумаги так вообще полный дом.
— Он у тебя писатель? — осторожно поинтересовался Великанов.
— Он дизайнер. Рисует всякие красивые открытки и эти, как их.. Гравюры.
— Бордюры! Дизайнеры на компьютере все делают Перья — это каменный век. — усмехнулась Соня.
— Что ты понимаешь? У него есть компьютер, но он предпочитает все делать на бумаге. А на компьютере мама играет.
— Может, он не дизайнер, а художник? Светлана Евгеньевна, а в чем разница между дизайнером и художником?
— Даже самый лучший компьютер не всегда способен заменить руку художника — подошла Светлана Евгеньевна. Она было набрала воздуха в легкие, чтобы ярко и красочно рассказать детям об этой разнице, а потом о Микеланджело, классицизме и барокко (она когда-то закончила с отличием художественную школу), но тут на лестнице мягко затопотали.
Быстрым шагом с лестницы спускался человек. Его странная наружность заслуживала того, чтобы рассказать о ней подробно. Человек был пушисто-рыж, пушистые брови прикрывали зеленоватые с хитринкой глаза. Круглое улыбающееся лицо украшали прероскошные усы, и когда он двигался, они будто плыли вперед него. Росту он был среднего, даже невысокого, одет в кургузый серый жилет. Отороченный, впрочем, воротником превосходного рыжего меха. Неопределенного цвета брюки, а на ногах… меховые тапочки.
Он моментально приковал всеобщее внимание, и только наблюдательный Великанов заметил, что люстра слегка покачивалась.
Человечек раскланялся, и заговорил, поправляя полы жилета:
— Здр-равствуйте, дор-рогие др-рузья!.
Букву «р» он мягко раскусывал на несколько частей, как ириску, и предъявлял публике.
— Очень р-рад, чрррезвычайно р-рад! Кто вы такие и с чем пожаловали?
Горшков было раскрыл рот, чтобы удивиться, почему никто не знает о приезде, но вперед выступила Светлана Евгеньевна.
— Мы четвертый «А», из школы номер 132, на экскурсию от комитета Образования. Десять человек, остальные не смогли. Я классный руководитель, Светлана Евгеньевна, а это… Она задумалась, надо ли всех представлять поименно.
Очень, очень р-рад! — заворковал человечек. Меня зовут Афанасий Иванович, я хранитель и смотритель этого места. Пр-рошу вас подойти к столику, я запишу ваши имена. У нас впервые такое событие, но я все подготовил. Ать-два!
Все подошли к столику. Афанасий Иванович уселся на венский стул, открыл ящик стола и достал плоский деревянный ящичек. В ящичке лежали свежеотпечатанные билеты на экскурсию с отрывными корешками. Ловко макая перо в чернильницу смотритель писал фамилии и имена, и пропечатывал корешок печатью в виде кошачьей лапки, приговаривая:
— Билеты пожалуйста, предъявляйте контролеру. Спасибо, следующий. Ать-два!
Когда все билеты были надписаны, и высохли, гости стали крутить головами в поисках того самого контролера. Пока наконец кто-то не осмелел, и не спросил:
— А кто же контролер?
— Это я, др-рузья! — возник Афанасий Иванович, улыбаясь эффекту произведенной им шутки. Прошу, ваши билеты.
Так же виртуозно оторвав корешки у билетов, смотритель уставился на котенка, который спал на руках у Дубовицкой.
— Э-м-м... Безбилетный пассажир-р?
— Это котенок. — выступила Синичкина. — Его Петя спас.
— Спас? — лицо его сделалось серьезным. — От чего?
Все наперебой стали рассказывать о схватке с собаками, Горшков стоял в стороне и смущенно теребил нос.
— Гм... Но ведь это совер-ршенно меняет дело. Позвольте. — Афанасий Иванович взял котенка, и мягко забормотал. — Ну как тебя угораздило туда пойти? Без сопровождения взрослых... Ай-яй-яй...
— Минуточку, др-рузья. На сцене появляется... блюдце молока! — Он открыл дверь в чулан, нырнул внутрь, зазвенела посуда, заплюхало наливаемое молоко. — Посиди здесь, и никаких больше фокусов! — послышалось из-за двери, и Афанасий Иванович вновь возник с широченной улыбкой на усах. Подойдя к Горшкову, он почтительно кивнул головой.
— Благодар-рю вас, молодой человек. — и едва заметно подмигнул. После чего последовал приглашающий жест.
— Ага, чулан есть. — подумал Горшков.
— Прошу вас, дор-рогие дррузья. Экскур-рсия начинается. — И смотритель зашагал вперед с выправкой генерала. Ребята гуськом потянулись за ним.
— Как же, начинается — шепнул Горшков, и схватив за рукав Хомякова скользнул в дверь. Тот от неожиданности даже не пикнул.
Первым делом Горшков осмотрелся. Чулан был заставлен сломанными стульями и прочим хламом, котенок лакал молоко из блюдца. Горшков притянул к себе Хомякова, и знаком приказав тому молчать, заговорщицки зашептал:
— Хома, короче, слухай сюды. Мы с тобой теперь спецназ. Место это подозрительное, и Иваныч этот очень подозрительный. В общем, надо тут все обшарить, носом чую приключения. План такой...
— Не-е, ты что. — затянул Хомяков. Попадет, родителей вызовут.
— Да ладно тебе! Что мы там будем ходить — скукота же. Мы сами тут все обшарим, а потом ка-ак выскочим откуда-нибудь!
— Не-е, Петька, я не хочу. — нудел Хомяков. — Да и Светлана Евгеньевна за нас отвечает. Ей тоже попадет, если с нами что случится.
Этот аргумент, казалось, подействовал на Горшкова. К тому же Хомяков явно не хотел быть спецназом, и тянул его за рукав обратно.
— Короче, Хома, делаем так. Сейчас чуток ждем, пока они в следующую комнату не перейдут. Ты идешь, а я останусь. Разнюхаю тут все. Только смотри, не сдай меня. — Горшков показал увесистый кулак.
— Ла-адно.
— Пошли, они уже в другой комнате.
V
Тем временем группа под руководством Афанасия Ивановича перешла в другой зал. Он был гораздо меньше предыдущего, на стенах висели шкуры, рога, старинные ружья и сабли, у стен темнели шкафы с хрусталем. Посередине стоял овальный ореховый столик, вокруг него несколько кресел с подлокотниками. Черный, метровой высоты зев камина прикрывала низенькая решетка, по бокам висели разнообразные крючки, и кочережки для ворошения углей. Афанасий Иванович разглагольствовал:
— Здесь Илья Антонович написал свои лучшие, по мнению критиков произведения. Кстати, я не упомянул самого главного (а вы и не спросили) — он был детским писателем. Манера письма его была весьма изощренной. Он, сидя в этом самом кресле диктовал рассказы карлику-пигмею, привезенному из Папуа-Новой Гвинеи. Который стоя вон за той конторкой процарапывал их на специально подготовленных медных дощечках. С поразительной для пигмея скоростью. После чего машинистка перепечатывала набело. Здесь написана повесть для подростков «Бирюлёвый Хмыщ», цикл рассказов: «Бузька и Капитан Чернозуб», «Похождения щенка Чапы», и сделаны наброски к роману «Тыц»! Никаких редакций и правок — все сразу набело! — с гордостью сообщил хранитель, вытащил невесть откуда трубку и закурил ее. — А теперь — ать-два! — готовьсь...
Горшков обследовал чулан по всем правилам детективного искусства: с фонарем и лупой. Чулан был довольно длинным и вместительным, и имел несколько выходов: по одному в каждую залу. Горшков искал таинственные знаки, следы сокровищ, или на худой конец, старые рыцарские латы. Но, увы, ничего кроме сломанных стульев, медных тазов и засохшего бутерброда с сыром найти не удалось. Горшков вытер лупу об штаны, и стал наблюдать за тем, как ребята перетекают в следующий зал, обдумывая, как бы кого напугать неожиданным появлением. Как вдруг его внимание привлекло появление небольшого серого комочка около каминной полки. Приглядевшись, он увидел, что это была мышь. Она спокойно сидела на пакете с бубликами, забытом Хомяковым, и держа в лапках кусочек съестного, обтачивала его со всех сторон.
— Вот это да! Мышь! Вот бы ее поймать, а потом подбросить девчонкам! Только как…
Его мысль лихорадочно работала, а пальцы мяли в кармане рогатку, и в этот момент он почувствовал на плече что-то теплое и мягкое. От неожиданности он обернулся и увидел перед собой рыжие усищи Афанасия Ивановича.
— Тссс! Спугнете! — тот кивнул на мышь. И вообще, что вы здесь делаете, молодой человек? Неужели вас интересуют сломанные стулья? — прошептал Хранитель, не отрывая взора от мыши.
— Я… Да я... просто посмотреть.
В этот самый момент в комнату вошел Хомяков, ища глазами пакет с бубликами. Мышь приподнялась на задних лапках. Афанасий Иванович взглянул на нее, глаза его округлились, и загорелись желтым огнем. Хомяков увидел пакет, двинулся было к нему, как вдруг ощерившись, Афанасий Иванович ринулся прямо на мышь. Но не на двух ногах, а на всех четырех! Мышь моментально соскочила с полки, и заметалась по комнате. Хранитель, издавая короткое «Рь-яяуу» бесшумно носился за ней. Наконец мышь, сделав обманную петлю вокруг кресла устремилась прямо в черную пещеру камина. Афанасий Иванович, сложив ладони лодочкой, нырнул мгновенно следом. И тут же пропал. Только трубка, покачиваясь, лежала возле каминной решетки.
Хомяков от неожиданности раскрыл рот и только мотал головой, переводя взгляд от камина к пакету с бубликами. Горшков очухался быстрее. Выйдя из чулана он посветил фонариком в камин, но увидел лишь закопченную кирпичную кладку.
— Видал, Хома? Куда он пропал? Вот это трюк! Офигеть!
— Он туда… Я только даже это, не успел того… Надо позвать Светлану Евгеньевну. — пролепетал Хомяков. И ребят.
— Говорил я тебе, что не простое это место. Так, ты короче, беги, зови ребят, а я здесь подежурю. Вдруг он еще чего выкинет.
— А не боишься?
— У меня рогатка есть. Если что — как вмажу! Ты давай, скорее зови всех!
— Ла-адно.
Хомяков ушел, не забыв, впрочем, прихватить бублики, ошарашенный Горшков шарил глазами по комнате, ища другие признаки страшного злодеяния, или запутанного преступления, которое ему предстояло раскрыть. Он чрезвычайно гордился тем, что прочитал три тома Конан-Дойля, и с тех пор не расставался с лупой, при первом удобном случае вынимал ее из кармана, пытаясь определить, кому принадлежал огрызок яблока в столовой, или соринка на парте. В последнее время, правда, никаких злодеяний не совершалось, и лупа служила в основном для прожигания дырок в деревянных поверхностях. Сделав несколько кругов по комнате, он решил, что надо вооружиться посерьезнее. Сняв с крючка кочергу он помахал ею перед камином. Приняв позу бейсболиста, он застыл с кочергой в руке, прислушиваясь.
Однако, через минуты две затекли руки. Хомяков и ребята будто пропали, из камина не доносилось ни звука. Петя решительно размотал рогатку, выбрал шарик поувесистее, тщательно прицелился в черноту камина, и выстрелил. Однако, вместо щелчка, раздался глухой «фуп», как если бы он выстрелил в подушку. И шарик пропал!
— Ну все, теперь я сам с этим разберусь! — сказал вслух Горшков, и шагнул через решетку.
VI
Хомяков тем временем пробирался к своим. Пройдя половину комнаты он обнаружил у стены широченный диван, а также то, что очень устал. «Присяду-ка ненадолго» — подумал он, и, обняв пакет с бубликами, утонул в куче подушек. Подушки были пыльными, но никогда еще Сева не чувствовал себя так умиротворенно. Съев по случаю пяток бубликов, он и вовсе разомлел, а там и заснул.
Проснулся он от чего-то мягкого, трогающего его за плечо. Открыв глаза, Сева увидел перед собой Афанасия Ивановича.
— Вы устали, молодой человек? Это случается. — предобрейшим голосом сказал тот, высвобождая Севу из мягкого плена.
— Пойдемте, экскур-рсия пр-родолжается, ваши коллеги ждут вас. Вперед, ать-два!
Хомяков смотрел на хранителя, и в памяти всплывал камин, мышь, и исчезновение Горшкова. Но он отогнал от себя эти мысли, решив, что это ему приснилось в то время, когда он сладостно дремал на диване. Вместе с Афанасием Ивановичем они вошли в зал, где ребята уже разобрались по кучкам, обсуждая что-то. Афанасий Иванович мягко хлопнул в ладоши:
— Дор-рогие др-рузья, мы пр-родолжаем! Зрелые годы Ильи Антоновича проходили в селе Большие Бубенцы, где он получил в наследство от тетки имение…
И только наблюдательный Великанов заметил, что левое ухо хранителя было едва заметно испачкано сажей.
VII
Горшков сделал решительный шаг, и протянул руки вперед, и сгруппировался, ожидая наткнуться на холодный кирпич. Но, руки уткнулись будто в пыльную вату, а потом и вовсе прошли сквозь нее. От неожиданности Горшков потерял равновесие, вывалился вперед, и грохнулся на четвереньки, подняв тучу пыли и золы. Когда пыль рассеялась, он увидел гнома. Самого настоящего гнома, ростом не более, чем по пояс ему самому, в малиновом колпачке, зеленых штанах, бархатном камзоле и чудесных желтой кожи сапожках. Гном сидел на полу, рядом лежал шарик от рогатки. Гном потирал шишку на лбу, тихонько похныкивая.
— Бабочки, да что ж это такое? Освободили королевским указом от колотушки, и все давно в лоб получил, Уи-и-и, как больдо!.. Уволюсь! Прямо сейчас пойду и попрошу жалованья, сил боих больше нет! Поеду к тетке, огород копать...
Горшков, медленно выползая на свет, стал оглядываться вокруг, и увидел просторную залу с мраморным полом. По всей видимости, раньше это был тронный зал, о чем свидетельствовали королевский трон, портреты царственных особ на стенах, и рыцарские латы по углам. Но потом, кажется, приемы иностранных гостей стали реже, и зал использовался не по назначению. Трон, правда, был на месте, хоть и с облупившейся позолотой, и отломанной ногой, но за ним стояли ряды банок с вареньем и повидлом. В углу громоздились корзины с сухофруктами, другой угол содержал несколько мешков с картошкой. Одна из портьер стыдливо прикрывала огромную бочку с квашеной капустой.
Тем временем гном перестал хныкать, выпучил глазенки на Горшкова, и гнусаво заверещал:
— А-а-а! Пожалуйста, не ешьте бедя! Я девкусный! — одновременно суча ножками, и тем самым отползая назад. Бабочки! Черное чудовище! Говорила бде бабушка, не соглашайся чистить этот камин! Пожалуйста, не ешьте бедя!..
— Вы… гном? — изумленно пролепетал Горшков. Настоящий?
— Оно еще и разговаривает! Уи-и-и! — наконец, гном вскочил на ноги и кинулся прочь. Но, не пробежав и трех шагов, он споткнулся о корзину лука, и растянулся во весь рост. Лук покатился по залу, гном начал хватать луковицы, и швырять в Горшкова.
— Уходи обратно в свой кабид! Ба-а-абушка!
Горшков с изумлением взирал на эту картину, не исключая возможности сдать назад.
— Погодите, мистер… эээ… сэр, господин гном! Я не чудовище! Я вас не съем.
Гном, поняв, что его загнали в угол, между связками чеснока и мешком орехов, решил перейти в контрнаступление. Вооружившись огромной морковкой, и заслонившись корзиной, он стал наступать на Горшкова, не скрывая, впрочем, некоторого любопытства. Известно, что гномы — чрезвычайно любопытный народ.
— Кто ты такое? Говори скорее, или я тебе задам! Ба-ба-бушка-а!
— Я — Петя Горшков. Школьник…
— А за что ты, Петя Горшок из рода Школьников звезданул бде в лоб стеклянным шаром? А? За что? Или бало бде было колотушек? — плаксиво верещал гном, размахивая грязной морковкой.
— Простите, господин Гном, я не специально.
— Не специа-а-ально — передразнил тот. А зачем ты лазишь по кабинам? То есть, по кабидам? Проклятая пдищепка... Пугаешь добропорядочных гдомов? То есть гы-добов?.. Тьфу ты!..
— Видите ли… Я и сам не знаю, мы пришли на экскурсию…
VIII
— Паша, а где Горшков? — шепотом спросила Синичкина.
— Э-э-э... Горшков? Не знаю... Там был. — он неопределенно махнул рукой.
— Вы же вместе были! Паша, ну ты чего? Вспоминай! Где он?
— Ну он, это, там остался, где камин... Мы пошли, потом я пошел... Ну и...
— Все как обычно. — назидательно произнесла Лейнеккер. — Горшков как всегда набедокурил, куда-то залез, и подвел класс. Светлана Евгеньевна, а Гошков пропал!
Светлана Евгеньевна вмиг оказалась рядом.
— Опять...
— Спокойствие, др-рузья, только спокойствие. Здесь ничего и никуда пр-росто так не пр-ропадает. — проворковал Афанасий Иванович.
— Реально, Светлана Евгеньевна. Куда он денется? — загомонили ребята. Он в соседнем зале поди, кинжалы разглядывает. Сейчас мы быстренько сходим, приведем его.
— Хорошо, идите, одна нога здесь, другая там. Синичкина, будешь всю экскурсию его за руку держать. Ой, какой сервиз...
— Ха-ха-ха! На экскурсию! Ха-ха-ха! — Гном отложил корзину, и заливался смехом. Хорошенькая экскурсия: выбазаться сажей и залезть в камин! Впрочем, я не удивляюсь. Со времен, как кодоль пдидумал свои колотушки и пдищепки, в этой зале редко появляются люди. В основном, быши и гуседицы! — и он снова залился смехом. Известно, что гномы — очень веселый народ.
Только теперь Петя заметил, что на носу гнома красовалась… прищепка. Именно она придавала голосу гнома гнусавый оттенок. Прищепка была сделана очень искусно, и покрыта резьбой и позолотой. Известно, что гномы очень искусно изготавливают вещи.
Гном резко вскочил, и закрыл себе рот рукой, подбежав к изумленному Горшкову, зашептал:
— Тссс! Нас богут устышать. В общем так, Горшок из рода Школьников. Кородь пдоснулся, он сильно не в духе. Скодо он будет здесь. Советую тебе умыть лицо, если де хочешь испугать его. А пугать нашего кодоля дучше де дадо — испугаться может. — с этими словами гном подвел Горшкова к зеркалу. Петя не узнал себя: лицо было черным, как уголь, шея и воротник в копоти и золе, а что было со штанами — и сказать страшно.
— Мамочки, ну и трубочист! — только и смог выговорить Петя. — Что же делать?
— Бимбаклюй Мокрошляп! — неожиданно раздался громкий голос позади. Гном подскочил на месте.
— Бимбаклюй Швампедуп Третий из рода Мокрошляпов! — повторил голос, но у же мягче. — Тебе велели вычистить камин, а ты чем занимаешься?
— Господин бидистр, я стал чистить, а тут из камина ка-ак вылетит! Да как шмякнет! Вот, подюбуйтесь — пдеогдомный стеклянный шар стукнуд бедя пдямо в лоб! А потом вот это ка-а-ак вылезет! Чедное, стдашное!..
— А банку сливового варенья ты от страху съел? — министр носком туфли подтолкнул банку из-под варенья, которая была аккуратно замаскирована между мешков с луком.
— Я… я просто хотел подзаправиться перед сложной даботой. Ведь я дикогда до этого не чистил кабидов.
— Хорошо. Возьми эту банку, и отнеси на королевскую кухню. Да смотри не попадись никому по дороге. Иначе не миновать тебе колотушки.
Гном убежал, а Петя тем временем разглядывал пришедшего человека. Он был небольшого росту, чуть выше самого Пети, одет был в бордовый камзол, некогда богатый и расшитый золотом, теперь же изрядно поношенный, батистовая манишка украшала грудь. На ногах лиловые панталоны с чулками, и крепкие туфли с медными пряжками. Человечек был энергичен, лыс, но при этом носил аккуратную бородку. На поясе красовались чехольчик с выглядывающим из него пенсне, и золотое яблоко на палочке. На лбу его красовалась лиловая шишка. Петя сразу отметил, что на его носу не было прищепки, иначе снова пришлось бы прислушиваться, и разбирать каждое слово.
— Здрасте. Я тут на экскурсию, и это… гном.
— Добрый день, уважаемый господин посол. — человечек заговорил мягко и примирительно. — Король уже на пути в тронный зал, и вскоре примет вас. Разрешите представиться — Бука, премьер-министр, руководитель кабинета министров королевства Гнусавия, Уныния и герцогства Полбустук. — он изящно раскланялся. — Не желаете ли чашку чаю?
— Я… не совсем посол, То есть, вроде как посол, но я…
— Понимаю. Сейчас я распоряжусь. Прошу меня извинить, но гном сказал, что вы появились из камина. Как вы там оказались?
— Я, понимаете… — запальчиво заговорил Петя — Мы пришли на экскурсию. С котенком. Потом Афанасий Иванович, то есть, кот, то есть, ну он не настоящий кот… В общем, мышь…
— Понимаю, то есть не совсем. — министр был невозмутим. Давайте же взглянем, как вы вообще там уместились…
Бука подошел к камину, Петя последовал за ним. Министр вытащил из чехольчика пенсне, нацепил на нос, и, нагнувшись, стал вглядываться в окно камина.
— Ничего. Совершенно обычный камин.
Бука стал осматривать камин, дымоход, а также стены, Горшков уселся в кресло, и стал раздумывать. Где он оказался? Где Хомяков и все ребята? И что же делать дальше? Но основательно поразмыслить ему не удалось. Створчатые резные двери зала распахнулись, и скачущим шагом в прискакал человечек. Он походил на министра Буку телосложением, что наводило на мысль о том, что в королевстве все люди были похожи. Упитанный, небольшого роста, он был одет гораздо богаче Буки, а корона на голове однозначно указывала на его принадлежность к королевской фамилии.
— Министр Бука! — властно произнес он. — Почему тронный зал в таком ужасном состоянии? Когда починят трон? Где королевский столяр? У нас будут иностранные гости, а здесь — картошка!
Министр Бука, отвечал невозмутимо, и Горшков понял, что на эти вопросы ему приходилось отвечать не в первый раз.
— Осмелюсь доложить, Ваше Величество, что королевский столяр, Шпиндиклюв Орешек — сбежал. После того, как вы обязали всех граждан носить прищепки, Орешек обратился к дворцовому завхозу за инструментами и деревом, не смог выговорить слово «трон», а также слова «палисандр», и «цинубель». Завхоз же решил, что Орешек его оскорбляет, и стал драться. После чего оба сбежали. Посему — трон починить некому. Картошку в тронном зале вы повелели хранить особым распоряжением. Вот копия распоряжения. — Бука раскрыл папку, которую держал в руках.
— Довольно! Какой еще орешек? Каким еще распоряжением? Я не помню такого!
— Осмелюсь напомнить, что позапрошлым летом крысы съели всю картошку и репу в королевских кладовых. Королевским котам надлежало носить на носу прищепки, так же, как и жителям, на общем основании. Коты, не желая носить прищепку, взбунтовались, а потом и вовсе сбежали. Вследствие чего крысы расплодились, съели все припасы, вы распорядились перенести припасы в тронный зал.
— Не хочешь ли ты сказать, что из-за того, что я повелел носить прищепки, крысы съели припасы? Что за глупости! А гном? Этот несчастный Орешек? Почему он сбежал?
— Гном узнал о том, что вы собираетесь издать тройной указ о запрете дней рождения, а у него как раз сегодня день рождения!
— Ах вот как? Так, значит, подданные соблюдают мои указы! Сбежал, а кто будет чинить? Ну хорошо же! Указ выйдет сегодня! Сегодня! Я им всем покажу! Дни рождения захотели!? Запретить все дни рождения сегодня и навсегда!
— Ваше Величество, гномы очень любят веселиться. Боюсь, если их лишить этой возможности…
— Веселиться? А работать кто будет? Я лишу! Я запрещу! Я всем запрещу! — Король бегал по зале, и махал кулачками, и растопыривал пальцы, унизанные перстнями. Горшков смотрел на происходящее с изумлением.
— Так... А это кто? Без прищепки! Без колотушки! — Король подскочил к Горшкову, и разглядывал его. — Так-так, дайте-ка угадаю, господин премьер-министр. Это — он показал пухлым пальцем — очередной задержанный за неисполнение королевских указов! А именно — за за не-ношение... то есть, за отсутствие ношения... тьфу! то есть... в общем, за то, что не носит прищепку! А что бывает за отсутствие ношения?.. то есть... В общем, он ожидает оправки в тюрьму?! — ехидно спросил король.
— Ваше Величество, окончательное решение...
— Окончательное решение — в тюрьму! И немедля! И только так следует поступать с теми кто не выполняет указы короля! Стража!
— Да где же Хомяков?! — Петя вцепился в ручки кресла, раздумывая, стоит ли броситься обратно в камин. — Сказал же ему, зови всех. Тут такое... Меня тут сейчас в тюрьму посадят...
— Ага! Камин! — снова возопил король, подбежав к камину и отрезав путь к отступлению. — Я велел почистить камин! И где? Где, я вас спрашиваю, чистый камин? — С этими словами он заглянул поверх решетки.
Вдруг оттуда вылетел бублик, и шмякнулся королю прямо в лоб. От неожиданности Гнампердабль попятился назад, и сел на пол. Бублик сделал торжественный круг по полу, и остановился.
— Надо же, прямо в лоб! — констатировал Его Величество, потерев лоб, и поморщившись, взял бублик в руки и обнюхал его.
— Бублик, и преотменного качества! — заключил он, вставая. — Господин Министр Бука, — заговорил король, багровея от возмущения — Не соблаговолите ли объяснить, почему мы каждый день питаемся черт знает чем, а из камина тем временем сыплются свежайшие бублики? А? Я бы с удовольствием съел бы бублик на завтрак, вместо вашей противной подгорелой каши!
— Ваше Величество, мы выясняем обстоятельства случившегося...
— Ах, вы выясняете?! Выясняют они, а король голодный! Надо действовать! Нужно поставить специального гнома с сачком, и пускай он ловит бублики! Нет, двух гномов!.. Интересно, как они оттуда появляются? — и король, подбоченившись, заглянул в камин.
Пуфф — облачко сажи выпорхнуло из камина, прямо в лицо королю. А-а-пчхи! — чихнул король, а из камина полез темный ком, и перевалившись через решетку, выкатился на пол. При ближайшем рассмотрении ком оказался Хомяковым, обнимающим пакет с бубликами. Хомяков был, казалось, ничуть не удивлен происходящему. В отличие от короля, который спрятавшись за Буку заверещал:
— Чудовище! Черное чудовище! Стража! Скорее сюда! Защитите короля!
Бука, сохраняя хладнокровие, осторожно подошел к Хомякову, оглядел его со всех сторон, и изрек:
— Ваше Величество, осмелюсь предположить, что бояться нечего. Это иностранная делегация. Не могу понять, почему они выбрали такой необычный способ войти — через камин.
— Но почему они черные? — продолжая трястись от страха, проговорил король.
— Все просто: они из Африки. Здравствуйте, уважаемый посол. — Бука поклонился сидящему на полу Хомякову.
В камине опять произошло шевеление, и показался Ватрушкин. Он был менее черен, чем Хомяков, вылезший следом Великанов был еще светлее, потом совсем чуточку чумазый Антонов, и уже совершенно светлые девочки: Шушкина, Поросенкова, Дубовицкая, и Синичкина. Последней выкатилась Лейнеккер, отряхнулась, и вздернув носик, стала оглядывать присутствующих.
— Приветствую вас в королевстве Гнусавия, Уныния, и Великом Герцогстве Полбустук! — не растерялся министр Бука. — Прошу вас садиться, уважаемые послы. — он сделал пригласительный жест в сторону кресел, где уже сидел Горшков. Король в этот момент выскользнул из зала, и ждал за дверью, намереваясь появиться более торжественно.
Министр Бука взял черенок от метлы, служивший жезлом, трижды стукнул им об пол, набрал побольше воздуха, и торжественно произнес:
— Его Величество Гнампердабль Дубомяжский ! Король Гнусавии, Унынии, Великий Герцог Полбустук!
Король, втиснулся в двери, и, выпятив живот прошелся по зале, воздевая руки к потолку.
— Сегодня исторический день в нашем государстве! Сегодня я, король Гнампердабль Дубомяжский издаю новый указ: дни рожденья — запрещаю! Веселье — запрещаю! Петь песни — запрещаю! Запрещаю, запрещаю!, это — мое любимое слово. Хм… А не сменить ли мне фамилию? Дубомяжский на Запрещамбель? — остановился он. — Или Запрещанте? Запрещадзе? Запрещонсон? Или нет, Гнампердабль Запрещанди. Звучит! Интересная идея, надо обдумать… — король откашлялся, и не замечая, что его щеки испачканы сажей, продолжал:
— Мы рады приветствовать вас, дорогие гости в нашем королевстве Уныния, Гнусавия, и Великом Герцогстве Полбустук! Я глава этих государств. Король Гнампердабль, пока еще Дубомяжский! А какие державы представляете вы?
Ребята переглянулись. Великанов осторожно произнес:
— Мы не послы. Мы на экскурсию пришли. Правда, ребят?
— Тогда кто же вы? — изумился король.
— Мы… дети. Самые обыкновенные дети. — предположил Сережа Антонов.
— Ты, Антонов, может, и обыкновенный, а я — нет! — фыркнула Соня Лейнеккер. — Я, может, королевских кровей.
— Тогда назовите ваш титул, сударыня? — выглянул Бука.
Короля известие привело в бешенство.
— Обыкновенные дети! Да еще чумазые как трубочисты. — он подскочил к Горшкову. — Министр Бука! — завопил король пуще прежнего — Они! Без! Прищепок!
Ребята переглянулись.
— Где колотушки? Стража! Схватить! Наказать! — вопил король, размахивая кулачками
— Ваше Величество, наши гости, послы племени «детти», прибыли издалека. — мягко заговорил Бука. — Они еще не знакомы с обычаями нашей страны. Позвольте мне побеседовать с ними. Я уверен, они будут рады почтить наши многовековые традиции: надеть прищепки, и получить колотушки.
— Но этот-то не посол! — и король показал пальцем на Горшкова. — А-а! Я знаю! Это вредитель! Наш старый камин решил прийти на помощь королю в трудную для страны минуту, и стал производить бублики! А он залез туда и все сломал! Это государственное преступление! Этого сразу в тюрьму!
— Ваше Величество, сию же минуту! Дайте мне минутку, может быть мне удастся убедить его все исправить.
Король с недоверием смотрел на Буку, однако, кажется, начал смягчаться.
— Кроме того, позвольте напомнить вам, Ваше Величество, королевские Прищепочная и Колотушечная работают день и ночь, и все равно не справляются. Ведь нужно обеспечить колотушками и прищепками три государства!
— Ну хорошо, побеседуйте с ними. — буркнул король. Только смотрите, без вольностей! Чуть что — сразу в тюрьму! Я отправляюсь осматривать королевские сады.
— А как же доклад, Ваше величество?
— Доклад? Какой еще доклад? Ах да, доклад. Ну давайте, только быстро.
— Ваше Величество, королевские сады находятся в ужаснейшем состоянии! Мыши и плодожорки! В подвалах и хранилищах преогромные крысы съели все запасы. Лень и халатность! Гномы и местные крестьяне совсем не хотят работать, и сбегают целыми семьями. — тараторил Бука раскрыв папку. Лицо короля потихоньку наливалось гневом.
— Наши запасы подходят к концу! А все потому, что крестьяне не хотят больше привозить во дворец свежие овощи и курятину, и муку, и булочки... Все жалуются на то, что им не дают работать проклятые колотушки! Королевские коты вместо того, чтобы ловить мышей, катаются по двору, и пытаются снять прищепки. А гномы, вместо того, чтобы работать в мастерских, ловят котов, и пытаются эти прищепки надеть. В столице Гнусабле солдаты подрались с трактирщиком… Рекордные урожаи пропадают на полях, потому, что их некому убирать… А королевский повар...
Король подскочил к Буке, схватил его за локоть, и зашипел:
— У нас зарубежные гости, болван! А ты здесь разглагольствуешь…
— Но, Ваше Величество… Скоро весь дворец останется без еды. — чуть не плакал Бука. А все зеляне… ээ… то есть, Угрюмцы и Гнусавяне — любят поесть.
— Это измена! — завопил король. Стража! Схватить и в тюрьму министра! Сейчас же!
Бука наклонился к уху короля, и зашептал:
— Ваше величество, осмелюсь напомнить, что вся стража отправлена в столицу и близлежащие деревни. Для того, чтобы контролировать исполнение ваших указов. Во дворце остался только капрал Бельбундий Толстопуз. Он сейчас допрашивает заключенных в королевской тюрьме.
Король удивленно вскинул брови.
— Хм… А ведь и правда. Министр Бука, отправляйтесь в тюрьму самостоятельно! Сдайтесь капралу, и скажите, что я заключил вас на неопределенный срок, до выяснений обстоятельств измены.
— Но... я не хочу в тюрьму! Там крысы и слизняки. Там холодно и сыро! — затянул Бука. — Это несправедливо! После всего, что я сделал для государства...
— То есть, я, король Гнампедабль — несправедлив?! Да я...
Бука закрыл папку, и поплелся садиться в тюрьму. Король, победоносно смотрел то на него, то на ребят.
— Ну все, блин, приехали. Теперь точно в тюрьму посадят! — подумал Горшков. — С короля станется.
Бука уже дошел до дверей залы, как король спохватился.
— Министр Бука!
— Да, Ваше Величество!
— Вы это, того... Погодите покамест в тюрьму. Нужно разобраться, что это за мослы... то есть послы. Или они вовсе никакие не послы, а просто дети... В общем, вы тут разберитесь, а потом сразу же в тюрьму!
— Будет исполнено, Ваше Величество.
— А я иду осматривать королевские сады. Может быть, там осталось, чем поживиться — произнес он еле слышно, и выпятив живот, и задрав голову вышел из зала.
VIII
Первым пришли в себя Сана Синичкина, после загомонили все.
— Ребята, это настоящее волшебное королевство! Я никогда не видела живого короля! Они все такие милые. — захлопала в ладоши Саша.
— Король у них прикольный!
— А гномы! У них есть гномы! Я ни разу гнома не видел, только в парке, но это был карлик.
— Я видел гнома! Настоящего! Вот такой маленький, а сам в сапогах.
— А зачем им прищепки? Как вы думаете, ребята? — встрял как всегда рассудительный Ватрушкин. — Ребята смолкли.
— Да, и колотушки!
— Да фиг бы с ними, какая разница? Ну, колотушки, подумаешь... — фыркнула Дубовицкая.
—У них традиция такая. — предположила Лейнеккер. Некоторые носят кольца, браслеты, бусы разные. А эти носят прищепки. Клево выглядит, я бы и сама носила. Золотая прищепка, все обзавидуются!..
— А колотушки? Они тоже для украшения? Или они ими колотят друг друга? — тоненьким голоском спросила Синичкина.
— Это наверное больно, вон у них шишки какие. — заметил Пляскин
— Да нифига не больно! Может у них мода такая...
Горшков, наконец, очнулся, и завращал глазами.
— Хома! Где ты был? Вы все где были? Я тут... меня тут в тюрьму хотели отправить!..
Хомяков стоял потупившись.
— Может и надо было тебя отправить. — передразнила Лейнеккер. — посидел бы там, может ума набрался.
— Слышь, Линейка!.. Блин, какие колотушки, тоже мне, проблема... Ну стукают себя по лбу, может развлечение такое. Подумаешь, по лбу. Нам-то что с того?
За окном раздался переливчатый звон городских часов. Все обернулись. Стоявший у окна Министр Бука обреченно вздохнул, вынул из-за пояса колотушку, зажмурился, и стукнул себя в лоб. Слезы потекли из глаз министра. Он вытер их кружевным платочком. Горшков с недоверием смотрел на страдания премьер-министра. Бука подошел к Горшкову и молча протянул ему колотушку. Колотушка была искусно сделана гномами, это было золотое яблоко с инкрустацией, на длинной палочке. Горшков взял колотушку, она была тяжелой. Покрутив ее в руках, он прицелился, и смело шарахнул себе по лбу. Боль была такая, что искры посыпались у него из глаз, заплясали цветные круги. От неожиданности Горшков сел на пол. Едва сдерживая слезы, он проговорил.
— Это… Очень больно. И обидно.
Ребята молча обступили Горшкова. У Саши Синичкиной задрожал подбородок, как будто она собиралась заплакать.
— Петя, тебе больно? Ну что вы все стоите? — Она бросилась к нему. — Вот, платок возьми.
— Нормально. — сдерживая слезы проворчал Горшков. Бывало и похуже. Короче, ребзя, Этот король — просто болван. Надо что-то делать.
Все обернулись к Буке. Он стоял там же, в глазах его засветилась надежда.
— Пожалуйста, говорите тише. У стен есть уши. Вы правда, хотите помочь? — Он шагнул навстречу.
— Да!
— Тогда нам нужно как можно скорее покинуть дворец. Здесь опасно. Нам нужно в Овальный Лес. Идемте за мной, я все расскажу по дороге.
Бука провел всю компанию через анфиладу, потом нырнул в боковую дверь, прошли через темный коридор, и вышли наружу. оказавшись у дворцового забора. Ворота никем не охранялись, Бука отомкнул замок ключом, и вывел ребят за забор. Здесь начинался Королевский Сад.
— Король пойдет осматривать сад. Нельзя попасться ему на глаза. Будьте осторожны!
Сад закончился быстро, и начался настоящий густой лес. Бука, казалось, знал здесь каждую веточку: так ловко он из хитросплетения тропинок выбирал нужную. По деревьям изредка бесшумно скользили белки. Казалось, они наблюдают за детьми.
Когда лес стал совсем густым и диким, Бука вздохнул свободнее.
— Уфф. Ну вот, вроде никто не заметил нас. Здесь полянка, друзья. Сделаем привал.
Ребята расселись кружком. Вдруг Бука закрыл лицо руками, и горько заплакал. Он рыдал, размазывая слезы по щекам, рыдал искренне, и, как будто давно хотел это сделать. Когда, наконец, он умолк, доставая из кармана платок, ребята нарушили это безмолвие.
— Господин министр, что с вами?
Вместо ответа Бука заревел еще пуще. На этот раз слезы лились из его глаз не переставая. Он целых три раза доставал платок, и тер щеки так, что ни покраснели. Успокоившись, он признался:
— Друзья, королевство в беде. В большой беде. И я совсем-совсем не знаю, что с этим делать. А ведь я — премьер министр.
— Но что же случилось?
— Нашего короля как будто подменили. Раньше это был хороший и добрый король. Он со всеми дружил, улыбался, и любил шутить. Никаких указов отродясь никто не издавал. Во дворце было полно еды, и каждое воскресенье — праздник. Но потом король как будто заболел: он похудел, сделался злым, и посыпались эти… указы.
— Какие указы? — воскликнули в один голос Горшков и Лейнеккер.
— Сначала король запретил смеяться. И переименовал Королевство Оранжевое в Угрюмию. Все ходят угрюмые, а если улыбнешься — полицейские или солдаты тут как тут: три колотушки. Потом велел всем носить прищепки на носу. Зеленое королевство стало Гнусавией. А как его еще называть? Утром встал с кровати — первым делом прищепку надевай, и гундось потом весь день.
— Но как же жители королевств согласились на такое? Ведь это неудобно! — взмахнула кулачками Синичкина.
— Видите ли, друзья. Наши подданные — очень добрый и доверчивый народ. И конечно же, это неудобно. Невозможно разговаривать друг с другом. Один гундосит, другой не понимает, и переспрашивает. Тот объясняет заново. Другой опять не понимает, и злится. Короче, соберутся люди поговорить, а потом разозлятся, и рассорятся. А то и носы расквасят друг другу. А уж если трое соберутся — пиши пропало...
— Таак, ну, с Полбустуком все понятно! Этот глупый король... — протянул Сережа Антонов.
— Не перебивай, пусть расскажет. — дернула за рукав Соня.
— Герцогство Полбустук раньше называлось Пекикекс. Это из-за того, что жители просто обожают выпечку. Они напекают горы булочек, пряников и пирогов, и ходят друг другу в гости. То есть, ходили. Теперь у всех колотушки, нужно бить себя по лбу. Каждый час! Какие уж тут гости…
— Мда уж… — вздохнул Великанов.
— И самое грустное, что я не не знаю, что с этим делать. А ведь я премьер-министр. А мне полагается сидеть в тюрьме… — Бука снова закрыл лицо руками, собираясь плакать.
— Так, господин министр, возьмите себя в руки. Нужно придумать, как найти ключ к этой загадке. Вы нас привели в этот лес, и я думаю, что неспроста. — Выступила вперед Соня Лейнеккер.
— Да, неспроста — подхватили Поросенкова, Дубовицкая и Шушкина.
— Да, неспроста! Это Овальный лес, и здесь живет Белка-Толстуха. Если она нам не подскажет, что делать, то все пропало. — вздохнул Бука.
— Тогда идем к ней!
Идти долго не пришлось. Вскоре компания заметила широкую полянку, посреди которой красовался высокий пень. Бука подошел к нему, вытащил из кармана маленький серебряный свисток, и тонко просвистел. Сейчас же в кронах деревьев замелькали рыжие молнии, в корнях зашевелилось, и казалось задрожала земля. С дерева сбежала большая, толстая белка, вспрыгнула на пень, и уставилась умными глазками-бусинками на пришедших. На беличьей голове блестела диадема усыпанная бриллиантами — работа гномов, а на лапках были белоснежные кружевные манжеты. Крошечные перстни сверкали на пальчиках. Белка сложила лапки на животе, и обратилась к министру.
— Господин премьер-министр Бука. Что привело вас ко мне?
— Здравствуйте, госпожа Толстуха! Вы знаете, что Королевство в беде. Эти дети — мои друзья. Они согласились помочь мне, то есть нам… Мы пришли к вам, поскольку вы знали короля еще маленьким. Может быть, вы знаете, почему он стал таким?
— С тех пор как королевским указом меня отстранили от титула Старшей Советницы... Белок обязали носить прищепки и колотушки... Я и весь беличий народ перестали вмешиваться в дела Трех Королевств.
Ребята переглянулись.
— Госпожа Толстуха, но я всего лишь исполнял указы короля...
— Что же случилось теперь? Теперь вам больше не хочется их исполнять? Или король стал настолько безумен, что скоро велит всем ходить на головах? Беличий народ больше не хочет иметь ничего общего с тем, что называется Королевским Лесом. Сегодня ночью мы снимаемся с мест, в которых жили тысячи лет. И уходим в Хрустальные Горы.
Бука опустил голову. Казалось, он смирился с судьбой.
— Что ж... Раз так... Простите за беспокойство, Госпожа Толстуха.
Горшков смотрел на Буку, который был убит горем, и не верил, что это — министр.
— Да погодите! Постойте! Госпожа... Толстуха. Пожалуйста, выслушайте нас. Вы... просто представьте себе, как это больно, когда бьешь себя колотушкой. Как это глупо, когда заставляют носить прищепку.
— Я не могу этого представить. Вряд ли в королевстве найдется кто-то достаточно ловкий, чтобы догнать белку в лесу. И нацепить на нее прищепку. — она чуть заметно усмехнулась. — Разве что вырубить Королевский Лес.
— Вот видите! Вы можете убежать, уйти. А они не могут. Гномы, люди, они живут здесь, им некуда идти, здесь их дома, огороды, родные места. Им не справиться без нашей помощи. Помогите нам.
— И вы считаете, что сможете что-то сделать?
— Ну, это Горшков считает. — вполголоса произнесла Лейнеккер.
— Да, мы сможем! Мы постараемся.
— Ну, наконец-то. Наконец-то в этом королевстве нашелся кто-то достаточно смелый, чтобы попытаться вразумить короля. Беда в том, что когда король был маленьким, я сама была маленьким бельчонком. Ведь я не сразу дослужилась до Старшей Советницы. — строгий голос белки звучал необычно.
— Вам нужно искать Курицалапа Длиннобородого. — сказала она после длинной паузы. Это королевский хронограф и летописец, и, говорят, большой мудрец. Он знает, что случилось. Он живет в старой башне, на краю Овального Леса. Мои подданные проводят вас. И мы дождемся вас обратно.
— Спасибо, госпожа Толстуха! — поклонился Бука.
— Подожди благодарить, Бомбуклеандр Пампундель. Уж не думаешь ли ты, что я отпущу вашу честную компанию не накормив как следует перед дорогой? Гномы! Белки! Стол гостям!
Тотчас же, прямо в земле открылись замаскированные лазы, и оттуда стали вылезать гномы и гномихи, таща всевозможную снедь, и болтая без умолку. На земле были расстелены широкие пледы, и появились горы еды: свежие булочки, ветчина, пирожные, буженина, сыр и зелень. Были расставлены кувшинчики с компотом и морсом, Бука едва успевал раскланиваться во все стороны, и благодарить гномов и белок. Белки приносили в своих лапках отборные орехи, яблоки, спелые груши и сливы.
— Как видите, мы вынуждены скрываться. Овальный лес надежно укрывает нас от немилости короля, а гномы — мастера маскировки. Приятного аппетита. Вы знаете, где меня искать. — и, поклонившись, Советница взлетела на дерево и исчезла в ветвях.
— Ребята, живем! — разулыбался Хомяков. — Вот это пища!
— Не забудьте руки помыть! — строго заметила Соня Лейнеккер. — Я тут ручей недалеко видела.
Все набросились на еду. Ветчина таяла во рту, булки были еще теплыми, груши полны сладкого сока. Поев, заторопились в дорогу: день был на исходе. Гномы мгновенно убрали полянку, как будто на ней ничего не происходило. С ветки спрыгнула молоденькая белочка. На грудке у нее красовался крохотный золотой медальон, а лапки украшали тончайшие золотые браслеты. Взмахнув пушистым хвостом, белка пропищала:
— Меня зовут Плим. Я провожу вас к Длиннобородому. Не отставайте!
Белка понеслась с ветки на ветку, ребята как по команде побежали за ней, стараясь не упускать из виду. Гномы выстроились рядком, и махали руками на прощание. Их носы были свободны от прищепок, а лбы от колотушек.
IX
— Маленькие бездельники… — ворчал Курицалап Длиннобородый, расправляя постель. — Опять убежали в лес праздновать, а кто будет взбивать мне подушку? Неужели я, Хронограф, должен делать это сам? А где мое теплое молоко?
Ворча и шаркая стоптанными туфлями Курицалап поплелся в спальню. Вообще-то Курицалапом его прозвали гномы, которым только дай над кем-нибудь подшутить. Известно, что гномы — очень веселый народ. Большую часть дня Длиннобородый проводил за переписыванием летописей, настоящего имени Хронографа никто не помнил, так и осталось за ним гномское «Курицалап». Сейчас же он стоял посреди спальни, и раздумывал: то ли в самом деле внизу прозвенел дверной звонок, или ему показалось?
— Маленькие негодники! Нагулялись наконец-то… — проворчал он, и пошел вниз, открывать дверь гномам, которые жили вместе с ним в башне, и помогали по хозяйству. Однако, заглянув в глазок, он увидел вовсе не гномов, а премьер-министра, а с ним десяток очень странно одетых детей.
— Кто там? — страшным голосом проревел Длиннобородый. — Говорите немедля, или я сотворю страшное заклинание и превращу вас в лягушек!
— Господин Хронограф, это министр Бука, а с нами мои друзья. — отозвался Бука. — Уже ночь, и мы замерзли. Пустите нас пожалуйста.
— А какого лешего вы болтаетесь по лесу ночью? Или Король совсем обезумел, и и вы сбежали?
— Это долгая история, мы очень хотим есть!
Посмотрев в глазок еще раз, Длиннобородый решил, что десяток детей — не слишком большая угроза, и отодвинул засов. Продрогшие дети ввалились гурьбой, и сразу же потянулись к горящему камину.
— У меня строгий распорядок, и мне пора спать. Грейтесь у камина, еду пошарьте в кухне, а спать отправляйтесь на сеновал. А завтра утром поговорим. — грозно потряс бородой Курицалап, и пошаркал по лестнице в спальню.
Ребята нашли в кухне кадку теплых пирогов, оставленных гномами, и завернутых в одеяло, угостились ими, запив ключевой водой, и отправились на сеновал. Там, завернувшись в душистое сено, безмятежно заснули.
Утром, чуть свет, гномиха в клетчатом переднике разбудила всю компанию колокольчиком. Бука долго не мог понять, бить ли себя колотушкой, или уже не надо, ребята, умытые и причесанные пили чай в просторной кухне старой башни. Гномихи, стряпали пироги к обеду, и болтали с гостями, задавая сто тысяч разных вопросов. Известно, что гномы — очень любопытный народ.
— А, воротились — не запылились! — проворчал вошедший Курицалап глядя на гномов, и хмуря брови, стараясь придать себе грозный вид. — А хозяйство на кого бросили?
— Господин Писатель, хи-хи-хи, у нас вчера был большой праздник — День мёда. Лесные и горные, подземные и северные гномы и гномихи — все празднуют вместе! А вы не любите шума, хи-хи-хи. — застрекотали гномы. — Мы всю ночь пели песня и плясали вокруг костров. Но мы уже вернулись!
— Ну ладно, ладно. Вернулись, и хорошо. Ну-с, молодые люди, рассказывайте, зачем пришли. — обратился он к детям.
— Мы хотим помочь Королевству Угрюмия! — смело выступил вперед Горшков. Король сошел с ума, и заставляет людей делать глупые вещи! Он запретил всем улыбаться! А еще заставляет людей колотить себя по лбу! — и она показала на Буку, на лбу которого красовалась шишка.
— Никто просто так с ума не сходит. — заметил Хронограф. — У всего есть причина.
— Мы знаем, что вы видели короля еще маленьким. — подхватил Ватрушкин. Расскажите нам о нем. Может быть, мы узнаем причину, почему король испортился?
Курицалап долго молчал, полуприкрыв глаза, и перебирая бороду.
— Я слышал о том, что Гнампердабль заставляет людей и гномов носить прищепки. Эти гномы — он указал на копошащихся на кухне — Бежали от указов короля, не желая носить прищепки. Гномы — очень свободолюбивый народ. Династия Дубомяж правит Цветными Землями уже две тысячи лет. Все войны и раздоры остались в прошлом, сейчас никто, кроме королевской стражи не помнит, как держать в руке меч. Все жили в изобилии и достатке. Король был самым обыкновенным мальчиком. Добрым и веселым, и должен был стать таким же достойным правителем, как его отец, Буридобль Дубомяж по прозвищу Сырный Пирог, и его дед Пузожабль Дубомяж по прозвищу Огородник. И я совершенно не могу припомнить ни одного события, которое могло бы испортить нашего короля.
— Но что же делать, господин Хронограф? — воскликнул Бука. Наш король становится все более злым и раздражительным день ото дня. Он мало спит, рыщет по дворцу в поисках измены, и самое ужасное то, что он… похудел! Где наш добрый и румяный король? — и Бука заплакал. К нему подошла гномиха, и стала прикладывать к шишке примочку с настойкой из лесных трав.
— Бомбуклеандр Пампундель! — строго сказал Длиннобородый. — Хватит распускать нюни! Вы министр трех государств. — он замолчал. Дети и министр смотрели на него, как будто ждали ответов.
— Мне нужно пойти в архив, и найти летописи тех времен. Может быть, там есть какая-нибудь зацепка. Идемте со мной, если хотите помочь.
Верхний этаж башни был архивом. Он был заставлен шкафами-сотами, где хранились тысячи рукописей о событиях в трех королевствах.
— Начать с года Синей Мыши, дальше Змея, Лисица, и Водонос. — забормотал Длиннобородый. Восход три-тринадцать, Луна в третьей четверти, прилив пять и четыре… Шкаф тринадцать, полка пять.
Он подошел к высоченному шкафу, и потрясая широкими рукавами, стал командовать.
— Мальчик! Как твое имя? Петя? Петя, бери лестницу, и наверх, на пятую полку. Доставай корзины со свитками. Ты, в полосатом кафтане — помогай Пете, и передавай на сортировку. Нам нужны только оранжевые и зеленые. Юные леди, ищите свитки с печатью змеи и короны — это дворцовая печать. Остальные помогают мне читать и отмечают прочитанное.
Работа закипела. Горшков с Сережей Антоновым доставали корзины со свитками с головокружительной высоты, передавали их Великанову и Хомякову. Те отбирали нужные цвета, и передавали девочкам. Девочки отбирали свитки с печатью, и несли вороха свитков к столу. Там, Хронограф, нацепив две пары очков и вооружившись огромной лупой, читал свитки, и отбрасывал ненужные. Вдруг он замер, и уставился в пергамент.
— Нет, нет. Этого не может быть. Только не это. Только не Герцогиня…
Все замерли, глядя на него. Хронограф прикрыл глаза, как бы прося кого-то о чем-то. Наконец, он прошептал:
— Все вниз. Нельзя терять ни минуты.
Собрались внизу, в кухне, где гномы собрали на стол. Но никто не притронулся к еде. Хронограф был мрачный, как туча.
— Герцогиня Леденец. — наконец, проговорил он.
Бука сжался в комочек, казалось, вот-вот заплачет.
— А кто такая эта Герцогиня? — выглянул Пляскин.
— Это самая могущественная волшебница Цветных Земель. Король посещал ее с визитом. Все должны нанести визит Герцогине, чтобы не прогневать ее. У меня есть подозрение, что вскоре после этого все и началось.
— А что было во время этого визита? Она заколдовала его? — спросил Бука.
— Нет. Это не ее методы. Легенда гласит, что она дарит подарки, от которых невозможно отказаться. И король получил такой подарок. Ах, какой же я глупец! И почему я не обратил на это внимание тогда? — Хронограф вцепился в бороду узловатыми пальцами.
— Но что же он получил? — в один голос воскликнули ребята.
— Этого я не знаю. Никто этого не знает, кроме самой Герцогини.
— Надо добраться до этой Герцогини. Да потрясти ее хорошенько! — грозно заявил Горшков.
Хронограф грозно посмотрел на него.
— Это самая могущественная колдунья во всех Цветных Землях. Ее боятся короли. К тому же ее замок находится по ту сторону Хрустальных Гор. А это месяц пути. Вы не пройдете. Ледяные горы кишат дикими зверями, там снежные заносы, и собачий холод. Нет, это безумие. Никто еще не переходил Хрустальные Горы и не возвращался живым.
Уныние охватило компанию. Горшков ковырял носком ботинка пол, Пляскин задумчиво жевал травинку, девочки тихонько перешептывались. Бука сидел, обхватив голову руками. Он знал: возвратись он сейчас во дворец — гнев короля не заставит себя ждать. Тюрьма и никакой надежды на избавление.
X
— Господин писатель. — обратилась хорошенькая гномиха к Хронографу. — Я слышала, что вы собираетесь в путешествие через Хрустальные Горы?
— Только безумец отважился бы на такое. — угрюмо пробормотал тот.
— Сегодня гномы привезли в башню уголь. Они не слишком приветливы, но, кажется, знают про Горы побольше нашего.
— Чего знают эти чумазые, чего не знаю я? — проворчал Хронограф. — А впрочем… Поговорим с ними. Хотя, это все пустая затея...
Все оживились, и пошли на задний двор. Там несколько гномов запрягали низкорослых мохнатых лошадок, чтобы тащить пустые угольные бочки обратно к шахте.
— Приветствую вас, горный народ! — величественно заявил Хронограф. Гномы чуть заметно кивнули, и продолжали работу. Гномиха подошла к старшему гному — коренастому и чернобородому, и стала полушепотом говорить. Гном молча слушал, потом посмотрел колючим взглядом на пришедших.
— Мастер Греб может помочь. Час пути. — проговорил гном скрипучим голосом.
Собрались быстро, и потряслись по мощеной булыжником дороге.
— Скажите, господин Бука, а почему вас называют Бомбуко… Букле... В общем, вы поняли… — обратился Горшков к министру.
— Это мое настоящее имя: Бомбуклеандр Пампундель Третий. Род Пампундель служит при дворе уже уже пять веков. — гордо сообщил Бука.
— Но почему Бука?
— Увы, король упразднил все длинные имена. Ему стало скучно запоминать их. А какие прекрасные имена были в нашем королевстве… Вот, например, замминистра Бяка…
— Бяка? А как его настоящее имя?
— Бряцепендель Хитрохвост!
Поселок занимал широкую поляну на краю леса, от него к угольной шахте вела дорога. Солнце ярко светило, свежий воздух предгорий обдувал лица.
Начальник шахты Греб Черноус был приземистым гномом с седой бородой. Он жил в крепком доме на краю поселка. Как и все горные, он был серьезен и немногословен.
— Через горы — смерть. Никто не пройдет. — отрезал он.
— Даже гномы? — с надеждой спросил Бука.
— Гном не дурак. Гном не пойдет. Гном поедет сквозь.
— Сквозь что? — взревел Длиннобородый. — Ты хочешь сказать, что гномы построили дорогу сквозь гору? Но… это невозможно!
Греб усмехнулся сквозь бороду.
— На той стороне медь, серебро, руда. Нет угля. У нас уголь и дерево, нет руды. Мы хотели меняться. Пробили ход. Мы им уголь, лес, они нам руду.
— Ход? Сквозь Хрустальные Горы есть ход? И я не знал о нем!? — потрясал костлявым руками Хронограф.
— Людям незачем. Только гном может пройти. Большой человек не может.
— Но им придется идти… или ползти... целый год!
— Быстрее. — усмехнулся гном, натягивая кожаный жилет.
Вскоре все были у окованных медью ворот. Чтобы пройти в ворота, Хронографу пришлось согнуться чуть ли не пополам. Ворота распахнулись, и все оказались в широком ангаре, размером с футбольное поле. По полу ангара змеились блестящие стальные рельсы. Сотни небольших вагонеток стояли в тупиках. Вагонетки были нагружены рудой, углем, лесом, гравием, многие были пустые. Десяток гномов в кожаных фартуках и нарукавниках опрокидывали вновь пришедшие вагонетки на ползущую ленту, уходящую в цех, споро расталкивали по свободным тупикам. Рельсы причудливо переплетаясь, разделялись на два стальных жгута, уходили в два темных круглых тоннеля. Раздался тонкий металлический свист, из левого тоннеля мягко выкатилась вагонетка с рудой, и заскользив по рельсам, подкатилась к одному из гномов. Он схватив ее за рукоятки, опрокинул на ленту, препроводил в свободный тупик. Другой гном в это время разогнал одну за одной три вагонетки, пустил их в правый тоннель, и они укатились, свистя колесами.
Ребята, пораженные этой безукоризненной ловкостью работы, разглядывали происходящее во все глаза.
— Но как они едут? Без двигателя, без паровоза? — спросил завороженно Великанов.
— Устройство тоннеля. Он под наклоном вниз.
— А обратно?
— Точно так же. Рудный цех на той стороне горы расположен выше, чем наш.
— Вот это да! Ребята, вы только представьте, как это здорово придумано! — Игорь побежал рассказывать всем принцип устройства тоннеля. Греб в это время подошел к старшему гному, и что-то негромко объяснял тому на ухо. Гном подошел к ребятам.
— Можно ехать через тоннель. Большой маг не поедет. И он не поедет. — гном кивнул на Пашу Хомякова.
— Но почему? Он с нами! — возмутился Горшков.
— Слишком толстый. Опрокинется. — гном кивнул на вагонетку. Доедут только уши.
— Слушай, Петька, может, и правда, я вас здесь подожду? — Хомякова явно не прельщало опасное путешествие через горы.
— Хома, ты что? Надо вместе!
— Ой, ну пускай не едет. Все равно пользы от него никакой. Посидит тут, на свежем воздухе. — предложила Дубовицкая.
— Слышь, Дубовицкая! От него польза! Он мой друг! Кто вам про камин рассказал? Кто вас привел?
— Ха-ха-ха! Да он заснул по дороге! Мы его полчаса пытали, пока он признался, что ты в камин полез...
— Ну и что! Он еще себя покажет!..
Этот спор продолжался бы долго, но тут подошел гном.
— Надо ехать. Расписание.
Горшков искал глазами Греба. Наконец, найдя его в дальнем углу амбара, подбежал.
— Господин гном! Хомяков… вон тот, пухленький… тоже должен поехать! Придумайте что-нибудь. Пожалуйста, он мой друг.
Хомяков сидел на куске руды, и растерянно молчал.
— Не плачь, Хома, сейчас Греб что-нибудь придумает.
— Даа, фигушки он придумает… Всегда так.
Двое гномов под руководством Греба подкатили длинную плоскую платформу для перевозки бревен. Один держал в руках моток веревки.
— Привяжем к платформе. Только грязный будет.
— Погрузка! — скомандовал Греб. Гномы принялись привязывать Хомякова к платформе. Тот только кряхтел.
— Голову не поднимать! Держаться крепко! — в рупор объявил старший гном.
Хронограф подошел к Горшкову. Наклонившись к самому уху, заговорил.
— Герцогиня не та, кем кажется. Будь осторожен. И не принимай подарки, которые не сможешь унести.
Гномы одну за одной разгоняли вагонетки, и пускали в черную дыру тоннеля. Горшкова запустили последним. Он сидел скрючившись в кузове, вагонетка набирала скорость. Запахло сыростью, потом в нос ударил запах угля, каменной пыли. Через минуту вагонетка летела, как по бобслейной трассе, стремительно и легко, и казалось, вращалась во всех направлениях сразу. Горшкова стало сильно мутить, он еще сильнее вцепился в края кузова, голова закружилась, и он потерял сознание.
XI
Когда Горшков очнулся, гномы уже помогали девочкам выбраться из вагонеток. Антонов и Великанов разминали затекшие суставы. Один из гномов читал письмо от Греба, переданное одним из ребят. Когда все были в сборе, две толстые гномихи повели чумазую компанию в дом старшего гнома. Тум Землекоп — так звали гнома-начальника шахты. Он был заодно и старшиной поселка. Когда пришли в поселок, увидели, что он гораздо больше, чем горняцкий, и устроен по-другому: дома были двух-, трехэтажными, и деревянными, в отличие от каменных приземистых домов горняков. Окна и крыши были украшены резьбой и цветными лентами. По улицам сновали туда-сюда гномы и гномихи, таща на себе горшки, вязанки дров, окорока, бочки, и прочие вещи. Поселок утопал в зелени садов, подле каждого дома был широкий огород, очень толково устроенный, где копошились гномы в соломенных шляпах и холщовых передниках.
— Я слышал о вашей беде. — говорил Тум. Я не знаю, чем помочь, но провожу вас к Герцогине. Мы каждую неделю привозим фрукты ко двору Герцогини. Ее никто никогда не видел, и не говорил с ней. Одни говорят, что она ужасная старуха с черной кожей, лицо ее покрыто бородавками, ходит в лохмотьях, и питается мышами и лягушками. Другие говорят, что она молода, прекрасна, как луна, и один вид ее способен сделать счастливым любого. Третьи говорят, что она страшная колдунья, и может превратить в камень. Ее дворец наполнен каменными статуями. Но обо всем этом вы скоро сами узнаете.
— А вы были во дворце? — поинтересовался Горшков.
— Нет, никогда. — ответил Тум. Нам незачем во дворец. Мы не интересуемся чужими делами. Наши заботы — вырастить хороший урожай, сделать вино, сварить пиво. Напечь пирогов, и как следует набить закрома. — он улыбнувшись похлопал себя по животу. Это вам, людям, интересны войны, другие миры, волшебство и древняя магия. Мне рассказывал мой дед, Тук Криворог, что на древнегномском языке, которого, кстати, не знает даже почтенный Курицалап, слово «люди» звучало, как «пунья». Что значит «беспокойный». Люди — беспокойный народ.
— Петя, я боюсь идти к герцогине. — тронула Горшкова за локоть Саша Синичкина, она слышала весь разговор с Тумом. — Я не за себя боюсь, а за всех. А вдруг она нас заколдует, и мы никогда не вернемся домой? У меня плохое предчувствие.
— Ты чего? Мы должны помочь. Иначе этот глупый король придумает еще что-то.
— Но мы всего лишь дети! А она волшебница! Я боюсь волшебниц. Я читала в книжках, что волшебницы... В общем, они могут заколдовать всех-всех, люди, звери, все будут страдать, а она сама только радуется. Да еще сильнее становится!
— Мы не просто дети, мы умные дети. И смелые. Мы котенка спасли. А волшебницы... — Петя начал припоминать, что он знает об их повадках, но в голову ничего не приходило. Синичкина не унималась.
— Эта Герцогиня... к ней все ходят на поклон. Короли, министры. Значит, она сильная. А мы лезем прямо к ней в пасть.
— Мы должны пойти туда и все выяснить. Ну и что, что волшебница?
— Ты что, не понимаешь? Мы в чужой стране! Мы просто дети! И родители не помогут. И как отсюда выбраться, никто не знает.
— Мы сможем. Если будем держаться вместе, и не трусить, как ты. Ну и что, что в чужой стране? Мне отец рассказывал, как его в тайге забыли. Рация сломалась, ни ножа, ни спичек. А тайга — это знаешь что? Там пирожков не дадут... — Петя хотел было рассказать о таежных приключениях, но тут встряла Соня Лейнеккер.
— Ну и кто это у нас расканючился тут? Синичкина... Вечно ты ноешь. Ты радуйся: попала в волшебную страну. Ну так и сиди спокойно, наслаждайся. Все равно от тебя ничего не зависит.
— Петька, может и правда, вернемся? — укоризненно произнес Хомяков. Не нравится мне это...
— Да как не зависит? — взъерепенился Горшков. Еще как зависит! Мы сюда пролезли? Пролезли! Все выяснили! Осталось только... Короче, зуб даю, что мы... Да я сам вперед всех полезу! — горячился Горшков.
— А-а-а, ну если Горшков, да еще зуб... Тогда мы точно в безопасности. — криво усмехнулась Соня. — Подумаешь, ну постоим тысячу-другую лет у Герцогини в зале. Главное, чтобы пыль тряпочкой стирали. А потом, придет, какой-нибудь герой, и освободит нас. Не такой, как Горшков, а такой красивый, благородный... — она не договорила, мечтательно задумалась.
— А если он не придет? — уже почти плакала Синичкина. Бывает, что не приходит, я читала...
— Ты трусиха. — отрезал Горшков. Трусихам не место в нашем отряде. Ты будешь портить дисциплину. Оставайся здесь.
— Ну и останусь. — А кто тебе раны будет перевязывать? А вдруг там опасно?
— Линейка перевяжет. — отрезал Горшков. Она хоть не такая плаксивая как ты, не испугается. — У нее отец на «скорой помощи» работает. — резко развернулся Горшков, и отправился готовиться на ночлег. Он почувствовал себя самым настоящим героем.
— Ага, фигушки тебе, Линейка противная! — не сказала вслух, но подумала Синичкина. — Боюсь, но все равно пойду! И пускай заколдуют, будь, что будет.
Расположились на ночлег на сеновале. Уснули почти мгновенно, так устали за день. Не спалось Горшкову. Раньше он никогда не задумывался о том, что словом можно нанести царапину, не хуже, чем железом или камнем. Сегодня он совершенно ясно почувствовал, что Саша Синичкина, после того, как он упомянул про Соню Лейнеккер, вся сжалась, и чуть не заплакала. Он понял, что причинил ей боль. Но как это получилось? И почему она обиделась? Ведь все знают, что Синичка — плакса, и глаза у нее на мокром месте. А Линейку ничто не заставит заплакать. Почему одни девчонки — одни, а другие — другие? Одну можно за косички оттаскать, и мячом в нос заехать, и она — ничего, даже Светлане Евгеньевне не нажалуется, а другой слова не скажи — реветь начинает. А может быть… нельзя сравнивать девчонок между собой? В общем — непонятный народ эти девчонки. Лишнего слова им не скажи. А Синичкина хорошая, надо извиниться, что ли… Или не извиняться, тоже мне, неженка…
Шорох раздался со стороны лаза. Горшков часто моргая, стал вглядываться в темноту. Крыса? Или Лисица? Фигура ползла, приближалась, Горшков весь сжался, и приготовился встретить гостя, но тут блеснули золотые пуговицы на вицмундире министра Буки, а после появилось и его лицо.
— Ух… И напугали же вы меня.
— Послушайте, господин Гор.. то есть, Петя. — Бука заговорил быстро, полушепотом.- Мы затеяли очень опасное предприятие. Очень опасное. Эта Герцогиня — могущественная волшебница. Про нее рассказывают всякое, и одно страшнее другого… Она превращает людей в камень. Нам нельзя туда.
— Но мы же обещали! А как же жители королевства? Они так и будут бить себя по лбу?! А вы? Вам же велено было идти в тюрьму.
— Это, без сомнения, очень грустно. Но мы что-нибудь придумаем. Может, мне удастся убедить короля… А я… Ну, посижу немного, а потом у короля будет хорошее настроение, и он выпустит меня. Король без меня никуда... Ну, то есть... В общем, мы как-нибудь проживем. Нет никакой необходимости вмешивать в это дело Герцогиню.
— Но без этого никак! Только она...
— Я прошу вас, давайте вернемся! Нам нельзя туда ходить! Нас ждет беда! Пожалуйста, пока не поздно...
— Мы пойдем. Назад пути нет.
— Подумайте о других. Они могут оказаться беззащитными перед чарами Герцогини...
— Мы должны пойти. Мы обещали. Обещания надо выполнять.
XII
Солнце светило так неистово, что казалось, у него были в запасе ворохи света, и оно не успевало за день раздать их все. Долины были залиты светом, переливались изумрудной зеленью, вдали синели шишечки деревьев, стройными рядами тянулись полосы огородов, серебристые нити оросительных каналов. Гномы в фартуках и шляпах работали в полях, и все дышало какой-то ровной и спокойной деловитостью. Пчелы и шмели гудели, проносясь по своим делам над головой, птицы чертили небо крыльями.
Съехали с холма и ахнули: поля были расчерчены на идеально ровные полосы, сияющие всеми цветами радуги. Пурпурно-красные, лимонно-желтые, белоснежные, карминные, оранжевые, голубые и фиолетовые полосы уходили вдаль. Тум, ехавший вместе с ребятами на одной повозке, довольно улыбался и поглаживал бороду, видя восхищенные взгляды ребят.
— Это пуговичные поля. Цветы такие. — наклонившись с повозке, он сорвал росший у дороги цветок, напоминавший большую мохнатую пуговицу на ножке стебля. — Это пуговичник Пурпурный. А вон там — Повелитель всех пуговиц, Хранитель Цветочных Полей, господин Туль Цветошляп, по прозвищу Садовник. Действительно, если приглядеться, впереди маячила фигурка гнома в вязаной шляпе и с мохнатой бородой. Поравнявшись, стали различимы его желтые, испачканные красной землей сапоги, пояс, увешанный всевозможными колбочками, и инструментами для измерения диаметров бутонов, длин листьев, и влажности почв.
— Привет тебе, Тум Землекоп! Когда ты уже начнешь оправдывать свое прозвище, и поможешь нам в поле? — закричал Туль, приподнимая шляпу, и и хитро улыбаясь.
— Привет и тебе, Туль-Садовник! — приподнял шляпу Тум. — Как только закончу свои дела в саду... — хитро прищурился он.
— Я знаю ваши дела: набить животы вкуснятиной, и болтать без умолку. Приходи сюда, я дам тебе лопату, и ты у меня похудеешь за два дня!
— Спасибо тебе, великодушный Туль, но мой живот мне не мешает. Тпрррру! — остановил он лошаденку.
— Кто твои спутники? Одеты не по-нашему. Чужеземцы? — добродушно спросил Туль, разглядывая гостей. Он был выше Тума, и скорее худощав.
— Им нужно попасть во дворец Герцогини. А уж что за дело, я не знаю.
Ребята слезли со своих повозок, и сгрудились вокруг гномов.
Лицо Туля стало серьезным.
— Прямо к самой Герцогине? Видно дело важное… очень важное. Да и ты едешь не по графику. Я не стал бы беспокоить Ее Высочество понапрасну. Гм.. Однако, полно болтать, работа не ждет. Я распоряжусь, чтобы вам выдали горшок меда. Это лучший мед во всех Цветных Землях. Собран в горах, там, куда забираются только дикие козы. — махнул рукой Туль, и взялся за лопату. Гном молча принес объемистый горшок, сунул его в телегу, и продолжил работу.
— Это поистине царский подарок. — шепнул Тум. Такого меда вы еще не пробовали, ручаюсь.
— И еще кое-что. Последними в ту сторону — он указал по направлению ко дворцу Герцогини — проехали барон Розмарини и его придворные. Они не вернулись.
Ехали молча, приближалась изумрудная полоса леса. Тум торжественно поднял руку, и громко крикнул:
— Приготовьтесь увидеть то, что вы никогда не видели.
Узкую полосу леса проехали буквально несколько минут. Лошадки вынесли на залитую солнцем опушку, и все увидели невероятное. В долине, окруженный садами и скверами высился хрустальный дворец, сверкающий на солнце всеми цветами радуги. Хрустальные панели, идеально отполированные отражали лес и небо, прозрачные шпили и башни взмывали вверх, все сияло, блестело так, что было больно глазам. Ребята слезли с повозок, и тали разглядывать эту великолепную панораму.
— Вот это ни фига себе — прошептал Пляскин, раскрыв рот.
— Как жалко, что фотик в комнате остался — пожалела Саша Синичкина. Такую красоту фоткать надо.
— Остановись мгновенье, ты — прекрасно! — процитировал Великанов. Такую красоту не сфоткаешь, и с собой не унесешь. Ему тоже было досадно, что бинокль остался в автобусе.
— Вот бы я рисовать умела — надула губки Поросенкова. — Я бы прямо сейчас достала этюдник, и начала писать картину. — и она приняла позу, изображающую живописца за работой.
— А что это такое — этюдник? — спросил Сережа Антонов. Слово какое-то странное — этюдник. Похоже на нашего учителя по ритмике и танцам.
— Это коробка такая на ножках. — усмехнулся Великанов. У нас на чердаке валялась.
Только Соня Лейнеккер молчала и напряженно вглядывалась в искрящееся пятно дворца. Подошел Тум.
— Это Хрустальный Дворец, жилище Герцогини.
— Кто же построил такое чудо?
— Горные гномы. Здесь была гора. Они взяли пробы, и поняли, что вся гора — сплошной хрусталь. И выточили из нее этот дворец.
— А что потом стало с гномами? — спросил Паша Хомяков.
— Никто не знает. Кто-то говорит, они поселились во дворце, и стали служить Герцогине, другие говорят, что они ушли в дальние горы. Честно говоря, мне и самому интересно. Расскажете мне, когда вернетесь?
— Если вернемся… — сурово проговорил Горшков. Он уже заметил, что Бука куда- то исчез.
— Герцогиня примет вас по одному. — скрипучим голосом проговорил гном в ливрее, встретивший всю компанию в просторном холле дворца. Тум остался за воротами, не пожелав войти во дворец, и ребятам пришлось самостоятельно проделать путь от ворот до резных сводчатых дверей. Наблюдательный Великанов заметил, что дверь сделана высокой, для человека, а не для гнома.
Вслед за гномом все вошли в залу. Внутреннее убранство дворца контрастировало с его наружным великолепием. Грубо шлифованные плиты из разных пород камней и хрусталя украшали стены и пол. Ряд простых стульев стоял у стены. Больше в зале ничего не было, за исключением стрельчатых окон, пропускавших внутрь теплый, ласковый свет, причудливо рассеиваемый искусно выделанными витражами.
— Здравствуй. Что привело тебя сюда? — раздался неожиданно мягкий голос, когда Горшков вошел в приемную залу. Он оглядывался в поисках того, кто говорил, но никого не видел. Зала была небольшой, отделанной яшмой так искусно, что не оставалось никаких сомнений — это работа гномов. Прямо перед ним была легкая ширма, за которой виднелась фигура.
— Здравствуйте. Мы пришли по поручению, то есть, король… В общем, король Гнам… Гнампер… Гнампердабль испортился, и издает всякие глупые указы. И всем от этого плохо.
— Почему же ты думаешь, что сможешь помочь?
— Я должен. Министр Бука, он попросил помощи. Да и к тому же я видел своими глазами, как помощника министра отправили в тюрьму. Там люди бьют себя колотушками по лбу? Разве это нормально? Это неправильно!
— Это очень похвально, что тебе небезразлична чужая беда. А где теперь министр Бука?
— Он… исчез. Я не знаю.
— Может быть в этом и есть смысл? Исчезнуть, для того, чтобы вначале помочь самому себе... Может быть, ты подумаешь об этом. А сегодня я хочу пригласить тебя погостить в моем дворце. Мои слуги обеспечат вас всем необходимым.
— Спасибо — проговорил ошарашенный Горшков. Он совсем не так представлял себе беседу с самой могущественной волшебницей, и уж точно не ожидал приглашения погостить.
Когда Горшков вышел, в зале стоял шум. Все спорили, стараясь перекричать друг друга
— Она была в синем платье! — доказывал Великанов Антонову. — Я что, слепой по-твоему?
— Да не в платье вообще, а в костюме! В клетку! В каком на лошадях катаются. И на вид ей лет пятьдесят.
— Какие пятьдесят, она моложе, чем Светлана Евгеньевна!
— Ты что?! Да она старушка! Как наша завуч!
— Какая старушка, Шушкина, ты старушек не видела?
— Вы вообще тут все с ума сошли — фыркнула Лейнеккер. — Она маленькая, как гном, и разговаривает писклявым голосом.
— Тихо! закричал Горшков. — Вы что, все ее видели?
— Ну да. — ответил Пляскин. Нас по одному позвали. Мы зашли, разговаривали.
— Как по одному? Так, Пляса, ну-ка рассказывай, какая она была?
— Ну, какая… Такая тетя… ну, как наша училка по английскому, Вера Викторовна. Строгая. Чего, говорит, у тебя уши синие?
— Ты чего? Какая Вера Викторовна? — закричал Великанов. Викторовна старая, а эта — молодая.
— Тихо! Так, Велик, рассказывай ты.
— Ну чего рассказывать? Такая молодая, добрая. Чем, говорит, увлекаешься? Я говорю — книжки читать люблю, собирать там, роботов, электронику всякую. Оставайся, говорит, сколько хочешь во дворце. А что, я останусь. Тут столько всего…
— Электронику — передразнила Лейнеккер. Тебе лишь бы умничать. Она вообще как гномиха, что мы в лесу видели. Маленькая, голос писклявый. Тебе говорит, во дворце понравится, по глазам видно. Конечно, понравится, кому такой дворец не понравится. И конечно, я тут останусь. — вздернула носик Соня.
— Нет, не гномиха! Высокая! Старушка! Молодая! Сама ты старушка! А ты мышка-норушка! — начался гвалт, и ребята снова начали друг друга перекрикивать.
— Тихо! Короче, всех пригласили остаться?
— Да, всех!
— Короче, это самая сильная волшебница! Держите ухо востро, здесь точно какой-то подвох. Чую! В общем, пока посмотрим, что тут, а там посмотрим. Ну, то есть, поживем — увидим. Ну, в общем… Все согласны?
— Ну ты мудрец-оратор! — засмеялась Поросенкова, а за ней все остальные. — Поглядим-посмотрим, поживем — увидим! Так и запишем. Ха-ха-ха!
Все как следует посмеялись, потом вошел гном, и пригласил всю компанию на прогулку. Под руководством молчаливого гнома сделали краткую экскурсию по дворцу. Впрочем, экскурсией эту прогулку назвать было трудно: в отличие от Афанасия Ивановича, который знал тысячу историй про все на свете, и готов был болтать без умолку, гном церемонно вышагивал по мраморным полам, и изредка останавливался, снисходительно наблюдая за тем, как дети восхищались богатством владений. После чего, так же, молча, отправлялся дальше. После того, как были осмотрены скотный двор, пруды и виадуки, Синичкина подошла к гному, и тронула его за рукав.
— Как вас зовут, господин гном?
— Это совершенно неважно. — проговорил гном, однако было заметно, что он слегка смутился.
После экскурсии каждый получил комнату. Горшкову досталась комната, увешанная оружием, щитами и доспехами.
XIII
Началась беззаботная жизнь во дворце. Горшков спал, сколько хотел, проснувшись, валялся в постели до обеда, то с книжкой, то играя в солдатиков, которые нашлись в шкафу в комнате. Солдатики были настолько искусно сделаны, что казалось, они сейчас оживут и замаршируют. Шкафы в комнате были набиты всякими интересными вещами: здесь были корабли, игрушечные машины, аэростаты, паровозы, сборные модели... Потом он спускался в обеденную залу, наедался до отвала всякой вкуснятиной, которую подавали молчаливые гномы. После, в зависимости от настроения Горшков шел на конюшню, где можно было вдоволь покататься на лошадях, пони, верхом, или в повозке, или в оружейную, где искусные гномы собрали самое лучшее оружие. Можно было целыми днями стрелять из луков и арбалетов, примерять доспехи и шлемы самых причудливых форм. А можно было пойти купаться в дворцовый бассейн, где прозрачная вода была всегда теплой и ласковой. Или пробраться на кухню и объедаться пирожными. Или устроить рыцарский турнир, и подраться деревянными мечами с неуклюжими гномами, и, конечно, выйти победителем.
Шли недели. Горшков, как будто жил здесь всегда: даже собственное имя он позабыл, потому, что к нему никто по имени не обращался: все его прихоти молча выполнялись, чего бы он не пожелал. Чем более отчаянные забавы придумывал себе Горшков, тем охотнее гномы выполняли его желания. Сделать большую рогатку, которая запускала бы верещащих гномов в небо, а потом они спускались бы вниз на парашютах? Пожалуйста! Устроить бой на весь дворец: бросаться пирожными с кремом? Сколько угодно! Дом на дереве? Да! Настоящий корабль? Конечно! Железная дорога… Горшков почти не виделся с другими ребятами. Да ему и не очень хотелось.
Он давно забыл, что живет здесь не один. Чем занимались другие он не знал, да и не интересовался. Ребята жили в разных концах дворца. Лишь однажды он заглянул в комнату, которая оказалась комнатой Сони Лейнеккер. Комната была заставлена вешалками и манекенами с роскошными платьями и костюмами. На манекенах наверчены роскошные боа из перьев, накидки и пелерины. У стен громоздились зеркала высотой в человеческий рост. На деревянных полочках стояли ряды туфель, башмачков, лодочек самых изысканных форм, украшенных жемчугом и камнями, расшитых серебром и бисером. Громоздились коробки со шляпами, шляпы без коробок, перчатки, кашне, меха, горы бус, ожерелий и браслетов... Хозяйка комнаты сидела на высоком стуле, и две гномихи делали ей щипцами завивку.
— Осторожнее, не тяните! Нежнее, ну что же вы? Горячо! — голос Сони был визгливым и повелительным. Сама она в это время смотрелась в круглое зеркало, и выбирала заколки из большой коробки, украшенной камнями.
— Ой, Горшков, ты меня напугал! Стучаться надо! Что тебе? — спросила она, увидев Горшкова.
— Да так, просто зашел. Что это тут у тебя? — он показал на платья.
— Герцогиня сделала меня своей советницей. А советница должна выглядеть подобающе.
— Как это — советницей?
— Ну, мы обсуждаем с ней всякие дела. Государственные, и… другие.
— А ты ее видела?
— Ну да, конечно. Через полчаса у меня будет с ней аудиенция. Герцогиня очень ценит хорошие советы. Так что извини, мне некогда. — и она уставилась в зеркало.
Горшков пожал плечами, и пошел в мастерские. Там, по его просьбе гномы делали всякие забавные вещи. Сегодня по плану была пневматическая пушка, которая стреляла пареной тыквой и вареной брюквой, и Горшков забыл о встрече с Соней. День прошел как обычно, беззаботно и легко.
Вечером ложась спать в мягкую, свежую постель, заботливо приготовленную гномами он впервые почувствовал какую-то необъяснимую тоску. Он поворочался с полчаса, прежде чем заснуть, но тоска не проходила, и наоборот, тянула все больше. Теперь нужно было придумывать что-то, чтобы ее заглушить. И он придумывал.
Как-то раз Горшкову понадобились поросята. Он задумал сделать маленькую повозку, запрячь в нее штук десять поросят, и катать в ней гномов. Повозка была готова, осталось найти поросят, и обучить их командам «тпру» и «но». Он пошел на скотный двор, и вдруг увидел там Сашу Синичкину. Она, в широкополой шляпе и сапогах, давала корм овечкам. Несколько ягнят бегали за ней, как привязанные.
— Синичкина? А ты что тут делаешь? Наказали тебя что ли?
— Петя! Привет! Как это — наказали? — она смотрела на него своими синими глазами, как будто вовсе не понимала смысла слова «наказали». — Нет, я тут вожусь с животными. У меня козы, овцы, поросята, лошади, коровы. В общем — все. Я за ними ухаживаю. С самого утра и до вечера. — Саша улыбалась. Видно, что это доставляет ей удовольствие. — Они такие милые. Посмотри, ну разве не прелесть? — и она подняла с земли лохматого щенка.
— А я… Горшков вдруг понял, что ему нечего сказать, чем он занимался все это время. — Мы там… играем.
— Молодцы. — она улыбнулась. Ну, вы играйте, а мне пора. — И Саша, взяв пустое ведро, пошла в сторону коровника.
Горшков вернулся к себе в комнату, и лег на застеленную постель. На него вдруг снова навалилась то ли грусть, то ли тоска, то ли все сразу. Моментально, все игры и забавы показались какими-то неинтересными, и даже глупыми. Столько времени потрачено, а сделано — повозка с поросятами… Мысль о том, что он столько времени потратил впустую, становилась невыносимой. Он уткнулся лицом в подушку, очень сильно хотелось плакать, но плакать не получалось. Стало нестерпимо грустно, Горшков знал, что помогает заплакать, но слезы все не шли, и заплакать не получалось. Зато постепенно стало возвращаться воспоминание о том, как все ребята попали во дворец. Это было так давно! Мы ведь пришли сюда зачем-то. Зачем-то!..
— Приносить пользу гораздо труднее, чем играть. — мягкий женский голос раздался совсем близко с кроватью. Горшков поднял застланные слезами глаза, и увидел ее. То, что это Герцогиня, он догадался сразу. Она присела на краешек кровати, и погладила его по голове. Руки были мягкими и теплыми. Горшков начал вспоминать… Он вспомнил то странное чувство, когда он на пути во дворец ожидал увидеть здесь злую волшебницу, и был наготове, ожидая ловушки. Был готов преодолеть тысячу и одно препятствие, победить страшных чудовищ… Был готов пожертвовать собой, чтобы слабая Синичкина, или недотепа Хомяков не угодили в какую-нибудь беду. Ведь он и ребята так спешили, так хотели помочь Буке, и тем бедолагам, которые по чьей-то прихоти терпели боль и страдания. А теперь? Теперь он сам беззаботно живет во дворце, ни в чем себе не отказывает, и давно позабыл, ради чего он здесь.
— Не волнуйся, все хорошо. Все идет правильно. — Герцогиня гладила его по голове теплыми ладонями, ее мягкий голос, казалось, пробуждал что-то забытое.
И тут Горшкова как будто прорвало. Он заплакал, нет, даже не заплакал, а заревел белугой, слезы ручьем полились из его глаз прямо в подушку. Он плакал долго, до полного изнеможения, рыдал, прекращал, и начинал снова. Казалось, этому не будет конца. Он ревел и ревел, а мягкие руки гладили его. Когда, наконец, слезы иссякли, он, обессиленный поднял голову. Герцогиня по прежнему сидела рядом, и улыбалась мягкой, понимающей улыбкой. Глаза его застилали слезы, и лицо ее было как в тумане, но видно было, что лицо Герцогини светилось добротой.
— То есть, вы совсем не колдунья?
— Я просто выполняю желания. Если кто-то чего-то очень хочет, он получает это здесь, во дворце.
— А если… кто-то хочет... творить зло?
— Он получит это.
— Но... Это же волшебная страна. Добро должно побеждать!
— Добро никому ничего не должно. — сказала она и помолчала. А побеждает тот, кто действует. Неважно, в какой стране.
— Но нам нужно вернуться. Нам нужно помочь. Вы поможете?
— Ты все сделаешь сам. — Она еще раз погладила Петю по голове, и встала. — Когда будете готовы, приходите в Синий зал. — с этими словами герцогиня вышла из комнаты.
— Нужно срочно найти ребят — решил Горшков. — Иначе мы отсюда не выберемся.
— Синичкина! Надо сначала к ней! — он ринулся обратно на скотный двор. Заглянув во все концы, на конюшню, в коровник, он не нашел никого, кроме копошащихся гномов. Обежав весь двор, он наконец, увидел сашу. Сидя под навесом, она кормила из бутылочки молоком двухнедельного ягненка.
— Синичкина, слушай! Надо, в общем… Надо уходить!
Синичкина подняла на него глаза, полные непонимания.
— Куда уходить? Я не хочу никуда уходить.
— Бука! Королевство! на нужно спасти их! Ты забыла?
— Какое королевство? Ты о чем?
— Король! Гнам… Гнампер.. или как его там?! Там люди бьют себя колотушками! И им запрещено смеяться!
— Как это, запрещено смеяться? Как вообще может быть, что запрещено смеяться? — И она засмеялась своим прекрасным, звонким, как колокольчик, смехом.
— А им запрещено, представляешь? Ты что, все-все забыла? — он тряс ее за плечи так сильно, что у Саши на глазах выступили слезы. Им! Нельзя! Смеяться! И мы сюда пришли, чтобы выяснить, чтобы помочь! А не для того, чтобы здесь со щеночками возиться!
Большие синие глаза ее вдруг начали наполняться слезами. Горшкову самому стало нехорошо, как будто его заставили отнять игрушку у кого-то кто младше и слабее его.
— Нет, нет, нет! — Саша вдруг заревела, и уткнулась в колени. Горшков опешил. Он знал, что девчонки могут зареветь ни с того ни с сего, но чтобы так быстро… Он начал было что-то говорить, но вдруг вспомнил себя, полчаса назад. И просто сел рядом, и обнял ее за плечи.
Саша плакала долго. И вдруг перестала.
— А где Бука? — глаза ее как будто прояснились. Он же был с нами.
— Я не знаю. Это нам еще предстоит выяснить. Но во дворце его нет. Нам нужно собрать всех ребят!
— Бежим!
Задача оказалась не из легких. Ватрушкин был найден в библиотеке. Он вместе с гномами разрабатывал проект парохода, и был чрезвычайно недоволен, что его отрывают от интересного занятия. Горшкову пришлось применить все свое красноречие, и когда, его терпение лопнуло, он готов был наподдать Ватрушкину. Особенно после того, как тот почти согласился, но начал канючить:
— Ребзя, слушайте, ну может еще пару деньков, а? Нам тут немного осталось: ходовую только. А потом двинем, а?..
Наконец, когда Саша придумала взять чертежи с собой, Ватрушкин уговорился.
Шушкина, Поросенкова и Дубовицкая катались на пони по специальному полю. Гномы в специальных уборах и сапогах вели под уздцы пони, девочки восседали на них, презрительно поглядывая друг на друга. Они уже по тридцать три раза перессорились друг с другом, столько же раз помирились, и порядком заскучали. Их долго уговаривать не пришлось. Сережа Антонов устроил с гномами футбольную команду, и все носились по полю, гоняя мяч. Пока неуклюжие гномы в полосатых гетрах и огромных нелепых бутсах пробегали пятнадцать шагов, Сережа успевал добежать до конца поля и обратно. Догнать в одиночку Антонова было невозможно, пришлось применить хитрость, и взять его в кольцо.
— Не, ребят, вы идите, а мы к чемпионату готовимся. Гномы прикольные, смеху будет!
Сережу долго пришлось убеждать, что чемпионат, к сожалению, никто не увидит. Но ведь можно устроить чемпионат школы. А для этого нужно вернуться. Сережа долго слушал, морщил лоб, и, наконец, пошел переодеваться.
Когда вошли в комнату Пляскина, увидели огромную кровать, застеленную пуховыми перинами чуть не до потолка. На вершине этой мягкой горы сладчайше спал сам Сева. Можно было покрасить ему уши, нос, и всего с ног до головы — и он бы не проснулся. Недолго думая, стащили его с кровати, и просто отнесли к бассейну. Там, раскачав вяло сопротивлявшегося Севу на руках, под общий смех, забросили в воду, посредством чего Сева был, наконец, разбужен.
Самый большой сюрприз ожидал ребят, когда была найдена комната Хомякова. Его самого даже не было видно из-за гор пирожных, печенья, ватрушек, которые окружали его кровать. Коробки с пирожными и тортами, вазы и корзины с пирогами, плюшками громоздились вокруг. Посреди всего этого восседал, или, вернее сказать, возлежал Паша Хомяков, и счастливо улыбался. Он не мог разговаривать, попытки растормошить его окончились неудачей. Хомяков только мычал и хлопал глазами. Поняв, что ничего от него не добиться, сбегали в огород, прикатили тележку, погрузили на нее Хомякова с запасом сластей, и покатили к Соне Лейнеккер.
— Я не хочу! Не пойду! Не! Хо! Чу! — Соня верещала, и размахивала руками. Пудреницы и парики летели во все стороны. Две гномихи, которые зашнуровывали ей корсет платья, отошли в сторонку, и терпеливо ждали. Видимо, такие перемены настроения были здесь не впервой.
— Соня, но нам нужно идти. Мы обещали Буке… И Белке. Им придется бросить свои дома, если мы не вернемся.
— Какие Буки? Какие Белки? Вы что не видите, у меня здесь государственные дела?!
— Лейнеккер! — выступила вперед Дубовицкая. — хватит воображать, что ты самая важная! Думаешь, надела платье, так принцессой стала?
— Ну ты вообще, Линейка! Тебя десять человек уговаривают! — поддержала подругу Поросенкова.
— Да хоть двадцать!
— А ты тут выкаблучиваешься! Ну точно, принцессой решила стать. А на самом деле ты просто... Ты просто — обычная!...
Тишина повисла на несколько секунд.
— Что? Обычная? Нет, это вы обычные! — Соня уперла руки в бока, и пошла навстречу ребятам. — Ты — Поросенкова — обычная, и вы все! Я буду принцессой! А вы идите, возитесь там, со своими гномами, со своими буками! Видеть вас больше не хочу!
— Слышь, Линейка!.. То есть, Соня… — смутился Горшков, поняв, что силой ничего не добиться. — Соня, мы должны вернуться. Мы не можем тут остаться.
— Это вы не можете. — Она подошла к Горшкову, и заговорила тихо-тихо, уставившись ему прямо в глаза. — Ты что, Горшков, не понимаешь? Вы все, не понимаете! — ее голос переходил в крик. — Здесь я — советница герцогини! А потом... когда она передаст мне все свои знания, силу, и вовсе займу ее место! Я — будущая Герцогиня! Я буду самой могущественной! А там? Делать ваши глупые уроки, помогать по дому, цветочки на школьной клумбе сажать! Я не хочу! Я хочу жить во дворце! — почти визжала она.
— Домой еще вернуться надо, чтобы цветочки сажать, и уроки делать. — заметил Великанов
— Вот и возвращайтесь! А я остаюсь!
XIV
В Синем зале все сидели, опустив головы. Каждый думал о том, что провел во дворце прекрасные минуты, и теперь это закончилось. А Соня не пожелала, чтобы оно закончилось, и они ничего не смогли сделать. За ширмой возникла фигура, и раздался голос.
— Я очень рада, что вы пришли.
— Нам нужно уходить. — голос Пети был печальнее некуда.
— Я знаю. Все когда-то заканчивается.
— Соня не хочет идти, она хочет остаться. — чуть не плача сказала Саша Синичкина. — Помогите нам ее уговорить! Пожалуйста.
Повисло долгое, тягучее молчание. Наконец, Герцогиня сказала:
— Здесь каждый получает то, что хочет. И сколько хочет. Я не могу этого сделать. Он будет здесь столько, сколько пожелает.
— Но вы же Герцогиня! Она не может здесь остаться.
— Это решать ей.
— Расскажите про короля. — попросил Горшков. Почему король стал злым и жестоким?
— Я не знаю. То, что происходит за пределами моих владений меня не интересует. Гномы добывают сокровища. Волки воют. Люди воюют. Я выполняю желания.
— Хранитель Курицалап сказал, что вы подарили Королю что-то. Что это было? Пожалуйста, нам очень важно это знать. Это было что-то волшебное?
— Хранитель Курицалап... — Герцогиня едва заметно улыбнулась. — Я не могла ничего подарить Королю. Просто потому, что никогда с ним не встречалась.
— Как?! Но разве Король Гнампердабль и министр Бука не приезжали к вам?
— Никогда.
— И вы не дарили им никаких волшебных предметов?
— Никаких.
Все молчали.
— У меня есть только одно обязательство: принимать у себя королевских особ. Один раз. Все короли и королевы, а также премьер-министры Трех Земель побывали у меня хотя бы раз. Или побывают. Они получают здесь испытание, то же, что получили вы. Они получают все, что пожелают, любой волен остаться здесь навсегда, и получать все, что пожелает хоть каждую минуту. Те, у кого хватает воли и разума остановиться — возвращаются и правят своими королевствами долго и счастливо. Королю Гнампердаблю только предстоит посетить мой дворец.
— А есть те, кто остались тут? — спросил Великанов.
— Есть. Их мало. И я не могу о них говорить. Они принадлежат Той Стороне. Их право остаться здесь и остаться неизвестными. Соня выбрала Ту Сторону. Это ее право. Теперь же пора ложиться спать: завтра вам предстоит отправиться в путь. Спокойной ночи.
Мягкий свет за ширмой погас, и фигура пропала.
Первым очнулся Горшков.
— Значит, король никогда не приезжал во дворец! А этот Бука... Заманил нас сюда, а сам смылся.
— Интересно, зачем ему это было надо? — размышлял Великанов. Может быть, он хотел, чтобы мы были подальше от дворца?
— Зачем ему это? — угрюмо спросила Шушкина. — Непонятно. Хотя, версия рабочая. Но зачем, чтобы мы были дальше от дворца?
— А может быть... мы должны были... — сделала страшные глаза Дубовицкая — остаться здесь навсегда?!
— Как это — навсегда?
— Ну, ему надо было, чтобы мы занимались тут своими делами, и никогда отсюда не вышли! Как те, кто принадлежит этой... Той Стороне. Так бы и куковали здесь вечность.
— Это я виноват. — угрюмо буркнул Горшков. — Это я послушал этого Буку, и привел вас сюда. Простите меня. Права была Лейнеккер, я всегда только все порчу.
— Ну ладно тебе, распустил нюни. Виноват он... Мы сами тоже хороши. Теперь во дворец скорее надо. — подытожила Поросенкова. — Разузнать у этого Буки, зачем мы тут чуть навечно не остались.
— Ну, попадись мне этот Бука!..
Утром долго собираться не пришлось. Солнце только нащупало своими лучами оконные витражи, компания уже сидела в Синем Зале. Не было только Сони Лейнеккер. Все подавленно молчали.
— Я тоже приготовила вам подарок. — раздался голос за ширмой. Он на столе.
Молчаливый гном, тот самый, что встретил их, подошел к столику и снял с него накидку.
На столе стоял небольшой пузырек с прозрачной жидкостью.
— Это смеятельный эликсир. Он помогает тому, кто разучился смеяться.
— Спасибо, ваше высочество. — выступил вперед Горшков. Нам было хорошо во дворце. Правда? — он повернулся к ребятам. Те грустно закивали. — Скажите пожалуйста, как нам попасть домой?
— Поспешите обратно с последним ударом колотушки. — Герцогиня сделал паузу, и медленно повторила. — С последним ударом колотушки. А теперь прощайте. Пусть вам сопутствует удача.
Под руководством гнома подошли к воротам. Горшков обернулся, чтобы в последний раз посмотреть на дворец. Но теперь он не казался ему таким же ярким и сверкающим, как в первый раз.
— Вот тебе и весь сказ. — пробормотал он про себя, вспомнив какую-то детскую сказку, которую читал давным-давно. — Вот тебе и весь сказ…
За воротами, у опушки леса гномы уже седлали лошадок, Тум проверял подпруги, подкладывал сено. Все молчали. Горшков обернулся, и увидел, что небольшая темная точка приближалась к ним по дорожке, со стороны дворца.
— Смотрите! Кто-то идет!
Все напряженно вглядывались в фигурку, и наконец, когда они приблизилась, все увидели… Соню Лейнеккер!
— Линейка! Соня!
— Ребята! Родные мои, дорогие!.. — слезы лились по ее лицу, было видно, что ночью она наревелась вдоволь.
— Блин, Сонька!.. — только и смог выговорить Великанов. — Ну ты ваще!
— Простите меня! Я всю ночь думала. Как бы я без вас... Я бы не смогла...
— Ну ты Лейнеккер, даешь стране угля! — копируя строгую интонацию завуча Веры Васильевны проговорила Поросенкова. — И куда только родители смотрят?
Все разом засмеялись, настолько похоже получилось. И как будто камень упал с души, стало легко и радостно оттого, что все были снова вместе. У ворот всю компанию поджидали гномы. Вышли к воротам, Горшков обернулся, чтобы попрощаться. Саша Синичкина подошла к гному, и с сожалением посмотрела на него.
— Жаль, что мы не подружились. Мне кажется, вы очень хороший гном. Нам всем очень понравилось во дворце.
Гном посмотрел на нее, и взгляд его стал теплее.
— Я служу у Герцогини уже пятьдесят лет. Еще никто не спрашивал моего имени. Он помолчал еще немного, и совсем смутившись, произнес:
— Меня зовут Грим. Грим Храбрецох.
— А меня Саша. Саша Синичкина. Будем знакомы. — и протянула руку.
Гном поклонившись пожал ее, и протянул подарок Герцогини. Саша Синичкина подошла к телеге Тума, и взяла горшок, подаренный Тулем.
— Это горный мед. Его собрали гномы.
Грим взял горшок, и поднес его к лицу, вдыхая запах.
— Я много лет не ел меда. Спасибо вам. — Гном помолчал, после чего извлек из жилетного кармана прищепку. К прищепке прилагался крохотный ключик на цепочке.
— Возьмите это, может быть, пригодится. Наденьте прищепку, и поверните ключик два раза. Снять можно только через полчаса. А уж чей это будет нос — решать вам.
— Спасибо. И до свидания.
— Прощайте. — произнес гном, и, захлопнув ворота, зашагал во дворец.
Тум ни о чем не расспрашивал,, как будто встречать гостей от Герцогини было для него делом обычным. Известно, что гномы — ужасно любопытный народ. Но, любопытство их, казалось, заканчивалось на границе владений Герцогини.
— Пожалуйста, господин Тум, — пропищала Саша Синичкина. — Нам нужно очень быстро во дворец. Нас там очень ждут.
— Постараюсь как можно быстрее доставить вас к Этой Стороне Горы. —усмехнулся Тум.
Гномы улыбнулись при слове «быстро». Ведь известно, что гномы (а значит, и их лошади) — неторопливый и никуда не спешащий народ. Лошадки цокали копытами ровно и спокойно, никуда не торопясь, то и дело останавливались, чтобы объедать сочную траву и побеги, росшие у дороги. Горшкова это порядком нервировало.
— Ты тоже о нем думаешь? — тронула его за рукав Синичкина.
— О ком?
— О Буке. Он пропал, и я так переживаю… Раньше мы хотя бы знали, что разгадка — во дворце Герцогини, а теперь... Я даже не знаю, что и думать.
— Да уж… Привел нас к этой герцогине, а сам пропал. А если бы она оказалась страшной волшебницей, о которой гномы рассказывали? Я боюсь даже представить,, что было бы, если бы мы навсегда остались во дворце.
— А теперь... Не пойдешь же к Королю, и не спросишь его напрямую: Ваше величество, почему вы вдруг стали гадким злюкой?
— Ага, и что с вами теперь делать...
— Слушайте, а где Хомяков? — раздалось с соседней телеги. — Кто-нибудь видел его?
Мигом остановили лошадей, закричали:
— Пашка! Хомяков!
Обшарили все возы, но Хомякова не было.
— Он там, во дворце остался! Он как уснул в тележке, так и спит!
— Скорее! Обратно во дворец!
— Тум! Тум! — Горшков закричал так, что лошади испуганно шарахнулись. — Поворачивай!
— Куда?
— Обратно во дворец! Нам надо вернуться!
Тум посмотрел на Горшкова, Синичкину глубоким, понимающим взглядом.
— Невозможно. Никто не может вернуться во дворец.
— Но почему?!
— Во дворец входят только один раз. И больше никогда.
Ребята заоглядывались, они услышали о чем был разговор, и заинтересованно смотрели то на Горшкова, то на Тума.
— Но вы ездите туда каждую неделю! — выступил вперед Великанов.
— Я никогда не был во дворце. И не хочу. Но если вы не верите...
— Едем!
— Вы, люди, быстро меняете свои решения. — улыбаясь, сказал гном, разбирая поводья. — Только что вы говорили, что вам нужно к Этой Стороне Горы, а теперь мчи во весь опор во дворец. Сплошная суета… Вот уж воистину: пунья.
Развернули обратно. Снова въехали в дубовый лес, проехали чащу и вынырнули на холм, с которого расстилался прекрасный вид на долину. Море зелени, луга и будто расчерченные дорожки парка. Но… вместо дворца посреди парка возвышалась гора. Обыкновенная каменная гора, покрытая лесом. Белки по-прежнему скакали по деревьям, гудели шмели, цветы покачивали головками, подставляя их ветерку, солнце ровно и спокойно заливало светом долину. Но дворца не было.
Все молча расселись по повозкам. Горшков напряженно вглядывался туда, где раньше был дворец, и не верил, что тот исчез.
— Ну и что, товарищ командир? Кто теперь виноват? — уперла руки в бока Поросенкова. Как мы теперь за Хомяковым вернемся, если дворца нету? — спрашивала она у Горшкова.
— Да, Горшочек, остался твой друг Хома там навсегда. Сам он не выберется. — заметил Пляскин. — Как ты его родителям в глаза смотреть будешь?
Горшков был готов провалиться сквозь землю. В школе он всегда защищал Хомякова, и не позволял даже старшим ребятам дразнить этого недотепу. А тут... оставил его спать во дворце. И ведь верно: сам он не выберется.
Вдруг на дороге зашевелилась крошечная точка. Точка, не больше мухи, направлялась к повозке, еле слышно пищала ужасно знакомым голосом, и вела себя странно: не шла, а скорее перекатывалась, и нелепо махала ручонками.
— Велик! Дай скорее бинокль! Блин, пожалуйста!
— Он в автобусе остался. А зачем тебе? — отозвался Великанов.
— Да вон, кто-то бежит за нами.
Великанов стал внимательно вглядываться в точку, за ним другие ребята обратили на нее внимание.
— Ха-ха-ха! Да тут и бинокль не нужен: Смотрите!
Даже Тум, которого, казалось, ничего не могло отвлечь, обернулся, и приподняв шляпу, разглядывал точку. По дороге бежал… Паша Хомяков. Точнее, не бежал, а семенил, вихляя задом, и нелепо размахивая руками.
— Хомяков! Ха-ха-ха! Пашка! Догоняй!
Все покатывались со смеху, настолько уморительным было зрелище. Хомяков, выпучив глаза, и размахивая растопыренными руками спешил к повозке. На лице его виднелись свежие полосы и пятна сладкого крема от съеденных булочек. Красноватая дорожная пыль слегка припорошила их, и Паша был похож на индейца, который навел на лицо боевую раскраску. Хомяков тем временем добежал до повозки, и, обливаясь потом, рухнул на свежее сено.
— Ну, Хома, я за тебя возьмусь! — торжественно объявил Сережа Антонов, встав на повозке во весь рост. — Ты у меня через полгода стометровку будешь бегать за пятнадцать секунд! Я из тебя олимпийского чемпиона буду делать! — под общий рев вещал он. — В секцию запишемся! На плавание!
— Плавание! Гребля! Гребля в булочках! Борьба с пирожными! Ха-ха-ха!
Хомяков, наконец, отдышался, и страшным шепотом произнес:
— Я! С телеги! Упал! — и новый взрыв хохота раздался в ответ.
Как следует отсмеявшись, умыли Хомякова водой, и на всякий случай пересчитались. Тум зачмокал губами, лошади тронули. Все покатили обратно.
Ехали беспокойно: ребята напряженно вглядывались вдаль. Горшков продолжал размышлять. Где Бука? Что ждет их во дворце? А еще этот смеятельный эликсир. Но кого нужно рассмешить? Надо скорее туда! И он с нетерпением ерзал по деревянной лавке повозки. Лошадки все так же неторопливо шли. Гномы, отпустив поводья, разморенные жарой, уснули, зная, что лошади сами привезут их в поселок.
XV
Когда наконец, показались розовые черепичные крыши поселка, все оживились. Лошадки понесли быстрее, чуя корм и воду.
— Ночуйте в поселке, а завтра поедете. — предложил Тум, когда приблизились к развилке.
— Да, давайте тут. Поспим, поедим.. — заныл Хомяков.
— Нет, надо сегодня! Надо скорее! — и Тум свернул на дорогу, ведущую ко входу в тоннель. Тоннель располагался выше, чем цех. Это позволяло переправлять вагонетки на другую сторону горы, единственно только силой тяжести, без использования двигателя. Вагонетка хорошенько разгонялась мускульной силой гномов, и катилась по отполированным рельсам сквозь гору, практически теряя скорость в конце. Но для того, чтобы переправить вагонетки на Ту Сторону Горы, их следовало поднять на специальном подъемнике. Подъемник двигался вверх ужасно медленно, и мог перевозить либо груженую вагонетку, либо двоих ребят. Тум отдал несколько коротких распоряжений и быстро написал короткое письмо. Вагонетки одна за одной, с легким свистом улетали в тоннель. Последними ехал Горшков, Хомяков, привязанный ремнями к платформе. Перед тем, как ехать, Горшков вытащил из мешка пакет с подарками Герцогини, и спрятал их за пазуху.
Греб развернул письмо, которое набросал Тум, и нахмурился.
— Быстро, быстро… Все нужно быстро. Как будто дел своих нет. — Запрягайте. — коротко бросил гномам, и те пошли запрягать низкорослых лошадок. Через два часа были у Ворот замка Курицалапа. Все просто валились от усталости, даже пойти на кухню поужинать не было сил. Доползли до сеновала, и, несмотря на приглашения гномов отужинать, заснули.
— Эта Герцогиня — хитрая колдунья! — потрясал Курицалап свежерасчесанной бородой, пока ребята уплетали пироги на кухне. — Нет никакого сомнения, что даже время в ее дворце идет как-то по другому!
— Угу. — промычал с набитым ртом Великанов. — Мы там как будто сто лет пробыли.
— Расскажите еще раз, как вам удалось выбраться?
И Горшков в третий, и в четвертый раз рассказывал одну и ту же историю, которая впрочем, каждый раз обрастала новыми подробностями. А Курицалап все задавал вопросы, восклицал, и махал костлявыми руками.
— Обман! Подлог! Но как такое могло быть? — ревел он, узнав, что Король не был у Герцогини. — Я сам, лично провожал Делегацию Гнампердабля к Герцогине! — рукава Хронографа мелькали в воздухе, как крылья огромной птицы.
— А кто возглавлял Делегацию? — поинтересовался Великанов.
— Премьер-министр Бука, разумеется.
— Тогда все понятно. Этот Бука — прохвост! Никуда они не поехали.
— Вероломство! Обман! — возмущался Хронограф. Но зачем он так поступил?
— Это нам предстоит узнать. Герцогиня подарила нам это. — Горшков показал эликсир. Это позволит расколдовать короля, и вернуть свободу Бяке.
— Герцогиня?! Подарила вам это? И вы принесли это сюда? — взревел Курицалап, отпрыгивая, как будто его ошпарили кипятком. — Но это же волшебная вещь! Скорее унесите это отсюда, это опасно! — верещал он так громко, что гномихи роняли медные горшки и сковородки, и те со звоном катались по каменному полу кухни. Однако, видя, что предмет в руках Горшкова не только не делает страшных бед, а совсем себе спокойненько лежит, Курицалап чуточку смягчился.
— Вам нужно немедля во дворец! Дорог каждый час. Я вызову белок. Собирайтесь.
Собираться особо не пришлось. Курицалап вышел за ворота, вынул из кармана серебряный свисток и трижды тонко свистнул. В деревьях зашелестело, и знакомая всем Плим сбежала с ветки и уселась столбиком на пеньке. На грудке у нее по-прежнему красовался крохотный медальон, и лапки украшали тончайшие золотые браслеты.
— Здравствуйте, уважаемый Хронограф! Здравствуйте, чужеземные гости.
— Здравствуйте, госпожа Плим. — поклонился Горшков. Проводите нас пожалуйста, ко дворцу короля. Нам очень нужно туда попасть.
— Госпожа Толстуха запретила белкам приближаться ко дворцу.
— Мы хотим помочь королю. — прошептала Саша Синичкина. — Если нам это удастся...
— Беличий народ снова вернется в Королевский Сад... Но это слабая надежда.
— Мы очень постараемся!
— Я провожу вас к Госпоже Толстухе. Она решит, что делать..
Шли очень быстро, привалов не делая. Плим легко перескакивала с ветки на ветку, ее алая пелерина была хорошо видна в ветвях. Наконец, показались прутья забора дворцового парка, белка круто свернула, и через несколько минут все оказались на той же полянке, где первый раз встретили Белку-Толстуху. Теперь же она сидела совсем одна, ни гномов, ни свиты не было видно.
— Здравствуйте, Госпожа Толстуха! — вышел вперед Горшков.
— Доброго дня, и доброго пути, отважные путешественники. — голос ее был печален. — Я слышала, вы были у Герцогини?
— Да, а Бука пропал...
— Премьер-министр Бука действительно пропал, что очень расстроило короля. Но главное — то, что король разгневался и на вас, так как считает вас ответственными за случившееся. Министр и вы объявлены в розыск. Капрал Бельбундий только что получил распоряжение найти вас и посадить в тюрьму.
Все ошарашенно молчали. Горшков был поражен. Ведь они хотели помочь, а теперь — в тюрьму. Проделали такой путь.
— Бли-ин. — затянул Хомяков. Дернула же нас нелегкая...
— Все как всегда! — отчеканила Лейнеккер. — Горшков влез в историю, а все страдай! Я же говорила...
— Так, всем спокойно! — мозг Горшкова, будто назло словам Лейнеккер начал работать вдвое пуще обычного. — Думаем, думаем... Капрал! Он один во дворце, так?
— Ну так.
— Один он искать нас не будет. Ему нужны солдаты, так? А солдаты где?
— Полк дворцовой охраны расквартирован в столице Гнусабле. — заметила Белка. До него час пути.
— Значит, капрал отправится туда. Это час, и час обратно.
— А вдруг он еще во дворце? — заметил Великанов. И поджидает нас в засаде?
Все снова приуныли.
— Плим!
— Да, Госпожа Толстуха.
— Связь с летучим отрядом! Срочно выяснить, где капрал Бельбундий. Доложите немедленно.
Плим исчезла в ветвях. Через минуту она появилась.
— Летучий отряд докладывает, что капрал час назад на повозке отправился в Гнусабль.
— У нас есть два часа! Но что же делать?
— Госпожа Толстуха, Герцогиня дала нам вот это. — Саша Синичкина показала пузырек. — Это смеятельный эликсир. Тот, кто выпьет его, вновь научится смеяться.
Белка недоверчиво посмотрела на пузырек.
— Этого пузырька не хватит на всех жителей Цветных Земель.
— Давайте сами выпьем. — мрачно предложила Дубовицкая. — Хоть посмеемся перед тюрьмой.
— Король! — взревел Горшков! Нужно научить смеяться короля! Он запретил всем смеяться и играть! Мы не сможем разделить эликсир на всех, но мы можем попробовать рассмешить, разыграть короля!
— Ах, если бы это могло помочь. — грустно сказала Белка. — Король раньше был очень веселым человеком, и любил играть. Но даже если вы проберетесь во дворец... Король разгневан на вас. Как вам удастся заставить его выпить эликсир?
— А мозги нам на что? Мы попытаемся! У нас есть два часа!
— Хорошо. Если вам понадобится помощь, воспользуйтесь этим. — и она протянула серебряный свисток на тонкой цепочке. Я все еще надеюсь, что вам удастся образумить короля, и белкам не придется покинуть лес. Но надежда тает с каждой минутой.
— Надежда есть, госпожа Толстуха! Петька — молодец, он что-нибудь придумает. А мы ему поможем. — улыбнулась Синичкина.
Горшков взял свисток, и надел цепочку себе на шею.
— Здесь мы расстанемся. Идите в том направлении — она указала лапкой в просвет между деревьями, и выйдете к дворцовой ограде. Дальше, идите направо вдоль нее, и придете к воротам.
— Спасибо, Госпожа Толстуха. — поблагодарил Горшков, и все зашагали к ограде.
XVI
Дворец был пуст, в окна бились жужжащие мухи, ветерок колыхал занавески. Решили долго по дворцу не бродить, чтобы не встретить короля или кого-то из свиты.
— О, вон там кухня! — заметил Хомяков. Пойдем туда, может чего покушать найдем.
— Хомяков, тебе лишь бы пожрать. Там наверняка кто-то есть! Сразу шум поднимут!
— Бука говорил, что все разбежались. А капуста с картошкой в тронном зале стоит. Значит нету там никого.
Подкрались к кухне, и действительно, на кухне не было ни души. Сковородки и кастрюли ровными рядами висели на специальных крючках у стен, доски, ножи, терки и венчики — все аккуратно разложено и развешано по своим местам. Маленький паучок деловито плел свою сеть в углу. Все сели за широкий деревянный стол. Горшков обводил всех взглядом, напряженно сопел, вертя в руках пузырек. Тот был хрустальным, и свет из окна переливался в гранях.
— Так, у нас два часа. В общем, какой будет план? —
— У меня есть план. — смущенно произнес Паша Хомяков. Нужно как следует подкрепиться.
Но никто даже не отозвался. Все напряженно молчали.
— Ну и думайте сами, а я голодным не могу. — обиделся Хомяков, отошел к окну, и трагически встал около него, скрестив на груди руки.
— Горшков. — прошипела Лейнеккер. — ты нас сюда привел, ты и думай.
— Да замолчи ты, Линейка! — не выдержала Дубовицкая. — Сама-то мозгами пошевели! А только и знаешь, что критикуешь. Как подначить, так ты первая, а как помочь...
— Я? Да я...
— Ребята, ребята! — заплясал у окна Хомяков. Смотрите! Там... — он тыкал пухлым пальцем в открытое окно.
Все мигом бросились к окну, и посмотрели вниз, ожидая увидеть капрала со взводом солдат. По дорожке плелся гном, таща тележку, в которой было несколько кочанов капусты, и корзина яблок. Горшков чуть было не наподдал Хомякову.
— Давайте хоть капустки попросим погрызть. — чуть не плакал Хомяков. — Ну что вы как эти...
Все поплелись обратно к столу.
— Мамочки! Крыса! — заверещала Поросенкова, и попятилась назад. Огромная крыса сидела на столе и держала в лапах пузырек, пытаясь вытащить пробку. Пробка была хрустальной, и не поддавалась. Крыса была одноглазой. Обведя единственным взглядом застывшую компанию, она преспокойно слезла со стола, и шмыгнула в дверь, держа в лапах пузырек. Только облезлый хвост мелькнул.
— Хома!.. — сипел красный от злости Горшков, сжимая кулаки. Но надавать подзатыльников Хомякову вряд ли помогло бы.
— Все. Теперь и эликсира нету. — грустно сказала Сашенька.
— Ребзя, я думал... Я пойду, я найду! Он вон в ту дверь... — размазывал слезы по щекам Хомяков. Все угрюмо молчали. Великанов заглянул в дверной проем.
— Ребя, это кладовка или погреб какой-то. Темный. Спускаться надо.
— Я вас сюда привел, значит мне и расхлебывать. — решительно сказал Горшков. Что тут сидеть, сопли размазывать. Кто со мной? — и он обвел глазами мальчишек. Но никто не выразил желания, а с девчонками — само собой, в разведку не ходят.
— Я пойду. — Неожиданно вышла вперед Соня Лейнеккер.
— Ты чего, Линейка? Девчонки остаются. А если их там много?
— Я крыс не боюсь, а девчонки тоже могут не хуже мальчишек. Давай, командир, командуй.
— Вот это разведрота — присвистнул Великанов — Не подеритесь там.
— Мы будем ждать вас! — пообещала Саша Синичкина.
Под изумленные взгляды Горшков и Соня двинулись вперед по коридору.
Тяжелая дубовая дверь со скрипом приоткрылась, и пахнуло холодной сыростью подвала.
— Я первым пойду.
Горшков стал аккуратно спускаться по каменной лесенке. Соня шла за ним.
— Смотри! — она показала на выемку в каменной стене. В ней стояли разнокалиберные подсвечники с толстыми оплывшими свечами. Видимо, их оставили здесь гномы, чтобы удобнее было освещать путь. Горшков взял самый большой подсвечник со свечой, еще один дал Соне. Зажигалка у него была всегда с собой: фирменная, для спасателей, он получил ее в подарок от отца, и очень ею гордился. Регулятор зажигалки можно было подкрутить так, что пламя било на целый метр вперед. Со свечами дело пошло быстрее: их яркое пламя хорошо освещало своды подвала.
Подвал оказался немаленьким: он представлял собой разветвленную сеть залов, соединенных длинными коридорами. В залах когда-то хранились припасы, теперь же они пустовали. Первый зал был заставлен пустыми бочками и бочонками. Некоторые бочки были таким огромными, что туда легко поместился бы целый класс. Они стояли на специальных подставках, и были испещрены надписями мелом. Следующий зал был еще больше. Вдоль стен тянулись деревянные стеллажи, с приколоченными табличками: «компот персиковый», «варенье малиновое» «сиропы». Никаких сиропов и варений не было, только ряды пустых пузатых банок свидетельствовали о том, что сладкоежек во дворце было достаточно.
— И куда это вы собрались, голубчики? — в полной тишине вдруг раздался скрипучий голос. Соня от неожиданности чуть не выронила подсвечник. — А ну, стоять-бояться!
Горшков во все глаза вглядывался в ряды полок. Край мешковины, лежащий на нижней полке зашевелился, и из-под нее вылезла преогромная крыса, и вразвалочку пошла навстречу Горшкову.
— Мамочки. Это она. — чуть дыша прошептала Соня, пятясь назад.
Крыса, а точнее, крыс спокойненько подошел к бочонку, влез на него, встал, уперев лапы в бока. Крыс был одноглазый, второй глаз закрывала повязка. На нем были надеты трепаные клетчатые брючишки с одной лямкой. Облезлый толстый хвост волочился по полу. Крыс уставился на Горшкова.
— Ну, чего надо, детишки? — голос его был тонким, как будто скрежетали алюминиевой ложкой по тарелке. — Или язычки проглотили, поросятки? Или может, вас куснуть-полоснуть для начала? — и он оскалил свои оранжевые резцы.
— Вы… Ты сам кто такой? — проговорил Горшков, прикрывая сжавшуюся от страха Соню, и просовывая одну руку в карман.
— Ха-ха! Он спрашивает, кто я такой! Ребята, слыхали?! — он обернулся по сторонам, и еще несколько мерзких крысиных голосов отозвались из разных углов. — Хи-хи! Острые блестящие носы показывались из-за досок, шевеля усиками и нюхая воздух.
— Я — Зинни Круть-Перекруть Мокрый Хвост Клетчатый Штан Одноглазый! — гордо сообщил крыс. И я, представь себе, здесь живу! А прозвище мое — Чик-Чик! А знаешь, поросеночек, за что у меня такое прозвище? — и он подобрал под себя лапы, готовясь прыгнуть.
— Нет.
— За то, что бечевки и крышечки я перегрызаю с такой же легкостью, как и твои косточки! — крыс в мгновение ока прыгнул на Горшкова. Тот ожидал этого, и махнув кулаком с зажатой в нем металлической зажигалкой отбросил крыса метра на два назад. Тот вскочил, и ощерив резцы заверещал:
— Ребята, а ну покажем им! — и тонко свистнул.
Горшков толкнул Соню в угол, поднял с земли клепку от бочки — длинную дубовую дощечку, и сунул ей в руки.
— Если нападут — бей!
Крыс, будучи уверен в победе, вразвалочку шел на Горшкова. Соня тихонько всхлипывала в углу. Горшков пригнулся, встал в боксерскую стойку и пальцем нащупал регулятор зажигалки. Еще три здоровенных крысы заходили с боков. Когда крыс оказался вблизи, он направил сопло зажигалки прямо на него, и нажал гашетку. Плотная струя пламени ударила крысу прямо в нос. Это было так неожиданно, что первую секунду он даже не сообразил, что произошло. Зато в следующую он подпрыгнул чуть на не на метр от земли, извиваясь, визжа и вереща от боли. Шмякнувшись об пол, он вертелся на месте, и хлопал себя лапами по морде, пытаясь потушить дымящуюся шерсть, чем причинял себе еще большую боль.
— У-и-и! Больно! Мой нос! Он поджег мой нос! А-а-а!
Запахло горелой шерстью. Крысы замешкались.
— Бежим! — Горшков схватил за руку дрожащую Соню, и ринулся в дверь. Было темно, но глаза его привыкли к полутьме, и он бежал по коридорам не разбирая дороги. Остановившись, они отдышались, снова зажгли свечу, и снова побежали. Казалось, шорох крысиных лап преследовал их.
— Фу-ух! — остановился отдышаться Горшков, когда они пробежав изрядное расстояние, несколько раз круто свернули, и опять оказались в зале со сводчатыми потолками. Зал был похож на все предыдущие.
— Петя, я боюсь! Эти крысы… Они такие огромные.- она прижалась к нему, и готова была вот-вот заплакать.
— Не бойся. Уже все. Они нас не догонят.
— Правда?
— Правда. А если догонят, я им всыплю!
— Ну хорошо… С тобой я не боюсь. — Она помолчала, и добавила. — Петь, знаешь что?
— Что?
— Я… тут подумала… я как дура себя вела. Ты на меня не обижайся. Ну вот такой характер у меня. Ты молодец. Я сначала думала, что ты дурачок и хулиган. Там, в школе… А теперь вижу, что ты… Ты… Ну, в общем, ты хороший. — Соня посмотрела на него и улыбнулась. Он впервые видел ее улыбку. — Мы ведь вернемся?
— Ну ладно, тоже мне… — проворчал Горшков смущенно. — Распустила нюни. Конечно, вернемся. Давай выбираться отсюда.
— А как же пузырек?
— Пузырек... Давай вылезем, ребят позовем. Я его хорошо подпалил. Может, отдаст.
— Но как мы выберемся теперь? Тут все такое... запутанное.
— Может быть есть другой путь… Другой выход из подвала.
Горшков отряхнул брюки, проверил свечи в кармане, и взял зажигалку наизготовку. Вместо деревянной клепки он сунул в руку Соне длинный металлический прут.
— Пошли.
Они ходили из зала а зал, но ничего похожего на выход не было. Залы были одинаковые, и различались только содержимым. В одних громоздились бочки и кадушки, в других лежали кучи пыльных мешков, или стояли пустые тележки. Отчаявшись найти выход, решили идти по собственным следам. Но, каменный пол был гладким и твердым. Горшков остановился, не зная, куда идти дальше.
— Я придумала! Нужно искать капли воска на полу! Они приведут нас в тот зал, с крысами. Я уже готова снова с ними встретиться, лишь бы выбраться.
— А что, и верно… Соображаешь. — проворчал Горшков, и согнувшись в три погибели, разглядывая пол, они двинулись дальше. Сделав несколько поворотов, Горшков начал подозревать, что они ходят по кругу. Он почти отчаялся. Хотелось сесть в угол и заплакать. Но тут его внимание привлек маленький огрызок яблока, лежащий у стены.
— Смотри! Огрызок! — он поднял его и стал разглядывать. Огрызок был не очень свежим, но и не совсем старым.
— Ну и что? — пожала плечами Соня. Просто огрызок яблока.
— Как что? Если есть огрызок, значит есть и яблоко!
— Ну и что, что есть? — повторила Соня. — Это понятно, что любой огрызок когда-то был яблоком.
— А то, что если есть яблоко, значит есть и тот, кто его съел!
— Петя, я боюсь! А если это опять крысы?!
— Нет, крысы так не едят. Это человек. За мной!
И снова согнувшись в три погибели побежали вперед. Но искали уже не капли воска. Находки не заставили себя долго ждать. В следующем помещении обнаружился черенок от груши, и скорлупка ореха. В следующем пахло как-то необычно, не так, как в предыдущем: сыростью и пыльной мешковиной. Следующий зал заканчивался длинным коридором. Соня первой выбежала в коридор, и тут же обернулась, подзывая Горшкова.
— Петя! Смотри!
Горшков внимательно вглядывался в темноту коридора, но ничего не видел.
— Там… Как будто свет блеснул. Там кто-то есть!
— Ничего не вижу. Темно там.
— Точно говорю! Блеснул и погас!
— Пойдем посмотрим.
— Петя, может не надо? Может, не пойдем? А вдруг там что-то страшное? Давай лучше вернемся? Я боюсь… за нас.
— Надо идти. Я впереди, ты за мной.
Взяв в одну руку железный прут, в другую зажигалку, Горшков крадучись двинулся вперед. Вцепившись мертвой хваткой в его рукав, позади семенила Соня. Когда дошли до двери, Горшков вытянул руку со свечой вперед, и поводил ею, освещая пространство, и только тогда вошел. Пахло только что погашенной свечой… и было ясно, что в комнате кто-то был. Горшков остановился, и стал оглядываться вокруг. Все те же деревянные полки, тележка, бочка в углу. На полу возле бочки стоял подсвечник. Горшков сделав знак Соне, на цыпочках пошел к бочке, и поднял с пола подсвечник. Тот был еще теплым. Тогда Горшков набрался храбрости, сделал глубокий вдох, и заглянул в бочку. Из бочки испуганными глазами на него смотрел министр Бука.
XVII
Уа-а-а-а! — Бука сидел на дворцовой кухне и ревел. Его манишка была вся мокрая от слез, он рыдал, и сквозь рыдания слышался жалобный голос:
— Это я… У-у-у... Простите меня-а-а. Бу-у-у-а. Я испугался… Герцогиня...
Ребята сидели вокруг терпеливо ждали, пока Бука поплачет. Наконец, рыдания стихли, и он, всхлипнув напоследок несколько раз, совсем успокоился. Подняв голову, он увидел пристальные взгляды ребят, и понял, что придется все рассказать.
— Это я во всем виноват. — сопя, пробормотал он.
— В чем?
— В том, что король стал таким. Это все я!
— Но как? — изумился Горшков.
— Это я внушил королю, что нужно всем все запретить. И эти колотушки, и прищепки.
— Но зачем?
— Я… я испугался. Я боялся…
— Чего?
Лицо Буки вновь скуксилось, он снова собирался заплакать, на этот раз горько и печально. И заплакал бы, но Саша Синичкина подошла к нему, и заглянув прямо в глаза произнесла мягким голосом:
— Чего вы испугались? Расскажите нам. Мы хотим помочь.
Молчание. Сопение.
— Я хотел стать королем.
— Вы? Вы хотели совершить... этот, как его... Государственный переворот?
— Нет, что вы! — замахал руками Бука. — У нас никто и не знает, что это такое. Просто король однажды оставил мантию и корону в тронном зале, и убежал играть в расшибалочку. А я надел их, и стал ходить перед зеркалом, и стал воображать, что я король.
Бука замолчал, всхлипывая.
— Я завидовал королю. Вы не знаете, но раньше он был совсем другим. Он был самым веселым королем на свете. Такого легкого человека еще поискать. А какие шутки он откалывал в тронном зале... А как играл... А я занимался всеми этими скучнейшими делами: приход-расход, Сто возов пшеницы, сто возов картошки... То починить, это наладить. Все на мне, а когда поиграть и повеселиться?
— И вы решили стать королем?
— Да! Но я тут же сообразил, что короля все знают в лицо, и у меня никогда не получится. Но, зависть брала свое. Я говорил про себя: если у меня нет времени веселиться, то и вы не будете!
— Как это... эгоистично!.. — прошептала Синичкина.
— И я стал внушать королю, что надо запретить всем разговаривать. Я очень старался, придумывал разные небылицы. Король не верил, и все, что мне удалось — это убедить его запретить всем смеяться.
— Запретить смеяться? Но это же невозможно.
— Увы. Как оказалось возможно. Потом король простудился. У него был страшный насморк, он гнусавил. Я сказал, что подданные, которые любят своего короля, должны разделить его участь. Так появились прищепки.
— Да вы просто гений какой-то. — буркнул Ватрушкин. А колотушки?
— Колотушки король придумал сам. Вспомнил какую-то старую обиду, и решил всем отомстить.
— Какую обиду? — спросила Саша Синичкина.
— Этого я не знаю. Даже сам король вряд ли помнит, какую. Зато опасность для меня миновала. Все стали думать только об этих прищепках, колотушках, о том, что нужно вовремя стукнуть себя, и про леденцы совсем забыли.
— Но как вы объяснили это королю? Остальным министрам?
— К тому времени часть министров уже сидела в тюрьме за невыполнение королевских указов, часть разбежалась. Остальные меня боялись, потому, что думали, что я с помощью Герцогини заколдовал короля, и теперь могу внушить ему что угодно. А когда появились прищепки, то и вовсе перестали общаться между собой. А у Герцогини мы и не были никогда, но это вы и так знаете.
— Вот это да! — присвистнул Пляскин. А Бука вошел во вкус, рассказывая о своих художествах, и даже как-то приосанился, чувствуя себя великим государственным мыслителем.
— Я стал главным лицом в королевстве. Я мог придумать любой указ, и король подписал бы его. Но тут мне самому стало страшно. Улицы опустели, и в государстве стало совсем грустно. Все перестали играть, и работать, начался бедлам, потому, что с прищепками на носу и разговаривать-то трудно... Гномы разбежались, не желая носить прищепки, садовники, повара сбежали, готовить вкусные блюда стало некому. Мы быстро съели все запасы, некому было привозить свежую провизию ко двору. В общем, все пошло кувырком, и я не знал, что делать. И короля как подменили: он стал всех подозревать, стал глупым и раздражительным. Впрочем, я его понимаю: будешь тут раздражительным: утром подают подгорелую кашу, от которой болит живот, после завтрака министры делают доклад, и гнусавят, с прищепками на носах, и беспрестанно смотрят на часы, чтобы не прозевать колотушки. А на обед — сырая репка, или недоваренная картошка.
— Но почему вы сбежали? — спросила Соня.
— Я знал, что во дворец мне все равно не попасть. Вы оказались упрямее, чем я думал. Вначале я рассчитывал, что вы испугаетесь, и не станете вмешиваться в наши дела. И уж точно не думал, что вы доберетесь до дворца. Ведь Хрустальные Горы еще никому не удавалось преодолеть. Мы знали, что там тоже живут гномы, но путь туда занимал два года: идти нужно было горными тропами. К тому же, Герцогиня — могущественная волшебница. Я боялся, что она разоблачит меня, и вы все узнаете.
— Герцогине нет дела до ваших слабостей. Ее интересует только одно: сумеете ли вы остаться собой. — тихо проговорила Соня.
— А куда же вы поехали с делегацией, если не к Герцогине?
— Покатались по предгорьям. У нас много красивых мест. Остальные получили дорогие подарки в обмен на молчание. Но что же теперь делать? — Бука закрыл лицо руками. — Я не знаю, как теперь помочь королю. Я знал, что показываться ему на глаза нельзя, и спрятался в подвале…
— Разве это выход — прятаться от проблем? Если заварили кашу — надо расхлебывать. — заметила Поросенкова. — Это у нас есть пословица такая — про кашу. Это значит — если вы натворили всяких глупостей, то нужно исправить их.
— Я хотел. Тем более, что многие думали, что я хороший. а во всем виноват только король.
При упоминании каши все оживились, особенно Хомяков.
— Я тут сильно извиняюсь, господа хорошенькие. — скрипучий голос раздался из угла, так неожиданно, что Горшков чуть не подскочил на месте. В углу, возле плиты стоял крыс. Его клетчатые брючки были прожжены в нескольких местах, на носу и ушах виднелось несколько свежих ожогов и проплешин. Сам он имел вид смущенный и потрепанный.
— Опять он. — проворчал Горшков, и схватил кочергу.
— Но-но! Полегче, уважаемый! Я безоружен! — он смущенно потирал обожженный нос. — Сдаюсь!
Бука при виде крыса испуганно съежился. Видно было, что и он не избежал встречи.
— Ничего себе, отделал ты его. Вон, нос весь обжег, уши. Мне его жалко — прошептала Соня Горшкову.
— В общем, извиняйте. — смущенно проговорил крыс. — Времена нынче голодные, а тут, смотрю, пузырек стоит. Ну, подумал, пригодится. Только пробку не открыть, плотная.
— Да уж, если бы открыли... — проворчал Сережа.
В общем, господа хорошенькие, вы мне нос спалили, так уж подлечите пожалуйста, а то совсем худо. — плаксиво сообщил крыс. — В нашем, крысином деле без носа никуда.
— Пузырек верни.
— Пинни! Верни пузырь! — и он сморщился от боли. Другой крыс смущенно подошел к Горшкову, и протянул пузырек.
Бука встал на табуретку, залез в кухонный шкаф, достал аптечку. Саша Синичкина стала смазывать ожоги крыса пахучей мазью. Уши пришлось перевязать. Соорудили специальную, круглую повязку, и водрузили ее на нос. Крысу было больно, неудобно, но он мужественно терпел.
Когда повязка была готова, крыс, подошел к Горшкову, протянул лапку.
— Мир?
— Мир!
— Парень этот — он кивнул в сторону кухни — Бука, он в общем, хороший, совесть есть. Вы уж не ругайте его сильно.
— Не будем. — улыбнулся Горшков.
— Так, ребзя, времени мало. Бука, надо взять себя в руки и действовать. Это смеятельный эликсир, нам его Герцогиня дала. Тот, кто выпьет, научится вновь смеяться. Это все, что у нас есть.
Бука осторожно взял пузырек, и посмотрел на свет.
— Такого маленького пузырька не хват даже на десяток гномов. А только в Гнусабле проживают триста две тысячи...
— Нужно рассмешить короля! Может тогда он одумается.
— Рассмешить... Сколько у нас времени? Час! — Бука! Скорее!
— Кажется у меня есть мысль! Мы попробуем заставить короля выпить эликсир. Слушайте внимательно. Идея такая...
XVIII
Бука заметно повеселел, и был полон решимости найти короля. Все вышли во двор, и встав под окнами королевской спальни хором закричали:
— Ваше Величество!
В окне показалось сердитое лицо короля.
— Ваше величество, пожалуйста, выходите во двор. Очень важное дело, государственное!
Лицо короля скрылось, в окне мелькнули надеваемые штаны.
— Как вы вообще додумались запретить смех?
— Мне так стыдно это вспоминать... Обида. — рассказывал Бука, пока все шли на игровую площадку. — От Курицалапа я узнал, что в детстве у короля был воспитатель-гувернер. Он был очень строг. Как-то раз король, будучи маленьким, громко засмеялся за столом. Воспитатель в наказание запретил королю смеяться на целый месяц. Я выбрал подходящий момент, и напомнил королю эту обиду. Король сказал: раз мне запретили смеяться, я теперь король, и тоже запрещу! И запретил.
— Но ведь это было так давно! — возмутилась Синичкина.
— Королевские обиды не имеют срока давности — улыбнулся Бука. Идите на площадку, а мне нужно кое-что приготовить.
— А не сбежите? — нахмурился Горшков. Бука посмотрел на него с мягкой улыбкой, и Горшков понял, что теперь они — одна команда. — Я через минутку!
Король поджидал всех на площадке. Одет он был как попало, парик был растрепан, а туфли на босу ногу.
— А, это снова вы! Так называемые послы! Сами пожаловали. Стража! Капрал Толстопуз! Схватить! В тюрьму!
— Ваше Величество! — Горшков сделал страшное лицо. — Мы спешили сюда, чтобы сообщить вам... В Цветных Коро… то есть, в Гнусавии и Угрюмии — эпидемия! Страшная болезнь! Тот, кто заразится ею, обливается соплями, крякает как утка, покрывается зелеными пятнами и бородавками!
— Что? Эпидемия? — Король побледнел. — Нет, только этого еще не хватало! Доктор! Королевский доктор! — заверещал он. — Доктора сюда! Король болен!
— Осмелюсь напомнить, Ваше Величество, что королевский доктор давно сбежал. — выглянула из-за Горшкова Саша Синичкина.
— Но что же делать?! Я не хочу зеленые пятна и крякать как утка!
— Нужно выпить этот эликсир, ваше Величество!
— Эликсир?! Какой эликсир? Дайте его сюда! Давайте сюда все снадобья! Я все выпью, все съем! — вопил король.
Горшков протянул бутылочку с эликсиром королю. Король вынул пробку, и разом проглотил содержимое.
— Один, два, три, четыре, пять… — считал про себя Горшков. — Где же Бука?
— Нужно срочно насмешить короля! Иначе не подействует! — прошептала Саша Синичкина Горшкову. — Петя, придумай что-нибудь!
Горшков лихорадочно перебирал в уме все проказы и шутки. В школе ему ничего не стоило выкинуть какой-нибудь номер, от которого все покатывались со смеху. Но рассмешить короля… И Бука все не появлялся.
Король стоял с бутылочкой в руках, крутил головой, и как будто прислушивался, какое действие оказывает на него эликсир.
— Восемь, девять, десять…
— А-а-апчхи! — король громогласно чихнул. А-а-апчхи! Не подействовало! Я заразился! А-а-апчхи!
Бука наконец, выбежал, в руках у него был стул, на котором стояло блюдце с мукой. Под мышкой у него было зеркало. Сунув зеркало в руки Горшкову, он подбежал к королю.
— Ваше Величество, еще пилюля! Ее нужно срочно съесть!
— Давайте же ее сюда! А-а-апчхи!
— К ней нельзя прикасаться руками! Иначе не подействует. — с этими словами Бука поставил стул на землю, и высыпал несколько сушек в блюдце с мукой.
Король смотрел на сушки, потом подбоченился, упер руки в бока, и сунул нос в блюдце, пытаясь поймать сушку зубами.
— А-а-а- а-пчхи! — чих был такой громогласный, что Бука едва устоял на ногах. Облако муки поднялось такое, будто выстрелили из большой мучной пушки. Король поднял лицо с выпученными глазами, нос и щеки его были измазаны. Он лихорадочно жевал сушку. Вид у него был настолько комичный, что нельзя было удержаться от смеха.
— Что это? Да я вас! Ах вы!...
— Бука поднес зеркало к лицу короля. Тот сперва сделал сердитое лицо, даже нахмурился.
— Ап- ч- ха! Ха-ха-ха! Это я? У-ха-ха-ха, ну и умора! Ха-ха! Вот это… А-а-апчхи! Апч-ха-ха-ха! Кто это придумал? Ха-ха-ха! Апч!..
Король глядел на себя в зеркало и хохотал. Ребята глядя на это тоже покатывались со смеху Девчонки хихикали, Хомяков ревел, держась за бока, Бука смущенно улыбался.
Король отнял у Буки зеркало, уставился в него, и смеялся так, что слезы текли по его запачканному мукой лицу. Это придавало ему еще более комичный вид. Было видно, что короля давно так ничего не веселило. На секунду перестав, он обвел взглядом всю компанию, и… залился смехом снова. Он показывал пальцем на свое изображение в зеркале и хохотал до упаду:
— Нет вы это видели? А-а-апчхи! Вот так умора! Ха-ха-ха! Ай да Бука! Ну надо же, эпидемия! Эпидемия смеха! Смеются все! Ха-ха-ха!
Наконец, смех прекратился, король отложил зеркало, и вытащив из рукава кружевной платочек, вытирал слезы.
— Ох, ну и потеха. Давно я так не смеялся! То есть... — Лицо его вдруг стало серьезным. — Я вообще так никогда не смеялся. Неужели я мог лишить моих подданных такой прекрасной вещи как смех? Неужели я это сделал? — он обвел глазами ребят.
— Да, ваше Величество. — пробасил Хомяков. Как видите, не слишком умный поступок.
— Но что же делать? — лицо его, испачканное мукой приняло озадаченное выражение — Так не может дальше продолжаться! Без смеха совершенно невозможно! Ведь это очевидно?!
— Отменить указ? — осторожно прошептала Лейнеккер.
— Хм… А ведь действительно! Ха-ха-ха! Отменить указ! Я старый осел, запретил всем смеяться! А без смеха невозможно жить на свете! Да! Все просто — отменить указ! — заревел он — Всем смеяться! А-а-апчхи! Круглосуточно смеяться! Ха-ха-ха!.. По поводу и без повода… Объявить по всему королевству эпидемию смеха! Так, а что это я... — Король напустил на себя грозный вид. — Министр Бука, почему вы без прищепки? — лицо короля по-прежнему было в муке, и его строгость была такой забавной, что вызвала новый взрыв смеха.
— Эмм.. Я… потерял ее, Ваше Величество. — чуть не прыская со смеху произнес Бука.
— Потерял? Глупый чурбан! Дырявая голова! Ха-ха-ха! Забывчивый тюлень! Ха-ха-ха! Безмозглый бегемот! А-а-апчхи!.. то есть… Ха-ха-ха! Потерял государственную собственность! Ну и ну! У вас, господин министр, полчаса на то, чтобы найти ее! Иначе отправитесь в тюрьму! Полчаса! А-а-апчхи! — и король не переставая глядеться в зеркало, скрылся во дворце.
— Урраа! Победа! Указ отменен!
— Да, но у нас мало времени. — зашептал Бука. — Нужно срочно придумать, что делать с прищепками. Король научился смеяться, если он увидит кого-то с прищепкой на носу, он будет хохотать до упаду. Тогда носить нам эти прищепки до конца дней.
— Чего тут думать? — раздался знакомый скрипучий голос. Все обернулись, и увидели крыса. Крыс сидел на крылечке, и крутил в воздухе кончиком хвоста Было видно, что он совсем недавно плотно подкрепился. — Король — азартный человек, а вы научились играть.
— Что вы имеете в виду?
— Заключите с ним пари! Сыграйте, но непросто, а на что-нибудь! В картишки, в кости... — он хитро улыбнулся.
— Да, Бука! Придумайте игру, мы должны выиграть! — наперебой закричали ребята.
— Все не так просто! У короля — пятый, то есть, высший игровой разряд! Только у трех человек в государстве: у Верховного Игромейстера, его заместителя, и у короля! Нам не выиграть ни в одну известную игру Королевства!
— Может, попросить этого... Игромейстера? — осторожно предложил Великанов.
— Сидит в тюрьме вместе с заместителем.
— Может, подбросить монетку? — предложила Дубовицкая.
— Рискованно. — заметил Великанов. Шансы пятьдесят на пятьдесят. Выпадет не та сторона — все пропало.
— Пойдемте в тронный зал? — предложил Горшков. Я там рогатку оставил. Если что, хоть отстреливаться будем.
— Да, пойдемте! Мне там и думается лучше. — согласился Бука, и все двинулись туда.
Тронный зал казался непривычно большим. Он был по-прежнему пуст, только мухи бились в пыльные стекла. У знакомого камина копошился темный комочек. Все подошли ближе, и увидели, что это был... котенок.
— Это наш котенок! Но как он пролез сюда...
Тот, казалось, не замечая никого, играл со спичечным коробком.
— Так, погодите! Я знаю! — воскликнула Соня Лейнеккер! — Я знаю одну игру, то есть, одно пари!
— Рассказывай!
— Коробок!
XIX
Король, уже умытый и причесанный, тем временем вышел на крыльцо, и с важным видом прохаживался, поглядывая на компанию.
— Министр Бука! Вы нашли свою прищепку? Моя стража наготове... ну, то есть, скоро будет, и просто жаждет отвести вас в тюрьму! Ха-ха-ха! В тюрьму! Отвести! Ха-ха-ха! Или отнести! Или принести сюда тюрьму! Ха-ха-ха! В общем, как вам больше нравится.
— Мы нашли ее, Ваше величество! Вот она. — Саша Синичкина показала прищепку.
— Тогда почему вы ее не надеваете? Размерчик не ваш? — и он снова залился смехом, радуясь удачной шутке.
— Эти дети, Ваше Величество, предлагают интересную игру. Пари! Если вы выиграете, то я надеваю прищепку. А если проиграете, то вы надеваете прищепку на свой нос!
— Что? Игра? Какая еще игра? Я король, и не играю в игры! Тоже мне, глупости — он нахмурился и замолчал. — А впрочем… это может быть интересно! Надеюсь, это что-то не совсем простое, не забывайте, что у меня высший разряд. Давайте сюда вашу игру!
Бука сделал шаг назад, и сделал пригласительный жест. Соня вышла вперед, и показала коробок.
— Это — обычный спичечный коробок, только маленький. Он из картона. Вот, пожалуйста, взгляните, Ваше Величество. Просто картонный прямоугольник. Без всякого подвоха.
Король надел на нос золотое пенсне, и стал разглядывать коробок.
— Да, обычный картон. Самый обыкновенный. Так, и что же? Его тоже нужно съесть? Ха-ха-ха! Я понял! Мука! Несите муку!
— Не совсем. Я надену его вам на нос, а снять нужно без помощи рук.
— На нос? Нет ничего проще! По рукам! То есть — но носам! Ха-ха-ха!
— Начали! — и Соня быстрым движением нацепила на нос королю коробок.
Король начал шевелить всеми частями лица. Коробк даже не пошевелился. Затем он подключил губы и щеки, попеременно надувая их. Зашелестели первые смешки, девчонки прыскали в ладошки. Видя, что коробок и не думает слезать с носа, он стал корчиться, как будто проглотил касторки пополам с горькой микстурой. Потом, кривить лицо, как будто съел половину самого кислого в мире лимона. Тут уже и Бука не выдержал, и начал покатываться со смеху. Король сменил тактику, и начал корчить страшные рожи, потом, поняв, что и это не действует, стал быстро-быстро открывать рот и хлопать глазами, как будто через него пропускали электрический ток. Ребята смеялись до слез, видя как король старается, но коробок сидел на носу, как приклеенный. Наконец, Бука догадался сунуть под нос королю зеркало, и тот захохотал пуще прежнего:
— Ах вы, пройдохи! Ах-ха-ха! Ну и рожа! У-ха-ха! Ну, насмешили, надо же! Ха-ха-ха-ха! А ведь обычный коробок!. Сегодня же составить указ, чтобы на всех площадях играли в коробок! Ну и умора! Ха-ха-ха! — он отложил зеркало, и стал с важным видом прохаживаться взад-вперед. — Итак, указ! Объявить «Коробок» государственной забавой и внести в Игровой реестр. Это первое. Второе...
— Ваше величество, вы проиграли. — елейным голоском произнес Бука — указывая на коробок, который все еще красовался на королевском носу.
— Да? Ах, да, действительно. Ладно-ладно! Так и быть. Напомните, о чем мы договорились?
— Вы должны надеть на нос прищепку. — подсказала Поросенкова.
— Правда? Хм… Ну ладно. Королевское слово тверже камня. Давайте сюда свою прищепку. Постойте! Я не могу носить прищепку все время, я же король!
— Всего минуточку, Ваше величество! Всего минуточку. — голос Буки был сладеньким, как мед.
— Хорошо, давайте ее сюда.
— Позвольте мне вам помочь. — Бука церемонно подошел к королю, держа прищепку на вытянутых руках. — Закройте глаза, Ваше величество.
Бука прицелился, и наложил прищепку на королевский нос. После чего быстро вставил ключик, и дважды повернул. Замочек едва слышно защелкнулся, Бука отскочил в сторону, король открыл глаза.
— Раз, два, три, четыре, пять… — стал считать про себя Горшков. Все замерли, напряженно вглядываясь в лицо короля. — Шесть, семь, восемь, девять, десять!
— Ну довольдо! Эта пдищепка — ужжасдо деудобдная вещь! — сердито проворчал король, и попытался снять прищепку. Но она держалась, как приклеенная.
— Работа гномов — подмигнул Бука Горшкову.
— Пдоклятая пдищепка! Оббадщики! — Король схватился обеими руками за прищепку, стал тянуть, но она держалась крепко. На глазах его показались слезы.
— Еще немного, ваше Величество. — подошла к нему Соня Лейнеккер. — Ваши подданные носят ее целый день.
— Сдибите с бедя небедледдо! А-а-а! Ода заколдовада! Избеда! Стдажа! Сюда! Кородь закоддован!
Но тут король сообразил, что все же не стоит появляться перед стражей в таком виде.
— Кто пдидумал эти пдищепки? Какой идиот?
— Это вы придумали, Ваше величество. — усмехнулся Великанов. — Вашим собственным указом.
— Указоб? Аддудидовать указ! Глашатаи! Срочдо объявить всеб! Указ аддудидуется!
— Адду... что? Ваше Величество, мы вас не понимаем!
— Вы что, де подимаете сдово «аддудидовать»? Это здачит... Диквидидовать! Это здачит...! Упдадздить все пдищепки!
— Ваше Величество, вы хотели сказать, «отменить»?
— Да! — ревел король. — Отбедить! Бидистр Бука! Отбедить указ боим особым дасподяжением!
— Необходимо письменное...
— Никаких письбеддых! Пдямо сейчас!
— Ваше величество, прищепка волшебная. — подошел к королю Горшков. Пока все не услышат, что указ отменен, вы не сможете ее снять.
— Что?! Волшебдая? Все сюда! Скорее! Объявить во все концы, что указ аддуди... то есть, отбедяется! Выбдасывайте их, сжигайте в печках, что хотите делайте, только сдимите! — нос короля уже заметно покраснел. — Да какой же чурбан эти пдищепки пдидумал. А если кто-дибудь бедя увидит? — чуть не плача причитал он, обматывая нос платком и убегая во дворец.
Бука побежал снаряжать глашатаев на городские площади. Когда те услышали, что указ отменен, они сперва не поверили, Но потом, увидев, что перед ними премьер-министр, сорвали прищепки со своих носов, растоптали, и побежали седлать лошадей. Через пять минут на разных концах города Гнусабля — столицы государства Гнусавия ревели трубы глашатаев, и раздавались зычные голоса:
— Указ отменяется Прищепки долой! Урра!
Захлопали ставни, забегали сотни ног, повсюду кричали «ура», «да здравствует король-освободитель носов!» Кто-то тонким голоском верещал: «Фейерверк! Дайте залп!». Началось всеобщее оживление.
Встретились в дворцовом парке. Бука прибежал, запыхавшийся, и стал поздравлять Горшкова и ребят.
— Друзья, времени все меньше. Скоро вечер. — И тут же, будто в подтверждение его слов зазвонили часы на городской башне. Бука замолчал, опустив голову. В этот самый момент каждый житель Герцогства Полбустук должен был стукнуть себя по лбу. Бука молчал, будто желал взять себе всю боль своих подданных.
— Я не знаю, кто обидел короля. Почему он заставил всех бить себя по лбу. И никто не знает.
— Может быть это нам поможет? — Горшков показал серебряный свисток. — Белка-Толстуха? Может она что-то знает?
— Мы должны попытаться.
Горшков сунул в рот свисток, и подул в него. Раздался тоненький звон. В ветвях зашуршало, и Белка-Толстуха спрыгнула с ветки.
— Госпожа Толстуха!
— Летучий отряд докладывает, что капрал Толстопуз и рота солдат в получасе езды от дворца. Вам нужно торопиться.
— Госпожа Толстуха, король придумал колотушки неспроста. Кто-то обидел его. Нам нужно узнать причину, разгадать эту загадку. У нас мало времени! Ваши подданные слышали и видели все, что происходило во дворце и в его окрестностях. Что случилось с королем?
— Я не хотела вмешиваться в дела людей. Люди сами создают себе трудности. Но почему король обиделся на беличий народ, — вот это мне и самой хотелось бы узнать. Мы и люди всегда были дружны, и не доставляли неудобств друг другу.
— Дайте подумать.
— Времени очень мало, госпожа Толстуха!
— Плим! — наконец, позвала белка. Плим спрыгнула с дерева, почтительно склонилась перед Толстухой. Толстуха подошла к ней, и быстро зашептала что-то на ушко. Плим внимательно выслушала, и исчезла в ветвях.
Повисло долгое томительное ожидание. Наконец, со стороны опушки показались несколько белок. Две белки в белых передничках шли по земле, и катили перед собой искусно сделанную колясочку. Несомненно, искусная работа принадлежала гномам. В колясочке сидела белка, такая старая, что невозможно было сказать, сколько ей лет. На белке был белый чепец, завернута она была в клетчатый плед, тонкие сухие лапки сложены поверх. Глаза ее были прикрыты, она дремала. Белки катили коляску с чрезвычайной осторожностью. Подкатив коляску к Толстухе, он поклонились ей.
— Это Бабушка Кляк. Она очень стара, и помнит короля еще маленьким. — Толстуха склонилась над бабушкой, и зашептала ей в ушко. Старушка приоткрыла глаза, выслушала Толстуху, и заговорила тонким скрипучим голоском.
— Я помню эту историю. Я стара, но память еще не покинула меня. Когда я была маленькой, мы с моей лучшей подружками любили играть в дворцовом парке. — старушка говорила ужасно медленно, как будто вспоминая слова. Бука дрожал от нетерпения. — Особенно нам нравилось смотреть на прогулки короля. Роскошно одетые вельможи сопровождали короля, устраивали игры, пикники. А каким вкусными орехами они угощали нас…
— Бабушка Кляк, Король Гнампердабль… Вы помните его?
— Ах да… Гнампердабль. О чем я говорила? Прогулки... Мы любили играть. Как-то раз, на прогулке, моя подружка запустила шишкой, и попала королю прямо в лоб. Все засмеялись, а король заплакал…
— Шишка. Король получил шишкой в лоб! Так вот откуда колотушки! — прошептал Бука. — Спасибо вам, бабушка Кляк!
— Я надеюсь, Его Величество здоров? — прошамкала старушка.
— Э-э-м… В общем, Король… — замялся Бука, но Толстуха перебила его.
— Король здоров, и чувствует себя хорошо. — она повернулась к ребятам — Не будем расстраивать бабушку. — прошептала она.
— Хорошо. Тогда я спокойна. И могу вздремнуть. Да, король больше всего на свете любил игры. Хороший мальчик, славный мальчик. — и она опять закрыла глаза. Белки подхватили колясочку, и аккуратно покатили ее обратно.
— Разгадка оказалась так близко. — Толстуха улыбнулась. Вы снова научили короля смеяться, а значит, есть надежда.
— Спасибо, госпожа Толстуха! Бежим во дворец!
XX
Король встретил всю компанию на крыльце, и даже, проявив некоторое нетерпение, побежал навстречу.
— Ах, это вы? Ну, наконец-то! Только что гонцы сообщили мне, что последний житель Королевства Гнусавия снял прищепку! Я провел с прищепкой на носу целых полчаса! Это были самые ужасные полчаса в моей жизни! А теперь я собираюсь издать новый указ! Указ запрещающий заколдовывать короля! Ха-ха-ха! Как вам идея? Но вообще, мне надоели указы. Я хочу еще во что-нибудь поиграть! — и король в нетерпении потирал руки.
— Осмелюсь напомнить, ваше Величество, что когда-то, когда вы были чуточку добрее, чем сейчас, мне случалось заменять придворного Игромейстера! И знал все игры!
— Так давайте сыграем! Я готов!
— Видите ли, Ваше Величество… Мы сейчас... ммм... очень спешим! Нам нужно кое-кому помочь. — загадочно произнесла Соня Лейнеккер.
Лицо короля изменилось, он нахмурился, кулачки сжались. Он, пыхтя от возмущения начал ходить взад и вперед.
— Что? Вы отказываете королю! Я… я вам приказываю! Я, Гнампердабль Запрещамбель… то есть, Дубомяжский! Повелеваю! Поиграть! Немедля поиграть со мной!
— Видите ли, ваше Величество, по приказу играть нельзя. Только по желанию. — заметила Синичкина.
— Как, это правда? Ну тогда… Я вас прошу. Я очень вас прошу. Поиграйте со мной, пожалуйста. Я так давно ни с кем не играл… Я… я совсем-совсем давно ни с кем так еще не играл… — и король улыбнулся искренней и теплой улыбкой.
— Господин премьер-министр, его Величество желает поиграть — важно произнес Горшков.
— С удовольствием! У меня есть в запасе прекрасная игра! «Бегемоты в гнездах». Вперед!
Король играл с таким наслаждением, будто хотел забыть обо всем на свете: о прищепках, колотушках, и запретах, о том, что он — царствующий монарх Трех государств. Он бегал, смешно вихляя задом, спотыкался и падал, кричал, пел, махал руками, спорил о правилах. Парик сбился на бок, на мантию налипли шишки репейника, а корона и вовсе была забыта и лежала на скамеечке. Наконец, совсем запыхавшись, он упал на скамейку, и смешно разбросал руки в стороны.
— Уф! Какой же я все-таки осел! На свете столько интересного, а я издавал какие-то глупые указы, и всем все запрещал! Прямо готов… вот прямо взять, и себя по лбу стукнуть за это!
Все замерли, затаив дыхание.
— Как вы сказали, Ваше Величество? Стукнуть по лбу? А вот это мы сейчас устроим! — Бука подскочил к королю, и вынул из-за пояса колотушку.
Король вскочил, и нахохлился.
— Но... это я, так сказать, пошутил, не буквально! Как это называется? Фи-гу-рально! Ха-ха-ха! Но хорошо, королевское слово — закон! Вот смотрите, я стукаю себя по лбу! — и шлепнул себя по лбу ладошкой.
— Ваше Величество, пожалуйста, вот этой штуковиной. Прошу вас.
Увидев колотушку, король изменился в лице. Он долго не решался взять ее, наконец протянул руку. Взяв ее, почувствовав ее тяжесть, он вспомнил, что сам никогда не испытывал того, что каждый час испытывали его подданные. И понял, что ему предстоит. Он вопросительно посмотрел на Буку, потом на ребят. Внезапно, его осенила какая-то мысль. Он протягивал колотушку каждому, только бы не делать этого самому, смотрел просящим взглядом. Но никто из ребят не взял ее. Король все понял: пройти через это испытание нужно самому. Бука ободряюще кивнул. Король зажмурился, медленно отвел руку с колотушкой, и с силой стукнул себя по лбу.
Думм! — звук был такой, будто ударили чем-то мягким в большой колокол. Колотушка сломалась, золотое яблоко отломилось от ручки, и покатилось по земле. Король открыл глаза. В них показались слезы.
— Это больно. — прошептал он. Ребята напряженно смотрели, как по щекам короля катятся слезы. Король всхлипнул и слезы градом покатились из глаз. Он плакал долго, так, что пришлось его усадить на скамеечку, и отгонять от него мух, пока он всхлипывал и подвывал. Наконец, он успокоился, поднял голову, и достал кружевной платочек. На лбу сияла свежая шишка, красноречиво свидетельствующая о том, что стукнуто было на совесть.
— Нет, это не просто больно, но и обидно. — тихо произнес король. Это мог придумать только самый глупый на свете глупец.
— А ведь это придумали вы.
— И мои подданные… Они делали это каждый день, каждый час. Как же я перед ними виноват… Так значит… Больше никто не будет бить себя в лоб колотушкой! Носить прищепки! Это говорю я, Король Гнампердабль Дубомяжский... Веселый! Вот! Отныне меня именовать только так! Это был последний удар колотушкой во всех Трех Королевствах! — Король вскочил на скамейку, намереваясь произнести пламенную речь, но только махал руками выкрикивал: — Глашатаи! Упразднить! Объявить во все концы! Больше никаких! Я всем покажу, какой я добрый!.. Пир горой! Угощения! Праздник!
Смущенный Бука подошел к ребятам.
— Спасибо, друзья! Вы оказали неоценимую услугу Трем Королевствам! Я приглашаю вас во дворец! Сегодня будет пир, который войдет в историю Цветных Государств!
Горшков что-то мучительно вспоминал. И тут его осенило:
— Последний удар колотушки! Это был удар короля! Бежим скорее!
— Куда?
— Герцогиня! С последним ударом колотушки мы должны вернуться домой! Скорее к камину!
— Но как же пир? Подарки? Угощения?
— В следующий раз!
Крыс не спеша отделился от стены, подошел к Горшкову и цыкнул зубом.
— Передавайте Рыжему привет.
— Рыжему? Вы знаете Афанасия Ивановича?
— Не знаю, какой он там Ананасий, но его здесь каждая собака знает. Главнокомандующий Дворцовой Котогвардии, Главкот Трех Королевств. Гоняет нас тут — ух! Только пятки сверкают. — в голосе Крыса звучало уважение.
— Пора!
— Бежим!
Через минуту все стояли у черного зева камина. Никто не решался лезть первым. Горшков выступил вперед.
— Пустите-ка. — он вытащил из кармана рогатку, заложил шар, прицелился, и пустил шар в бархатную глубину. Раздался знакомый «фуп», как будто шар попал в подушку, и все облегченно вздохнули.
— Не забудьте о тех, кто сидит в тюрьме. Первым делом освободите их.
— Обязательно.
— Девчонки вперед! Скорее! — скомандовал Горшков. Шушкина, Поросенкова, Дубовицкая, взявшись за руки, полезли через решетку и скрылись в глубине камина. Соня Лейнеккер грустно посмотрела на Буку, Послала ему воздушный поцелуй, и исчезла в камине. Саша Синичкина, расчувствовалась, и чмокнула его в щечку.
— Бука! Вы хороший. Прощайте.
Антонов и Пляскин проскочили быстро, предвкушая, как расскажут во дворе о своих приключениях. Хомяков пробасил «до свидания», и протиснулся в камин. Горшков остался один. Бука стоял один в пустом зале, и вытирал слезы платочком.
— Прощайте господин министр. Позаботьтесь о них. Верните старые добрые времена Цветным Королевствам.
— Спасибо. Счастливого пути! Нам будет вас не хватать.
Горшков сунул котенка за пазуху, придерживая его одной рукой, протянул другую вперед. Через миг она уткнулась в мягкую пыльную вату, Петя шагнул вперед, споткнулся, и через секунду вывалился из камина в зал усадьбы. Там ребята обступили кресло. На кресле сидела испуганная Светлана Евгеньевна. На лбу у нее сияла свежая шишка, а Саша Синичкина прикладывала к ней платок, смоченный холодной водой.
— Вы вышли... За Хомяковым. Я искала вас… И заглянула в камин. — растерянно лепетала Светлана Евгеньевна. — А оттуда как вылетит… И прямо в лоб!. А потом вы все появились. Откуда вы взялись? Я отвернулась, буквально на минуту, и вы появились...
— На минуту? Нас не было всего минуту?
— Такое бывает в этой усадьбе — проворковал вдруг возникший ниоткуда Афанасий Иванович. Из каминов выскакивают вещи, люди идут в комнату, попадают в другую… Чудеса, да и только. — и он улыбнулся своей загадочной улыбкой. — Кстати, наш новый друг, кажется, освоился, и по-моему, желает остаться. Как вы смотрите на то, чтобы наш пушистый друг обрел новый дом? Котенок сидел на руках у Горшкова, и мурлыкал.
— Я его хотела к себе взять. — сказала Саша Синичкина.
— И я! Я тоже хотела.
— И я хотел...
— Ребзя, а по-моему, отличная идея! Ему здесь нравится. А мы будем все вместе приезжать. А? — предложил Горшков.
— Ладно, пусть остается.
Котенок всем своим видом выражал совершенное согласие.
XXI
Обратно ехали молча. Ребята, будто оглушенные, молчали, думая каждый о своем. Горшков подсел к Светлане Евгеньевне.
— Светлана Евгеньевна, а давайте вы мне скажете тайну, а я вам скажу?
— Какую тайну?
— Как вам удается угадывать, когда звонок прозвенит?
— А ты никому не скажешь?
— Зуб даю.
— Раньше в школах звонили колокольчиком. А теперь звонок включает человек. Включает на пульте. И он звонит в колонках. Так?
— Так. Это охранник, Иван Семеныч включает, я сто раз видел.
— Вот когда он нажимает кнопочку на пульте, в колонках чуть слышно щелкает. И раз-два-три — звенит звонок. — Светлана Евгеньевна улыбнулась. — Теперь твоя очередь.
— Это я вам смс-ки присылал. Я больше не буду. Отцу не говорите.
— Хорошо. А четверку по русскому ты сам заработаешь.
— Ладно.
Горшков был ошарашен. Оказывается, ничего волшебного в суперспособности Светланы Евгеньевны не было. Обычная наблюдательность. Он задумался: а может быть, и никакого волшебного эликсира не было? И колотушка была самая обычная… С этими мыслями Горшков вернулся домой уже затемно. Мама хлопотала на кухне, отец пил чай, просматривая газету.
— Как прошла экскурсия? — спросил он, глядя поверх очков. — Говорят, этот Полей-Цветочкин — интересный персонаж. Какой-то говорящий кот…
— Ну что ты его расспрашиваешь? Не видишь — устал парень. — засмеялась мама. — Мой руки, и за стол.
— Мам, я спать пойду. Устал очень.
Мама и отец загадочно переглянулись, но ничего не сказали. Горшков поплелся умываться. В своей комнате, открыв свой потайной ящик, он стал выгружать из многочисленных карманов вещи: зажигалку, рогатку, шарики к ней, перочинный ножик. В глубине кармана что-то блеснуло. Он запустил руку, и выудил маленький серебряный свисток на тонкой цепочке. Тончайшая работа без всякого сомнения, принадлежала гномам.
— Интересно, поверит ли кто-нибудь, если я расскажу ребятам в школе? — подумал Петя, засыпая крепким сном.
Конец
День Рожденья - Запрещамбель!
© Copyright: Никита Владимирович Смирнов, 2017
Свидетельство о публикации №217082401841
Свидетельство о публикации №217082401841
Рецензии