Война ангелов и уродов. С. 35-40

   – Р-раступись! – деловито предупреждали дозорные, однако в толпе сам собой организовался коридор для прохода.
   – Кто это?! – крикнул Толстый с башни.
   – Мы его знаем! – заорали Засранец и его товарищи разом. – Дезертир, редкостный подлец!
   – Умный, зараза! – добавил кто-то.
   Кусачий, как в тумане, различал людей, мечущихся на стенах, и полчища самоедов, копошащихся внизу.
   – Бросай его к нам! Он – наш! – верещал паршивым голосом Тощий.
   Кусачий посмотрел в сторону северной башни и поначалу ничего не увидел. Через некоторое время картина стала проясняться: из темноты выплыло побелевшее лицо Шишкастого с резко обозначившимися скулами и широко раскрытыми глазами. Стоявший неподалёку от Главного безволосый верзила вздёрнул руку и рявкнул:
   – Стоять!
   Засранец в этот момент несколько ослабил хватку, однако Кусачего не покидало чувство, что его в скором времени сбросят. Вырываться было бесполезно. Упрашивать тоже.
   – Возвращайся к своим, – забавлялся Лохматый. – Ты здесь нужен!
   – Устроим обмен? – обратился вождь к Главному. – Вы его – нам, а мы кого-нибудь из наших – вам.
   – Нам от вас ничего не нужно, – мрачно ответил Главный. – Убирайся! Считаю до трёх…
   Истребитель слегка накренился, и над застеклённой кабиной обозначились две ударные установки.
   – То есть как это – ничего не нужно? У нас договор, Аид! – Лохматый начал выходить из себя.
   – У нас тут сюрприз с собой, – вождь свистнул, откуда-то выпрыгнули голые, двуногие, совсем чёрные, ощерившиеся существа, и вскоре сотни напрягшихся рук, сжимающих рычаги и цепи, выкатили к воротам огромные бочки, с грохотом ударившиеся о стену.
   – Ваше любимое чёрное масло. По самой низкой цене, друзья! С нас – первосортная жижа (уж не знаю, зачем она вам нужна), с вас – мертвечина Верхнего Города и малой впридачу!
   Рот Главного искривился в презрительной усмешке.
   – Пошёл вон!
   Он перегнулся через парапет и смачно сплюнул. Лохматый, оскалясь, заревел, и в тот же миг на стены обрушился ливень из жирных самоедских плевков с кусками грязи и дерьма. Люди с воплями убегали, куда могли. Многие попадали со стен, где их похватали и разодрали в клочья. Ситуация обострялась. Главный в третий раз поднял руку.
   – Старейшины Первого Города, оглашая волю свободного государства, предупреждают тебя, урод. Предупреждают тебя, порождение тьмы, в последний раз. Убирайся из-под стен, убирайся с этой земли, убирайся сейчас же, если жизнь дорога!
   Лохматый хмыкнул.
   – А договор?
   – Оставь чёрное масло, забери мёртвых с поля и больше не появляйся.
   Всё утихло. Казалось, было слышно, как тучи и луна, шурша, ползут по небу.
   – А малец? – не отвязывался Лохматый.
   – Малец наш.
   – Не-е-ет, – упорствовал вождь. – он на-а-аш! Он часть нашего народа, он должен быть с нами!
   Поторговавшись, они разошлись миром. Войска самоедов были отведены на условленное расстояние далеко за Город. Кусачего бросили в тюрьму. В голове у него вертелись бочки с чёрным маслом, сопливая баба и слова Лохматого:
   – Аид, вам их не одолеть. Забудь и замирись с нами! А отважного вздёрни на воротах.
   Он проснулся ранним утром. Тело ныло, голова раскалывалась. За крепкими дверями в коридоре буянила охрана. С улицы в зарешёченное окно летела пыль, застывая в посветлевшем воздухе. Кусачий лежал на каменном полу и, приоткрыв глаза, разглядывал пылинки, поблёскивавшие в лучах восходящего светила; они сонно мешались в скопище себе подобных, пропадая в тени. Что-то пошло не так. В скором времени ожидались допросчики, не замедлившие появиться, как только солнце осветило дальние углы в камере. На улице послышались твёрдые шаги. В окнах мелькнули чьи-то ноги. Дверь отворилась, и на пороге появились две фигуры.
   – Вот он, самоед-то! – сказал кто-то из охраны, стоя позади вошедших.
   В одном Кусачий признал Бледного, другим оказался безволосый верзила, – тот, с башни. Начальник охраны. На Верзиле, как влитая, сидела продранная под мышками кожаная куртка поверх засаленной рубахи; на штанах, завёрнутых до колен, виднелись тёмные пятна. Верзила задумчиво глядел на Кусачего. Время от времени он расправлял плечи, вытягивал руки и, заламывая пальцы до хруста, сплёвывал на пол. Бледный тихо стоял в своей запылённой подпоясанной хламиде и устало смотрел в окно.
   – Значит так, – начал Верзила. – Кто ты есть и откуда сам? Отвечай чётко.
   Кусачий молчал.
   – Я повторять не буду. Размажу по стенке, б...ь.
   Кусачий посмотрел исподлобья. Левая часть его лица распухла и посинела. На подбородке и переносице красовалось несколько крупных ссадин.
   – Ты самоед? – по-простому спросил Бледный.
   – Нет.
   – Врёшь, собака! Говори правду! – Верзила едва сдерживался.
   – Скажешь правду – будешь жить, – сказал Бледный после некоторого раздумья.
   – Я не самоед.
   – Покажи зубы.
   Кусачий показал Бледному ряд ровных белоснежных зубов и закрыл рот.
   Бледный нахмурился.
   – А кто ты?! – крикнул Верзила.
   – Сборщик костей.
   Бледный страдальчески воззрился на злодея.
   – И что с того? Говори правду.
   – Я сборщик костей. Я менял их на жёлтый металл.
   – На золото? – Бледный с Верзилой переглянулись. Верзила начал зачем-то щёлкать языком.
   – Да кончить его, и дело с концом, – донеслось из коридора.
   – Зачем тебе золото? – выдавил из себя Бледный.
   – Я менял его на еду. В Нижнем Городе.
   Бледный вздёрнул полинялые брови и опустил глаза.
   – Если ты жив до сих пор, – сказал он тихо, – то лишь потому, что мы ждали от тебя правду. С тобой был кто-нибудь?
   – Нет.
   Верзила наклонился к пленнику и пытливо заглянул ему в глаза.
   – И много у тебя золота?.. Оно ведь вам, самоедам, не нужно?
   – У меня есть запасы.
   – Да?.. А где?
   – Погоди, – прервал его Бледный. – Скажи, что ты знаешь.
   Кусачий не отвечал.
   – Что тебе известно о наступлении? Кто тебя подослал?
   – Никто.
   – Мы вернёмся, – равнодушно сказал Бледный. – И ты запоёшь по-другому.
   Кусачий поднял глаза. Верзила заехал ему сапогом по лицу. Кусачий повалился и остался лежать. Когда лязгнула дверь, он слегка приподнялся, притронулся к виску и увидел на пальцах кровь. В глазах всё поплыло. Подкатывала рвота. Снаружи переговаривались прохожие; некоторые, нагнувшись, с отвращением заглядывали в камеру и тотчас же исчезали. Близился полдень. Улица опустела.
   – Тихо, – послышался тоненький голосочек. – Он здесь.
   – А он нас не увидит? – тихохонько пролепетал кто-то.
   – Нет. Самоеды – они слепые.
   – Нет. Самоеды  – глухие. И у них длинные руки.
   – Я не буду смотреть, – захныкали в ответ. – Я боюсь.
   – Они всегда голодные, – сказали злорадно.
   – Тихо, давайте посмотрим с краю...
   – Нет-нет.
   – ... И бежим. Он здесь.
   – Он там, в углу.
   – Я ничего не вижу, – пропищали жалобно, шмыгнув носом. Шорох и учащённое дыхание послышались за окном. Кусачий обернулся и увидел несколько детских головок, торчащих в проёме. Лиц он не успел разглядеть. Кто-то пронзительно взвизгнул, и ребятня бросилась врассыпную. Кусачий подошёл к окну и глянул сквозь решётку наверх. На сереньком небе проступали блёклые рёбрышки облаков. В отдалении звонил колокол. Вечером за ним пришли двое с самострелами и доставили его в соседнее здание. Там его отвели в подвал. Пройдя по длинному коридору, они остановились перед железной дверью.
   – Это только начало, дружище, – напутствовал его щетинистый хмырь со свороченным набок носом и жёлтыми глазами. Дверь долго не открывалась. Когда она наконец, скрежеща, отошла, их густо обдало трупным зловонием. Охранник посветил факелом. Огромные крысы, пища, разбежались по углам. На полу вповалку лежали мёртвые. В камере не оставалось свободного места.
   – Не боись. Вон там – твои друзья.
   Кривой указал ему на пристроенных рядышком вздёрнутых дезертиров. Голенькие, они лежали, словно обнявшись. Тела их потемнели и раздулись. У одного ляжки были объедены, у другого крысы отгрызли нос и проели щёки до костей.
   – Красота, – подытожил Кривой. – А ты посиди здесь да подумай, пока о тебе не подумают. Коли решат повесить – выпустят скоро. Карантинку надолго не запирают, дружище. Расслабься.
   Его втолкнули вовнутрь, попинали немного и закрыли дверь. Оставшись в кромешной темноте, Кусачий окончательно пробудился. Крысы поспешали вернуться за свежатинкой. Хищный писк, переходящий на свист, проникал в помещение отовсюду. Кусачий судорожно схватился за карманы. С ним оставались трубка, кремень, шарик и переливчатая радость. Он выхватил кремень, дотянулся до стенки, оторвал кусок от рубахи и поджёг его. Крысы вяло отпрянули. Осмотревшись, Кусачий обнаружил отверстие, откуда они выбегали. У противоположной стены трупы громоздились один на другом до потолка. Кусачий взобрался на самый верх, уселся на чью-то спину, вынул шарик и бросил его в отверстие. Тряпка сгорела. Раздался хлопок, дыра в стене полыхнула синим и озарила камеру. Пошёл едкий, удушливый дым. Крысы попрятались. За стенами всё пришло в движение, всё зашуршало и заскреблось. Кусачий принялся высекать огонь, однако его попытки не увенчались успехом. Шорох близился. Кусачий запустил руку в грудной карман и вынул переливчатую радость, которая вдруг замерцала, вспыхнула и залила золотистым сиянием пространство вокруг себя. Кусачий увидел толпу грызунов, притаившихся в дальнем углу. Гигантская крыса прыгнула на чей-то оголённый череп и, поведя усами, недобро уставилась на Кусачего.
   – Пошла! Пошла! – зашипел Кусачий и замахал радостью.
   Хищники скрылись. В коридоре за дверью послышались голоса охранников. Кусачий прислушался, но ничего не разобрал. Долгое время он ожидал их появления, однако к двери никто не подходил. Крысы тоже не появлялись. Спрятавшись за трупами, они обиженно посвёркивали глазёнками и нюхали воздух. Кусачий потерял счёт времени, на него навалилась неодолимая дремота, которую он отгонял помахиванием радости. Из забытья его вывел толчок, от которого он едва не свалился на пол. Груда мёртвых тел тряслась и раскачивалась из стороны в сторону. Кусачий  спрыгнул и, подминая вязкую плоть, стал отступать к двери. В коридоре вновь раздались голоса. Кусачий приложился ухом к холодному металлу и различил гулкое вяканье Кривого.
   – Там что-то не то...
   – Слышь, поговаривают, с окраин получили сообщение...
   Кусачий насторожился.
   – ...Бал предупредил. На листах кровь. Всё захаркано кровью.
Дальнейшего Кусачий почти не расслышал. Вдруг кто-то закричал:
   – Назад!... Назад!..
   Через некоторое время стены затряслись. Кричали ещё громче; Кусачий не мог не узнать голосов Рыжего и Беззубого:
   – Отпилай, сука! Его нельзя, слышь, нельзя, сука, было туда блосать!
   Кусачий отскочил от двери и увидел, как из-под горы трупов, скрипя, выставился металлический штырь, затем другой, затем третий; новые ноги, выпраставшись, искали опоры, чтобы распрямиться. Раздался хруст, щелчок, и об камень разом шмякнулось несколько бурых ошмётков, обмазавших стены чёрной слизью. Кусачий заметался. Он начал с силой бить в дверь, но никто не отзывался. В коридоре слышались бессвязные крики с воплями, грохот и топот. Снаружи что-то гудело. Многоногое чудище, увешанное изодранными телами, стало тыкаться в стены, вздымая конечности. Голова мертвеца, отделённая от туловища, свешивалась на прутьях и, поворачиваясь, злобно скалила зубы. Широко распахивая рот, она изрыгала кровавую муть, в которой что-то копошилось. Кусачий увидел мельтешащих в крови многоножек с серебристым отливом. Они быстро разбегались и, забираясь в щели, исчезали. В камере появилась ещё пара чудищ. Они наскакивали друг на друга, отползали, подымали ноги и, сталкиваясь, падали на пол, оглушительно скрежеща. Кусачий забился в угол и ждал конца.
   Под потолком что-то грохнуло, и в тот же момент стены обрушились. В воздухе столбом стояли пыль и копоть. Камни разлетелись во все стороны. Кусачий выбрался из-под обломков и, не помня себя, побежал куда-то. Перед глазами у него стоял мёртвый оскал и шевелились гибкие прутья, пропарывающие бока. Он бежал и бежал, пока не выбежал на какую-то лестницу, за которой ничего не было. Посмотрев перед собой, он увидел огонь, здание с колоннами, дорогу и толпы бегущих людей, за которыми гнались восьминогие чудища. Обернувшись, он разглядел в темноте неясное движение и металлический блеск. Крепостные стены были объяты пламенем. Кусачий ничего не слышал. Сердце бешено колотилось. Он спрыгнул с лестницы, забежал за угол здания и нырнул в подвал. Там было пусто и ничем не пахло. Вопли горожан, поначалу едва слышные, со временем усиливались. Кусачий сидел на полу и тревожно прислушивался. На глаза ему набегала кровь, которую он оттирал волосами. Решившись выйти наружу, Кусачий приблизился к проёму в стене. Ничего не было видно. Он зашёл в первый же попавшийся дом, крепко сжимая переливчатую радость в руке и не замечая этого. Поднявшись на второй этаж, Кусачий подошёл к окну и пристроился у самого края.
   Со всех сторон погромыхивали самострелы. Трубка была в кармане. Он вынул её, разложил и пристроил к распухшему глазу. Погано.
   – Беги, к стене беги! – вопил толстый мужик. Следом за ним неслись две бабы, затем пробежали ещё две с детьми на руках. Мелькнул дозорный, из-за угла выскочила толпа мужчин и женщин, бегущих в панике невесть куда. Все они кричали и смотрели то вверх, то вбок. До стены было ещё далеко. Чудище, цокая, просеменило по булыжнику. Рассечённое человеческое туловище висело на сдвоенных прутьях, прикреплённых к овальной тёмной сердцевине с отходящими от неё изогнутыми конечностями. Настигнув кого-то из отстающих, восьминогий пригвоздил его к стене дома и побежал дальше. Кусачий наблюдал издалека, глядя в трубку, как люди внезапно падают, рассыпаются, как труха, и расползаются в разные части Города. Вдруг что-то заскреблось под потолком. Кусачий пригнулся, затаив дыхание, и, на цыпочках, покинул помещение. Он свернул в переулок и бросился куда глаза глядят. Никто не попадался ему навстречу.
   Вскорости он достиг стен укрепления, где его совсем недавно ловила бушующая толпа. Ворота стояли распахнутыми настежь. Крики были слышны повсюду. За воротами бегали беспокойные самоеды; ненасытные чудища гонялись за ними, размазывая их по земле. Раздался гудок, из-за стен в свете прожекторов выплыла, вертясь в воздухе, летающая махина, рассыпая пулемётные очереди; двигатель ревел, однако истребитель продолжал беспомощно барахтаться на ветру. Когда махина зависла над башней, Кусачий взбежал на лестницу, прыгнул на парапет и, оттолкнувшись, вцепился в поручень под дверцей.
   В кабине, насколько он мог видеть, находился кто-то, однако едва они только достигли площади, как на Кусачего посыпалось стекло; послышался вопль, махину круто занесло. С большой скоростью они летели над Нижним Городом, вскоре внизу показалась дорога. Кусачий старался удержаться. Ладони потели. В глазах мутилось, нечем было дышать. Силы оставляли беглеца. Бомбардировщик швыряло и трясло. Кружась и разбрасывая без толку ракеты над пустошью, махина постепенно снижалась. Безмятежная лунная просинь озарялась отсветами взрывов и дальним заревом полыхающего Города, скрывшегося из глаз. Когда стало совсем темно, Кусачий, почти оглохший от шума и ослепший от вспышек, разжал руки и полетел вниз.
   «А ты красавчик», – пронеслось у него в голове. Кусачий открыл глаза и увидел небо. Он пролежал до самого вечера, лишь изредка приподнимаясь, чтобы проблеваться. Вокруг были тишина и спокойствие. Синий воздух равнодушно облизывал серую землю. Солнышко закатилось наполовину. Исполосованное небо заалело, а потом зашлось рыжими пятнами. Когда свет выбледнел, Кусачему полегчало. Он встал и пошёл, держась за живот и слегка прихрамывая. Ночью Кусачий лежал на остывших камнях и дрожал от холода. Под утро, замерзая, он сжался в комочек и стал дуть на окоченевшие пальцы. Днём он плёлся куда-то, погружаясь попеременно то в бред, то в оцепенение, а ноги передвигались будто сами собой, шли и шли; иногда, приходя в себя, он старался выбрать направление, припоминая знакомые места. К утру следующего дня на горизонте замаячило русло Мёртвой реки. Днём, обессилев, Кусачий лёг, растянулся во весь рост и впал в забытьё. Вечером он с трудом разлепил веки, облизнул запекшиеся, солёные губы и задумался. Прижавшись щекой к шершавой корке иссохшейся земли, он водил пальцем в пыли, оставляя длинные кривые линии – одну над другой. Ночью Кусачий шёл, полз и шёл, косясь на звёзды, а к утру достиг русла. На редкость ветреный денёк привёл его в чувство. До вечера он не отлипал от колодца. Набрать воды было некуда. Он опускал снятую рубаху в отверстие и, поднимая, выжимал рукава себе в рот.
   В укрытии всё оставалось нетронутым: никто не знал о его существовании. У кострища обнаружилась горстка костей, ещё немного он нашёл в углу. Когда стемнело, он собрал костёр из того, что было, и пристроился у огня. Тепло сладко растекалось по всему телу, уходило вглубь и возвращалось. Кусачий засыпал, просыпался, подкидывал топлива и забывался вновь. Наутро, почувствовав в себе силы, он решил добраться до крепости. Погони не будет. Перед выходом Кусачий отправился к колодцу. Вода горчила, но уже не пахла, как раньше. Солнце грело и, казалось, светило ярче прежнего. Кусачий, сберегая силы, неспешно продвигался на запад. Показавшаяся вдали вершинка наблюдательной башни была похожа на палец, вздёрнутый к небу. Остаток пути Кусачий прополз на коленях. К ночи небосвод заволокло, послышались дальние громы. Молнии били в землю, врезаясь во мглу ослепительными иссиня-белыми вспышками. Когда хлестнул ливень, Кусачий уже сидел под лестницей на нижней площадке и, разинув рот, разглядывал эту невидаль – второй раз в жизни. Дождь закончился к утру. В воздухе посвежело. Днём всё разъяснилось. На земле и камнях оставались жёлто-зелёные разводы, напоминающие блевотину. Кусачий обходил их стороной.
   Мешок с костями остался в неприкосновенности. Кусачий стал разводить костёр на верхней площадке. Он сидел у огня, раздвинув ноги, уперев локти в колени и запустив руки в волоса. Мысли его потухли, и только в самой глубине их мерцала тайная дума. Спустившись, Кусачий обшарил взглядом кучу камней, лежавших у входа. Согнувшись, он стоял, не сдвигаясь с места. Затем вдруг выпрямился и, как бы вспомнив о чём-то, осмотрел боковые ниши. Он вышел на площадку и, пройдя по коридору, остановился у лестницы в подвал. Кусачий скрылся в темноте и вскоре вернулся, волоча за капюшон бездыханное тело. Мертвец скалился, тараща впалые глазницы; кожа на его лице побурела и начала сползать. Перевернув покойника на спину, он со старанием выворитил карманы его балахона. Там были зёрна, кусок иссохшего мяса, какая-то стекляшка и два свитка. Кусачий принюхался к мясу и оставил. Была ещё жестяная банка, пустая. Кусачий сложил еду в банку, засунул её, еле вместив, себе в карман и потащил труп обратно.
   Стемнело. Положив мясо на угли, Кусачий тотчас же принялся за трапезу. Растерев зёрна, поплевал и скатал аппетитный шарик. Закусив, протянул руки к огню и закрыл глаза. На мгновение ему показалось, что рядом есть ещё кто-то. Он очнулся, почувствовав жжение в ладонях.
   – Да чтоб тебя! – ещё немного, и он упал бы в костёр. Кусачий отодвинулся от огня, лёг, положил руки под голову и посмотрел наверх. Луна катилась в жёлтом сиянии, разгоняя звёзды. Одна из звёзд упала и исчезла во тьме. Маленькие серебристые точки плакали и смеялись. Быстрая тень мелькнула и скрылась на западе. Утром Кусачий едва поднялся на ноги. Подойдя к отверстию в стене, он зевнул, потянулся, выпустил слабенькую струю. Моча жглась, как огонь. В боку ныло. Осматривая окрестности с высоты, он вдруг заметил на горизонте какую-то точку. Со стороны Города приближались. Едва дыша, он вынул трубку и навёл на восток. Чудища. Многоножки. Ими всё кишело на той стороне Мёртвой реки. Медлить было нельзя. Он сбежал на нижнюю площадку, метнулся под лестницу, высыпал кости из мешка, скомкал его и заткнул за пояс. Вылетев из бастиона, он нёсся, как сумасшедший, обливаясь потом; выбиваясь из сил, Кусачий даже не думал останавливаться. Наконец он сбавил ход. Грудь горела, ноги подкашивались. Кусачий долго хрипел, после его сразил удушливый кашель, которому не было конца. Он сжимал грудь обеими руками и харкал кровью. Ветер крепчал. Внезапные порывы взмётывали столбы пыли и песка. Кусачий обернулся и увидел огромное пылевое облако, непроницаемой серой массой надвигавшееся с юго-востока. Впереди смутно виднелись холмы каменоломен.
   Он бежал, дыша пылью и видя вокруг себя одну пыль. Ветер сбивал с ног. Кусачий упал и пополз, чувствуя, как сверху на него наваливается что-то. Вдруг всё исчезло. Он очнулся в темноте. Ветер выл наверху. «Буря», – мелькнуло в голове у Кусачего. Кровь на языке. Спину ломило надвое. Он долго лежал на месте, боясь пошевелиться. Это была шахта в зоне Запретных каменоломен. Кусачий побывал здесь однажды. Осторожно поднявшись, он провёл рукой по карманам и, нащупав кремень, бережно вынул его. Мешковина скверно горела. Его окружали сплошные завалы с глубокими ямами. Камень загадочно искрился; пламя лихорадочно тряслось, пробрасывая копотью. Кусачий встал на ноги, держа тлеющую мешковину перед собой. Сбоку виднелся узкий проход. В темноте, где-то далеко впереди, он различал неясный свет. Он постепенно приближался. Голубое сияние ширилось во тьме, освещая дорогу. Подземная галерея шла ровно; стены были гладкими и блёсткими, как вода. В конце коридора он увидел круглое отверстие, а в нём – свет, ярче, чем днём. Ему навстречу вышел кто-то – высокий, светлый, стройный – и, протянув длинную руку, сказал лёгким голосом:
   – Не бойся меня, уродец. Я подарю тебе смерть.

                Конец первой книги