Стул

Стул

Мне понравился стул –внезапно очаровав меня.
-Доучился, - подумалось мне,-что на стулья засматриваться стал. Патология невероятного.
Профессор из Парижа настолько монотонно излагал свое видение европейского права, что я поневоле отвернул от него взгляд налево, прямо в окно, что от пола до потолка. Направо было бы неудобно-там руководство сидит за столом возле входа в лекторий.
А слева–окна, до потолка. И, как ни странно, везде они–слева. Любимое пространство всех учеников  - от школы до университета. Сколько там людей пропадало – тьма. А пропасть где-можно? Во тьме. Но выходит совсем, наоборот, именно свет там и находится. К нему и тянется люд  от науки. Но отчего-то никто еще так и не провел глубокое исследование на тему влияния заоконного мира на результаты научной деятельности.
А сейчас там еще и весна. Разве может в окне быть что-то темное или плохое?
Люди в футбол играют на стадионе. Другие - просто проходят по дорожкам, так по своим делам между лекциями. Растворяешься в этих наблюдениях. Может это и не так интересно, так хотя бы не монотонно как в лектории. Чуть не подумал – лепрозории.
Блуждающий мой взгляд переместился из внешнего пространства во внутреннее, в аудиторию, и наткнулся на самое ближнее что было перед окном, так как сидел я с краю.
Стояла какая то безликая металлическая конструкция, глядя на которую сложно было представить для чего вообще она была создана, и, самое главное, с какой целью здесь находилась.
У основания неизвестного находился стул. Ну чего особенного, казалось бы. Учебная аудитория она и должна быть наполнена, в первую очередь стульями и скамьями, ну, а уж, потом людьми. Весь вопрос в том, что часто бывает сложно понять кто из них в большей степени мебель.
Я в этот момент, наверное, уподобился мебели. Оттого наверное родственные чувства полыхнули в моем сердце и я всей душой потянулся к своему собрату.
Он был великолепен! Несмотря на то, что он был намного старше меня: весь потертый, местами лаком облезший, тем не менее даже этим он вызывал к себе уважение! Может он помогал преподавать ведущим профессорам и академикам? Ведь студенты, как правило располагаются на скамьях. Да и сделан он был вряд ли для учащихся -  с высокой спинкой, с отточенными ножками, с углублением в седлушке. Одним словом, я был тихо потрясен, и естественно, сразу захотел, чтобы он стал моим. Но мысль о воровстве не появилась даже на мгновение. Я был в довольно приятельских отношениях с лаборантом -  этим уважаемым представителем МГУ, поэтому появление стула в моей собственности стало казаться мне вполне осязаемым.
Стул был уроженцем Таллинской мебельной фабрики, 52 года рождения, о чем гласило свидетельство о рождении – хорошо сохранившийся ярлычок на днище. Да и степень его сохранности была на высоте. Где же он пропадал все это время: на складе или в подсобке какой? Сколько бы ему там было еще находиться? А здесь? Стоит одинокий, не вписывается в интерьер, тоже видно случайно на свет вытащили для конференции какой, когда мест не хватало для присутствующих. Куда его дальше?
Такие же мысли одолевали и самого героя. Внезапная радость от выхода в свет прервалась налетевшими мыслями о будущем.
И здесь в его жизни появился я.
Я чувствовал, как в нем оживали жизненные потоки. Все еще не веря в происходящие изменения, стул теплел надеждой будущей жизни. Пусть и не такой бурной, как в иные времена, когда он был свидетелем, а точнее прямым участником серьезного академического процесса, пыла научных дебатов - в пору апофеоза науки в Советском союзе. Наука и жизнь – название журнала, который сохранился до сих пор в печати. Наука-жизнь! Пусть не лозунг, но точное состояние научного сообщества той поры.
Радости стула не было предела! Он в самой гуще и центре окружающей действительности. В одном из крупнейших центров мировой науки!
Такому распределению можно было только позавидовать! Он знал многих профессоров и академиков, иностранцев, приезд которых был большим явлением в то время: стул помнил всех. Страсти достигали такого предела, что казалось сама атмосфера должна была воспламениться безо всякой искры, и стул серьезно опасался, что мог загореться сам.
Вот было время. Как они хотели жить! Я не мог дождаться окончания каникул, когда студенты возвращались в родные пенаты. Именно родные, потому, что и они страстно ожидали начала нового семестра. Жизнь их была здесь, в этих стенах.
Что произошло за все это время? Я так долго стоял где-то на складе, что совсем упустил из виду эволюцию внешнего мира. Только по вздохам своих усталых и израненных в научных боях товарищей, которых то и дело приносили из разных аудиторий, я мог что-то себе представить. Но не настолько, чтобы понять что происходит. И вот теперь, совершенно случайно, по причине моей хорошей сохранности, я оказался снова на передовой. Как думал науки. А тут…
Где они, те, которые на мне учились? Ну не могли же они стать вот такими.
Дети, внуки… Они же, они ведь должны были стать еще лучше, чем свои родители.
А тут какие-то не то апатично, не то дипломатично настроенные представители студенческой скамьи. Или учиться по другому стало возможным?
Ни дебатов, ни споров, к каким привыкла моя натура… Хорошо если еще внимательно слушают. Профессор выступит перед ними как очередной актер. Посмотрят на него – понравился или нет? И спокойно разойдутся, зная при этом абсолютно точно чем займут свободное время. С этим – строго! Все до мелочей.
Богатый внутренний мир сейчас вызывает зависть, а широта души – подозрение. Ведь как же, она влечет к освоению неизмеримых границ, а это где еще, да что нас там ждет. Да и ринуться туда, оставив все что имеем - обман какой то. Нет уж, принуждение какое то. Лучше мы у себя, неосторожных шагов делать не будем. Как на это еще мир посмотрит. А ведь он сейчас ой как многогранен, и не угодишь всем. А нам спокойствие необходимо, чтобы никто к нам лишний раз то и не заглядывал, тоже провоцировать на грех никого не желаем. Так что к неосвоенному – без нас. Мы рады тому, что освоили. Может быть, и там вдалеке, и светлее, и краше, но лучшее - враг хорошего. Поэтому не надо мешать нам жить как можем, и быть такими как умеем. Ну, а чтобы, и ты сильно то от нас не отличался, мы тебя жизни то научим. И душа то у тебя не такая широкая, все только надумал себе, потому, что не умеешь жить, да и бежишь от реальности. Максимализм все это. Так и называем. И нам спокойнее, и тебе, герой, чтобы неповадно было людей смущать. Хочешь-беги, но только в своем богатом внутреннем мире. А нам не мешай.
А раньше? Горячие споры, не утихали в стенах университета, а перемещались всюду, куда их уносили поклонники знаний и искатели истины.
Сейчас для дебатов, в библиотеку идут немногие, а растекаются больше по кафе, с разговорами там, вовсе не о научных вопросах, и не о том, как бы устроить то, что в твоей голове зреет и как вырастить из этого плод и сделать его пользой и достоянием для многих. А о том как потом с полученным дипломом пристроить бы самого себя. И с помощью, даже той же науки. А там, уж, выращивать хотя бы то, что скажут, а на какую цель, это вопрос совсем даже не особенно интересный. Главное, чтобы платили. Что будет после этого, совсем не вопрос: как в силу сложности восприятия будущего, но чаще, из-за страха за него. Лучше не думать - ну будет то, что будет, а пока так.
Жизнь… И наука. Раньше была Наука-Жизнь, сейчас наоборот: главная наука – как в жизни даже не устроиться, а себя пристроить. И если раньше на таких показывали пальцем и говорили осуждающе: «Карьерист!»; то сейчас этого делать просто некому.
…Едва выйдя из аудитории, я увидел лаборанта, идущего, как всегда по своим делам:
-У меня к вам просьба!
-Да?-он, по всей видимости, перебирал в уме варианты ситуаций, в которых он бы мог мне помочь.
-Там у вас стул. Старый. Продайте.
-Где стоит? Пойдем покажешь.
Он, если и не был поражен, то выглядел немного озадаченным, чувствуя в моем голосе неугасающую надежду, но как человек однозначно добрый, имел свойство быстро возгораться желанием помочь.
Мы зашли в лекторий:
-ОН,-указал я пальцем.
-Забирай.
Мое сердце одновременно оттаяло и растеклось где то внутри.
-Спасибо большое!-только и смог произнести я.
По окончании занятия я водрузил стул на плечо. Он был уже совсем родным и расставаться со мной уже не хотел. У него явно стали появляться дурные мысли о его будущем. Самая меньшая из которых, что будущее его печально, а самая тяжелая–о трагичном конце.
Идти пришлось только до охранника одного из входов, который потребовал разрешение на вынос имущества.
Оставалось либо просить лаборанта, чего не хотелось, либо попробовать пройти через другой выход. Вряд ли охранник станет предупреждать тот пост.
Там была какая то заминка. Стояла женщина на проходе и показывала документы иностранца. Охранник документы взял и подошел к столу, чтобы их с чем то сверить.
Я уже прошел вертушку, когда он произнес:
-Так, а стул куда?
-На выброс, это из аудитории П-10,-обронил я небрежно и не задумываясь, отчего мне сразу стало стыдно от лукавства.
-Выброс у нас там,-он указал рукой на внутреннее помещение.
-Но мы его решили оставить себе.
Охранник опешил.
-Можете спросить у лаборанта,-добавил я.
По видимости, в знак согласия или усталости к концу дня, он опустил голову к документам женщины с иностранцем.
Стул аж обмяк на моем плече. Когда за мной затворилась дверь учебного корпуса, я выдохнул и оказался в объятиях наступивших сумерек.
Дома стул успокоился, стал привыкать к окружению.
Мама удивилась:
-На помойке, что ли нашел?
-Как ты можешь… - я с укором и чувством посмотрел на нее.
-Вид у него… Какой-то…
-Нет. Из МГУ. – Надо будет найти мастера, чтобы немного его восстановить.
Я смотрел на нового друга, и казалось, что он был наполнен тихой радостью от ощущения наступившей стабильности после пережитого. И осознанием своего нового будущего - по всей видимости, светлого-я же ведь на научном пути.
-Ну, а ты, - я посмотрел с чувством какого-то наслаждения на нового товарища, - может быть научишь меня принимать всех людей. Кто бы на тебя не садился.
27.03.15 г.-09.052017 г.