Глава I. Часть 5

Глава I. Часть 4: http://www.proza.ru/2017/08/15/1180

- Мой отец служил советником Вашей Милости и почти никогда не бывал дома. Я так хотел поехать вместе с ним, учиться у него, узнать столицу, но маменька называла меня болезненным ребёнком и никогда не отпускала от себя. Так что я постоянно пах лавандовым маслом, которое она обильно втирала по вечерам в запястья и мочки ушей. И запахом лаванды пропитались мои сорочки, камзолы, кожа, волосы, мне казалось даже, что я сам превращаюсь в этот дикий уродливый сорняк, что под маменькиною опекой уподобляюсь безвольному растению. Душа моя наполнялась болью от одной только мысли, что проведу жизнь под бархатным марлотом матери, что не смогу выбраться из клетки её чрезмерной, наглой заботы, я боялся, что, порабощённый её материнским страхом и добротой, запущу корни в родной земле.  И всегда буду стоять на скале, обратив жадный взгляд на Свободное море, а моё сердце, сжимаясь от зависти к вольности стихии, отвердеет от времени коре древесной подобно, а мать поливать меня будет, пока не закончатся дни ей отведенные.

И когда я, несмотря на страх, что рождался внутри и сильнее лишь приковывал к дому и к матери, решился убежать, отказаться от опостылевшего уюта и однообразности дней, вернулся отец. Впервые за два года службы Вашей Милости он въехал во внутренний двор Буревестниковой Скалы и радости моей не было предела, она изгнала те страхи и неуверенность, отравляющие доселе меня, и заменила чувством необычным и лёгким, будто буревестником я стал и могу теперь полететь куда угодно.

И тогда из паланкина вышла она. В тот день небо отяжелело от грязно-серых туч, промозглая непогода принесла холод, ленивый дождь колол каплями, но когда из паланкина вышла она, весь мир согрелся теплом её оранжевых глаз. И хоть от страха походка её была неуверенна, а тоска сутулила её спину, ни это, ни что-то другое не способны были затмить её красоту. Мои глаза впитывали миловидность незнакомки и миловидность эта ножом врезалась в моём сердце, ядом растекалась по жилам и не видел я ничего – только робкую улыбку, подернутую слегка  тем, чего понять я ещё не мог.

Валенсия тогда присела в реверансе, а я, со сладкой, горячей болью в груди, почувствовал запах мокрого ветра в её волнистых прядях и словно в камень обратился.

На дне её глаз возникла тень и она, взглянув с недоумением на меня, исчезла в окружении слуг.

«Он очень застенчивый, - сказала тогда маменька. – Боится незнакомцев».

Отец нахмурился и послал мне странный взгляд.

«Пойдем же. – Взяла меня мама за руку. – Нужно готовиться к приему в честь возвращения отца».

Ударенный страшной мыслью, я очнулся. Меня и мои надежды, почти что вырвавшиеся на свободу, снова замкнули в пряной и противной лавандовой клетке. Торопливое дыхание матери похоронной песней по мечтаниям слышалось в ушах.

На пиру я узнал, что Валенсия – Вакарийская принцесса и что король Дагард отдал ее Вашей Милости на воспитание в знак мира. Ваша же Милость передали принцессу моему отцу.

Отец тогда рассказывал об этом зале. Говорил: в Тронном Зале нет тишины, ибо пением своим райские птицы её разгоняют; нет тьмы, ибо солнце разливается лужами света сквозь витражи днём и сотни свечей умирают ночью; нет скуки, ибо в золотых клетках сидят дивные розовые фламинго, подражают человеческой речи попугаи и летают бабочки. Говорил, что нет короля храбрее и мудрее Вашей Милости, нет мужа достойнее.

Кристиан замолчал. Холодной рукой воспоминания сжали ему горло. Тяжёлым камнем повисло прошлое на груди.

- Я считаю, что Ваша Милость и я во многом похожи. Мы потеряли самое дорогое. У нас забрали это насильно и мы не нашли в себе мощи вернуть отобранное.

- Если ты демон смерти, пришедший из-под земли, делай своё дело быстрее. Я познал достаточно страданий. – Донеслось из кромешной, пыльной темноты, густой и липкой, как смола. Голос этот был глухой и слабый, дребезгу ржавых цепей подобный.

- Страдания душевные больнее тысячекратно пулевой раны и опаснее тем, что не проходят и не отупляются, но крепнут лишь, взращиваясь на наших страхах и боязнях. И не за смертью пришёл я к Вашей Милости, Ваше Княжеское Величество, хотя демоном, возможно, являюсь. Желаю жизнь я вам принести в даре, ключ, который освободит Вашу Милость от пут.

- Если не демон ты, как посмел войти в Тронный Зал? Как стража тебя впустила?

- Тому, кто приносит ключи, не преграда двери, - сказал Кристиан.

Где-то перед молодым графом, в пыльной и душной темноте, пахнущей дубовой корой, зазвенел колокольчик.

- Сейчас тебя уволокут отсюда, кем бы ты ни был, кем бы ни был твой отец, уволокут прямо на плаху.

- Я давно умер, Ваше Княжеское Величество, и топора палача не страшусь. Если мне суждено встретиться с Валенсией под землёй, а не в свете солнца, я приму и такой исход. Я пришёл к Вашей Милости с даром, который сделает вновь Ваше Княжеское Величество королём, – не наместником Гэдесской королевы. Позвольте же я покажу свой подарок.

Кристиан взмахнул рукой, и свет тысяч огней раздвинул занавесы тьмы, хотя за витражными окнами так же, как прежде, рыдала буря, а в Тронном Зале не горела ни одна свеча.  И в свете этом предстал Зал в своём уродстве. Пустой он был – лишь посреди стал деревянный трон; сброшенной змеиной кожей остатки сорванной позолоты казались на нем; пустыми глазницами были дыры, оставленные на месте самоцветов, рубинов и изумрудов. Ничем не украшенные гранитные стены представлялись камнями могильными, и пыль покрывала пол наподобие земли.

Сидевший на разграбленном троне безногий калека напоминал скелет, одетый в некогда богатые одежды, теперь же серые от пыли, пота, каминного дыма и многих месяцев добровольного заточения они были и блеклые.

- Тепло мне, - сказал князь-скелет дребезжащим голосом. - Кто-то разжег камин? Зажег свечи? Не вижу я. Ничего не вижу. Зачем мне твой дар, если я ничего не вижу? Проваливай. Убирайся прочь. Оставь меня.

Кристиан взмахнул рукой снова.

- Темнота ослепила глаза Вашей Милости, но я дарю зрение. Гэдесский меч забрал ноги Вашей Милости, но я отдаю их. Страхи Вашей Милости и стыд от поражения заперли среди позора, но я освобождаю.

- Колдовство, - сказал Князь, когда увидел вновь. – Ноги? Ты? Шарлатан! Уличный фокусник!

- Пусть Ваше Княжеское Величие встанет и поймёт, что я не обманываю, что это не уловки. Я пообещал вернуть Вашей Милости жизнь, и так случилось.

Князь приподнялся на троне, путаясь в бурой от пыли бороде, оперся руками о подлокотники, стал вставать, не веря вовсе в то, что делает. Сделав несколько неуверенных шагов, он спросил:

- Как твоё имя?

- Кристиан, сын Страггарда, из рода Пильсинов.

- И где ты научился этой проклятой магии?

- Эта магия вовсе не проклята, Ваша Милость. Проклят лишь тот, кто её использует, – я. Но разве чужое проклятие не соразмерная цена заново обретенному здоровью и счастью?

- И чего же ты хочешь взамен?

Черты лица Князя преобразились, какая-то забытая сила просыпалась внутри него ото сна глубокого, как смерть.

- Отомстить Гэдессам, Ваше Княжеское Величество. Они забрали то, что я ценил во сто крат больше себя, так же, как они отняли у Вашей Милости титул и величие. Я вернул украденное, теперь прошу взамен о том же.

Князь рассмеялся и в серых стенах смех этот зазвучал зловеще.

- А если я погоню тебя прочь? Или в наказание за дерзость твою прикажу кожу с тебя заживо содрать? Что тогда сделаешь?

- Я говорил уже: не боюсь я смерти. Хоть так, хоть эдак я встречусь с Валенсией, но вот Ваша Милость без меня и моей магии завтра опять станет калекой. И как бы меня ни пытали, как ни издевались, не раскрою я своего секрета.

Князь, сморщив лоб, посмотрел пристально на Кристиана. Такая уверенность от него исходила и такая ненависть к обидчикам и отобранному счастью, что уверен был Князь в словах молодого графа. Затем же осмотрел он Тронный Зал и грусть, и стыд, и ярость овладели поверженным королем.

- Из рода Пильсин, говоришь, ты? Страггард мудрым человеком был, искусным воином. Единственный, кто имел храбрость спорить со мной. Так уж и быть. Преклони колено.

Кристиан опустился на одно колено, не веря в своё счастье, не веря слуху и зрению.

- Я буду служить Короне честно и верно, - соврал Кристиан, - буду действовать лишь во благо Короля и Королевства, пока силы и здоровье мои не иссякнут.

- Значит, быть войне.

- Со мной, Ваша Милость, у нас нет ни малейших шансов на поражение, - сказал молодой граф.

Глава II. Часть 1: http://www.proza.ru/2017/09/03/1083