Летящие к Солнцу. Глава 12
Командир оставался неподалеку, с пониманием отнесясь к моему желанию побыть в одиночестве. Я подошел к воняющему порохом и гарью бронетранспортеру. Труп Педро каким-то образом выковыряли. Впрочем, я довольно быстро понял, каким – рядом оказался покореженный домкрат. Видимо, один из многих.
От гусеницы начинался меловой контур, обозначающий нижнюю половину великого поэта. Грустное зрелище, даже в полутьме. Я предпочел усесться на противоположной, ярко освещенной стороне транспортера.
Одного прикосновения к корпусу хватило, чтобы понять: машина мертва. Куда мертвее, чем был я большую часть жизни. Чертовски жаль. Так хотелось еще разок испытать силы… Но когда я коснулся ладонью брони и прикрыл глаза, концентрируясь, внутри машины что-то щелкнуло и надломилось. Я отдернул руку. Хватит глумиться над трупами. Это слишком даже для меня.
Вероника минут пятнадцать пререкалась с Джеронимо под аккомпанемент таинственных улыбочек Мышонка-Аленки, прежде чем согласилась уйти. Сначала мы с ней подпирали спинами дверь лаборатории, потом унылый бородач проявил гостеприимство и проводил нас в подсобное помещение с двумя диванами, столом и возможностью пить грибной чай. Но после первой же чашки я ушел, сказав Веронике, где буду. Что меня привело сюда? Возможно, чисто риверианское желание проститься с единственным здесь существом, которое можно назвать близким по духу. Разве машины не спят точно так же, как я, до тех пор, пока кто-то не повернет ключ?
– Я хочу от вас ребенка!
Я вздрогнул. Размышляя, так увлекся, что не заметил: у меня появилась компания. На полу, в двух шагах, стояла красивая светловолосая девчонка и смотрела на меня снизу вверх. В ее взгляде столько страха, благоговения и надежды, что мне сделалось грустно.
– Может, лучше автограф? – предложил я.
– Нет! – тряхнула головой девушка. – Вы не понимаете. Я – шлюха.
– Какой ужас, – флегматично ответил я.
Но мое равнодушие девушку не отпугнуло. Она неуклюже вскарабкалась на броню, села рядом. Не такая уж мелкая, как показалась сперва. Может, и постарше меня на год.
– Вы не понимаете, – с жаром повторила она. – Это на веки вечные. Моя мать в молодости нарушила закон, и на суде ей дали выбор: триффиды или солдаты. Она ушла к солдатам, стала шлюхой, но только чтобы спасти меня, ведь она уже была беременной…
– Интересные у вас обычаи. – Я поежился.
– Назад пути нет, кроме, может быть, одного. Если я рожу ребенка от вас, от героя из пророчества Августина, от всадника постапокалипсиса… – У нее задрожали губы, на глаза навернулись слезы, но девушка решительно отерла их. – Может, хоть этого ребенка они согласятся принять к себе.
Мой эмоциональный двойник выдал категорический вердикт: девчонка не притворяется. Все ее эмоции действительно так печальны и глубоки, как она показывает. Но что с того? В ту первую встречу в камере дома Альтомирано Вероника тоже искренне рыдала. Что не помешало ей вывихнуть мне руку и устроить сотрясение мозга. Девочки, девушки, женщины – страшные монстры. Они правдой вертят так же легко, как ложью. Беспринципные чудовища.
Но я молчал, и девушка заволновалась, заерзала. Говорят, есть люди, которых возбуждает, когда девушка, желающая от тебя ребенка, ерзает по твоему другу. Мертвому другу. Но я к их числу не отношусь.
– Вы согласитесь? – дрожащим голоском спросила она.
Я отрицательно покачал головой.
– Но почему? Я что, некрасивая?
– Красивая, – пришлось признаться.
– Или вам девушки не нравятся?
– Нравятся.
– Так в чем дело?
Я повернул голову к ней и, глядя в глаза, все объяснил, не прерываясь и не повышая голос:
– Дело в том, что я – человек, и у меня тоже есть какие-никакие извращенные чувства. Что бы там ни насочинял ваш блаженный Августин, я – человек, а не машина для совершения подвигов и оплодотворения страждущих. Считай меня наивным, но я хочу, чтобы мой первый сексуальный контакт был чем-то глубоко личным и исполненным нежных чувств, что, конечно, невозможно до тех пор, пока я не разберусь со своим эмоциональным двойником, но это – моя проблема, не забивай голову. В любом случае, у меня нет ни малейшего желания сокрушать членом моральные устои вашего общества, к чему я вплотную приблизился в первые же минуты нахождения здесь. И как ты обратилась ко мне?
– Я старалась попросить вежливо! – воскликнула девушка, прижав кулаки к груди.
Я поморщился.
– Видишь ли, ты просила, да, но просила без уважения. И речь не о выборе слов, а о том, что уважения нет внутри тебя. Ты посмотрела в зеркало, поправила прическу и прибежала просить об услуге, наградой за которую назначила свое тело. Посчитала, что это – все, о чем я мечтаю. В мыслях ты опустила меня до уровня животного, на инстинктах которого легко сыграть. Так вот, я – не животное. Моим телом управляет разум. И сейчас разум говорит мне, что если ты, пытаясь выбраться из этого дерьма, ведешь себя как шлюха, то, может, все в порядке? Может, ты на своем месте? И стоит ли заводить ребенка ради идиотского эксперимента, русской рулетки: примут – не примут?
Где-то в голове у девушки затрещали и рухнули под моим напором защитные барьеры, а из-за них показалось ее истинное лицо.
– Тоже мне, мальчик-колокольчик, – прошипела девушка, спрыгнув на пол. – Эта твоя сучка тебе и за сто лет не даст. Сдохнешь в триффидах, не познав женщину, как дурак.
– Не сдохну, – улыбнулся я ей, вынимая из кармана пригоршню семечек.
– Что, думаешь протолкаться к выходу? – фыркнула она. – Триффиды убивают мгновенно.
– Мы победим, – объяснил я. – Зови это верой. Слепой верой. Быть может, это – первая робкая эмоция, которую я смог себе позволить.
Я остался в одиночестве. Гордый, мрачный, несломленный, как Чайлд Гарольд. Только плаща недоставало. И – да, я сидел на броневике, щелкая семечки.
Послышались легкие шаги, и я поморщился. Надо сказать командиру, что я не хочу видеть никого. Хотя, с другой стороны, любопытно, что за историю выдаст следующая кандидатка.
Однако чутье меня подвело. К транспортеру, задрав голову, чтобы увидеть меня, и улыбаясь, вышел наш давешний черноволосый защитник. Я махнул ему рукой.
– Слышал ваш разговор, – сказал Черноволосый. – Признаться, думал, вы уступите. Не из-за трогательной истории про младенца, а из желания стать мужчиной.
– Мужчиной? – Я фыркнул, разбросав шелуху. – Знаете, вы случайно задели одну тоненькую струнку в моей душевной организации. Еще будучи ребенком, я пересмотрел огромное количество фильмов из архива. Там было много комедий, где молодые люди изо всех сил пытались «стать мужчинами» тем способом, о котором говорите вы. Все бы ничего, но потом в руки мне попалась книжка о пионерах-героях. Пацаны, которые на войне убивали фашистов, проявляя чудеса отваги. Володя Дубинин, Леня Голиков – те, кого помню. Им, так уж вышло, скорее всего, и поцелуя-то не досталось, не говоря уж о чем-то большем. И вдруг у меня будто сверкнуло в голове: так что же, эти ребята – всего лишь дети, а сытый безмозглый ублюдок, накачавший коктейлями первую попавшуюся самку, будет носить гордое имя мужчины? Что-то крепко не так с этим миром, если он живет по таким стандартам. Так что – нет, я не считаю, что лишился сейчас чего-то важного, кроме чисто физиологического опыта. Один из несомненных плюсов моей психической аномальности – полное отсутствие каких-либо комплексов.
Не знаю, чего это меня сегодня понесло речи толкать. Я даже не пытался накормить двойника, просто говорил и говорил, что в голову шло. Черноволосый, который кивал в такт размеренному ритму моих слов, улыбнулся снова.
– Я в вас не ошибся, – сказал он. – Думаю, не ошибся ни насчет одного из вас. Как бы вы ни старались выглядеть плохими ребятами, внутри вас горят какие-то волшебные искры, которые и помогут вам вернуть миру солнце.
– Вы правда в это верите? – вздохнул я, разгрызая следующую семечку.
– Я просто хочу перед смертью увидеть восходящее солнце, – сказал Черноволосый. – Зовите это верой. Слепой верой. Быть может, это – единственная эмоция, которую я могу себе позволить.
Я усмехнулся, узнав свои слова, но мое расположение к старцу только усилилось. Почувствовав это, он подошел ближе, прислонился плечом к корпусу бронетранспортера.
– Я считаю, что весь мир – огромная паутина, с какой стороны ни посмотри, – заговорил Черноволосый, задумчиво глядя в пустоту. – Та паутина, о которой говорю я – паутина веры. Каждая ее ниточка – чья-то вера. Кто из них прав, господин Риверос? Кто ошибается? История знает случаи, когда рвались самые толстые и надежные нити, а тончайшие, неразличимые глазом, выскальзывали из перепутья и свивались в вожделенный клубок. Иногда вам будет казаться, что вы запутались в этой паутине. Вокруг вас будут стоять люди, затягивая удавку. У вас потемнеет в глазах, и покажется так легко податься навстречу, ослабить это страшное давление, сдаться чужой вере… Но вы не поступите так, господин Риверос. Вы продолжите выпутывать свою нить, на другом конце которой – солнце.
Когда он ушел, я улегся на броне и закрыл глаза. На столике в комнате моего эмоционального двойника тикали часы: 10:07:17. Секунды шли в обратном направлении. Что я мог сделать? Ничего. Я заснул, положившись на судьбу, хотя вряд ли это можно было назвать сном. Я просто сидел рядом со своим двойником и смотрел на часы. Когда осталось восемь с половиной часов, кто-то там, извне, принялся меня будить.
Я открыл глаза и увидел грустную-грустную Веронику, сидящую рядом со мной. Она легонько тормошила меня за руку. Увидев, что я проснулся, отвела взгляд.
– Скажи, Николас… Хотел бы ты перед смертью заняться чем-то таким, чем никогда не пробовал? Прекрасным и захватывающим. Тем, о чем и не мечтал раньше?
– Конечно, – шепнул я, чувствуя, как сердце замирает. – Ты и я?
– Только ты и я, – еще тише отозвалась она, положив цевье автомата мне в руку. Мои пальцы, дрогнув, обхватили его, скользнули по пластику, пока еще холодному, но вот-вот готовому раскалиться.
Вероника вздрогнула от этого прикосновения и прикрыла глаза. Глубокий вдох… Она поднимает свой автомат, нежно вводит магазин в гнездо. Большой палец касается переключателя режима огня, и у меня сбивается дыхание.
Щелчок – и оружие в режиме автоматического огня. Сладкая дрожь пробегает по телу. Ощупью я нахожу такой же переключатель у себя и повторяю движение Вероники. «Да, вот так, – беззвучно шевелятся ее губы. – Еще разок…»
– Давай вместе… – Я не узнаю того хриплого шепота, что вырывается из меня. Сердце стучит все быстрее.
Вероника закусывает нижнюю губу, сдерживая стон, и кивает. Два глухих щелчка раздаются одновременно. Мы, как едино целое, дергаем затворы.
– Как же я этого ждала! – Вероника вскочила на ноги: глаза сверкают, руки страстно сжимают автомат. Только сейчас я заметил, что за спиной у нее висят еще два, один из которых она спешит передать мне. – Держи. Пошли готовить подсолнечное масло!
***
Поскольку нам вернули все наше оружие, конвой существенно увеличился. Теперь мы шагали по коридорам в окружении двух десятков солдат, ни на миг не выпускающих нас из прицелов.
– И как ты добилась, чтобы они тебя хотя бы выслушали? – недоумевал я, вспоминая прежние неудачные попытки Вероники общаться с солдатами.
– Женские штучки, – с неожиданным кокетством отозвалась Вероника. – Ну, знаешь, у каждой девушки есть какой-то секрет. Верно говорю, рыло? – прикрикнула она.
Командир с заплечным мешком, шагавший первым, повернулся, и я понял, почему он всю дорогу избегал на меня смотреть. Под правым глазом расплывался фингал, нос кое-как фиксировался лейкопластырем.
– Она – мужик, точно тебе говорю, – гнусаво сказал командир. – Слыхал, раньше делали такие операции. Ни одна баба не сможет…
– Шагай веселее! – оборвала его Вероника. – Мы тут, если что, подыхать собрались, а он разглагольствует. Ты, кстати, понял, что мы идем подыхать? – повернулась она ко мне. – Чтобы без иллюзий.
– Я готов с той самой секунды, как в спальню отца ворвались ваши силовики. Но почему нас только двое? Я уверен, Джеронимо тоже не отказался бы подохнуть.
Вероника нахмурилась.
– Ему там… без того весело. А я не могу больше ждать. Захочет – пойдет за нами, не захочет – пусть выращивает грибы. Он уже не ребенок, хватит над ним трястись.
– Ты ему хоть сказала?
– Конечно, сказала. Только его больше занимало то, что говорила она.
Я представил Джеронимо в объятиях Мышонка и содрогнулся. Пара странная, но при этом до нелепости гармоничная. Может, есть и такой вариант? В конце концов, это ведь не Джеронимо обрушил в метро БТР. Вдруг совет смилуется? Пусть у них все будет хорошо.
Мы подошли к сурового вида металлической двери, когда мой внутренний таймер показывал чуть больше пяти часов. Командир сбросил мешок и распустил тесьму.
– Огнеметов и сетей вам не полагается, – говорил он, вынимая свертки. – Сами понимаете, боеприпасы у нас не бесконечные. Но есть ежемесячный допустимый лимит, поэтому поначалу чуток поможем. Одевайтесь.
Мы облачились в противотриффидные костюмы из грубой и жесткой такни, обшитой стальными пластинами. Сетчатые маски Вероника отвергла, предпочтя наши. Командир проверил одну, положив на пол и врезав прикладом. На маске не осталось ни царапины.
– Добро, – кивнул командир. – Рукавицы обязательно.
От рукавиц пришлось отказаться – палец не мог нащупать спусковой крючок сквозь толстую ткань. Подобрали толстые перчатки, но командир только сокрушенно качал головой: не то, не то…
– Тесаки вам все же выдам, – вздохнул он. – Под свою ответственность. Потом, если что, магнитом выудим. А вообще – соглашались бы грибы растить, все польза.
– Не выйдет, – улыбнулся я ему. – Мы – крутые.
Командир улыбнулся в ответ.
– Ладно, давайте начинать. Все по местам!
Два солдата с огнеметами встали по бокам двери. Один, с сетеметом (понятия не имею, как это называется) – напротив. Он кивнул, показывая, что готов.
– Начали, – скомандовал командир.
Один солдат пинком вышиб тяжеленный засов, другой рванул дверь на себя, и я увидел толпу гигантских подсолнухов, оборачивающихся на звук слишком близко ко входу.
Щелчок, свист – что-то мелькнуло в воздухе. Сеть. Она опутала сразу нескольких триффидов, отбросила их вглубь станции.
– Пошли-пошли! – торопил командир. Я нервно сглотнул, но он, оказывается, говорил не нам.
Двое солдат ворвались в очищенный сетью дверной проем, и пламя с шипением ударило по триффидам. Подожженные подсолнухи пытались бежать, однако сзади напирали другие, те, что чуяли добычу.
– Ничем от людей не отличаются, – заметила Вероника. – Готов?
– Всегда готов к расстрелу триффидов!
– Как только они выйдут, сразу.
Я сжал автомат, бросил взгляд на сумку с запасными магазинами.
– Я не успел сказать…
– Может, уже не нужно?
– Но я хочу, чтоб ты знала. Для меня это впервые. Раньше – никогда…
– Не волнуйся, Николас. Просто доверься своему телу, оно знает, что делать. Крепче прижимай приклад, целься только в триффидов, а когда автомат перестанет дергаться – смени магазин.
– И все? Думаешь, у меня получится?
– Конечно. В первый раз всем страшно, но каждый должен через это пройти. Возрадуйся. – Она вскинула автомат. – Сегодня ты станешь настоящим мужчиной. – Вспышки огня сошли на нет, и солдаты бросились к двери, очистив площадку радиусом метров пятнадцать. – Посмертно.
Солдаты ворвались внутрь, отбежали от двери.
– Пошли! – крикнул командир, хлопнув нас по плечам. – Да пребудет с вами Сила!
Вероника побежала, и я постарался не отстать. Проем позади, передо мной – огромное пространство, усеянное триффидами. Я тут же споткнулся и посмотрел под ноги. Только сейчас заметил, что каменные плиты искрошены корнями триффидов.
За спиной стукнула металлическая дверь, отрезав пути к отступлению. Над головами взревели болельщики, заполнившие балконы. На потолке включились огромные лампы, и я отключил систему ночного видения. Послышались выстрелы. Я вскинул автомат…
Благодаря маске запахов я не чувствовал, но зрители, должно быть, ощущали, как смердят эти дымящиеся груды триффидов. Некоторые, объятые пламенем, еще носились туда-сюда, хлопая листьями и размахивая ядовитыми шипами.
Но вот масса триффидов пришла в движение. Какими-то непонятными своими органами они почувствовали две жертвы, и толпа разделилась, будто море перед Моисеем. Левая часть бросилась окружать Веронику, правая досталась мне. Прежде чем гигантские стебли скрыли от меня Веронику, я успел заметить, какую стратегию она выбрала. Короткими очередями разнося головы-подсолнухи находящихся перед ней триффидов, она бежала вперед, прокладывая себе путь, который должен будет закончиться с последним патроном. Что ж, отличный план. Другого у меня все равно нет.
«Ты готов?» – спросил я двойника. «Почему ты не спросил раньше? – немедленно заверещал тот. – Нет! Я изначально за грибы и стерилизацию! Там много еды, а здесь? Чем ты собираешься кормить меня здесь? Обернись! Все эти люди сейчас питаются моим страхом. Я истощусь!»
«Ты готов», – улыбнулся я ему.
Никогда не забуду своего первого триффида. Мощный стебель с руку толщиной, грозно воздетый ядовитый отросток, растопыренные, словно клешни гигантского краба, темно-зеленые листья…
Палец дрогнул на спусковом крючке. Страшно-сухой, резкий, не такой, как в фильмах, звук выстрела. Приклад злобно толкнул меня в плечо, ствол подпрыгнул, а веселый подсолнух разлетелся целым фейерверком семечек.
«Да это же проще простого!» – обрадовался я. Убил второго, третьего, четвертого. Плечо привыкало к отдаче, уши – к выстрелам. Один за другим триффиды превращались в бесполезные палки и падали, жалобно и бессмысленно стуча своими колотушками.
Когда очередное нажатие на спусковой крючок не принесло желаемого результата, я все еще пребывал в эйфории. Зашвырнул автоматом в триффидов, стянул с плеча запасной… И тут меня осенило. Повторив маневр Вероники, я загнал себя в окружение. За спиной сомкнулись триффиды, а вереди колыхалось целое море. Море, капельку которого я успел осушить.
Я будто споткнулся, осознав в полной мере, что не на прорыв иду, а на смерть. Привязываю веревку к своей метафизической виселице и проверяю ее на прочность. Что остается? Один полный магазин в автомате, еще парочка в сумке – и все. А, да, еще мачете, закрепленный в специальной петле на поясе. Я коснулся было его рукояти, подумав, что тесак будет эффективнее автомата, но тут в спину мне ударили, судя по ощущениям, ледоколом. Я с криком полетел на пол, автомат выскочил из рук и тут же скрылся под корнями приближающихся триффидов.
Повернувшись на спину, я успел увидеть яркую лампу, закрывающие ее мстительные морды триффидов. И шипы, ядовитые шипы без счета. Они забарабанили по мне, пытаясь пробить защитный костюм, но металлические пластины хоть гнулись – держали, чего нельзя сказать обо мне.
Я заорал, но крик продолжился недолго – мощные удары в область грудной клетки вышибли весь воздух из легких, вдохнуть я уже не мог. Удары сыпались и сыпались, в глазах потемнело. Один шип врезался в маску, разлил по ней густую зеленоватую жижу яда.
– Ну что, по банке и в дорогу? – грустно спросил сидящий у костра папа. Он снова заполнял оранжевым дымом бутылочную конструкцию.
– Ты ведь говорил, что наркотики – это плохо, – сомневался я.
Отец пожал плечами:
– Ну а ты, можно подумать, такой хороший, что спасу нет. Ладно, сынку, не помогли тебе твои ляхи. Надо уметь проигрывать. Идем! Не все истории заканчиваются так, как хотелось бы героям. А из тебя и герой-то – так себе. Эх, зря девку ту отшил, так и помер ведь, счастья не зная…
– А я вполне себе счастлив. Такое ничтожество погибает, сражаясь. Так что комната с «Who cares» меня не устраивает. Требую земельный участок в Валгалле, пирушку с Одином и сорок девственниц.
И вдруг образ отца померк, сквозь тишину снежной пустыни послышались выстрелы, все громче и громче. Я вдохнул, содрогаясь от боли, в глазах прояснилось.
Последние триффиды, колотившие в маску, исчезли, полетели ошметки подсолнухов. Я поднял руку, стер перчаткой с маски липкую жижу и попытался приподняться, но сверху будто давила бетонная плита боли. Посрамленный, я рухнул обратно.
– Ну, ты – метеор, – подскочила Вероника. – Я даже не успела получить удовольствия.
– Прости, – выдавил я. – Впервые такое. Поможешь рукой?
Она протянула руку, и я встал, опираясь о нее. Сколько же силы кроется в этой тонкой фигурке? Уму непостижимо.
– Спина к спине! – крикнула Вероника, разворачивая меня, будто балерину. – Медленно крутись по часовой стрелке, страхуй мачете, голова закружится – скажи, меняем направление. Сколько магазинов?
– Два.
– Подавай, когда скажу.
– Заметано!
Я обнажил клинок. Опираясь друг на друга спинами, мы медленно кружились. Вероника била короткими очередями, сдерживая натиск. Я выжидал, чувствуя спиной отдачу. И как ее не сносит, легкую такую?
– Давай! – крикнула Вероника.
Я выхватил из сумки рожок, сунул его в протянутую руку и успел краем глаза заметить движение. Махнул наугад мачете – удачно. Ядовитый отросток, вертясь, улетел, а следующим ударом я перерубил толстый стебель пополам. По руке проползло приятное ощущение. Я почувствовал «вкус крови». Зеленой крови наших врагов.
Грохотали выстрелы, голосили с балконов люди. «Как гладиаторы в древнем Риме», – пришло мне в голову.
Мы вращались все быстрее, Вероника успевала срезать пулями самых наглых триффидов, а у меня чесались руки. Выловив взглядом одного, до которого не больше метра, я прянул вперед и, опередив отросток, снес подсолнух одним ударом.
– Давай! – тут же крикнула Вероника.
Я отпрыгнул назад, неудачно – врезался спиной в плечо Вероники. Она подстроилась под меня, и миг спустя я сунул ей в руку магазин. Последний.
– Еще так сделаешь – на месте стерилизую, – сказала она. – Велено страховать, а не искать подвигов.
Я промолчал, признавая ее правоту. Этот нелепый экстаз, наверное, всего лишь защитный механизм психики, убивающий страх смерти. Я пообещал себе держать его под контролем.
Выстрелы, выстрелы… Теперь Вероника била одиночными, и бошки триффидов разлетались не так красиво. Но и этому магазину пришел конец. Вероника зашвырнула автомат в толпу, и я услышал звяканье клинка о проволочную петлю.
– А теперь слушай внимательно, – сказала Вероника. – Триффиды нас не убьют, ясно? Мы сами решаем, когда нам умереть. Мы, а не эти подсолнухи.
Что-то ткнулось мне в плечо. Скосив взгляд, я увидел пистолет.
– Понял меня? Как станет невмоготу – скажи: «Viva la muerte», и я все сделаю. А следующая пуля – моя.
Тот, кто хоть раз переживал подобное, точно может сказать: это – больше, чем секс, дружба, любовь, сама жизнь. В этот миг я почувствовал, что не один. Что на всю отпущенную мне частичку вечности рядом останется она. И больше ничего не имело смысла в целом мире.
– Спасибо, – тихо сказал я. – Вероника.
– Тебе спасибо. Николас.
А в следующий миг она дернулась, и я услышал хруст стебля. Ко мне тоже приближались. Я взмахнул тесаком. Да, я решу, когда мне умирать. Немного позже, спустя сотню-другую этих тварей.
Та обманчивая легкость, с которой я начал крошить триффидов, скоро обернулась против меня. Слишком широкие замахи, слишком много силы улетает в пустоту. Трупы озверевших подсолнухов громоздились перед нами целыми кучами, приходилось наступать на них снова и снова, растаптывая в кашу.
Те, живые, что рвались к нам, корнями подминали, отбрасывали тела падших товарищей. Вот один взобрался на кучу компоста, и я, крутнувшись на месте, перерубил его у самого корня. В конце движения ощутил страшную пустоту там, где должна быть рука.
Я поднес ее к глазам. Рука на месте, все так же держит мачете. Только вот я ее не чувствовал. Кисть и предплечье стали будто чужими. Усталость? Или…
Я покачнулся, желудок сжался в панике. На перчатке – крохотная прореха, маленькая дырочка, из которой выступила капелька крови. Не веря в очевидное, я взмахнул мачете, но лезвие, соприкоснувшись с очередным триффидом, будто о бетонную стену ударилось. И упало под ноги, даже не звякнув – все усеяно стеблями.
Я тут же наклонился, поднял тесак левой рукой. Так даже лучше, – думал я. Ведь левая еще не успела устать.
Перерубив еще двоих триффидов я понял, что – все. Пустота не остановилась на предплечье, она поползла вверх по локтю, охватила плечо, протянула щупальца к груди и шее.
Мой эмоциональный двойник, визжа, метался у себя в комнатке, но я, разгоряченный боем, вырубил его ударом кулака. Значит, конец. Здравствуй, папа. Готовь дурь, заказывай девок. Твой сын погиб в подземной битве с подсолнухами, избежав стерилизации и грибных рудников. Мог ли ты вообразить подобную судьбу? А, в конце-то концов, who cares?
– Вероника, – громко и четко произнес я. – Viva la muerte.
– Поняла.
Я увидел, как она одним движением развалила целую толпу триффидов и повернулась ко мне. Ствол пистолета уперся в лоб.
– В затылок вернее, – предупредила Вероника.
– Как скажешь.
Я повернулся, но уже на середине маневра что-то изменилось. Какой-то звук, помимо треска и шелестения триффидов, помимо рева возбужденной толпы, помимо неистового ритма, выстукиваемого готовым остановиться сердцем.
– Он пришел! – разлетелся над залом голос Джеронимо. – Когда надежда иссякла, он пришел, чтобы спасти своих друзей! И в летописях он сохранился, как Джеронимо Победитель Триффидов!
Этот ужасный, чудовищный звук – наконец-то я узнал его! Шарманка, динамо-машина – в общем, то самое устройство, которое накрепко сплелось в воображении с образом Джеронимо.
Я поднял голову. Один балкон почти пустовал. На перилах стоял Джеронимо, исступленно вертя ручку, а за спиной у него суетилась Мышонок с огроменной оцинкованной бочкой.
Но самое интересное касалось триффидов. Они потеряли к нам всякий интерес. Как завороженные, один за другим, обращали подсолнухи к балкону, будто прислушивались. Вот один робко стукнул в ответ, другой, третий – будто пытались возразить. Но треск шарманки звучал безапелляционно. И триффиды смирились. Они текли к балкону, огибая нас с Вероникой (она все еще держала пистолет у моего затылка). Новые и новые волны подсолнухов двигались в направлении звука. Неисчислимые множества…
– Ты готова, любовь моя? – воскликнул Джеронимо.
– Да, мой прекрасный принц! – Так мы впервые услышали тонкий и забавный голос Мышонка.
– Тогда давай. Во имя фотосинтеза!
Мышонок брякнула на перила толстую пластиковую трубу, соединенную с бочкой гофрированным шлангом. Потянулась ногой и носком туфли нажала что-то на самой бочке.
Белая струя вырвалась из трубы. Мышонок направляла ее в потолок, под самые лампы, похожая на маленькую пожарницу.
– «А поутру, – голосил Джеронимо, – лежала роса около стана. Роса поднялась, и вот, на поверхности пустыни нечто мелкое, круповидное, мелкое, как иней на земле»!
Струя рассыпалась в воздухе на крупные хлопья, которые медленно падали, кружась, как снежинки в рождественской сказке. И триффиды тянулись навстречу, приподнимались на корнях, простирали листья, задирали подсолнухи.
– Во имя Господа Бога всемогущего, что в благости своей заботится о каждой твари, земной и подземной, я даю вам хлеб ваш насущный! Славьте бога единого! Постучите в его честь!
И триффиды стучали, стучали загадочными отростками. Хлопья падали на листья и впитывались. Каждый благословленный этим касанием триффид вздрагивал и отходил от собравшихся на свободное место. Могучие корни вонзались в землю, и растение замирало. Поникал безвольно ядовитый отросток.
– Обалдеть, – вполголоса произнесла Вероника.
– Ты будешь стрелять? – поинтересовался я.
– Что? А, прости, нет, конечно.
Ствол исчез. Я с трудом набрал воздуху в стиснутую будто стальным обручем грудь и сказал:
– Ты не понимаешь, он ужалил меня…
Я почувствовал, что падаю, но самого падения уже не запомнил. Будто рухнул в океан тьмы. Прохладный такой, освежающий и нежный.
Но даже в черных небесах над черным океаном, волны которого меня баюкали, горели вместо звезд желтые цифры: 19:20:53. Последняя цифра все время менялась. Видимо, раз запустив эти воображаемые часы, я уже никогда от них не отделаюсь. Интересно, папа не будет возражать, если они расположатся прямо под надписью «Who cares?» В конце концов, я ведь имею право вносить коррективы в интерьер.
– Ты заткнешься или нет? – Громом прогремел голос Вероники. – Его триффид ужалил!
Я увидел ее саму – огромное изображение, во все небо. Согнувшись, она тащила... Хм... Наверное, меня. Значит, у меня открыты глаза? Странно.
Что-то говорит Джеронимо. Вероника бросает меня, поднимает пистолет.
– Слушай, братец, вынимай-ка свои гениальные мозги из жопы и делай чудеса! Потому что если он сейчас тут дуба врежет – у меня как раз две пули остается.
Все заслонила страдальческая рожа Джеронимо.
– Николас, – жалобно протянул он. – Эта престарелая грымза не хочет верить, что ты в норме. Я понимаю, что ты только-только получил дозу, но, может, хоть моргнешь, чтобы дать этой бестолочи понять, что умирать не собираешься?
Рядом с ним появилось обеспокоенное лицо Вероники. Не знаю уж, какие страшные ресурсы я задействовал, но, кажется, моргнуть получилось.
– Видишь? – посмотрел Джеронимо на сестру. – Он в порядке, потому что заранее принял антидот.
– Какой еще антидот? – недоумевала Вероника.
– Семечки. Пока ты орала на меня в лаборатории, он вышелушил из Фрэдди почти все семечки и, видимо, большинство сощелкал. А это – единственное противоядие, превращающее яд триффида в какой-то психотропный препарат. Кстати, раз уж его открыл я, имею право наименования. Препарат будет называться – «джероним». – Тут он растопырил пальцы, как новый русский с карикатуры, и, понизив голос, сказал:
– Ты под «джеронимом», Николас. Наслаждайся.
Я сразу поверил его словам, потому что в этот миг ко мне подплыла зеленая собака на красном катамаране. Такое и впрямь увидишь только под «джеронимом».
Рядом с Джеронимо вновь появилась обеспокоенная Вероника.
– Хочешь сказать, он оклемается? Как скоро?
– Точно сказать не могу, но ближайшие полчаса ему нужно концентрироваться на чем-то реальном, чтобы мозг не перепутал, куда оклемываться. Можешь сидеть рядом с ним, держать за руку и шептать на ушко нежности. Или, если тебе неудобно, могу я. Эй, Николас, давай выбирай: если хочешь, чтобы нежности шептала Вероника – моргни сто шестьдесят четыре раза. Если я – два раза. А если хочешь, чтобы Алена показала танец медсестрички – один раз.
Я сделал все, что мог, и даже больше.
– Поверить не могу! – закатила глаза Вероника и тут же исчезла.
– Отличный выбор, дружище! – щелкнул пальцами Джеронимо. – Поверь, шоу того стоит. Ну скажи, неужели наше путешествие так уж плохо? Когда ты в последний раз закидывался наркотой и смотрел стриптиз?
Джеронимо исчез, появилась улыбающаяся Мышонок в белом халате. Наклонилась надо мной, что-то делая сзади. Не то подушку подложила, не то еще что-то – в общем, ракурс поменялся.
Мышонок отступила к двери незнакомой комнаты и, коснувшись выключателя, приглушила свет. Заиграла музыка. Хором с солистом Мышонок пропела:
– Come with me
Into the trees
We'll lay on the grass
And let the hours pass...*
Потом она расстегнула верхнюю пуговку халата, и танец начался.
* песня группы Depeche Mode "Stripped"
Продолжение: http://www.proza.ru/2017/08/27/176
Хотите читать в удобном формате? Полную версию романа, а также бумажную книгу можно приобрести здесь: http://ridero.ru/books/letyashie_k_solncu/
Свидетельство о публикации №217082500174