Лесиха

«Не  то,  что  мните  вы,  природа
Не  слепок,  не  бездушный  лик—
-в  ней  есть  душа,  в ней  есть  свобода,
В  ней  есть  любовь,  в  ней  есть  язык!»
Фёдор  Тютчев
Л Е С И Х А
ПРИХОДЬКО  (НАУМОВА)     ТАМАРА
Фантастическая  повесть.
  Глава 1.
  Дикий, дремучий,    угрюмый,  мрачный,  заросший  лес  обрывался  внезапно  мелким   кустарником,  который  переходил  в  полосу  луга.  На  краю  луга,  за  крепким,  высоким  забором,  из,  --  пригнанным  плотно  друг  к  другу,   кольев,  виднелся  старинный,  барский  дом,  вернее  только  верхний  этаж  с  куполом  на  крыше.  Дом  казался  не  жилым  и  заброшенным.  Высокие,  решётчатые, тёмные  проёмы  окон  скрывались  за  частоколом.        Тусклые.   серые, каменные  стены  особняка, кое-где  обшарпанные, угрожали   не  преступностью.  Если  бы  не  протяжный подвывающий  лай   собаки  на  проходившего  тут,  случайного,  чужака,    можно  было  бы  думать  о  полном  запустении  человеческого  пристанища.
Огромное  существо,  похожее  на  фигуру  человека,,    с  короткой,  плотной  шеей,  обросшее   не  длинной, светло-коричневой густой   шерстью,  почмокивая, пристально  смотрело  на    остроконечный  частокол,  поблескивая  взглядом    круглых, чёрных, горящих  глаз,  запрятанных  под    нависшими  надбровьями.  На  округлом  лице  серо-пепельного  цвета  рыделялся  курносый  нос ,  с  широким  основанием  закругленных  ноздрей,  похожий  на  нос  гориллы.  Пухлые,  вывернутые  губы   большого  рта,  скрывали  крепкие,  белые  зубы.  Выделяющиеся   тугие  груди  с  иссиня-красным  соском,  говорили,  что  эта  сущность  женского  пола.  Её  длинные  руки,  почти  до  колен,  неравномерно  покрытые  клочками   коричневато- тёмных волос,  порой    до  рыжего  отлива,  очень  напоминали  человеческие.   На  грубой  кисти, пальцы  толще  и  длиннее,   гибкие,   цепкие,    крепкие,  с  загнутыми   плотными  ногтями-когтями.  Ладони   не  покрыты  волосяным  покровом.  Существо   походило  внешне на ссутуленную,  крупную  обезьяну,       но сущность стояла  совершенно  прямо. Конусообразная,  большая  голова,  обросла до  плеч густой  гривой   рыжевато-коричневых  волос.   
Неожиданно,   естество    тяжёлыми  шагами  подошло  к     зарослям  у  забора,   одним  захватом, схватила куст,   в  несколько больших ветвей,     лёгким  движением    отвалила  пласт  земли  вместе  с корнями  и кроной.  От  всей    громады тяжёлого мохнатого тела  веяло  неведомой  силой  и   мощью.    Посмотрев,  вокруг, фигура,  подняла  лицо,  с  приплюснутым  носом,  втянула  в  широкие,  глубокие  разрезы  ноздрей  сыроватый,  вечерний  воздух,  в туманной  пелене,  опускавшейся  с  посеревшего  неба,  и,    тут  же,  нырнула  в  открывшийся  проём,  словно,  растворилась  в  нём..          Земляной  пласт,  с  кустом,  встал  на  прежнее  место,  чуть  покачиваясь,  лишь  огромный    след,   схожий  с  человеческим,  но  превосходящий  его  в  два  с  лишним  раза в  длину,  при  шаге  более  метра,  остался  рядом  с  замаскированной  норой,  да   едкий  запах  пота,   немытого  тела веял над  листвой, лёгким  маревом..
Через  лаз  из  кустарника  ,  под  забором, лохматая  сущность   проникла в  таинственный  двор.  Было  ясно,  подобная   человеку    лесная  женщина,  не  только  знала  о  ведущем  во  двор  подкопе,  но,  скорей  всего,  сама  и  прорыла  его.
 Подземный    ход    был  проложен   ко  дну  колодца,  стоящего  у  ограды  особняка  во  дворе  усадьбы.   Колодец  давно  не  использовался  и  был  прикрыт  прогнившей  крышкой.    Правда,  иногда  высохшая  вода  в  колодце,  по  не  понятным  причинам,  наполнялась  водой,  очень  вкусной,    чистой,  прохладной,  которая,  затем,  так  же,  внезапно,  исчезала.
Собака  возле входных ворот,  поджала   уши,   хвост  и  полезла   в  будку,  жалобно  подвывая.
-«Что  ты  опять  скулишь?»
Зло,  смачно,  выругался  здоровенный,  озлобленный,  настороженный  детина,  с  кудлатой,  густой  бородой.  По  всему  было  видно,  он  сторожил  серый  дом,  похожий  на  терем,  под  куполообразной  крышей.  Наличники  и  ставни  окон  украшены  красивой  резьбой  и  знаками-оберегами  от  нечистой  силы  в  стиле  древнерусских  рун.  Сторож,  напряжённо,  с  опаской  осматривался,  принюхиваясь к  появившемуся  неприятному,  кисло  зловонному  запаху,  медленно,  прихрамывая,  просматривал  двор, заглянул  сверху  в  колодец,  приоткрыв  крышку,  споткнулся  о    выпуклые  поверхности  булыжника,  выложенного  по  всему  двору,  выругался  и,  не  заметив  ничего  подозрительного,  вошёл  обратно  в  дом,  в  сердцах  хлопнув  дверью.   
 Отсутствие  зелени  и  каких-либо  пристроек  во  дворе,  создавали    впечатление  необходимости  полного пространственного обзора     площади      двора.  Сумерки  наползали  на  мрачный  дом,  сливаясь  с  тёмными  провалами  окон.  На  нижнем  этаже, за  стеклом  округлого  окна,   загорелся  свет  от  зажжённых  свечей.
Крышка  колодца  медленно  отодвинулась  в  сторону,  над  срубом  показалась конусная, лохматая  голова,  затем  быстро  и  легко  выпрыгнуло  всё  обросшее  тело   и  прижалось  за  сруб.  Собака  вновь  жалобно  тявкнула,  но  не  вылезла  из  будки.  Не  вышел  во  двор  и  сторож.  По  видимому,  такое  поведение  собаки  ему  надоело  и  он  решил    на  него  не  реагировать. 
Сливаясь  с  наступающей  темнотой,  лохматая  сущность,  бесшумно,  подкралась  к  окну,  прильнула  к холодной,  глянцевой  поверхности стекла.
Внимательно  осторожный  взгляд  из под  надбровных  дуг, ,  впился  внутрь, разглядывая помещение.   
В  полуосвещённой  комнате,  на  ковре  пола,  играли, кувыркались  детские  фигуры. Играли два  одинаковых  близнеца,  в  барских  одеждах,  с  длинными  руками, поросшими   мелкой  серой  шерстью, лицами  схожими  на  обезьян,  но красивыми,  круглыми  глазами  в  которых  чёрные  зрачки,   порой,  вспыхивали  красным  цветом.  Близнецы    тузили  друг  друга,  боролись,  кривлялись,  выкрикивали  нечленораздельные  звуки,  похожие  на  отрывистый,  собачий  лай,  неестественный  хохот  тлт   тонкий,  пронзительный,  женский    визг    со  свистом,  или  скрежетом  листов   железа.    Оба,  казались,  не  старше  7-8  лет,  выделялись  крупным  телосложением.  Конусные  головы  с  серыми  длинными  волосами,  крепко  посажены  в  плечи,   Из  под  густых  ресниц,   метались   красноватые  огоньки.  Обезьяноподобные  повадки  и  ужимки  отличали  их  от  обычных  детей  этого  возраста.
Вошёл  угрюмый  сторож,  поставил  на  приземистый  стол  еду,  жестом  приглашая  разыгравшихся мальчишек отведать  пищу.  Существа  продолжали  барахтаться,  моментами,  хватали  руками  куски  со  стола,  балуясь,  запихивали  пищу  в  рот  друг  другу,  кидались  едой,  не  обращая  внимания  на  сторожа,  пытавшегося  вытирать  им  рот  от  размазанной  пищи.
Лесное  существо  женского  рода    молча  наблюдала  за  беззаботными  детьми,  потом,  вдруг,  резко  обернулась  на  ворота,  в  несколько  мягких  прыжков,  скользнула  обратно  в  колодец,  оставив    за  собой  неприятный  след  запаха  пота  и  не  мытого  тела.
Сумерки  быстро  сгущались  в  ночную  мглу,  накрыв  таинственный  дом  тяжёлым,  тёмно-чернильным   покрывалом. 
Резкий  стук  в  ворота  вызвал  неистовый  лай  собаки,  словно,  животное  привыкло  к      стучавшемуся.  Пёс  вылез  из  укрытия,  и  уже  без  опаски,  лаял  не  столько  на   властный  стук,  сколько  на  невидимую  сущность,  спрятавшуюся  от  сторожа.  Усиливался  звук,  дребезжащего  от  ударов,  засова,  припадая  на  одну  ногу,  вышел, побледневший от  неожиданности, сторож  и  торопливо  направился  к  воротам,  сипло  спросил;
-«Вы,  барин?»
-«Открывай!»,-
-властным,  непререкаемый    тон   заставил   сторожа вздрогнуть,  быстро  заработать  руками.  Щёлкая  множеством  защёлок,    засовов   сторож     распахнул  дубовые,  толстостенные  ворота,  пропуская  высокую,  мощную  фигуру.  Вошедший,  небрежно,  оттолкнул  сторожа,  коротко  бросил:
-«Заснул,  что  ли,       Степан ?»
-«Никак  нет,  барин,  дети  кушают-с!»
Даже  в  сумерках  было  видно,  как  передёрнулся  барин,   при  упоминании  о  детях.
Намеренно,  пропуская  последние  слова  мимо  ушей,    господин  спросил:
-«Барыня  приезжала?»
-«Приезжали-с….Продукты  с  ней  доставили-с!»
-«Что  ещё?»
Степан  замялся,  но,  подобострастно,    добавил  чуточку  тягуче,  жалобно,    с  неотвратимой  покорностью:
«Велели   порошок  в  еду  подсыпать-с!»
Барин,  вновь,  передёрнулся,  ударил  плетью  по  булыжному  покрытию  двора,  выдохнул  с  затаённой  злостью
«Выходит,  Значит и  заграничные  доктора  признали    лечение    бесполезным!  Всё  ещё    у  них  дикие  повадки  и  не  говорят?»
-«Дикие,  есть  дикие-с!»,-
-Смиренно  последовал  ответ.
-«Случайно,  кроме  тебя,  их  никто  не  видел?»
-«Нет-с,  барин,  как  можно?  Один  за ними  присматриваю,  как  матушка их представилась!»
-«Проклятье!»,
Господин  выругался  грязно,  не  по  барски ,  грузно  шагая,  заглянул  в  окно  дома.  Несколько  мгновений, барин наблюдал  суету  в  комнате. Доносившийся  визг  явно  его  коробил. Наконец,  он  нервно  сдвинул  брови,  метнул  недобрый  взгляд,  как  бы,  сбрасывая  неприятное  наваждение, смотрел  мимо  слуги,  глухо  спросил Степана,  застывшего  в  угодливой  позе:
-«Для  чего  порошок  знаешь?»
-«Догадываюсь-с,  барин!»
-«Умён  значит, -
-съязвил  господин,  похлопывая  плетью  по  голенищу  сапог  для  верховой  езды.,
-делай,  как  барыня  приказала,  но  что б  никто  ни-ни.  Забью,  коль  узнаю!»
Барин  грозно  помахал  плетью  перед  носом  сторожа.
-«Может  смилуетесь,  барин?  Дети  они  ещё,-
-Вдруг,  заговорят  и  манерам  обучатся,  совсем  малы они  ещё-с!»
Сторож  еле  сдерживал  слёзы  от  душевной  муки.
-«Да,  как  ты  смеешь,  холоп,  барину  своему  советы  давать?  Забью  на  конюшне!  Держи  язык  за  зубами,  особо,  если  появится  барышня  Мария.  Скажешь,  животом  маялись,  несколько  дней  поносили.  Спасти  не  могли..  Исполнишь  всё,  как  должно,  вольную  дам,  деньгами  ссужу,  что  б  затаился  надолго!»
Степан  послушно  кланялся, почти    касаясь,     земли  головой  и  не  видел  тяжёлого  взгляда  хозяина,  уставившегося  ему  в  спину.  За  воротами  фыркала  лошадь.  На  её  зов  барин оглянулся,   потом,    резко,   и,  грубо,  осведомился:
-«Порошок  где?»
-«Вот  тут-с,  Григорий  Демьянович,  я  его  с  собой  ношу !»
-«Закопаешь   тела   в  кустах,  молитву  прочти,  но  крест  не  ставь!   Чтобы  и  следа  могильного  не  было! Сюда  кто-либо чужой,
наведывался?»
-«Что  Вы,  барин!  Дом  слывёт  заброшенным,  заселённым  бесами!  Лес,  дремучий,  нехоженый,  Леший  бродит!  Топь  болотная  вокруг!  Да  и  кто  осмелится  барский  запрет  нарушить,  коль  кто,  из  крепостных,  по  грибы  пойдёт!  Господа  и  вовсе  дороги  сюда  не  знают.  Границы  угодий  соблюдают,  без  Вас  в  усадьбу  не  пожалуют!  О  тереме  сём  лишь  Ваш  батюшка  знал.  Крепостные,  что  дом  строили,  без  следа  сгинули.  За  всё  время,  что   я здесь  с  родителями  жил,  зверьё  лесное  и  то  редко  видел,  в  чащобах    завалы,  комарьё  тучами,  зловоние,  гиблое,  не  чистое  здесь  место,  дикое-с!»
Ещё  раз,  оглянувшись  на,   слабо,  светящееся  окно,  барин  пошёл  к  воротам,  крикнув:
- «Закрой  все  ставни  в доме,  на  них   рунами оберег  от  нечисти!»
Сторож  кланяясь,  запер  на  засовы    дубовые  ворота,  цикнул  на  собаку,  которая  вновь  начала  подскуливать  и  подтявкивать,  прижав  уши  и  хвост,  попятилась  в  будку.
Разминая  спину,  Степан  неразборчиво,  бурчал  под  нос  и  прислушивался,  осматриваясь.  Он  нутром  ощущал:  кто-то      тяжёло  смотрит в  спину  и,  вновь,  почувствовал    грязный  запах  пота.  Обернуться  он  не  успел,  лишь,  мельком,  уловил за  колодцем,   горящий       взгляд  и,  тут  же,  грузная  туша  подмяла  его  под  себя.  Сильная  кисть  вырвала  карман  сюртука  вместе  с  порошком  и  клочьями  одежды.  Оцепеневший,  от  страха,  Степан,  свалился  наземь,  потеряв  сознание.
Лохматая  сущность  нырнула  в  колодец,  оставив  лежать  на  булыжниках  распростёртое,  беспомощное  тело  Степана. 
Глава  2.
Сторож  очнулся  довольно  быстро,  сел,  настороженно  осмотрелся,  обхватил  руками  голову,  тяжело  дыша,  стиснул  от  боли  зубы.  Гнетуще    давила  спустившаяся  пелена  ночи.  Повлажневший  воздух  пах  лесом,  доносил  глухие  звуки  вышедших  на  охоту  зверей,  ночных  птиц.  Невдалеке  проухал  филин.  Серым,  зловещим  силуэтом  перед  ним  возвышался башенный, барский  особняк.
  Степан  горько  охнул,  представляя,  как  за  освещённым  окном  безмятежно  играют  два  детских  существа,  перебрасываясь  приготовленной  им  пищей.,  не  подозревая,       что  внезапным  нападением  на  сторожа,     лесная  женщина  только  что  спасла  их  от  неминуемой  смерти.   
Степан  не  сомневался, на  него  напала    и  вырвала  карман  с  ядом  Лесиха,  лесной  человек,  которая  повадилась   во  двор  и  пыталась  увести  с  собой  детей.    Сын  охотника,  Степан  определил  чьи  огромные  следы  за  оградой  дома,  даже  проследил  за  её  рослой,  мощной  фигурой,  прятавшейся  в  кустах,  предполагал  причину  её  появления,  но  барину  не  говорил,  скрывал,  опасался  мистической  мести  лесного  существа.
В  народе  его  относили  к  Лешему,  невидимому  хозяину  лесных  просторов,  встреча  с  которым  грозила  бедой.  Однажды   у  колодца,  сторож   почти  поймал  её,  но  она  странным  образом  исчезла  на  глазах,  не  причинив  ему  вреда,  но  ужас  встречи  запомнился  навсегда.
 Пугающая  тварь  приходила    даже  днём,  издавая   тихие  нечленораздельные  звуки,  как  бы,  аукалась  с  близнецами.  Подолгу, тайком смотрела      на  барчат,  словно,  подзывала   их.  Степан  всё  реже  и  реже  выводил  детей  на  прогулку,  зарядив  ружьё,    неотступно  был  рядом,  чуял  запах  Лесихи,  но  не  видел  её.
  О  мифической  сущности  рассказывал  ему  отец,  предупреждал  о  ярой  мести  лохматых,  живших  в  чащобах  и  непроходимых  болотах,  приводил  страшные  свидетельства смертельного   мщения.
 Устойчивое  убеждение  о  принадлежности  лохматых  к потусторонней,   колдовской   нечистой  силе,  прочно   укрепилось  в  сознании суеверных  крестьян   и,  потому,  Степан  предпочёл  не  реагировать  на  появление  волосатых  особей,  не  гневить  их ,  от  греха  подальше.   
Степан  приходил  в  себя,  обдумывая  происшедшее.  Навязчивая  мысль,  догадливо  сверлившая  мозг,  на  этот  раз  приобрела  реальное  подтверждение.
    Лесиха,  возможно,  тот  самый  ребёнок  лохматого,  лесного  чудища,  которого  оставил  в  логове  недобитым,  его  отец—Егор.
Егор  слыл  лучшим  охотником  в  округе.  Однажды,  Егор  проверял, в  барском  лесу,  расставленные  егерями, ловушки  для  дичи,  неожиданно,  в  буреломе,  набрёл  на  лохматую,   буро-рыжую,  мёртвую  тушу.  Поначалу,  принял  её  за большого медведя.  Подойдя  ближе,  егерь  удивился,  туша  напоминала волосатого человека,  разорванного  надвое,  утопала  во  мху  и    крови,  необычного  синеватого  цвета.  Оскалившаяся  пасть,  противно  и  мерзко  застыла  в  надрывном  рыке.  Узнав  о  находке,  барин  тут  же  приехал.  Приказал  осмотреть  каждый  куст.  Несколько  крепостных  и  егерей,  буквально  по  сантиметру,  осмотрели  место  трагичной  схватки  и  близлежащую  территорию,  но  больше  не  нашли  ничего.
 Барин  Салтыхин,  которому  принадлежал  лес  и  поместья,  его  егеря,  сделали  вывод,  разорванным  животным  была  лесная   самка.  Решили,  самец  убил  её,  что  бы  защитить  молодую,  которую  привёл  в  логово. 
 Однако,  у  барина  было  своё,  отдельное  мнение,  о  котором  он  поделился  с  Егором.  Самец  разорвал  самку,  принеся  в  логово  человеческую  женщину,  кто  она  была,  Егор  понял  сразу. Хозяин  логова  мог,  невидимо,  наблюдать  за  людьми,  запомнить  их  и  отомстить,  ведь  в  земляной  норе  оставался  его  детёныш.
Глава  3. 
Забитому  жизнью,  крепостному  рабу,  оставалось  только  надеяться  на  Бога,  что бы  сверх  живучее,  недобитое  лесное  дитя  из  логова,  выживши,  не  трогало  его  и   его  семью.
Подтверждение  родственной  связи  барина  и приходящей,   таинственной  Лесихи,  он  знал  от  отца.
История  началась  более  35 лет  назад
Во  время  прогулки  по  лесу,  молодая  барыня,   юная,  изящная,  стройная,  задорная,  улыбчивая,  обворожительная  новобрачная,  с  небесно-голубыми  глазами  и  золотистыми  локонами,,  только  что  обвенчавшаяся  с  богатейшим  помещиком  Салтыхиным,  была  похищена  мохнатым,  лесным  чудовищем,  быстро  и  легко  унёсшим  добычу  в  лес.  Леденящий  душу,  крик  восхитительной    красавицы,  затерялся  в  лесной  чащобе.  Оцепеневшие  слуги  не  сразу  отошли  от  обуявшего  их  ужаса,  не  смогли  сориентироваться  в  погоне,  заплутали  в  чащобе  и  едва  выбрались  из  болотной  топи.  В  появлении   лесных, мохнатых  сущностей,  люди «за  глаза» винили   самого  барина  Салтыхина,  однако,  напрямую,  высказаться  никто  не  смел.
Глава  4.
Контролируя  работы  на  золотоносной  жиле  в  Уральских  горах,  помещик, с  крепостными  охранниками,  случайно,  столкнулся  с  не  большой  группой мохнатых,  без  одежды, людей,  и,  чуть  не  поплатился  жизнью,  от застолбившего  его,  страха.  Лошади  поднялись  на  дыбы,  захрапели,  попятились  и  застыли  на  месте.   мохнатые  люди  внезапно,  скрылись.  Потеряв  самообладание,  Барин  едва  удержался  в  седле. Конь  под  ним  дыбился,     испуганно  ржал. Оторопевший,,  подгоняемый  не   мотивируемым  гневом,  Салтыхин,  очнувшись,  соскочил  с  седла,  грязно  и  грозно  ругаясь,   стал науськивать  скулящих,   сбившихся  в  кучу, собак  на  след,  быстро  исчезнувших   чужаков,  словно,  растаявших  в  просеке  леса.   Остановившиеся  лошади, охотничьи  собаки,    прижали  уши  и  хвост,  не  двигались  с  места.  Запачкав  белую  одежду  и  побив  собак,  барин  был  вынужден  вернуться  в  поместье.  По  пути,  у  пещеры  скальной  глыбы,  заметил  ещё,    тёмные,  обросшие  фигуры  за  стволами  деревьев. Присев  на  корточки,  они  руками  разгребали  землю,  доставали  коренья,  ели  дикий  горох  вместе  с  ботвой.  Один  из  лесных  людей,    высокий  под  2,5 метра ,   выковыривал  из-под  коры  дерева  личинки,  угощал  ими,  рядом  стоящую,  молодую  самку.   Чужак  хмуро  посмотрел на  барскую  свиту  пронзительным  взглядом.  Те,  растерянно,  смотрели  на   лохматого,  не  в  силах  противодействовать.    Салтыхин  выстрелил  в  чужака,  но  пуля  попала  в  самку.  Та  подкосилась  и  упала.  Самец  схватил  её  и   исчез  вместе  с  остальными  лохматыми.
    Мурашки  пробежали  по  спине  Салтыхина,  тошнота  подкатила  к  горлу,  виски  стиснула  головная  боль.  Обмягшие  ноги  еле  взметнули  всадника  в  седло.    Сопровождающие  барина   крепостные,  на  несколько  мгновений, окаменели,   онемели. Однако,  лохматые  никого  не  тронули,  растворились  в  чащобе.  Зато  рабочие  были  смертельно  напуганы  и  отказались  промывать  породу  в  золотоносной  пойме  реки,  опасаясь  «Леших».  Не  помогли  угрозы  и  истязания  наказаний.
Самоуверенный  Салтыхин  не  поверил  в  «Леших»,  посчитал  лохматых  одичавшими,  беглыми  крепостными,   основавшихся  в  его  лесных  угодьях,  натравил  на  сущности  наёмных   охотников.  За  хорошую  плату,  наймиты  прочёсывали  угодья  и  лесистую  часть  поймы  реки.  Наткнулись  на  логово,  где  притаилась  беременная  самка  и,  безжалостно,  убили  её.
Глава  5. 
  Барин    шкуру  лесной  женщины,    поместил  рядом  с  охотничьими  трофеями  и  удивлял   знакомых  человекоподобным  зверем.
С  того  момента  в  лесных  угодьях  помещика  появились  случаи  встречи  с  «Лешими».  Испуганные  люди  боялись  заходить  в  лес,  особенно  в  чащобы,  приближаться  к   болотной  топи.
Поймать  самца,  похитившего молодую жену   барина,  стало  одержимой  страстью    Салтыхина. 
Возложив  управление  поместьем  на  управляющих,  помещик  с  утра  до  ночи  пропадал  в  лесах,  выслеживая    лохматого  дикаря.  Охотники  и  егеря  гнали  чужака    кругом  ,  к  месту  находки  растерзанной  туши. Несколько  раз,   «Леший»  непонятным  образом  уходил  от  преследования,  гипнотизировал  ставших  в  ряд  людей,  прорывал  блокаду,  с  обезьяньей  ловкостью,   пробирался  по  деревьям. Самец  всегда   чувствовал  тупик,  куда  его  старались  загнать, обходил ловушки и  уклонялся  от  охотников  с  большей    сноровкой,  лютой   ярости.
Однажды, во время  очередной  охоты, Егор  увидел  быстро  идущего  к  лесу огромного  чужака,  фигурой  похожего  на  человека. Загнанная,  уверенная  в  себе  сила,  поражала мощью. Ссутулившаяся  фигура,  поспешно,  шагала  широко,    не  сгибая  колени,   синхронно  взмахивала, руками:  правая  нога,  правая  рука;  левая  рука,  левая  нога. Всаженная  на  короткой  шее  в широкие  плечи массивная  голова,  сужающаяся  конусом кверху,  нехотя  оглянулась.  Егерь  оторопел.  Злобные,  горящие  красным  огнём  яблоки  глаз,    широко  расставленные круглые глазницы,  парализовали,  остановили  преследователя.  .     Оглянувшись  всем  корпусом,   видимо,   очень    короткая  шея  не  могла  повернуть, свободно, голову, сущность выдохнула  крик  и  жуткий  посвист, издала  что-то  среднее  между  воем  и  рыком,  брызгая  пеной  слюны.
Егор  осел  на  ставшие  ватными  ноги,  еле  поднял  руку  в  направлении  уходящего    самца.  Крикнуть  он  не  мог.  Охотники  поняли его   без  слов,  открыли  беспорядочную  стрельбу,  поливая  пулями  указанную  сторону.  Треск  веток,  тяжёлый   шум  поваленных  деревьев  в  направлении  беглеца,  подтверждали  присутствие  лохматого  в  чащёбе.   Только  сноровка  и  охотничий  опыт  помогали  догонять  чудище.   Беспорядочная,  повальная  стрельба,  неожиданно,  угодила  в  цель.  Наймиты   окружили    добычу,  но  не  решались  подойти  вплотную,  окружили    в  ряд,  рассматривая  мохнатого. Барин  Салтыхин вышел  впереди  круга,  нервно  хватая  ртом  воздух,  словно  бежал  без  отдвха  длительное  время.  Мохнатый  не  сразу  упал.  Горящие  лютой  ненавистью  глаа  человека  и  лесной  сущности,    сцепились  мёртвой  хваткой.    Гневом  сдвинутые   широкие  брови   самца сошлись  на  лбу.  Глубоко  посаженные  глазницы  метали  искры  синеватых  молний.  Предугадать  его  движения  было  невозможно.  Он,  даже,  лёжа, в  смертельной  дрожи,  метался,  подскакивал  на  боку,  высоко  бил  кулачищами  вокруг  себя,  просверливая  пронзительным  взглядом,    людей  в  кругу,  отчего  те  стояли,  как  вкопанные,  поглощённые  необъяснимым  страхом, судорожно обливаясь  от  ужаса,  холодным  потом.  Смертельно  раненый    самец  внушал мистический,  парализующий  шок  и  никто  не  подходил  к  нему,  пока  он  не  издал  последний  рык,  перестав  дышать.  Загнанный  на  поляну,  чужак  распластался  по  ней,  ростом    до  трёх  метров .  вывернув,  волосистые,  шестипальные  ступни,    более  полуметра,   замер  могучим,  до  трёхсот  кг.  торсом,  покрытый    не  длинной  светло-коричневой  шерстью,  похожей  на  медвежью. Мускулистые,   длинные  руки  в  массивных  мышечных  буграх.  Весь  он  в  массе,  как  бы,  округлый.  Плечи  покатые,    в  размере      ширины  более  полутора  здоровенных, человеческих  плеч.  Большая,  скошенная  конусом  кверху  голова,  как  бы     всажена  в  плечи,  отчего  самец  и  не  мог  повернуть  головы,  а  оглядывался  всем  корпусом. Пепельно-серая  кожа  покрыта  длинными,  до  плеч, жёскими волосами.  На  затылке  выступ  в  виде  гребня.  На свирепом, овальном лице  мелкая  волосатость,  уши  заострённые,  без  мочек.  Нос  маленький, приплюснутый,  с  глубокими  прорезями  ноздрей.  Цвет  лица  тёмно-смуглый,  не  человеческий.  Над  глазами  нависшие  надбровья  переходят  в  густую  волосатость,  которая  кустообразно  опушает  скулы. Под  самыми  глазами  рыжие  клочья  волос.   Борода   маленькая,  зеленоватая,    усов  нет,    вокруг  большого,    рта,  шерсть веером спускается  на  массивный  подбородок.  Зубы  белые .  крупные,  крепкие,    выделяются  острые,  сильные,  большие  клыки,  тонкие  губы  серповидной  щелью  от  желвака  до  желвака   по всей   нижней  лицевой  части,  над  тяжёлым  подбородком.
-«  Такими  ручищами  он  молодые  деревья  ломал,  как  спички!,»-
проговорил  Егор  рассматривая  чужака. 
-«Больше  10  пудов,  чай  весит!»,-
-добавил  один  из  охотников.
«Да  больше!»
-«Коль  здесь  кружил,  знать  логово  где-то  близко!»
Салтыков  не  мешал  разглядывать  лесного  получеловека,  однако,  приказал  снять  шкуру    и  искать  логово.
Один  из  охотников  чуть  слышно  произнёс: 
-«Убить  лешего  к  беде,  кто  это?  Человек  или  зверь  невиданный.  Говорят  лохматого  трогать  нельзя  он  встретится  лишь  человеку  духовному,  чистому.  просветлённому,  плохих  людей  не  подпускает!»
На  мужика  прикрикнули,  приструнили,  он  отошёл  под  сосну,  провёл  пальцем  по  янтарной  смоле.  Глубоко  вздохнул  несколько  раз, приглядываясь  к  рядом  стоящим,  высоким соснам- исполинам,  на  которых,  как  бы  вскипая  пузырьками,  светилась искорками  смола  от  медового,  желтоватого  до  дымчатого  цвета.  Он   шептал  молитву  в  густую  тёмную  бороду.
Глава  7.
Охотники  двинулись  дальше,  искать  логово.
Сразу  за  поляной,  темно- серая  чащоба  из  бурелома,  переплетённого  кустарника, густого хвойного  леса. Воздух  насыщен   еловым  ароматом, терпким  запахом  смолы,  испарениями  смежной  топи  непроходимого  болота.    Натружено,  изредка  каркают  вороны.  Чащоба  напоминает  заколдованный  лес. Почти  все  стволы  деревьев  в  нём   причудливо  изогнуты,  некоторые,  словно,  срослись  вместе  или  росли    ,как бы,  друг  на  друге.  Многие  стояли  высохшими  изваяниями,  где  вместо  кроны,  раскидывались,  переплетались  сухие  ветви.  Не  было  слышно  пения  птиц,  не  летали  насекомые,  даже  муравьи  не  кучковались  в  муравейники.  Никаких  звериных  следов.  Пожухлая  трава,  мох,  лишайник  и  те  выглядели  поблёкшими. Воздух  казался  тяжёлым,  вязким,  удушающим,  зависшим  застоем.
Егор  ощущал  холодок  за  спиной,  чувствовал,  как  тают  силы.  Егерь  опёрся   на  толстый  ствол  ели  и  увидел  следы  погрыза  на  коре,  царапины  от  когтей,  огромную  вмятину  гиганского  следа  человекоподобной  стопы.  Рядом,  небольшой,  заросший  облепихой    пригорок,  густой  кустарник  и  прорезь  тёмной  норы.  Пригляделся.  Пригорок  рукотворный,  что-то  вроде  замаскированного  шалаша  над  медвежьей  берлогой.  Ноги  всё  ещё  плохо  действовали,  однако  догадка  подстегнула.  Егерь  полез  в  нору.  Его    заметил  Салтыхин  и  торопливо  подошёл.
-«Что  там?»,-
Спросил  Салтыхин  изменившимся  голосом,  предчувствуя  найти  ту,  которую  искал.
Сухое,  полутёмное  помещение,  заполнено  кисло-вонючим  запахом.  На  сухом  мху  и  листьях  лежало  в  лохмотьях  женское  тело.  Рядом   с   ней  маленький  зверёныш  женского  пола.  Увидев  влезавшего  егеря,  женщина  истошно  завизжала,  в  полутёмном  углу  злобно  зарычал  второй  зверёныш,  размахивая  кулаками,  не  подпускал  к  женщине.  Возраст  несчастной  определить  было  невозможно:  спутанные  седые  локоны  покрывали  постаревшее  лицо,  изборождённое  глубокими  горестными   морщинами,    глаза  дико  сверкали,  обжигая мукой  страдпния.   За  спиной Егора  пыхтел,  протиснувшийся  в  логово,  барин.  Оттолкнув  егеря, тот бросился  к  женщине.  Несчастная  отбивалась,  истошно,    кричала,  срываясь  на  пронзительный  визг  царапалась, наконец, хрипло  закашлялась,  в  бессильной  истерике,   пыталась  кусаться.  На  егеря  сыпались  частые  удары  сильных  кулаков второго зверёныша,  он  был  уже  достаточно  сильным,  что  бы  изувечить  охотника.
Почти  рыдая,  барин  приказал:
-«Малую  убей,  а  самчонка  возьму  на  потеху!»
При  звуке  человеческого  голоса,  женщина,  вдруг,  затихла,  прижалась  к  барину,  словно  нашла  защиту. Салтыхин  осторожно  вынес  женщину  из  норы.
  Егор  перевёл  дуло  на   ребёнка   мохнатого   зверя,  но  не  смог  выстрелить.  Слишком  здравомысляще,  серьёзно,  уставились  на  него  две  чёрных  пуговки  глаз,  защищаясь  ладонями,  как  человек.   Лохматое   существо  было  женского  пола,  худенькое,  внешне   слабое.  Сквозь  редкую  сероватую,   местами рыжеватую  и  тёмную  шерсть,  просвечивалось  светло-коричневое  тело,  строением,  почти  схожее  с  человеческим  детёнышем.
 Лохматый  братишка  бросился  на  Егора.  Он  рвал  его  одежду,  больно  кусал,  старался  свернуть  шею.  Увернувшись,  Егор  еле  успел  отскочить  от  удара   увесистой  палки.  К  счастью,  в  нору  протиснулись  ещё  трое  охотников  и  все  они  еле  связали    рычащего,  брызгающего  слюной,  маленького  самца,  стараясь  не  смотреть  ему  в  глаза,  затем,  грубо,  выволокли  из  норы,  оставив  Егора  с  маленьким  существом.  Егор  вновь  нацелился.  Лохматая  девочка  сверлила  его  чёрными  глазами  и  не  двигалась. Егерь  сплюнул:
-«Всё  равно  подохнешь,  если  собратья  не  подберут!»
  Не  детский,  тяжёлый,  давящий  взгляд    был  ответом. Егерь  морально заторможенный,  чувствовал,  как  мелкая  дрожь  знобило   тело,  не  хватало  воздуха,  спёртый  запах  бил  в  нос.
 Пятясь,  Егор  вылез  из  норы,  так  и  не  сказав  барину,   что  не  выполнил  его  приказ.  На  его  счастье,  проверять  логово  охотники  не  стали.  Гуртом,  они  еле  справились  с  маленьким  самцом. Лошади  фыркали,  вставали  на  дыбы,  так  и  не  дали   положить на  круп  дикое  существо.  Его  привезли  в  усадьбу  на  самодельной  волокуше,  которую  смастерили  тут  же.,  сдерживая  лающих  собак,  которые,  всё  же.  поджимая  хвосты  и  уши, осмелели  в  людской  толпе,  кидаясь  на  лохмача.
 Глава  9. 
Как  только  Салтыхин  вынес  женщину  из  логова  на  поляну,  она  рванулась  из  рук,  истошно  вопя,  помчалась  прочь.   Опешившие  слуги  барина  признали  в  ней  пропавшую  новобрачную.
Барыню  поймали  на  опушке  леса.  В  изодранной  одежде,  с  растрёпанными  длинными,  седыми  кудрями,  грязная,  вонючая,  она  была  не  только  безумна,  но  и  беременна.  Несчастная  отбивалась,  кидая  в  стороны  одичавшие  взгляды,  кусалась,  рычала  на  людей,  старавшихся  ей  помочь.  Некогда  красивое  лицо  приобрело  восковой  оттенок,  дёргалось  мелкой  судорогой,    искажалось  гримасами.  Поблёкли    небесно-голубые  глаза.  Горькая  печать  страдания  и  боли  выплёскивалась  из  их  глубины.    Глядя  на  неё  плакал  от  сострадания  не  только  барин,  но  утирали  слёзы  и  окружающие.
 Салтыхин  скрыл  бывшую  жену  от  соседских  помещиков  и,  подсчитав  сроки, убедился,  что  её  беременность  совпадала  по  срокам  зачатия  его  ребёнка.  Сумасшедшая  носила  его  дитя.   
Специально,  для  одичавшей  сумасшедшей,  на  этой  опушке  леса,  барин  построил     высокий,  купольный  дом,  чем-то  напоминавший высокий терем.  Обнёс особняк  высоким,  заострённым  частоколом.  Для  обслуги,  поселил  Егора  с  женой  и  маленьким  сыном-  Степаном.  Егерь  обязан  был  постоянно  обходить  и  просматривать   покрытый  булыжником  двор,    продукты  питания  забирать  у  ворот,  никого  не  пропуская  внутрь.
 Что  стало  с  теми,  кто  нашёл  барыню  вместе  с  Егором,  егерь  так  и  не  узнал.  Туманный  слушок  о  их  насильственной  смерти  довольно  долго  передавался  из  уст  в  уста  среди  крепостных.
Гава  10.
Первое  время  барин  часто  наведывался  в  дом,  ожидая  родов.  В  открытую  делился  с  обслугой  о  своих  чувствах  увидеть  новорожденного,  надеялся,  что  ребёнок  будет  человеческого  вида,  тогда  дитё  точно  его  плоть. 
Буйство  барыни  постепенно  проходило,  но  полной  ясности  ума  так  и  не  наступило.
Ребёнок  появился  на  свет  через  два  месяца,  походил  на  обычного  людского  младенца, только  со  странно  отчуждёнными  чертами  лица,  небольшой  волосатостью  кожи.  В  чёрных  глазах  под  нависшими  надбровьями,  было  что-то от  обезьяны.  Порой  ,  искро-мечущий, свирепый   погляд  заставлял  содрогаться.  Младенец  почти  не  улыбался,  кричал  громко,  надрывисто,  требовательно.
Вскоре  младенца  забрали  от  матери  к  кормилице,  под  крики,  стоны  и  плач  мечущейся  барыни.
Мальчуган  Стёпка,  как  и  его  родители,  считал,  барыня  начала  приходить  в  себя.  Борьба  рассудка  и  дикости  проявлялась    всё  реже. Женщина играла  с  младенцем,  ласкала,  как  обычная  мать,  помогала  купать  малыша,  нежно  кормила  грудью,  окружила  его  вниманием  и  осмысленной   заботой,  как  обычная,  здоровая  женщина.  Её  мягкий,  бархатный  голос  был  наполнен  любовью  и  каким-то  не  земным  умиротворением.
Потеряв  ребёнка,  женщина  вновь  впала  в  безумство,  которое  сопровождалось  частыми  обмороками.  Прислуга  справлялась  с  припадками  госпожи  сама.  Докторов  звать  было  не  велено.   Из  дома  обслуге  отлучаться так  же   было  строжайше  запрещено  под  страхом  смерти.
Томимый  одиночеством,  зажатый  крепкими  стенами  дома,  маленький  Степан  начал  болезненно  тяготиться  полной  изоляцией  от  окружающего  мира.  Родители  не  разрешали  даже  выходить  на  зелёную  траву  луга  за  домом.  Горбатый  поверх  серого  булыжника  вызывал  неотвратимое  желание  выковырять  камень  двора,  бросить  его  за  забор,  насадить  в  землю  живую  зелень.  Страх  наказания  смирял,  ожесточал,  иссушивал  неокрепшую  душу.
 Однажды, подросший мальчуган,  в  отчаянии  скуки,  забрался  на  купол  крыши,  с  завистью  узника  обозревая    затаённо-  желаемые,  таинственные  окрестности  и,  вдруг,  увидал  лохматую  голову,  схожую  на  человеческую,  осторожно  выглядывающую,  в  его  сторону  из  колодца  во  дворе  дома.  Над  колодцем  посыпались  серебристо-белые  струйки,  прерывистого  дождя.  От  уловленного,  горящего   взгляда,  закололо  иголочками  лоб  и  виски.  Появилось  притягательное  желание  подойти  к  колодцу,  преодолеть   необъяснимое,  пугающее  оцепенение.  От  страха  мальчик  чуть  не  свалился  с  крыши..  Спасли  закруглённые  надстройки, подобия    стен  замка,  по  периметру   крыши.
Сбивчивый  рассказ   сына  родители  выслушали  молча.  Отец  ушёл  во  двор  и  забил  колодец.
Мать долго  утешала  подростка,  убаюкивала,  как  малыша,  напевая    щемящую  душу,  грустную  песенку.  Степан  нутром  чувствовал,    матушке,  как  и  ему,  так  же  тяжело,  одиноко  в  барском  доме не  видеть  людей , не  общаться  ни  с  кем,  кроме  сумасшедшей  барыни,  которая  часто    мотая  головой,   растрёпывала  волосы  и    нервно   рвала   на  себе   одежду.  Матери  приходилось  постоянно  чинить  платья  и  причёсывать  больную.  Ни  отец,  ни  мать  не  могли  постоять  за  себя  и  сына. 
 Жестокая,  бессердечная  обречённость  крепостных  рабов,  заковала    намертво    желания  и  помыслы   в  кандальные   цепи безропотного  послушания.  Песней  мать  оплакивала    не  столько  себя,  сколько  судьбу  сына.  Психология  раба  разрушала  личность.
Степан  вспомнил,  как  тогда, жалобно, истошно  рыдая,  реагировала  на  песню  барыня.  Она  металась,  билась  в  истерике,  срывая одежду,  дико  вопила  тоскливыми,  жалостливыми  звуками,  отчего у  прислуги мороз  пробегал  по  коже. Мученический  голос  прорезал  мрачный  дух  лесного  дома,  угнетая  души  людей. Иногда  госпожа  забивалась  в  угол,  икая  от  навязчивого,  липкого  страха, тело  её   деревенело  от  напряжения.  Порой  она  корчилась  в  судорогах,  боли   от   спазмов,   однако всё  чаще  женщина  безмолвно,    внезапно,  костенела.     Однажды,  Егор  рассказал  сыну  о  проклятье  рода  Салтыхиных,  с  которым  связывают  невзгоды    барской  семьи.  Изначально,  Салтыхины  не  славились  богатством.  Беднеющий  дворянский  род    имел  небольшое  имение  в  южной  части  Уральских  гор..  Глава  семейства  увлекался  сбором  старинных  рукописей  и  книг,  собрал  большую  библиотеку  о  прошлом  Русского  государства,  рыскал  по  скитам,  скупая  рукописи.   Даже  дал  пристанище  старцам,  переводившим    древние,  рукотворные  книги.  Зачисленный  в императорскую гвардию,  сын  Салтыхина,  отличился  храбростью  и  сноровкой  при  поимке  Емельяна Пугачёва,      предводителя  ввосставших  крепостных,  объявившего  себя царём-Петром-3  и  мужем   императрицы  Екатерины 2-ой,  сбежавшим  от   наёмных  убийц.     Вместе  с  полководцем  Александром  Суворовым, он  был  в  числе  лично  доставивших  Пугачёва  ко  двору  её  Величества.  Сильный,  рослый, красивый,    крепкий,  здоровый  дворянин  из  таёжной  глубинки,  очень  понравился в  постели     пресыщенной  государыне. Гвардеец получил  в  награду  земли  и  горнодобывающий  завод  Приуралья.  Развращённый  возможностями  быстрого   обогащения  за  счёт  обнищания  других,    молодой  красавец  Салтыхин  быстро  усвоил  не  хитрую  логику    хищного  извращенца,  силой  отбирать себе пищу  из  рук  слабого.               Повеление  Екатерины  2-ой,    разрешающее  использовать на  заводах крепостных  круглосуточно,  без  всяких  выходных,  дало  стимул  прибыльному  делу.       Однако,  изнуряющий,  круглосуточный  труд,  приводил  к  быстрой  смерти  рабочих.  Салтыхины  приспособились  пополнять  рабов  за  счёт  кочевых  племён  Зауралья  и  Сибири.   Измождённые  работой, забитые,  голодные,   несчастные  не  видели  дневного  света,  умирали  на  рабочих  местах.  Трупы  сбрасывали  в  отработанные  шахты.  Судьбой    истерзанных  рабов  никто  не  интересовался.   Жестокое  самоуправство  покрывала  и  скрывала   рудниковая  глухомань.
 Женидьба  Салтыхина  на  богатейшей  вдове,  расширила  владения  до  огромного  состояния,  а  быстрая  смерть  престарелой  жены  не  вызвала  ни  у  кого  никаких  подозрений.
 В  усадьбе  Салтыхина  прочно  утвердился  культ  императрицы  Екатерины  2-ой.
Господа  говорили  только  на  иностранном  языке,  челядь  старалась  освоить  термины  барских  указаний,  как  можно  быстрее,  исполняя  повеления  приказов. Ёмкие,  простые,  красивые  русские  слова,  заменялись  каверзными  иностранными,  трудно  произносимыми,  порой  просто   применяемые не  к  месту,   для   куража  или  показухи,  якобы,  знания  иностранного  языка,    без  смысла  и  глубины  значимости. 
Глава  11.
 По  слухам,  что при    Петербургском  дворе,    некоторых    крестьянских  бунтарей    превратили  в  ледяные  статуи,  Салтыхин решил  подражать  прихотям  царствующих  особ, украшал  фасад  усадьбы  ледяными  фигурами .     Жестокость  Салтыхина  к  своим  крепостным,  потрясала  даже  соседей  помещиков.   
Салтыхины  не  считали  крепостных  рабов  за    людей.    Для  них  это  были  неполноценные,   недоумки,  недородыши,  своего  рода  выкидыши  человеческого  естества,  «чернь», статус  людского     обличья, созданнный Вселенной   для  обслуги  и  утехи,   избранного  природой, владельца.  Проклятья  несчастных  усилились    молитвенным  проклятьем  последнего  старца- монаха,  переписывающего и  переводившего древние  рукописи.  Узнав,  что  от  имени  царя  Петра 1  и  его    Академии в Петербурге,  немецкие    учёные  мужи  собирают    древние   русские  рукописи  по  всем  монастырям,  Салтыхин  пригласил,  собирающего  рукописи,  вельможу  в  усадьбу  и  велел  сбросить  в  государев  обоз  все  древние  книги  и  рукописи,  скропулёзно  собиравшимися  его  предками.  Из  окна  своей  башенки,  последний  старец-переписчик,  молча,  смотрел,  как  небрежно  кидались  в  кучу  уникальные  исторические  манускрипты.  Похоже,  монах  предвидел  дальнейший  исход  этого  мероприятия.  Все  собранные  книги  и  рукописи  по  истории  Государства  Российского,  были  сожжены.  История  Руси  написана  заново  иностранными  учёными,  а  истинная  история  канула  в небытие..
  Собрав  котомку,  старец  вышел  к  воротам  поместья,  перекрестил    усадьбу,  с  проклятьем  на  устах,  и  ушёл.  С  того   случая  и  начались  невзгоды  Салтыхиных.
Глава  12.
  Бесчеловечное,  жестокое  обращение  с  подневольными  крепостными,  было  отличительной  чертой    усадьбы  Салтыхиных.   На  крепостных  вымещались  господами  все    личные  неприятности  и  невзгоды.
Родители Степана были  при  барыне  до  конца  её  внезапной  смерти  и  вскоре  умерли  сами,  в  один  день,  оба  сразу.  Ещё  подростком,  Степан  остался  в  доме  один,  как  сторож  и  хранитель  опустевшего  дома.
Барин  так  больше  и  не  появлялся.  Изредка,  господский  слуга,  молча,  крайне  редко,  подвозил  к  ограде  муку,  соль  и  овощи,  ни  о  чём  не  спрашивал,  но  передавал  распоряжения  барина  по  уходу  за  домом.    во  двор  не  заходил,  боялся  дурной  славы  заброшенного  двора.  Суеверный  ужас  не  забывался.  По  указу  барина,  соблюдалась  изоляция   лесного  терема  и  сторожа.  Степан  уверовал:   злой  дух  витал    над  лесным  жилищем.
Кротость,  смирение,  покорность  внушалась  ему  с  молитвой  родителей.  Степан  сам  почти    одичал  на  пустынной,  барской  усадьбе. Непонятное  психологическое  беспокойство,  приводило  к  болезненному  настроению.  Он  всё  воспринимал  негативно. Вызверивался ругательством по  пустякам,    на  неясные  шорохи  и  звука,  разговаривал  с  собакой,  как  с  человеком,  гасил  молитвой   в  себе  вспышки  неконтролируемой  агрессии.  Нередко  вымещал  подступающую  ярость  на  муравьиных  кучках,  внезапно,  возникающих  на  булыжниках  двора,  по  приметам, предсказывающий знак  беды.  Муравьёв  и  насекомых  в  дом  не  пускал,  истреблял.
Вокруг  двора,  в  комнатах  большого  дома  мрачно  висела  тревожная, холодящая  тишина
  Даже  птицы  не  залетали  сюда,  хотя  Степан  пытался  приручить  их  кормом.  Сумрачные  помещения  в  ясные  дни  пронизывались  рассеивающимися,  солнечными  лучами,  пробивающимися  сквозь   неплотные  ставни округлых окон.  Изредка,  Степан  проветривал  большие  комнаты.  Постепенно  привык  к  затворничеству,  забыл  сколько  ему  лет,  оброс,  горбился  под  тяжестью  гнетущих  мыслей  и  одиночества,    стал  взрослой  детиной,  похожим  на   молчаливого отца.
По  ночам ему стали  являться  тени  родителей.  Они  что-то  пытались  ему  сказать,  но  он  защищался  от  них  молитвой.  Степан начал  часто  разговаривать  сам  с  собой,  не  только  с постаревшей  собакой,  но  и  глухим  лесом,  что  бы  не  позабыть  человеческую  речь.  Казалось,  о  нём  все  забыли.  Пропитание  Степан  начал  добывать себе  сам,  в  лесу.
Неожиданно, нежданно, приехавший  слуга,  привёз  много  продуктов,  доверительно,   загадочно  поведал:  сын  умершей,  безумной  барыни  жил  и  учился  за  границей, вернулся,  женился, живёт  в  имении  с  дочерью  и    только  что,   вовторой  раз родившей  женой.   Барыня  родила  странных    близнецов,  К  младенцам  часто  приезжают  заморские  доктора,  идёт  слушок,  с  братьями  не  всё  ладно. Старый  Салтыков  недавно  помер.  До конца  жизни,  для  потехи,  содержал  мохнатую  сущность,  пугал  волосатым  крепостных,  показывал   господам.
Молодой  барин  с  женой  нагрянули  в  терем  неожиданно,  без  прислуги  с    новорожденными  на  руках.   Это  были  близнецы  не  более  двух  месяцев  отроду.  Господа  быстро  уехали,  поручив  детей  сторожу.  Барыня,  Софья  Петровна,  дала  наставления  по  уходу,  но  даже  не  попрощалась,  не  поцеловала  своих  чад. 
Воспитание  барчат  полностью  легло  на  плечи  мрачного  Степана,  который  накрепко  привязался  к  забавным,  беззащитным,  по – своему,  красивым,  мутантам  непознанной  природы  человека.  Шаловливые  ужимки,  мимика,  само  строение  тельца  были,  как  у человеческого дитя,  но  крупнее  и  сильнее.    Кровь не  алая,  а синеватая, не  истекала,  а  быстро  засыхала  на  повреждённой  коже.  Подрастая,  дети  часто  ранили  себя в  играх,  кусая  друг  друга,  кидаясь  игрушками,  кувыркаясь,  старались  влезать  на  высоту,    устраивали  погрызы  мебели.
Барин  строго  приказал  наблюдать  за  поведением  детей,  постоянно  говорить  с  ними.  Докладывать  о  появлении  речи.  Время  шло,  а  барчата,  так  и  не  научились  говорить,  всё  больше  и  больше  походили  на    лохматых  дикарей. Иногда,  они  издавали  режущие  слух,  звуки, порой,  вьедливый    обезьяний  визг, странный,  отрывистый  хохот.    Чаще  всего  малыши  общались  Отрывистым,  частым,    с  растяжкой, посвистом,   слогами:   ха-ха-ха-а-а,  ав-ав,  угу-гу,  тью-ю-у,  тью-ю-у. Прерывистые  слоги,  точно  обрывистый  собачий  лай  или  безудержно  икающий  смех  человека,  сопровождался  длинным,  сильным,  не  человеческим  свистом.  Степан  затыкал  уши,  но  визг  вонзался  в  слуховые  перепонки  мучительной  болью.    Однако,  сторож,  интуицией,  понимал  своих  подопечных   и  даже,  мысленно,  разговаривал  с  ними,  хотя  и не  знал,  как  это так  у  него  получается.     Глава 13. 
Сам  Степан  начал  замечать  около  особняка  большие,  человекоподобные,  босые  ступни  неведомого  существа.  Догадывался  о  их  происхождении,  но  молчал,  боялся  снова  остаться  один  в  большом  доме.  Степан  очень  полюбил  озорных  близнецов,  привязался  к  ним,  как  к  родным  детям.  Отечески  ласкал,  целовал  чёрные  бусинки  блестящих,  любопытных  глаз.  Мучавшие  его  кошмары  пустого  дома  постепенно  прошли,  но  не  исчезли  совсем.  Призраки -   отца  и  матери,  умерших  при  загадочных  обстоятельствах, - не  оставляли   воображение,  мерещились   образами   по  ночам.  Туманные  фигуры  не  подходили  близко,  только  пытались  что-то  сказать  ему.   Мать,  нередко, медленно манила к  себе  пальцем,  от  чего-то  предостерегала.  Степан,  как  и  его  отец,  был  здоров  и  крепок,  однако  затворничество  наложило  печать горемычного  отчуждения,  озлобленности,  но  в  то же  время,  полной  покорности  судьбе.  К  нему  не  раз  приходили  мысли  о  побеге  из   гнетущей, принудительной  темницы.  Степан  отгонял  их,  ведь  здесь  он  был  относительно  свободен  от  крепостного  гнёта,  один  в  барском  доме.  А  всё-таки  сердце  ныло,  желая  узнать  правду  о  скоропостижной  смерти  родителей  и  о  дальнейшей  своей  судьбе.   Степан,  как  бы,  чувствовал  повторения на  себе доли  родителей, что  ждёт  крепостного  за  побег - он тоже   знал.  Не  только  барин,  но  и  сама  челядь  красочно  рисовала  жестокие  пытки  и страшную смерть  беглого  холопа.  С  приездом  барчат,  скучная,  нудная   жизнь  изменилась.
Чтобы  не  отвлекаться,  сторож  старался  не  вспоминать  родных,  забываться  ,   ухаживая  за  детьми.
Глава  14.
   Жена молодого барина,  Софья  Петровна,  первое  время  навещала  малышей  часто,  всегда  одна,  пыталась  установить  с  сыновьями  человеческое  общение,  но  раздражаясь,  уезжала  сердитая  и  недовольная.  Сторож  остерегался  барыни,  не  рискнул  говорить  о  своём  опыте  общения  с  близнецами.
Степан  искренно  полюбил  мальчуганов,  забавлялся  с  барчатами,  усматривал  в  них  вполне  человеческое  развитие,  учил  говорить,  пытаясь  использовать  их  же  отрывистые  слоги  и  звуки.
 Малыши  быстро  подрастали,  крепли,  наливались  силой,  только  очень  плохо,  с  трудом  складывали,  членораздельно,  слоговые  изречения.  Иногда у  Степана   складывалось мнение,   ребятишки,  угыкая,  пытаются  выговорить  слова,     фразы,   но  далее  этого  не  продвигались,  зато  человеческую  речь  понимали  не  плохо.  Степан  всё  чаще  и  чаще  разговаривал  с  барчатами  и  они  понимали  друг  друга. Близнецы ласкались  к  Степану  доверчиво,  как  к  родному,  гримасничая  и  гортаня.
Барин  и  барыня    пробовали  привить  детям  светские  манеры,  но  те  обучению  не  поддавались,,  своевольничали,  порой  угрожающе  рычали  на  родителей,  уставшие  выполнять  их  непосильные  требования. По  мнению  Степана,  господа  дрессировали,  а  не  воспитывали  своих  чад.  Высказаться  об  этом  он  не  мог,  боялся  господского  гнева,  потому,  с  горьким  сожалением,  молчал.  В  отсутствие  барина,  по  своему,  учил  их.  Однако, детей  больше  прельщали  игры,  желание  покусать  и  погрысть    мебель,  кувыркания  и  безобидные  драки  меж  собой.     Есть пищу, по  барскому  этикету,  они  тоже  не  научились. 
Со  страхом,  Степан  замечал  появление  волосатости  на  их  теле,  в  основном, на спине,  груди,  густая  полоска  поросли  на   руках,  волосатость  на  подошве  стоп.   Серая  шерсть  была  короткой,  нежной,  шелковистой  на  груди  и  лице.  Остальная волосистось грубоватая,  становилась  всё  жосче  и  жосче,  темнела,  местами   становилась  рыжей.  Над  округлившимися  глазами  выростали  надбровные  утолщения.  Широко  поставленные  глаза,  как  бы  западали  под  густые  брови.  Ногти  на  руках  и пальцах  ног  вытягивались,  закруглялись,  на  подобие,    когтей.   
 Изменения  во  внешнем  виде  близнецов,  горькой  скорбью  сказывались  на  родителях.  Однажды  недовольный выучкой сынок,  так  яро,  уставился  на  отца,  что  тот  оторопел  и  не  сразу  очнулся  от  потрясшего  его  гипноза.  С  тех  пор  родители  явно  избегали  сыновей.
Степан  чувствовал,  господа  готовят        не  доброе,  совсем  забросили  барчат,  даже  продукты  стали  привозить  реже  и  не  в  том  количестве,  как  раньше..  Сторож  изредка  стал  выходить  в  лес,  набрать  грибов,  ягод  или  подстрелить  дичь.  Барчат  в  доме  запирал  крепко.
Глава  15.
Однажды,  он вновь увидел знакомые, свежие,    следы  больших,  босых  ступней  прямо  у  ворот.  Ступня  широкая,  с  далеко  расставленными  пальцами,  хотя  и  напоминала  плоскостопие  босой,  человеческой  ноги,  но  была  слишком  великой  и  волосистой.  Степан  пошёл  по  следу,  который  вёл  за  дом  к  лесу  и след, внезапно,  пропал  у манящей, ярко-салатной  зелени,  уходящей  в  лесную  глушь.  Сторож  вовремя  отпрянул,  чуть  не  оступился  в  зелёную  топь.  Отсюда  начинался  омут  засасывающей  трясины,   обманчиво  украшенной  редкими  кочками,  покрытыми  цветами.  Если  бы  не  опыт  жизни  в  лесной  глуши,  он  мог    моментом  погибнуть. Перемещавшиеся  лёгким  ветерком  воздушные  массы  над  трясиной,  донесли  чавкающие,  тяжёлые  шаги по  уходящей  вдаль,  зелёной,   цветущей  поверхности  застоялой  воды,  засасывающей  топи.  Степан  задумался,  странные  следы  лукаво  вели  его  к  гибели.  Смертельная  западня  научила  быть  предельно  осторожным. Вернувшись,  Степан  обнаружил  барчат  во  дворе,  они  стояли  у  колодца. Как  же  они  вышли,  ведь  Степан   накрепко  запёр  дверь? Скрутив  губы  трубочкой,  близнецы  издавали  ласковые,  доверительные  звуки,  чуточку нараспев,  тягучие. Под  ногами  несколько  вывернутых  булыжника Увидев  Степана,  барчата  моментом  выдохнули протяжный густой  распев  В  ответ  донёсса из  колодца,  режущий  барабанную  перепонку  ушей, сердитый,  резкий  посвист,  с  прерывистым    лаем.  Барчата  замерли  и  посмотрели  в  лес  с  такой  тоской  и  жаждой  умчаться  в  него,  что  сторож  оторопел, от  дрожи  ,  зуб  не  попадал  на  зуб.  Сторожевая  собаки,  забившись  в  будку,  даже  не  выглядывала  из  неё.  Дикий,  подозрительный,  настороженный  взгляд  детей  вскоре    стал  тусклым,  пустым,  животным.  Они,  всё-таки,  послушались  воспитателя,  но    замкнулись,  не  играли  и  не  стали  есть.  В  них  была  какая-то  первобытная,  грозная  сила. У  Степана  разболелась  голова,  тело  ломало,  скрючивало,  поднялась  температура.  Переменчивое  настроение  гнобило  и  без  того  завядшую  душу.  Появилась  не  произвольная  трясучка тела. Он  боялся,  что  близнецы  убегут  в  лес,  где  топь,  непременно,  может  поглотить  их.  Больше    близнецов  одних,  сторож  не  оставлял. 
Глава  16.
С  того   момента,  Степан   не  раз  замечал,  что  через  высоченный,  остро-кольчатый  забор    переваливалась  чёрная  тень,  подкрадывалась  к  окнам,  рассматривала  через  стекло  играющих  детей.
Нагрянула  ещё  неожиданная  беда.  Видимо,  возница  продуктов,  где-то,  что-то  сболтнул.   Слушок  пополз  в  разные  стороны,  как  ядовитые  змеи.  Злословцы  ухмылялись,  приукрашивая  тайну  лесного  терема.  О  похищенной  барыне,  найденной  в  логове  мохнатого  существа,  не  совсем  забыли.
Меж  кольев  начали  появляться  про сверленные  ножом  дырочки-глазки.  Любопытные  подкрадывались,  осторожно,  тихо,  но  Собака  неистово  лаяла,  выходил  Степан  и  не  известные  убегали.
 Обо  всём  этом  Степан  доложил  барину.  Реакция  последовала  быстро.
-«Дети  дики  и  к  нам  не  привязаны,- 
пророкотал  ответ,-
--ненужные  сплетни   подкосят  репутацию  моего  древнего  рода!  Скоро  приедет  барыня,  выполнишь  её  указания!   Прогулки  прекратить,  дыры  в заборе  забить!»
 Ушёл,  не  глянул  на  барчат,  злобно  похлёстывая  плёткой  по  голенищу,  при  этом  мощные  бедренные  мышцы  его  напряглись,  готовые  пинком  отбросить  прочь,  смотрящих  на  него  малышей.  Степан  понял,  участь  барчат  решена.
Барыня  прибыла  почти  следом.  Степан  надеялся,  что  материнское  сердце  пощадит  приговорённых,  надеялся,  но  просить  за  них  побоялся.  Не  холопское  дело  вмешиваться  в  дела  господ.
При  виде  матери  на  смуглых  щеках  детей  заиграли  ангельски-восхитительные  ямочки,  точь  в  точь,  как  у  матери. 
Софья Петровна   была  немногословна.  При  Степане  подчёркивала  свою  господскую  власть.
       Впервые,  за  всё  это  время,  близнецы  жались  к  матери,  однако,  она  их  не  приласкала,  сунула  по  конфете  и  вышла  из  дома.   Сторож  услужливо  открывал  ворота,  когда  барыня,  смотря  мимо  его,  куда-то  в  сторону,  холодно,  повелительным  тоном,  дала  указание,    подсыпать  в  еду детям  отраву  и  протянула   свёрток  с  порошком.  Степан похолодел,  но послушно  взял  смертоносное  зелье,  положил  в  карман  сюртука.  Барыня  уехала,  а  сторож  оторопело  смотрел  на  выбежавших  барчат.  Свёрток  жёг  ему  тело.  Степан  никогда  не  думал,  что  мать  может  убить  своих  детей,  пусть  даже  неполноценных,  но  родных  детей.  Разве  они  виноваты  в  злоключениях  своей  бабушки.  О  чём  думала  она  сама, Софья  Петровна, когда    выходила  замуж,  ведь  о  сыне  Салтыхина  ходили  разные  слухи.
Глава17. 
  Обедневшая  бесприданница,  броская  красавица  с  играющими  ямочками  на  щеках,   упорно  добивалась    богатого   жениха,  в  ком  текла  гибридная  смесь    крови,  об  этом,  таинственно,  шепталась  даже  крепостная  челядь.
-«Значит  на  то  перст  судьбы  и  воля  Божия!»,- решил  сторож.  Немедленно  выполнять  приказ  не  спешил,  с  горечью  наблюдал,  как  резвятся  во  дворе  дети. 
Когда  вечером  нагрянул  барин,    Степан  занервничал,  понимая,  что  тот  контролировал  исполнение  указания  Софьи  Петровны. Входить  во  двор  Салтыхин  не  стал,  коротко  ьросил  сторожу:
«Ну,  что?»
От  господина  разило  спиртным,  сам  он  не  твёрдо  держался  в  седле,  Чёрные  глаза  хозяина  прожигали  слугу.,  рука   держала  пдеть. Степан  струсил  и  солгал,  что   бы  не  быть  избитым:
«Сделал,  как  приказано!»
Обдав    слугу  хмельным  угаром,  Салтыхин  ускакал  прочь,  так  и  не  войдя  в  дрм.
Сторож  ещё  раз  просунул  руку  в  прорезь вырванного кармана.  Оцепенение  прошло,  приступил  страх  за  не  исполнение  барского  наказа.  Степан  не  знал,  как  он  станет  оправдываться  перед  господами,  но  в  душе  был  рад,  что  жизнь  барчат  ещё  продлится  какое-то  время.  О  себе  он  уже  не  думал,  входя  в  дом.  Шаловливые  близнецы  прыгнули  на  него,  обняли,  тыча  губами  в  щёку  и  лоб.  Обхватив  мальчуганов,  Степан  заплакал  громко,  навзрыд,  не  стесняясь  детей,  выливая  всю  свою  скорбь  и непосильное   горе.  От  него  требовали  невозможное,  противиться  смерти  подобно.  Что  подневольный  может  сделать  в  таком  его  положении?  Крепостной  раб  никто  в  этом  мире,  от  него  ничего  не  зависит,  помочь  он  не  может  ничем.   Сторож  понял,  он  не  смог  бы  заставить  себя  совершить  немыслимый,  жестокий  поступок.  Степан  отдался  полностью  на  волю  Господа, решил разделить    участь  ни  в  чём  неповинных  детей,  понести  наказание  за  ослушание   господ.  Привычный  страх    осознания  своего  ничтожества,  как  крепостного  раба,  и    абсолютное  бессилие  что-либо  изменить,  цепко,  клещами  давило  сердце. Он  уложил  барчат,  пошёл  в  свою  коморку. Слабо  освещённая  свечами,  убогая  обстановка  окружающего  фона,  вновь,  тускло  вырисовала    колеблющуюся   зыбкую,  тень  матери.  Фантазия  искалеченного  одиночеством  мозга,  постепенное  одичание  вместе  с  воспитанниками,  вылилось  в  яркую  галлюцинацию, материнского зова.  Фантом  матери  звал  к  себе,  пытался,  как  бы,    защитить.  Степана  охватило реальное  ощущение  присутствия  родительского  тепла,  ободряющей  отцовской  улыбки. Скрюченный  болью в  сердце   и  отчаянием   растерзанной  души, теряя  сознание, Степан  потянулся  на  зов  родителей.
Гдава   18.
Санька,  оглядываясь,  крадучись,  подошёл  к  огромному,  ветвистому  кусту  на  опушке  леса.  Густая,  переплетённая  высокой,  вьющейся  травой,  крона  и  зелёный  дёрн,  скрывали  вход  в  подземный  лаз.  В  наступающих  сумерках,  листья  отливали  темноватым,  глянцевым  блеском.  Серовато- серебристый  отлив  старого  ствола  поваленного с  кустом дерева,  служил для  него ориентиром  среди  множества  схожих,  кустовых  порослей.   Лиловая  пелена наступающей  ночи охватывала    смешанный  лес,  расползаясь  холодящей  свежестью,  лёгкой  взвесью  влажного  воздуха,  такого  же  текучего,  как  вода.  Мальчик  остановился,  зябко  поёжился.  Босой,  не  чёсанный,  обросший  густыми  кудрями.  В  истрёпанной  одежде,  худой  фигуркой  и  обветренным  лицом,  он  напоминал  лесного  человечка,  собирающегося  юркнуть  в    укрытие   под  вздымающиеся  волны  зелени.  Лесть  в  сырую,  земляную  щель  ему  явно  не  хотелось. 
 Вздохнув,  мальчуган  шмыгнул  курносым  носом,  прищурил  большие,  светлые  глаза  с  фосфорическим  отблеском  и  нырнул  внутрь.
Глава 19.
Осыпающиеся  стены  потайного  лаза  укреплены  гибкими  ветвями,  но  земляной  ком  в  любой  момент  мог  обрушиться  на  его  голову.  В  проёме  сыро,  прохладно,  темно,  ощущение  нехватки  воздуха,  давящего  удушья.  Он  полз,  на  ощупь,  во  тьме,  старался  смотреть  вперёд,  осмысливал  прорезающиеся  контуры.  Санька  хорошо  знал  изгибы  этого,  рукотворного  лаза,  но  всегда,  боязливо,  разгребал  впереди  себя,  свисающие  корни,  сливающиеся  цветом  с  темнотой.  Мальчуган,  с  опаской,  протискивался  вперёд,  отгоняя  от  себя  мысли  встречи  со  змеями.  Он  знал,  ползучие,  ядовитые  твари  здесь  водятся,  любят  заползать  в  земляные  укрытия.
  Однажды,  гадюка,  словно,  ждала  его  у  входа  в  лаз,  но,  вдруг,  развернулась  и  ушла  в  сторону,  извиваясь  кольцами.  На  этот  раз  колодезный  поворот    остался  позади  без  неприятной  встречи.  Двигаться  вперёд ему было  уже  безопасно.
О  прорытом  лазе  знали  лишь  двое: - Санька  и  Лесиха,-  огромная неведомая  сущность   мохнатого  человека,  схожего,  одновременно,  на   большую  обезьяну, лесной   получеловек,  спасшая  обречённого  мальчика,  в  тот,  запомнившийся  навеки,  день.  Санька  звал  её  Лесихой,  а  в  народе,    называли     «Лешачкой»,  «Лешим».
Лесиха  обустроила    мальчишке  самую  короткую  дорогу  к  родному  дому.
Подземный, невысокий,  узкий  туннель имел  два  ответвления.  Одно  выходило    на  дно   колодца во  дворе  лесной     барской  усадьбы,  второе, от  стены  нижней  трети  колодца, в длинный,  заросший  кустарником, овраг,  обрывающийся  у  крепостной  деревеньки.    Высота  второго,  почти  полутораметрового  от  дна   колодца,
   ответвления,  сделано  Лесихой  во  избежание  затопления   лаза. Заброшенный  колодец  при  тереме,  периодически,   внезапно,  наполнялся  водой,  которая   также  внезапно  уходила.  Сторож  лесной  усадьбы,  Степан, брал  воду  из  колодца  периодами,  во  время  прилива  воды.  Лохматое  существо  специально  для  парнишки, не  только проделало  лаз  выше  дна,  что  бы  не  было  подтопления,  но  соорудила  приступки  из  булыжника.  В  случае  преследования,   мальчишка  мог  отсидеться  в  колодце  и  легко  выкарабкаться  в  спасительную  лазейку,  уйти  в  лес.  Колодец  глубокий,  прорытые  отверстия  сверху  не    видны.  Поднимающаяся   гладь  воды  не  доходила  до  середины  сруба,  а  скользкие,  сырые  стены  сами  по  себе,  походили,  отсветом, на   тёмную,  глубинную ,  водную гладь.
Глава  20.
Воспоминания,     в  голове кружились  роем,  листались,  вырисовывались  мелкими  подробностями,  как  только  мальчик  преодолевал  барьер  страха  быть  пойманным,     пробираясь  к  родному  очагу.  Его  отец—Иван,  когда-то  сильный  и  крепкий  кузнец,  слыл  лучшим  в   округе,  но  быстро  потух,  ссутулился  и состарился, спился  после    трагического   случая  с  сыном.  Из  видного,  статного  мужика,  превратился  в  хилого,  запуганного,  жалкого  человечка,  пившего  самогон  горько  и  беспробудно.  В  редкие  дни,  будучи  трезвым,  сидел,  утирая  сочившиеся,  без  меры, бессильные слёзы,   содрогался  подёргивающими  конвульсиями  тела, сжатого  не  проходящим  отчаянием.          
«Я  глушу горькую  в  себя,,  что бы  забыться!»,
Оправдывался  Иван  и  заливал   хмельным  свою  горькую  долю.   
 За  пьянку, барин  давно  грозился  забить кузнеца до  смерти  или  продать  за  гроши,  но  до  сих  пор  не  находилось пьянице-кузнецу достойной  замены.  Даже  трясущиеся  руки  кузнеца  умели  ковать  чудную  красоту  чугунных  изделий.  Напрасно  его  пороли  на  конюшне  до  полусмерти  за  невыполненные  барские  заказы.  Мужик  всё  равно  пил, болезненно,  слабел,  руки  не  держали  молот.
Приказчик,  с  одутловатым,  красным  лицом  от  избытка  спиртного,  грозно  таращил  на    кузнеца  выпуклые  блекло-жёлтые  глаза,   хлопал  набрякшими  веками,   лично,  хлестал  беднягу  розгами до  полной  потери  сознания.
 Управляющий  привёл  мужиков  для  обучения  кузнечному  делу,  но  постоянная  пьянка  окончательно  свалили  кузнеца. Прославленная, завитая кружевом, кованная  чудо-вязь,  не  получалась,  заглохла,  уступив  место  примитивным,   ремонтным   работам,  да  подковке  лошадей.  Лучше   Ивана  чугунных  кружев   выковать  больше  никто  не  мог.
Глава  21.
Мать  от  беды  с сыном  слегла  и  уже  не  вставала,  парализовало  половину  её  измученного  тела.
Одна  Настенька,  юная  певунья,  смышлёная,  работящая, прекрасная  лицом  и  телом,  осталась  на  утеху  родителям.
Дочь  всячески  прятали  от  похотливых  глаз  приказчика,  но  барин  знал  счёт  своим  крепостным.  Обо  всех  подрастающих  девочках,  ему  докладывали  лично,  описывали  девку  и,  по  желанию  господина,  привозили  ко  двору.  О  красоте  Насти  молва  неслась  с  детства. Ко  всему,  крепостная    имела  чудный,  мягкий,  очаровывающий  голос,  при  звуке  которого  замирало  восторгом   сердце  и  душа.   Настя  --  была  одной  из  причин,  по  которой  господин  терпел  калеку  мать  и  пьяницу  отца.  Как  не  таили  девочку,  усмотрел  её  приказчик-  Прокопыч.    Насте  не  исполнилось  и  пятнадцати,  как  барин  повелел  привести  её  в  свою  усадьбу.
Девушка  тихо  пела,  вышивая  у  окна,  не  заметила,  как  подкрался  верный  пёс  хозяина.   Голос   Настии  звучал  диковинно.    Живой,  звучный,  с  серебристыми  переливами,  завораживал,  . очаровывал,  поглощал  певучестью  и  нежностью  тембра.   Звуки    редкостного  голоса,  словно  взмахи  больших,  лебединых  крыльев,  взлетали  всё  выше  и  выше,   исполненные  непоколебимой  надежды  на  милосердие  Божие к    судьбе  родителей,  и  её  судьбе,    спасти  её  от  участи  попасть  в  барский  дом.
От  восхищения  Прокопьич  не  мог  вымолвить  ни  слова.  В  одурманенную  голову    проникла  мысль  самому  завладеть  таким  сокровищем,  за  которое  не  жалко  и  жизни.    Предвосхищая  себя,  он  надеялся,  барин  отдаст  ему  девку  за  бесчисленные  услуги,  что  он  оказал  господину.  На  худой  конец,  приказчик  решил  прибегнуть  к  помощи  самой  Софьи  Петровны,  продававшей  наскучивших  мужу  невольниц,  а,  заодно,    избавлялась  от  тех,  кто  мог    надолго  задержаться  в  господском  доме.
Глава22.
Прокопьич  долго  стоял  бы  ещё  под  окном,  наслаждаясь  пением  девушки,  пока  не  застал  его  там  Роман.
 Роман, редкая,   яркая,  самобытная  личность    русского   красавца-богатыря,  мастеровой  крепостной,   потрясающего,  изумительного           дара  «умельца  на  все  руки».    Высокий,  статный,    он  дышал  силой  и  сноровкой,     отличался    не  только  красотой  и  каким-то  внутренним  аристократизмом, ясным  взглядом, но   и  резко   выделяющейся  печатью  интеллектуальности  на  высоком,  одухотворённом  лбу.
 Уже  давненько умелец захаживал  в  дом  больного кузнеца,  в  тайне  посватался  к  Насте  и,  теперь,  всей  семьёй  обсуждали,  как  обойти  похотливого  господина,  присвоившего  себе  право  первой  ночи.  Барин  держал  при  себе  невест,  пока  не  надоедят.
Потеряв  сына,  Иван  с  женой  пытались  сохранить  дочь.
Увидев  парня,  приказчик  покраснел  перезрелым  помидором,  насупился  бычьей  потугой,  и  гаркнул резким,  хриплым   голосом:-
-«Чего  не  в  усадьбе?  Работы  нет? Настю  высматриваешь?  Не  для  тебя  девка!  За  ней  приехал,  к  барину  повезу!»
 Роман  застыл.  Беда  свалилась,  как  обух  на  голову.  Приказчик  пыхтел, подражая  господину, похлёстывал  кнутом  по  голенищу.  Грубо  оттолкнул  Романа,  нагло  и  властно  постучал  в  дверь.   
Настя  открыла.  Глаза  её  один  на  один  встретились  с  тусклым  взглядом  надзирателя  крепостных.  Набрякшие  веки  приказчика  вскочили  вверх  от  ослепления  перед  девичьей  красотой.  Прокопьич  протянул  было  руку  схватить  подневольную,  но  Роман  столбом  встал  в  дверях,  сдерживая  квадратную  тушу.   Настя  выпорхнула  из  под  руки приказчика и  умчалась.  Злости  Прокопыча  не  было  предела!
-«Собирайся,-
  гаркнул  он  вслед  убегающей,--
 скоро  приду  за  тобой,  к  барину  поедешь!   А  ты,
  рявкнул  он  на  Романа,-
  брысь  в  усадьбу!  Не  то  сам  запорю  до  смерти!»
Хлестнув,  для  устрашения,  застывшего  парня,  Прокопыч    круто  повернулся,  грязно  выругался,  сел  в  бричку  и  укатил  доложить  барину  об  очередной  красавице,  задумав  увещевать  господина  отдать,  не  глядя,  девку  ему.
Барин,  Григорий  Демьянович  Салтыхин,  был  особого  склада  человек,  жоский,  мстительный,  двуличный,  с  повадками  хищного  зверя,  однако,  в  округе  слыл  хлебосольным  хозяином,  умевшим  веселить  пресытившихся  гостей.  Самодурный,  стервозный  нрав  с  садискими  замашками,  выдерживали  не  все  соседи,  но  считаться  с  его  богатством  приходилось  всем.
 Владевший  не  одной  тысячью  душ,  помещик  знал  крепостных  по  постоянной  переписи.  Каждым  распоряжался  по  своему  усмотрению  и  настроению.  А  настроение  у  господина,  редко,  бывало  хорошим.  Добрым  его  никто  из  крепостных  не  знал.  Была  у  барина  ярая  страсть  к  охоте,  потехам  и  увеселениям.  Отец  Салтыхина,  привёз  в  усадьбу  «лесного  подростка,    мохнатого  человека»,  именуемого  в  народе «лешим».  Старожилы  говорили,  что  появление  «мохнатых» связано  со  старым  барином  Салтыхиным,  который    «пригнал»  их   с  Уральских  гор.  Мохнатыми  пугали  людей,  но  вреда  от  них  никто  не  знал.
Глава23. 
 Туманная,  путаная  история  о  сумасшедшей  жене,  почти  забылась,  зато  потехи  с  «Лесным  человеком»  обросли  ужасными  слухами.
  После  смерти  барина,  сын  его –Григорий  Демьянович,  вернувшись  из-за  границы,  потехе  с  «Лешим»  уделял  особое  внимание  и  скоро  потеха  превратилась  в  устрашающее  наказание  для  крепостных.
Салтыхин  младший,  высоченного  роста,  с  мощной  мускулатурой  тела,  глубоко  посаженными  чёрными  глазами   под  нависшей  бороздой  надбровной  дуги,  лицом  напоминал  что-то  обезьянье.  Однако,  сын  был  похож    на  отца.  Необузданный,  порой  свирепый,   характер,,  невольно  предвиделся,  глядя  на конусовидный,  большой  свод  черепа    головы  барина,  на  затылке  которого   выпирал  костный  выступ.    Жестокость,  младший  Столыпин,  считал  проявлением  силы  характера.
Внешность  богача  подчёркивала  его  убеждения.  Волосатость  торса,  рук  и  ног  превышала  все  нормы  людского  обличья,  вызывала  тайные  насмешки  в  обществе,  недосказанные  догадки,  двусмыслия.
  Роковая  тайна  окутывала  барина  с  ранних  лет.    
Григорий  Демьянович  отличался  излишней  похотливостью,  двор  усадьбы  наполнен  красивыми,  молодыми   крепостными  девушками.  Свой  «гарем»  барин  держал  в  строгости,  особых  поблажек  никому  не  делал.  Полный  раб  своих  низменных  потребностей,  он  гордился  единственным зрелищем,  которого  не  было  ни  у одного  помещика  в  округе.
Густой,  рокочущий  бас  Салтыхина,    в  общении  со  зверем,  принимал  жуткие  оттенки  садизма  и  самости. 
Посаженный  в  клетку,  подросток  лесного  человека,  довольно  быстро  сформировался  в в  устрашающую  сущность  лесного,  неведомого зверя,  похожего  на  человека,  названного Салтыхиным «Замби».
 Старый  барин  муштровал  пленника,  требуя  без  прекословного  подчинения,  срывал  на  нём  свой  гнев  и  ярость,  плохое  настроение  и  просто  прихоть.    Тяжёлые  цепи  гремели  в  такт  наносимым  ударам  плетьми,  но хозяин   так  и  не  добился  от  самца  того,  чего  хотел.
Замби  подолгу  сидел,  смотря  в  сторону  леса,  издавал  странные,    густые,  тягучие    распевы,  урчал,  трубил,    иногда  глухо или  гортанно вопил,  сопел,   вынюхивая  пространство,  смачно притаптывал  ногой.    Иногда, пронзительно,  тошнотворно  свистел так,  что у  людей не  выдерживали  барабанные  перепонки.  В  период  таких  гортанно-звуковых  бунтов  мохнатого,  часто  начиналась  гроза  или  сыпала  снежная  пороша,  вихрящийся  ветер,    срывал  с  него  кандалы. Цепь  гремела  так,  будто  ломались  её  звенья.   Нередко  цепь  перековывали  заново.   Дворовые  боялись  подходить  к  варьеру,  где  содержали  Замби.  У    людей  начинала  кружиться  голова,  появлялся  беспричинный  ужас,  паника,  им  хотелось  бежать  куда  глаза  глядят.
Казалось,  лесной  человек  потешается  над    людьми  силой  своих  способностей.   После  таких  его  действий    во  дворе,  у  клетки,  обнаруживали   большие  ступни  босых  ног,  которые  внезапно  обрывались,  словно,  существо   с  огромными  ступнями  улетало  со  двора  по  воздуху.   Собаки  ни  разу  не  гавкнули,  забивались  в  будку.  Однако,  над  местом  содержания  пленника,  периодически, резко менялась  погода.
Со  свистом  проносились сплошные  тонкие струи   дождя,  порой  снежная  каша.  Над  головой  Замби  разрывались  зигзаги  синеватых,  коротких  молний,  прокатывался  непонятный  гул.  Пленник  становился  агрессивным,  метался,  рычал,  пытался  сбить  цепи.    Иногда,  он  растворялся  из  поля  зрения  и  появлялся  совсем  в  другом  конце  клетки,   однако  из  заграждения  не  исчезал.
Дворовые  шарахались  от   мохнатого,  боялись  подходить  близко  к  клетке,  цепенели  от   страха,  кинутого  в  их  сторону  взгляда.    Первый  раз,  проявление  такого  явления,  испугало  самого    барина,  но  поняв,  что    оно  для  него  безвредно,  Салтыхин  стал  находить    для  себя  в  этом   удовольствие  и  забаву.    Рабовладелец   крепостничества упивался  властью    устрашения. Внешне  соблюдавший    светские  этикеты,  шарканье  по  паркету  в  изысканных  манерах,  он  творил  со  своими  рабами,  что  хотел,  уверенный  в  полной  безнаказанности.
Глава  24.
К  помещику  хлынули  гости    посмотреть  на  лесного  человека,  послушать  уникальные  истории  магнетических  и  магических  способностей    пойманного  «Лешего».  На  утеху  присутствующим,  Салтыхин  старался  разозлить  мохнатого,  намеренно,  причиняя  боль,  иногда,  хохоча,  подпаивал  вином,  пока  неадекватный    лесной   человек  не  сваливался  наземь,  увеселив  публику.   Настороженный,  колючий,  холодный  взгляд,  горящий  ненавистью,  гвоздил  зевак  на  месте,  вызывал  головные  боли,  тошноту  до  рвоты  и  непроизвольные  конвульсии.    Зрелище  прерывалось.
Однажды,  непредвиденный  случай,  пакостно,  удовлетворил  похоть  Салтыхина.  На  его  глазах,  зазевавшуюся  девку,  которая  принесла  еду  в  клетку,  ловко  и  быстро   Замби   подмял   под  себя.  На  крик  девушки  сбежались  дворовые,  но  никто  не  рискнул  подойти   к  мохнатому,  что  бы  отбить  несчастную.  У  старого  Салтыхина,  эта    сцена  вызвала  уже  забытый  стариком  сильный  оргазм.
  Зрелище  приобрело  новые,  извращённые,  похотливые  формы,  а  сам  Замби,  начал более мирно  относиться  к  господину. Изменения  погоды  наступали  всё  реже  и  реже,  молнии  почти  пропали,  гул  прекратился.
Молодой  барин  Григорий  Демьянович  не   изменил  развлечения  сексуальных  зрелищ,  более  того, пресытившийся  в  сексе, он,  ради  потехи,  стал  бросать  в  клетку  женщин  и  дворовых  девок.  Вскоре,  к  мохнатому,  по  приказу  господина,  бросали  бунтовавших  крепостных.
Перед  экзекуцией, предварительно   Замби  озлобляли  болью ,  затем  вталкивали,    для  расправы,  приговорённого  хозяином  раба.      В  порыве  бешенства, подпоенный  спиртным, лесной  получеловек,  разрывал  на  части,  брошенную  ему  жертву,  или  же  наносил  множественные  укусы,  после  которых  человек  уже  не  возвращался  в  прежнее  состояние.    Искалеченный,  крепостной  раб  бунтарского  характера,  быстро  исчезал  в  собачьем  питомнике  барина.  Зрелище  казни  полностью  отбивало желание   взбунтоваться  у  всех,  кто  видел  растерзанные  тела  крепостных.      
Женщин  Замби  любил  и  это  вызывало  особый  интерес  зрелищного  представления,  возбуждало  страсти  господина  и  гостей,  нередко,  специально  для  этого  приезавших  к  Салтыхину,  за  бокалом  дорогого  вина,  насладиться  балаганной  атмосферой.  Хохоча  до  икоты  от подхлёстываемого   возбуждением,  сексуального, животного,   дикого  инстинкта,  захватывающего  восторга,  осоловелого, созерцания  неадекватные  сцены  спаривания  лохматого  и   плотской  женщины.  Гости  прыгали  на  месте  от  аргазма,  никто  из  них  ни  разу  не  пожалел,    теряющую  сознание  и  рассудок,  подневольную    рабыню. Наоборот,  провоцировали  самца,  подбадривая,  подзадоривали    восклицаниями,  новыми  порциями  спиртного.
 Изображая приличие,  инсценировки,  открыто  смотреть,  избегали  господские  дамы.
 У  Салтыхина  появилось  много  желающих  сблизиться  с  ним  в  дружеских  связях.  Нужные  и  не  нужные  люди  часто  стали  заезжать  к  нему.
Глава25. 
Софья  Петровна  приглашала  любопытных  дам  посмотреть  спектакль  через    приоткрытые  шторы.  Из  господ,  только  Мария,    старшая  дочь  Григория  Демьяновича,  не  разделяла  азарта, необычного  театра.   Она,   смущённо,  забивалась  в  угол  своей  комнаты  и  затыкала  уши,  чтобы  не  слышать  криков.  Дамы  с  собой  дочерей  не  привозили.
Дворовые  прозвали  место  содержания    лесного  самца  - «поляной  ужаса»,  господа – «театром  Салтыхина».  Страх  и  леденящий  душу  ужасный  кошмар,  витал  по  всему  поместью. 
Крепостные  тряслись  перед  Замби  больше,  чем  от  страха  побоев  на  конюшне.  Постепенно,  Замби  вошёл  в  свою  роль,  спектакли  стали  ему  нравиться.  Лесной  получеловек  слушался  Салтыхина,  уже  не  рвался  в  лес  и  хозяин  тешил  снять  кандалы  с  пленника.  Замби  не  пытался  убегать.   Однако,  у  его  клетки,  изредка,  продолжали  появляться  странные  следы  больших  ступней.   Несколько  раз  Салтыхин  устраивал  засады,  в  надежде  поймать  неизвестную  сущность,  но  та  ловко  обходила  все  ловушки  и  никому  не  попадалась  на  глаза.  Собаки  взять  её  след  не  могли.
Среди  молодых  невольниц  была  -Даша,  стройная  и  очень  красивая  девушка,  чарующая  обаянием  непосредственности,  свежестью    и   молочным блеском  кожи,  восторженной  детской  наивностью.   Салтыхин  хранил  целомудрие  крестьянки  на  случай      визита  высокопоставленной  особы.
Глава26.
 Лёгкая,  тонкая,  гибкая,  с длинной  русой  косой  и   удивительной  пластикой  в  движениях,  Даша  шарахалась  от  барина,  еле  сдерживая    набегающие  слёзы.
  Барышня  Мария  приставила  её  себе  в  прислуги.  Барыня Дашу     люто  ненавидела  за    изумительную   красоту.    Все  понимали,  не  миновать  девушке  постели  барина,  предрекали  горькую  судьбу  и  не  ошиблись. 
Несчастная  крепостная  попала  между  двух  огней.   Похотливые  взоры  барина  чередовались  с  ревностной  яростью  Софьи  Петровны.  Только барышня Мария  спасала  Дарью  от  бесконечных  придирок    жены  Салтыхина.
Затянутая  в  корсет,  напомаженная,  разряженная, полноватая  особа  средних  лет,  Софья  Петровна  отличалась  холодной  бессердечностью,  тупым  самолюбием,  жестокостью,  подстать  мужу.
Её  сверлящий  насквозь  взгляд,  казалось,  буравил  через  черепные  кости  сам  мозг,  когда  впивался  в  беззащитный  лоб  живой  собственности.  Даже  ангельски-восхитительные  ямочки  на  щеках,  за  что  и  полюбил  её  Григорий  Демьянович,  прятались  невесть  куда в  пухлых  складках  округлого  лица,  пылающего  беспричинным  гневом  на  служанок  из  «гарема»  барина,  изощрённо  продумывая  издевательства   для  них.
Стараясь  не  блекнуть,  Салтыхина  накладывала  косметику  толстым  слоем,  изо  всех  сил  пыталась  продлить  молодость.  Поговаривали,  она  умывалась  кровью  новорожденных,  рождавшихся  от  дворовых, незамужних девок.
Глава27
Софья  Петровна  праздно  убивала  время,  кокетничала  перед  кавалерами  или  наказывала,  от  безделья,  прислугу.  Нередко,  гордячка,  сама  брала  в  руки  кнут,  била,  стараясь  угодить  в  лицо.  От  воплей  и  стонов  наказуемых,  у  неё  раздувались  ноздри,  тонко  сжимались  губы,  тёмно-серые  глаза  сужались  в  прорезь,  и  холодной  сталью  пронзали  окровавленную  жертву.  Бесприданница  из  обедневшего  знатного  рода,  не  была  особо  привлекательна.  Подкупили  Григория  Демьяновича  ямочки  на  круглых  щеках,  умение  слушать  собеседника,  вести  непринуждённую,  светскую  беседу.  Выйдя  замуж  по  расчёту,  она  боялась,  ненавидела  и,
одновременно,  старалась  всячески  угодить  мужу,  что  бы  не  потерять  его  расположения.  Крутой  нрав  богача    её  пока  не  касался.  Наличие «гарема»    отодвигало  постоянную  близость,  но  смиряло  заносчивую  гордость                перед  супругом. Наблюдая  утехи  Салтыхина,  барыня  приспособилась  тоже получать     удовлетворение.    В  нервном  сексуальном  возбуждении,  яростно  щипала  служанок  в  паховую  область  или  представляла  картины  близости  с    красавцами  мужчинами.  Именно  в  такие  моменты  у  неё  появилась  мысль  убить  мужа,  самой  завести  свой  гарем  из  крепких  парней,  перенять  подбор  кандидатов  для  секса  по  методу   императрицы  Екатерины  2-ой.  Обилие  крепостных  душ  позволяло  делать  любой  выбор    мужской  красоты  и  силы.    Софья  Петровна  бредила  своей  идеей  и  страстно  искала  возможность  осуществить  желаемое.   Муж  внушал  ей  отвращение. Однако,  она  была  не  настолько  глупа,  что  бы  действовать  опрометчиво.  Салтыхин    не  из  тех,  с  кем  легко  справиться,  не  вызвав  к  себе  подозрения.  Оставалось  терпеливо  ждать  подходящего  момента.
    Ночами, украдкой,  наведываясь  к  спальне  мужа,  она,  порой,  слышала  звероподобное  рычание, рокочущий  бас  мужа  срывался  до  пронзительных  звуков,  режущих  уши.   Софья  Петровна столбенела  от  испуга и  жути,  возвращалась  обратно   к  себе,  так  и  не  решившись  войти.  Однажды,  помещица  отважилась  заглянуть   внутрь  спальной  комнаты  мужа.  Салтыхин  стоял  громадой  перед  фамильным  зеркалом  византийской  работы,  эротически   корчил  рожи,   скалился, подсвистывал,  урчал,  подражая  Замби.  Подсознательно,  Григорий  причислял  мохнатого  к  своему  собрату.
Странное  поведение    мужа  сопровождалось      появлением  в  комнате  ощущения  холода,  колющего    льдинками.  Григорий  Демьянович  переставал  куражиться,  ухмылялся,  лишь,  когда     в  воздухе  начинали  мелькать  малюсенькие  огненные  шарики,  разрываясь  синеватой  змейкой.   Григорий  знал,  что  родился  от    матери,  сошедшей  с  ума  в  логове  лесного  человека,  где  она  томилась  в  неволе несколько  месяцев,  подвергаясь  постоянному, частому  насилию  мохнатого.  Хотя  старший  Салтыхин  признал  в  нём  своего  сына,  чужеродное  воздействие  сказалось  не  только  на  ребёнке,  но  даже  в  последующем  поколении,  настолько  силён  был  биологический  материал,  попавший  в  кровь    несчастной  женщины.
Глава28.
Заграничные доктора,  в  полнейшем  заверении  сохранения  тайны,  предупредили  Демьяна  Салтыхина  о  последствиях  пребывания  его  жены  в  лесном  логове,  но,  кроме  новорожденного  от   сумасшедшей,  у  старшего    Салтыхина  не  было  больше  наследников.    Опасения  докторов  подтвердились,  когда  Софья  Петровна    родила Григорию близнецов. Братьев  спрятали  от  посторонних  глаз  в  лесном  тереме,  однако,     воспитать  барчат  в  светском  стиле,    не  получилось.  Салтыхин  младший  решился  прервать  роковую  наследственность.  Себя  же  сам,  в  тайне,  по  ночам,  увеселял  необычными  своими  способностями,  тешила  некая  связь  с  «Лешим». 
 В  отсутствие  мужа, любопытная  жена,    тайком,  так  же  покривлялась  в  византийское  зеркало  и  опешила.  Из  зеркальной  глубины  вырисовалось  мохнатое  очертание  огромного  человеко-зверя  и  пошло  навстречу  её  отражению  в  зеркале.   Софья  Петровна  закрыла  лицо  руками  и  отпрянула.  Больше  в  старинное,  византийское  зеркало  она  не  смотрелась. 
Неожиданное  рождение  странных  близнецов,  вынудило  Салтыхина  признаться   жене в  скрываемой  тайне.  В  роду  нарушена  чистота  крови.  Будучи  беременной,  его  мать  оказалась  в  логове  лесного  человека. Хотя  Салтыхин  унаследовал  схожие  с  отцом  черты,  сказался  контакт    с  лесным   чудовищем:
-«  Даже  собака  не  станет  приносить  чисто  породистых  щенят,  если  после  элитного  кобеля,  случится  с  простым   псом.  Таков  закон  природы!  Чистоту  крови  нарушать  нельзя,  тем  более  человеку!»
Помолчав,  Салтыхин  скривился,  как  от  зубной  боли,  и  добавил:-
-« Если  изменишь,  узнаю,  чадо    проявит  не  только  мои  черты,  но  и  того  с  кем  ты  осмелилась  завести  любовную  интрижку.  Не  пожалею,  отдам   Замби!»
Жена  проглотила  комок  в  горле.  Муж  сделает  то,  что  сказал.
Стало  ясно,  почему  на  её    роды,  Григорий  Демьянович   приводил  повитух,  а  не  звал  врача.  Её  первенец,  дочь  Мария,  была  вполне  здоровой  девочкой.    Через  10  лет  барыня  благополучно  разрешилась  двумя  близнецами,  совсем  не  похожих  на  дочь.
 Сокровенную  тайну  рождения  барчат  утопили  в  крови.  Бабку- повитуху  нашли  мёртвой  в  своей  избе.  Молодых  прислужниц  бросили  в  клетку  Замби.  Обе  понесли  от  зверя,  жили  с  Замби,  развлекая  господ.  Обе,  полубезумными,  скоропостижно  скончались,  оставив  в  клетке  двух  маленьких человекоподобных  самцов.
Глава29. 
Помещики  Салтыхины  не  собирались  расставаться  со  зрелищными  утехами,  приносившими  им  столь  выгодные  знакомства  и  общения.
Барыня  любила  зрелищные  забавы  мужа,  умышленно  подставляла  под  гнев  барина    неугодных  ей  женщин,  особенно  девушек,  на  которых  ложился  взгляд   Салтыхина.
  Салтыхин    рассчитывал,  что  плотские  мудрования  заинтересуют  и Петербурский Императорский  двор,  надеялся    на  монаршую  милость  любопытства.  Однако,  вместо  приглашения  ко  двору,  последовало  указание  губернатору  разобраться  со  зверинцем  богатейшего  помещика  в  Уральской  глубинке
Глава  3.
Вылезши  из  земляного  лаза,  Санька  почувствовал    радостное  облегчение,  сел  передохнуть,  подождать  пока  успокоится  сердцебиение.  Лёгкий  ветерок  приятно  освежал  кожу. Он  всегда  отдыхал  на  этом  перекрёстке,  что  бы     отдышаться  от  нехватки  воздуха  в  прорытой,  скрытной,  длинной  норе.  Часто  здесь  мальчугана  одолевали   мучительные воспоминания    о  прошлом.  Так  и  сейчас,  память  обострилось  ощутимой  реальностью  пережитого. Прошлое настораживало,  инстинктивно  включило  чувство  самосохранения,  заставило  чётко  проанализировать  ситуацию,  что  бы  не  быть  пойманным,  сохранить    жизнь  не  только  свою,  но  и  родных.  Укрывательство  беглого,  барин  не  простит.  Прошлое  мучило  кашмаром, неотступно  шло  за  ним  всюду,  жгло,  терзало,  озлобляло,  но  и  закаляло  характер.  Злополучный  день  врезался  в  память  так,  словно  это  было  вчера.
Девятилетний  мальчик,  крепостной  Санька,  сын  кузнеца,  что  творил  ювелирные,  чугунные  работы,  кормил  Замби.  Пожалуй,  только  он  один  не  боялся  лесного   человека.  Мощный  сгусток  мускул  и  шерсти,  в  спокойном  состоянии,    порой  смотрел  на  мальчика     вполне   дружелюбно.
Погляд  Замби  исподлобья,  чёрный,  пронзающий,  гипнотизирующий,  вонзался  в  человека насквозь,   стопорил, не  мигающие   веки  застывали  в  распахе,    прожигая  щемящим,  холодным,  могильным    страхом.  Казалось, загадочная  сущность   словно  высматривала  внутреннюю  суть.  человека.  Нередко,  от    огненных     всплесков  круглых  тёмных,  как  кромешная  мгла, глаз,  люди  беспомощно  немели  перед  мохнатым  чудовищем.  За  трапезным  общением,  гости  Салтыхина  высказывали    версии  происхождения  лесных  людей.  Не  известную  сущность  связывали  с  иным,  потусторонним  миром,  из  которого   она  появилась,  яко  бы,  выпавши  из  своего  времени.  Демонстрируя  высокую  образованность,  господа  говорили  о  стыке  миров,  истинной  Родине  лесного  человека,  другие  утверждали  о  промежуточной  ветви  между  обезьяной  и  древним  человеком,  якобы  сохранившейся  до  сих  пор.  Охотиться  на  лесное  чудо    многих  не  прельщало.  Содержать  подобное  в  своём  дворе,  большинство  не  хотело.  Боялись  беды  и  не  предвиденных  последствий.
Санька  добросовестно  ухаживал  и  кормил  неведомую  плоть.     Частенько пища  у  Замби,  выпадала  на  пол  клетки,  мохнатый,  гремя  цепями,  не  всегда  мог  до  неё  дотянуться.  Мальчишка    не  робел,  с интересом  рассматривал  морщинистое,  покрытое  редкой  волосатостью,  лицо,  наблюдая,  как  пузырятся  слюни  через  отвисшую  нижнюю  губу.  В  сознании  парнишки  укрепилось  мнение,  что  пленник  леса  полудикий  человек,  на  то  указывали  его  повадки.   Из   прорези  носа,  большой,  конусообразной  головы,  выбрасывалось  тяжёлое  дыхание,  длинные  руки  протягивались  к  пище  ,  как  у  человека. Отчуждение  быстро  прошло,  мохнатый  доверял  мальчугану  и  не  трогал  его.
 Однажды,  Санька  решился  погладить  неравномерную  волосатость. Замби  не  сопротивлялся. Мальчуган отметил,  на  смуглой  коже  лица,    на  груди,  волосы  нежные,  шелковистые,  груды  мускул    твёрдые,  сильные,  объёмные.   Санька  стал  единственным   человеком  мужского  пола,  который  мог  безбоязненно  общаться  с  лесным  чудовищем.
Глава30.
О  приезде  губернатора  доложили  заранее.  Трудно   проходимые  дороги,  с  завязшей  колеёй в  болотистой  подтопке,  тягучей,  липкой глине,  глубокие  ухабы, настолько  протрясли  изнеженное  тело  высокородного  посланника,  что  он    готовился  отыграться  на  Салтыхине  за  все  причинённые  в  дороге  неудобства,  за   своенравные таёжные  законы,  что  тот  установил  в  своём  далёком,  глухом  поместье,  куда  не  вступала  нога  Петербурских  вельмож  Его  Величества.   Салтыхин  сам  лично  встречал  высокого  гостя,  заставил  крепостных  нести  на  руках  карету  губернатора  несколько  вёрст.  Умилостивить  государева  посланника  должна  была  Дарья.
 Крепостная  девушка  не  только  обольстила  губернатора,  Тот  не  мог  на  неё  наглядеться,  дышал  ею,  никуда  не  отпускал  от  себя.
  С  Салтыхиным    губернатор  встал  на  дружественную  ногу,  особенно,  после    внушительного,  денежного  куша,  щедро  окупившего  страдания  несчастных,  подневольных  рабов.    Смотреть  потехи гость  не  стал,  взял  с  барина  обещание  отпустить  лохматых  в  лес.   Льстивый  Салтыхин  уверил  государева  посланца  в  исполнении  его  предписаний,  но  не  думал  их  исполнять.  Едва  ли  ещё  кто  осмелится  пуститься  с  проверкой  в  столь  далёкое  путешествие  по    таёжному  бездорожью.
Обустроенный для  развлечений варьер  Салтыхина,  спокойно  затерялся      в  море  зелёных,  хвойных  лесов,  тогда  ещё  не  тронутых  промышленным  бумом.   Однако,  в  горах Урала уже  шла  добыча  малахита,  драгоценных  камней,  не  малой  долей  взятки,   оседающих  в  государственной  казне,  после  визита  губернатора.  При  таком  раскладе,  стоило  ли  губернатору  навлекать  на  себя  государев  гнев  за  недосмотр  из-за  слабости  порока  богатейшего  Уральского  помещика?! Донос  был  улажен  мирным  путём. Откуп  и  глухомань    защитила   таёжную усадьбу  и  её  владельца.
Подкуп  сработал  чётко,  все  остались  довольны  и  Салтыхин  мог    продолжать  свои  утехи,  не  привлекая  особого  внимания,    развлекать  необычным,  эротическим  зрелищем  нужных  людей.  В  скучающей  лесной  глубинке,  ни  у  кого  больше  не  было  подобного  увеселения. Официально, зрелищный зверинец  числился  распущенным,  звери,  якобы,  выпущены  в  лес. 
Только  вот  Даша  стала  другой.,  с  ней  творилось  неладное.  Если  Дарья  хорошо  ублажит   приехавшего  губернатора,  в  награду,
барин  обещал  её  выдать  замуж  за  того,  на  кого  она  укажет,  а  вместо  этого,  отдал  избранника  в  солдаты.
Глава31
Девушка  стала  рассеяна,  задумчива.  Подолгу  не  разговаривала  ни  с  кем.
В  тот  злополучный  день.  Санька  не  знал,  что   точно произошло  в  будуаре  Софьи  Петровны.
Как  обычно.  Даша  закручивала,  затягивала,  завинчивала  корсет  барыне,  случайно,  чуть  прищемила  кожу.  За  неосторожность,  хозяйка  наотмашь  ударила  прислугу,  завизжала,  что  есть  мочи,  так  что у  дворовых едва  выдержали  перепонки  ушей.:
-« К  Замби  её,  к  Замби!»
Совсем  не  от  боли  взбесилась  госпожа.  Ей  хотелось  выместить  уязвлённое  самолюбие  от  равнодушия   к  ней  губернатора,  который  явно  демонстрировал  своё  увлечение  дворовой  девкой  и  чуть  не  посадил    простолюдинку  за  стол,  рядом  с  госпожой.  Такое  унижение  перед  прислугой  Салтыхина  не  могла  простить.  Не  посмев  при  царедворце  оскорбить  Дарью,  барыня  нашла  повод  показать  свою  власть  над  крепостной. 
За  девушку,  нехотя  заступился  было  Григорий  Демьянович,   вошедший  на  визг  жены,  но  увидев,  что  жена  исходила  гневом,  а  на  холёной  коже  барыни  синеватая  ссадина  с  каплей  крови,  не  стал  перечить.    В  присутствии  жены,  Салтыков  повёл     девушку   в  свою  спальню.   
Тут  случилось  не  предвиденное: поняв  намерения  хозяина,  Даша  дерзко  укусила  руку  господина.  Скрываемая  агрессия  ненависти,  мерзкое  отвращение  к  десподу,  непроизвольно  выплеснулась      из  души  исстрадавшейся    крепостной,   как   напор воды  прорвавшейся  плотины.  Нервный  порыв  девушки,  так  разъярил  помещика ,  что  тот  ударил  её  своим  огромным  кулачищем,    схватил  за  косу  и ,  волоком, потащил  в  варьер    к   Замби.
  Затихшая  прислуга  сочувственно  провожала  молчаливым  взглядом,  подпрыгивающую  на  ступеньках  хрупкую  фигуру,  которую  хозяин,  грубо,  бросил  в  клетку  Замби.
 Сопя  и  пыхтя, отбросив  в  сторону  не  догрызанную  кость, мохнатый      потянулся  к  жертве.   Дарья  тупо  уставилась  на  лесное  чудовище,  закрыв  собой  дверной  проём.
    Самец  встряхнул  головой,  сверкнул  глазами,  издал  трубный   вопль, что  свидетельствовало  о  его  эмоциональной  радости, и  пошёл  на  девушку.
Барин,  сотрясая  рукой,  с  кисти  которой  медленно, капельками скатывалась  с    синеватым  отливом  кровь,    прокричал  Саньке приказ  закрыть  покрепче  клеточную  дверь.
Красный  от  злобного  возбуждения, Салтыхин   здоровой  рукой  платком  вытирал  грязно-синеватые  потёки  крови  на  укушенной  ладони. В  неистовой  ярости  барин  кусал  губы. Над  ним зябью крупяной,  морозящей  пороши  пронёсса  холодный  ветер,  унося  с  собой  странные    звуки   ломающихся  стволов  деревьев. Санька  обомлел,  деревья  стояли  в  ограде  совершенно  целые.    Непонятно,  откуда  появился  этот  треск.  Мальчик  с  изумлением  смотрел  на  цвет  крови  господина,    с   синеватыми   прожилками,   переплетающимися,  как  пряди  в  косичке,    невольно  сравнивал  с  кровью  Замби.
-«За  грехи  тебя  Бог  отметил  звериной  кровью  и  нутром!»
Чуть  не  высказал  вслух  свои  мысли  мальчик.
Со  слезами  на  глазах,  он  смотрел,  как отбиваясь, металась по  клетке бедная  Даша ,  звала  на  помощь   охрипшим  голосом.  Самец  играл  с  ней,  как  кошка  с  мышкой.  Гонялся,  рвал  одежду,  ловко  подминал   под  себя,  потом  отпускал.  Снова  наваливался  всей  тушей,  дико  вопил,   пронзительно визжал  в  экстазе. 
Бледное,  искажённое  ужасом  лицо бившейся девушки,  то  появлялось  сквозь  шерсть, то  заволакивалось  шерстью .  Она   жутко  кривила  рот,  кричать  уже  не  было  сил. Растрёпанная  коса  путалась  в  серо-буром,  волосяном  покрове. Санька  палкой  подвигал  к  голове  лесного  самца,  кедровые  орехи, сочные  кости,  мясо,  ранее  принесённые  Санькой,  но  Замби  угощение  не  интересовало.  Пища  не  отвлекала,  он  полностью  был  поглощён   брошенной  ему  добычей.  так  продолжалось  довольно  долго,  барин  ушёл,  так  и  не  выпустив  Дарью.  Санька  откровенно  плакал,  глядя  на  девушку,  ключи  в  его  руках  позвякивали  о  железо  клетки.
  Дворовые  попрятались,  двор  опустел.
Вдруг,  Дарья,  увернувшись,  схватила кость, принесённую  на  обед  мохнатому  и  ударила  ею  прямо  в  глаз  чудовища.
Замби  осел,   громоподобно взвыл,  схватился  на  голову  обеими  руками.  Слизисто-стекловидная,  окрашенная  голубовато  - красным  цветом  жидкость,  длинными  каплями  потекла  по  морщинистой  щеке.  Чёрная  бляшка  глаза  сомкнулась  в  щель..
  Санька  прямо  перед  собой  увидел  синие-лазоревые,  с  блеском  перламутра,  распахнутые  в  ужасе  глаза  девушки,  длинные  ресницы   до  бровей, шевелились,  как  живые.  Мальчишке   показалось,  волосы  на  голове девушки приподнялись  дыбом. Её  всю  трясло  сильным  ознобом.  Замби,  рассверепев,  медленно  поднимался,  оскалив   клыки.  Над  клеткой  разорвались  в  клочья  синеватые  молнии,  грянул  гром  среди  ясного  неба. Ворвался  поток  штормового  ветра.  Санька  понял,  ещё  мгновение  и  самец  разорвёт  жертву.  Он  мгновенно  открыл  дверь   клетки,  выпустил  несчастную  и  крепко  запер  дверь  на  ключ  и  запор.   
 С  безумным,  леденящим  криком,  содрогаясь  рыданьями, оборванная Дарья  вихрем  унеслась  со  двора.  Выбежавший  на  вой  Замби  хозяин,  плетью  погнал  мальчишку  от  клетки.  Цепкие  руки  приказчика  перехватили  мальчугана.
   «У -у—у,  змеёныш, -
 зашипел  Прокопьич.  Синюшные  щёки  его  злобно  дёргались,  -
-  ты  за  это  заплатишь!,  Ответишь,  дворовая  чернь!»
 Протащив  по  двору  худенькое  тельце,  квадратный  приказчик,  злобно,      бросил ребёнка  в  подвальную  дверь.  Прокатившись  кувырком  по  ступенькам,  мальчик  упал  на  колодный  пол  подвальной  камеры.  Здесь  обычно  содержались  провинившиеся крепостные  до  решения  их  участи.
 Глава32 
 Потирая  синяки  и  ссадины,   Санька  понял,  живым  его  барин  не  оставит,  придумает  страшное  наказание. 
Если  бы  был  во  дворе  мастеровой  Роман,  горя  могло  не  случиться    Впечатлительный,  открытый,  с  редкостным  мастеровым  талантом,  Роман    иногда  заступался  за  прислугу,  рассердившую  барина.  У  парня  были  очень  редкостные,  «золотые» руки,  Салтыхин  многое  прощал  крепостному,  порой   не  так  строго  обходился  с  теми,  кого  Роман  защищал. Помочь  Саньке  было  некому.   Детским  умом,  мальчишка  осознал,  за  содеяное  ему  придётся  ответить,  как  взрослому.  И  ответил. 
На  следующий  день ,  утром,  его  голым  вывели  в  поле  и  натравили  на  дрожащее,  детское  тельце,  стаю  барских,  охотничьих  гончих.
 По  приказу  Салтыхина,  специально  не  кормленные  собаки  неистовствовали  лаем.  Барин  сел  на  верховую  лошадь,  приготовился  к  охоте.  Григория  Демьяныча  напрасно  пыталась  умилостивить  дочь. 
 Кроткая,  тихая,  застенчивая  Мария,  была  прямой  противоположностью  родителям.  Она  часто  защищала  слуг.  Ей  иногда  удавалось  уговорить  мать  или  отца,  уменьшить  количество  плетей  наказуемому.  Порой  даже  отменить  побои  на  конюшне.
Беззащитные  крестьяне  видели  в  ней  свою  благодетельницу,  молились  на  неё.
На  этот  раз  дочери  родители  не  уступили.  Уязвлённое  высокомерие  требовало    смертельного   устрашения  для  всех,  кто  осмелится  ослушаться,  не  взирая  на  возраст,  от  мала  до  велика.    Смотреть  на  казнь  ребёнка  согнали   
весь  двор  барской  усадьбы,  крепостных  близлежащих  деревень.
Глава33.
Воспоминание  вырисовывалось  настолько  реально  ощутимо,  что  мальчишка  задохнулся,  утёр  пот  со  лба.  Его  до  сих  пор  колотила  дрожь    от   страха  и жути    этого  страшного  дня.  Под  тяжестью  Салтыхина,  лошадь    присела.  Горящие  охотничьим  азартом,  чёрные  глаза  господина  метнули  оранжевые  огоньки,  оплывшее  лицо  напряглось,   покрылось    сыпью  возбуждения.  Барин  гикнул,  выпустил  собак,  дав  отбежать  мальчишке  на  некоторое  расстояние.  Глаза  господина  метали  молнии,  он  жаждал  крови, не  хотел  быстрого  завершения  расправы,  продливал  садизм  наслаждения,  позволял  Саньке  отбегать  от  собак.
 И,  хотя,  Санька  сейчас  сидел  один  в  овраге  за  кустом  ,он     с  ужасом   вспоминал бешенный  лай  псов,  оскаленные,  открытые,  голодные  пасти,  несущихся  на  него  собачьей  своры,  брызжущей  слюной,   белые  клыки,  нацеленные  вонзиться  и  разорвать  добычу.  Пережитые  картины  до  сих  пор  содрагали,  вызывали  озноб,  беспредельный  ужас.    Собаки  настигали  выбивающегося  из  сил  мальчика.  Их  жаркое  дыхание  пасти  с  высунутыми,    длинными,    красными  языками,  уже  хватало  пятки.  Санька  начал  устало  подкашивать  израненные,  кровоточащие,  голые  ноги,  пытаясь  добежать  до  приближающейся  кромки   леса.  Там  он  взберётся  на  дерево.   Навзрыд  крича  от  отчаяния  и  боли,   ребёнок  терял  силы.  Босые  ножки  оставляли  за  собой  ржавые  пятна  крови  на   пожухлой   траве.  Мелкая,  игольчатая  изморозь  наступающих,  утренних  холодов,  осыпала  потное  лицо.  Слёзы  заволакивали  глаза.   Обречённый  малец,    почти  не  видел,  куда  несли     тело  его   истерзанные  ноги.  Разгорячённый  мозг  мальчика  уже  представлял  себя  на  вершине   дерева,  как ,   вдруг,   барин  помчался  наперерез,  азартно  улюлюкая,  загонял  ребёнка  в собачью  стаю.
До  слуха  мальчика  донёсса  вопль  матери,  он  надрывно  оборвался  резко,  где-то  в  стороне  и  тот  час  беспомощно  взвыл  отец.
Лес  приближался,  вселяя  надежду.    Ребёнок  думал  лишь  об  одном,  скорее  вбежать  за  спасительные  деревья.
 В  азарте охотничьего угара,  помещик,  на  белом  коне,  мчался  наперерез   изнемогающей  жертве.
Глава34.
Внезапно,  лошадь  хозяина    резко   встала  ,  издала  храп,  поднялась  на  дыбы.  Салтыхин  еле  удержался  в  седле.  Он  не  совсем  понял,  что  случилось,  почему  взбрыкивает  лошадь  и  пятится  назад,  отчего  замерли,  осели  собаки,  поджав  уши  и  хвосты,  захлебнувшись  лаем,  жалобно  подвыли.
Из  леса  к  ребёнку быстро   шла  огромная,  волосатая,  похожая  на  обезьяну, женская  фигура. Над  ней парило  неведомое,   серебристое марево,  из  которого  неслись  пугающие  звуки   приглушённого  визга. Запахло  холодом.   Громко  рыкнув  на  притихших  собак,  Лесное  существо    быстро   подошло  к  Саньке,  подняло  его  на  руки  и,  так  же  быстро,  пошло  в  лес.    На  фоне   уравновешенной  гаммы,     осеннего    пейзажа,   блекнувших  цветов  уходящего  лета,      мохнатая   выглядела  мистической  сущностью  ада,   внушила   шок,,   ужас  оцепенения и  леденящего   страха.  Она,  моментом,  исчезла  за    игольчатым  лесным  покровом,    блеснув   испод  надбровий  огненной полосой  пламени,,   оставив  за  собой сине-красноватые    зигзаги   молний. 
  Это случилось немногим менее года назад.   Сейчас Саньке было уже 10 лет. Все это время он жил в лесу ,познавал безжалостную науку выживания,   воспитывался   мохнатой самкой.  Лишь изредка, под покровом темноты,  прибегал в родной дом, прячась от всех, вздрагивая от каждого шороха и шума.   Встречи с родными были короткими, болезненными,   полными отчаяния,   боли, неизвестности. В лесу   ему было спокойнее.   Мохнатая, дикая   лесная женщина,  спасшая Саньке жизнь, принесла его в берлогу,   наподобие   медвежьей,  только поглубже   и   шире, осторожно положила обессиленного мальчика на кучу сухой травы,  рядом с недвижимым, маленьким,   лесным человечком.
 Узкая щель в боковой нише , через ветви , пропускала  серо-голубой свет , сумрачно освещая логово. Санька вскрикнул , прикоснувшись к холодному тельцу,  лежащему  рядом. Согнутые  к  животу  ножки умершего, были прижаты к животу , руки судорожно сжаты в кулачки. На безволосом   личике — следы страдания и боли. Округлые глазки закрыты, ротик   полуоткрыт, в застывшем , последнем вдохе воздуха. Молочные зубы,    совсем        человеческие,  просматривались сквозь прорезь губ.
 Санька мелко дрожал , стуча зубами. В детской головке картины ужаса от мчавшихся собак, до спасения его лесихой, , проносились калейдоскопом. Бежать некуда,   западня захлопнута.   В мозгу, как молоточком,   стучались слова молитвы, которым учила  его мать.
 Лесиха довольно долго, молча смотрела на спасенное   человеческое дитя.   Неожиданно, она странно махнула  рукой,  Как  лопатой и, тихо подвизгивая ,  кистями,   вырыла глубокую яму в нише, положила в нее умершего,   быстро засыпала землей,   села на свежую могилку,   обхватив голову руками и чуть раскачиваясь,  стонала,  подвывая. Постепенно   рыдания  прекратились   и   ее влажный  взгляд,   вновь, обратился   к   живому   человеческому   ребенку.
 Санька обомлел, дыхание перехватила судорога , но лесная женщина   как-то ласково,   участливо подошла   к   мальчугану,  издала   убаюкивающие звуки,  похожие  на  мурлыканье  кошки , осторожно зализала раны шершавым языком и, вдруг,   прижала Саньку к груди,  силой втолкнула в рот сосок.  От   страха мальчишка инстинктивно начал   сосать.   Сладковатое,   теплое,  грудное   молоко напоминало густое молоко коровы.   Ослабевший ребенок   почувствовал материнскую   заботу, расслабился,     успокоился,   незаметно уснул на мохнатых руках , согретый мощным телом получеловека ,от которого пахло кислым потом.
 Так Санька остался в логове. 
Глава34.
 Лесиха заботилась о нем с  любовью матери.   Кормила сушеными корнями , ягодами, грибами, вялила для него мясо, речную рыбу, но все чаще и чаще приучала есть сырое, даже пыталась   передать свои навыки охоты на мелких зверей.
 Несколько раз она заваливала медведя , высасывала   кровь , обидчиво,  слегка   шлепала   воспитанника , наотрез отказывающегося и не переносящего запах крови.  Туша наполовину портилась,   ее доедали другие обитатели леса. Шкуру   Лесиха  искусно сдирала,   использовала, как матрац или одеяло. Когда Санька , осмелившись , впервые посетил родных в деревне, он принес с собой кремень для добывания огня, горшок варить горячую пищу, оборудовал тайный выброс дыма еще через одну щель в потолке земляной ямы и теперь учил приемную мать есть горячее, вареное,  капчёное  мясо,  варил  суп  из  трав,  собирал  яйца  из  гнёзд  птиц.
 Лесихе очень понравилось соленое варево и Санька начал приносить из дома соль.
 Лесная женщина явно скучала , когда он уходил к родным, печально мурлыкала,   но не запрещала.   В гортанных звуках лесихи не было слов ,   нагруженным смысловым значением , но была интонация.  Лишь изредка   она,  словно,  выбрасывала    из  гортани,    непонятны  обрывки изречений, где как бы, прорывались зачатки   человеческих звуков. Чаще всего мохнатая издавала что-то нечленораздельное, не раскрывая рта, сквозь сомкнутые губы. Однако Санька чувствовал интуитивно то, что она выражала  звуками,  в  гримасах, жестах и постепенно стал понимать свою покровительницу по мимике лица, цвету кожи на скулах. Приемыш научился понимать и слышать её  даже если Лесиха   молчала.  Санька  не  догадывался,  что  освоил  интуитивное  общение  с  лесным  человеком.   Под скошенному,   к надбровьям,   лбу,   был, непостижимый   для   него, разум,   создающий образы,   окутанные мыслью   и   понятные      мирозданию    этих   необыкновенных существ,    имевших  свой, особый   уклад   жизни,   внешне,  формой   плоти, напоминавшей  человеческое    тело.   Иногда,    Лесиха,  внезапно,    исчезала,  словно  растворялась  в  пространстве,  потом  появлялась  вновь.  Тогда  мальчугану  казалось,  что  приёмная  мать  уходила  в  неведомый  для  него  мир,  но  возвращалась  ради  него.  Однажды,  он  попробовал  обшарить  руками   пространство,  в  котором  растворилась  лесная  женщина.  Его  ладонь  наткнулась  на  что-то  упругое,  подобное    бесцветной   резине.  Неожиданно,  проём  расширился  и  Санька  увидел  вполне  земную  даль,  дома,  правильной  геометрической  формы,  с  неясным  очертанием  границ   дальнего подворья,  но   плотно  закрытыми, круглыми  окнами- иллюминаторами.   Вдалеке    волнистый  настил  синевато-зелёного  леса,  из  которого  вылетела  огромная  ,  огненно-рыжая  птица.  Взмахи  широких  крыльев  резали  воздух  скрежетащим  шумом,  как  меха  в  кузнице  отца.  Бардовый  клюв  раскрылся,  что  бы  схватить  незваного  гостя. Круглые  глаза, как  поглощающая  бездна  бездонной  глубины,  впивались  в  него.  В  тот  же   момент  сильный,  воздушный  толчок  выбросил  мальчугана  обратно  в  логово.  Иней,  с  осколками   острых   льдинок,  накрыл  стеной  пространство,  через  которое  мальчишка  чуть  было  не  вошёл  в  иной   мир.  Санька  очнулся  не  сразу.  Долбящий  скрежет  всё  ещё  стоял  в  ушах.  Лесиха  держала  над  ним  свою  большую,  мохнатую  руку  и,  чуть, подсвистывала.  Санька  прислонился  спиной  к  земляной  стене. 
«Что  это  было?»,
Ошалело  спросил  он.
Лесная  женщина   дёрнула  углами  тонких  губ,  мальчик  понял,  она  так  улыбается.  Ответ  пришёл  телепатически,  словно  в  мозгу  прозвучал  чужеродный  ,  мягкий  голос:
«Сторож  нашего  мира  мог  убить  тебя.  Не   пытайся  больше  следить  за  мной.  Мой  мир  в  другом  измерении,  вход  в  него  охраняет  пернатый   Шкарбет,  он  жесток,  но  справедлив.  Земные  пришельцы  могут  занести  запах  агрессии,  алчности,  пагубных  страстей  для  нашего  народа.  Мы   живём  в  иной,   духовной  реальности, выходим  на  Землю,  что  бы  познать  жизнь  безволосых  людей,  понять,  иногда,  перенять  их  достижения,  освоить  лучшее  для  себя.  Ваше  людское  общество  нам  не  нравится.  Мы  не  хотим  жить  подобным  образом  и  сторонимся  людей.  Это  люди  ищут  встречи  с  нами,  но  совсем  не  понимают  нас  и  опасны  для  нашего  народа.  Замби  мой  брат,  но  его  жизнь  искалечена,  загрязнена  людьми,  вернуться  в  своё  измерение,  он  уже  не  может.   Я  должна  спасти  его  и  тех,  кто  попал  в  ваш  жуткий  мир.  Не  все   мохнатые  люди  одинаковы,  в  нас  много видов  разновидности,  как  и,  у  вас,  национальностей,  с  их  бытом  и  культурой. Мы  знакомимся  с  безволосыми  только  для  организации  своей  жизни.  Далеко  не  всех,  ушедших,  наше  измерение  принимает  обратно.   Мы  берегём,  охранякм  свою первозданную,  особую атмосферу  от  пагубных  загрязнений.   Ты  поможешь  мне  спасти  моих  собратьев.  Некоторые  из  них,  ещё  могут  вернуться  в  родной  мир».
«Если  вы    не  приемлите  агрессию  зла,  почему  пьёте  кровь?»
«Кровь  источник  жизни  и  познания  сущности  другого  естества.  С  кровью,  мы  получаем  силу  и  сноровку,  развитие  интуиции  и  ума,   становимся  бодрее  и  умнее,  приобретаем  то,  чем  обладал  покорённый  нами»
«Забираете  его  душу?»
«Только  самое  лучшее  в  ней  и  при , необходимости,  защиты  самого  себя. Ушедших  из  нашего  мира  только  за  кровью,  Шкарбет   обратно    в  наш  мир,  не  пускает!»
«Есть  такие  существа,  что  приходят  на  Землю  только  за  кровью?»
«Есть  и  не  только  из  моего  мира,  но  и  из  других,  мистических  миров,  а  их  множество.  Я  расскажу  о    других  мирах  позже!»
Санька  почувствовал,  эту  миссию Лесихи,   он  вынужден  принять.  Однако,  в  данный  момент,  он  не    понял  всего  смысла  слов  мысленного  внушаемых  ему  приёмной  матерью,  да  и  бежать    Саньке  было  некуда.
«Как  же  тут  ледяная  стена   образовалась?»,
Спросил  Санька,  провёл пальцем по  земляной  стене ,  убеждаясь,  что  изморозь  исчезла.  В  глазах  приёмной  матери  загорелись  точечные  огоньки.  Лицо  осветилось  нежной,  человеческой  мимикой.
«Мы  живём  в  полной  гармонии  с  природой. В  нашем  воздухе  и  теле  общая   световая частица  взаимодействия.   Над  нашими  головами   энергетический   ореол   родного  измерения.  В  случае  опасности  или  возбуждения,  ореол  энергетической  связи,  частица  взаимодействия  тела,  реагируют,  как  стихия.  Вот  если  ты  нажмёшь  на  свою  кожу,  тело  чувствует  соприкосновение.  Так  и  наше  изиерение,  через  незримый,  мгновенный  сигнал,  защищает  нас  видимым  действием  природы,  которого  больше  всего  боится  человек.    Если  мы  загрязнимся  пороками  вашего  общества,  мы  потеряем   защиту  нашего  измерения.    Земля  живая,  как  и  человек,  имеет  несколько  оболочек,  на  одной  из  них  наша  Родина!  Как  и  человек,  Земля  требует  ухода  и  гармонии.  Безволосые  губят  Землю,  заодно,  и  нас.  Наши  конфликты  не  могут  быть  разрешимы».
Глава34.
Санька,   от  изумления, проглотил  комок затхлого  воздуха  земляной  норы.   Безграмотный  мальчуган   вновь не  понял,    о  чём  мысленно,  загадочно,  говорила  ему  лесная  жительница.  Он  доверчиво  и  ласково  погладил  её  мохнатую  руку.    
«Я  помогу  тебе,  а  ты  нам!»,
Повторила  Лесиха.  Между  ними  крепла  сила  взаимного  притяжения  друг  к  другу.  Только  намного  позже,  вспоминая    Лесиху,  получив  образование,  Санька  смог  осознать    смысл  этого  загадочного разговора.  Видимо , Лесная  женщина  предвидела  будущее      воспитанника,  потому  запечатлела          свои  слова  в  памяти  Саньки.
Санька по -своему любил загадочное существо, но сердце тосковало по истинной матери, прикованной к постели. Пьяный отец раздражал перегаром. В короткие встречи с сыном, Иван старался обнять и приласкать Саньку, но тот не переносил хмельной угар. Одна сестренка Настенька  вносила в душу изгнанника нежный уют семьи. Девушка подолгу говорила с братом, стараясь, чтобы тот не забыл родной язык.   Дом для Саньки был всем. Повзрослевший поневоле , мальчик люто и зло ненавидел барина, так нещадно разлучившего его не только с родными, но и с человеческим общением.   Жесточайшая, садистская несправедливость  господина  не  забывалась, беспощадно   раздирала хрупкую,   беззащитную детскую душу, растаптывала   её,   как личность, превращала в затравленного  бунтаря..   
Глава  4.             
Отбросив  воспоминания,         
   Санька вздохнул и, раздвинув кусты, полез   дальше  в потайной лаз,  самый  сложный  и  опасный  участок  пути  к  дому.    Мелкие куски земли сыпались за шиворот, но он был благодарен   Лесихе, вырывшей этот ход для него. Она же укрепила лаз хворостом   и   ветвями, нередко   ожидала   его возвращения, сидя на дне колодца, закинув морщинистый лоб вверх, смотрела в небо, словно считала звезды.   На сей раз,   Санька был один. Как только он вынырнул из прохода на дно колодца, сразу же разогнулся, разминаясь во весь рост и, вдруг, его голова задела что-то мягкое  и теплое   Привыкший  к  одиночеству, мальчишка   ошалело вскрикнул от   неожиданного прикосновения, вскинул голову: над ним висели живые тела в светлых одеждах. Сумерки превращали белые силуэты в нечистые создания приведений. Парнишка бросился обратно, но чей-то мужской, замычавший голос заставил его остановится. Санька осознал:   над ним живые люди, рты их заткнуты кляпом. Мальчик осмотрелся,   боязливо вглядываясь   в  млечную темноту колодца.
Глава  35.
 Под заколоченной досками крышкой, на деревянном  вальце  вращения цепи, висели два человека, связанные спинами. Опутанные руки кистями  касались одна за другую. Связанные ноги висели бревнами.   Люди были живы, но звук зова разбивался о кляп в губах. парнишка  отогнал страх, понял, что его молят о помощи. Сострадательная душа мальчугана не могла бросить   несчастных  на верную,   мучительную, медленную   смерть.   Изощрённое  изуверство  в    стиле   барина.  В   заброшенный  колодец  лесной  усадьбы  никто  не  мог  заглянуть,  а  тем  более,  набрести  на  него.  Кричать  можно  до  самой  смерти,  никто  не  услышит  и  не  придёт  на  помощь.   Санька не   знал,   кто   эти   казнённые   люди: может быть  злодеи или беглые, о которых ходили разные слухи, а может наказанные за ослушание крепостные.  Скорей  всего  крепостные  Салтыхина,  только  господин  имел  доступ  в  запретный  двор. Помня о своем горе, мальчик не мог пройти мимо любого погибающего.   Не знал паренек, что в усадьбе ненавистного ему барина разыгралась страшная драма.   Не   первой молодости   граф, все   еще завораживающе   красивый, к   тому  же богатый,   посватался к дочери   Григория Демьяновича. Жених не понравился   помещику чрезмерно веселым, бесшабашным   нравом, беззаботно   соривший деньгами.
«Такой всё приданое прокутит и дочь по миру пустит!»,-
 зло съязвил он Софье Петровне, которая не скрывала   восторженных слов в адрес жениха. При встречах   с  графом, барыня   не   сводила   с него   сияющих,   зовущих взглядов, что   неприятно насторожило Салтыхина. Жена слишком красноречиво играла веером,   подавая недвусмысленные   знаки. Подавленная  деспотизмом  мужа,  она  задыхалась  от  неприязни  к  нему.  Молодость  уходила,  а  всесильный  помещик  только  здоровел,  становился  всё  не  выносимее.    Сексуальные  эмоции  поглощали  стареющую  даму,  не  пропускавшую  утех  мужа  с  мохнатым.  Гарем  красивых,  молодых  крепостных  девушек,  бесповоротно,  отодвинул    Софью  Петровну  от  постели  мужа.  Заезжий,  знатный  аристократ  разбудил  в  ней    не  растраченные  чувства,  они  вспыхнули,  какпламя.  Барыня  не  смогла,  незаметно,   ими  управлять.   Увлекшись, Софья Петровна забыла, что муж прекрасно разбирался в «языке»   веера, служившем дамам негласным посредником. Григорий Демьянович по себе знал, как запутывала  мужчин в  любовной  сети кокетливая жена,   она умела очаровывать окружающих эмоциональным блеском аристократических разговоров. Яркие эпитеты, необычайные сравнения, сыпались из нее, как из рога изобилия, слова сочились, формируясь в оригинальные, гармонические фразы. Барин сам точно не понимал себя:   ревновал ли он жену или  искал повод избавиться от нее. За обедом Салтыхин заметил: Софья   Петровна   кокетничает,   загадочно  что-то   шепчет гостю, играет веером, указывая глазами на дочь. Жених просто проглатывал девушку своим взором. Смущенная Мария не поднимала глаз.   Накануне, она сказала отцу:
«Ваша воля, батюшка! Раз он богат, выйду за него,  хоть  он  и  заезжий  аристократ!    Все равно в округе больше подходящей партии нет!»-«Не по душе граф?»,-
 с прерывающейся внутренней надеждой на отказ , спросил отец.-
«Так себе, не очень нравится, но  весёлый,  скучать  не  даст!  В  Питербурге  живёт!   Воля ваша-привыкну!»-
«А губернатор,  что  приезжал  к  нам  с  проверкой, пойдет в женихи?»-
«Батенька, да он же совсем стар для меня! Граф хоть помоложе!»- «Твоя правда,-
согласился Салтыхин,- губернатор старше меня, а граф этот, Павел Семенович, всего на три года меня моложе,-
 и вдруг насупился, тупо смотря на дочь,-
 но я не хочу тебя никому отдавать! Ты моя дочь- моей и станешь!»-
« Опять Вы за свое, батенька,-
сквозь слезы вскричала Мария,-
 я руки на себя наложу!»- «Не наложишь,-
грубо ответил отец,_
а будешь постоянно брыкаться,  Замби отдам и не пожалею, что родная дочь!»
« Тогда лучше уж замуж за Павла Семеновича!»
 « Я  знаю, что тебе лучше!»..
 Отец приставал все чаще и чаще. Красавица дочь  завораживала его. В тайне Салтыхин давно убедил себя ,что Софья Петровна согрешила с кем-то из соседей. Он твердо помнил о двух близнецах,  сокрытых им в старом, злосчастном доме. Именно, рождение этих  неполноценных  детей, напомнили  о полузабытом   прошлом , озлобили   против   жены, вселили   уверенность в измену Софьи Петровны. Его женитьба произошла молниеносно, всего лишь после нескольких с ней встреч. Тогда он просто не обратил внимания, как родители Софьи Петровны и она сама, настаивали на скоропостижном браке. Светская красавица, с подчеркнутым чувством превосходства и исключительности, пленила его не столько изысканностью манер, сколько обольстительным, живым, волнующим ртом, всегда полуоткрытым, показывающим сияющие, жемчужные зубы меж сладострастных, полных, рубиновых губ. В них было такое   волнующее трепетание истомы и неги, что Салтыхин при встречах испытывал неотвратимое, жгучее желание впиться в них, ощутить на себе поцелуй  этих необычных,  кроваво- алых , пухлых губ, вонзиться в них страстью,   удовлетворить удушающее желание.   Бесприданница сама желала прибрать к рукам плывущее к ней огромное состояние. Уступив жениху до венчания, Софья Петровна родила дочь на три-четыре недели раньше подсчитанного мужем срока. Не могла быть Мария его дочерью: слишком красива и совсем на него не похожа. Жизнь Марии   превратилась в кошмар.   Сватовство графа девушка приняла,   как избавление  от  навязчивой  похоти  отца. Элегантные манеры аристократа, живые следы былой красоты , статность фигуры — вызывали в ней приятные   эмоции, разговоры  поражали многогранностью   знаний, доставляли душевное удовлетворение будущим. Она мечтала поскорей покинуть опостылевший, родной дом,   где навязчивость отца переходила   все   границы, толкала ее на отчаянные поступки.   Мария согласилась на брак с графом, оставалось обговорить   день   свадьбы,   но совсем не то думал Григорий Демьянович.   После насторожившего его обеда с женихом,   Салтыхин приказал   приказчику проследить за Софьей Петровной,   подслушивать и   докладывать ему  обо всех их разговорах и встречах.
 Пакостная , двуличная   алчная натура приказчика, желавшая всегда и во всем угодить господам,   но,  при  этом,  получить  свою  выгоду, не задумываясь предала свою покровительницу — хозяйку.
Глава  36.
 Кокетка Софья Петровна не подозревала о замысле мужа.   Чтобы привлечь к себе внимание аристократа   высшей знати,   она     загадочно   заинтриговала   его,     назначив свидание в заброшенном лесном доме,  пообещав поведать страшную семейную тайну.  Уверенная , что сторож выполнил ее указание — отравил   неугодных близнецов, страстно желая дочери выгодную партию, открывающую ей свободный доступ ко двору, она рассчитывала не только обольстить стареющего красавца, но и форсировать события. Софья  Петровна,  свиданием  в  лесной  усадьбе,  намеревалась  решить  сразу    несколько  проблем,    попытаться  завести  интригующий  роман  с  будущим  мужем  дочери,   ускорить  свадьбу  дочери,   заставить  мужа  согласиться  на  брак  Марии  и  графа.   Если    Павел  Семёнович  узнает,    скрываемую  от  всех,  сугубо  семейную  тайну  рода  Салтыхиных,  то  Григорий  Демьянович  вынужден  будет,  безоговорочно,  уступить, согласиться  на  этот  неравный  брак,  что  бы  избежать  огласки.     Тогда  Софья  Петровна  получит  все  шансы,  из  таёжной  глухомани,  попасть  в  Петербурское  общество  знати.  Она  грезила    роскошными  балами,  светским  общением  в  богатейших  салонах  столицы.  Она  была  уверена, сам  же  Салтыхин  не  уедет  из  таёжного  поместья,  не  оставит  развлечения  с  Замби  и  крепостными  девками.   «Тайна»- единственный ключ открыть замурованную дверь в сердце деспота, вынудить безоговорочное согласие  на  брак  с  Марией»,- жарко шептала барыня почти в губы, галантно раскланивавшемуся перед ней претенденту  на  руку  её  дочери.   Аристократ  безумно  влюбился  в  молодую,  таёжную  красавицу,  строенную,  изящную,  мадонну  с  русой  косой  до  пояса,  т  таким  кротким,  добрым  нравом,  совсем  не  похожей  на  жеманных,  легкомысленных  барышень  Высшего  общества,  к  тому  же,    с  огромным  состоянием   приданного.  Заинтересованный граф проглотил   приманку  без раздумий. Он понял намек Софьи Павловны по своему, не хотел пропустить   очередное приключение.   Его привлекал   интимный репертуар   кокетничающей   женщины,  Бальзаковского  возрастаее, сокрушительное    обаяние  ямочками  на  щеках.   В душе граф даже желал ее неутолимых   ласк, ощущения   поцелуев полных, рубиновых губ, все еще трепетно волнующих,   источавших   негу   истомы. Распоряжения   подготовить дом,   место и час   свидания,   помещица передала через горничную, не   подозревая:  прислуга  предупреждена  обо  всём  доносить  господину,  даже  на  свою  госпожу.  Ослушание  карается  наказанием   бросить в  клетку  к  лесному  чудовищу.   до смерти напуганная    возможной встречей с Замби, служанка тут же донесла приказчику   указания хозяйки. Засопев  от  предвкушения,   ухмыляясь  синюшный  от  частой  пьянки,  постоянно  потный Прокопыч, всё доложил хозяину.
 Самосуд   барина   был продуман до   мелочей.
 Лакей графа   так   и не узнал , куда делся его господин,
ушедший   с  барыней  Софьей  Петровной.  Лакей  долго  искал  графа,  потом    отправился  к  соседскому  помещику,  в  надежде,  что  его  господин  с  дамой  уехал   обратно   к  дяде  в  поместье,  куда  и  приехал  погостить  из  Петербурга,    посмотреть  на  жизнь  в  таёжной  глуши.
 Воркующую пару захватили в первую  же   минуту встречи, тут же связали по рукам и ногам.
Напрасно оправдывался Павел Семенович. Его  Салтыхин   даже не   стал слушать.
 «Батенька, сосед, милостивый Григорий Демьянович!   Как Вы дошли до такого языческого  унижения и осквернения человеческого   естества?!» -
Возмущенно   возопил жених,   когда с него стащили верхнюю одежду и опутали руки,  ноги. Ответ был — крепкий кляп в рот.  Отец  невесты  не  хотел  слушать  оправдания  жениха,  они  его  не  интересовали. Косой, безжалостный,  колючий,   холодно-стальной,   смоляной взгляд,  пронизывал   жертвы   насквозь.  Надеяться  на  великодушие  не  приходилось.  На   застывшем,  озверевшем   лице  Салтыхина    ни  тени   сочувствия    к  нему,  ни    реакции  на  крики         отбивающейся от слуг Софьи Петровны.   Холопам   господин разрешил   делать,  что  хотят  с  госпожой и они выместили на ней всю злобу и унижения от крепостной неволи. Изнеженная барынька сносила не только хамское облапывание   самых интимных мест, но и слушала в свой адрес едкие сквернословные словечки, как последняя дворовая девка.
Связанный  граф  беспомощно  таращил  глаза,   у  него  путалось  сознание,   липкий  страх   ледянил  душу,  он  мычал,  бился  в  истерике,  однако,  на  его  честь  не  посягнули. 
 Мужикам было грозно приказано говорит всем, что барыня уехала за границу.  Где  приехавший  свататься  аристократ,  неизвестно,  видели,  мол,  только,  как  гость  уезжал  из  усадьбы.
Глава  37.
По указу   хозяина пленников   обрекли  на медленную,    мучительную  смерть  от холода,  голода  и  жажды в старом, заброшенном колодце,   затерянного  в  тайге  старого   барского  дома.
Связав   господ как снопы, исполнительные слуги подвесили  в  колодец   веревками, обоих  пленников на деревянном вальце, практически за руки.
 Григорий Демьянович торопился  и  потому доски крышки   колодца забивались наспех, неровно, со щелями.
Оставив   двух   караульных,   Салтыхин ускакал   галопом   домой, обрадованный,   что освободился одновременно   сразу   от жены  и  будущего зятя.
           Глава  5
Салтыхин не вошел , а влетел в комнату дочери, грубо обнял, жестко процедил:
«Даю тебе ночь на размышление... Утром будешь моя или станешь наложницей Замби!» - сдерживая пыл , он чуть дрожал мелкой дрожью. Верхняя губа Григория Демьяновича дергалась вверх, коробя ноздри, как у хищника, в то время, как нижняя   губа  застыла неподвижной нитью. Оттолкнув   окаменевшую от ужаса дочь, барин отправился   кутить, отмечая свой день освобождения от семейных пут и условностей   отцовского долга....               
    Санька ничего этого не знал, но висящие беспомощно тела вызвали в нем ответное сочувствие.  Он хорошо помнил беспощадность гнавшейся за ним смерти.  Паренек всегда при себе носил острый охотничий нож, единственную надежду на оборону и защиту от нападения. Освободить подвешенных   над  ним пленников не составило особого труда. Не   ведая кто пред ним, Санька по крестьянской привычке проговорил:
«Простите, барин, если невзначай порежу!   Ножик острый, а   здесь темно!»
Ответное мычание подтвердило согласие неизвестного и мальчик сноровисто,  ловко проворно ориентируясь в темном тумане колодца, разрезал путы, ощупью вынул кляп. Как только Павел Семенович почувствовал свои руки и ноги , он поспешил на помощь Софье Павловне. Барыня ежилась от прикосновения детских пальцев, искавших на ее лице рот, от них пахло кислым, грязным потом. Помещица свежо помнила пережитое, однако понимала: эта ощупь вызвана сумраком мешавшими видеть, а не похотливой злобой,  к   тому же, детская ощупь сулит ей надежду на жизнь. Она терпеливо сносила   осторожное,  но,  однако,  неприятное ощущение  прикосновения  к  телу  пальцев  подростка.
 Как только ее рот освободился,  от  кляпа, она тут же крикнула, но слова погасли   в   ладонях графа:
 «Тише, молю Вас!  Наверху сторожевые! Ни малейшего шума, иначе мы воистину погибнем!»
 - прошептал Павел Семенович, с ужасом глядя в прорезь досок. Над колодцем глухо отозвались настороженные голоса караульных :
«Вроде бы баба в колодце крикнула!»
 - сказал один.
«Послышалось,-
 ответил другой, -
 барыне  рот забили крепко! Это , наверное, леший из леса нас пугает!  Места  тут  дикие!»
 Переговариваясь, караульщики  прислонились ухом к дощатой  крышке  так, что было слышно, через щели покрытия,   их тревожное дыхание.
 Изнутри ни шороха!
 Караульные отошли.
 Софья Петровна присела от страха, зажав плотной нитью свои полные губы.
«Идите за мной,
 - прошептал Санька,   когда наверху все успокоилось,
 - здесь лаз в земле»
 «Я не пойду, я не могу в земле лазить!»
_ сквозь слезы тихо выдавила барыня.
 «Жить хочешь — сможешь,
 - по взрослому, серьезно бросил Санька,
 - скоро вода начнет заполнять сруб. Слышите- булькает! Вода сюда быстро набирается, правда стоит   не  долго,
потом уходит. Но потонуть вам времени  хватит!»,- назидательно, скорее сам себе, чем госпоже, высказался мальчуган, но барыня услышала. Безысходность испугала ее еще больше, она спохватилась: мальчишка может бросить строптивых на произвол судьбы,  уйдёт. В  серьезность положения она , наконец, поверила, очнувшись от гордости высшего сословия, тем более,  когда увидела   как решительно и бесповоротно мальчишка нырнул в темное , мокрое отверстие над   днищем.. Граф укоризненно покачал головой и слегка подтолкнул   Салтыхину   вперед.   Сдерживая рыдания,   Софья   Петровна   ползла следом за Санькой.
Барыня   тяжело  пыхтела, часто застревала в узком проходе,  путалась  в  складках  одежды,  нервно,  до  крови,  кусала  губы, поминутно хватала мальчугана за ноги, опираясь всем телом. За помещицей,  не  меньше  задыхаясь  и  пыхтя, неуклюже протискивался граф с затаенной яростью  мести за свое нынешнее положение и причиненную обиду.
 Все они, наконец-то, вылезли из замаскированного куста: исцарапанные,    оборванные,   грязные , но, в миг, осчастливейшие от сознания своего спасения.
«Тише...По ночам лесничий с   барскими егерями  любит  палить в лесу!  Стерегут  угодья  барские!  Схватить  могут!»
- вновь важно, по взрослому,   предупредил мальчик радующуюся пару..
«Как тебя зовут?»
 - потрепал мальчишку за щеки Павел Семенович.
Мальчуган  поднял  на  графа  глаза,  блеснувшие  фосфорическим  светом.
«Какие  изумительные  фосфорические  глаза,  светятся  даже  в  темноте!
Необыкновенно!   Такое  вижу  впервые!».
  «Санька  я!»,
 ответил  паренёк  и  покосился
  на барыню,    настороженно напрягаясь.   Движение маленького спасителя тут же уловила хозяйка.
«Ты не тот ли мальчик, которого унесла лесная женщина?»,
- с любопытством спросила Софья Петровна , к которой начала возвращаться прежняя спесь.
«Он самый, -
 буркнул Санька, -
 только я теперь ничейный,   вольный !»
«Кто же тебя освободил?»,
- урезонила с иронией помещица
«Я сам освободился!»,
- гордо подчеркнул Санька.
 «Хорошо,   хорошо,
- примирительно ответила Софья Петровна,
- я дам тебе дарственную на свободу!»
Стоящий рядом граф вставил
«В любом деле можешь рассчитывать на меня, входить ко мне, когда захочешь».
 Наклонившись,  Павел Семенович,  вдруг, обнял и поцеловал грязного, оборванного   мальчугана,   дружески   потрепал   немытые,   замусоренные   землей,   светлые кудри:
«Мы еще встретимся и поговорим... А теперь , любезная Софья Петровна,
-повернул он голову к соседке по несчастью,
- без жалоб,  капризов, оханья и аханья , следуйте за мной, если мы оба желаем остаться живыми!»
Софья Петровна оперлась о поданную   графом  руку и они быстрым шагом стали удаляться от паренька в лес.  Аристократ  спешил  за  подмогой  к  родному  дяде.
 Мальчуган,  некоторое  время, молча смотрел  в   вслед.   Его  обуревали  странные  предчувствия,  непонятное  беспокеойство.   Ночная мгла скоро поглотила силуэты, а Санька прямиком пошел домой. Ночной лес был ему родным домом.
Глава  6.               
Санька,   оглядываясь, осторожно постучался в старенький,   покосившийся домишко на окраине деревни, покрытый, потемневшей от времени,  соломой. Старые бревна, усыпанные серо-зелеными пятнами плесневелого мха, пахли для мальчугана долгожданным теплом семейного очага.  Плёнка  от   бычьего пузыря,   затягивала   крохотное   оконце, чуть-чуть пропускала   слабый свет лучины, горевшей в горнице. В  общем-то, отдельной,  полностью,  комнаты и не было, а так называл мальчуган приземистое помещение, где посередине возвышалась большая русская печь с полатями. По периметру стен прибиты деревянные лавки, для   сидения, и тут же на  них   спали хозяева. В переднем углу под образами четырехугольный, деревянный стол, с гладко отструганными досками. На столе лучник с горящей лучиной.
Глава  38
 От родного дома исходила нежность, успокаивающая надежность, гостеприимство, ожидание радостной встречи.  С  приходом  Саньки  в  доме  становилось  светлее,  тёплая,  праздничная  атмосфера  оживляла    тусклую,  мрачную  жизнь. Мать постоянно лежала на печи или лавке, куда ее переносил отец. На этот раз она полулежала около стола , с  трудом перебирала   спицы   для  вязания. Услышав условные, сигнальные постукивании я, женщина попыталась приподняться выше, потянулась руками к входной  двери.   Ее добродушное, крестьянское,  натруженное   лицо озарилось   мягким, счастливым   светом. Отец вскочил, распахнул   дверь и Санька попал в пьяные объятия кузнеца. По мужски, грубовато, он толкнул сына к матери, но тут ласковые руки сестры крепко обвились вокруг шеи  брата. Ответив тем же, Санька кинулся к матери , зарыв детское, мальчишечье лицо в ее пестрое, лоскутное одеяло на груди.
«Здорово, лесной скиталец!»,
- раздалось рядом. Только сейчас мальчуган увидел Романа, красивого,  статного, улыбающегося   по  родсивенному. Санька знал, как барин, кичливо, гордился мастерством своего крепостного, однако вольную не давал, а только обещал, даже разрешил выбрать невесту самому. Роман выбрал, но барину пока не говорил, боялся, помнил, как он обманул Дашку, но все-таки ждал и надеялся на чудо... Присутствие постороннего  настораживало. Мальчик осекся в красноречии выливающихся слов от тоски по матери, одичало   попятился к двери.
 «Не бойся, -
ласково произнесла Настя,-
 Это мой жених! Мы скоро поженимся!»
 «Ох , -
 горько вздохнула мать, - не говори гоп, пока не перепрыгнешь!    Не  понукай,  пока  не  оседлаешь!   Помнишь, что давеча приказчик сказал: Не видать тебе ,Ромка, этой девки, как своих ушей!   Ищи другую   невесту!   Да так едко засмеялся, что у меня его смех до сих пор в ушах! Чует сердце,   успел,  кровопивец,   доложить о тебе барину. Да слухи сочатся: молодая барыня часто на Романа пялится!» -В  наступившем  завмешательстве,  обухом  ударили  слова  кузнеца:
 «Выследил нашу Настеньку   Прокопьич,-
 с тоской подтвердил отец,-
Как на грех,   задумалась дочка, пела у окна, вышивала , а этот барский пес на её серебряный голос и пришел под оконце!»,
- в голосе кузнеца дрожали бессильные слезы.
»Я решил к барину завтра идти, уведомить — мол выбрал себе невесту! Как сам обещал — пусть разрешит жениться ! Твой отец с матерью нас уже благословили!,-
 тепло пояснял мастеровой
— Барин все время говорит: цены нет твоим рукам, золотые руки, других таких нигде нет! Любую девку бери, перечить не стану! Я ему верой и правдой служу, смилуется он над нами! Приказчик не указ!»
 Санька бросил взгляд на парня, лицо мальчугана повзрослело, он вступил в разговор, как взрослый, рассудительно    равному   по возрасту :
 «Ни к чему затеял идти к барину. Ни одну красавицу крепостную Григорий Демьянович не пропустил, а такую как Настя — ни за что не отдаст! Вы про Дашку забыли. Он ей тоже жениха обещал по выбору, а что с ней сделал? Жениха в солдаты, а бедняжка до сих пор в ум не пришла! Так по лесу и шатается,   мается,   а   ведь   она   беременная!  Я  ей  несколько  раз  видел!»...
 Все сразу смолкли.
«От  мохнатого  зверя,  видно,  понесла  несчастная!»,  -
всхлипнула  мать.
« Я давно говорил: бежать надо, Настенька,
- тревожно произнес Роман,
 - давай сейчас   и подадимся!»
- «Бежать? Как можно? А матушка с батенькой? Они же совсем больные! Что с ними будет? Да и куда бежать?   Прокопьич все равно нас с собаками догонит и найдет! Тогда я уж точно у Замби буду!»
-протестовала Настенька.
«Дело он говорит,-
убедительно,   настоятельно поддержал Романа Санька. –
 -Сейчас как раз такое время,  побег может и получится!»
 И Санька рассказал историю спасения Софьи Петровны. Новость обсуждали   долго. Колеблясь человеческой суетностью,  допускали    ложные мысли самообольщения на непредвиденное:   милость господ.
 Встревоженный Роман упрямо возвращался к плану побега на юг, к казакам, куда бегут многие. Настя противилась. За разговором не заметила , как  начало светать. Наконец, возбужденные    услышанным,  Настя и Роман, по простодушию души, лелеяли надежду на умягчение госпожи. Они не знали причин трагедии, не допускали мысли причастия к этому барина. Решили,  на  господ  напали   лесные разбойники.
 «А может барыня отблагодарит Саньку и нас помилует!»,
 - наивно понадеялся Роман.
»Еще чё,-
 вставил непримиримый отец,-
Забыли ,как она сама над холопами издевается? У клетки зверя вместе с барином   днями увеселяется!   А над   детьми – недородышами   от Замби как потешается!   Говорят    учителя к ним приставить повелела!   Скоморохов из них сделать хочет!   Ни чем не лучше   Григория Демьяновича.  Сам слышал: она приказчику приказала потешные одежды для зверенышей шить! Разные там с ними показушки  разыгрывала и так нещадно   бедных детенышей кнутом била,  за  то,   что не понимают  её приказов,   ослушиваются! Слово больно мудреное говорит всё : д-д-реси-рую   мол,  так, кажется,  она говорит!   Нельзя  ей  верить!»
 Иван выпаливал слова с расстановкой, болезненно, судорожно, задыхаясь от мучившего его, после побоев  на  конюшне,   кашля. Иногда, при  удушающих  приступах, он исходил в страшных, схваткообразных   судорогах. При последних словах кузнец вцепился пальцами в клокочущую грудь и замер на вдохе от  звука   едкого потрескивающего смешка , прорвавшегося через  плёнку бычьего пузыря в  оконце.
«Барыню хулите?» - язвительно,  торжествующе раздалось за окном. Красная физиономия Прокопьича уставилась в мутную пленку, загородив утренний свет.
 Семья   замерла от неожиданности.   Иван осел около жены на пол не в силах выдавить застрявший в горле ком. Только Санька не растерялся, метнувшись, быстро юркнул за печную  заслонку и затих, сдерживая дыхание. Реакция мальчика была столь молниеносной, что мать с отцом не могли вымолвить ни слова, а лишь проследили глазами, куда спрятался сын.
 Роман подбежал к Насте, обнял ее, потянул к двери и тут , в узком проеме входа застыла толстая , коренастая фигура приказчика,  преградившего выход,  как пробка в горлышке. Сподручный Салтыхина жарко дышал, глядя на влюбленную пару. Алчность, жгучая зависть, сводила ему спазмами горло. Все это время, как он наблюдал за действиями Романа,  стоя за окном,   Прокопьич давился от нехватки воздуха. Он  и не пытался заставить самого себя остановить надвигающиеся волны злобы и похоти. Обливаемое   холодным потом желания, тучное тело зябко   дрожало. Удача шла ему в руки. Приказчик не удерживал улыбки на сияющем лице от радости возбуждения услышанного и увиденного. Ноздри его широкого носа ходили ходуном, словно он не мог насытиться всасываемым воздухом.   Набрякшие,   красные веки сузили хмельные глаза,  из которых так и сыпались искры азартной охоты.
Далее произошло всё, как
в полусонном тумане.
Глава 39.
Роману  бы,  с  его  богатырской  силой,  оттолкнуть  Прокопыча  от  Насти,  но  сработал   крепостной  инстинкт  подчинения,   наивная   надежда  на  добродушие  барина,  что  не  редко  прощал  своего  раба.  Он  не  стал  сопротивляться,  покорилась  и  Настя.
 Надсмотрщик   Салтыхина связал Романа и Настю, втолкнул их в бричку, посадил спиной друг к другу, кряхтя от умиления и наслаждения собственного величия в исполнении долга, повернул багровую физиономию к девушке :
 «Ну, решай, барин или я! Пойдешь со мной — отпущу Романа! Нет — оба перед барином Григорием Демьяновичем отвечать будете!»
 Затем повернулся к Роману  и выдохнул перегаром ему прямо в лицо так, что парень непроизвольно откинулся назад :
«Не помогут тебе твои умелые руки!   Барин на тебя уже покупателя нашел!»,
- и пьяно захохотал, упиваясь бессилием связанных людей. Только  тут  опомнился   мастеровой,  да  было  уже  поздно.   Протрезвевший Иван кинулся было на помощь дочери, но его перехватила жена, выбросив к нему руки, она цепко впилась пальцами в рубаху, порвала её и тем затормозила отчаянную попытку бунтарского гнева мужа.   Оба понимали, : вмешательство   закончится только очередной , безжалостной поркой на конюшне, от которой Ивану уже не подняться. Молодых все равно уже не спасти!
Мимо   страдалбчески   вопивших  и   отчаянно   причитавших   родителей   тенью промелькнул Санька. Приказчик его даже не заметил, остальные в горе просто забыли о нем.
 Несколько   мгновений, Прокопьич тупо смотрел на   чету,   отвергающих   его,   затем,   угрожающе,   крякнул,  ухмыльнулся,  стегнул  кнутом   и дёрнул   поводья упряжки.
 Лошадь пошла   легкой рысцой, не   ощущая тяжести пленников. Настя и Роман, прижавшиеся друг к другу спинами, молча прощались между собой.
  Приказчик   больше  не приставал.   Его властолюбивая серость удовлетворилась страданиями обреченных. Выхрипывая   однотонную мелодию похабной песни, Прокопьич не торопился в барскую усадьбу,  ехал   не спеша,    рассчитывая : авось, все-таки девушка переменит свое   решение.
 Однако, пленники   молчали.
Влажное  утро  наливалось  дневным  светом. Серый  небосклон  согревался  выходящим  солнцем.  Белёсые  облака  кучкрвались,  наплывая  друг  на  друга.  Тайжная  зелень  леса  и  обочины  дороги    поблескивала      под  ниспадающими  золотистыми  лучами  восходящего  светила.                                                Бричка   выехала на лесную дорогу, обрамленную деревьями и запутанным , густым кустарником.
 Мысли, сдавленные прессом муки и отчаяния обоих влюбленных, устремились к самоубийству. Оба без слов понимали друг друга : при первом же удобном случае покончить с собой.
 Занятый своими размышлениями, Роман не сразу сообразил, что его руки освободились. Он с удивлением повел плечами, ощутил : локти развязаны. Мастеровой быстро поднял глаза на Настю. Та так же недоуменно глянула на него, подняла вверх кисти, рассматривая их, как чужие.
Смирившись с долей , молодые восприняли освобождение от веревок , туго впившихся в кожу,   как   сонное  забытье   и не сразу осмыслили произошедшее. Зато повернувшийся в их сторону прислужник Салтыхина , тут же среагировал на увиденное, резко остановил лошадь, угрожающе подошел к пленникам,  грубо  рявкнул:
«Развязались  холопья!  Сейчас  покрепче  свяжу,  есть  у  меня  солёная,    кожаная  бичовка,  больше  не  развяжитесь!» 
 Прокопьич  взял  новую,    Верёвку, раскрыл щербатый рот для очередного мата и тут же осел, получив по темени удар рукояткой ножа. Приказчик схватился за голову, тяжело     шатнулся в сторону  и тут, вдруг, на него из-за кустарника бросилась одичавшая, беременная женщина с всклокоченными волосами.   Узнав Дашку, Прокопьич   подался назад,   но   дикарка   била его кулаками по голове с такой ловкостью и меткостью, что он был вынужден только защищаться,  неуклюже  выбрасывая  над  головой    лопатистые  ладони.   И лишь в этот момент молодые сообразили окончательно, что на них нет пут, обрывки разрезанных верёвок опали на сиденье. Из     под кузова  брички вынырнул Санька, держа в руках   окровавленную рукоятку ножа и без слов, нетерпеливо, потянул освободившихся   в   лес. Молодые кинулись в кустарник вслед за Санькой, а Прокопьич еле вывернулся , чтобы схватить плеть с повозки и стал яростно бить насевшую на него женщину, забывая о подопечных,   не   усмотрел их побега.
 Как только Роман и Настя скрылись за листвой зеленой изгороди  кустарников,    в  придорожный  лес,   Дашка, одичавшая и ошалелая,   истошно завопила,   прыгнула следом,   убегая   в   другую   сторону. Обхватив окровавленную голову, нещадно   матерясь, приказчик сел около пустой повозки и завыл, как побитая собака. Такого поворота событий самоуверенный,  привыкший  к  беспрекословному  повиновению  крестьян, Прокопьич   не предвидел. Щедрая   награда Салтыхина, в которой он был твердо уверен, обернулась   для   него тяжким   наказанием.  Нрав  Салтыхина  приказчик  хорошо  знал.
Глава  40.
Мария дрожала всем  телом,  ожидая  утра,  она  так  и  не  уснула  ночью.  Безвыходность  загнала  в  тупик.  Ей  некуда  ьыло  деваться,  но  девушка  решила  сопротивляться  до  последнего.  В  её  ыоспалённом  мозгу  клетка  с  Замби  была  более  приемлема,  чем  похоть  отца.  Она  забарикодировала  двери  своей  комнаты,  взяла  в  руки  заряженное охотничье ружье. Энергичная, искренняя решимость   девушки защитить себя   ценой убийства отца — была непреклонной.  Её вольная личность не могла позволить насилие над собой. Всю ночь Мария готовилась отразить нападение. Задвинула окна мебелью. Никто из слуг не решался помочь ей, хотя она знала —   многие   сочувствовали. Тщетные   попытки найти мать не остановили задуманного.   Действовать надо было незамедлительно.   Невесть откуда взялась сила  и отсутствие внутреннего  страха у хрупкой и изящной девушки. Она сама передвигала тяжелую мебель, сама набрала патронов для охотничьего ружья, взятого из арсенала отца. Без помощи горничной,   сделала себе прическу, уложив  косу  так,  что  бы  она  не  мешала  действовать. Мария   одела праздничное платье и села ждать у двери,   готовая умереть   в   случае неудачи.
 Девушка вслух читала молитвы, призывая на помощь Бога и все его небесные силы,  подсознательно, обдумывала предстоящую драму.
 Мария так и не нашла мать.   Единственным   в доме, кто мог прийти   ей на помощь — был дворовый мастеровой Роман,  к   которому тянулось её  сердце. Она уже давно послала за ним горничную, но та мешкала и не появлялась.   Надежда крутилась вокруг Романа. Роман красивый,
 богатырского сложения дворовый работник, поражал её не только внешним видом,  добросовестностью исполнения, честностью,   порядочностью   беспрекословного подчинения, а   главное, живостью ума и неустанному появлению новых идей   в усовершенствовании механизации работ в хозяйстве.   Новшества  крепостного   приносили не малый   доход.  Салтыхин  разрешал  Роману  относительную  свободу  в  действиях  и  поступках,  порой  даже  прислушивался  к  его  советам.  В  каждой  помещечьей  усадьбе  были  свои  мастеровые,  шедаврами  работ  которых,  гордились  господа,  но  подобного  Роману  не  было  ни  у  кого.
 После долгих упорств внутренней борьбы , Мария созналась себе, что слуга не просто только нравится ей,  она  любит  его,  понимая  разницу  в  сословии  и  безнадёжность  будущего. Однако, аристократическая гордость не давала возможность приблизиться  к   нему, подать какой-либо знак отличительного внимания. Она лишь издали любовалась им.   Случайно  узнав,  что   мастеровой  часто  отлучается  в  глухую деревеньку   к  молоденькой  крепостной,  Мария  впервые  ощутила  муки  ревности,  безнадёжное  страдание,  отчаяние  потери  человека,  нужного  ей,  как  воздух.   Роман   был изумительно хорош в работе, умело руководил подсобными крепостными, дворовыми, доверительно общался с крестьянами. Теперь , кроме него , ей не на кого было положиться. Но и Роман исчез , как и мать,  слуги  их нигде не нашли.                Григорий Демьянович не заставил себя долго ждать. Салтыхин, рассчитавшийся с   женой,   после увеселительной   попойки , твердо решил довести до конца давно желанное дело,  овладеть дочерью, заменить ею опостылевшую Софью Петровну, которая ,по его мнению,  в  заброшенном  колодце,  уже   отдала душу  Богу.  Укорявшую в душе совесть он уверял, Мария не его крови и большого греха в предстоящем прелюбодеянии для него не будет.
Несколько сильных и наглых толчков убедили отца , что спальня дочери крепко закрыта.
 «Ну , погоди!»,
- процедил он и зычно позвал слуг, приказал взломать преграду.
 Гурьба   подневольных навалилась на дверь. В ответ прозвучали выстрелы. Дворовые шарахнулись,   одного  из  них шальная пуля легко задела в плечо.   Увидев кровь на подданном , Салтыхин   рассвирепел, как бык на  красную  тряпку,  гаркнул  так,  что  задребезжали  стёкла:
«Всех не перестреляешь! Холопов во дворе больше сотни!»,
- стряхивая пьяный угар,   неистовствовал   Григорий Демьянович. Он ругался как мужик, угрожая отдать дочь в клетку Замби. Озлобившийся и потерявший от ярости контроль  над  разумом , отец шел на пролом к достижению цели.   Неукротимый  гнев,  вызванный  личной  обидой  его  вседозволенности,  готов  был  в  эти  минуты  бросить  всех  крепостных  имения  на  штурм  комнаты  девушки. Новая группа подневольных  холопов  прибыла  на  помощь.
 Дверь девичьей спальни трещала и постепенно рушилась под ударами. Не выдержала и придвинутая мебель. Наконец,   заслон был снят с пути, атакующие ворвались внутрь.
В комнате , нацелив ствол на входящих, решительно стояла барышня, с лицом белее, чем утреннее праздничное платье.
 «Взять ее!»,
- взвыл Григорий Демьянович и толпа ринулась на госпожу. Сраженный пулей, подкосившийся лакей первого ряда,  морщась от боли, ползком попятился назад, остальные скрутили руки   Марии.
 Сопя, отец подошел к дочери,   ударил   по лицу, затем разорвал   платье, грубо и жадно кусающим поцелуем впился в грудь, в шею. Черный глянец глаз заволокся похотью.
 В этот момент в спальню ввалился окровавленный Прокопьич.   Барин круто повернулся на глухой  стук падающего на колени тела, белки глаз побагровели,  сверкнули  синим  зигзагом  короткой  молнии.  Салтыхин даже поперхнулся словами от возмущения, раздражения, гнева на приказчика, осмелившегося подойти к нему именно в такой момент, когда он реально уже достигал цель на глазах ошалевшей дворни, в страхе расползающейся из комнаты барышни.
 Прокопьич голосил, прося прощения, униженно взывал, сбивчиво , торопливо рассказывая о сбежавших Романе и прекрасной  красавице  Насте,  подобно  которой,   господин  ещё  не  видел, умолял послать за беглыми, пока они не могли убежать далеко, расписывал неземную красоту найденной им для барина крепостной девки. Несколько мгновений Григорий   Демьянович метался между желанием обладания и предвкушением погони за сбежавшими рабами, описанная красота  крепостной  заинтриговала. Азарт охоты победил. Приказав седлать лошадь и строго следить за связанной дочерью,   Салтыхин помчался за беглецами,  на ходу выслушивая оправдания приказчика. Собрав,   как  можно больше   егерей, дворовых,   мужиков по усадьбе,   Салтыхин кружил   по   лесу, прочесывая   все   места, где  могли укрыться беглые.
Глава41
Неудовлетворенность жаждущей   похоти,   злоба на сбежавших бесили помещика   до   удушья.  В  белой  одежде,  на  белой  лошади, он   скакал   по   лесу, не обращая внимания на хлеставшие его ветви,   красный  от ярости на бессилие поиска... Гиганье  и  крики  эхом  вторились  в  лесу,  словно  целое  войско  заполнило  весь  лесной  массив  таёжной  зелени.   Беглецов  не  было  и  следа.
Впереди начинался участок «дикого»  леса, куда боялись ходить люди, опасаясь лохматого зверя, называемого «Лешим». Самого «Лешего»,   воочию,   видели очень редко,   мельком, то ли со страха, то ли от  фантазии   испуга, но в этом месте часто   плутали и терялись  люди,   если   ходили в эти, окутанные тайной мистики, угодья.
 Суеверие   заставило встрепенуться и черствую душу Григория Демьяновича.   Занятый черными мыслями, он не заметил, как отбился от своей группы преследования и оказался один в дремучем, сумрачном лесу,   пахнувшим сыростью, прелой листвой и удушающим запахом осины. Барин поежился,   всматриваясь в заросли кустов.  Где-то  здесь  проходила  граница  помещика-соседа,  племянник  которого  сватался  к  Марии.   Вокруг,   давящая, настораживающая тишина, наполненная запахами и затхломтью.  Не   слышно даже птичьих  голосов, стрекотания,   щелканья насекомых.   Извивающиеся   ветки  от  стволовых  деревьев, покрыты   серовато-темной насыпью плесени, бурыми полосами , черными вмятинами — казались ему висящими змеями.   Неба,  почти,  не видно.   От густых крон ,  оплетающие  ветви спускаются в кустарниковую заросль. Под копытами коня — рыхлая гниль,  клубится  порошащимися, рассыпающимися  комьями  трухи,  испуская  мутную  пыль  и    едкий,    неприятный,   запах,  оседающий  в  горле   щекочущей,     въедливой  пылью.      Вокруг,  бурелом,  мшистые  стволы   давно упавших  деревьев.
 Салтыхин,  озираясь, придержал коня. Такое гиблое место могло присниться лишь в страшном сне.
Как  он  мог  тут  оказаться?  Видимо,  в  азарте,  он  попал  на  чужую  территорию    соседа-помещика!  Как  же  отсюда  выбраться?  Время,  словно,  остановилось,  замерло,    а,  внешне  мёртвый,  заколдованный  лес,   не  зримо, сжимает    его  в  глухое  кольцо  неминуемой   гибели,  давит,  прессует.   Впервые  в  жизни  Салтыхин  узнал,  что  такое  страх.   Внезапно, в кустах мелькнула   белая   вуаль. Григорий  Демьянович  насторожился,  холодея от ужаса.   Он  никогда  не  верил  в  мистические  видения,  но  сейчас,  вспомнил  о  белом  саване  смерти.  Слух  Салтыхина  обострился.  В    лесной  глуши,  совсем где-то рядом, кто-то,   взахлёб,   дышал часто и порывисто. Цокнуло  копыто,   обломилась ветка, нарушив жуткую тишину.
«Наваждение»,-
 - успокаивал  себя Салтыхин и тут, почти прямо перед собой, увидел всю в белом Софью Петровну.   Придерживая светло-серого коня, она застыла, как изваяние, вперив в него свой сверкающий взор   стального блеска.    Полные, яркие губы кривились в усмешке полураскрытого рта,  блестела полоска жемчужных зубов. Коралловые губы были как в воспоминаниях молодости:   волнующие, трепетные,   зовущие.
 Как не был храбр Григорий Демьянович, все-таки содрогнулся!   В привидения он не верил, но, сейчас, призрак   явно неподвижно стоял перед ним в магическом, рассеянном, беломраморном свете.
Салтыхин тряхнул головой, отбрасывая видение. Он не думал каяться в содеянном,   схватился за пистолет, чтобы разрядить обойму в белый силуэт. Но первым грянул выстрел из-под развевающейся,  белоснежной   пелерины  Софьи  Петровны и сразил Салтыхина наповал. Барин повалился на бок, сползая с лошади.   Тяжёлое  тело  в  белом  костюие  рухнуло  на  огромный    муравьиный  холм. Софья  Петровна  хлалнокровно  выстрелила  несколько  раз  в  сердце  ненавистного  мужа,  несколько  секунд  смотрела  на  хлынувшую  кровь,  заливающую  белую  одежду,  хлестнула  по  муравейнику  хлыстом,  взбудоражив  муравьиную  кучу,    мстительно  усмехнулась  и  помчалась  в   лесной   удел   соседа-помещика.     Ощущение   накинувшихся  лавиной    тысячных  укусов  тёмно-бурых  насекомых   пронзило   смертельно-раненую, обмягшую   плоть.   Его теряющие жизнь глаза, проводили удаляющуюся в лес матовую фигуру
 и , вздрогнули, померкнув, зацепив ускользающим взглядом прыгнувшее на него тело, от   которого   он спружинил , но не ощутил боли.
 Салтыхин так и не успел понять, кто это  остервенело   так   рвал  одежду  в  клочья,  разбрасывая  в  разные  стороны  муравейник  вместе  с  клоками  одеяния.  Облепившие  глаза  и  лицо  муравьи  объедали  кожу,  слизистые  рта,  носа,  глаз.   Веки  Салтыхина закрылись над стекленеющими черными зрачками, в   улетающем сознании молнией прорезалось:
 «расплата неотвратима, неважно,  верил он в возмездие   или нет!»  Слишком  поздно    понял  Салтыхин  Вселенскую  истину.
Расплата — бумеранг,  рано  или  поздно,  обязательно  возвращается  к  тому,  кто  творил  зло,   независимо от   желания   и  противодействия   плоти.    Все это мгновенно,   беспомощно осознала душа Григория Демьяновича, покидающая тело...
 Глава  8.   
 Дарья остервенело топталась на поверженной плоти, дико кричала, неистово махая руками, сбрасывая  с  себя  муравьёв, и рычала, на бежавших, к месту трагедии,   слуг.   Увидев подстреляного    барина  в  размётанном  муравейнике,   Прокопьич осадил  коня, предусмотрительно пропустил   вперед возбужденных   выстреломи   егерей  и скрылся  незамеченным.  Душа  его  ликовала.  Уж  терерь  он  обязательно  поймает  беглецов  и  девка  будет  его.  Егеря резко натянули поводья у трупа   хозяина, окружили одичавшую женщину, но не   подходили,   скованные   ужасом  и  страхом.  С   растрёпанными  волосами, сбившимися  в  космы,  в  тряпье,  еле  прикрывавшем  наготу,  Дарья   кричала   все сильнее и сильнее, корчась на неподвижной туше Григория Демьяновича.   Увидев  людей, выдохнув всей грудью,    она   затихла. В ее ногах , все еще вздрагивающих, сквозь грязные лоскуты одежды, стал появляться живой, дергающийся комочек,   напоминавший обезьянку. Кровь заливала пятнами истрепанную рвань и белый  костюм мертвого хозяина.
 Обомлевшие мужики поняли: с  умасшедшая родила. Они недоуменно смотрели друг на друга, не зная , что им делать.   Внезапно,   раздалось рычание   густого, зловещего   баса,   не похожего   ни   на   какой звериный   рык. Из кустов вышла   Лесиха,   подошла к   обезяно-подобному ребенку. Её плоское лицо с глубокими впадинами глаз, оскалилось крупными   зубами, увенчанными с краев небольшими клыками. От мохнатой модели человеческого тела исходила   огромная сила, рассыпавшись вокруг невидимой, парализующей хваткой, которая заставила всех застыть на месте.   Наж  головами  егерей  пронёсса  снежистый  ветер,  спуталось  сознание,  закружилась  голова.  Они  замерли,  не  в  силах  пошевелиться.  Лесная гостья перекусила пуповину и тут же быстро ушла в кусты, унося с собой плач новорожденного, да потрескивание сломанных веток.   Некоторое время тяжелый хруст удалялся вглубь, растворяясь в густом, осиновом запахе, потом резко оборвался в гнетущую тишину.
Глава  42.
 Затихающий  плач ребенка подстегнул слуг. Они бросились к окровавленному трупу хозяина и  затихшей Дарье. Одичавшая роженица была без сознания. Погрузив на брыкающихся лошадей Салтыхина и беглую крепостную, егеря понуро поехали в усадьбу, по дороге переговариваясь между собой о произошедшем. Неожиданная смерть господина потрясла всех , невольно выплеснула наружу заглушающую совесть участия в недавнем самосуде над госпожой и заезжим графом. Те , что вязали Софью Петровну  и молодую барышню — пали духом, опустив головы.
Теперь им не избежать плетей на конюшне и , что еще страшнее — каторги. Один из егерей уверял , что мимо него пронеслась в белом живая Софья Петровна. Рьяно усердствуя в погоне за беглыми, слуги и сами толком не поняли, как погиб господин. Был ли выстрелы   или   им послышалось? Кто стрелял — неизвестно!   Не могла же одичавшая девка  растерзать  и   затоптать силача Григория Демьяновича, к тому же вооруженного «до зубов».
 Как ни крути, все равно вину за смерть хозяина припишут им. Каторги не миновать! Свидетелей , кроме них, других нет, да и Прокопьич запропастился, может барин послал его в усадьбу, барышни караул проверить.  Появление  Лесихи  будоражило  и  мутило  разум. Может  и ,  правда,  она  пыталась  разорвать  барина,  но    кто  же  стрелял?    Лесная  женщина  сделать  этого  не  могла.  Как  же  объяснить  ступор,  что  охватил  егерей,  почему  они  не  убили  Лесиху?  Кто  теперь  поверит  в  тот  кошмарный  ужас?!  Приказчик  гнал  коня  впереди,  может  он  что  видел? 
 Да и какой приказчик защитник?   Делает  всё, что господа прикажут! Крепостных  он  и  за людей-то не считает!
Егеря паниковали. Кому же хочется попасть в тюрьму за убийство , которое не совершали ?! Вся надежда возлагалась на пойманную сумасшедшую девку — единственное доказательство их невиновности.
 Всю дорогу , пока охотники ехали по лесу , им казалось, что из-за кустов кто-то в белом следовал за ними. Один из смельчаков бросился в кусы на замелькавшую кисейную дымку, но вскоре вернулся, заикааясь, сообщил :
«Видел всю в белом  барыню  Софью Петровну, замурованную барином в колодце. На белом коне барыня,  умчалась в сторону усадьбы.!»
 Это была последняя капля, переполнившая страх перед дьявольскими наваждениями. Слуги погнали лошадей, что бы скорее уехать из лесной душегубной чащи.
 Когда крепостные приехали в усадьбу — там стоял переполох. Приказчик, с перевязанной головой, метался по двору, собирая в кучу всех, кто участвовал в захвате и казни Софьи Петровны, кто взламывал дверь в  комнату    барышни.
 Понурые , бледные рабы седели на глазах, их ожидало тяжкое наказание, пострашней плетей на конюшне. Сама хозяйка усадьбы, вместе с дочерью и графом Павлом Семеновичем, хлопотливо давали распоряжения, при этом, их лица не предвещали ничего хорошего.
 Среди дворни объявлялось : госпожа гостила у графа, только что вернулась с ним и, неожиданно,   застала связанную дочь всю в слезах.
 Взбунтовавшуюся челядь, осмелившуюся посягнуть на господ, собрали на конюшне. Салтыхина громко и нарочито  досаждала домочадцам вопросами, где барин, когда же вернется с охоты Григорий Демьянович, чтобы выяснить в чем дело, отчего, вдруг, распоясалась дворня. Слуги не знали, что говорить. Ужас и отчаяние крепостных, вязавших Салтыхину, штурмовавших комнату барышни — были неописуемы. Под вопли раскаяния, плача, мольбы о помиловании, во двор въехала процессия с мертвым барином и неподвижной Дарьей.
 Софья Петровна разразилась столь искренними рыданиями, что заподозрить в чем-либо ее было невозможно. Одна дочь  Мария,  напряжённая,   молчаливая,  не проронила ни слезинки. Прибывшие из леса, в один голос   обвинили в убийстве Дашку.   От  буйства,  бедняжка  перешла  в  ступор,  молчала  и  ни  на  что  не  реагировала.
Родительницу заперли в глухом чулане,  приставив к ней сиделку. Салтыхина грозно напутствовала:
«Следите , что  б девка не померла до суда!»
 Вопрос замужества Марии решился безоговорочно в тот же вечер. Павел Семенович не требовал приданого. Софья Петровна осталась свободной и очень богатой вдовой. Пережив ужас унижения и оскорбления,   Мария восприняла   замужество, как освобождение из домашнего заточения,  где царили притворство , коварство,   затаенная жестокость в трясине непредсказуемости  действия  и  следствия. К тому же статный граф сохранил увядшую красоту на моложавом лице,  был предусмотрителен,   внимателен,   угождал любой прихоти невесты. Сам того не осознавая,  граф дал будущей жене ниточки, по которым она начала управлять им всю жизнь.
  Глава  9 
Роман с Анастасией бежали опрометью, не оглядываясь,   подгоняемые страхом. Что же стало с приказчиком,  задались  мыслью  уже  позже. С   ужасом осознавали   беглецы  последствия  своего  поступка.  Объятые раскаянием,  стремились   спрятаться ,от того , что  ожидало   их.   В  то  же  время  содрогались  от  мысли, что предстояло испытать впереди,   довези Прокопьич  их  до  усадьбы барина.
 Не обращая внимания на режущую боль хлеставших веток, беглецы старались не отставать от Саньки, чья спина маячила ориентиром, прорезаясь сквозь кустарники и стволы деревьев, Трава и сучья цепляли их стопы, обвивали голени, ,как сети   липким   разнотравьем, застопоривая бег. Деревья сухие и гибкие, вставали   на  пути,  с  треском   ломались под натиском   бегущих, едва пропускали   мимо себя,   хлестали упругими отмахами ветвей.   Запинаясь, спотыкаясь о бурелом  сухостоя,   молодые нырнули за спасителем в какую-то нору под замшелой   падалицей старых, отживших,  отгнивших   веток,   упавших,   сломавшихся от ветра  и  непогоды,  некогда  буйной  зелени.   Тёмная  нора  с  сырым  днищем,     словно, глотнуло их в себя. 
Сумрачно,   мрачно, пахнет кислым,  бьющим в ноздри,   запахом нечистоты.
 Настю   била   дрожь. Романа тоже колотили мелкие вздрагивания. Только Санька чувствовал себя,  как   дома. Сладостное   ощущение свободы   затмила   все чувства и  переживания. Санька довольно улыбался, глядя на тех, кого он спас. Кто — кто , а он-то знал вкус настоящей воли,   готов был жертвовать чем угодно,   лишь бы, то же самое, испытали близкие   ему люди.
«  Здесь  вас  никто  не  найдёт!  Сама  природа  запрятала,  наше  с  Лесихой,  убежище,  взяла  в  кольцо   дремучего  леса!»   
Однако , возникшая было радость   избавления на бледных лицах  молчавших  молодых,   сменилась испугом  от  вида  логова,  где  им  предстояло  скрываться. Озираясь,   беглецы   немного  успокоились. Паника,  страх и ужас  отступили.    Беглые  чувствовали  изнуряющую  усталость,    рады  были   забиться в  любой, недосягаемый угол,   лишь бы скрыться и не попасть в руки хозяев.   Картины  представления  наказания  за  побег,   побои,  издевательства  приказчика,  рисовались  живым  воплощением,  страшнее  одна    другой,  леденящим  душу  наваждением.
Глава43
Знаком Санька увлек сестру и Романа дальше по лазу и они очутились в странном гроте,   по дну, которого протекал чистый ручеек,  блестевший в сумраке  серебристыми,  глянцевыми  переливами.  Подземный  источник  успокоил пришедших тихим,   равномерным журчанием. Высокое  для  норы, земляное  убежище,  обустройством,  напоминало грот, позволило распрямиться во весь рост. Над головой за волосы цеплялись корни деревьев, не смотря на то ,что потолок был выложен речной  галькой,   выложенной в буро-красную глину,  переплетённую  с крепкими  стеблями  упругой  травы.   
 Роман с интересом оглядел рукотворное  прочное, потолочное  крепление из сплетения   корней,  глины,  мелкого камня  Мастеровой  не сдержал восхищения:
«Здорово ты обложил жилье!»,
-обратился он к брату невесты.
«Лесиха помогала,
- просто ответил мальчуган,
-она все понимает,  как человек.» -
 «Это Лешиха, что-ли?»
- « Да ,нет,   лесная женщина. Наши крепостные ее «Лесихой» кличут. Она  не из породы Лешего,  хотя и лохматая,  приходит  как  из  другого  мира,  чуткая,  справедливая,  очень  разумная, сами увидите!»
- «Это её берлога?»
- испугалась сестра.
 - «Лесиха нас не тронет! Не    её бояться надо, а слуг барина!»
Все   тут   же   замолчали. Ужас перед избиением на конюшне был сильнее страха перед неизвестным лохматым чудовищем,    мирно уживавшимся с Санькой.
Роман  обнял  Настю,  успокаивая,  поцеловал,  бодро  добавил:
«  Здесь  мы  всё  обсудим  глубоко,  серьёзно,  основательно.  Сплошная  зелень  тайги  нас  пока  защитит.  Твой  брат  смышлёный  парень.  Лесиха,  что  спасла  его , не  похожа  на  лесного  зверя.  Помогла  Саньке,  поможет  и  нам!  С  ней  мы  в  захаб  не  попадём»
«Куда?»,
Переспросила  Настя  с  недоумением.
«В  захаь,  тоесть  западню,  ловушку,  от  слова  захапать!»
Девушка  рассмеялась.
«Вот  и  ладненько!  Мы  уже  смеёмся!»,
Обрадовался  Роман.
 Санька же  орудовал в своем убежище, принёс откуда-то   недавно  высушенную траву,  ещё  пахнувшую    успокаивающим   разнотравьем,  постелил в углу и жестом предложил сесть.
Когда беглецы устроились на сушняке, мальчик зажег огарок   сальной свечи, что брал из родительского дома и снова куда-то юркнул. Оранжевый огонек гасил на себе тревогу,   отчаяние,   небольшим рассеивающим светом,  согревал   душу. Пламя колебалось,   потрескивало,   расплавляя свечу. Санька вновь появился с пригоршней сушеных ягод,  кореньев,  вяленой  рыбы и заячьего мяса. Удивленным молодым, он, по –хозяйски,   пояснил:
«Лесиха научила! Я с ней иногда хожу на заготовки  ягод,  грибов, бывает и на охоту!  Как  я  понял,  мохнатые  не  просто  так  приходят  в  наш  мир.  Они  на  земле  что-то  ищут,  находят  и  исчезают.  Я  научился  с  ней  мысленно  разговаривать.  Сидит  она  напротив,  молчит,  в  упор,   серьёзно  смотрит   на  меня   и  я  всё  понимаю.   Она  и  с  животными,  птицами  может  общаться, сам  видел.  Даже  с  растениями,  лесом  и  травой  у  неё  свой  разговор  звуками,  свистом,  шуршанием,  мычанием,  каким-то  обрывистым  лаем,  хрюканьем  и  просто  взглядом.  Потому  ей  в  лесу  вольготно,  как  дома!»
 Мальчуган насупил брови,   стараясь походить на взрослого мужчину :
«Подождем пока.   Ночью костер разожжём,   сварим себе горячую похлебку! Сейчас нельзя палить   сушняк,  опасно!   Могут   заметить!» 
И как бы в подтверждение его слов в пещеру глухо донесся лай   и   охотничьи   выкрики   егерей. Беглецы затихли. Молодые не стали спрашивать, когда вернется   Лесиха,  положившись на судьбу,   но с тревогой ожидали хозяйку пещеры. Роман  обнял   невесту,  нежно  зашептал:
«Судьба  предписана  свыше,  надо  укрепиться  духом  при  невзгодах,  не  впадать    в  уныние,  не  растеряться,  не    пасть  в  отчаяние!»
Вдруг, в проёме  норы раздалось пыхтение,  сопение и в грот   протиснулась   огромная,  лохматая фигура   с новорожденным  на руках. Роман и Настя побледнели,   прижались друг к другу.
 Санька поднялся навстречу,  указал на людей,   тихо произнес :
«Это моя сестра и её жених Роман. Они сбежали от барина!   Если  их  найдут,  запорют  кнутом  насмерть». Мальчуган перевел удивленный взгляд на ношу пришедшей,   но  не посмел ни о чем спрашивать.   Лесиха, молча,   смотрела на пришельцев.   Глаза ее в сумраке  отливали красноватым блеском. Затем лесная женщина села напротив    ошалевших гостей и начала языком облизывать   сморщенное,   покрытое,  редкими  светлыми  волосами, тельце,  похожее на обезъянего ребенка.   Новорожденный всхлипывал,  двигал   губами, открывая  ротик, как бы ища сосок.   Лесное женское чудище сунуло ему   в  округлившийся  ротик грудь.
Санька отвернул лицо, подсознательно, убедившись : он ревновал. Не мог же отверженный крепостной мальчик сознаться, что до сих пор питался молоком Лесихи. С появлением неведомого младенца и сестры , он самовольно лишался сладковатого, густого грудного молока, по вкусу напоминающего славки коровьего. Наступила гнетущая тишина,  центром   возникновения которой, было  появление   Лесихи. Никто не знал и не мог предполагать, откуда лесная женщина принесла ребенка. Самка так заботливо нежила звереныша, что ,казалось, это ее собственное дитя.
Санька сидел в расстроенных   чувствах, он твердо знал — приемная мать закопала давно свою плоть на его глазах.  Внешний вид самки   не   походил  на  беременность,  может  у  лесной  женщины  детородность  протекает  по  иному,  не  представлял той формы, с какой человек отождествляет женщину,   носящую  в  чреве ребенка.
 Внезапно, Саньку осенило:  к ним сюда не раз приходила беременная Дашка. Несчастная садилась у ручья, полоскала в нем волосы, напевая   колыбельную песенку. В те минуты сумасшедшая,   казалась,   вполне разумной.
Мальчуган пытался говорить с Дарьей, укутывал шкурой, ласкал как сестру, старался успокоить. В отрепьях одежды, грязная, она в ответ загадочно улыбалась.
Однажды он принес Дашке платье сестры. Зарывшись в него лицом, безумная, вдруг, захохотала и начала рвать его в клочья, повторяя одно слово :
« пеленки,  пленки,   пеленки...»
 Разорванное тряпье лежит в углу до сих пор и вот таки — пригодилось.
«Если это Дашин ребенок,  где же она сама? Ей надо помочь!»
Санька начал знаками объясняться с Лесихой.   Та отвечала тем же, подкрепляя ответ урчанием  и резкими возгласами..
«Дашку забрали в усадьбу! Это ее ребенок!»,
- наконец пояснил мальчик. Молодые, дрожа мелкой дрожью,  понимающе кивнули.
 Влажные глаза Насти поблескивали слезинками в пещерном полумраке, рукой она часто смахивала с лица соленые капли. НЕ трудно было догадаться: сестра и Роман бояться Лесихи больше,  чем неволи. К тому же, лохматая в упор рассматривала   гостей  и было неясно ее отношение к ним. В  темных глазах, под высокими надбровными дугами было что-то неуловимое, не воспринимаемое человеческими чувствами. Накормив дитя, лесная женщина уложила его в густую шерсть своих коленей,   согревая теплом тела. Санька осознавал опасность для близких ему людей,   ругал себя за доверчивую опрометчивость,   завести родных в пещеру.  Он понял, что совершил ошибку,   укрыв молодых в логове,  не спросив разрешения у Лесихи. Теперь он не мог ручаться за поведение самки. Даже с ним самка иногда была агрессивна,  грозно рычала,   скалила зубы,  порой награждая затрещиной,  если Санька не сразу выполнял ее требования.Санька  думал,  как  объяснить  приёмной  матери,  что  не  было  времени  и  возможности  ему  поступить  иначе.  Лес  обложили  егеря,  которые  хорошо  знали  эти  тайжные  угодья,  наверняка,  беглецов  бы  уже  нашли,  не  приютив  их,  Санька,  в  замаскированной  пещере.  Похоже,    лесная  женщина  поняла  его.
Глава  44.
 Голова 10-летнего мальчика уже давно приспособилась к  мышлению  лохматой  особи. Приемыш научился понимать лесное чудовище. Детский ум взрослел быстрее сверстников, закалялся находчивостью в условиях тяжелой самостоятельной жизни выживания. Избегая общения с людьми , Санька не разучился ориентироваться в человеческой суете разносторонних поступков,   вырабатывал в себе осторожность и выдержку. И все-таки Лесиху   он   просчитать, предсказать не мог,  она была не человек  но и не зверь, а живая модель какого-то совсем чужого,  неизвестного ему мира...
«Я боюсь»
- тихо прошептала Настя.
 «Может мы найдем другое убежище?,-
 с надеждой спросил Роман, обращаясь к мальчику,
-уйдем отсюда!»,
-   с  мольбой  закончил парень.
 «Ты что? Не понимаешь — там ,наверху,   вас  ищут лесничий с егерями. Они весь лес знают не хуже меня!»
 - запальчиво отвечал Санька и тут ему в голову пришла спасительная мысль,  как выйти из этого тупого лабиринта. «Постой, я знаю куда еще можно спрятаться!»,
- воспрянул мальчуган,
- «Уйдем в колодец,   когда все стихнет!»
О том,  что опсность поджидает их на верху, подтвердил  повторный собачий лай,  раздавшийся почти рядом с кучей валежника над логовом. Собаки  потеряли  след в пугающей   насыпи  земли,  листьев,  веток  пропитанных  запахом  неизвестной  плоти,  в   куче   бурелома,  которые затёрли   человеческий запах,
исходящей из норы гнилью, раздражающим  разложением лесных отходов  и  нечистот.
 Борзые закружили вокруг   логова,  настораживая егерей,  те  начали искать вход в нору.
 Одна из собак пыталась рыть лапой, но, внезапно, замерла,  учуяв смертельную угрозу,   взвизгнула и попятилась назад.
Беглецы замерли.
Лесиха встала,  отдала малыша Саньке и решительно двинулась к выходу.  Молодые   похолодели,   потушили свечу, сидели не двигаясь..
 В узком лазе послышалась возня,   жалобно оборвался собачий   визг,  за ним второй,   третий. Наполовину поднятая над норой лохматая голова   Лесихи, взглядом смела прочь от норы   дворовых слуг. Лишь двое егерей, приставленных Прокопьичем,   спрятались за стволами деревьев,  осторожно пятясь, пытались отметить подозрительное место, но тоже бежали,  как только лесное чудище, поднимаясь,   рыкнуло в их сторону.
 «Разорвала собак!»,
- шепотом проговорил Санька,   вплотную подошел к сестре,  загораживая ее собой и одновременно качал , тихо убаюкивал   всхлипнувшего ребенка.
 Роман от отчаяния сжал зубы и кулаки. Беглецы осознавали : они оказались в ловушке. Привычные  слова молитвы зашелестели на губах девушки.
 Сверху  неслись отчаянные   вопли убегающих егерей :
«На Лешего напоролись! Айда обратно,  всех собак порвет!»
 «Стреляй!»,
- крикнул другой, но первый оказался благоразумнее:
«Беглых приказано найти,  а  не  Лешего!    С  хозяином  тайги  шутки  плохи, заплутает,  в  болотную  топь  загонит, погубит!»
«Может  медведь  это!»
    « Место запомни! Без барина охотиться нельзя!»
- «Ишь,   как   гончих порвал,   силища какая! Что теперь скажем   господам?  Запорют  за  собак»
И вдруг голоса егерей перебил истошный крик :
«Барина убили!   Айда в усадьбу!»               
 Лесиха вернулась сразу вслед за душераздирающим криком о смерти Салтыхина, бросила к ногам Саньки разорванные туши, лезших в логово, собак.
Настя вскрикнула и забилась в угол. Лохматая покосилась на неё, все еще разгоряченная схваткой,   выхватила у Саньки младенца и села в углу, посматривая на гостей красными глазами. Верхняя губа ее дергалась,  коробя ноздри,  показывала   мощные зубы с небольшими клыками.  Роману,  казалось,  так  смотрит  хищник  на  добычу.
 Ничего не сказав,  Роман потянул Настю к выходу,  за ними ринулся Санька. Лесиха проводила  их легким урчанием.
Глава  10
Как   только беглецы выбрались на воздух, они, не разбирая дороги, бросились в сторону от лесного логова. Санька еле догнал их, подставил ножку,   чтобы остановить беспамятствующий бег,   а когда молодые упали в траву,   отчаянно зашипел :
«Рехнулись, что ли? На егерей напороться хотите?...Тихо,  украдкой идти надо! Пошли в колодец,  там посидите... Слышали,  барина убили! Я в усадьбу сбегаю, разузнаю все!»
 «Может домой?»
- жалобно спросила Настя . Выпавшая  из  привычной  жизни,  напуганная  видом  Лесихи,  бледная,   дрожащая, она готова была вот-вот сломаться и сдаться господам.
 «Нельзя,
 - твердо решил Роман,
 Прокопьич    укараулит! Ему теперь выслуживаться надо!  Барыня    тебя  ему  отдать  может!»
 «Небось,   дома вас уже давно поджидают барские  холопы, -
 заключил Санька,
- схватят , как слепых котят!   Сховаться надо в колодце до времени! Там сейчас   сухо, вода ушла. О колодце никто не знает, да и собаки след не возьмут!»
Молодые    вынуждены были   согла уситься с доводами   Саньки.   Им необходимо   было  спокойно   отдохнуть, прийти в нормальное, уравновешенное состояние. Все-таки колодец лучше плетей на конюшне   и   вечной разлуки друг с другом. Романа бы продали, а Настя легко могла попасть в лапы приказчика. Как только молодые   успокоились,  мальчик заявил :
«Я вам одежонку теплую принесу , да поесть что-нибудь.  Прохладно  здесь  и  сыро,  но  зато  безопасно,  туда  дальше  может  Степан  поможет.  Он  мужик  добрый,  барыне  не  выдаст.!»
«Вдруг, тебя схватят?»
 - забеспокоилась сестра.
«Не думаю, в усадьбе сейчас не до меня! А барыня моя должница, да и граф обещал заступиться!»
Наивность  парнишки  граничила  с  безрассудством.   Однако  на  Руси  повелось  из  древне,  верить помощи царя-батюшки,  милости барина   .Сколь ни была слаба ниточка надежды, но это было единственное, что им оставалось.   В логово возвращаться молодым было страшнее.                Софья Петровна сразу заметила Саньку среди дворовых. Мальчишка ко всему прислушивался , много расспрашивал и много слушал.   Некоторое время помещица выдерживала паузу, обдумывая,  как   быть с беглым   крепостным,   спасшим ей жизнь, и , в то же время, наверняка, знавшим,   где прятались беглые Роман и Настя.
 Софья Петровна   уже решила,   кого из  лапавших её   дворовых и егерей, она   обвинит в убийстве мужа   и   сошлет на каторгу.   Однако, ей не понравился   внезапный интерес   к   смерти   Салтыхина,   который проявил   прокурор, обещавший,   вскоре, посетить   поместье. Защитить от этого въедливого,   считавшегося в высших кругах очень талантливого в расследованиях, стража порядка, мог только губернатор,  кого   заворожила красота Дашки. Привезенная из леса беглянка неожиданно быстро пришла в себя и, казалась, в здравом уме.
Дворня   судачила   о чудесном исцелении девушки,   но  о   том,   что она топтала тело упавшего от выстрела барина и родила на нем ребенка,    отчего-то,   на  опросах  свидетелей, умалчивали,   смотрели  в  рот Салтыхиной,   ожидая   от барыни указаний по этому поводу. Лишь изредка кто-либо пытался шептаться по углам, но ему, тот час, прикрывали рот. Изворотливая,  умная помещица рассчитала,   просчитала все,   чтобы  не  выдать себя,  обвинила крепостных  в  умышленном  убийстве, придумала   надёжный план,   как умилостивить губернатора.
 Спешно,   властно,   она заметала следы своего преступления.   Внезапная, страстная любовь губернатора   к   крепостной,   давала ей беспроигрышный шанс спасения от всех непредвиденных обстоятельств, предстоящего расследования прокурором,   убийства Салтыхина.   Знавший правду   граф   был в её прочных   сетях,    как сообщник,  обещал обезопасить тещу   от любых  посягательств подозрения на её причастие к смерти   мужа. Ненавистная   красавица-беглянка,   пришедшая в себя после родов,    предназначена была барыней в дар влюбленному губернатору.   За Дашкой присматривали, ухаживали,  как   за барышней,   подготавливая к отъезду. Мальчишка же казался Софье Петровне потенциально   опасным. Свободолюбивые мысли Саньки, высказанные им в колодце,  её настораживали. Однако, утопая в хлопотах похорон и, одновременно, готовясь   к свадьбе, Софья Петровна не   решила   окончательно,   как поступить с   единственным свидетелем о позорном  случае  с  ней  в  лесном  тереме   и,  пережитом  ужасе,  ожидания  мучительной  смерти  в колодце.
Быть  должницей  перед  беглым   крепостным  было  для  неё  слишком  унизительно.  Не  менее  унизительно  огласить  обстоятельства,  по  которым  Салтыхин  приговорил  её  к  такой  казни.  Самолюбивая,  гордая   барыня  не  могла  допустить,  что  бы  помещики-соседи  узнали,  как    холопы  надругались  над  ней.  Участь  обидчиков  она  решила,  а  вот    с  Санькой    было  сложнее.  Граф,  аристократ,  защищал  маотчишку,  похоже,  был  ему  благодарен.  Ссориться  с  зятем  не  входило  в  её  планы,  тем  более  желание    попасть  равной  в  столичный  блеск   знати   Петербурга,  всё  ещё    пленяло  её.
В короткое время барыня лишилась   нескольких крепостных,  и, потому, была вынуждена искать в отношении Саньки не только выход  из  щепетильного,  для  неё,  положения,, но и выгоду для себя.   Каждая крепостная душа поместья имела свою цену, а тут еще сбежала молодая,  красивая   девка и уже обговоренный к продаже за большую сумму, мастеровой Роман..
 Полу-прищур зеленых, чуть навыкате глаз помещицы , в упор впился в простодушное мальчишечье лицо. Санька вздрогнул,   навострился всем телом «дать дёру» , но тут ,   хитро покусывая полные кораллово-красные губы,   хозяйка поманила его, увешанным перстнями,   пальцем. Мальчуган осторожно приблизился,   готовый тут же   пуститься   прочь. Напружиненный для бега, тревожный и в то же время любопытный,  он   хотел   предугадать,  что  задумала  Салтыхина.  Светлые глаза парнишки отливали решимостью, что даже приятно развеселило госпожу. Софья Петровна,  как  большинство  рабовладельцев,  считала  крепостных  недоумками,  изгоями  человеческрнр  общества,  аождённфми  лишь  для  обслуживания  избранных.   Не  образованных,  не  грамотных  простолюдин,  можно   легко  обмануть. Доверчиво улыбнувшись,  она   загадочно  проговорила:
«Помню твою услугу, малыш!   Как обещала, дам вольную, только пока никому о  колодце не рассказывай ни слова!» Паренек сразу расслабился, воспрянул духом:
«Мою сестру, Настю,  простите,   барыня! Лучше ей дайте вольную, а я вам верой и правдой служить буду!»
- «Глупый холоп!, - вдруг резко выпалила госпожа, - Приказчик уже сказал мне, что твоя сестра сбежала с дворовым Романом. За это им будет должное наказание. Не хочешь вольную — оставайся крепостным!   В конце концов, что ты такого сделал? Спасти свою барыню ты и так был обязан! Я думаю ,ты знаешь,   где прячутся Настя и Роман! К тому же ты и сам беглый, почти год скитался в лесу, отлынивал от работы!   Знаешь, что тебе за это полагается?»
- тонкие ноздри Софьи Петровны  гневно   вздрагивали,  в  зелёных  глазах  метались  искры.    Санька  невольно  сжался.
«На  конюшню  пошлёт, бить,   пытать  будут!»,
подумал  мальчуган.
«Награда,  хлопец, награда,  тебя  ждёт, - ласково  продолжил   слова  барыни,  подошедший граф и, обернувшись к Софье Петровне,   шёпотом заметил :
-« Надо быть благоразумнее, благороднее! Если бы не малец, что сейчас было бы с нами?  Не  провоцируйте  бунт,  Ваши  крестьяне  и  так  ропщут!  Невинных  на  каторгу  отправляете!  Свидетельство  парнишки  ещё  пригодиться  может!»
 Салтыхина передернула плечами, явно не собираясь сдаваться:
«Со  своими    крестьянами  разберусь  сама!»
 Эмоциональный маятник её чувств был непредсказуем, но Павел Семенович потупил ярость собственницы,  вновь  прошептал ей в самое ухо :
«А если лесной холоп видел, как Вы убили мужа? А? Он ведь был в это время в лесу! Зачем рисковать? Прокурор может учесть свидетельство мальчугана, даже крепостного! Вы уже достаточно   подобрали виновных,  не стоит накалять дух ненависти и смутьянства! Обиженные, обездоленные,  озлобленные  Ваши  люди, вполне могут подбросить накануне свадьбы «красного петуха».  Предлагаю,  продать  парнишку  мне!»
 Софья Петровна мгновенно потушила беснование сердца,   оглянулась,  не услышал ли кто слов графа?   Как  полыхали  барские   усадьбы  во  время  бунта  Пугачёва,  она  знала  и  помнила.
Глава  45.
  Кроме Саньки, никого рядом   не   было. Предупреждение зятя о пожаре, иносказательно:  о   «красном петухе»- подействовало отрезвляюще.  Восстание крестьян и «красные петухи» разорили ее родовое имение.
 Салтыхина взяла себя в руки,  кокетливо ответила:
«Я дам лесному холопу вольную,  отправлю из усадьбы в горы на малахитовые разработки, а его сестру подарю Вам, любезный граф,в горничные к  дочери!»
- «Да Вы великодушны! Только вначале нужно найти беглых! Романа я перекуплю,   поймайте  обоих!» -
 «Прокопьич поймает!  Он  уже  с  собаками  в  тайге!»
- уверенно заявила Софья Петровна и бросила мальчугану, отошедшему от шепчущихся господ :
«За твою услугу — прощаю тебе побег!    Дам  и  вольную!    Будешь пока присматривать за зверенышами!»
 Она снова пленительно улыбнулась графу. Тот галантно взял ее под руку и повел в дом.
Санька хмуро проводил их взглядом. Ниточка надежды спасения Насти и Романа оборвалась. Стало окончательно ясно:  появляться  молодым в усадьбе и родном доме нельзя!               
Глава  11                Несколько дней прочесывал Прокопьич с собаками лес и лесные угодья, ища беглецов. И всё это время молодые сидели в колодце, укутанные в теплое одеяло шкуры,  что принес Санька. Он же доставлял еду и сообщал обо всем. Салтыхина не унималась.   Она  еще несколько раз пробовала выведать у мальчугана о сестре, наконец,   уязвленная стойким   духом   холопа,  пригрозила   выпороть его на конюшне,  если он сам, добровольно,  не скажет,  где прячутся Настя и Роман. Санька придумал   путанную историю  несбывшейся   попытки  встретиться  с  сестрой  задолго  до  побега  молодых, уверял хозяйку,  что сбежавшие уже,  наверное,  далеко,  он о них ничего не знает.
 Угрозы Софьи Петровны не были пусты. Несмотря на то, что подготовка к скорой свадьбе шла полным ходом, а Дашка уже была готова к отъезду в  качестве  подарка   для нового хозяина,   помещица,  обременённая  хлопотами,   не оставляла Саньку в покое и не заикалась о вольной, словно ничего не обещала.
Ходатайство графа и  подкуп, сняли  подозрение  о  причастности  Софьи  Петровны  к  убийству  мужа.  Виновными  признаны    крепостные  егеря.     В самой усадьбе, участники  погони,   егеря,  под  пытками  на  конюшне, сознались в совершении преступления и покорно ждали приговора суда. Однако, некоторые противоречия свидетельств подневольных, служили хорошим стимулом вымогания дополнительных взяток, угроза приезда прокурора оставалась. Салтыхина торопилась с отправкой Дарьи  к  губернатору.
Троица в колодце обсудила ситуацию, бежать решили втроем в дальние края,  только точно сами не знали каким путем   добраться до спасения. Слышали от  дворовых,   мельком,  беглые   укрываются у казаков, на юге Российского государства, но добраться туда далеко не все могут. Если сумеют достичь Сечи — там     их    никто не достанет. Однако,   путь через всё царство был не только очень долог, но труден и опасен. Неизвестно,   поймают  или   удасса  избежать  погони.    В тоже время, другого пути нет. Стали готовиться, срочно, покинуть колодец. Крепостные   понимали, нужны деньги и одежда,  без них пускаться в дорогу было бессмысленно, но где всё  это взять?                В усадьбе Санька старался  попадаться на глаза Салтыхиной,  как можно реже,   предпочитал   теряться среди дворни. Маленький холоп  исправно ухаживал за зверенышами, но обязательно   выкраивал время тайком посетить не только сестру , но и Лесиху. Лесная женщина новости воспитанника слушала очень   внимательно,  живо интересовалась
Замби,  его детьми и даже барчатами.  Ему  не  раз  приходила  в  голову  мысль,  что  Лесиха,  таинственным  образом  оберегает  влюблённую  пару  и  своих  соплеменников.   Саньке приходилось нелегко, но он  старался угодить помещице, отвлекая её внимание  усердным угождением,   за что, порой, получал снисходительную улыбку  госпожи. Приходилось мальчугану, нередко, кормить и самого Замби,  он приучал лохматого к себе,   как мог. Имея опыт общения с Лесихой, парень использовал в разговорах с Замби перенятую мимику и жесты. Мохнатое чудовище принюхивалось к мальчику, всасывая запах, который впитался в приемыша за период жизни в логове. К   Саньке у него сложилось   особое отношение.   С удивлением и радостью  на морщинистом   лице,  довольно внимательно, слушало чудище повествования   дворового холопа о лесной женщине. В такие минуты общения с лесным пленником,   парнишка часто философствовал: насколько Бог вознес человека перед другими   тварями,  даже  подобными  человеку. По-детски,  восхищенно, восторгался   какими непостижимыми возможностями наделен человек,  который мог мыслить,  думать,  говорить , а не выражаться пыхтением,   сопением,     гримасами,      жестами,  стуками,    внезапными ударами . Он,   человек,  владел  словами, беспрепятственно    складывал   их фразами,  определял,  планировал  свои действия, мог уметь владеть интонацией голоса,   затаивать недосказанное. Паренёк  не  предвидел,  что  совсем  скоро  он  убедится,  лесные  люди    наделены      осознанием    основ    природы,  редкостным  даром  воздействия  на  психику  любого  существа,  подчиняя  своей  воле.  Лесные  сущности  могут  перемещаться  в  пространстве,  без  звуковых  колебаний,  внушением  телепатии,  общаться  с  его  миром.  Понимание  Лесихи  и  её  сородичей,  придёт  к  нему  позже,  а  пока  примитивное  хвастовство  своим  превосходством   поднимало  мальчишке  дух.   Человекообразные лесные,  разумные  существа,  принадлежали  к  иной  форме  развития  мироздания. Внешне   они  не проявляли   словесного    разнообразия, но слушали внимательно,  с напряжением во взгляде,  воспринимая  информацию  своими  мыслиобразами.
 Лохматых Санька чаще понимал интуитивно, изучил значение некоторых,   издаваемых ими звуков,   даже перенял   мимику,  чем активно   пользовался в разговорах с   Замби и его малышами.
 После Санькиных бесед,   Замби открыто тосковал. Девушек в клетку больше не бросали, но самец оставался устрашением для всей дворни. Барыня лично пыталась заняться дрессировкой    существ,   напоминавших человеческий облик.  Амбиции  захлёстывали  вдову.  Она  жаждала  прославиться,  не  дикой  похотью,  как  ей  муж,  а    интеллектуальным  новшеством  в  цирковом  искусстве,  которое  можно  было  бы  представлять  в  столице. Софья  Петровна готовилась удивить соседей и гостей на свадьбе дочери  зрелищем пленников из клетки. Ведь больше ни у кого в округе не было лохматых,   человекоподобных  детенышей.  И,  ко  всему,  над  мохнатыцми  сущностями  начали  появляться  ветровые  порывы  ,  иногда  с россыпью  мелкой,  снежной  крупы.  Периодами  даже  катился  раскатистый  гул,  что  придавало    неповторимый  эффект  зрелищю.
Глава  46.
 Санька добросовестно исполнял  возложенные  обязанности,   кормил   детей  Замби,  относился к ним  на равных, пытался приучить   понимать человеческую речь.
 Малыши быстро полюбили и привязались к нему. Они унаследовали немало  от  матерей и очень походили на людей,  не только внешне,  но даже некоторыми повадками,   особенно,  в шаловливых играх. Их светло-коричневые тела покрывала редкая, высотой до 5-6 см,   мягкая,  шелковистая светло-бурая,  порой  серая,   шерсть. Руки и ноги — копия форм   человеческрго   строения,      лишь конечности   более гуще обросшие, ногти удлинённые,   заострялись  когтями.   Простодушные физиономии    деток,   у одних плоские, у других с выраженными скулами,   имели у всех одинаковые приплюснутые   носы   с    прорезями   ноздрей   и большие рты, чуть ли не от желвака  до  желвака. Глаза   блестящие—круглые,  большие, пронизывающие   под надбровными, выпуклыми дугами, удивляли человеческим понимающим   взглядом. Всматриваясь, Санька находил в этих  мордочках черты  облика несчастных девушек,  брошенных в клетку к Замби. Однако, несмотря на наличие схожих черт, — малыши были истинными наследниками отца. Сам Замби подолгу наблюдал за игрой детей,  живших по соседству в клетке. Иногда он подходил к решетке, разграничивающей их клети,  что-то урчал,  претендуя на свое отцовское высокое достоинство.Над  головой  самца  просвистывал  ветер,  вспыхивали  мимолётные  синие  зигзаги. В такие моменты  Санька   больше   не  пугался,  наблюдал  за  семейством. Мальчугану казалось, звуки   самца раздельны   по интонации и тембру голоса. Сам Замби подыгрывал детям,  как  бы,  воспитывал,  поучал,  сам  становился мягче и податливее.
 Малыши безмятежно лазили по канату, прыгали с высоты,  но, чаще всего, предпочитали сидеть на дереве. Между собой у собратьев установился особый уклад : слабый безоговорочно подчинялся сильному. Установивший     власть, получал не только все привилегии, но и большую часть еды. Санька ничего не мог поделать! Раздавая поровну пищу, он видел,  как самый сильный нагло отнимал у слабого , а тот   не только не сопротивлялся,   а наоборот, ждал того,   что соблаговолит оставить ему наисильнейший. Саньке было  жаль  малого,  которому от старшего брата постоянно доставались   скудные  объедки,   затрещины,   нередко, побои.  Малой, жалобно вскрикнув, забивался в угол,   смотрел  на старшего   горящими глазами,  готовый тут же дать сдачи, но не   смел. Звереныша звали Мишкой. Он выделялся из всех  огромными  глазами,  отливающими  тёмной  синевой,   более осмысленным    взглядом,  более светлой кожей, меньшей морщинистостью   лица, ловкой подвижностью и, отчего-то,   редко забирался на   дерево,   предпочитая лежать на земле, утепленной подстилке,   которую у него постоянно отбирали и трепали собратья. Они крали у Мишки   не только   игрушки,  бросаемые Софьей Петровной для своего  развлечения,  но и   еду.
 Санька часто кормил малыша с   рук,  отгонял нападающих на него, особенно старшего брата  Сёмку,   установившего лидерство в маленьком стаде. Вожак яростно бил Мишку, если тот   начинал есть раньше,  чем принимал пищу   Сёмка,  но когда Санька приносил любимцу лакомые кусочки,  вожак прыгал  рядом,   угрожающе   рычал,  скалил зубы, но не бросался на человека. Поняв защиту, Мишка начал съедать лакомство. Как только Санька   уходил, Мишка получал увесистые шлепки под грозное рычание из оскаленных зубов   старшего  брата.. Больше похожий на человека,  беспомощный перед   главным в иерархии, Мишка   забивался в угол клетки, обиженно шмыгал носом, печально смотрел, как другие  его   братья  Дёмка  и  Прошка,  играли игрушками,   подаренными ему Софьей Петровной.   Однажды, Санька ударил палкой   по тазу, в котором принес еду, чтобы отогнать старшего  Сёмку.
 Гулкий звук   металла заставил лидера отпрыгнуть в сторону на значительное расстояние. Сёмка сел поодаль,  с опаской поглядывал на Саньку. Зато Мишка не испугался,   повернул мордочку к мальчику, издал   трубно звуки просящей интонации, взял из рук Саньки палку и с силой ударил по тазу. Режущий уши звон прокатился по клетке.      В страхе,   братья   кучей,   прыжкоми,   взлетели   на крону    дерева,   сбивая   дождем   листья.
 Мишка торжествовал. Он бил палкой по железной чаше,
потом перешел на прутья клетки,   затем бил   по   всем  поверхностям,  что попадалось ему под руку. Ударял с отчаяньем,  злобой,   целенаправленно рыкал на забившегося   в  угол  Сёмку,  забавляясь его испугом   и, с умилением восторга, щелкал по всем предметам , игрушкам и даже веткам деревьев в клетке.
 Неизвестные,      сильные,  оглушающие   звуки   бессмысленного   грохота:   скрежета,  лязга,  скрипа,  буханья,  треска,  коробящего,   пилющего   взвизгивания — произвели  неизгладимое впечатление на  детенышей,   ошеломили,     обескуражили. Дети     Замби   перепрыгивали  в  клетке с дерева на дерево,  и, с ужасом смотрели,   на брата.  Сам  Замби  стоял  неподвижно,  прикрыв  уши,  грозно  сопел,  выбрасывая  взглядом    красно-огневые  всплески,  под  порывы,  усиливающегося,  над  клеткой,  ветра.
 Впервые Мишка поел спокойно,  без помощи Саньки, под восторг маленького защитника. Случилось    не  вероятное — Мишка начал постоянно барабанить, пугая сородичей. Те собирались в кучу и больше не отбирали игрушек. Более того ,прекратились шлепки,   тумаки,  побои. Вышедшая на шум Софья Петровна прореагировала на все положительно,  смеялась,  определив в Мишке   большие,   человеческие задатки, что сулило домашнему цирку большой успех. Она тут же распорядилась учить малыша музыке, азам человеческой речи..
Замби наблюдал за проделками сына спокойно,   с снисхождением протягивал ему шестипалую   руку,   которую тот хватал с радостью,  тычась в ладонь мордой .
Картина умиляла,  забавляла всех.
 Очень быстро Мишка захватил лидерство и старший брат начал подчиняться ему. Поведение Мишки нравилось помещице   и она послала в город искать человека,   способного обучать человекоподобных существ цирковым трюкам.
 Одновременно, отправляли Дашку с дарственной губернатору. Дворовая девушка полностью пришла в себя,  но   мало что помнила о своем пребывании в лесу. О рожденном ребенке она даже не заикалась. В поместье,  под угрозой наказания,   было запрещено говорить об обстоятельствах ее бремя   разрешения, наоборот,   ухаживающие за ней пытались убедить её ,что она просто очень долго спала после нервного расстройства. Помнила или нет Даша подробности своего  сумасшествия и родных — никто не знал.
 Властолюбивая,   самовлюбленная Софья Петровна сама провожала родительницу до   повозки,   говорила ласково,  заботливо,  на ходу давала указания,   как вести себя с губернатором. Разряженная Даша походила на богатую барышню,   молча, слушала и запоминала все наставления. Санька ласкал Мишку,  изредка поглядывая на всю эту суету. Звереныш что-то   урчал,   тычась носом в грудь  парня,   его длинный   палец,  с загнутым   ногтем,    указывал в сторону конюшни, где егерь чистил бока лошади.  Егерь,   исподволь, бросал косой прищур на   подростка, смотрящего   за обитателями  устрашающей  клетки.
Глава  47.
 По напряженному   взгляду   дворового, Санька тотчас заподозрил   неладное,  особенно,  когда егерь вывел пару борзых.   Внешне,   действия   дворового походили на обычные сборы к охоте,   однако, Мишка не стал бы, просто так, волноваться, урчать и   гримасничать,  привлекая внимание Саньки.
 «Следить за мной приставили!» -
 догадался мальчик   и похолодел,   наверняка, не первый раз, а что ,если собаки взяли его след   до колодца заброшенной барской усадьбы,  не смотря на все его ухищрения.
 Не   детская уравновешенная твердость мальчугана,  воспитанная в сложных условиях выживания , не дала себя  в плен панического страха. Санька сделал вывод : он бы уже знал об этом, дворовые не стали бы таить от него  поимки беглецов. Оставалось  быть предельно осторожным, еще хитрее запутывать свои следы и больше не возвращаться в усадьбу. Мысли метались, обдумывая побег.
 Барышня Мария подошла неслышно,   коснулась плеча мальчика. Тот вздрогнул,  резко обернулся.   Дочь Салтыхиной  поманила мальчишку. Санька незаметно осмотрелся : на них никто не обращал внимания, весь двор смотрел,   как   уезжала Дарья.
 Барышня   держала в руках узел,  быстро сунула его в руки   Саньке,     как только они зашли за угол барского дома.
«Отнеси сестре.   Я собрала ей свое платье и одежду Роману. Вот еще деньги. Передай : Прокопьич   почти выследил   их. После отъезда Даши охотники двинутся в лес, к  логову мохнатой,  они  решили,  что  беглецы  там!  обыщут  и  лесной  терем.  Сестру  твою  отдадут  приказчику,  Романа  продадут!»
Санька растерянно молчал,  не знал, что делать,   но барыни уже не было рядом.
Озираясь, чтобы его никто не видел, а ,главное, егерь с собаками не пошел следом,  мальчуган ползком   миновал опасные   места,   посыпая за собой махорку и смесь каких-то порошков, что дал  отец  с  матерью,  знавших способ сбить собак со   следа.   
Парнишка  опрометью бросился в лесной овраг,   петляя между кореньями,  пырнул   в   спасительный   лаз,  проделанный для него   Лесихой.
Глава  12
 Накануне Настя с Романом ушли из колодца в логово Лесихи, не выдержав   сырости и холода. Санька привел их обратно в сухую пещеру. Брат видел:  сестра вот-вот заболеет от водянистого испарения.   На дне колодца было скользко, сыро и опасно появлением змей. Одну из них Роман убил прямо под ногами Насти. В конец, перепуганная   девушка согласилась на гостеприимство Лесихи. В природной подземной пещере всё время суток держалась одна и та же температура воздуха. К тому, же мохнатая женщина приносила из леса не только зайчатину, но и ягоды,   довольно вкусные,   съедобные коренья,  грибы,  различные травы.  Настя перебирала дары природы,  училась из них готовить еду. Ранее, она не знала,  что   из неизвестных ей трав,   получается чудесный тонизирующий чай,
отвар,  избавлявший от недомогания и простуды. Горячую пищу варили на небольшом костре,   выход  дыма   Роман   искусно замаскировал.   Лесиха оказалась вовсе не таким уж кровожадным животным. Теперь беглецы спокойно рассматривали её и удивлялись сходству  с человеком.     Пропорции тела у неё были,   как у людей, но голова и грудь покрыты   густой,    шерстью,  напоминающей волосы. Шерсть росла, как у Замби,    неравномерно. По центру спины и  передним лапам проходила такая же узкая полоска длинной,  густой шерсти. Остальные части тела почти полуголые от редкого   завиавающегося волосяного покрова,  просвечивающего прогалинами темно-коричневую кожу..Хвоста  не было, как и  у Замби и его малышей. Внешне схожая с самцом,   лесная женщина отличалась от него более   меньшей массой  тела,  напоминала тушу медведя,  особенно, когда изредка ходила по земле на четвереньках. Её обвисшая грудь касалась земли,  но всегда была полна молока. Странная человекообразная громада легко лазала по деревьям,  перепрыгивала с ветки на другие деревья. Движения Лесихи   были быстры,  проворны,  чётко спланированы в стремительности, без каких-либо промахов. Удивительная,   лесная плоть любила сидеть в кроне дерева,   часто кормила младенца,   задумчиво смотря вниз   на Романа и Настю   темным,   загадочным,   пронизывающим  взглядом,  словно  рассматривала  их  изнутри.  Молодые не раз убеждались : Лесиха видит все вокруг сразу   в нескольких   направлениях. Однако , чтобы рассматривать гостей, она  садилась  так, чтобы люди были в поле зрения обеих глаз,  темная,  глубинная  бездна   поглощала,  размягчала память,  расслабляла и подчиняла себе. Таких моментов   беглецы избегали,   старались уйти в глубь пещеры. Плоское широкое лицо лохматой нередко становилось сосредоточенным, что-то решающим.   Глубокие,  большие   провалы черных глаз следили за пришельцами настороженно,  но  не  угрожали.   Приплюснутый нос посапывал,  порой,  самопроизвольно, дергались тонкие губы большого рта,  обнажая крупные сильные зубы,   с  клыками  на обеих челюстях.  Это  было  похоже  на  повадки  хищного  зверя,  выслеживающего  добычу.
  Когда Лесиха взмахивала загрубелой коричневой ладонью,   Настя с ужасом смотрела на  ногти   длинных   пальцев,  напоминавших      когти. Этими крючковатыми ногтями-когтями,    лохматая женщина   легко раздирала добычу. В эти моменты у молодых людей захватывало дыхание,   они сидели тихо в пещере,  полной резкого,  кислого,  неприятного запаха,  покорно   внимая раздражающему чавканью.   Настя старалась не плакать. Роман   молча гладил ее волосы,  смотрел  полными любви глазами,   подбадривая легким подергиванием век,  ласково прижимал к груди,  целовал, успокаивал:
«Мы уже скоро уйдем отсюда,  может нас уже перестали искать! Потерпи! Логово — единственное безопасное для нас место!   Если  бы  Лесиха    хотела   нас  разорвать, то   сделала  бы  это  давно. Прими  такое  её  поведение,  она  лесная  женщина  и  добрая.  Смотри,  как  заботится  о  чужом  ребёнке,  даже  купает  в  ручье! Придёт  Санька,  узнаем  новости!»
Невеста понимающе кивала, весь её облик светился от счастья, видеть возлюбленного рядом, ощущать его заботливую, надежную,   твердую опору,  чувствовать  постоянное,   ласковое внимание. Напрасно молодые тешили себя надеждой,  что   о   них забыли. Скрытое коварство   иллюзии спасения,   подстерегало, выползло неслышно,   как холодная, скользкая,  ядовитая   змея.
Глава  47.
Санька быстро вполз   в пещеру, таща за собой узел, на его лице без слов было все написано... Лесиха, сверху, на дереве наблюдала за торопливым бегом воспитанника, петлявшего в кустах, легко спрыгнула, нырнула в лаз и вошла следом за Санькой, положила новорожденного на постель из листьев и уставилась на людей. Все поняли: случилось что-то непредвиденное. Опасения оправдались. Убежище выследили, надо было срочно бежать! Наспех схватив еду, что попалась под руку, беглецы выбрались из убежища.   Куда идти? Санька повел на дорогу в округ.   Решили: преследователи не подумают о том,   что беглые выйдут на  проторенную  дорогу.   Лесиха,  подсапывая,  шла следом,   придерживая рукой младенца у груди, другой срывала, неведомые людям травинки, сосала,   жевала их, обволакивала бывших гостей своим взглядом, в пропасти которого завихрением красных огоньков,   проскальзывало настораживающие давление.   Отогнать лесную женщину никто  не  рискнул,  невозможно  было  избавиться  от  ощущения,  что  приёмная  мать  Саньки,  оберегает  их.   Беглецы невольно подчинялись её  диктату воздействия. Сделав круг, люди поняли: они вернулись назад, повернули к заброшенной усадьбе.
 Волей-неволей, всем вновь пришлось укрыться в колодце, к тому же чувствовалась усталость от напряжения и быстрой ходьбы, а ко всему, необходимо было обдумать план дальнейшего бегства...  Они  не  предполагали,  что  дорожный  круг  спас  им  жизнь.  Погоня  пошла  по  обманному  следу. На дне колодца полутемно, сыро, невольно навязывалась мысль присутствия ядовитых змей в зияющем темном лазе. Кислая вонь, исходящая от мощного человекообразного зверя, сидящего почти вплотную, кружила Насте голову больше, чем настороженный страх. Девушка оглядывалась. После встречи с гадюкой, ей снова казалось: ползущие ядоносцы извиваются на слизистых срубах колодезного остова.   Роман с Санькой напряженно вслушивались на шум снаружи, с опаской поглядывали на младенца в лохматых руках: только бы не заплакал!   Вдруг отчетливо послышалось за оградой старого дома, как мимо их укрытия промчались егеря с собаками. Предусмотрительный Прокопьич, перед погоней,   дал обнюхать борзым всё,   к   чему прикасался мальчуган.     Собаки шли по следу!
Глава  13
Приказчик старался, что есть мочи заслужить прежнюю благосклонность хозяйки, но та была, демонстративно,   холодна. Отсылая приказчика, Софья Петровна процедила, как отрезала:
«Без беглых   не возвращайся! Взыщу за себя и за них!» Шкодливый слуга господ побледнел: он хорошо знал нрав Салтыхиной и, посему, без вопросов и оправданий, бросился рьяно исполнять волю хозяйки.
Прокопьич отлично понимал,   Софья Петровна могла узнать от горничной, кому та выдала тайну встречи с графом, да и без приказчика, такое обойтись не могло, донос Салтыхину о её свидании с графом мог выведать только приказчик и, хотя Прокопьич не попадался  на глаза помещицы, когда её унижали и растаптывали горделивое достоинство грязные холопы,   мстительное самолюбие жены Салтыхина не верило в отсутствие,   при сем, приказчика. Она знала, как хитер и изворотлив угождением «верный слуга». Не могла  она   забыть и простить оскорбления  самодура, Григория Демьяновича, учинившего её казнь на утеху холопам.   Расплата постигла всех, кто исполнял самосуд.
 Крепостные знали:  наказав  явных  исполнителей  «казни», капризная, жестокая хозяйка на этом не остановится, будет находить «виновных» и далее.    К числу таких подозреваемых попадал приказчик.   Для  Прокопыча  ожидание расправы за соучастие, было страшнее самого наказания. Единственным облегчением своей участи Прокопьич считал поимку беглецов.   Он, недаром, вкрадчиво,  хитро следил за Санькой,   с  помощью егерей,   вычислил убежище   беглых.  Взять живьем крепостных было теперь его «долгом  спасения  чести» и тогда, кроме всего прочего, девка Анастасия будет в его руках.    Будущее,  казалось,  не  таким  уж  безнадёжным.  В  усадьбе  Салтыхиной   воцарялись  сексуальные  утехи  Екатерины  2-ой,  о  которых  тайно  мечтала  Софья  Петпрвна,  примечая  крепких,  сильных,  молодых,  красивых  парней.    Приказчик  решил  использовать  этот  козырь.  «Насытившаяся  экстазами  любви»,  хозяйка  становилась  уступчивой  и  даже   в,  какой-то  мере,  доброй,  расточительной.  В  мире  зла  и  денег,    жадная  фантазия  Прокопыча,      строила    планы  захвата  беглых  крепостных  в  личную  собственность.  Поговаривали,  Салтыхина  собирается  в  столицу,  будет  продавать  часть  усадьбы.  Купить  таёжное  владение  было  давней  мечтой  Прокопьича,  он  давно  и  удачно,  обворовывал    своих  господ.    После  смерти  Салтыхина,  мысленно,  приказчик  уже  командовал    чужим  достоянием.   Злонравный  сильный  Замби  был  ему  не  нужен,  вместе  с  его  семейством.  Дикие,  лесные  звери  не  вписывались  в  лёгкую  и  прибыльную  добычу.    Потому,  целью  для  него  были  только  крепостные.  Убедить  Салтыхину  продать  ему  пойманных  рабов,  особого  труда  не  составит.  Приказчик  уже  вычислял  парней  из  деревень,  которые  могли  бы  «задобрить»  хозяйку.  Он  помнил  учёт  душ  по  деревням,  знал  богатырского  сложения  красавцев-крепостных.  Воспользовавшись  слабостью  женщины,  приказчик  тут  же  купил  бы  беглецов.  Оставалось  осуществить  задуманное  и  угодить  Салтыхиной. 
 Услышав лай собак, Санька перевёл взгляд на Романа. Они поняли друг друга: если бы Лесиха не увела их окружным путем к колодцу, егеря настигли бы их на городской дороге... Мальчик первым нарушил тишину:
«Они ходят по нашему следу!» -
 «Ты же сыпал порошок?!»,
- спросил Роман.-
 «Порошка оставалось очень мало!   Я каждый свой приход к вам след посыпал!   Порошок кончился перед колодцем, потому, наверное, собаки все-таки что-то чуют».
 - «А если запах...»,
- и Настя прервалась на полуслове, глядя на лохматую женщину. Все замолкли. Гнетущую тишина  придавила  отчаянием  безвыходности. Вдруг,   Лесиха сунула младенца Насте, цепко схватила руку Саньки  и   с  силой потащила его на выход. Роман было ухватился за паренька, но в ответ получил злобное урчание, сверкнули красными звездочками черные бездны глаз. В страхе парень отдернул руку. Санька не сопротивлялся и пошел за приемной матерью. Молодые остались на месте. Роман и Настя, интуитивно, получили приказ - «ждать», исходящий из гипнотизирующего взора лохматой   женщины.  Санька  быстро  шёл  за  Лесихой    прямой,  не  знакомой  ему  дорогой,  никого  не  встречая  на  пути.  Создавалось  впечатление,  его  проносило  над  поверхностью   земли легко  и  быстро,  он  не  ощущал  своего  веса.  Время,  словно,  замерло  в  одном  мгновении.
Лесная женщина привела приемыша прямо к Салтыхинской   барской усадьбе, села в кустах, протянула когтистую, коричнево-сизую руку с узкой на ней полоской шерсти в сторону двора, издала негромко несколько раздельных звуков, при этом притопнула   ногой, ударила легко ладонью по области поясницы. И хотя Санька давно знал: Лесиха говорит с ним не только гортанными, но и звуковыми сигналами с притоптыванием ног, хлопков в ладоши, но он так и не освоил её шумового  языка. Парнишка сел и уставился в плоское лицо, соображая, чего хочет его приемная мать?   Черные зрачки впились в серые глаза подростка и тот начал понимать желание лесного человека.  Лесиха требовала освободить Замби и его детей,   иначе сестре и Роману грозила опасность. Лесиха   не хотела ждать ночи. Санька знал: перечить приемной матери нельзя.
День клонился к закату, но было еще довольно светло.   Рискуя быть схваченным,   мальчишка пошел в усадьбу. После отъезда Даши,   барский дом погрузился в дремоту. Санька чувствовал: это затишье какое-то особенное, словно, заколдованное,   с остановившимся на мгновение,    временем. Подросток оглянулся: прильнув к стволу дерева, Лесиха, почти, слилась с цветом коры,   стояла, не шелохнувшись,   устремив глаза на дом, как  буд-то намагничивала пространство невидимым потоком   энергетических  излучений. Самое невероятное   для мальчугана было то, что он  чувствовал   себя управляемым существом, знал куда идти и что делать,  не  вдаваясь  в  подробности,  для  чего  это  надо.
 Он шел прямиком к своим бывшим питомцам в клетке, а те, как бы, ждали его. Мишка был с барабаном, что подарила ему Софья Павловна, но не бил в него, выглядел несколько растерянным. Малыш, овладевший лидерством не по возрасту, не всегда ориентировался в складывающихся обстоятельствах,  однако, задумывался,   что надо предпринять.   Клетки с   человекообразными закрыты, но Санька знал, где ключи. Самому ему ключи, после случая с Дашей,   больше   не доверяли, выдавал их старый лакей, он же готовил еду лохматым. Санька не прячась вошел в низенький флигель питомника. Старый лакей дремал на лавке и не прореагировал на заявление мальчугана. Парнишка взял ключи, они звякнули в руке,  но дед даже не повернул головы. Санька так же свободно вышел.   
Напряженная,   тишина, странная,  неподвижная  ситуация,  словно  всё  застыло  в  одном  мгновении,  стали забавлять его.
«Лесиха  помогает!»,
Догадался  он.  Это  придало  ему  уверенность,  опасаться  нечего.  Санька  спокойно   подошел   к клетке и открыл одну за другой. И тут, внезапно, удивленно остолбенел:   около Замби стояла Лесиха, устремив взор на устрашающее чудовище усадьбы. 
Привыкший к определенной вседозволенности,   сытый, ухоженный Замби, не терпел нажима даже со стороны господ, потому пытался проявить хватку хозяина.  Лесиха  настойчиво,  упорно   тихо  подсвистывала,  не  отрывая  от  него  глаз.  Над  нимибесшумно  пронеслась  снежная  россыпь  с  ледяной  крупой.  Замби занервничал, стряхивая  холодный,  крупяной  дождь, косил единственным глазом в сторону мальчика.
 Диалог между лохматыми,  метавшими  искры, взглядами, оскалом зубов, устрашающим,  хищным подергиванием длинных  пальцев  кисти  рук, закончился в пользу женщины.   Замби не просто сдался, он принял диктат женщины,   как  главной  в  иерархии. Самец несколько раз взмахнул темно-коричневыми, волосатыми руками, прыгнул к двери клетки, вывалился из неё прямо под ноги   Лесихе. Самка дала Замби несколько молниеносных подзатыльников, еще раз оскалила крупные клыкастые зубы во всю ширину рта,   затем,  лесная  женщина похватала одного за другим человекообразных детенышей,   кинула их на   спину   самца. Тот вначале присел   под   впившимися когтями   детёнышей,   затем  быстро, скачками на четвереньках,   помчался в лес, увлекая за собой свалившегося со спины Мишку с барабаном. За убегающим,   синхронно  шагая, двинулась ,    Лесиха, подхватив на руки Мишку, который так и не выпустил из рук барабана. Скоростное шествие завершил обескураженный Санька. Он понимал, насколько осложняется побег молодых с   присоединившимся семейством,   особенно, Замби,   но ничего не мог сделать, боялся проявить свою волю, ибо чувствовал сам полную зависимость от Лесихи.
Глава  47
 За все время трудной перебежки, лохматые не издали ни одного звука, а только жарко скалили пасти, жестикулировали   длинными   пальцами,   мимикой плоского   лица, передёргивающегося незнакомыми   Саньке гримасами.  Однако,  мальчик  отметил,  странное  явление    быстрого  передвижения,  повторилось.  Вновь  были  такие  же  непонятные  заминки  времени. Лишь когда беглецы подошли к лазу в колодец,   Лесиха   издала несколько гортанных звуков.  Она  явно  была  измотана,  ослаблена,  старалась  пополнить  внутренние  силы.
 Видимо,  переход    к  усадьбе,  возвращение  Замби  с  семейством,  дались  ей  нелегко.   В колодце Роман и Настя замерли с поднятыми вверх лицами. Они боялись выходить из убежища, страшились отверстий лаза по одну и по другую сторону от липко мокрого дна, пахнувшего осенней изморозью. Новорожденный вяло попискивал в руках девушки, ища чмокающими губами отсутствующие для кормления сосцы, вызывал в девушке странное чувство жалости, смешанное с брезгливостью.   Девушка  поняла,  ребёнок  болен,  сказалось  купание  в  подземном   ручье. Молодые ощущали одно и то же чувство: вылезть в прорезь колодца наверх, глотнуть свежего воздуха. Предупреждение Саньки, что колодец во дворе заброшенного барского дома, уже не пугал возможностью обнаружить себя. Страшнее  всего  была Лесиха.   Даже погоня не казалась такой ужасной, по   сравнению с обросшей глыбой мощных   мускулов,   исподлобья смотрящих,   проникающих в душу бездонных, черных глаз. Ни слова не говоря, Роман начал карабкаться вверх, к своему удивлению, обнаружив выступы, наподобие ступенек по боковой стороне бревенчатого, старого сруба, ведущие  наверх. По   видимому, когда-то по ним спускались чистить колодец. За ним последовала Анастасия, опираясь на протянутую руку мужа и, на те  же, выступающие ступеньки. Малыш в подоле платья был крепко привязан ею к пояснице.   Потерять посапывающего полу человечка   молодые боялись,   осознавая: Лесиха   не   простит. Кусая губы, чтобы не заплакать навзрыд,   девушка прилагала   невероятные усилия   не   сорваться, удержаться на гнилом срубе.   Бледный Роман страдал   вдвойне, не  за  себя,  а  за  Настю  и  младенца.   Молодость,   проворство взяли свое, оба выбрались наружу. Опустевший двор холодил заброшенностью. Из-за закрытых дверей доносились слабые, плачущие звуки детских подвываний. Испуганные молодые, оглянувшись, переглянулись   между собой.  Вокруг высокий забор из острых кольев, посредине — серый, мрачный, барский дом, откуда жалобно неслись обессиленные голоса не то детей, не то зверенышей.
 Настя схватила в руки,  привязанного  к  пояснице, новорожденного младенца, ища глазами возможность   выбраться из западни.   За спиной у колодца   раздался звук, словно плюхнулись мешки с чем-то мягким. Настя закрыла глаза,   Роман загородил её своим телом. Внезапно рядом раздалось глухое сопение, осторожные,   знакомые шаги Саньки. К двери дома, слегка переваливаясь, подошла Лесиха, с силой ударила лапой внутрь несколько раз, прежде чем дубовая, крепкая дверь распахнулась. Роман с Санькой вошли в дом вслед за Лесихой.
 В прихожей, распластавшись,   лежал Степан, с угасающими светлыми глазами. Они широко раскрылись, словно, сторож созерцал радостное видение. Одна рука сжимала сердце, другая, как бы тянулась к чему-то невидимому:
 «Я иду, матушка!»,
- тихим-тихим шепотом простонал   сторож    и закрыл замутневшие глаза. На  его   лице появилось выражение очищающего искупления пережитых, земных страданий. Уходя из жизни, Степан воссоединялся с родителями, которых жаждуще любил, боготворил до и после их смерти, без сожаления оставляя окружавший, узкий мир барской усадьбы, наполненный болью. Рядом плакали близнецы,   голодные потрясенные, беспомощные...
«Сердце не выдержало,
- заключил Роман, осмотрев не  подвижного Степана,
 - давно, видно, лежит!»
- «А может отравили, иль сам себя порешил!»-
добавил Санька и посмотрел на близнецов. В порванных, барских одеяниях, похожие на обезьянок, лица близнецов, по-детски, испуганные, бледны, заплаканы.
Санька с Романом    растерялись  от увиденного,  непроизвольно,  оцепенели,  затормозились  в вопросе:
 «Что делать с детьми? Куда их теперь?»..
.Лесиха переступила через Степана, подхватила обоих парнишек на руки, издавая успокаивающие посвистывания, облизала их лица,   гыкнула   Саньке и пошла из дома. Остальные последовали за ней. Диктат  волт  лесной  женщины  вновь  привёл  их  к  без  оговорочному  подчинению.
«Похоронить бы надо!»
- остановился Роман, но Санька деловито заметил:
«Без нас похоронят! Спасаться надо, погоня по пятам идет!» -
 сказал и сам устыдился себя: он, человек, с его моральными обязанностями, оказался более жесток и низок, по сравнению с Лесихой, чья нравственность поступков более укладывалась в сочувствие, содействие страждущим по Божьим заповедям, чем его человеческое мышление, озабоченное своей безопасностью. Роман и Санька снова промолчали.
Совесть  погасила  логика.  К  Степану  должен  был  кто-нибудь  прийти,  а  за  ними  гонятся.  Молодые пошли  вслед за  лесной женщине, забравшей дополнительную ношу, обременяющую их побег от преследователей.
 Когда Лесиха с барчатами появилась в дверях, Настя от   ужаса пошатнулась. Подоспевший Роман успел подставить ей плечо, удержать вместе с младенцем.
Сообразительный Санька обнял новых питомцев, притянул к себе. Лесиха без укора и злости, взяла новорожденного из девичьих рук, посмотрела на Саньку, удовлетворенно хмыкнув,  поблагодарив, за его заботу о новом пополнении. Глаза её, цвета темной бездны, на этот раз отливали зеленоватым, кошачьим оттенком.
Одного барчонка Санька подал Роману, другого взял себе. Притихшие близнецы повиновались, прекратив плачущие всхлипывания,  сползли  на  землю, пошли сами, нетвердо ступая,   крепко вцепившись в   руки избавителей.  Чуткая  детская  душа,  словно  осознавала  ситуацию
 Вся группа вышла из двора, вошла в лес, где их ждал Замби со своим потомством.  Увидев  Замьи,  Настя  с  Романом  остолбенели,  отказались  идти  дальше.  Молодых  трясло,  они  не  могли  говорить,  только  в  ужасе  раскрывали  губы.. Без слов стало ясно,   лохматые пойдут следом за беглецами.   Гипнотизирующий  взгляд  Лесихи  не  дал    молодыи    ступить  ни  шагу.  В  бурлящее,  душевное  волнение,  пришла  мысль:
 «  От  вновь прибывших
  бежать  не  надо!   Это  всё  к  лучшему.  Лохматые  их  защита.  Всё  не  так  уж  страшно,  как  они  думают.   Прокопыч    с  егерями  страшнее.   С  лесными  людьми они  в  безопасности!  Некий  период    надо  держаться скопом, всем  вместе!  Замби  с  семейством  пойдёт  невдалеке,  он  молодых  не  тронет!»
Сложившаяся  обстановка  требовала  обдуманных  действий.
 Необходимо было не только покормить, но и дать отдых  маленьким   барчатам. Теперь от Саньки зависело убедить   Лесиху вести своё племя поодаль от людей. Мальчуган обдумывал, как воздействовать на приемную мать.
 Настя и Роман смотрели  на   страшное чудовище из клетки  барина, замерая на месте, не в силах сделать движение, издать  возглас.
Испугались и барчата, подкосившись, они буквально вывалились из рук, за которые цеплялись. Саньке вновь пришлось быть посредником между родными и лесными людьми.
 Когда прошло первое оцепенение, молодые еле держались на ногах, на грани нервного срыва. Лесная женщина коричневой ладонью медленно провела, как бы, разграничение между беглецами и лохматымиэ  На  невидимую  границу  посыпались  веерои, синие  мелкие  звёздочки      и  растворились  в  пространстве.   Молодые  ощутили  на  себе  защитный,  лёгкий  кокон,
Роман и Настя очнулись и уже не смотрели так оторопело на   обитателей  клеточной  утехи  барина..
Санька так же уловил импульс   воздействия:,  нонял, его родные смирятся с присутствием гостей из усадьбы. Роман легонько подтолкнул барчат к   Лесихе.   Замби впился глазами в Настю и тут же  получил увесистую затрещину от сородницы. Грозное рычание мохнатой женщины вывело полностью молодых из оцепенения. 
 Интерес Замби к Насте вновь нагнал ужас, молодые кинулись бежать не разбирая дороги. Санька еле остановил обоих. Сестра и мастеровой упали на траву от подножки брата, бледные, мокрые от бега, страха и отчаяния. Психологически они не были готовы к встрече с устрашающими чудовищами, большими и малыми. Хитросплетения цепочки обстоятельств повергли молодых в полу шоковое состояние. Разнообразнейшие картины мыслительного воображения ввергли их в панику. И вновь в этой безвыходной ситуации помогло хладнокровие выросшего в лесу, Саньки. Внезапную   подножку мальчуган объяснил просто, небрежно кивнув чуть в сторону.
 «Там засасывающая топь, нельзя вам одним без меня!»
Потирая ушибы, сестра и Роман, оглянулись на гиблое место,  виновато улыбнулись.
«Хочу  домой!, 
-со  слезами  в  голосе,  простонала  Настя.
-Будь,  что  будет.  К  звериному  скопищу  не  пойду!»
«Ты  сейчас возбуждена,  не  понимаешь,  что  станет  с  тобой,  если  попадёшься  в  лапы  Прокопыча.  Назад  дороги  нет!  Пойдём  одни,  скрываться  станем  ло  последнего!»,-
-твёрдо  заявил  Роман.  Санька  обнял  обоих,  прижал  к  себе. Несмотря на возраст, воспитанник лесной женщины уже не раз доказал, что способен анализировать ситуацию, найти единственно правильное решение. Парнишка долго уверял молодых, что лохматые не опасны и даже хорошо, что пойдут следом, поодаль, так безопаснее. Посетовав на Романа и сестру, оставивших узел от  барышни  в колодце,   мальчик взялся быстро его доставать: ведь там была одежда и деньги.
«Я  быстро!,
Успокаивал  Санька,-
Гляну,  чего  там  съестного  взять  можно!»
-Измученные,   голодные, обессиленные,   молодые согласились ждать, с тревогой наблюдая, как медленно,   осторожно подходила группа человекообразных.  Если бы в эти минуты появилась погоня, Настя и Роман вернулись бы обратно без сопротивления.
Однако, Прокопьич с егерями, обнаружив пустым логово Лесихи, внезапно, сбились с пути, кружили по кругу, теряя дорогу и не могли выйти из леса. Опытные егеря, верившие в силы духа леса, особливо в игры лешего,   поняли, что заблудились   не   по своей воле.   Они  сели под деревьями, развели костер, начали привычным ритуалом и молитвой просить Бога вывести их из замкнутого круга.  Слуги  Софьи  Петровны   убедили — таки Прокопьича умерить пыл поиска, отдохнуть, а затем спокойно сориентироваться  в  обстановке.
 Так, в одном и том же лесу, беглецы и охотники за ними, расположились на ночлег, измотанные, ослабевшие,   озлобленные   друг на друга. Только лохматые в этой ситуации были, как одно целое. Даже барчата довольно быстро начали осваиваться в новой обстановке.   Лесиха сорвала с них вычурное, барское одеяние, оставив часть одежды лишь для тепла, накормила густым, питательным,   грудным молоком. Остальным,  насобирала  и  дала  коренья,  что  вытянула  из  почвы  рядом  с  местом  их  отдыха.  Кисло-сладкие  корешки    умерили  голод,  успокоили.  Замби  нашёл  несколько  яиц  в  гнезде,  выпили  их  сырыми.  Сёмка,  Дёмка  и  Прошка  набрали  дикой  смородины.
Глава  14
 Замби  и  его  детёнышы забрались в густую крону деревьев, прекрасно устроилась на ветках, согревая друг друга телом. Завернувшись в теплый плед, предусмотрительно положенный в узел молодой Салтыхиной,  Настя   спала на плече Романа. Молодые сидели на узле, принесенном Санькой, отказались зажечь костер, боясь обнаружить себя. Укоряя их малодушие, Санька ободрял растерянных, поникших, осунувшихся родных, хотя сам тоже глотал слюну, завидовал мохнатым, которые, без сомнения, не легли спать голодными. Он видел, как   Лесиха   нарыла какие-то   коренья,  нащипала верхушки незнакомых ему трав и даже пригоршню лесных ягод и грибов-сыроежек. На первый раз молодые от подобно пищи отказались, лизали стебельки трав, которые Санька втыкал в муравейник, стряхивал муравьев и давал на пробу. Муравьиная кислота чуть утолила голод, но людям была необходима более плотная пища.  Тогда  молодые  приняли  угощение  лохматых,  птичьи  яйца,  коренья,  грибы  свроежки,  ягоды,  съедобные  травы,  но  отказались  от   тучных,  извивающихся  личинок,  добытых  из-под  коры  деревьев.  Гонимые, обездоленные, выпавшие из привычного суетного круга жизни, несколько дней беглецы пробирались лесами, придерживаясь петляющих тропинок и дорог в сторону юга, приноровившись к лесной пище. Лай собак периодами приближался, но внезапно уходил в сторону, куда всматривалась Лесиха,   застывающая на несколько   мгновений.  Роман  и  Санька  поняли,  лесная  женщина  ведёт  их  по  избранному  ей  пути,  она  спасает  их.  Периодами,  беглецы,  словно,  плыли  по  воздуху,  подгоняемые  в  спину   прохладным  ветром  и  мелкой,  блестящей  крупой.  В  такие  моменты  впереди  маленькой  колонны,  появлялись  прозрачные,  светлые  шары.  Однако,  затем   молодые  замечали,  как  обмякала  Лесиха,  порой  её  тело  часто  вздрагивало,  а  глаза  мутнели.  Санька  смотрел  на  Замби.  Самец  не  тратил  свои  силы  на  мистическую  помощь,  он,  явно,  выжидал.  Барчата  привязались  к  Саньке.  Он  еле  различал  их  по  ямочкам  на  щеках .  Один  из  близнецов  часто  выкрикивал»Ха-а-ай»,  подсвистывал  и  улыбался  Саньке,  совсем,  как  человек.  Мальчуган  прозвал  его  «Хаай».  Другой  тоже  частенько  восклицал,  но  с  другой  интонацией:  «Хо-о-ай»  и  звался  Санькой  «Хо-о-ай».   Барчата  стали  отзываться  на  свои  прозвища,  широко  улыбаясь  мальчугану.    У  Хаай»  ямочки  на  щеках  были  глубже  и  милее.  Хоой  обладал  спаренными  ямочувми  на  щеках.  Глаза  у  обоих  голубели,  чуть  ли  не  с  каждым  днём,  а  нос  терял  широкую  основу  ноздрей.        Глядя  на  них,  было  видно,  что  на  плосковатом  лице  всё  больше  и  больше  выделяются  человеческие  черты.  Кроме  Мишки,  дети  Замби  собратьев  в  барчатах  не  призновали,  часто  обижали,  порой  отвешивали  тяжёлые  шлепки,  пытались  отбирать  пищу.  Санька  взял  под  свою  опеку  всех  троих. 
 Санька не раз замечал, как взрослые лохматые, повернувшись в сторону погони, замирали в странных позах, им подражали малыши. Именно, в эти минуты, собачий лай странным образом резко прекращался и быстро уходил в противоположную сторону,  терялся  в  таёжных  дебрях.
«Неужели лесные чудища могут посылать по воздуху колдовство?».
- недоумевал мальчик. Однако «колдовство» в том банальном   понимании, к которому привыкли  в  простонародьи,,   здесь не было. Из немигающих застывших,  как бы стекленеющих черных больших, круглых глаз,  изливался поток неведомой силы,  беспрекословно подчиняющий волю и мысли. Санька заметил и другое: долго пользоваться   таким преимуществом человекоподобные не могли. Через несколько мгновений они, словно, оседали,  лишившись сил,   но потом, вдруг, встряхивались и шли дальше.  Нередко,  над  странствуюшей  группой,  менялись  погода,  окружностью,  именно,  над  ьеглецами.  Прокатывались  глухие  раскаты  грома,  снежная  пороша  или  вспыхивали  и  гасли  голубоватын  молнии,  взмётывались  огненные  шарики.,    набегал   порывистый ветер. Постепенно и молодые стали наблюдать за нежеланными  спутниками,   поневоле опасаясь за себя. Настя все еще вздрагивала,  когда единственный глаз Замби косился на неё,  но всегда между ними,  словно,   из  ниоткуда, появлялась Лесиха,  рядом неотлучно шел Роман.   Лесная женщина, явно, оберегала Настю и не давала Замби близко подойти к ней.
Необычное  семейство   взглядами,  гримасами,  отдельными гортанными звуками, выражали свое настроение, готовность  к  какому – нибудь   действию  или  общению друг с другом.
 Поначалу,   барчатам приходилось нелегко: Мишка агрессивно настроился на них,  особенно после    того,  как один из близнецов вырвал барабан,  кинулся с ним на дерево,  но не приученный к прыжкам с ветки на ветку ,сорвался,  зацепился барабаном за сук.  Звук  лопнувшей,  повреждённой,  барабанной  поверхности  слился  с    гортанным  бульканьем    шипящих звуков,     неуклюже  барахтающегося  барчонка.  Барабан   уныло завис    разорванным боком.    
 Замби  молча  наблюдал  за  сценой.  Подошла  лесная  женщина  и  оба  озорника  получили   звонкие  шлепки.  Братья  выжидающе  уставились  на  упавшего  с  ветки барчонка.  Сородичи   новичков  не  игнорировали,  но  и  не  стремились  близко  контактировать.
Если бы не   Лесиха, барчатам бы крупно не повезло. Мишка гасил всхлипы, не плакал   от  боли  увесистых  кулаков  наставницы,   а   только пытался напугать ,прогнать из стаи обидчиков   стремительными наскоками. Оскалив зубы, он   старался укусить быстрым-быстрым выпадом.   Близнецы  дружно  отступали,  но тоже не трусили. Барабан  Санька  взял  себе,  надеясь  избежать  последующих  разборок.
Мишка несколько раз повторил злобную атакуна  обидчика,   пока не наткнулся  на оплеуху Замби.
 Взрослые человекообразные не любили драк между питомцами.
 Как только кто-либо начинает,  во время   отдыха,   затевать буйные игры,   Лесиха   угрожающе,   пристальным взглядом смотрела на озорника,   сурово сдвинув выдающиеся надбровья и сжав губы.  Это первое предупреждение не повторялось.   Детёныши сразу чувствовали её взгляд и смиренно прекращали возню.
Лишенный любимого барабана ,  который он  постоянно   таскал   за   собой,   Мишка,   взъерошенный,   разгневанный , не сразу подчинился Саньке.   Не сумев укусить, вожак малышей,  начал бешено колотить себя в грудь,  пыхтя и сопя. Оплеуха привела маленького лидера в чувство. Он упал перед   Лесихой на живот,  поджав руки и ноги,  выразив таким образом,  полную покорность.
  Под защитой взрослых,   барчата постепенно приобретали навыки,  которыми   ловко владели собратья. Зрелище их прыжков по деревьям забавляло и даже смешило.   Отталкиваясь , они быстро хватались в конце прыжка за ветки только руками. Зато научились, почти, акробатическим трюкам : передвигаясь на четвереньках по суку дерева,   спиной вниз,   детёныши,     быстро-быстро перебирали кистями. Взрослые одобрительно хмыкали.
 После потери барабана,  Мишка   оказался равным между всеми.. От отчаяния Мишка иногда громко начинал барабанить ладонями по стволу  дерева,    за что вновь подвергался негласному наказанию, ибо беглецам шум был опасен. Санька  по –прежнему, баловал любимца, защищал,   но старался не сильно выделять его из стаи,  боясь непредсказуемых последствий.   Лесиха не поощряла баловство,  предпочитала воспитывать потомство в самодисциплине и строгом   порядке   иерархии   внутри стаи. Рваный барабан Санькой был снят с сука,   вручен малому хозяину.   Отремонтировать игрушку было можно,  но в данной обстановке нежелательно. Поэтому Санька отложил починку   до хороших времен.   
Люди и подобные  им,   сполна   использовали дары леса. Роман и Настя научились есть все съедобное : дикие плоды,   листья,  мелких птиц,  что ловили лохматые. Яйца птиц,  даже ползающих улиток,  но  не  личинок  короеда.   Иногда, Замби и Лесиха раздирали зайца,  мелких   зверушек,  ели их   сырыми,  а люди жарили мясо на костре. Было вдоволь рыбы,  особенно,   она отличалась особым вкусом в чистых неглубоких водоемах. Когда мучила жажда, не только мохнатые,   но и люди, сосали большие чашевидные   цветы,  наполненные   нектаром ,   каплями росы  и   дождя.    Обилие лесных ручейков питало прозрачной ,   прохладной водой. В первое время Замби вел себя достаточно смирно,   даже ухаживал за   Лесихой. Со стороны это выглядело романтично. Самец начинал негромкий,  вибрирующий протяжный свист,   мычание,  обрывистое  хрюканье,  подвывание.   закончившееся бархатистым воркующим ворчанием,  вставал перед Лесихой, ударяя в ладоши и довольно ритмично топал ступнями,  словно пытался танцевать чечетку. Лесиха неуклюже покручивалась,   иногда кружилась,  сгибая   локти  мохнатых   суставов,  быстро-быстро перебирая пальцами при взмахе кисти. После этого они удалялись ото   всех,  а потомство располагалось в непринужденных позах на ночлег: кто лежал на спине,  кто на животе,  кто на боку. Порой,   барчата просто сидели, прислонившись спиной к дереву,  если взрослые не сделали пружинистую постель из веток. Роман привык к человекообразным,  принимал у них пищу,  угощал ею девушку. Санька являлся связующим звеном между обеими группами.  Настя  держалась  напряжённо  и  обособлено.   Однако, мальчишка не раз замечал,   что  самец еле сдерживается от нажима и диктата подруги,   так прочно перехватившей его главенствующее лидерство. Угнетенное самолюбие бывшего вожака стаи могло взбунтоваться в любой момент. В клетке Замби получал своеобразное удовольствие от ощущения того,  что   вся дворня его боялась. Относительно, избалованный прихотями хозяина,  хорошей   едой,  он, в неволе, довольно быстро потерял навыки лесного   выживания,  потому,  очутившись на свободе,  поддался настойчивому влиянию самки.  Словно, оправдываясь за пребывание  в  неволе,   Замби принял матриархат   Лесихи ,однако,  это вовсе не обозначало   полного смирения.   Санька осторожно,   наблюдал за самцом,   обдумывая,  что предпринять   в   случае опасности.   Кроме того,  мальчик использовал право старшего воспитанника в очаге Лесихи,  устанавливая мир между барчатами,  строптивым   Мишкой и остальными   детёнышами.   Выросшие в условиях человеческого жилья ,близнецы не сразу восприняли законы образовавшейся стаи,  не хотели уступать Мишке,   не хотели идти позади всех,  смотреть  в затылки ведущих,   порывались захватить лидерство,  уже признанное за Мишкой.
Глава  48.
    Санька   начал    замечать ,что Замби  долго и пристально присматривается к Насте,  тайком пытается приблизиться к ней и только постоянное присутствие  около девушки Романа, несколько останавливает самца,  но вовсе не лишает задуманного.   Лесиха  заметно  слабела,  расходуя  внутренние  силы  стабилизации  семейства,  особенно,  после  появления  частичных,  природных  изменений  и  удаления  погони  Прокопыча.     Настырный  приказчик  помешался  от  страсти  к  Насте  и  яро  преследовал  беглецов  со  всей  дворовой,  охотничьей  стаей  собак.  Приказчик  готов  был  умереть,  но  добиться  своей  цели.  Санька  замечал,  как  только  Лесиха  уставала,  или  собиралась  с  силами,  погоня  за  беглецами  приближалась  довольно  близко.  Он  понимал,  приёмной  матери  нужен  хороший,  что  бы  пополнить  свои  внутренние  резервы.  Она  уже  давно  не  уходила  в  свой  иной  мир отдых,  спасая  беглецов.    Роман нервничал.   Он  тоже   видел  взгляды  Замби,  его  замашки  вседозволенности,  к  которым  привык.   Понимал,  что не сможет противостоять волосатой,  мощной  глыбе   мышц скалившегося зверя.  Только появление  Лесихи утихомиривало ситуацию. Настя была на грани полного нервного истощения,   слезно просила Лесиху утихомирить самца. На красавицу стали косить глаза дети   Замби,   что чуть не привело девушку к безумию. Она шарахалась от каждого шороха,   крепко держала Романа за руку и молила Саньку :
«Придумай что-нибудь!»
Обескураженный брат присел к   Лесихе и начал объясняться с ней   жестами,  отрывочными звуками. Насупив брови,  лохматая самка напряженно вслушивалась.               
  К удивлению Романа, Санька спокойно объявил:-
«Не бойтесь,  они вам ничего не сделают,  но лучше мы будем ходить от них поодаль, Идем вперед,  лохматые замыкают нас на расстоянии.»
Это несколько успокоило молодых. Они шли,  ориентируясь по лесным приметам.   Девушка больше не слышала за спиной сопения Замби,  однако,   осознавала,  если  семейство   самца   взбунтуется,  самой   Лесихе будет не просто. Ведь о растерзанной самке около лежбища зверя ребята помнили и боялись,  чтобы давняя история не повторилась.
Сама  Лесиха была  спокойна,   твердо  руководила   семейством   и они её слушали. В ней чувствовался другой стереотип сознания,  сумевший соединить сородичей в дружную и послушную семью.   
Психологическая напряженность спала.
Глава  15
 Замби наводил порядок  внутри  сообщества крепкими затрещинами всем претендентам  на  лидерство,  всячески показывая свое достоинство отца, при этом постоянно косился на Лесиху. Лесная женщина вроде бы не посягала на мужской авторитет, но практически руководила  семейством,  умело  проводила свою линию матриархата. Еще одно обстоятельство озадачивало беглецов: большие хлопоты доставляли барчата. Они не могли контактировать с окружающей действительностью,  так, как это делали собратья.
Близнецы ориентировались на мир собственных переживаний,  нередко всхлипывали от усталости ,  словно, истинно человеческие дети. Все необыкновенное,  незнакомое их пугало. Они будоражились,   вскрикивали от испуга. Во время перехода по лесу за их внешностью никто не следил. Подстриженные ранее, волосы на голове, отросли в длинный чуб,  который мешал им и потому,   сыны  Салтыхина,  ждали  привычного  ухода,  стрижки,  особого  к  себе  отношения, часто тщательно царапали ногтями — когтями голову,  причесывая волосы,   то   на один, то на другой бок,  пока    Лесиха просто — напросто перекусила густой,  непослушный темно-коричневый пук и выплюнула   волосы в сторону. Огрызки чуба  на  голове щетиной   устремились вверх. Глядя на новую «прическу» барчат,   Санька расхохотался.
Хааай насупился,  совсем, как человек, и от обиды полез на дерево.  Хооой  двинулся  за  ним,  остановился    под  деревом,  ожидая  результата  действий  брата.   Вдруг, Хааай   резко остановился,   радостно взвизгнул : нашел брошенное дикими пчелами дупло,   полное воды.   Вода ,по-видимому, пахла медом. Барчонок   запрокинул голову,  сунул ладонь в дупло,  вытащил кисть вертикально надо ртом и начал жадно глотать мелкие струйки и капли, стекающие с ладони. Второй рукой,   он крепко держался за сук.  Близнец под  деревом   немедленно последовал за братом. Первый проявил неосмотрительную, импульсивную   агрессию,  невольно столкнул брата с дерева.   Беспомощно взмахнув руками — как крыльями, Хооой,   с криком,   полетел вниз, распластался по земле   вниз  животом. Санька расценил падение по — своему, и, вновь, весело рассмеялся,  но тут же оборвал смех.   Упавший близнец лежал   без движения,   отгрызаный клок чуба торчком колыхался над ухом. Дыхание  его  еле  теплилось. На  лице  Саньки  застыла  гримаса  ужаса. От  дикого  страха, мальчишка испуганно оторопел. Он никак не мог предположить,   что его шутливое подтрунивание над   внешним   видом   малышей могло вызвать такое последствие.   Лохматые   замерли. Замби   неприязненно,   глянул на Саньку,  готовый расправиться с ним.  Самец,  вот-вот,  мог  войти  в  неуправляемый  занос,   но тут появилась Лесиха.   Махнув предостерегающе самцу, она быстро подошла   к   детенышу,   раскрыла рот,   вытянула пальцами язык и прильнула своими   губами  к  детским  губам лежавшего  близнеца. Санька, оробело, следил, как она  длительно вдыхала в рот   Хооой    воздух и выдыхала. Мальчуган только   сейчас осознал, чем его поступок мог завершиться   для Насти  и  Романа,  если   бы   малыш разбился насмерть
Глава 49..
 Санька стоял,   впившись   глазами   в   эту сцену  и,  молил    Бога,   чтобы барчонок ожил. Не двигались,  с  округлившимися  глазами,    поодаль, стояли, Роман и Настя,  сопереживая  случившееся.
 И чудо свершилось!   Хооой   открыл   глаза,   затем медленно приподнялся на руках лесной женщины.   Лесиха с укором глянула на приемыша,  довольно  грозно проурчала. Мальчишка   понял:  она запретила ему смеяться над   детьми.
«В самом деле,-
опомнился Санька,
-чего смешного в чубе и в том,  как   малыш   сливал воду в рот с ладони? Ну я бы стал пить эту воду ладошками!»
 И тут же сообразил : если бы он сунул   обе   руки в дупло,   он   мог, просто, свалиться с   дерева. Выходит,   барчонок правильно   сделал, что одной рукой черпал воду,  а другой держался за сук. Да и ,вообще,   детёныши лесных людей вовсе не были так глупы,   как   этого бы хотелось представить   Саньке.!   Ко всему , человекообразные отличались чистоплотностью.   Никогда не сорили и не  справляли  нужду  не только там,  где   ели,  но   и под стволом  дерева,    в кроне листвы  которого, спали. Ему,   действительно,   не стоило  над барчатами смеяться. Смех, как и слово, может нанести обиду и боль. Не стоило смеяться!   Барчата немного отличаются от детей  Замби   некоторым простодушием, то это   последствия     навязчивого,   светского воспитания в старой барской усадьбе. Впечатлительные,   глубоко чувствительные,  они, болезненно, воспринимали обиду,  сковывали свое тело в молчаливый комок,  оберегая свой хрупкий,  внутренний мир,  не приспособленный   ни к лесу,  ни к людям. Санька вспомнил,  как близнецы беззащитно закрывают голову руками,  когда старшие наносят им удары,  они даже не пытаются защищаться или обороняться. Санька смотрел на  лохматых и ему приходили мысли,   объясняющие происходящее.
Глава  18
Отделившись,  Санька,  Роман  и  Настя  сели  под  деревьями,  развели  небольшой  костёр,  наблюдли  за  выплывающей    луной,  обсуждали  свой  побег,  прикидывали,  куда  ведёт  их  лесная  женщина,  сколько  ещё  они  будут  скитаться  по  лесным   дремучим  пространствамв  обществе  человекообразных,  чьё  поведение,  порой,  вызывало   у  них дикую  панику  ,  где  может  сейчас  быть  Прокопыч  с  погоней.  Саньки  тихо  подошёл  к   месту  отдыха  Лесихи  и  барчат.  Его  беспокоило  самочувствие  Хооой.  Природное  зрелище  было    неописуемо  прекрасно.  Луна  зависла  над  местом  ночлега  лохматы,  в  голубовато-  мраморном  сиянии,  подсвечивая  облака    не  обычным,  живым  светом.  Лесные  жители  не  спали,  внимая  сиянию..  Сонный  лес  не  жил  своей  обычной  жизнью,  словно,  зачтыл  в  дремоте   ожидания  чего-то  непредвиденного.  Замер  и  ветерок  ночной  прохлады.  Матово,  в  лунном  свете,  поблескивали  листья деревьев  и  лесная   трава.  Светло  от  Луны,  ясно,  привольно  дышится  чистым  воздухом.    Неописуемый,    неповторимый  запах  леса,  травы,  воды,  свободы,  спокойствия,  необъятности,  умиротворения.
Мальчишка напрягся. Общение с   Лесихой   дало ему некоторое умение считывать   мысли.   Многое он еще сам не понимал и не знал точно , обладает ли он этими способностями. Однако, в данный момент,  проблеском ясновидением, он понял: Лесиха,   каким-то образом связана   с   лунным свечением,  во  время  которого,  ведет свой диалог неизвестно с кем. Замби,  насупившись, молчал,  как провинившийся,   и   не выполнивший своего предназначения.   Он ни в чем не перечил своей сестре,  его воля была ей подавлена.  Остальные члены сообщества, словно, ждали решения своей участи и тоже   молчали. По какому принципу  в  природе, шёл отбор, скрещенных с людьми существ,   Саньке было непонятно,  зато одно ясно:  Лесиха   и   барчата получили невидимую ему энергетическую метку.  Остальные родственные души будут жить на Земле,  но пройдут своеобразное «очищение» в подземных убежищах,  куда недоступен путь человеку.
От ощущения, внезапно,  как  почудилось , раскрытой  ему тайны лесных лохматых особей,  Санька наполнился чувством гордости за самого себя.   Лесиха настолько доверяла ему,  что позволила понять пространственное ощущение.   Мальчишка, вновь,  искал  истину  в  таинственной    загадке,
   лохматые существа человекообразной формы,  есть   природная   ветвь   земного естества. Возможно,    эти  сущности    ждут своего часа,  чтобы расселиться по земле,  а может быть и заменить на ней самого человека,  ставшего  безжалостным,  алчным,  беспощадным  врагом    живой    матери- земли.
Фантастический вывод парнишки глубоко засел в его сознании.   Санька вернулся к костру Романа и Насти,   провожаемый недобрым   взглядом единственного ока Замби. Общение с человекообразными, помогло понять   людям ,  лесные  жители    подали  им  своеобразный вызов в разрешении нравственных вопросов. Лесные   сущности   не   умели   коварно  и  подло   покорять  силой,   принуждать,  растаптывать волю и достоинство   методами  людей,  они не могли заслоняться безжалостно и бесстыдно извращением,  ухищрением     лжи и обмана.
Беглецы пробирались на юг, хотя точно не могли ориентироваться не по звездам, не по приметам в лесу. Хотели они этого или нет, но Лесиха вела стадо с людьми, предпочитая чисто указательные действия,   щадила человеческую   психику,   не хотевшую признавать и принимать её безоговорочного авторитета. Однажды, во время отдыха, когда стадо человекообразных, как всегда,   держась поодаль от людей, улеглось в кроны деревьев, среди ночи, Санька проснулся от посвистывающего звука, пошел на его колебания и замер, не доходя до лежбища мохнатых.
Глпва  50.
Набегавшие с вечера серо-темные тучки исчезли, уступив место мерцающему,    серебряному бисеру звезд.   Полная   луна,     округлая,   матовая,   с ясными очертаниями на ней контуров, схожих с земным   рельефом,    удивительно ярко, озаряла      лес   и   поляну,   светлым,  ослепительным, переменным, голубовато-серым,  блестящим   светом,  с  проблеском  ультрафиолета. От луны тянулся кисейный, густой поток сверкающих мелких звездочек, которые образовывали подобие перевёрнутой чаши, испускающей                                изнутри блестящие,  растворяющиеся        нити. Чаша опускалась ниже и ниже к могучим сгусткам мускул и шерсти, стоящей неподвижной человекоподобной громады. Подняв плоские лица вверх,   Лесиха и Замби,  казалось, разговаривали смягченными,   гортанными   звуками, вонзив   черный, проникающий, гипнотизирующий взгляд в эти странные, мерцающие потоки. Вдруг, они оба  завыли тоскливо и горько. На фоне освещенного леса, их округлые, сильные надбровья, сплошь   покрытые шерстью,  в профиль напоминали очерченный   рог.  Выступ  на  затылке  распухал,  вытягивая  конус  черепа  кверху.     Санька застыл на месте, огорошенный, ошарашенный, не зная, что думать,  что  предпринять.
 «Неужели лохматые говорят с духом луны?», -
Задался  вопросом  Санька               
Почувствовав за спиной человека,    седящие оглянулись. Округлившиеся,  большие  глаза,  со вспыхивающими искорками огней, глянули  не  мигая.  Мрачные  зрачки горячим пламенем   прожгли внутреннюю суть мальчика. Таинственное ощущение   отсутствия  земной   реальности,  вызвал  темный   всплеск  исходящих  волн  из расширенных глаз человекоподобных.
Санька беспомощно онемел, глядя в широкоскулые лица, с яркими впадинами глазниц, запечатлевшихся бездонным омутом. Его разум   молчал,   скованный мыслительным параличом,   ощущая унизительную   слабость  своего   сознания, о раскрывшимся перед ним явлением.
 Чаша, над головами лесных  обитателей, заколебалась,   рассеиваясь зигзагами спиралей звездчатых, мелких узоров.
 Замби  оскалился. Лесиха недовольно   поёжилась. Оба, нехотя,   полезли   на деревья, где на пригнутых, пружинящих ветвях, спали их детёныши.
Некоторое время,   Санька продолжал стоять, недоуменно,   поглядывая то на луну,   то   на человеко-   подобных.   Ему вновь,   стало жутко, закостеневшие   было члены   его  тела,   начали отходить,  стали   мягче  и податливее.   Наконец, мальчик   нашел   в   себе силы   двигаться,   побрёл к спящим Роману   и   Насте.    На своем ложе из ветвей, которое помогал делать ему Мишка,   он увидел   брошенную тряпицу, которой Настя унимала   сочившуюся кровь   из   раны любимца. Мишка поранил руку, резко пригибая треснувшую ветвь. Машинально,   поднял   ткань,   начал рассматривать пятно мало похожее   на пятно человеческой крови.   Как-то,    невольно,   словно, исподволь, выскользнул в память случай с укусом Дарьей руки Салтыхина. Тогда он не мог сообразить,   почему у барина из кисти сочилась такая странная кровь — грязно-синевато-бурая, с прожилками красных нитей. Только сейчас Санька, воочию, убедился,  как схожа по цвету кровь барина и Мишки. Мальчугану захотелось поделиться своим открытием с молодыми, рассказать, что увидел сейчас ночью, но сестра и Роман   так   отрешенно спали, что Санька не решился будить уставших родных.   Он   еще довольно долго лежал, смотел   на подмигивающие алмазы звезд,   загадочно ему  улыбающуюся,     матовую луну с яркими контурами очертаний  поверхности,   наподобие   земного рельефа и не заметил, как уснул.
Глава  19
Утром ему страшно не хотелось вставать, глаза, как пудовые, слипались створками век. Слабость,   разлившаяся по всему телу, подсказывала, что он совсем не отдохнул, однако,  мальчуган уже научился самодисциплине, заставил себя   проснуться, умывшись водой холодного ручья. Лохматые копошились обычной жизнью. Мишка принес угощение — лесные ягоды,   которых много набрали,   ставшие проворными,   барчата. Остальные   детёныши собирали грибы... Ночное явление представилось Саньке неясным сном, он забыл его, практически, не вспомнив детали. В это время барчата поделились собранными грибами и мальчуган совершенно забыл обо всем. Роман и Настя нанизывали свежие шляпки вместе с ножками на гибкие, упругие веточки, быстро поджарили на скором костре. За последнее время погони не стало слышно, люди, обманувшись затишьем, разводили костер вечером и утром. Поэтому глухое тявканье собак заставило всех всколыхнуться и быстро двинуться дальше, подгоняемые   нервозным напором   чуыств.
 Лесиха и Замби, порыкивая, встали лицом к стороне,   откуда   принесло  собачий   лай, но затем быстро пошли вперед,   оставив за своими спинами людей.
Лес   внезапно кончился, как оборвался, а вместе с деревьями,   ушла, оголилась   защита. Некоторое время, путь пролегал по   открытой, степной местности, но степная зелень стала постепенно переходить в песчаные поля. Люди мельком слышали о песчаных наносах, но не представляли себе, что это такое. Потерялась ориентация во времени суток и года. По подсчетам, уже должна быть середина осени. Солнце  пучтынного  рельефа, нестерпимо жгло. Под его палящими лучами было одинаково плохо людям и мохнатым, изнывающим под зноем в своих густошерстных одеяниях    . Тонкая, грубая,   твердо- каменистая   пыль забивала   глаза,   уши, внедрялась в кожу, ноздри, преграждая дыхание.   Путники уставали   не   только от засасывающего,   песка, охватывающего   сыпучей оковой   ноги,  что погружались   в   топкую зыбь,   но и от безрадостной,   блекло-серо-оранжевой, однообразной   местности, режущей глаза.   Веки слипались   в   тяжелой, жаркой дреме,   ноги всё медленнее и  медленнее преодолевали поглощающий   песок.  Ветер выхватывал из-под ступней   песчаную пыль, бросал её на гребень вздымающимся барханным   хребтам, убегающим друг за другом в бесконечный горизонт.
Иногда, в смешивающемся взоре возникали яркие миражи с прохладной водой и тенистыми деревьями, но всё, молниеносно,   исчезало при попытке подойти к манящей   зелени.
Глава51.
Растворившийся мираж выдёргивал тающие силы, отбрасывал их навзничь. Детёныши лохматых, при каждом таком обмане, одновременно начинали визжать и подвывать. Успокаивала их   Лесиха, поочередно,   притягивала ненадолго к груди, то одного, то другого. Однако, не только лесные  жители, но и люди понимали: без воды   они долго не смогут. Жажда ломала мысли и усыхала силы. Ко всему, присоединилось гнетущее чувство   страха и тревоги от близости   погони,  которую  Лесихе  всё  труднее  и  труднее  было  отводить  с  сторону.  Снежные  раскаты  уже  давно  не  прокатывались  над  головами  лохматых.  Лесиха  уставала,  а  Замби  плохо  ей  помогал.    Миражные   силуэты приказчика с егерями, подкреплялись галлюцинацией   звука лающих собак.   Будет ли конец этому аду?  Думали  беглецы.
Глава  20
Прокопыч  заметно  нервничал,  отходил  от  егерей,  часто  курил,  уединяясь.  Суеверный  по  натуре,  приказчик  не  мог  отделаться  от  преследующих  его  воспоминаний.  Его  опыт  позволял  ему  быстро  догнать  беглых,  но  они  уходили  от  него,  словно,  просачивались  сквозь  пальцы.  Прекрасно  зная  местность,  Прокопыч  постоянно  плутал,  собаки  теряли  след.  Не  ведомая  ему,  мистическая  сила,  оберегала  беглых,  заводила  его  в  тупик.  Страх  суеверия  перед  Лешим,  побеждала  только  страсть  овладеть  Настей.   Он  никак  не  мог  отделаться  от   гнетущего  наваждения,  повторяющего  в  памяти  одно  и  то  же. Настораживал  лес  в  мокрой  дымке  серого  тумана.  Стволы  деревьев  угрюмые,    холодили  отчуждённостью,  постоянно  кололи  преследующих,  ветвями,  .  Зелень  за  кустами  заманивала  взор  сочной  раскраской,  таила  под  собой  засасывающую  топь.  Неба  почти  не  видно.  Вокруг  удручающая  тишина,  как  пудовый  камень  на  теле.  Вчерашний  случай  не  давал  покоя.  Охотники  подстрелили  и  разделали  большого  кабана.  Приготовив  обед,  решили  оставить  мяса   на  следующий  день,  замаскировав  пищу  около  стоянки.   Уставшие,  егеря  быстро  уснули  .  Оставшийся  на  страже  Афонасий,  услышал  хруст  сломанной  ветки.  Афонасий,  осторожно,  раздвинул  кусты.  Неясные  очертания  тёмной,  мощной  фигуры,  маячило  почти  рядом  с  местом    лежащих  останков  кабана.  Интуитивно,  почувствовав  неладное,  Прокопыч  проснулся,  поднялся  на  локте,   заметил  Афонасия,  сделал  предупреждающий  знак  молчания  и  жестом  указал  двигаться  за  целью,  тёмного,  размытого     очертания   В  ночном  сумраке.  Неслышно  крадучась,  сущность  быстро  схватила  пищу  и    пошла  в  лес.  Тихо,  бесшумно,  Афонасий  двинулся  следом.  На  небольшом  пригорке,  фигура  остановилась  и  егерь  узнал  в  ней   Сёмку, старшего  сына  Замби.    Тот  присел  за  куст  облепихи,  и,  казалось,  не  видел  охотника.  Опытный  егерь  увидел,  поднявшегося  Прокопыча,  который  разбудил  преследующих,  махнул  им  рукой,  призывая  на  помощь.  Сердце  приказчика  бешено  колотилось  в  азарте  удачи.  Он  уже  представлял  в  своих  руках  Настю.  Она  должна  быть  недалеко  от  лежбища  мохнатых.  Куда  мог  привести  их  отпрыск  Замби.  Неслышно  двигаясь,  охотники  начали  окружать  старшего  детёныша.  Вдруг,  тот  обернулся.  Блеснули  огненно-красные  глаза,  замерла  в  ожидании  косматая  голова.  Почти  одномоментно,  охотники  почувствовали  сильную  тошноту,  коликиво  всём  теле,  необъяснимый  страх  и  ужас.  Руки  и  ноги  отяжелели,  не  могли  двигаться.      Афонасий  что-то  попытался  сказать,  но  вместо  слов,    непонятно,  для  чего,  выбросил  неуклюже  ногу  в  сторону  и  тут  же  упал  на  неё,  зацепившись  за  куст.    Хрустнула  сломанная  нога,  сдавленный  крик  прорезал  сумерки..  Лохматый  пропал  из  виду.   Афонасий  морщился  от  боли  и  истекал  кровью.  Наспех  соорудив  носилки  из  веток  и  прутьев,  больного  понесли  в  усадьбу  барыни.    Группа  погони  уменьшилась  на  трёх  человек.  Неуверенность,  страх  и  отчаяние  светилось  в  глазах  бывалых  охотников.  Прокопыч  чувствовал,  люди  готовы  убежать,  не  хотят  больше  преследовать  беглецов.
  «Замби  с  его  семейством,  ловить  не  будем.  Берём  только  Настю  и  Романа!»,
успокоил  приказчик  своих  людей.  Прокопыч  нервничал  не  зря,  после  ухода  старшего  егеря,  обстановка  осложнилась.  Оставшиеся  егеря,  хотя  и  знали  лес,  но  до  сноровки  Афонасия  им  было  далеко.  Преследователи  прошли  уже  не  мало  пути,  но  поиски  были  безрезультатны.  Не  только  крепостные,  но  и  сам  Прокопыч  поверил  в  мистический  рок,  однако  возвращаться  было  нельзя.    Непредсказуемый  нрав  Салтыхиной  ничего  хорошего  не  предвещал.  Изъедающая  страсть  по  Насте  не  позволяла  приказчику  придумать  убедительную  изворотливость,  что  бы  избежать  наказания. 
Глава  20
Настя  часто  плакала,  но  не  столько  от    агрессивных  условий  жаркой  погоды,  сколько  от  липкого  страза  перед  погоней,  наступающей  на  пятки  беглецам.  Она  никак  не  могла  оправиться  от  последней  встречи  с  приказчиком,  накануне  выхода   беглецов в  пустынное  пространство.
Оставив  новорожденного  в  сплетёной  корзинке,  рядом  с  Романом,  Настя  пошла  искупаться  в  близ  протекающей  реке.  Ей,  казалось,  что  даже  осторожное  сосуществование  с  лесными  людьми  пропитало  её  кислым,  специфическим  запахом  пота.  Скоро  должна  прийти  Лесиха  кормить  малыша,  надо  успеть  обмыться.  Роман  воспротивился,  но  девушка не  отступала  от  затеи. 
 « Не беспокойся,    погони  не  слышно!» 
-«Опасно,0
 протестовал  суженый. 
Подозрительно  тихо  лежит  новорожденный. Давно  болеет.   Не  кончается  ли?» 
  «Я    успею  до  прихода  Лесихи,  та  лечит  младенца  своими  способами!»
   Девушка  легко  сбежала  с  пригорка,  за  просекой  леса  остановилась,  вдыхая  воздух  полной  грудью.  Перед  ней  расстилался  изумительный  пейзаж.  Усеянный  яркими  цветами  ковёр  травы,  густой  кустарник,  раскидистые  деревья  над  серебристой  гладью  реки.  Наполненный  густым  ароматом  воздух  И,  хотя  девушка  знала  о  коварной  красоте   тянувшейся  рядом  топи,  она  сбежала  к  реке  по  толстому  стволу  поваленного  дерева.  Прохладная  нега  воды  затмила  тревоги,  притупила  чувство  самосохранения.    Настя  плескалась  в  воде,  радуясь,  как  ребёнок,  осыпая  себя  каскадом  серебристых,  речных  брызг.  Из=за  куста  на  неё  заворожено  смотрел  Прокопыч.  Отбившись,  в  раздумьях,  от  своих,  он,  случайно,  увидел  крепостную.  Затаившись,  как,  хищный  зверь,  в  кустах,  он  ждал,  когда    Настя  выйдет  на  берег.
Глава  52.
 Как  только  девушка  начала  одеваться,  Прокопыч  зашевелился  пытаясь  наскоком  схватить  беглянку. Он  пахотливо  облизывал  гуьы,  маслеными,  тусклыми  глазами  впился  в    её  стройную  фигуру,  тяжело  дыша.   Девушка  оступилась  со  ствола  дерева  в  мягкую  зелень  под  ним.  Ноги  её  стали  вязнуть,  словно,  кто-то  тащил  тело  вниз.  Булькая,  всплывали  мелкие  редкие  пузырьки.  Девушка  поняла,  что  её  засасывает  топь.    Прокопыч  уже  не  прятался,  ухмыляясь,  ждал  на  берегу.  Одутловатое,  синюшное  лицо  покрылось  капельками  пота  от  напряжения.  Он  протянул  ветку; 
«Держи!»
 Девушка  отпрянула,  ощущая,  как  втягивается  в  зловонную,  тягучую  жижу.  Лучше  смерть  на  болоте,  чем  руки  приказчика.   Вдруг,  резкий  рывок  выдернул  её  из  гущи.  Перед   ней  возникло  лицо  Лесихи.  Лесная  женщина  озлобленно  свистнула  на  приказчика,  обернулась  к  Насте.  Прополоскав   тело  девушки  в  реке,  словно  ветку,  лесная  женщина  понесла  обессиленную,  обмягшую  девушку  туда,  где  их  ждали  Роман  и  новорожденный.               
 Глава  23               
Люди  и  лесные  жители  не  шли,  а  брели  по  песку,  еле  передвигая  ноги.  Вымоталась  и  сама  Лесиха,  ведь  она  несла  на  себе  барчат.  Замби  нёс  Мишку,  его  сыновья  понуро  шли  за  ним.  Саньке  казалось,  они  идут  в  некуда.  Новорожденный  в  крпзине  у  Романа  почти  не  подавал  голоса.  Мальчуган  пытался  спросить  у  приёмной  матери,  куда  она  ведёт  их,  но  измученный  вид    лесной  женщины  пугал  его.   В  глазах  рябило.,  губы  потрескались  от  Настя   опустилась на песок, наотрез отказавшись идти дальше. Напрасно уговаривали её Роман и Санька. Сдавленное страданием мышление и движения тела девушки устремлялось   к самоуничтожению. Она самопроизвольно выключилась из жизни, решила погибнуть прямо здесь, в этих раскаленных, желто-бурых буграх. Темные, тупые, блуждающие мысли спазмами схватили душу,   направляя к самоубийству. Идти дальше не было сил. Спокойный, добрый характер Насти не выдержал испытания невзгодами.   Лохматые наблюдали срыв девушки, стояли поодаль, помогая друг другу при подкашивающихся движениях,   но   не скулили,   а    только   круче сводили брови. Положение их было не лучшим.
Новорожденный почти не открывал глаз. Мишка, как самый младший, не слазил со спины Замби.  Другие малыши, держались за руки, прильнули к Лесихе, сосцы   которой поддерживали  их густой, питательной   влагой. Мучащая  жажда довершила начатое жарой дело,   уничтожая вторгшихся живых существ, не привыкших  к   природе пустыни и, потому, отторгающих ею   пришельцев,   с беспощадной жестокостью. Окружающее марево горячих волн безразлично жарило измотанные тела, чьи вопиющие, взывающие взоры, пронизанные   страданием,   обратились к небу. Беглецы затерялись в бескрайнем, однообразном пейзаже. Вдруг, Саньке показалось: на раскаленном, бледно-голубом небе вырисовывается перевернутая чаша, которую он видел ночью над человекообразными, то ли во сне, то ли на яву. Смутный объект разворотом орла, проскользнул над ними ввысь. Мальчишка почувствовал, пронёсшийся  прохладный,  насыщенный  влагой,  невидимый  воздушный    напор,    который  также неожиданно исчез, оставив всех   в  застолбеневшем   положении.  Одна  Настя    восприняла  влажный  ветер,   как  пережитую,  повторную  галлюцинацию  своего  воспоминания.  Она  видела  себя  в  продолжении  эпизода  встречи  с  приказчиком.
Спасённая  Лесихой  из  топи,  Настя  вновь  видела  себя  в  недавнем  прошлом.
 Вот  она  вновь
  Оставила новорожденного спящим в корзине рядом с Романом,        вновь,   решила искупаться в реке,  ей   было необходимо расслабиться,  смыть  засохшие  струпья  топи  на  коже.  Она  была  уверена,  что  Прокопыч  больше  не  сунется,  побоится   Лесихи   следить  за  ней.  Раз  не  позвал  своих  егерей  прошлый  раз,  значит,  остался  один.  Роман пробовал остановить её:
«Нет  на  тебе  остатков  болотной  грязи,  Лесиха  тебя  чмсто  вымыла.
 Опасно,  Настя,  сейчас  идти!  пойдем вместе,  когда Лесиха  ещё  раз   придет кормить малыша» -
 просил Роман.   Девушка обняла суженого и прошептала в самое ухо:
»Не беспокойся. Лохматые ко мне егерей   не подпустят» -
«Прокопьичу нужны ты и я.   Егеря понимают,   что им не справиться с  лесными  жителями.   Они выполняют   приказ барыни ,потому  идут за нами. Прокопьич хитер и опасен,  нельзя угадать, где он появиться. Магия лохматых может не подействовать. Мы  удалились  от  них.  Саньки тоже нет.»
«Брат собирает для нас грибы и ягоды.»-
«Потому и говорю:  не ходи  пока никуда,   опасно!»
-«Я быстро,  посмотри за мальчиком. Скажи Лесихе не   тяжко  ли  заболел  он!»
 Прежде,   чем успел Роман ответить,  легкой походкой   девушка исчезла за густыми кустами, вновь, направляясь к   реке. Пейзаж был изумительно красив. Раскидистые деревья,   высокий кустарник,  поляна,  усыпанная лесными цветами. В воздухе зависла   прохлада с запахом прибрежной реки, перекликаясь многоголосьем птиц. Высоко в небе сияло солнце. Его лучи рассыпались в зелени радугой. Настя брызгалась в теплых водяных струях, как шаловливый ребенок,   смывая с себя напряжение и страх пережитого времени. Наивная девушка чувствовала себя в безопасности. Чувство избавления от страшной погони овладело ею. Она уже не боялась   Лесихи и маленьких лохматых существ,  которые липли к лесной женщине,   практически ходили за ней следом,  как человеческие дети за матерью. Настораживал только Замби.   Его единственный глаз устремлялся на неё, как только стал приближаться к беглецам. Лесиха залепила вытекающий глаз сжеванным ею комком травы,  отчего лицо   Замби стало еще страшнее.   Подсознательно,   Настя опасалась, что месть чудища к Даше может перекинуться на нее.  Однако,  Замби,  словно,  забыл  про  неё.   Девушка не спеша одевалась,  любуясь тихим и спокойным течением реки. Мелкая рябь легких переливов реки действовала успокаивающе.   Вдруг цепкие,   потные   руки схватили ее   мокрые волосы,  торжествующий крик   Прокопьича был похож на трубный вопль долгожданной  победы. Грузная фигура приказчика навалилась на упавшее тело. Омерзительные маленькие глазки горели огнем вожделения,  руки напавшего пытались скрутить девушку. Невероятным усилием, Настя сумела сбросить квадратное тело,  ударив ненавистную голову подвернувшимся камнем. Пока  отяжелевший приказчик выл от боли,  ощупывал голову,  размазывал кровь по лицу,  девушка помчалась в сторону,  потеряв  ориентир. То,   что  в той части леса продолжались топкие болота,  она не вспомнила,  теряя ориентацию,  крича от ужаса,  Настя неслась в глубь леса. Отчаяние,  страх, безотчетно гнали девушку в неизвестную
белую пелену. Неожиданно,   ноги девушки   стали   вязнуть, она с трудом вытягивала их из чавкающей топкой травы. Звук топи вызвал  повторный   стресс   ужаса,  подстегнул,   она заметалась на месте. Перед  глазами прорезался толстый ствол дерева,   лежащий на мокрой поляне с яркими цветами,   растущими кучкой,  разно, на ярко-зеленых кочках . Лежащее дерево пересекало поляну и утыкалось верхушкой в густой кустарник. Там  должна быть твердая земля. За спиной частое, с посвистом,   дыхание,  говорившее   о приближении   насильника. Опомнившийся    Прокопьич,   кинулся за девушкой.    Купающаяся крестьянка,   за которой он,  вожделенно,   наблюдал из высокой травы,  окончательно укрепила  мысли во  что  бы  то  ни  стало, обладеть ею.   Прокопыч   больше не думал поймать беглянку и просить её у   Салтыхиной, как вознаграждение. Он решил её взять себе.  Погрязший в мире зла и безнаказанной кражи денег у барина,   в  лесу Прокопьич почувствовал себя господином,  способным обеспечить себя и любимую Настю. Он был  вольным, а утаенных от барина денег   вполне хватит на свое личное хозяйство.   Пусть егеря охотятся за Романом,   а, лучше всего,  убьют его. Лохматых   им   все равно не поймать,  да  и  лошади    шарахаются,  дыбятся,  почуяв  лесных  людей. Спонтанное решение   крепло и приказчик бежал за своим счастьем.
 Босые ноги Насти соскользнули с бревна,  затягивающая зыбь болота поглотила наполовину. Ноги барахтались в тягучей жиже,  руки хватали воздух. Девушка перестала сопротивляться и медленно вязла в трясине.
 Неожиданно сильный рывок,  вновь,   вырвал ее из грязно-зеленого плена,  поднял в воздух . Угловым зрение Настя увидела, как приказчик,  как  ей  чудилось,   медленно   летит в обратную от нее сторону. По колено в болоте стоял Замби и смотрел на нее единственным глазом.
Глава  52
 Настя пыталась закричать,  но голоса не было. Спазм сжал горло. В то же мгновение,   другие сильные руки, выхватили беглянку из цепких лап   Замби.   Лесиха  в   два прыжка перемахнула через болото и очутилась на кустарнике. Треск ломающихся веток Настя уже не слышала . Обмякшую,   без   сознания девушку,   Лесиха принесла к Роману.
 Барахтающийся Прокопьич   выкарабкался на твердую почву и рысцой побежал от Замби прочь. Мощная фигура Замби некоторое время тяжело шла за ним,  затем свернула к месту пристанища   стадного скопища.   Притихшие дети с урчанием бросились к отцу,  словно понимали,  что   произошло. Обычно тбезразличные глаза двух его старших сыновей,   сменились   нежностью радости встречи  родного существа.  Только барчата  сопели у ствола дерева,  где Лесиха смастерила им лежбище,   похожее на огромное гнездо.    Возникшие,  прошедшие  картины  были  настолько  реальны,  что  Настя  забилась  в  истерике.  Внезапно,  посыпавшаяся  с  верху,  из  наплывшей  тучи,  снежная  крупа  ,  привела  девушку  в  чувство.  Роман  и  Санька  вздохнули  с  облегчением.  Лесиха  глянула  так,  что  Начтя  поняла  всю  глупость  своих  поступков.  Она  не  знала,  что  незадачливый  Прокопыч  долго  плутал,  увязая  в  болоте,  пока  не  наткнулся  на  своих  егерей..  Именно,  после  этого  нападения  приказчика,  группа  беглецов  сделала  своеобразный  марш-бросок,
  оказавшись  в  пустынном  месте,  безжалостно  выжигаемом  солнцем…….   Наплывшая  туча  так  же,  внезапно,  исчезла,  как  и  пришла. Прохлада  подкрепила  силы    путников,  но     трудный  переход  через  пески  не  закончился. Пески,  горячие  днём,  как  угли,  ночью  отстывали  до  холода.    Закончились  небольшие  припасы  пищи  и  воды.  Жажда  изнуряла  всех,  путники  валились  с  ног.  Сухой  ветер  прожигал  насквозь  паподавшиеся,  по  пути,  колодцы  были  сухи  Миражи  с  оазисами  свежей  воды  почти  сводили  с  ума..
Неожиданный рев лохматой женщины встряхнул всех, заставил повернуться на зов её протянутой руки... Вдали голубоватым, рассеянным светом мерцала вода, сливаясь с палящим паром, горизонта неба. Уже не раз обманутые миражами,   путники не поверили в реальность, но она была явью, звала к себе, манила,   влекла, спасением.   Прилив сил  оживил  всех. Оборванные, исцарапанные, грязные, изможденные голодом и жаждой, люди   и лесные  жители   ползком, на четвереньках,   подошли к голубой, идеальной глади озера в предгорье. Роман нёс Настю на спине, помогая идти ногам руками.   Замби  тащил на себе,  кроме   Мишки,  одного  из   барчат. Лесиха  несла  второго  бврчёнка  и  корзину  с  новорожденным.    Берег озера был странно изрыт плоским, выскобленным следом, окаймленным с боков подковообразным валом. Валы подходили к небольшому, но высокому холму, врезались в него, как утюг. Никто не сомневался:  это следы какого-то большого, сильного животного. Опасность встречи с неизвестным зверем не могла остановить путников,   даже если бы неведомое животное стояло где-то рядом. Однако, вокруг никого не было видно и слышно. По ложбинным следам путники перешли на другую сторону  холма, который укрыл их в своей расщелине, как в пещере. Напившись пресной воды, искупавшись в ней,   люди смеялись   от  счастья   не обращая внимания, на барахтающихся вблизи лохматых. Освоившись в свободе положения, молодые и Санька устроились спать в искусственные ложи, похожие на следы гигантских животных, не задумываясь, чьи это следы. Истома скосила беглецов. Лесиха и Замби поймали в озере рыбу, накормили не только детей, но поделились и с людьми. Санька даже не подозревал, что лохматые прекрасно плавают, напоминая движения лягушек, могут долго держаться под водой, превосходя человеческие возможности в несколько раз... Измученные усталостью, переходом через пески, путешественники сразу уснули, вглядываясь в потемневшее, вечернее, давящее, тревожное небо, отвечающее их состоянию. Этот клочок оазиса, приютивший их, был каким-то особенным, другим, не таким земным пейзажем, который они прошли за время побега. Нависавшее вертикально солнце пустыни,   над озером быстро сменилось аспидно-черной ночью,  обволокшей путников синеватым,   холодным воздухом. Он пронизывал тело, остужал душевный жар и напряженную работу мозга.   Холодно, но зато безопасно!   Под сенью полу пещеры, образованной   рытвинами неизвестных   животных, беглецы, наконец,   уснули,   потеряв бдительность.   Их  силы  иссякли.  В расслабляющем отдыхе, они забыли о преследователях,  а   те, именно, надеялись схватить крепостных в момент   полного истощения,    их душевных и физических сил, измотанных трудным, напряженным   переходом.   Ожидая предела возможного, Прокопьич   крался по следам  беглых, сбиваясь с дороги, изматывая себя,   егерей и даже собак. Прокопьич заметно нервничал, торопился,  метался,  срывал  настроение  на  подчинённых,  постоянно,  курил.  Курево мало успокаивало.    Окружающая  его  природа  раздражала,  дразнила  наваждением  миража,  где  в мокрой дымке серого тумана,   расположились    на  отдых,  беглые.   Кустарники,   словно живые,  напрягшиеся,   настороженные,  враждебные,   колются ветвями,    засасывают сапоги в мшистую трясину  порослей.   Небо почти не видно. Угрюмое удручающее состояние   и  у  егерей,  настроившихся  бросить  погоню. Прокопыч  понимал  подневольных,  боялся  их  бунта.  С  преследователями  творилось  что-то  непонятное.    Во  время  пути,  опытные,  подготовленные  егеря,
 Целыми   днями   кружили по одному и тому же месту.   Охотники, хотя и знали лес,  но до сноровки старшего   егеря  Афонасия,   им было далеко. К тому же и они еле сдерживали мистический   страх,  что явно вырисовывалось на их лицах.  Тайком  от   приказчика,    слуги  Салтыхиной, отдалялись в сторонку,   суеверно,   обсуждали неведомые законы лесного пространства,  преследующее    чувство  опасности,    которое не покидало   охотников. Узаконенный молвой хозяин леса,    не подчинялся помещичьей собственности,   сам решал кому из людей,  в  лесу,   жить, а   кому нет. Крепостные были на пределе сил,  господские  методы,   покрики и плетки,    могли вызвать запредельную   ситуацию.
Глава  53
Лес не конюшня усадьбы,  сильно властью бахваляться   нельзя,  это Прокопьич знал и потому сдерживал эмоции. Кружение по лесу он так же связывал с проделками лешего, а что еще страшнее,   с самой Лесихой   и   Замби. От  бурного  проявления  недовольства  спас  подвернувшийся  случай., В мареве видневшейся просеки, послышался барабанный бой,  неумелый   ритм, пронизывал   уходящее утро , обсушиться у костра  уже не получится. Приказчик воспрянул духом.
«Мишка-
 догадался Прокопьич,  крикнул  егерям
 -Айда на трезвон     звереныша!»
И побежал первым к просеке. Егеря,  очнувшиеся  от  усталости, тот час же, разделились на две группы и бросились,  на  лошадях, в обход просеки.  Прокопьич торжествовал.   Поймав звереныша,  а он заманит беглецов   в   ловушку! Главное,  егеря  сохранили  лошадей. Яростный азарт охоты оборвался громким выстрелом.
«Не стрелять!»-
 Заорал   приказчик,
  сорвав голосо до хрипоты. Не обращая внимания на хлесткие удары веток,  Прокопыч   тяжело мял под ногами лесной настил,  пока вновь не услышал выстрел. Собаки сбились в кучу,  повизгивая и поджав хвосты. Слуга Салтыхина опешил. Егеря стреляли друг в друга, наугад, до тех пор,  пока сами не поняли этого.
Глава  54.
Прокопьич сел на пенек,  с ненавистью топча сучок под ногами. Звереныш  исчез,  словно провалился  сквозь землю.  Егеря чудом избежали ранений.  они подошли к приказчику,   ошалелые,  виноватые,  растерянные,  мокрые от росы,  возбужденные и озлобленные   неудачей. Слуги  умоляли  вернуться  домой.
Пересилив себя, Прокопьич пробурчал,   гневный  отказ,   но  тут  же  сменил  гнев  на  милость,  щедро  откупился,  обещал  хлопотать  для  них  вольные,  велел развести костер,  чтобы   обсушиться и решить,  что делать дальше
Приказчик  старался  обещать  егерям  что  угодно,  лишь  бы  не  сдержать  бунт.  Разбираться  с  ними  он  будет  потом.
Посланный за провизией,  оставленной  про  запас,  в  лесном  домике,   егерь, вернулся удрученный и раздосадованный.   Запас пищи был похищен, а мясо, подстреленного накануне кабана, исчезло. Обозленные и голодные, мужики столпились вокруг Прокопьича. Вслух, они боялись ругать лешего и Лесиху,  суеверие было сильнее голода,  однако,   решили  поохотиться,  отвлечься  от  погони,  что  бы  набрать  новый  запас.
 Глава  24
Прокопьич не чувствовал за собой вины за случившееся. Жгучая ненависть к беглецам коробила его,  но он сковал злобу внутренними зажимами,  стараясь погасить посылы беспомощности внутри себя. Он выливал ярость  хлыстом   плети   по кустарнику и сушняку под ногами.          Морозящий, предутренний рассвет разбудил неожиданно, тут же, еще полностью не проснувшись, преследователи   услышали мощный рев, потрясший страхом их испуганные тела. Этот  же    оглушающий  рёв    разбудил  и  беглецов,  онм  вскочили.   Лохматые  грозно  насторожились. Переглядываясь, беглые сбились в кучу, приготовились к самому худшему.   В рассеивающейся ночи, прямо перед собой, беглецы увидели   Лесиху, держащую в руках огромную   черепаху.  Прочный,  внушительный   панцирь,   в  окружности, превышал  более 2-х метров. Крепостные видели в усадьбе черепах, привозимых для барина на кухню. Салтыхин обожал суп и деликатесы из черепашьего мяса, но то были черепахи намного меньшим и более светлым панцирем.   Размер пойманной   Лесихой черепахи устрашал,  не  менее,  чем  её  рёв. Животное несколько раз издало трубные, зычные, протяжные вопли и замолкло, растерзанное надвое. Роговой панцирь оторвался, как орех из скорлупы,   под когтями лесного человека. Беглецы поняли: черепаха шла по своему утюжному следу к расщелине, где спали путники,   была,       замечена и обезврежена Лесихой.   Разорвав добычу,   лесная женщина протянула половину людям,   вторую понесла своим.
Глядя на лежащее у ног окровавленное мясо, молодые только сейчас осознали свою беспечность, уснув в проторенных следах гигантской черепахи, о существовании которой на земле, они и не подозревали.   Санька видел маленьких черепах на кухне барина, но ему и в голову не приходила, что черепашка может быть таких размеров!   Люди собрались жарить подарок Лесихи на костре,   как, вдруг,   увидели приближающихся всадников.   Роман уже издали узнал Прокопьича по его грузной, обмякшей  в  седле,   фигуре. Самоуспокоение, что погоня сама по себе прекратилась,   оказалось ложным... Подгоняя коней в свежей, утренней прохладе, преследователи выкрикивали   радостные вопли,   гикали,   как на загнанную,  с  большим трудом,   дичь. От стаи собак осталась только одна.  Опередив коней, борзая неслась прямо на беглецов. Внезапно, произошло странное, необъяснимое   явление. Между застывшими в ужасе молодыми и нападающими   охотниками,   опустилась полупрозрачная стена-плёнка, наподобие чистого, тонкого льда,  какая  обычно,  застывает в  мороз,   на   водной поверхности замерзающей реки. Всадники наткнулись на эту стенку, оказавшуюся непробиваемой. Лошади встали на дыбы, сбрасывая седоков. Отчаянно, матерясь, егеря вскочили и замолкли, глядя на возникшее прозрачное препятствие, вытаращенными, полными ужаса,  страха   и недоумения, глазами. Некоторые попытались взять, на вид, тонкую и хрупкую стенку штурмом, но её не возможно было   пробить,  согнуть, раздробить, сломать.  Беспомощно   дрыгая ногами, они падали от редяной  плёнки   навзничь,   прямо   под ноги лохматым. Обезумевшие лошади, взбрыкивая на дыбы, шарахались от стены и вида мохнатых. Санька поднял лицо к небу: ему вновь показалось, что в небесах под холмом, висит чаша, очень низко, почти над головами беглецов и испускает слабо видимые, еле заметные, искрящиеся потоки. Свалившиеся двое егерей и собака тут же были разорваны Лесихой и Замби. Малыши с рыком бросились за обезумевшими, оставшимися в живых, егерями.   Мишка вцепился в стремя Прокопьича. Приказчик заметался в панике,  хлестал  плетью  наотмошь  по  руке  младшего  сына  Замби. Уцелевшие преследователи опрометью бежали назад. Лошадь под приказчиком, под визг младшенького, снова встала на дыбы, сбросила седока, галопом понесла в пески. Пружиной, вскочивший Прокопьич, схватился за ружье, выпустив из рук плеть. В то же момент плеть с силой полоснула преследователя, тот отпрянул. Роман бил ненавистного слугу Салтыхина,   ловко выхватил у него ружье. Ледяная, вертикальная поверхность словно таяла пропуская через себя только беглецов. Возбужденный Санька увидел, как подошедшая вплотную к льдообразной стене Лесиха, смахнула её, как паутину... В небе не было больше объекта, наподобие опрокинутой чаши. Солнечные лучи свободно падали вниз с ясного, безоблачного неба. Замби медленным шагом приближался к лежащему на земле приказчику. По сопению и взгляду самца было ясно,  лесной  житель   имел свои счеты с лакейской слугой хозяина.  В  воздухе  звенели   безжалостные  хлысты  плетью,  под  яростное  сквернословие  Прокопыча при  каждом  ударе. 
«Замби, стой!   Не трогай его!»,
 - крикнул Санька и встал между лесной  сущностью   и человеком.   Мохнатый недовольно зарычал львиным рыком, оскалил клыки, угрожая   разорвать помешавшего ему паренька.   Лесиха, в ответ,   еще   яростнее  оскалила зубы,  прыгнула,  заслонила собой мальчика.
Глава  55.
Несколько мгновений длилась немая сцена нападения и защиты.
Находчивый Прокопьич вскочил с песка  с   завидной легкостью и, пятясь, быстро перебирая ногами, убегал прочь. Скосив горевший взгляд вслед убегающему приказчику, Замби успокоился, отступил от мальчугана,   обиженно сел в сторону. Его тут же облепила ватага малышей, тыкающихся лбами   в его грудь. Мишка ногтем-когтем начал расчесывать отцу гриву на голове.
Лесиха  хмуро,   с сожалением упущенной добычи, провожала взглядом поднявшегося  и  побежавшего во всю прыть приказчика.
 Путники были спасены, но кровавая сцена удручала.
Глава  56.
Оправившись от происшествия, Роман начал торопить всех скорее уйти от опасного, страшного места. Санька посоветовал отойти за холм, развести костер, подкрепить силы. Преследователи не скоро соберутся, чтобы продолжить охоту за беглецами.  Потеря  двух  человек  и,  почти,  всех  лошадей,     вселила  не  только  ужас,  но  и  страх  за  свою  жизнь.
 Настя нервно  качала   головой, отрицательно     жестикулируя,  словно  пыталась  остановить  всех.  Она ,  вновь,  была  на  грани  срыва. Побоище произвело на неё шокирующее состояние. Девушка  едва держалась на ногах. Роману пришлось взять её на руки и понести за холм вдоль берега, где легкий ветерок с озера освежал прохладой.   Голодный Санька обернулся.   Лохматые лакомились черепахой. Если бы не молодые, парнишка не ушел бы от пищи.  Он  научился  есть  сырое  мясо,  но  в  присутствии  Насти  делать  это  стеснялся. Озлобленность одинокого проживания в лесу,  научила  многому.  Участь  нападавших не вызывала   сострадания.  Мальчишка  помнил    погоню  за  собой  и  собачью  травлю.  Он  понимал,  егеря  подневольные  крепостные,  но  он  бы  на  таеое  не  пошйл,  даже    под  угрозой  плетей  на  конюшне.  Санька хотел есть, а ему пришлось брести следом за Романом, оставив место сражения убирать лучам палящего солнца и природным санитарам пустыни.
 Мохнатые двинулись лишь тогда, когда доели всё мясо черепахи.  Лесиха,  на  запас в дорогу, припрятала остатки пищи и несколько рыбин. Люди же не сделали этого: им было трудно тащить узел, а сырое мясо все равно бы протухло на солнце.
 Следом за Санькой, вдоль берега, пошли мохнатые, направляясь   к виднеющимся горам, там, возможно, будет достаточно пищи  и  привал.
Отойдя прилично от холма, молодые сели отдохнуть. Роман и Санька были твёрдо уверены: после такого сражения, и,   невесть, откуда взявшейся ледяной, прочной ширмы,   преградившей преследователям дорогу, едва ли, скоро погоня возобновиться.
 Разорванные тела егерей, собак , особенно, непроницаемая прозрачная стена,   вселили мистический страх, как от встречи с проделками   дьявола.
На душе Романа и Насти радости не было. Полная, отрешенная изоляция от человеческого общества, привела  к     скованности  изгоев,  комплексам  гонимых  людей.   Встреча с людьми  - пугала. Мучила неизвестность   будущего,  они  не  ведали  куда  идут  и  где  предел  их  их  движения.  Сколько  им  ещё  скитаться?  Правильно ли   они  поступили?   Судьба  крепостных  предрешена  законами, что ждет их впереди?.  Удасса  ли  достичь  живыми  южных  территорий  Сечи,  свободного  казачества.?.
В таком состоянии прошли почти до середины дня. Санька боялся за сестру. Роман сам,  силой воли , сдерживался от отчаяния,   не  мог  ничем   помочь  любимой, изменить  что-либо  бессилен.
 Санька, по прижившейся привычке находить нужный ответ у приемной матери ,умоляюще посматривал   на   Лесиху. За время  лесной   жизни с ней, он убедился,   как правильно и точно лесная женщина связывала воедино обоснование решения и действия,  целеустремленно находила выход из,  казалось бы, безвыходного положения,  с   величайшей энергией и настойчивостью добивалась своего. И хотя человекообразные шли снова  поодаль от людей,   все понимали : ведет всех Лесиха.   Санька ждал решения главенствующего матриархата.
 Умывшись от крови,   лесные сущности снова стали,   как будто прежними,  словно, не было воинствующего, беспощадного уничтожения преследователей. Лохматые явно дали понять азарту    охотников,   что они не добыча для них.
Санька искал помощи,  ему было до боли жаль молодых. Стиснув зубы,  парнишка не нес ,а волок узел,  бросить который было нельзя,   ибо там одежда и деньги.
 Настя покачивалась на ногах,  словно ноги ватные и постоянно подкашивались  на  руки  Роиана.
Лесиха, вдруг, махнула рукой в сторону, приостановила свою группу. Санька глянул в указанном направлении,  спешно,  толкнул  Романа, поддерживающего Настю...
Невдалеке паслась лошадь приказчика,  потерявшая седока.
 На этот раз находчивость проявил Роман. В усадьбе он частенько помогал на конюшне,   коней знал по именам,  помнил и эту лошадь. Повторяя   кличку,  ласково  и  нежно,  мастеровой шел наперерез животному.  Конь доверчиво  откликнулся на человеческую речь. Теперь Настю и узел везла лошадь.
 Девушка, через Саньку, попросила у Лесихи новорожденного. Малыш был сильно болен. Поколебавшись,  лесная женщина отдала ребенка. Лошадь взбрыкнула,  когда мальчик подал сестре  дитя,  но Роман успокоил животное.
Глава  26
Беглецы снова двинулись в путь,   за ними,  на расстоянии, лохматые.
Лошадь приказчика, периодами,  дыбилась,  чувствуя чужаков и маленького сына  Дашки.. Роман шел рядом,   удерживая коня за узду,  и тот постепенно успокоился, пошел   ровно,  изредка кося глаз назад,  пугаясь лохматых,  которые, предусмотрительно, отступили еще дальше... Беглецы уже готовились ночевать на первом же предгорье,   когда в наступающих сумерках увидели прекраснейший мирный пейзаж. На фоне ухоженной  лужайки, выделялся высокий,  изящный   небольшой дом,  окруженный садом с узорной,  решетчатой оградой. Картина возникла внезапно,  из-за поворота,   поразила великолепием   красоты,  словно, изваяние сказочного дворца... Путники остановились . Тепло домашнего очага травило душу. К незнакомому жилью тянуло неотвратимо и болезненно. Хотелось хоть немного побыть в человеческом кругу,  поговорить,   согреться   домашним  теплом,  поесть  сваренную пищу. Лесиха, поодаль, пристально вглядывалась в дом. Замби отчего-то занервничал. Новорожденный слабо заскулил-заплакал,   ему необходима была   помощь.  Роман  с  Настей  решились  идти  в  дом.    Санька  оглянулся на лохматых.  Застывший на возвышенности Замби, начал, подозрительно, водить носом,   поглядывая на Лесиху,   что-то урчал под нос.  из  его  единственного  глаза  метались    огненные  вспышки. Лохматая женщина   стояла  на холме,   как каменная   статуя,   обхватив руками детёнышей, точь-в точь,  настороженная человеческая   мать.
  Кромешная,  непроглядная  тьМа  огроиных  глаз   ВЗРОСЛЫХ  лесных  людей,   загорелись красновато-огненным блеском,   выдавая   неведомую,   внутреннюю   сущность.    Людям, казалось, без  звуков  голоса,   лохматые разговаривали  меж  собой, не открывая рта. Санька начал развязывать узел,   доставая одежду барышни. Без слов и эмоций, Настя с Романом переоделись, взяли с собой деньги — дар Салтыхиной Марии,  и пошли к дому с ребенком на руках. Санька ,как сторожевой,   крался за молодыми,   готовый во время отреагировать на непредвиденное и вёл, осторожно,   лошадь следом. Лесные  жители так и остались на месте,  только самец,   поводя носом,  нервничал всё больше и больше.   Его единственный   глаз  сверкал   под густыми   бровями,   выплескиваясь    из под  выпуклых  бугров   жарким красноватым пламенем.
 Напрягшаяся   Лесиха, интуитивным,  телепатическим   потоком мысли, сдерживала волосатую громаду. Детёныши, на редкость смирно, облепили обоих взрослых .
Глава  57
 Превозмогая страх,  с напускной уверенностью, молодые подошли к калитке. Настя спряталась за спину Романа,  приняв решение лучше   сдаться людям,  чем продолжать дальнейший путь с лохматыми.
Роман увернно постучал в железную роспись крепкой дверцы. Послышались легкие шаги,  тихо скрипнули распахивающиеся створки смотрового окна. Выглянуло миловидное, смуглое личико с миндальным раскосом глаз.
 «Откройте,  впустите нас!»,
- попросил Роман. Настя умоляюще добавила: «Пожалуйста,  впустите     нас,   мы больше не можем идти!».
 Девушка оглядела пришельцев,  не увидев  в них ничего опасного, приоткрыла калитку,  чтобы  получше рассмотреть путников.
В форм е горничной, смугловатая красавица с интересом рассматривала внезапных гостей.
«Кто там?»,
-послышался знакомый Насте голос изнутри жилья. Горничная, вдруг, развернулась и сделала попытку закрыть калитку. Роман резко протиснул тело в полуоткрытую дверь.   Девушка вскрикнула,  побежала от калитки предупредить хозяйку о врывающихся людях,  но хозяйка сама шла к калитке и столкнулась с горничной на полпути.
 «Какие-то странные люди,   барыня! Одеты,  как господа,  только   одежда сидит на них, как на простолюдинах.  Опасно их пускать! Пойду позову сторожа!» -
«Какая же ты глазастая!»
- прошептал Роман и сделал знак Саньке  о опасности. Тот насторожился,  прячась за забор.
 Настя побледнела,  но не двинулась с места. Уставшие ноги девушки пружинили тело. Ей казалось, она вот-вот осядет на порог калитки.
«Дарья !» -
 неожиданно выдохнул  удивлённый  Роман. Молодая барышня дернула  бровями.  Вглядываясь,   что-то вспоминая,  переводила   глаза  то на Романа,  то на Настю. И  радостно закричала :
«Господи,  гости-то какие!»,
- горничная, вмиг, остановилась от возгласа госпожи,  оглядываясь на пришельцев.
 Встреча закончилась слезами и поцелуями. Даша с любопытством глянула на больное дитя в руках подруги,  шарахнулась и тихо спросила :
«Твой что ли?»
- «Нет,
- ответил Роман за опешившую Настю,_
- после все расскажем! Помоги нам,  мы беглые!»..-
 Дарья замерла,  оглянулась на прислужницу,  но, решительно махнув рукой,  пригласила в дом,   по пути предупредив горничную :
«Агафья,  о гостях никому ни слова!   Посмотри, не видал ли их  кто?!»
 Та осмотрелась: 
«вокруг   никого,  только мальчишка с лошадью за оградой.» 
- « И вправду, глазастая,
- вслух приятно удивился Роман,-
 это Санька,  брат   Насти,  он с нами!» -
«И Санька тут,-
вскрикнула Даша,  бросила коротко служанке,
-зови!»
 Даша взяла на руки ребенка,  ибо руки Насти била мелкая дрожь,  дитё могло выпасть на землю.
 Все пошли в дом . Агафья вышла за калитку,   поманила Саньку. Тот не заставил себя долго ждать,  вошел  за  калитку   вместе с лошадью.
«Вообще-то для лошадей другой вход,-
- укорила было служанка,   но смирилась,
- пойдем,  покажу стойло на конюшне!»
- «Поставь сама,  раз знаешь куда!»
- не растерялся Санька,  по хозяйски сунул поводья Агафье.   Мальчишка был уверен,  Дарья не выдаст,  не подведет,  сама с лихвой   наглоталась крепостной доли,  а за прислугой стоит последить.
 Глава  28
Действительно,   Дарья радушно приняла гостей. Небольшой, красивый,  дворцового образца, дом,  изнутри был уютен,  богато обставлен.
 Санька не сел,   а   обмяк на мягкий стул в кухне,   сообразив,  что в таком виде его, пока, дальше по барским чертогам идти не следует. Роман суетился около женщин.   Дарья немногословно,  заботливо начала хлопотать над новорожденным. Похожее  на  обезьянку  дитя ,со сморщенным личиком, не плакало,   дышало порывисто и глубоко,  изредка открывая сине-голубые глаза.
 «Глазенки — то у него небесного цвета,  материнские значит!» - прошептала Дарья. Настя сконфуженно глянула в небесные очи самой Дарьи,  но промолчала.
«Врача позвать?»
- неуверенно спросила барышня.Она    чувствовала  с  несчастному  ребёнку  странное    влечение,  а  не  просто  жалость.  У  неё  болезненно  ныло  в  душе  и  тянуло  целовать  сморщенное,  болезненное  личико.
«Нельзя,
 - ответила Настя,
- тогда нас всех повяжут! Может оклимается!»,
- по щекам ее крупным бисером покатились слезы. Обдумывая,  что дальше делать ,  Дарья одновременно рассматривала ребенка,  не  могла  отделаться  от  ощущения  невидимой  связи  с  ним.  В  нём  ьыло  что0то  своё,  родное.  Это  пуголо  и  вызывало  внутреннюю  тревогу  о  чём-то  давно  забытом.
«Волосы у него такие мягкие,  шелковистые,  искрятся. А глаза -то,   глаза,  Настя,  посмотри,  небо лазурное,  посмотри!»
 - «Да,
- согласилась беглянка,- такие же цветом,  как у его матери!» 
«Только вот подергиваются дымчатой пеленой!»
- вставил из-за Настиного плеча Санька. Агафья растерянно смотрела на госпожу : таких детёнышей она еще не видела. Сказать,  что  дитя  при  смерти,  она  не  решалась.
«Чего уставилась,
- вспылил Санька, -
лечить,   покормить,  да покупать дитя надо! Может лекарство какое -нибудь есть ? Вы же должны знать ,чем младенцев лечат!»
- вновь насупился парнишка, он страшно боялся смерти малыша,  как потом всё объяснять Лесихе? Младенец  вяло,  жалостливо,  тихо  стонал,  пухлые  губки  страдальчески  кривились.  Ища    материнский  сосок  груди.
 «Не знаю, чем его лечить,  доктора надо!»
 - вопросительно глянула Дарья на Романа. Тот беспомощно развел руками.   Агафья попыталась в соске   дать ребенку разведенное молоко,  но у малыша почти не было сосательного рефлекса. Светло -матовая жидкость потекла по углам губ. Решили,  дитя   быстро искупать в отваре трав,  сбегать  к старушке- травнице за советом,  но опять –таки, остановились,  боясь непредсказуемых последствий.
 «Давайте сами  пробовать  помочь  новорожденной  душе.  По  всему,  она  почти  у  Бога,  скоро  ангелом  станет.!» -констатировал Роман,  а Санька остро жалел,  что не было рядом Лесихи. Новорожденный угасал на глазах,  едва ли, что -то могло ему помочь,  но люди пытались всеми известными им способами спасти детёныша. Пришлось выбирать между жизнью и смертью. Приход неожиданных гостей вызвал сумятицу в душе Агафьи,  тревогу  недоумение,  разброд мыслей. Прислужница понимала — за укрытие беглых полагалась жестокая кара. Идти против хозяйки — девушка не решалась,  ведь барышню   содержал   сам губернатор,  жена которого умерла, а вдовец не раз говорил,  что хочет обвенчаться с Дарьей. Губернатор уже дал вольную любовнице,  выжидая подходящее время для свадьбы, а Агафью так же обещал освободить от крепостных уз.   Как правильно повести себя  в создавшейся ситуации — горничная не знала. Общим мнением,   хозяева и гости решили,  что малышу стало лучше после купания и лекарства травяного отвара,  но завтра, все-таки, Агафья, от себя лично,   с новорожденным отправиться к доктору, а за ночь придумается более-менее достоверный рассказ появления этого странного ребенка. Роман и Настя,   помытые,  сытые,  начали дремать прямо на кухне за трапезой.
«Пойдемте,  я  вас отведу в домик для гостей,  отдохнете до завтра,  а там все решим!»,
- тихо сказала   Дарья засыпающим  Насте и Роману. Смущенные молодые двинулись за хозяйкой.
 «А ты что?» 
- обернулась Дарья к Саньке. –
  «Да ,так!»
 - неопределенно ответил парнишка,   обдумывая,   как   предупредить   Дарью,  что недалеко Замби с семейством. Не её ли почуял самец, так резко изменивший свое поведение?   Что же делать?   Настя и Роман, словно, забыли о холме,  где остались лесные  жители. Мальчик совестился перед лесными жителями, и ,  в то же время,   понимал: приводить их сюда нельзя.
Глава  29
 Дарья вела гостей в маленький домик в глубине двора,  не без гордости,   хвалилась, что этот небольшой домик-дворец со   всеми подсобными помещениями   для прислуги и домашнего  хозяйства,  губернатор купил для нее и её родителей,  за которыми уехали с выкупом.  Не умолчала бывшая дворовая Салтыхиных,   что благодетель её ,Иван Антонович,  вдовец и скоро с ней обвенчается. Молодые искренне радовались счастью многострадальной Дарьи. Один Санька ерзал и все ждал момента   появления мохнатых,  о   которых хозяйка не   подозревала. Лесные жители могли подойти к дому или быть где-то рядом. Парнишка пытался представить события,  словно, интуитивно, предвидел,  надеясь, повзрослевшим умом, найти верный вариант дальнейших  действий. В  душе,  он молил Лесиху,   выждать  время,   удержать   Замби от появления   в   доме Дарьи... Внезапно,   дворовый пес яростно залаял,  срываясь с цепи,  но потом жалобно завизжал   и,   поджав хвост,  залез  в  будку. Люди насторожились,  не поняв сразу поведения собаки,  но Санька догадался: лохматые здесь. Осознали это и молодые,  они переглянулись,  не зная, что делать.   Настя прижала к груди,  изредка постанывающего,  малыша.   Дарья не   на   шутку испугалась,  начала оглядываться по сторонам. Проблески дикого взгляда тревожными искорками прорезали   лазоревые глаза. Хозяйка и гости уже подошли к домику во дворе,  стояли  в  дверях крыльца. В сгущающихся сумерках,   Санька   увидел огромную тень,   скользнувшую,  как кошка, по направлению к Дарье.
 Мальчишка резко схватил барышню и начал   толкать ее в проем двери,  внутрь  помещения. Растерявшаяся   Дарья начала было отчаянно сопротивляться,   но Роман и Настя втолкнули ее внутрь,  быстро закрыли дверь.
 Молодые догадались,   в чем дело,  но не решались сразу предупредить об опасности,  побоялись,  что нервная   неосторожность молодой женщины приведет к трагедии. Санька остался снаружи,  готовый ценой жизни защитить дорогих ему людей.
Замби   прыгнул   на крыльцо,  жарко пахнул в побледневшее лицо парнишки. Он встал перед ним огромной,   вонючей глыбой,  скалил   клыки,  выжидая момент,   силой открыть дверь. Его единственный глаз наполнился красно-синим огнем,  сверкал ненавистью и жаждой мести.   Не забыл самец увечья Даши.
Санька понимал : эту скальную тварь ему не одолеть,   взмах руки чудища разрушит не только дверь,  но и расплющит защитника,   Он не отходил,  расставив ноги для упора, опершись руками о косяки. Светлые глаза мальчугана, познавшего повадки зверя в логове,  так же наливались холодной решимостью достойно принять смерть.  Замби  хотпел.  Приёмнвй  сын  Лесихи  мешал,  его  можно  было  смести    одним  взмахом,  но    самец  медлил,  видимо,  воспитанника    сестры  мохнатого,  всё-таки,  порвать  он  не  хотел.   
За дверью всхлипывали обе женщины под суровым молчанием Романа, который пытался вывести женщин через черный ход,   однако, остановился.   Бежать от Замби было бесполезно,   оставалось женщин  в   беспомощном положении,  тоже  нельзя.  Остаётся только молиться и просить Бога о спасении.
 Лесиха вынырнула   со  стороны,  возникнув  из  ниоткуда,   розъярённая,  потная,  с поднятой дыбом шерстью.  Глаза, из-под высоких надбровий, горели не меньшей яростью,  чем  у  Замби. Мгновение -  и сильные мускулы   шестипальной   руки резко,  неожиданно, повернули голову Замби назад и в сторону! Хрустнули шейные  позвонки и  бездыханная туша упала к ногам Саньки.  Лесная  иать  защитила  приёмного  сына.
 «Шею свернула!»
- со страхом, оседая от спавшего напряжения,  прошептал Санька,  удивленный тем,  как спасла его приемная мать. Движения лесной женщины,  как всегда, были скупы,  точны и быстры. Взвалив на плечи мертвого Замби,   Лесиха кинула на сползшего у порога Саньку пристально — ласковый взгляд и растворилась в густых сумерках наступающей ночи.
Пораженный и ослабевший Санька прислонился к косяку. Дверь распахнулась,  выскочил Роман,  сдерживаемый хрупкими руками Насти. Ребёнка девушка оставила внутри дома,  надеясь,   зверь его не тронет.
 «Хорошо,  что не вышел,
 - тихо сказал Роману  Санька,
- он бы тебя точно мигом разорвал. Меня не посмел,   Лесихи боялся!»
- «Кто,   кто   это?»
- истерично спрашивала Дарья с округлившимися от ужаса глазами.
Она была на грани срыва. Настя спешно успокаивала хозяйку,  страшась возвращения безрассудства. На помощь с ружьем вбежала Агафья.
«Медведь,  барышня,  медведь   из-за   гор набрел !», -
 быстро-быстро проговорила она и выстрелила несколько раз в темень между деревьями.
 Санька вздрогнул,  тревожась за Лесиху, предостерегающе посмотрел на Романа и Настю. Те поняли : Дарье о Замби ничего говорить не надо. Забытое воспоминание могло вернуть ее безумство. Пусть лучше поверит,  что приходил медведь.
«Откуда здесь медведи?»
 - недоумевала хозяйка.
 «Да ходят,  барышня,  ходят! Точно такие же   я,   барышня, о них от местных слышала! -
тараторила Агафья с мягким, украинским акцентом –
Только вот что бы во двор зайти — такого до сих пор не было,  скотину на опушке заваливали,  слыхала! А вот во двор  - такого тут не было!»
 Миндальные глаза на смуглом лице горели охотничьим азартом. Было видно,  Агафья очень бы хотела пристрелить непрошенного,  мохнатого гостя.
Санька молчал,  думая не случилось ли что с Лесихой,   не задела ли её шальная пуля от  ружья служанки.  Он,  внезапно, осознал,  лесная  женщина  целенаправленно  вела  их  к  Дарье.  Видимо,  хотела  спасти  людей  и  новорожденного.   Замби  её  ослушался.
   Сумятица   в  доме  продолжалась еще некоторое время. Утихло всё уже ближе к рассвету. Сломленные усталостью и нервным потрясением,  беглецы с ужасом слушали шепот Саньки о его негласном,  интуитивном   поединке с Замби, один на один. Обстоятельства смерти Салтыхинского чудовища  иначе,  как  помощь  свыше,  люди  не  воспринимали.   Спасительное вмешательство   Лесихи,  мальчишка  объяснял  её  моральным  превосходством  над  людьми.  Он  подробно  рассказал  о  своей  попытке    заглянуть  в  иной  мир,  откуда  приходят  лесные  люди.   Они  одно  целое  с  природой,  мыслят  и  общаются  друг  с  другом  иначе,  чем  люди,  не  умеют  лгать.
  Лесные  люди  другая  форма  жизни  ,  более  совершенная  в  связях  с  природой,  чем  человек.    Тот  мир  оберегает  своих  обитателей.   Санька  живописно  описал  чашу,  что  видел  ни  один  раз  над  семейством  Замби,  живительную  влагу  снежной  пороши,  что  спасла,    потерявшую  сознание,   Настю.  Тепло,  с  чувством глубокой   признательности,  говорил  о  своём  обмене  мыслями  с
Лесихой. 
«Она  смотрит  на  меня,  я    понимаю.  Напрямую,  от  её  мозга,  в  мой  мозг  передаются  мысли,  что  она  мне  хочет  сказать.   Лесиха  смотрит  в  упор  мне  в  глаза  , В  моей  голове,  будто  короткая  вспышка  возникает,  и,    даже  если  её  рядом  нет,  всё  равно,  чувствую  вспышки  от  неё,  и  всё  понимаю!  Так  мы  с  ней  общаемся!»-
Запальчиво  говорил  Санька  о  своей  приёмной  матери. Догадки  Саньки  о  действиях    лесной  женщины,  для  спасения  людей,  барчат  и  новорожденного,  люди  оценили  высоко,  но  не  знали,  как  быть  дальше  с  лесными  жителями.  Теперь беглецы поняли,  кого почуял Замби на холме.
Восхищенный действиями и умом Лесихи,  Санька,  по-детски,   наивно,   строил планы,  как взять человекообразных,  не раз спасших жизнь беглых , с собой, к вольным казакам. Роман и Настя не перечили,  они осознавали,   эти планы всё равно нереальны. Молодые уже спали, а Санька все еще что-то говорил, пока,  наконец,  понял сам : с лохматыми придется расстаться.  Думая  о  своём  спасении,  люди  совершали  обыкновенное,  человеческое  предательство,  бросали  преданных  существ  на  произвол  судьбы,  не  задумываясь,  какой  ценой  платят  за  их  предательство  те,  кто  сохранил  им  жизнь.
 Глава  30
Проснувшись утром, Роман и Настя обнаружили — новорожденный мёртв. Как об этом сообщить  Лесихе ? Они страшились последствий своей неосмотрительности,   ответа за ребенка перед лесной женщиной. Даша странно рассматривала вытянувшееся лохматое тельце и все повторяла :
 « Глаза у него лазоревые, личико почти совсем человеческое!  Мне его так жаль! Так жаль! Чего мы испугались?   Надо было все же послать за доктором   сразу,  не откладывать до утра!»
 Она, словно, чувствовала в нем свою плоть,  изредка прижималась щекой к холодному лобику,  на котором расправились мелкие морщины. Женщина восприняла смерть малыша,  как искупление,  очищение его от будущих земных страданий.   В  то же время, снялась угроза разоблачения укрытия беглых крепостных .
«Почив,  дитя отвело от нас всех несчастье!» _
 твердила она и гладила умершего   по   всему телу,  рукам и ногам.   Настя испугалась : не возвращается ли к подруге безумие?   Роман старался сгладить сострадание  к Даше,  успокаивая  всех. Санька  откровенно  плакал:
 «Лесиха,  видимо,  надеялась  на  то,  что  человеческий  доктор  спасёт  младенца.  Дитё  столько  перенесло  в  пути,  но  умер,  не  получил  лечения!, - причитал  он. 
-Я  уже  придумал   для  доктора   запутанную историю о том,  как нашел этого дитя в логове волка, а потом отнес Лесихе!  Так  бы  складно  всё  получилось!».
Глава  58.
Агафья  хлопотала,  как  и  где  похоронить  младенца.  В  голове  Дарьи  копошились,  перебирались ,  всплывали обрывки   воспоминания   жизни  в  усадьбе  Салтыхина.
 Лесиху Дарья все же смутно помнила,  но связывало её   с   этим воспоминанием только доброе чувство.   Барышня   не вдавалась в подробности,  стараясь полностью истребить в памяти прошлое,  связанное с несчастьем заболевания. Провалы  памяти   о безумстве скитаний по лесу,  облегчали ее состояние. Доверчивая Даша поверила мальчику,  якобы  тот,  действительно,  нашёл  брошенного    ребёнка  в  лесу, и тем успокоила страх за себя у молодых.
Гостям   тяжело   было лгать ,но еще тяжелее сказать правду. Дарья настояла  закопать младенца в   своем саду,  она же приготовила ему одеяние,  словно хоронила человеческого ребенка.. Роман сколотил гробик,  выкопал яму. 
Когда зарывали труп,  Санька вновь увидел коричневое тело в густой кроне разросшегося дерева.   Кроме него никто не заметил   Лесиху,  молча наблюдавшую за похоронной процессией. Лесная женщина, так же, незаметно, исчезла,   как и появилась. Санька тихо подошел к сестре,  шепнул ей :
«Я пойду на холм  к лохматым. Вернусь,  расскажу,  что решила Лесиха!»
 Настя ,еще не оправившаяся от гнетущего состояния после похорон,   робко попросила:
«Горько  сказать,  но  другого  выхода  нет!   Предложи лесным  сущностям расстаться здесь,  на  холме. Они обуза для нас,  а мы для них!   Горы укроют и прокормят лохматых.  Нам  обещала  помочь  Дарья!»
Называть  «зверями»   тех,  кто  спас  их  и  привёл  в  безопастное  место,  Настя  не  решилась, Санька соглашался и   не соглашался. Он чувствовал себя предателем. Люди нашли приют и укрытие,  а человекообразные,   спасшие людей,   остались без помощи на новом месте. Вместе с тем,  мальчишка   понимал: взять этих  существ к   Дарье во двор — полное безумие!
 С тоской вспоминал мальчик пройденный путь,  который еще не закончился для беглых. Остановка  у Даши лишь передышка.   Представлял себе  Санька,  как   на  холме расположились лохматые.   Наверное,  привычно,   на   восходе солнца, Лесиха,  каждый раз, ранним утром,  повернувшись лицом к востоку,  воздает вверх руки и голову,  подставляя лицо лучам солнца. Эти движения повторяет все семейство. К луне лесные  люди   относятся особо   почтительно.  Они спали,   повернувшись на лик луны.
Санька понял,   он сроднился  с лесными   жителями.   Сколько загадочных обстоятельств и явлений он узнал,  проживая с ними.!
 Когда-то мальчик страдал от лишения общения с   людьми,  а   теперь,   чуть не рыдал от расставания с лохматыми. Санька тяжело  вздохнул,  отгоняя горькие   мысли-образы    воспоминаний  прошлого,  навязчиво   нахлынувших, не во время,  ведь похороны малыша   Дарьи еще не закончились! Неужели, Лесиха хочет удержать его возле себя? Санька, вновь, обратил взор на дерево.  Кроме него, Лесиху никто не видел. Распластавшись в кроне дерева,  она словно изменяла цвет плоти,  почти, сливалась с листвой и ветвями. Если бы не горящие черные  глаза,  мерцавшие сквозь зелень,  мальчик бы и сам не увидел её   .
Лесная женщина, молча, наблюдала,  как Роман засыпал могилу.
Настя тихо плакала, а Дарья стояла в странной позе,  прижав руки к груди, и смотрела так,  словно, спрашивала у окружающих:
«Кто этот младенец,  чей он?  Не  мой  ли?»
Молодые,  с  испугом ,  предполагали:  смутные  обрывки  прошлого  листались  в  Дашиной  голове.   Санька кусал губы,  ругая себя за   не  смелость открыть хозяйке правду,  однако   это   известие могло вызвать у девушки  шок.  Главное, чего боялся мальчик и молодые, — Даша, вновь, могла впасть в безумство.
 Когда Санька,   снова, поднял глаза на крону дерева,  огоньков  черного взгляда уже не было. Лесиха так же незаметно   исчезла,  как и появилась. Настя предложила засаживать могилку цветами,  чтобы не вызвать подозрения у губернатора. Находчивая Агафья тут же принялась   за работу и, вскоре, небольшой бугорок в саду    походил на разноцветную клумбу.   К  удивлению  всех,  над  местом  захоронения    несчастного  младенца,  появилось  светлое,  радужное  облачко.   Оно  рассыпалось  золотистыми  искринками,  рассеивая  вокруг  сеья  тепло,  успокоение  и  перламутровое  свечение. Никто,  кроме,  Саньки,  не  понял    природу  такого  явления.
«Я пойду к Лесихе!»
 - повторил Санька молодым и, незаметно, вышел со двора,   направляясь к холму,  где остались лохматые. Он шел,  обдумывая  объяснения с Лесихой,  что ей сказать,  как   оправдать   поведение   молодых,  спрятавшихся   у   Даши. Ему было стыдно перед лесными   существами,  которых,  практически, бросили   люди.. Он не сомневался,  дикая женщина   уловит суть и простит   их,  ведь всё равно   в этом   предгорьи пути их должны были разойтись!   Лесиха с семейством  не  пропадет! Парнишка уверял  себя, приемная мать умеет  сближаться с внешними явлениями   окружающей её среды.  В  своё  утешение,  вспоминал  лунные  общения,  посчитал,   что   Лесиха  связана с Высшими Силами леса. 
Глава  59.
На месте прежней стоянки никого не было.  Неужели, лохматые сами обо всем догадались.   И, вдруг, легкая волна встряхнула его. Он отчетливо уяснил поток энергетической информации,   которую   Лесиха оставила для приемного сына. Информация вошла в Санькины мысли чёткими  вспышками,  полно,  ясно:  лесные жители ушли от людского мира,  где бушуют  и бунтуют страсти,  неистовая   злоба, жадная  алчность, ненависть,  предательство,   убийства, паутиной пронизавшие человеческое общество.  В  нём люди захлебываются от зависти,  надругательства   над   себе подобными,   причисляя себя к высокоразвитым умам планеты!   Людское  общество,  где обманывают и   предают,  заковывают  в цепи,  упиваясь властью   сильного над слабым!     Общество,  где   бездушно   бросают   в клетки свободно  рожденных   собратьев   земли.   Для утехи и садизма,  мучают,  убивают беззащитное существо,   калечат опытами,  стараясь познать   то,  что для них закрыто  законом  Вселенной.  Не  при   каких  обстоятельствах,  лесные  обитатели  не  станут  больше  общаться  с  человеком.   Лесиха  не  укоряла,  не  проклинала,  она  просто  ушла  в  другую  среду  обитания,  выполнив  свой  долг  перед  приёмышем.  Невольно,  Санька  вскричал:
«Что  будет  с  барчатами,  Мишкой,  сыновьями  Замби?»
В  прозрачном  пространстве  послышалась  тихая  человеческая  речь.  Приятный,  мягкий  голос  ответил:
«У  нас  иной  мир, в  него   мы  приносим  в  него  только  самое  лучшее.  Человеческие  импульсы  мозга,  частичная,  врождённая   энергетика  от  человека,    собираются  нами  в  единую  базу  информатики  развития  цивилизации  нашего  общества!  Посмотри  вверх!»
   Санька  поднял  голову.  Над  ним  висела,  уже  знакомая,  серебристая,  лучистая  чаша,  в  которой  удобно  расположились  барчата  и  Мишка  со  своим  барабаном.  Они  помахали  ему  рукой,  точно,  как  машут  люди.  Чаша,  медленно,  набирала  высоту  и  растаяла   в густо  сером  тумане,  зацепившись  за  белое  облако. На  несколько  мгновений,  Санька  почувствовал  боль  и  резь  в  глазах,  но  упавшая  на  лицо  тень    от  чаши  распылила  это  ощущение.  Мальчишка  искал    взором  зашифрованный  для  него    шифровой   знак.  Там  на  небе,  оставленный  лично  для  него,  но    видение  растворилось,  оставив  множество  мигающих    светло-голубых  огоньков,  информацию  о  связи  которых  с    иным,  высшим  миром,  его  мозг  отфильтровал ,  как  ненужную.  Странный, запутанный  мир, в  мистическом  ракурсе, куда  он  хотел  заглянуть,  ему  не  открылся. 
  «А  детёныши  Замби!»,
  в  догонку  за  чашей,  послал  вопрос  Санька,  как  прощальный  крик  души.  С   вышины  донеслось:
«Они  пройдут  очищение  вместе  со  мною!  Иначе  Шкарбет  не  пустит  нас  в  наш  мир!»
Мальчишка  почувствовал  усталость,  но  это  была  полезная,  здоровая  усталость,  обдумывания  информации  событий.
Глава  60.
Санька  не  помнил,  сколько  он  просидел  на  месте  стоянки  лохматых.  Совесть  его  успокоилась,     он   направился  к  Дарье,  рассуждая  о  себе,  сестре  и  Романе. 
  Они,  беглые,  вернулись  в человеческое общество, где царствует несправедливый   порядок,   набитый подлостью,   пошлостью, безнравственностью, лицемерной правоты  само   дозволенности     сильнейшего,   сильного   по денежному объёму.  Вернулись  в   общество,   где ничтожный человек   может быть господином и   решать судьбу многих людей,   где сами люди позволяют издеваться над собой, покорно отдавая в руки господам поводья управления собой.  Слово  «господин»,  у  зависимого  и  слабого,  ассоциируется    с  кнутом,  режущими,  металлическими  шариками  на  просоленных,     хлыстовых  плётахк,  по  окровавленным  спинам  несчастных   крепостных на  конюшне. 
Такая человеческая мораль не вписывается в мышление лесных  жителей.   Лесные жители ушли навстречу истинной свободе, настоящей воле, ибо сила и бесстрашие позволяют им быть самим собою, вдыхать полной грудью запахи и плоды природы, недоступные людям! Человекоподобные ушли туда, где воют звери от боли и удачи, где собственной жизнью уживается мир слабых и сильных,   где жужжат, стрекочут, поскрипывают, шуршат   насекомые, резвятся   птицы, перекликаясь пеним, щёлканьем, посвистыванием, глухим гуканьем!   Ушли туда, где каждому звуку был присущ   свой   диапазон, интенсивность, и никто насилием, не может изменить его!   Они ушли в мир столь знакомый, привычный, помогший Саньке сориентироваться в жизни!   Санька завидовал и тосковал по этому миру, но вынужден был жить по другую его сторону. Мальчуган   ещё   раз огляделся, подавляя в себе искушение,  попроситься уйти следом за лохматыми. Он искал их взором и душой, но верных друзей нигде не было видно. Крик протеста детской души оборвался в высоте бесконечности. ...Только невдалеке виднелся свежевырытый бугорок. Санька  догадался: это могила Замби.    Он  пеодошёл  к  ней.  В  чентре    свежее  насыпанного  бугорка,  виднелась    тёмнач  дыра,  уходяшая  вглубь,  края  которой  были,  как  бы,  обуглены  от  вошедшей  в  землю  молнии.  Над  отверстием  ясно  ощутимое   холодное  поветрие.  Мальчишка  наклонился,  заглядывая  ы  глубину    провалины.    Ничего  не  было  видно,  только  изнутри    глухо  доносился    шум,  не  привычный  для  человеческого  уха,  в  нйм  отвечатывались  гулкие  шаги,  уходящих  вдаль,  кованных  сапог.  Санька  уверился,  что  могила  пуста,  тела  Замби  в  ней  нет.  Однако,  проверить  свою  догадку,  он  не  решился.   Лесная дисциплина самосовершенствования,  укрепила в его голове мысль:
«Тот,  иной  мир,  не  оставляет   на  земле   следов   своих  обитателей. Лесиха, сознательно, вела к дому Дарьи!?»
Глава  61.
Как  бы,  не  были,  ему  дороги  лесные  люди, кровные узы не позволяли   Саньке  оставить   молодых, которые, как ни странно, нуждались в его помощи, они были для него, действительно, кровной  связью реального  естества. На какой-то миг, оторванный от   Лесихи,   Санька почувствовал себя одиноко   затерянным в чужом   мире,   мире, который он,   как человек, не мог оставить!
  Глава  31
Угнетающее состояние расставания, внезапно, рассеялось: мальчуган увидел ошеломляющую, для себя картину, подходя к приютившему беглецов убежищу.
Возле домика- дворца, остановилась карета с решётками. Несколько жандармов вышли из неё, направляясь во двор. Вперёд нетерпеливо выбежал Прокопьич, злой, упрямый,  мерзкий, едкий: он таки, проследил беглых до последнего! С воинствующим видом, торжествующими взмахами,   призывал замешкавшихся служителей порядка, идти за собой.   Однако,   те, видимо, знали,  кто живёт в этом райском уголке, и, потому, озадаченно смотрели друг на друга. Приказчик   Салтыхина повис всем телом на калитке, пытаясь её открыть. Саньке,   мигом,    переметнул гибкое, послушное тело через решётчатую ограду и бросился к гостевому домику во дворе, предупредить сестру. На лай собаки, стук, возгласы, - вышла Агафья и медленно, с  достоинством  потревоженного  величия,  пошла навстречу прибывшим. На миловидном, смуглом лице девушки проявлялись бледные пятнашки,   миндальные глаза настороженны. Дарья замерла на крыльце, плотно сжав губы, уверенная в себе,   надменная, всем видом показывая, что сюда заходить   запрещено даже стражам порядка. ..
 «Здесь, здесь беглые, Ваше благородие!»,
 - орал рвущийся вперёд Прокопьич,
 - Я  их   выследил, своими глазами, сам видел!», - Жандармы не спешили. Было видно, они не решались войти.
 Агафья приоткрыла калитку,   локтем толкнула в сторону приказчика, но пропустила вперёд офицера. Офицер   отдал честь, представился хозяйке,   объяснил в чем дело.
 Дарья продолжала стоять немо, пристально глядя на говорившего, держась на расстоянии.
Ближе,   к входу в дом,   Прокопьич, от нетерпения, пританцовывал за спиной высокого чина, перешагнувшего порог, но, пока, стоящего на почтительном удалении от Дарьи.
 Приказчик Салтыхиной, однотонно подвывал:
«Здесь, беглые, здесь!  Дашка их скрывает! Она сама крепостная с нашей барской усадьбы. Я видел её с беглыми моего барина, всех вместе! Я поимённо знаю крепостных душ   Салтыхиных!»
 Офицер цыкнул на слугу Салтыхина, продолжал вежливо обращаться с хозяйкой, просил разрешения осмотреть двор. Даша молча, , поджав губы,   загородила собой дорогу. Офицер, вновь, галантно раскланявшись, попросил согласия обыскать дом. Даша отрицательно закачала   головой:
«Пройдёте   только в присутствии Антона Андреевича!»,  твёрдо  и  ыластно  ответила  Дарья  офицеру.
«Да  что  вы  слушаете  дворовую  девку!,-
Взбеленился  Прокопыч,
-За  укрывательство  беглых  и  вы  ,  вместе  с  ней,  ответите!»
Офицер  резко  повернулся  на  угрозу  приказчика.
«Мы  и  тебя  проверим!»
Блюститель  порядка  воспринял  выкрик  Прокопыча,  как  оскорбление  сеье.
 Жандармы стояли,   выжидая  приказа. Офицер вытер платком вспотевший, изнутри, форменный головной убор. Прокопьич неистово рвался к маленькому домику  во  дворе, требовал обыска без согласия хозяйки. Агафья собой загородила прыгающую, потную, коренастую фигуру, изрядно похудевшую от погони за крепостными. Прокопьич бил рукояткой   плети по своей ладони, яростно взглядом впиваясь в горничную, но та,   подбоченясь,  теснила его к выходу из калитки.
Жандармский офицерский чин всё медлил и не решался дать распоряжение осмотра дома, но потом, поверив наглому наступлению уверенного приказчика, вдохнул,   крякнул   и, только   было,   хотел кивнуть жандармам,  знак приступить,  насильно, к обыску,    как в этот момент к дому подъехал богатый экипаж.
Стражи порядка взяли под козырёк. Тучный, маленького роста губернатор,   величественно   вышел   из кареты, угрожающе нахмурил густые,   широкие брови,   оглядывая собравшихся  людей.   Взрыв оскорблённого самолюбия красными пятнами   прорябил в каждой чёрточке  лица. Сухая, морщинистая кожа серовато-землистого обличья,   обсыпалась  пятнами.   Дряблые мышцы лика чуть дёргались. Тусклый, усталый взгляд просверлил замершую, высокую фигуру офицера, который открыл рот, как рыба на берегу. Офицер еле выдавил из себя приветствие,   растерянно, глядя на Дарью. Вслед за хозяином, элегантно спустился   граф Павел Семёнович с   молодой женой Марией. Непредвиденная картина остро уязвила непререкаемость губернатора, унизила его в глазах гостей.
Однако, гости вели себя достойно, словно, не замечали растерянности губернатора, гордо смотрели на толпящихся, как на пустое место, следуя, лишь, за хозяином. Антон Андреевич быстро оправился, дружески извинился   перед  гостями, за  внезапную картину присутствия тюремной повозки у калитки своего дома, повёл гостей к окаменевшей   Дарье, представил её своей невестой и, только после этого, обернулся к офицеру. Агафья тут же перевела дух и уже бесцеремонно вытолкала Прокопьича за калитку. Прекрасное лицо Дарьи, молочно-белое в напряжённой сосредоточенности, начало отходить, слабая улыбка появилась на губах, когда бывшая хозяйка, радушно обняла, прежнюю  служанку,   а разряженный модный граф, с уважением барской гордости, поцеловал Дарье руку. Офицер съёжился,  под наливающимся гневом, взглядом Антона Андреевича,   сбивчиво отрапортовал   причину столь странного появления жандармов с тюремной каретой. Узнав в чём дело, хозяин перевёл усталые глаза на Дашу и та, как подкошенная, упала перед ним на колени, зарыдала навзрыд, содрогаясь всем телом.
Губернатор забеспокоился,   поднял девушку с колен, свирепо глянул на офицера. Яростный взгляд на властолюбивом лице не предвещал   ничего хорошего.   Офицер отступил назад,  принося  извинения.
 Послышался бархатистый, спокойный голос молодожёна:
«Я знаю историю крепостных Софьи Петровны, -
 и кинул в сторону окаменевшего Прокопьича, -
 этот приказчик Салтыхиной Софьи Петровны,   матери моей жены!  Он   виновен в разбойничьем   нападении на меня и мою тёщу. Что, касается,   крепостных, коих , бесстыдник,   назвал «беглыми», они подарены мне Софьей Петровной   в день свадьбы,   что я официально, подтверждаю.  Я  даю  им  вольную!»
- «Помилуй, барин,
 - повалился снопом в ноги графа   Прокопьич,
 - сама барыня, Софья Петровна, приказала найти и привести беглых в усадьбу!»
- «Как ты смеешь, холоп, обвинять меня во лжи?»,
 - вскипел граф.
 - «Ваше сиятельство, милостивый государь Антон Андреевич,
- твёрдо вступила в разговор Мария,
 - мой муж говорит истинную правду. Крепостную Настю мне дали в горничные с приданым, а мастерового Романа перекупил Павел Семёнович перед самой свадьбой. Дворовый мальчик Санька имеет вольную от маменьки!» Густые брови толстого губернатора медленно расправились, встали на свои места, полные, слащавые губы расплылись в улыбке...
 «Я прощаю тебя, Дашенька! Ты, как гостеприимная хозяйка, приняла в доме своих бывших друзей!», -
 Целуя Дашу в щёки, увещевал   Антон Андреевич.   Критическая ситуация разрешилась миром.
Глава  62.
 «Вот что, голубчик,
 - обратился губернатор грубоватым тоном, не терпящим возражения,
- чтобы повозку пустой не оставлять, посади в неё этого разбойника, что нападал на Его Высокографское сиятельство, Павла Семёновича, да разберись с ним хорошенько!»
- небрежно кивнул на приказчика хозяин. Его густой бас, торжественно поставил точку в возникшем инциденте. Отвернувшись от жандармов, губернатор жестом пригласил гостей в дом. Жандармы грубо схватили приказчика, походка, которого, сразу стала нетвёрдой и запинающейся, бесцеремонно затолкали его за тюремную решётку повозки. Ошарашенный непредвиденным исходом  своей рабской преданности, Прокопьич невольно зашептал молитвы, ища защиты Божией милости, но, внутреннее чувство, откуда-то исподволь, со стороны, впечатало ощущение ответа из другого мира: существовал и действовал нерушимый закон духовного возмездия, покаяние его слишком опоздало.
 Офицер стоял «под козырёк», пока господа не удалились и только после ухода поспешил вслед за тюремной каретой... Полностью очнувшаяся Дарья,   повела  гостей, как себе равных, в   дом. Захлопнув калитку,   Агафья, подхватила платье, понеслась к гостевому домику,   где спрятались   беглецы. «Спасены! Вы спасены, - выпалила она запыхавшись,-
-пойдёмте в другое место! Мне комнаты прибрать надо для высоких гостей, да и хозяйке помочь!» Санька первым выбрался из-под лавки в сенях. Затем в горницу спустился с чердака  Роман, в руках у него было ружьё Агафьи. Санька радостно прыгнул навстречу сестре, азартной радостью   задышал   в лицо :
«Я свободен и вам с Романом ничего не грозит! Граф, Павел Семёнович, добрый, он мне жизнью обязан! Я стану просить за вас!» -
«Я всё видел и слышал,»- тихо произнёс Роман, руки его ещё дрожали. Впервые парень переступил свой психологический барьер: он был готов убить ради свободы. Более того, Роман решил погибнуть вместе с Настей, но не попасть в руки жандармов. Роман уже приготовился стрелять, когда, вдруг, увидел подъезжающий, богатый экипаж губернатора и своих господ.
 Доли секунды спасли его и Настю от неминуемой смерти. Мастеровой перевёл   дух.
 «Саня,  открой часы, Настя сидит  там, за часовым ходом!» 
 Настенные   часы   шли ровно и спокойно.  Едва ли можно   было предположить, что они могли быть убежищем  беглянки,  но это было так. Дарья сама придумала двойную стенку тайника, куда и спрятала подругу. Девушка выпала из часов прямо в руки Романа. Бескровные губы чувственно и трепетно продолжали читать молитву. Санька   встал на колени перед образами, благодарил Бога   за спасение.   Новые собственники   крепостных были не так страшны, как Софья Петровна,  можно было надеяться на милость избавления от Прокопьича, получить разрешение на венчание Романа и Насти...
 «Да угомонись, ты,
- прикрикнула Агафья на Саньку,
 - иди с Романом пока в мой домик, вон туда! А ты, Настя, помоги мне.   Ведь барышня Даша теперь, истинно, стала губернаторшей, таких  высоко  чтимых гостей,  как,  себе  равных, запросто принимает! ..А потом, ты ведь, Настя, оказывается, горничная графини Салтыхиной! Так что не гордись, пошли, мне поможешь! Не станет же теперь моя барышня, как кухарка, хлопотать на кухне?!   Ей теперь Высоко  графское сиятельство   занимать надо в   гостиной!»
 Настя не перечила, пошла за Агафьей, Роман и Санька направились в дом прислуги, покорные новым обстоятельством: Предстояло   обдумать, как вести себя с новыми хозяевами...
Глава  32
Господа обсуждали происшедшее за обеденным столом. Даша, нарядная, очаровательная юной красотой, тонкая и грациозная,   почти всё время радостно улыбалась.   Время страха спало с её плеч, она чувствовала себя счастливейшей спасительницей и уже полновластной госпожой дома. Подтверждение Антона   Андреевича при всех о скорой с ней свадьбе, окрыляло. Отношение   её   к губернатору было искренне,   преданное, полное благодарности и благоговения.
Весело хлопотали на кухне Агафья и  Настя, помогая хозяйке. Всё разрешилось, как нельзя,   лучше: беглым   уже ничего не угрожало.  В  мирской  суете  потонули  неурядицы,    горечь  огорчений,  превратности  испытаний  судьбы,    неописуемые  предчувствия.   Агафья, вправе, ожидала хорошего для себя подарка. Однако, Настя заметила,   граф косит на неё глаз,   даже   пытался зайти на кухню под пустяковым предлогом, но жена сразу это приметила  и    приструнила   мужа.
Глава  63.
 По общению высокопоставленных молодожёнов, чувствовалось,   как   Павел Семёнович старался произвести особое впечатление на молодую жену, высказывал либеральные   мысли, угождал супруге, постоянно, как в первые дни свадебного путешествия. Граф нашёл в хозяине, столь же однотипного   ему понимания   и единомышленника, что  их  взаимообмен  симпатиями, спас   супругу  графа  от влюблённой назойливости. Оба   аристократа поддерживали новомодные идеи государя об отмене крепостничества, оба умиротворялись сознанием собственной значимости.  Философские  домыслы  носили  риторический  характер  соревнования  в  модном словоизлиянии  по  поводу  отмены  крепостного  права.  Говорили  о  том,  что  было  модно,  актуальностью,  однако,  претворять  в  жизнь  свои  идеи,  не  собирались.  Они,  явно,  любовались,  щеголяли  друг  перед  другом,  своим  красноречием:
«Глумливое, беспрерывное унижение себе подобных, обязательно приведёт к психологическим срывам челяди, бунту и вспышкам непокорности,  бунтарским  выступлениям,
- приятным,   будоражащим     мозг, голосом, говорил губернатор,-
-Восставшие, человеческие массы изрыгают повышенную агрессивность разрушительного действия. В общей толпе единомыслия, они спаиваются страшной, объединяющей   силой, словно,   обезумевшее стадо диких животных. Эта крикливая,   бунтующая, многорукая, многоногая масса,   лишается осмысленного понимания своих действий. Как уже доказывали бунты, крепостные насыщаются кровью, торжеством насилия, сжигая и сметая всё на своём пути.!»
«Вы  обронили  выражение  «себе  подобных»,  оборвал  речивость      губернатора  гость, 
-позвольте  не  согласиться  с  таким  сравнением,  мы  избранная  ветвь  человечество,  хотя,  внешне,  если  иметь  в  виду  форму  тела,  безусловно,  схожи,  но  лишь  внешне.    Мы  по  разному  воспринимаем  культурные  ценности,  чувства,  мироздание». 
«Простолюдинам  не  до  искусства  и  морали,  когда  их  детей  и  жён  продают,  как  скотину.  Они  лишены  медицинской   помощи  в  том  объёме,  которым  пользуемся  мы  и   нет  социальной справедливости   в   судебных  разбирательствах.  У  нас  нет  с  ними  ничего  общего,  к  чему  бы  они  стремились!»
«Как  нет:  Мы  дали  им  поклонение  Б огу!   Через  церковные  каноны указали  путь,  по  которому    они   могут  получить,  не  земные,  а  небесные  блага,  т.е.  покорность,  покаяние,  послушание,  кротость,  целомудренность,  терпение,  моральные  устои   поведения!»  Губернатор  расхохотался,  оборвав  графа  на  полуслове:   
«Своего  рода  стойло  или  смирительная  рубашка!  Но  ведь  не  все рабы  позволяют  смирительную  рубашку  одеть  на  себя!  Простолюдины  очень  талантливы!  В  каждом  поместье  свой  Ломоносов,  богатейшие  шедевры,  коими  мы,  их  владельцы,  хвалимся.  Не  справедливость  сословий  душит  таланты!  Безграмотность  не  даёт  развитие  ума!»
«Зачем  грамотность  и  науки  простолюдину?  Если  мы  их  к  этому  допустим,  то  не  сможем  управлять  ими!  Нам  и  так  приходится  нелегко,  когда  они  бунтуют!  Лучше,  выборочно,  послаблять  поводья,  чтобы  не  загнать,  как  коня,  на  гонках!» 
«Дав свободу подневольным, мы всё-равно остаёмся избранными, богатыми, выше их культурно и материально!»
- «Согласен с Вами! Я участвовал в подавлении восстаний. Надо сказать, что после взбудораженной эйфории, у бунтарей всегда происходит отрезвление, наступает унижающее, до исступления, раскаяние. У бунтовщиков опустошаются души и наступает полный упадок сил!», -
 вставил губернатор, покуривая трубку.
- «Следует заметить,
 - певуче молвила прислушивающаяся к разговору Мария, - Вы видели челядь после подавления бунтов, а если бы они установили свою власть?»
- «Дорогая моя, этого никто не допустит никогда!   Если эти   недородыши,  чернь,  недоумки,    возьмут   власть, то временно!   На всём земном шаре существует только   власть   имущих   и,  обслуживающие  эту  власть,  не  имущие.  И хотя бедных в несколько раз больше, они никогда не смогут покорить в себе жажду наживы, разрушат   власть, которую захватили, ибо всю жизнь завидовали богатству и жаждали его! Бедность не уничтожить, она порождается самой властью, её законами и действиями, лишь, на пользу власть   имущим.   Слишком много на  Земле  голодных.   Созданная  Высшими  Законами,  сама  Земля  могла  бы  накормить  всех  досыта,  но   иерархия  человечества,  не  позволяет  этого.   Мы,  люди,  очень  жестоки.Зверь  убивает,  чтобы  насытить  голод.  Мы  убивает,  чтобы  иметь  больше  того,  что  имеем! Земля  меняла  людской поразитизм   уже  несколько  раз,  но  с  новым  человечеством  всё  повторяется  заново.   Возможно  есть  предел  этому,  но  когда  он  наступит,  неизвестно,  до  того  периода  мы  будем  жить,  как  живём!»-Восхищаясь  своей  речью,  Его  Сиятельство,  самодовольно  потянулся,  мельком  глянул  на  молчавшую  Дарью..  В  тон  ему,   запальчиво  изливался  гуюернатор,  подчёркивая,  перед  невестой    свободу  либерала: 
   «Структура  общества  построена  так,  что  бы  поддерживать  богатых  всеми  составляющими  общества,    опираясь  на  религию.  Создано  много  религиозных  верований,  однако,  все  они  управляются  одной  сущностью  -  золотым  тельцом,  как  и  все  цивилизации  на  земле.  Вопрос  справедливости    витает  над  человечеством  с  первородного  греха,  но  справедливости  так  и  не  достигли,  несмотря  на  кровавые  столкновения,    за  установления  этой  самой справедливости.  Всегда  находятся  продажные  клятвопреступники,  присягопреступники,  предатели,  разрушающие  всего  достигнутого   обществом,  того  или  иного,  общественного  строя.»
- «Если не  учесть, что человек,   практически, ненасытен, -
 засмеялся граф,
- мы, избранные, в какую бы ситуацию не попадали, в отличие от черни, всегда обеспечиваем   себе достойную жизнь уровнем нашего сознания!»
- «Однако, на каждый   удар,  есть противодействующая сила!»,
 - пробовала возразить молодая   графиня. - «Очаровательнейшая графиня,
 - пыхтя сигарой, мягко возразил плавным, текучим басом Антон Андреевич,
 - сила   силе рознь!»
- «Молва об отмене крепостного права действительна?», -
 робко спросила Даша.
 - «Это уже почти реальность!   Государь вот-вот подпишет закон... Что, касается,   меня,
 - потушил сигару губернатор,
- я твёрдо отказываюсь от внутренней борьбы с конфликтами!   Моя душа жаждет чувственной любви к искусству, природе!   Любопытству   ко   всему   непознанному и   неизвестному. Я хочу открыться душой перед миром и собой. Во мне, какая-то,  благодатная сила, пленяет мой взор, разносторонними картинами окружающего меня бытия!»
Граф улыбнулся, но не решился вслух спросить,
-«Не это ли причина жениться на бывшей крепостной?»,
Однако,  нарушать  гостеприимство,  проявив  такую  бестактность,  не  стал,
 вслух произнёс:
 «Каждый поступок обратит своё действие на нас же самих и только сам человек может  осознать источник своих действий.»
Присутствующие согласительно закивали. Потянувшись, Антон Андреевич, не без любви к себе, констатировал:
«Я вижу смысл жизни моих последних дней в добрых делах,   любви, согласии,   милосердия! Державные заботы отняли у меня здоровье. Моя жизнь, медленно, но твёрдо, отходит вглубь неизвестности.   Я освободил от крепостных уз Дашу и скоро обвенчаюсь с ней. Остаток дней мы проведём здесь, в этом маленьком , райском уголке при  горного озера!»
 Губернатор обнял и притянул к себе молодую хозяйку, засмущавшуюся, покрасневшую,  но  очень  счастливую.
- «Да, места здесь действительно райские, полны таинственности, покоя, благоденствия!»,
 - подтвердил граф, втайне завидуя хозяину, ибо его супруга сидела спокойная, величественная и не проявляла никаких чувств к мужу. Поняв это, Антон Андреевич продолжал хвалиться:
 «Вот Агафья, наша служанка, выросла    дикаркой в предгорьях этих мест. Казалось бы, должна быть непроходимо глупа, а она обладает способностью ладить с природой и духами своих предков, чего мы, избранные , лишены, под тяжким бременем богатства!»
- «А может мы просто не хотим смотреть в глаза человеческого мироздания,
- возразил Павел Семёнович,
 - зачем нам духи предков, предсказания, суеверия – это для меня закладной камень в пирамиду глупости!»
Говорившие,   нескладно, замяли тему,   о   слугах говорить в светской беседе не принято.
 Губернатор,   изрядно, уставший, попробовал перевести  разговор в другое русло. Отпив   глоток  ароматного  кофе,    из тонкой работы,   фарфоровой   чашечки,  он рассыпался в комплиментах Софье Петровне.
 - «С   истинным высоко  почитанием и глубочайшей преданностью,   я благодарю госпожу Салтыхину за её подарок мне!,»
 - он снова привлёк и поцеловал Дашу и тут граф обескуражил всех...
 «При    множестве хвалебных слов,   можно потерять уважение к человеку!»
- «Это как же?»,
 - удивился губернатор. Его густые брови вскинулись на лоб, заплывшие   глазки, скосившись, глянули на собеседника.
 - «Вы. Просто,   не столкнулись с моей тёщей в сложных, жизненных ситуациях. Она очень любит лесть, но поверьте, это пустое!»
 Наступило неловкое молчание. Павел Семёнович поднял глаза на жену, благодаря себя за то, что не вырвалось более худшее:  бездушная, алчная, авантюрная барынька, хитросплетениями, не только, не  дала дочери приданого, но подарила ко всему, ещё и беглых холопов!   Мария была грустна, хотя тщательно скрывала. Со своим замужеством, по воле матери, она смирилась, но не покорилась.   Богатство и роскошь не затмили сердечную   грусть по Роману.  Крепостной  красавец,  богатырского  телосложения,  словно,    навечно,  врезался  в  душу  и  сердце.   Графиня невольно вздрогнула, увидев мастерового через окно во дворе. Мария давно перестала укорять себя за эту, единственную, в её жизни, любовь. Крепостной не уходил из сердца, оставил за собой глубокую боль тоски по    невозможному. Между богатой графиней  и подневольным мастеровым, была огромная   пропасть, возвести, мост,  через которую,   было  бы аморально,  не  допустимо,  по  светским  понятиям.
Глава  64.
 Появление за окном Романа, кинуло соль на больную рану. Сжав   губы от боли, Мария, вдруг,   ясно осознала,   убедилась,  что станет для неё лучше, если молодых она не будет постоянно видеть, пусть образ Романа останется в грёзах,   но   исчезнет наяву. В душе, графиня   давно решила простить беглых, если их поймают, дать   им  вольную и отправить подальше от себя. Случайно, встретив беглецов в доме губернатора, Мария с отчаянием и внутренним смятением, ждала встречи с Романом.    Изгнать  тень  прошлого    из  жизни,  она  не  смогла.  Силой  самообладания,   графиня  подавляла,  внешне,  любые  нервные  штрихи,  которые  можно  бы  было  истолковать,  как  повышенное  внимание  к    крепостному.
Хозяин и гость между тем изливали друг другу высокопарные фразы, стараясь поразить один другого обилием секретных  сведений, пафосом мысли, либеральностью взглядов...
«Идеал   равенства людей – неотступное требование будущего – неотвратимо!»,
- проговорил мягко,  текуче, плавно, Антон Андреевич, поставил чашечку с кофе и ласково поцеловал руку Даше. «Мы, аристократия,
- миролюбиво вставил граф,
 - даже в будущей демократии, призваны до конца мира,   нести на себе немощи слабых! Бог уровнял нас только в смерти!»,
- из  кося, поглядывая на Марию, безучастно к вызывающей демонстрации полюбовных отношений хозяина и бывшей крепостной, граф перевёл рассуждения  в нужное ему русло. Павел Семёнович страстно ждал, чтобы молодая супруга тоже показывала мужу признаки внимания, холодность Марии его раздражала. Граф, напористо, желал произвести на всех особую значимость своей персоны, ублажить этим молодую жену. Губернатор,   втайне, раскусил гостя,   однако, щадил его самолюбие, потому,   осторожно, возражал:
«Следствия  ситуаций  осмысливаются,  значит  это  для  чего-то  нужно.  Гениальность  рождается  природой.  Мы,  избранные,  способствуем  этому»
Граф, опрометчиво, наступал:
 «Нет ничего опасней     гениальных личностей, которые смогут   объединять инфантильный,   крепостной   сброд!   Не будет равенства никогда. Аристократ в своём меньшинстве, навсегда, останется избранной Богом,   личностью человеческого общества!»
- «Огромная численность серых   людишек,   ранее подвластных  нам, организованная в массу, сметёт нашу с Вами аристократию!» -
 «Своей тупостью эта толпа   может  стереть лавиной все достижения цивилизации, но,  не   на  долго!»
- «Не скажите,   Ваше Высокографское сиятельство!   Грамотность населения выплеснет потенциальные силы из массы населения, появится большое количество  Ломоносовых,   новых живых умов, которые, как бальзам, воскресят загнивающую «голубую кровь». Наша задача сохранить   покой государства,   дать некоторые   льготы, успокаивающие народ!» - «Я тоже считаю прогрессивным   закон   об отмене крепостного права! Обстановка требует необходимость Государю подписать этот закон, как можно скорее!»,
 - не сдавался Павел Семёнович, прекословя сам себе. Но и губернатор путался в высказываниях, он сам, ясно, не осознавал чего же, в действительности,   он хочет!.   Бравируя либерализмом, оба в глубине души были крепостниками, противоречили  своим же высказываниям, не признавались себе, что, просто, боятся последствий той самой свободы,   за   которую ратовали.
 Антон Андреевич, вдруг, всколыхнулся, как бы, проснулся, отрицая и перечёркивая то, о чём недавно говорил.   От напряжения дискуссии в его басе, текучем и плавном, появились подтрескивания. Закурив, вновь, хозяин, фамильярно,   прервал графа:
 «Ой, ли, батенька! Готовы ли мы к этому закону? Великодушие освободить нескольких рабов, как например, тех, коих сегодня мы с Вами спасли, - на сей раз, простая целесообразность по моральным признакам для Вас и для меня! Но не обольщайтесь!   Когда толпа сбросит цепи – она не будет знать, что делать ей со своей свободой! У крепостных своё понятие вольности. Бытие – материал, из которого складывается   жизнь, а для  таких,   как   мы, нынешнее   безбедное бытие создают крепостные. Но я не против свободы для них!»,
 - простодушно и примирительно отвечал хозяин, лаская взором изящную содержанку, изысканной красоты.
 «Кто искренне любит Бога, тот не может не любить ближнего!»,
 - тихо проговорила  до того молчаливая Мария заученную фразу  приходского   священника. –«О, да, - подхватил граф, - в любви православный находит себя, как личность! Только такая любовь, как у наших беглых, приводит к действительному и неразрывному соединению двух жизней!»
- «Эти любящие сердца прошли земное и лесное чистилище!»,
 - осмелилась вставить Дарья, желая прервать речеизлияния,     которые, как кольцо, замыкались в том же круге, из которого исходили.
 Все милостиво улыбнулись   ей,   как хлебосольной , добродушной хозяйке. 
Глава  65.
 «Давайте, посмотрим на наших спасённых,
- предложил граф, -
- стоят ли они нашей милости?!» -
 «Стоят, -
- обрадовалась Даша перемене темы разговора и поспешно добавила, -
-они особые, не такие, как все,. Роман редкой руки мастер, а   Настя так поёт, что птицы смолкают!»
- «Вот как?,- заинтересовался губернатор, -
- зови их! Посмотрим на них, послушаем!»
 Дарья, желая умилостивить своего господина, бросила на всех тайный, загадочный взгляд, сама пошла за молодыми.   Ажиотаж подогретого любопытства вполне оправдался. Увидев вошедших беглецов, гости широко раскрыли глаза от удивления.   Рослый, крепкий Роман, с открытым,  красивым лицом, широкой, ясной улыбкой, напоминал народного богатыря из русской сказки.
Анастасия – само определение истинной красоты, скромности, благодушия.    Яркозелёные, малахитовые глаза девушки, отливали блеском изумруда.   Что-то  необыкновенно  красивое  скользило  в  каждой  чёрточке    прекрасных  глаз,  взмахе  изумительного  очертания  век.   Таких длинных, пушистых ресниц господа ещё не встречали.
 Антон Андреевич невольно сравнил Дашу с красотой крепостной красавицы, но его любовь не пленилась новшеством.  Кто  из  них  красивее,  сопоставить  было  невозможно. Живые, излучающие глаза его содержанки, не уступали  изумительному  очарованию  беглянки, играя лукавой изюминкой, вспыхивающей и прятавшейся в лазоревом сиянии. С первого взгляда  неповторимые  очи  Дарьи  полонили  навсегда сердце стареющего вдовца. И ко всему, его возлюбленная, быстро освоила уроки барского этикета, коими занимался, кроме учителей, он лично сам и теперь невеста, прочно, обрела изысканность манер и поведения, коим могли похвастаться не каждые дамы светского общества. Молодая пара   беглых  крепостных   вызвала у всех оживляющее внимание. Павел Семёнович остро пожалел, сто так скоропостижно объявил вольную беглецам. Над беглыми крепостными, вновь, навис Домоклов меч   непредвиденной   ситуации,  вседозволенности  собственника. Губернатор расплылся в добродушии, развалив грузное тело в мягком кресле, потягивая неизменную сигару, он даже преобразился. На землисто-дряблом лице появился румянец, но Даша тут же обвила нежными руками короткую, широкую шею Антон Андреевича, ласково поцеловала за ухом, прильнула к нему, желанная, прекрасная, преданная и любящая. Губернатор потрепал содержанку по руке, успокаивая жестом и начал задавать вопросы крепостным об обстоятельствах их побега. Быстрый ум, воля, врождённый, природный такт безграмотных рабов сразили либеральных господ наповал.
«Я сразу понял, что за каналья, этот приказчик   Салтыхиных,   -
-пыхтя табачным дымом проговорил Антон Андреевич,
- он вам больше не навредит!   Я заметил его ещё тогда,   когда приезжал к   покойному Салтыхину, Царство ему небесное!   Этот лакей так угодливо поощрял извращённые издевательства барина со зверями в клетке,      садистки улыбался на крики и вопли обреченных,   как, впрочем, и  сам Салтыхин! Покойный, явно страдал расстройством рассудка! Он поклялся   мне прекратить безобразия, ан, нет, обманул!   Благо, что всё прекратилось!» Молодые незаметно переглянулись, опасаясь за Дарью, ради неё они умолчали о лохматых, сказав, что кто-то из дворовых выпустил зверей в лес.
 Даша, видимо, и   впрямь не помнила прошлое, глаза её горели гордостью за будущего мужа.
 - «Не стоит тревожить мёртвых!,
 - мрачно произнесла молодая графиня  и  поправилась  в  тоне:-
 Я бы хотела подробнее услышать, как беглецы смогли пройти столь дальнее расстояние,  за  такой  короткий  срок?»
 Настя и Роман, вновь, обменялись взглядами, оглянулись на стоящего в дверях Саньку, умытого, причёсанного, чисто одетого, улыбнулись ему. Этого было достаточно, чтобы мальчуган не проговорился о лесном семействе. Мальчик, изредка, дополнял рассказ молодых   интересными приключениями, где в, качестве, лесных зверей и чудищ   выступали прототипы Лесихи и её семейство. Санька так, увлечённо,  и, иносказательно,   сочинял, что удивил даже   сестру и Романа.   Они и не предполагали в нём такого дара!
Слушая рассказ о путешествии беглых, Павел Семёнович полушёпотом  , предложил Марии оставить Настю горничной, на что та,  резко,   категорически, отказалась. Мария не ревновала мужа, просто ей не хотелось неприятных последствий от ухаживания за крепостной, да к тому же, она сама боялась часто видеть Романа.
Санька лихо подзадоривал приключения, приплёл Мишку со сломанным барабаном,   как бродяжку из леса, но ничего не говорил о Лесихе. Изобразив  лесных  существ в образе   медведей неизвестной породы, хозяина  леса  Лешего,  как  доброго  помощника  несчастью  беглецов,  так   увлёк    внимание  господ  к  неизвестному  виду  животных,  которых  следует  найти. Настя и Роман подигривали ему, щадя чувства и состояние Даши.
 Главным стержнем всех бед был Порокопьич и его егеря с собаками. Заступничество Лесихи на озере, Санька образно описал, как защиту медведицы, чьих детёнышей, они, якобы спасли. За  растерзанных  егерей    приказчик  должен  понести  кару.
История выглядела наивной, романтической, полной неожиданностей  и очень понравилась господам. Осторожный граф воздержался от повторного предложения оставить крепостных себе, чтобы не раздражать жену. От Марии исходила не только добродетельная теплота, но и стальная твёрдость решительных действий.
 Молодые между тем продолжали повествование скитаний, давали объяснение своим поступкам вынужденного побега. Слова их обладали внутренней, всепоглощающей силой, они несли любовь, ненависть, страх, в то же время располагали к сочувствию, состраданию, пониманию. Губернатор загадочно улыбался. Его угловатый нос, напоминавший букву «В», сросшимися внутренними сторонами ноздрей, вздрагивал, словно вынюхивал добычу. Хозяин вновь заметил ревнивый взгляд Даши, крякнул, успокоился.
 Дарья с любовью поднесла ему набитую, новую сигару, как бы говорила: она не хуже подруги и искренно предана, её танцующие ямочки на щеках окончательно одержали победу.
 Роман и Санька вдруг занервничали от пристально-рассматривающего прищура графских глаз, тайком раздевающих Настю. Они знали переменчивость настроения своих хозяев, испугались, как бы
 те не передумали отпустить беглецов на свободу. Погашая в себе тревогу,   эмоциональные всплески, Настя постепенно отдавалась власти любимого занятия: она запела вдохновенно, чарующе, отрешённо, устремив зелёный, малахитовый взор поверх голов присутствующих. Серебристый, чистый, мелодичный голос не просто поглощал, он погашал осознание действительности, тонул в душе слушающих,  уносил  в  сказочные    ощущения  мира  и  покоя,   насыщенного  восприятием  полного  счастья,   приводил в восхищённое забытьё.
Голос ,  отстаивал   свободу девушки,   звучал восторженно-трепетно в сердцах, разливаясь пронизывающей чистотой света, голос   вдохновлял, успокаивал, освежал, как сверкающая вода наичистейшего горного родника. Звуки её голоса, замирающий восторг оцепенения, такого чарующего, полного глубокого внутреннего света, голоса, господа никогда  не слышали. А Настя всё пела и пела, вкладывая душу, надежду на спасение от рабства, веру в соединённую, торжествующую любовь. Её изумрудные глаза остановились на Романе, поглощая любимого бесконечным потоком тёплого луче  обилия. Роман застыл в тревоге за свою возлюбленную. Уж слишком   хороша и прекрасна была Настя.
 Мария опустила глаза, чтобы не видеть взаимной,  понимающей, всеобятной любви.   Её веко слегка дёргалось, щёки побледнели. Она могла единым мгновением разрушить эту идилию, одним приказным жестом, но не стала этого делать.
 Дочь  Салтыхина на миг представила смелые глаза Романа, которые бы в таком случае, налились не просто ненавистью и обидой, а бесконечным презрением,  а  может  быть  и  местью.   Чтобы она не делала для приближения Романа   к себе, она бы не смогла оторвать своего слугу от возлюбленной Насти! Мария поняла:   для спокоя души и   совести, она не должна их разлучать.
 Графиня содрогнулась на мгновение, вообразив реакцию Романа на её действия законного рабовладения. Нет, пусть лучше открытый, насыщенный благодарности и уважения взгляд любимого, чем унижающие муки полной беспомощности покорить, заковать, погубить любовь!   Граф не отрывал глаз от Насти. Он словно окаменел,   не стеснялся бурлящих    эмоций, брошенный в горящий пламень женского обаяния... Настя перестала петь, обвела притихших гостей зелёным, блестящим изумрудом,  глаз, засмущалась и убежала.
 Вслед за ней ушёл Роман и Санька.
 Поражённые господа не сразу оправились от удивительного чуда.
  «Чтобы  так  петь,  надо   иметь  особое  строение  гортани.  Не  ошибусь,  такой  редкостный  голос  встречается,  крайне,  редко.  Я  такого  ещё  не  слышал!».
 Умилённый губернатор не удержался продемонстрировать силу своей власти: пообещал завтра же заняться документами крепостных. Очнувшийся Павел Семёнович, в свою очередь,  обещал  и  шаверил   отправить беглецов за границу, в безопасное место.
Глава66
 Соревнуясь в великодушии, Антон Андреевич   и   граф, сочли своим долгом, помочь талантливым влюблённым обрести покой и свободу. Обрадованная Даша тут же сообщила о радостном событии Роману и Насте, которые из кухни ушли в домик Агафьи, куда горничная принесла им ужин. Юркая,  лукавая служанка сочувствовала искренне, ибо надеялась, что милость господ достанется и ей.:
 «Барыня Даша сказала, чтобы   вы  не беспокоились! Она всё уладит и даже попробует вместе со своими родителями, привести и ваших,
 - девушка дышала влюблёнными прямо в лицо, осенённая надеждой,
 - Его Высокографское сиятельство сообщило, что очень скоро крепостное право отменят и все крепостные станут вольными!   Дожить бы до этого!:»
 - «Я тоже слышал об этом в усадьбе!»
- подтвердил Роман.
- «То-то барин, царство ему небесное, спешил продать тебя по высокой цене. В округе ведь не было мастерового лучше тебя!»,
- вставил смышлёный Санька. Он уже завоевал себе право быть на равных со взрослыми.
 «Ну ты и стрекач,
 - восхитился, вдруг, Роман,
 - такое наговорил про лохматых,   диву даёшься! Нам с Настей, подгобное, ни в жизнь не сочинить!»
- «Я не хотел, чтобы они охоту на Лесиху устроили!»
- «Это точно! Какие бы добрые господа не были, охота для них первое развлечение!»
 - «А кто-такая Лесиха?»,
 - полюбопытствовала Агафья.
 «Медведь – шатун, что к вам во двор зашёл!»,
 - нашёлся Санька. Агафья недоверчиво повела плечами, но решила, что её разыгрывают .
«Да ну, вас,
 - махнула она рукой,
 - мне к господам надо!»,
 - и выбежала из дома. Настя метнулась было помочь   прислуге, но Роман удержал:
«Не надо тебе, Настенька, на глаза барам попадаться! Больно уж у них на тебя глаза слащавятся,   пожирают, огнём  горят!  Как  в  народе  говорят,  не  ьуди  лихо,  пока  оно  тихо!»
- «Это точно!,
 - поспешил подтвердить
Санька.
-Я  думаю,  нам  всем  Лесиха  помогла.  Господа  правы,  бежать  нам  дальше  надо,  за  границу,    пока  бары  не  передумали.  На  Руси  и  с  вольной  в  кандалы  попасть  можно.    Лакомые  куски  не  упустят  господа.  Так  уж,  на  Руси  повелось,  не  сотрётся  грань  между  крепостным  и  помещиком, даже,  после  отмены  крепостного  права.  Богатых  народ  не  любит  и  с  ними  не  смирится.  Негодяев  угодников,  лицемеров,  крепостное  право  много  породило.     Они,  как  пиявки,  к  власти  прилипают!   Долго  народ  свою  свободу  осмыслять  будет,  пока  жить  в  свободе  научится.  А  до  того  времени,  лизоблюдить  станут  даже  перед  малым  чиновником.  Уезжать  нам  из  России  надо  И  таланты  ваши,  через  денежный  барьер ,  угодничество  и  лакейство,  так  просто  не  пробьются,  таран  нужен,  деньги  или    влиятельная  личность. Царствующий  «Золотой  телец»,  больно  бодается!» 
Слова брата окончательно убедили,  как  можно  быстрее  использовать  обещагие  господ,  помочь  уехать  беглецам  за  границу.  Основную  надежду  они  возлагали  на  молодую  графиню  и  Дарью. Прежде, чем лечь спать, беглецы ещё долго обсуждали дальнейший план их жизни на свободе. Если Роман и Настя были довольно скромны в желаниях, то Санька отдался эмоциям воображения, как седок,  ослабивший  поводья, на вольный  бег скакуна.
Глава   34
Павел Семёнович несколько раз пытался уговорить Марию взять Настю в горничные.
 «Ты живёшь чувствами и напутствиями священника, своего духовного отца,
- вкрадчиво-ласково внушал   граф,
- а в этом случае с беглецами, необходим разум!   Оба крепостных на редкость талантливы. Мы дадим им относительную волю и действия в житии, но не вольную. Пойми, они не   плохо   пополнят наш доход!   Пусть себе женятся, но выпускать чету за границу – значит навсегда, потерять их!»
- «Ты же сам обещал им безопасность за пределами России?!»
 «Дорогоя, это был вынужденный ход в поддержку темы разговора!»
 - «Вы двуличны, Павел Семёнович!»
 - перейдя на «Вы» резко глянула на мужа Мария, что подчёркивало её крайнее недовольство. Полная глубокой честности и выдержке, её натура остро ощущала ответственность перед своими решениями, словами и не поддалась соблазну графа. В глубине души графиня понимала, истинную цель, супруга удержать красавицу-рабыню. Павел Семёнович напористо, прячась за доводы благополучия семьи, настаивал, применяя все известные ему мягкие методы воздействия, однако, на этот раз, умение добиваться победы, его подвело. В конце-концов, Мария так вспылила, что в сердцах раздражения, дала мужу звонкую    подщёчину,   высказав в открытую, чего хочет граф!
 Глаза Марии с серебристым, металлическим блеском, подчеркнули тайную суть желания мужа, которую он предпочитал не касаться. Супруг понял, его вожделения открыты! Прижав платок к щеке, Павел Семёнович сразу сник, отступил, застыдился,   жена невероятно точно догадывалась, всегда, о его похотливых, сладострастных помыслах. Ради  мира  в  семье,  граф   решил больше не заикаться о Насте.
 «Твоя воля – приказ мне!»,
 -  покорился граф, целуя руку графине.
Губернатор, действительно, позаботился о документах. Беглецов поездом довезли до моря, ещё через неделю,   пароход увозил бывших крепостных в неведомую страну, далеко от крепостной России. Перед отъездом, молодые обвенчались, графиня собственноручно вручила им и Саньке   вольную, подарила новобрачным крупную сумму денег, богатый гардероб одежды.
 Не отстал от них в подарках и губернатор. Даша пообещала сделать всё от неё зависящее, чтобы выкупить родных Романа и Насти. Спасённые беглецы, ободрённые,   счастливым поворотом судьбы, отправились, в неизвестное для себя будущее, не зная языка, нравов и обычаев незнакомой чужбины. Но всё это было ничтожным по сравнению с тем, чего они избежали на Родине.
Глава  35
В первые же   дни после отъезда   новобрачных, взъерошенная, запыхавшаяся Агафья, вбежала в гостинную Даши.   Она взахлёб, заикаясь,   поведала госпоже   странное ведение. Миндальные глаза девушки округлились,   чёрные зрачки   вертикальным откосом  застыли в одном положении. Сбиваясь в словах, она жестами рук пыталась   воспроизвести  словами   увиденное, говорила обомлевшей госпоже о том, что на холме,   недалеко  от  их усадьбы,   опустилась странная, серовато-сиреневая,   летающая верх дном , чаша, мигавшая   множеством разноцветных огней, которые, как бы,   мерцали,   замыкаясь в синеватой   дымке.
 На холме стояли на задних лапах животные, обросшие шерстью, как медведи.
 Пока Агафья   сбегала   за ружьём,   чтобы уложить шатунов тех, что она думала, напугали хозяйку, как, вдруг, она запнулась на пустом месте. Прямо перед ней возникла, из ниоткуда, ледяная, загадочная завеса:. Тонкая,   словно,   стекло, пелена   чуть раскачивалась, вспыхивала рисунком снежинок,   но была необыкновенно твёрдой, не разбивалась и не трескалась от ударов Агафьи.
 На глазах горничной, трое детёнышей,   похожие на людей,   только обросшие волосами, поднялись по воздушным   ступеням вверх и исчезли внутри чаши. у двух смешно торчали чубы-венички, а первый шёл и барабанил палочкой о палочку. Сама медведица и с   ней ещё двое, остались на холме, похожие на статуи в светлом ореоле. Чаша спирально быстро ушла вглубь неба.
 Агафья попыталась выстрелить в оставшихся  взрослых   шатунов, но пули отскакивали от стеклянной плоскости завесы и сыпались ей под ноги, к ужасу, завороженной происходящим, девушки.
 Медведица оглянулась, метнула на неё морозящий, проницаемый, насквозь, взгляд   и   пошла с взрослыми    детёнышами в горы, больше не оглядываясь,   а   Агафья, оцепенев, некоторое время стояла каменной, беспомощной, недвижимой, но живой изнутри, хотя не могла моргнуть или пошевелить пальцами, только слёзно, про себя, молила Бога о спасении. Лишь когда медведица с детёнышами исчезла,
 Агафья смогла двинуться. Она   начала разминать руки,  непослушными ногами подошла туда, где стояло страшное, огромное животное.   Переведя  дух,  служанка  уже  обычным тоном  продолжила,    запальчиво тараторила: 
-« Я увидела там большие следы босых, человеческих ног и уходящее,  под землю, небольшое отверстие, словно, его кто-то просверлил глубоко-глубоко, в бездну. Я, наклонилась над ним, - продолжала девушка, - чтобы заглянуть в дырочку и получше её рассмотреть, как, вдруг, услышала,  там, внутри, земли, нарастающий и уходящий  в земю, какой-то шум. Шум перешёл в топот многих ног: точь-в-точь удары о железо подкованных сапог, они   рассеиваясь дребезжащей россыпью. Потом, неожиданно, всё исчезло, как оборвалось. Если не верите, пойдёмте, я Вам покажу!»
  Агафье  не  дано  было  знать  , что,    лесные  люди  уходили  в  свой,  параллельный,  пространственный  мир,  связанный  с  ними  небом  и  землёй,  уносили  с  собой  тех,  кого,  временно,  похоронили  на  земде.
Дарья слушала служанку, широко раскрыв лазоревые глаза. Смутно, обрывками, в её памяти вырисовывалось прошлое: лес, пещера, грязный, оборванный Санька, лохматая,  лесная  женщина,   спасшая   Настиного брата. Опять провал. Неясное прояснение:   Даша топчет, бьёт ступнями мягкое, пружинящее   тело извращенца,   мерзавца Салтыхина!   Опять лесная женщина берёт от её ног ребёнка,   маленькое, сморщенное   существо. Вновь молниеносная истерика,   Даша яростно  мстила,  изливала  ненависть,  хотя  уже  понимала – проклятый барин мёртв. Вновь,  обрыв  памяти.  Вдруг, молния выступающих воспоминаний, зигзагом поражает мозг. Опять тёмная пропасть.
 Агафья замерла,  наблюдая  меняющееся,  критическое состояние побледневшей барыни. Истерический, нервный выброс   госпожи вылился истошным криком.
Прислуга опрометью кинулась за лекарством и доктором, пытаясь обычными средствами привести барыню  в чувство. Обмякшая, ослабевшая Дарья, внезапно, поняла, что за ребёнка принесли ей Роман и Настя, почему у Саньки было такое странное,   нервозное поведение,   отчего   гости так грубо затолкнули её внутрь домика.
Это был не медведь – шатун, это был   Замби. Возможно,   Лесиха пришла за ребёнком! Дарья вскрикнула и вновь потеряла сознание.
 Агафья и, вызванный доктор, долго возились с госпожой. Наконец, Дарья окончательно пришла в сознание.
 Проводив доктора, Агафья  увидела:   бледная , осунувшаяся барыня медленно вышла в сад, к могиле человекообразного существа, припала к холмику всем телом и долго, безудержно плакала, приминая руками яркие головки цветов.:
 «Лучше уйти, отвлечься от воспоминаний, которые так требуют бушующей  мести, справедливости!».
- вполголоса произнесла, подымаясь, Дарья.
 Озадаченная Агафья не решилась спрашивать госпожу ни о чём. Только с этого времени, в доме губернатора появился сторож-охотник, который  не расставался с ружьём.
Глава  36
Крепостное право, действительно, вскоре было   отменено.   Даша сдержала слово,   забрала к себе родителей новобрачных. Роман и Настя не забывали, присылали им деньги, хотя весточки приходили изредка. Вскоре умер губернатор, успевший всё-таки, наперекор  молве,  обвенчаться с Дарьей,
 Почивший супруг оставил после себя маленького сына и всё своё состояние молодой жене. Сын губернатора оказался на редкость умным, жизнедеятельным, активным человеком, умело использовал в своих целях основной треугольник   жизни: наличие власти, силы и денег.
 Даша почти не снимала траура, по  возможности, спасала несчастных, помогала не  вино  очуждённым, содержала приют для престарелых и бездомных детей. Она поддерживала связь с Романом и Настей.  Подробности  жизни   молодых узнала только от Марии, которая долго путешествовала с мужем по Европе.
Глава  67.
 Мирный, мечтательный, деликатный характер мужа был полностью  подавлен   супругой. Графу осталось лишь только размышлять, поддаваясь впечатлению, затем в, тайне, переживать огорчения строгих запретов. Финансы и управление   состоянием давно перешло к дочери Салтыхина. Однако, Мария, внешне общительная и обаятельная, в душе оставалась чувственной, ранимой и одинокой. Ни один мужчина не привлекал её.  Красивые  её  глаза  всегда  были  грустны  и  холодны. Образ Романа, как навязчивое наваждение,  притягательной силы, всегда вставал между ней и поклонниками, отгоняя последних ледяным равнодушием своего разочарования. Мария осознавала свои чувства, но руководствовалась разумом , она не хотела «нищенского счастья», воспринимала семейные узы естеством человеческой плоти, старалась, привязанностью привычки, стабилизировать отношение мужа и жены.
 В Париже супружеская пара посетила концерт известной обществу певицы, покорившей талантом всю Европу. К удивлению, граф и графиня, узнали в знаменитости Анастасию, выступавшую под вымышленным псевдонимом. Анастасия приняла Высоко  графские сиятельства в шикарном номере гостиницы. Они долго и много говорили, очарованные радушным приёмом.
 Мастеровые руки Романа сделали известным и его. В бывшем крепостном, кроме всех прочих, открылся ещё талант скульптора, который выстрелил неожиданно , как раскрутившаяся пружина, обнажив импульсивную натуру с могучими задатками гения.
 Расторопный Санька выучился на адвоката.  Он  умел  грамотно,  обстоятельно,  не  оспоримо записывать  в  сознании  важное,  правильно  строил  жизнь.    Отличался мудростью,  мужеством,  благородством.   Хитрость и гибкость позволила ему делать безошибочный выбор в сложившихся ситуациях, при этом оставаться «Обстоятельным и привлекательным», завоёвывая симпатии любого окружения.  Он всегда прислушивался к своей внутренней интуиции,   легко и просто относился к жизни, что способствовало его невероятному «везению» в любых сложных делах, словно какая-то сила поддерживала его. Санька не забывал о своей приёмной матери, часто в мыслях вспоминал Лесиху,  разговаривая с ней, просил совета, при этом, нередко, ощущал, телепатически, её присутствие. Санька надеялся, что Лесиха с семейством останутся в  лесных  угодьях  пригорного озера,   где обилие чистой воды, пищи, солнца и тепла. Санька так и не узнал, что стало  с  лесными  собратьями,  их  судьбу  и  дальнейшую  участь.   Похоже,   местность приозерья   привлекла  лохматых.      
 Санька Настя и Роман наметили в   скором будущем   посетить Россию, забрать к себе родителей. Они знали: старики безбедно живут у Дарьи.
 На родине Саньки никто больше не встречал лесных людей.   Лохматые  существа   исчезли  из  той  местности, хотя молва о них живёт до сих пор. А вот в горах, недалеко от чудного озера,   где водились гигантские черепахи,   появились странные, мощные сущности, похожие на человека,  только обросли шерстью неровным покровом   по частям  тела. Они подходили, иногда, к жилищам людей, но не причиняли   людям   вреда. Огромные ступни босых , человеческих ног, завораживали   любопытные   глаза, встречались, даже, на снегу. Лишь, изредка, жители сёл видели  обросшие волосами  существа  , высокие, сильные фигуры, которые почуяв человека, тут же, скрывались в лесной чаще или за склонами гор,  никогда  не  появлялись  повторно  там,  где  их  видели. Тайна межгорья обрастала слухами, но к себе лохматые, людей не подпускали. От охотников уходили неведомым образом, предугадывая  ловушки, все тайные намерения их захвата. Ускользали даже,    мастерски, обложенные со всех сторон. Однажды, один из егерей, воскликнул:
«Не поймать   никак,  лохматых! Может они и есть истинные люди первозданной земли, оставшиеся единицами, в бегах от цивилизации, в трудно  доступные места! Пусть останутся жить эти братья по разуму! Не надо в них стрелять! Они неразрывны с природой земли имеют на неё большее право, чем мы!» Местные охотники рассказывали чудеса о новоявленных лесных  людях, решили больше их не трогать, опасаясь возмездия лесных духов.
Жизнь  Софьи  Петровны  закончилась  трагично.  Её  ночью  забили  плетью  на  конюшне.  Виновных  не  нашли.  Ходили  слухи,  свершился  самосуд,  причастны  к  которому  были  холопы  постельной  утехи  госпожи.