Последняя рыбалка

Предисловие

  Отец любил рыбалку. Только здесь он мог по-настоящему отдохнуть от ежедневных трудов, которые приходили сами или их находил его непоседливый характер. Этому занятию он отдавался полностью. Его увлекал сам процесс. Количество и размер улова был не важен. Он был доволен и парой мелких краснопёрок и не досадовал на пустой садок.

  Ездил он на стареньком, но надёжном голубом мотоцикле с коляской ИЖ-ЮК купленном ещё в 68-м. Один ездил  редко. Обязательно брал меня, Никифоровича или Николая Игнатьевича. Я из-за работы часто отказывался, о чём теперь очень жалею. Утром рано он заезжал сначала за мной. Если я не мог поехать, он объезжал друзей-фронтовиков. Никифорыч – приходился ему дядей, хотя и был всего на 10 лет старше. Кавалер четырёх орденов! Повоевал и в кавалерии, и в пехоте, и механиком-водителем танка Т-34. Дважды был  тяжело ранен.

 Николай Игнатьевич – тоже орденоносец, майор, командир сапёрного батальона. Сначала заезжал к тому, кто в прошлый раз не ездил. Такое было у отца правило. Ну, а когда подрос внук Серёжа, то и он стал постоянным членом рыболовной компании.

 А ещё отец никогда не отказывал в транспортных услугах всем, кто к нему по этому поводу обращался. Что только не возил на своём ИЖе, помогая старикам-ветеранам: картошку, зерно, кирпич, баран с летнего выгона и даже громоздкую мебель. Каждое лето перевозил тонны сена, которое мы косили для коровы и телят. Выработанные с войны навыки ловко укладывать и увязывать «имущество» при очевидных неудобствах мотоцикла для этих целей делали перевозки вполне надёжными.

  О его возвращении с рыбалки извещали гуси. Они своим острым слухом издалека различали в шуме с улицы тарахтение именно его мотоцикла и за несколько минут до прибытия начинали дружно гоготать и собираться всей стаей перед воротами. По этому поводу мама шутила:
  – Федя! Федя! Федя! – кричат!

На озеро!

  Последние дни августа 96-го года. Чудесная пора. Спадает летняя жара. Ещё не начались занятия в школе, но основная работа по ремонту и подготовке к новому учебному году завершена и перед первым сентября есть два-три дня, когда можно немного расслабиться и перевести дух накануне очередного броска в школьный омут.

  Раннее утро. Звонок в дверь. Это приехал отец. Я выхожу на крыльцо. Прохладно. Мягкий ветерок изредка налетает, приятно освежает и медленно раскачивает ниспадающие ветви ивы. Будоражит листья  поспевающего винограда, который образует сплошной забор у южной стены дома, прикрывающий его от оренбургского зноя.

  – Ну, что? Едем? – спрашивает он. Сам уже в полной готовности.
  – Едем, – отвечаю я, позёвывая и потягиваясь спросонок.
  – Иди чаю попей, я сейчас соберусь.
 
  Пока я занят сборами отец на кухне пьёт чай.

  И вот всё готово. Укладываем припасы в багажник. Его давней мечтой был «Урал», но приобрести его не удавалось. Поэтому плюнув на нескончаемую очередь, он купил этот голубой ИЖ-ЮК, выброшенный в магазине ещё в 68 году. Старичок имел уже довольно преклонный возраст. Но ветеран оказался крепким и продолжал упорно трудиться не «покладая колёс». Всё это лето, как и прежде, возил сено, картошку и другие грузы.

  Единственной его болезнью был старый шестивольтовый аккумулятор, который в то время было не достать. Он уже плохо держал заряд и часто садился. Но заводился мотоцикл быстро, с одного толчка. Эта особенность и долголетняя привычка к старичку делала его особенно любимым у отца.

  Вообще к важным, по его мнению, вещам отец всегда относился бережно, как к живым. Часто можно было слышать от него  такое: «А мотоцикл скажет: что ж ты меня заводишь, а бензокраник не открыл?» Или: «А молоток подумает: ты же меня вчера забыл во дворе.  На место не убрал и оставил под дождём, а сам теперь ищешь?»

  – Садись за руль. Едем на Государственную! – командует он мне, а сам устраивается в коляске. Начальные фразы его голоса всегда несколько громче последующих, чёткие, короткие, отрывистые. Так говорить приучили в армии.

  Я завожу и, как бы впитывая приятную утреннюю прохладу своими разгорячёнными цилиндрами, мотоцикл с довольным урчанием резво набирает скорость и устремляется в путь. Снижая скорость на кочках и поворотах, ощущаю его недовольство по замедленным редким выхлопам. Но вот дорога пошла гладкая, и мотор заработал ровно и мощно вполне удовлетворённый набранными оборотами и аппетитной горючей смесью.

  Государственная – это плотина с водохранилищем, построенная для полива садов и разных хозяйственных нужд в начале 70-х. Плотина перекрывала большую долину между двумя протяжёнными сыртами. Воды в ней накопилось много. Тогда же отец с братом Иваном Емельяновичем, который был председателем районного Общества охотников и рыболовов зарыбляли озеро. Завозили сюда малька разной рыбы, подкармливали его. Через пару лет на Государке появился довольно крупный красный и белый карась, сазан, карп, толстолобик и другая рыба. Дикие утки и гуси занесли сюда на своих лапах икру вредных окуня и щуки. Появились раки и назойливый пескарь.

  Обилие рыбы привлекало на озеро множество рыбаков. Летом в будни спешили вечером сюда после работы  заядлые рыбаки, хоть пару часов посидеть с удочками на берегу или надувной лодке. Ну, а по выходным народу было много: приезжали за сотни километров.

  Степная хорошо накатанная за уборку дорога с лесополосами вдоль, пролегает меж совхозных полей. Хлеба уже убраны. На жнивье развалы золотистой соломы, которая блестит в лучах утреннего солнца. Звуки мотора вспугивают грачей, чаек и ворон, кормящихся на полях. Они медленно и тяжело поднимаются, отлетают на десяток метров и снова садятся на землю. Особенно их много там, где начали пахать. Тут можно встретить, если повезёт, и семейства журавлей. Воздух напитан запахами зерна, зрелых степных трав и свежевспаханной земли.

  Проезжаем мимо трактора с плугом, уснувшего поздним вечером в поле. Спускаемся в низину и ощущаем затаившуюся там с ночи прохладу. Поворачиваем влево, пресекая лесную полосу, и выезжаем к ещё не убранному массиву ячменя. А за ним уже блестит краешек озера. Ещё немного и – мы у цели.

  Озеро протяжённое настолько, что противоположный плотине край, заканчивающейся несколькими протоками, не разглядеть. Раньше берега были голые, что облегчало поиск подходящего для рыбалки места, а теперь заросли ивой, тальником. Степные травы сменились на осоку и камыш. Под их прикрытием в протоках летом гнездятся дикие утки и другая живность.

  Некоторое время едем по дроге вдоль берега, и я сворачиваю на мыс, вдающийся в озеро. Это любимое место отца. Здесь удобно рыбачить в двух плёсах, образовавшихся слева и справа от мыса и закидывать донки к середине озера с его оконечности.  Сам мыс ещё не успел зарасти ивняком, и мы останавливаемся прямо у воды.

  Выгружаемся. Снаряжаем удочки, спиннинги. Отец закидывает донки – это на крупную рыбу. У него приготовлено несколько сортов наживки, по его собственным рецептам. Сыплем подкормку для приманки. Озерная гладь блестит под низким солнцем и слепит глаза. Отец достаёт раскладной стульчик и усаживается на него около своих удочек, уложенных на опоры.

  Стало тепло. Снимаем куртки. Слабый ветерок гонит к берегу мелкую волну. Пахнет озером, рыбой и тиной. Но, это поначалу. Нос привыкает и озёрные запахи постепенно исчезают. День как на заказ, именно для рыбалки! И рыбаков пока не видно, никто не мешает! Бла-го-дать!

  Этот стульчик я купил ему как-то по случаю в Бузулуке в новом промтоварном магазине. Служил уже несколько лет: оказался на редкость прочным и очень удобным  и занимал мало места. Раненая нога,  пинские болота и мазурские озёра всё настойчивее напоминали о себе, так что стульчик был очень кстати…

На фронт

  Война… Я смотрю исподволь на отца, по-хозяйски расположившегося со снастями на берегу. Маленький, худощавый. Он всегда был таким: стройный, подтянутый. Груз лет не согнул спину, и через много лет сказывалась офицерская выправка. Сам по себе он был человек жизнерадостный и подвижный как ртуть. О себе он говорил: «Я –быстрый!» И это было так.

  В 17 лет, в августе 41-го ушёл на войну из музыкального техникума. О ней он говорил, только, если его начинали настойчиво расспрашивать. Вспоминая, отец мало говорил о самих боях, о жестоких картинах пережитого. Больше рассказывал о бытовых эпизодах. А чаще вспоминал курьёзные случаи или преподносил события в забавном ключе.

  В памяти сохранились лишь некоторые, которые он мне рассказывал ещё в детстве. О том, как при отступлении под Ливнами им, солдатам, местные жители отказывали в кружке воды, о том, как однажды, его бойцы где-то нашли разбитые ульи, и объелись мёда, и им стало плохо, а вдобавок их ещё пчёлы искусали. О том, как в Белоруссии их угощали чёрными драниками.

  Я много раз просил его написать воспоминания о войне и службе. Он всегда говорил, что займётся этим, как выберет время, но, к сожалению, несмотря на работу, одно время, в редакции газеты, мемуары так и не написал. И я не расспросил поподробнее и не записал вовремя. Пришлось вспоминать сказанное, расспрашивать друзей и родственников, искать однополчан, документы и поднимать архивы.

  Когда я изучил множество материалов по частям, где ему пришлось воевать, то ясно понял, что произошло настоящее чудо! Не мог он выжить, ни как не мог! Окружения, отступления, непрерывные тяжелейшие бои! А он, такой маленький, и в этом аду! И он выжил! Видно господь хранил его!

  «22 августа 1941 года  я выехал из дома на службу в армию», – писал он в своей автобиографии. Уходил из родного дома в рваных галошах. Дома решили, что в армии всё равно дадут другую обувь. Его сначала отправили в Тоцкие военные лагеря, а оттуда в Елабугу на 7-е курсы радиотелеграфистов. Вот тогда стали понятны двусмысленные намёки сказанные с улыбкой в военкомате, что «музыканты в армии особенно нужны!», когда они, студенты музыкального техникума, пришли туда гурьбой в июне 41-го. Радисты должны иметь острый музыкальный слух, чтобы за грохотом боя и шумом помех различать слабые звуки морзянки!
 
  Вместо галош дали ботинки с обмотками, будёновку, гимнастёрку, брюки и шинель. Всё пришлось подгонять, т. к. он был небольшого роста.

  Началась напряжённая учёба. Курсантов гоняли день и ночь. Строевая подготовка, уставы, действия в бою, электро-радиотехника, изучение телефонной и телеграфной связи, радиостанций, азбука Морзе, работа на ключе, караулы, различные                наряды и т. д.  Кормили очень плохо. Постоянно давали солёные огурцы и квашеную капусту. С тех пор отец соленья почти не употреблял, так они надоели на курсах. «Ощущение голода нас преследовало постоянно. От физических нагрузок и недоедания курсанты прямо на ходу падали в голодные обмороки», – рассказывал он.

   Эпизод 1. Начало.
  – В ноябре 1941 года после окончания курсов попал на Юго-Западный Фронт в 55 полк связи 13 Армии, которая находилась под Курском в районе станции Касторное и поселка Щигры. Только выдали зимнее обмундирование – валенки, шапки как пошёл дождь. Всё промокло, в окопах вода. А немцы начали наступление. Обстановка очень тяжёлая, войска были измотаны непрерывными боями. Не хватало техники, людей, боеприпасов. Не у каждого была винтовка.

   Мы обеспечивали связь и корректировку огня дивизионной артиллерии. Наши части, сдерживая напор немцев, отступали из-под Щигров в направлении на Ливны и оказались в окружении. Связисты уходили последними, обеспечивая связь между частями до последней возможности. Затем уничтожали линии связи, блиндажи и оставшуюся технику.

  Погрузили на последнюю машину оборудование и документы, в кабину вместе с шофером посадили раненого и под обстрелом, показавшихся немецких танков, двинулись в путь. Шофёр крикнул мне : «Цепляйся, как можешь!» Места в кузове не было и я, благо был небольшого роста и худой, втиснулся между кузовом и кабиной, где должно было быть запасное колесо. Ехали всю ночь, плутая по лесным просёлкам. К утру, наконец, выбрались к своим. Я с головы до ног был покрыт коркой из замёрзшей грязи и от холода терял сознание. Встретивший нас пожилой майор сказал: «Я уже думал вам не выбраться! А вы –  молодцы! Задание выполнили!» Приказал нас накормить. Мы передали ему сумку с какими-то бумагами, обнаруженную мною в одной из землянок. Видимо забыл кто-то впопыхах. Наверное, поэтому  майор и наградил меня своим автоматом.

  55 отдельный полк связи 13 Армии был армейского подчинения. Сначала отец служил радистом на радиостанции 11-АК и обеспечивал связь с 307 стрелковой дивизией. Приходилось быть и линейным телефонистом и телеграфистом и корректировщиком. В апреле 1942 года после ранения был переведён непосредственно в 307 дивизию в 733 обс начальником ЦТС. Там и провоевал до сентября 1944 года, откуда был направлен в Ульяновское военное училище связи.



  …Шлёпнул по воде карась. Потом ещё шлепок и характерное чмоканье. Ага, значит разогрелась рыба и идёт на кормёжку! У берега, привлечённый подкормкой, засуетился пескарь. Вредная сорная рыбка. У нас его не ловят, разве что кошке на десерт или в качестве наживки на щуку или окуня. А в других местах пескаря ценят и употребляют в качестве деликатеса. Ни разу не пробовал!

  У папиных удочек выпрыгнула из воды небольшая рыбка и, пролетев по воздуху, шлёпнулась вниз, всколыхнув поплавки. Поверхность воды периодически стала бурлить и покрываться кругами из-за касания её подошедшей рыбной стаей. Теперь надо быть начеку. Вдруг поплавок одного из спиннингов резко нырнул вниз и снова замер на месте.

  – Тяни! – громко прошептал я.

  – Погоди, – ответил отец. Он насторожился, но к удочке даже не прикоснулся.
  Через несколько мгновений поплавок косо снова пошёл под воду, спиннинг затрещал, леска стала разматываться с катушки. Отец схватил удилище, резко дёрнул на себя, подсекая рыбу.

  – Есть! – радостно воскликнул он и стал наматывать катушку. Леска ходила из стороны в сторону. Тянуть приходилось с усилием. И вот рыба показалась у берега. Она извивалась, рвалась, пытаясь уйти в глубину, замутила воду у берега. Пескари бросились врассыпную. В последний момент отец привычным движением внатяг, без рывков, вытащил её на берег. Это оказался крупный серебристый карась.

  – Здорово! – сказал я. – С началом!
  – К чёрту! – отшутился отец, довольный трофеем.

  Увлёкшись наблюдением за отцом, я и не заметил, что у меня давно пляшет поплавок и его увело в сторону к водорослям. Я потянул удилище, на том конце лески почувствовал  биение рыбы. Стал подтягивать, рыба забрызгала и взбудоражила траву. Вдруг леска стала на месте и больше не подавалась. Я начал дёргать её из стороны в сторону, но это не помогло. Некоторое время рыба ещё металась, потом все затихло.

  – Ушла! – сказал отец, наблюдая за мной. – Зацепила за траву, а крупная, видать, была! – подъитожил он.

   – Вот зараза! – чертыхнулся я. Лезть в воду, отцеплять и распутывать удочку не хотелось.  Но пришлось. Разделся и вошёл в воду. Дно представляло собой галечную глиняно-песчаную смесь, в которой вязли ноги. Вода поначалу показалась прохладной, но, сделав пару непроизвольных вздохов, при погружении, быстро привык. Подойти близко к зацепу не удалось, здесь дно круто уходило в глубину. Отец пришёл на помощь и протянул мне удилище. С его помощью через некоторое время удалось, разбив траву, вытащить леску на берег.

  Пока я распутывал и снаряжал снасть, отец успел вытащить ещё одного карася. Запущенные в садок они периодически всплёскивали в нём, пока не успокоились.
Моё лазание по воде, по-видимому, отпугнуло рыбу и клёв прекратился. Поплавки спокойно покачивались на мелкой волне. От удочек можно было немного отвлечься.

  Над  озером летали белые чайки, периодически, садясь на воду или на край берега. Немного дальше от нашего места осторожные длинноносые кулики шныряли по отмелям и проворно что-то ловили в воде. В самой выси лениво кружили два коршуна, осматривая свои угодья. Сделав полукруг над озером, они уходили вдаль от него и больше времени парили над степью. Видимо, охотиться за добычей на воде им было «не с крыла».


    Эпизод 2. Разведка боем.
  –  В марте 1942 года в Орловской области проводили разведку боем на немецких танках с десантом на броне. Вскрыли немецкую оборону, уничтожили несколько опорных пунктов и батарей. Прошли по их тылам, громя склады с продовольствием и боеприпасами. Выходили из боя на соседнем участке. Опомнившиеся немцы стали бить нам вслед из орудий. К ним присоединилась наша артиллерия, приняв нас за немцев. Танк, на котором я ехал, был подбит. Мне удалось достать рацию из горящего  танка, развернуть её и установить связь с нашими. По переданным координатам они перенесли огонь вглубь немецких позиций и подавили огонь их артиллерии, прикрыв нас таким образом.

  – В то время, когда я корректировал огонь наших пушек, рядом со мной разорвался немецкий снаряд и я потерял сознание. Товарищи вынесли меня из боя, посчитав убитым. В себя пришёл на вторые сутки в медсанбате. Получил ранение в правую ногу, контузию и у меня обгорели правая нога и бок.

 –  Когда пришёл в себя сквозь туман увидел над собой каких-то людей в старинных одеждах с крестами и нимбами. Они покачивались и смотрели на меня. От них шёл свет, и всё вокруг тонуло в нём. Я стал думать, что это такое, и попытался понять, где я. Вспомнил бой, снег, рацию, команды командира, резкую боль  и дальше – провал. И тут страшная мысль меня осенила: я убит и на том свете! Эти люди –  отсюда, очень похожи на святых, которых видел в церквях.

–  Возникла усиливающаяся боль во всём теле, голова раскалывалась, звон в ушах и тошнота. Почувствовал жар, страшно хотелось пить. Глаза застилал красный туман, в котором фигуры то появлялись, то исчезали. Попытался пошевелить руками и, – провалился в темноту.

–  И вот снова вижу людей, небо, ангелы… Всё болит, голова кружится, жар, хочется пить. Пытаюсь позвать. Подходит человек в белом халате. Нагнулся надо мной и зовёт кого-то. Подбегает ещё один. Это врач. Я пришёл в сознание.

–  Часть медсанбата размещалась в разбитой церкви. Вот и увидел я святых, нарисованных на стенах, когда очнулся. Они первыми встретили меня на этом свете!



  …Поплавок резко пошёл вниз. Спиннинг затрещал, конец удилища изогнулся. Так, без поклёвки, берёт окунь и сразу тащит в глубину. Обычно он заглатывает наживку намертво и поэтому срывается с крючка крайне редко. Тянет сильно, даже если сам величиной с палец. Тяну, и точно – окунь! Небольшой, с ладонь. С окуней, как известно, хорошая уха получается. А я их, если попадают два-три всего, отправляю на сушку. К пиву, или просто так посолиться – очень вкусно!

  У отца стоящего клёва нет. Он вытащил несколько мелких карасей и отправил их назад, приговаривая: «Расти ещё!» Вытянул донку: наживка цела.

  – Что-то не идёт, – сказал он нараспев, как бы самому себе. Поднялся и медленно пошёл вдоль берега по воде, ощупывая сапогами дно. Достал несколько ракушек, насадил их на донку и забросил снова.

  Эпизод 3. Баня.
    – Выдался банный день. Подошла наша очередь с Фёдором Степановичем и мы зашли в бревенчатую баньку, сооружённую солдатами. Только стали мыться, как рядом с баней ударил немецкий снаряд. У бани снесло крышу и часть стены. Мы выскочили наружу голые и черные как черти от сажи и золы. Нам повезло: не ранило и не обожглись! Солдаты принесли нам одежду и долго смеялись над нами.



  …Я решил присмотреть другое место. Оставив свои удочки на попечении отца, пошёл по берегу в сторону плотины. В метрах тридцати от нас по берегу начинались негустые заросли ивы и тальника. Среди кустов и низких деревьев было протоптано колхозными стадами и дикими кабанами, множество тропинок, так что двигаться можно было вполне свободно. Земля была усеяна начинавшими опадать листьями. Весь лесок был пронизан светом, сквозь редкие заросли блестело озеро и находиться здесь было очень приятно.

  Двинулся в направлении к озеру и вышел на берег. Оказалось, что заросли подходят почти вплотную к воде, а за ними мелководье заросло камышом и осокой, в которых живность проложила себе туннели, чтобы пить воду. Рыбачить здесь было невозможно. Я вернулся назад и пошёл к плотине. Скоро заросли кончились и я оказался у самой насыпи. Медленно стал подниматься на её вершину. По мере подъёма озеро стало отодвигаться вниз и шириться и предстало во всей своей красе. 

  Эпизод 4. После взятия станции Касторное 28 января 1943 г.
   –  Подступы и сама станция Касторное была усеяна трупами немцев. Её накрыли наши „катюши" термитными снарядами. Трупы немцев обгорели настолько, что представляли собой обгорелые головешки. При прикосновении они рассыпались в золу.

  Из воспоминаний фронтового друга Малюкова Фёдора Степановича:
 – Нам достались богатые трофеи. Федя ходил в генеральской немецкой шинели. Было захвачено много французского вина. Мы лакомились немецкими консервами и шоколадом. Солдаты нашли немецкий сейф. Разбили его и достали из него много немецких марок. Марки часть разобрали, часть раскидали. Потом пришлось всё собирать до единой бумажки и сдавать командованию.


  Отзвуки его голоса. Они часто всплывают внезапно в  памяти. Помню, он как-то сказал:
  – Ваню (брата, прим Авт.) призвали в 43-м. В 43-м воевать уже можно было! Это не 41-й и 42-й! Вот когда было тяжело!



  …Здесь чувствовался заметный ветер, гнавший крупные волны с белыми барашками к плотине. Волны подмывали основание и оно приобрело вид обрывистых уступов. На плотине, обычно, ни кто не рыбачил – не клевало.  На вершине, вдоль плотины, пролегала хорошо накатанная дорога, позволявшая проехать в одном направлении грузовой или трактору.

  Осторожно выглядываю на другую сторону насыпи. Там, вдоль извилистого русла, по которому спускают воду из озера, образовалась цепочка озерков, постоянно пополняемых просачивающейся из-под плотины водой. Они обросли камышом и осокой и представляют собой идеальное место для диких уток. Раньше, будучи школьником и студентом, я тут охотился с друзьями, но потом это занятие оставил.

  И точно! На двух ближних к плотине озерцах спокойно плавают кряквы и чирки. Я осторожно поднимаюсь на самый верх, на дорогу. Утки, не обращая на меня никакого внимания, заняты своими делами. 


  Эпизод 5. Снайперы.
    – У нас в дивизии были девчата-снайперы. Я напросился и пошёл с одной из них на позицию на нейтральной полосе. Впереди нас на немецкой стороне была небольшая речка. Мы заметили, как вдоль берега спускается с канистрой за водой немец. Низина и кусты его хорошо прикрывали и он, видимо, был уверен, что его с нашей стороны не видно. Лишь иногда его голова мелькала над берегом. Улучив, момент я выстрелил первым, но не попал. Немец, бросив канистру, метнулся в сторону и, в этот момент, раздался второй выстрел. Это выстрелила снайпер, немец вскинул руки, закрутился и упал, пропав из виду. Видимо снайперша его достала. Мы сразу же ушли, т. к. немцы в таких случаях обычно начинают кидать мины по месту, где возможно сидит снайпер.

  Отзвуки.
  – Самое страшное – это когда видишь, что человек гибнет, а ты не можешь ему  помочь. Ты идёшь мимо: выполняешь приказ. Сколько народу ещё можно было  спасти!



  …Смотрю. Кряквы и шилохвосты неторопливо плавают по воде, плещутся, хлопая крыльями. Периодически опускают голову в воду, где водоросли, процеживая её клювом. Нарядные селезни менее деятельны. Подплывают бочком к уткам-матерям и окучивают свои подросшие семейства. Они зорко следят за округой, готовые в любой момент подать сигнал тревоги. Я знаю, меня они давно заметили, но тревогу не поднимают. Видят: я без ружья. В сезон охоты так близко к ним без маскировки и ползком не подобраться.

  Самые подвижные, маленькие уточки – чирки. Наблюдать за ними одно удовольствие. Они быстро плавают, словно торпедные катера, и постоянно ныряют на большие расстояния. Предсказать заранее, где чирок вынырнет трудно. Я сажусь на землю и некоторое  время наблюдаю за этой идиллией.

  Из воспоминаний фронтового друга Малюкова Фёдора Степановича:
  – Мы шли после боя и увидели вход в немецкий блиндаж. Зима, мы замёрзли. В нём наши солдаты. Ну, говорим, сейчас мы зайдём в блиндаж и погреемся. И вдруг в блиндаже взрыв снаряда в массе людей! Это немецкая танкетка вышла на гору и прямой наводкой – выстрел. Вот война: жизнь была рядом со смертью.

  Отзвуки.
  На сенокосе.
  – А ты повороши сено и послушай, если оно готово, то зазвенит!

  Эпизод 6. В октябре 1943 года 307 дивизия форсировала р. Сож, в районе ст. Ветка в Белоруссии и захватила плацдарм на правом берегу.

–  Осенью мы захватили плацдарм на реке Сож и удерживали его. А немцы пытались нас с него выбить и непрерывно бомбили 4 моста, которые навели наши сапёры.   Связь с плацдармом постоянно рвалась и её приходилось восстанавливать под непрерывным обстрелом. Когда я с рацией бежал на плацдарм по мосту, немцы ударили по нему из «скрипача» – шестиствольного миномёта. Не попали, мины взорвались в воде и всех, кто был в этот момент на мосту, взрывной волной сбросило в воду. Так я оказался в воде. Хорошо, что упал в сторону против течения, и оно нас всех снова прибило к мосту. В ледяной воде в шинели с оружием и рацией долго не продержаться.


  …Возвращаюсь. Чтобы не идти через ивняк, от плотины поднялся выше по косогору и по дороге, накатанной вдоль озера, пошёл назад. Справа от дороги тянется полоса смородины с редкими вкраплениями низких деревцев клёна. Осенью у этих кустов красивые красно-зелёные разных оттенков листья. Решил посмотреть: есть ли ягода?  И, точно – есть! Не вся ещё опала! Остановился и стал собирать в кепку. Крупная, немного переспевшая. Пробую: ароматная и очень сладкая, у нас её называют реписом. Набрал полную шапку. Спасибо лесникам, ежегодно сажавшим лесополосы в наших степях! Спасибо и нам – в шестидесятых мы, школьники, помогали Лесхозу в лесопосадках, озеленяли район. Да и потом, уже со своими учениками, часто приходилось работать по очистке лесонасаждений, в лесопитомнике на прополке, по сбору семян  и т. д.

  Отзвуки.
  Играем часто дуэтом. Я – на аккордеоне, он – на скрипке или мандолине.
  – Да, нет. Не так. Ты не мелодию играй, а аккомпанируй мне!

Эпизод 7. Произошёл в ноябре 1943 г. или в Бобруйске или в Жлобине.
– Выбили немцев из города. На одной из улиц стояли брошенные немецкие машины. Солдаты начали их обыскивать в первую очередь на предмет провизии. Я запрыгнул в кузов одной из них закрытой тентом. И увидел в полумраке наведённый на меня ствол немецкого автомата. В голове мелькнуло: «Ну, всё!». И вдруг слышу на ломаном русском: «Нэ стрэлай! Я – румын!».  «Тогда вылазь!», – приказал я. Так и взял румынского солдата в плен.



  …К моему приходу отец успел вытащить небольшого сазанчика на донку и крупного окуня. Сказал, что окунь на мою удочку попался. Что-то везёт мне сегодня на окуней!

  – Угощайся, – сказал я ему, протягивая кепку со смородиной. Он взял горсть.
  – Сладкая, спелая! – ответил он, разжевывая ягоду.
   – Может, перекусим? – спросил я, чувствуя приход аппетита, вызванный прогулкой.
  – А, давай! – ответил он, и стал перекидывать удочки. После этой процедуры двинулся к мотоциклу доставать провиант. Я расстелил полог поближе к берегу, чтобы удобнее было в случае поклёвки быстро схватить удочку.

  Разложили нехитрую еду. Почти всё со своего подворья и огорода за исключением хлеба. Спиртное на рыбалку, как это  часто делают рыбаки, отец никогда не брал, хотя в доме был постоянный запас вкусной вишнёвки. Её он изготавливал из вишни, два сорта которой росли в его саду. Употребляли по праздникам, после бани или большой работы.

  Сидим жуём, смотрим  на поплавки. Мелкие подрагивания, – это чёртовы пескари теребят наживку. Приходиться периодически поднимать удочки и проверять: всё ли в порядке.

Из воспоминаний Малюкова Ф. С.:

 – После этого Прибалтика. Здесь памятное. Мы сели обедать в риге (сарае) и вдруг рядом со стеной взорвался снаряд немецкий. Федя сидел рядом со стеной. И вдруг мы видим, что федина  фуфайка  покрыта множеством белых пятен от ваты (кажется 15-20 пятен) пробитых осколками и, – ни одной царапинки! Это было счастье, он остался жив!

Отзвуки.
– Часто снится мне один и тот же сон: идёт бой, и прёт на меня немецкий танк, а у меня в руках только телефон и две тяжеленные катушки, а укрыться негде.

О жизни

  …Характер у отца был открытый, доброжелательный. Вспоминая его, люди добрели на глазах, а на лицах появлялась непременная улыбка. Он всегда был готов помочь, мог поддержать любой разговор, и люди к нему тянулись. Будучи хорошим печником, сколько печек сложил и отремонтировал! Часто, проходя мимо дома и завидев его  во дворе,  собирались по одному старики-фронтовики обсудить текущие события и дела. Осматривали сад и огород, сравнивали урожаи. Разговоры обычно шли вокруг маленьких пенсий, плохой помощи и чёртовой политике. Для них отец изготавливал маленькие скамеечки и, каждый раз получалось, что кому-то скамеечки не хватало. Тогда он делал ещё одну. Некоторые, уходя, забирали скамейки с собой. Постепенно во дворе скопилось этих скамеек штук десять.

  Сбегались и соседские малыши, удрав от родителей и бабушек. К отцу их тянуло как к магниту. Маленьких детей он любил и умел с ними заниматься. Из него получился бы отличный воспитатель детсада. Когда он возился со старым мотоциклом, они облепляли его со всех сторон. Он серьёзно разговаривал с ними, расспрашивал. А они с охотой спешили наперегонки подать ему ключи, и это ни сколько не мешало ему работать. А завидев его на улице или в магазине, детвора бурно радовалась встрече.

  Приятно удивил меня один случай. Будучи студентом, я летом проходил первую практику в нашем районном пионерском лагере. Как-то проведать меня заехал отец. Увидав его, дети радостно закричали: «Дядя Федя приехал!» Обступили его со всех сторон и стали здороваться и расспрашивать. Оказалось, что  почти все его знали! Оно и понятно: он часто бывал в школах и не только на встречах с ветеранами, но и как член исполкома райсовета. Конечно, встречались с детьми и другие ветераны, но установить сразу доверительный контакт так, чтобы дети к тебе тянулись – это нужно иметь воспитательный талант. Умел отец затронуть детскую душу.

  Но не только разговорами и общением на встречах. После демобилизации из армии отец руководил радиотехническим кружком и струнным оркестром для детей. Оркестр часто выступал с концертами на праздниках. У меня остались его книга «Юный радиоконструктор» для кружка и скрипка, которую он приобрёл в Германии, обменяв на неё весь свой офицерский паёк у какого-то  немца.

  Как-то в ожидании назначения на новую должность пришлось ему поработать одно лето все три потока заместителем директора районного лагеря. Что-то там, в райкоме, не сложилось с кадрами. Это было в начале шестидесятых. Он взял меня и аккордеон и на попутке мы поехали в лагерь. Тогда в лагере я оказался в первый раз и мне там очень понравилось. Лагерь был развёрнут в посёлке при Шапошниковской школе. Природа там – замечательная!

  При школе был яблоневый сад. Мы ходили в походы. Помню, как  вели поиск «пропавшей» группы по оставленным ею условным знакам. Тогда на одном из привалов в леске отец принёс мне пучок земляники. Учились пользоваться компасом. Под аккордеон вечерами пели песни у костра. Проводились различные соревнования. Выступали с концертами перед колхозниками. Плавали на лодках по речке. По вечерам отец показывал на школьном стадионе кино. Организатором всех этих мероприятий был отец.

  Было и серьёзное приключение. Как-то едем мы с отцом на лошади на двуколке по степной дороге. Везём в лагерь продукты. Навстречу едет председательская «Победа». Поравнявшись с нами, председатель колхоза решил поприветствовать нас гудком. От этого звука лошадь испугалась, шарахнулась в сторону, чуть было, не опрокинув тележку, понеслась со всех сил, не разбирая дороги. Нас кидало на кочках, грозя в любой момент сбросить на землю. Едва-едва отцу удалось удержать тележку от опрокидывания и остановить лошадь. Отец снял меня с тележки, ощупал всего и, удерживая за поводья, стал успокаивать всхрапывающую лошадь. Развернувшись, подъехал председатель. Выскочил из машины, растерянный и напуганный, подбежал к нам.

  – Как вы?! Целы? Всё в порядке? – спросил с тревогой.
  – Да, – успокоил его отец, – Всё нормально!
  – Извини, Емельяныч! Не думал, что так получиться! – сказал председатель, поглаживая меня по голове. Похлопал себя по карманам, видимо в поисках конфеты, да не нашёл.
  – Ну, ничего, ничего, – отвечал отец.

  Постояли – покурили, обсудили лагерные и колхозные дела, пока лошадь окончательно не успокоилась и не начала щипать траву и, – разъехались.

    Летом, после окончания третьего класса, отец впервые взял меня с собой на настоящий сенокос. Косили сено для лошадей организации, где он работал. Тогда я научился ухаживать за лошадьми, запрягать, ездить и работать на конной косилке и граблях. Но, это отдельная история.

Отзвуки.
  – Запомни, чтобы тяга была хорошей дымоход у печки должен быть минимум в кирпич, а под с плавным подъёмом.


   Эпизод 8. Август 1944 г. в Польше.
– Накануне перехода польской границы в дивизии часть солдат переодели в польскую форму. Мне досталась польская четырёхугольная фуражка с орлом. Это делалось для того, чтобы показать немцам, что поляки вместе с советскими солдатами тоже воюют за освобождение своей земли.

  Польское население встречало нас радушно. Поляки жили бедно. Постоянно слёзно выпрашивали у наших солдат какие-нибудь вещи: старую одежду, предметы обихода. Поначалу мы делились с ними, чем могли. Но, потом заметили, что выпросив у нас что-нибудь, они тут же несли продавать или обменивать.

  – В Польше произошёл такой случай.  Моё отделение связистов находилось в небольшом польском посёлке. Стоим неделю, обеспечивая связь между нашими частями. Сухой паёк  заканчивается, а кухня не подъезжает, несмотря на постоянную связь со штабом батальона. Как-то, я отправился по делам, и вернулся только к вечеру. Солдаты встретили меня радостные и довольные. Накормили супом с бараниной. «Ну, слава богу!» – подумал я, – «Наконец–то кухня пожаловала!»  Я спросил: «Что, нашла нас кухня всё-таки?!».  «Да нет», – говорят, – «Мы тут козу бесхозную подстрелили!»

 – Я вспомнил, бродила около узла связи среди развалин несколько дней коза. Построил солдат и отчитал их за это. Напомнил им приказ «О мародёрстве».

 – Прошло несколько дней, мы уже снялись со старой позиции. Вдруг вызывают меня в «особняк». Забеспокоился. Что бы это значило? Прихожу. Встречает меня капитан и говорит: «В комендатуру поступила жалоба от одного старика-поляка. В деревне, где стоял ваш взвод связи, наши солдаты убили у него козу. Вы знакомы с приказом «О мародёрстве»? Хотите под трибунал?» Я сказал, что знаю об этом. Случай был. Хотя в тот день я во взводе отсутствовал, вину с себя и подчинённых не снимаю. Солдаты посчитали козу бесхозной, так как хозяин не появлялся, да и народу там не было видно – передовая рядом.  Вообщем, рассказал, как всё было. «Ну ладно, ограничимся взысканием!» – смягчился капитан. «Если, что-нибудь подобное повторится,  – пеняйте на себя!»

  Отзвуки.
  – Наш брат-связист часто погибал неизвестно где и как. Уйдёт на линию и – с концом. Особенно зимой. Если ранят, считай – пропал. Пока найдут, он уже кровью истёк и замёрз.


  …Отец открыл термос. Разлил сладкий чай по кружкам, сыпнув туда предварительно смородины и размяв её ложкой.  От чая пошёл аппетитный густой  аромат спелой ягоды. Пьём, с удовольствием вдыхая запахи настоявшегося чая и смородины. Я осматриваю округу.  Странно, уже прошло почти полдня но, ни на нашем, ни на противоположном берегу рыбаков не видно! Мы одни здесь в такой замечательный день! По небу медленно плывут редкие облачка. Синие стрекозы вьются у прибрежной осоки, вертолётиками садятся на удилища. Водомерки снуют по полосе спокойной воды между осокой с камышом и краем берега. Ветерок доносит из степи звук мотора, где-то далеко работающего трактора.


  Эпизод 9. Июль 1943 г. Курская битва.
  –  Станция Поныри. Наш 3-й взвод обеспечивал связь с 1023 полком и соседней 6-й гв. стрелковой дивизией у деревни Степь. Бомбёжка была непрерывной. Один пошёл на линию, – убило; другой, – убило; третий, – убило… Уже некому было идти, на узлах оставались только девчата, их не посылали, берегли. Восемь хлопцев из нашего взвода погибли в первый же день, и я остался один.

  5-8 июля 1943 г. во время Курской битвы. Оставшись один, он трое суток поддерживал исправность двух протяжённых линий от НП командира дивизии под непрерывной вражеской бомбёжкой с земли и с воздуха. Одна шла к штабу 1023 полка, другая – непосредственно на НП командира полка. За это был награждён медалью «За отвагу».

  Командовал полком подполковник Шеверножук Евтихий Ефремович. Очерк о нем написал известный писатель Василий Гроссман. Именно с ним и его полком обеспечивал связь командования дивизии отец. Писатель описывает подробности происходившего тогда, упоминая и работу связистов.
 
  Вот что рассказал писатель:

  – Мне пришлось побывать в частях, принявших на себя главный удар противника на Курском и на Белгородском направлениях: в стрелковом полку, которым командует подполковник Шеверножук, полку, встретившем удар немецкой армады возле одной железнодорожной станции (Поныри, прим. Авт.), между Орлом и Курском, станции, хорошо известной в мирные времена своими яблоками…

   Часть, в которую входит полк Шеверножука (307-я стрелковая дивизия, прим. Авт.), за пять дней выдержала тридцать две ожесточенные танковые атаки, в этих атаках участвовало восемьсот германских танков, и вместе с танками шла в атаку штурмовая пехотная дивизия "Огня и меча". Десять тысяч семьсот человек и двести двадцать один танк потеряли немцы во время этих атак.

  Немцы предполагали нанести ошеломляющий удар, но сами были ошеломлены тем сопротивлением, которое встретили. "Это не война, – растерянно говорили пленные немецкие танкисты, – это не война, мы утюжили русские окопы гусеницами тяжелых машин и сами видели, как из засыпанных траншей, из самой земли поднимались черные от пыли красноармейцы и тут же, едва мы успевали отойти на метр-два, били по нашим машинам бутылками и гранатами... Это не война, это нечто большее".

 – Как проявили себя командиры стрелковых батальонов, встретившие главный удар противника?

  – О, – улыбаясь, сказал мне Шеверножук, – командир теперь зубастый, управления из своих рук не выпускает ни при каких обстоятельствах. Помню, сколько горя было в первые месяцы войны из-за плохой связи. Кто справа, кто слева – сосед ли, противник, ничего не знаешь. В этих боях, а ведь таких напряженных боев полк не вел ни разу, в дыму, в огне, под зверской бомбежкой, при беспрерывных танковых атаках, ни разу не нарушалась моя связь с батальонами и связь по радио и по телефону между батальонами. И внутри батальонов связь телефоном и через связных такая прочная, словно нервы к мясу приросли, – не вырвешь!
 
Гроссман Василий. Повести, рассказы, очерки. Июль 1943.  М.,1958.

 

  …Папин спиннинг затрещал, удилище изогнулось, леска стала уходить в глубину. Отец схватил удилище, подсёк и стал наматывать леску на катушку.

  – Есть, попалась! – радостно воскликнул он, вытягивая бьющуюся рыбину на берег. Это был крупный карась, которого отправили в садок. День перевалил на вторую половину и поклёвка замерла. Теперь начнёт клевать только часов с пяти, по опыту знаем.

  Эпизод 10. Проспали.

  – Был один досадный случай осенью 42-го у станции Ростани. Планировали мы взять высоту, с которой немцы не давали нам покоя. За два дня до наступления мы подготовили для этого несколько линий связи. Накануне, как бы чувствуя, немцы с вечера начали вести беспокоящий обстрел из пушек и миномётов. Новые и старые линии постоянно перебивали и мы с Фёдором Степановичем всю ночь ползали под обстрелом по грязи, устраняя порывы. А место там – перелески и овраги, которые подходили в высоте. Только перед рассветом немцы угомонились, и мы замёрзшие и уставшие забрались в тёплый блиндаж у ЦТС и уснули как убитые.

  Утром началась наша атака на высоту. А мы должны были быть при командире этого батальона, обеспечивать связь и корректировать наши батареи. А мы проспали, и команды на подготовку и наступление не слышали. Проснулись от грохота, когда батальон уже у самой высоты был. Схватили катушки и телефоны и, под обстрелом, побежали догонять.  Немцы сильно били с разных сторон и батальон залёг. Головы было не поднять. Двигаясь ползком по проложенным проводам, и устраняя порывы, мы нашли комбата в овраге. На наше счастье рядом с ним оказались двое хлопцев-связистов из их полка. Он обругал нас и, переговорив с командиром полка, приказал отходить назад. Высоту тогда так и не взяли и потеряли много людей.

  Мы уже думали, что нас отдадут под трибунал, но всё обошлось. Сказал тот комбат про нас нашему или нет – не знаю.

Письмо

  В 1982 году из Оренбурга отцу пришло письмо от  Любина Юрия Андреевича. Он с семьёй отдыхал в Новороссийске. Там, его дочь, купаясь в море, сильно поранилась и повредила  ногу. Попала в больницу, и её лечил врач Малюков Фёдор Степанович. Узнав, что Любины из Оренбурга, он просил Юрия Андреевича узнать о фронтовом друге – Самочеляеве Фёдоре Емельяновиче с которым расстались в Ульяновске в 1946 году. Любин навёл справки в Областном военкомате, узнал наш адрес и написал письмо отцу. Так фронтовые друзья нашли друг-друга через столько лет.

  Когда пришла весть о Фёдоре Степановиче, я стал расспрашивать о нём отца. Он показал мне его фотографию и рассказал о том, как воевали и служили вместе. Под конец сказал, что, наверное, Малюков хочет ещё узнать получил ли я награду, которую нам обещали за выполнение одного задания.

 – Что за задание? – спросил я. И отец рассказал следующую историю.

Эпизод 11. Эхо войны.
 
  – Летом 42-го под Ливнами мы меняли дислокацию. Немцы наступали. Командир сказал, что нужны два добровольца – прикрыть отход. Дело в том, что не все ещё части прошли через наш рубеж. Перед нами была небольшая речка с довольно высоким  берегом, на котором находились мы, и пологим, хорошо просматриваемом, противоположным.  Через речку был переброшен деревянный мост.

  Задача состояла в следующем: нужно было охранять и пропускать через мост наших, одновременно объясняя направления движения. Как только покажутся немцы, мост взорвать. Сапёры его заранее подготовили. После подрыва идти к нашей роте. Вызвались мы с Фёдором Степановичем, т. к. хорошо знали местность: облазили её вдоль и поперёк.

  Нам оставили ручной пулемёт, гранаты. У меня был автомат, у Фёдора Степановича – карабин. Наши ушли ещё ночью. Весь день мы пропускали  отступающие части. Было несколько авианалётов. Самолёты бомбили и обстреливали пустые окопы и отходивших солдат.  Несколько раз пришлось проверять кабель. Но немцы мост не трогали.

 – Значит, рассчитывают на него, – решили мы. Под вечер движение прекратилось.

 – По-видимому, основная масса войск прошла. Теперь нужно быть особенно на стороже. Может немецкая разведка подойти незаметно для захвата моста. Мы могли бы уже мост взорвать и уйти, а вдруг кто-то из наших задержался? Хорошо бы подорвать его под самым носом у фрицев!

 Уже было довольно темно, когда послышался шум моторов, и мы заметили, что к мосту движется колонна машин, а впереди едут мотоциклы.

– Немцы! – пришла в голову первая мысль. На мотоциклах, – точно они! Взрывать! Плохо видно. Не разберёшь кто, только лучики фар мелькают. А вдруг наши!? Разум берёт верх: не ездят немцы колонной по ночам через передовую. Решили: дадим очередь, –  посмотрим на реакцию.

  Чесанули из пулемёта поверху. Мотоциклы и машины остановились перед мостом. Послышались крики и… русский мат.

 –  Наши! Слава богу! Мы обозначили себя. Сначала я подошёл, потом Фёдор Степанович. Разобрались с начальством. Сказали куда им следовать. Оказалось, что это госпиталь выходит. К нему примкнули разные группы солдат. Так и двигались общей колонной с моторазведкой впереди.

  Колонна с ранеными проследовала через мост, а мы остались до утра сторожить.  Утром, когда рассвело, ещё раз проверили провода и стали ждать. Снова послышался шум моторов. С нашего окопа хорошо было видно, что к мосту едут немцы на мотоциклах и бронетранспортёрах, а за ними неподалёку идёт колонна танков и машин.

  Дожидаться их приближения мы не стали. Мост взорвали. Сразу же дали несколько очередей из пулемёта по фрицам для острастки. Мотоциклы развернулись и поехали назад к колонне, а с бронетранспортёров стали бить из пулемётов по нашему берегу. Медлить было нельзя: если бы немцы нас засекли, то накрыли бы в момент. Мы снялись с позиции, по окопам ушли из засады и пошли искать наших. Вот за выполнение этого задания и обещал командир представить нас к орденам, да видно забыл.

  В 2007 году был я в гостях у Малюкова в Новороссийске. Говоря о войне, Фёдор Степанович тоже вспомнил оба этих случая и особенно сокрушался по поводу «проспали». Сколько уже лет прошло, а ветеран по-прежнему сильно переживал. Нет, не боязни штрафбата: штрафная рота была при дивизии и дальше здешней передовой не послали бы. Стыдно было однополчанам в глаза посмотреть. Вот такое было тогда воспитание.

  Отзвуки.
    – Мне партийный билет в 43-м вручал сам начальник Политотдела дивизии полковник Кяргин.



   …Не клюёт.

  – Ну, что? Сворачиваемся? – спросил я.
  – Да, пожалуй, – как бы раздумывая, ответил не сразу отец.


  Теперь так жалею, что тогда поторопил. Можно было посидеть до вечера. Только потом, вновь и вновь вспоминая это день, я понял – это был его День, его Награда, за всё сделанное, пережитое и выстраданное. Господь только ему подарил этот День. Это  была его последняя рыбалка. Через два месяца меня вызвали в больницу и сообщили страшную весть, а в феврале он навсегда ушёл к друзьям-однополчанам, которые остались на той войне.

Табличка

  Уже потом. Привязалась вредная, как их теперь называют, –  глава администрации  к матери: «Снимите, да снимите табличку участника войны с дома!» Мама ей возражала: «Я тоже участница войны». А в ответ: «Там не ваше имя написано! Снимите!» Тогда мама, чтобы не спорить и лишней раз на расстраиваться, сказала мне: сними и повесь на веранде. Встал я на лестницу, – откручиваю табличку. Подошёл сосед по улице фронтовик-десантник Пётр Антонович. Опёрся на штакетник и, глядя на табличку, сказал: «Настоящий был офицер!» Хотел ещё что-то добавить, но расчувствовался и заплакал. Я спрыгнул на землю, усадил старика на отцовскую скамеечку и стал успокаивать. А он, вытирая платком лицо и очки с толстыми стёклами, произнёс: «Скоро все таблички поснимают. Вон у Степаныча сняли. Только одна моя на нашей улице осталась…»

Эпилог. 2004 г. Корзинка.

  Прохожу профосмотр перед началом учебного года. Сижу в очереди в коридоре нашей поликлиники. Мимо пробегают две молоденькие медсестры с корзинкой полной каких-то таблеток и пузырьков. Они весело разговаривают о чём-то меж собой и смеются. Я посмотрел на них и… сердце сжалось. Я её узнал – корзинку! Лёгкая, овальная из алюминиевой проволоки. И эта удобная ручка, аккуратно обмотанная проводом в мягкой изоляции салатного цвета. Её сделал отец. Таких корзинок он изготовил когда-то несколько штук для дома и для районной аптеки. Сколько же лет прошло, а его корзинка всё трудится! И не знают девчонки, кто сделал, да и зачем это им.

               Гвардии капитан Самочеляев Фёдор Емельянович
                1924 – 1997

                Боевой путь

Великая Отечественная война, 1941-1945 г. г.
Служба в Германии, 1946 -1948 г. г.
Служба и борьба с бандитизмом в Прибалтике, 1948-1950 г. г.
Война в Корее и Китае, 1950-1953 г. г.
Служба в Прибалтике, 1953-1956 г. г.
Служба в Польше, осень 1956 г.
Служба в Прибалтике, увольнение в запас – 1956-1957 г. г.

PS.
 
 Когда писался этот очерк 3 июля 2017 г. в Новороссийске умер папин фронтовой друг Малюков Фёдор Степанович.
 
Игорь Самочеляев.  2017 г.