М. М. Херасков. Владимир Возрожденный. Песнь 8

М.М. ХЕРАСКОВ
ВЛАДИМИР ВОЗРОЖДЕННЫЙ
ПЕСНЬ ОСЬМАЯ

Всех видимых вещей удвоилась краса,
Казалось, по земле простерлись небеса;
Как злато чрез огонь искусством очищенно,
Все краше зрелося, все паче освещенно;
Благоухание в долине разлилось,
И слаще пенье птиц по рощам раздалось,
В то время старцу рек Владимир восхищенный:
Не ты ли видим здесь, не ты ли Кир священный?
В лице являющий умильность и покой,
И хартию держащ как некий скиптр рукой,
Глаголет Кир Царю, глаголет гласом лирным,
Который наполнял беседу чувством мирным:
Я грешный старец Кир; являяся Царю,
Не собственну мою, Господню власть творю!
Влекомый Промыслом из хижин Византийских,
Достиг я со трудом, достиг градов Российских;
Но мне ли при моих последних сединах,
Ах! мне ли сетовать о скорби и трудах?
Я рад, о Государь! рад жизни я лишиться,
Священный подвиг мой лишь мог бы совершиться.
     Владимир словесам со сладостью внимал,
И Кира мудрого в восторге обымал;
Но старец рек: се зрю coдействие небесно;
Твое стремление, Владимир, мне известно;
Тебя к блаженству Бог и движет и влечет;
Тот благ, кто поприщем спасения течет,
Но всех трудней побед над чувствами победа!..
Нужна с тобой мне, Князь, нужна с тобой беседа!
     Владимир отвечал: мне явен, явен Бог;
Но, старче! свойств Его постигнуть я не мог;
Я Бога зрю как в тьме, яви мне Бога в свете...
Кир тако на сие вещал в своем ответе:
Воссядь, о Государь! беседовать со мной,
Мы здесь ограждены священной тишиной...
Воссели, гласы вдруг поющих замолчали,
Ручьи умолкнули, потоки не журчали;
Престали хоры птиц, зефиры меж древес;
Казалось, в лучший свет облекся свод небес;
Цветы приближились, и ветры с гор слетели;
Как будто все внимать беседе сей хотели.
     Отверз душевные Владимир ушеса,
И речи старцевы простерлись как роса:
О Князь! - глаголет Кир, - что ведать было нужно,
То внутренно тебе открыто и наружно;
Ты зорю истины в жилище видел сем,
Отверз тебе ее завесу Идолем;
Священных слов его не нужно повторенье;
При солнечном свеща не светит озаренье.
Дверь первая тебе, о Князь! отворена,
Натура вечностью где есть оживлена;
Премудрость Божию ты видел начертанну,
Но душу не постиг в творенья излиянну.
Не льстися тайну ты постигнуть Божества;
Она от нашего сокрыта существа.
Во веки мудрости мы Творчей не измерим,
Но Бога познаем, коль Богу твердо верим.

     Всея вселенныя отверста красота,
Есть Вышнего руки единая черта,
Движение мiров есть перста мановенье,
Дыханье тварей всех Господнее дхновенье;
Во славе искони Создатель пребывал,
Он сам в себе, он сам един существовал,
Еще небесна твердь звездами не сияла,
Но мудрость Божия вселенну озаряла.
Ни солнца не было, ни моря, ни земли,
Но Бог смотрел на них из вечности вдали.
Как зодчий, пред собой имея начертанье,
Объемлет разумом намеренное зданье:
Так Бог вселенну зрел, в ней плавал как Творец,
Начало бытия Он видел и конец;
Все видел, вечными одеян небесами,
Как наше бытие мы ощущаем сами.
     Парящий Божий Дух над мрачной бездной зри;
Живее молний он, блистательней зари,
Безбрежный окиян ничтожности преходит,
Во тьме Он светится, творенья производит;
Да будет! - глас исшел из Божьих вечных уст,
И мiр наполнился, который зрелся пуст;
Из мыслей Божиих рожденное творенье
Приемлет образ, чин, порядок, уравненье;
Напечатлел свой свет на существах Господь,
Его премудрость нам вещает кажда плоть.
Седящ со славою на троне Бог высоком,
Молчащим озарял свое созданье оком;
Все было в тишине, все стройно, все красно;
Но возмутилося творение одно:
Вина смятения и корень мраков злосный,
Во глубине веков был Ангел светоносный;
Из темных недр своих он гopдoсть почерпнул,
И дух в нем, Божий дух смутился, грех вспрянул;
Возникли мрачные в рассудке помышленья,
Сам собственно в себе искал увеселенья;
Во светлое свое влюбленный существо,
Не в Боге, сам в себе находит Божество.
Тогда сокрытый мрак в груди его развился,
Со светом в брань вступил и пламенем явился;
Померкла чистота белеюща как снег,
Пал Ангел, и кругом стихии все возжег;
Расстался навсегда с небесным светлым домом,
И в ад на веки он низвержен Божьим громом!
Мятежны Ангелы, послушные ему,
С ним купно с небеси в бездонну пали тьму.
Но враг усилился в стихийном нашем мiре;
Ты сам его почтил в Перуновом кумире,
И Богом все его народы признают,
Нетленного в вещах которы тленных чтут.
Пал Ангел; но Творец златого в сердце века,
Сей мiр изобразил, сей мiр и – человека.
     Труднее всех наук, некончимая в век
Для человека есть наука: человек;
Из всей вселенныя Всевышним сокращенный,
Он сам во существе мiр малый, совершенный;
Из тварей всех извлек чистейшее Господь,
И вдунул дух живый в его бессмертну плоть;
Он точка средняя, он сердце всей природы,
В нем воздух и земля, в нем скрыты огнь и воды.
Как солнце воссиял сей образ Божества,
И помрачил всего пригожство естества;
Но услаждался он своею славой мало!
Внемли падения Адамова начало...
     Священну повесть Кир внимательно протек,
Как создан был и пал из света человек;
Преподал он Царю преданий смысл буквальный,
Потом открыл и свет и дух во буквах дальный.
Святые письмена, - он рек, - есть тайный храм:
Яснее самых звезд премудрость скрыта там.
Во всю вселенную, как крылья простирая,
Премудрость Божия преходит в край из края;
Не умаляется, не тратит сил Она,
Везде равно светла, всегда равно сильна;
И бытие дает, и все одушевляет;
Родит, к рождению всю тварь приготовляет;
Она есть Божий луч, Она великий свет;
Ничто нечистое со светом не живет;
Она прозрачное Господнее зерцало,
Есть Божий лик, и с Ним не разнствует ни мало;
Единственна Она, но действует во всем,
Она цела везде, не рушится ни чем;
Лиется на людей обильней водных токов,
Вливает в души свет и делает Пророков;
И солнца и луны прекраснее горит,
Звездам дает закон, сиянье им дарит;
Она Господнее дыхание и слово,
Содревно Божеству, всегда во тварях ново;
Природы всей Она устроевает чин,
Вселенныя душа, Спаситель, Божий Сын!
Отца и Духа нам который указует,
Он цепь, котора тварь с Творцом ее связует.
Кто сей Господний лик? - ты сделаешь вопрос,
То Бог и Человек, Спаситель наш, Христос.
Тебе поведал я Адамово паденье,
Поведал грех его, поведал искушенье;
Но ведай, Князь! и верь, что древо и Адам
Не есть никто другой, но все сие ты сам;
Добро и зло, и свет и мраки в нас вмещенны;
Мы можем быть в раю, быть адом поглощенны.
Тебе о том плоде, о Князь! я возвестил,
Которым праотца лукавый змий прельстил;
Его небесна плоть, во мрачность обращенна,
В убийственном плоде вся злость была вмещенна;
Koварство, гордость, лесть, надменности ума,
Пороки скотские; болезнь и смерть сама,
Все крылось яко змий в плоде, толико малом,
И всякое добро своим убила жалом,
Единой не могло в плоде отравы быть,
Могущей из сердец надежду истребить.
От кающихся Бог не вовсе отвратился,
Он, весь надеждой став, в сердцах у них светился.
Женой содеянну на небеси вину,
В завете положил очистить чрез жену,
Сию-то истину язычники познали,
Когда они кивот Пандорин воспевали!

     Создатель, тварь свою покоя и любя,
Нам Сына дарствует, нам дарствует Себя.
Низверглись грешники страстей во мрачны бездны;
Но люди их Творцу еще, еще любезны.
Толико милосерд быть может Бог един!

     В средине всех веков родился Божий Сын.
Весь мiр Господнему угодно было Сыну,
Восставить всех вещей чрез сердце и средину;
Во человечестве очистить кажду плоть,
Да паки светит в них как солнце их Господь.
Гонимый праотец Создателевым гневом,
От древа погублен, спастися должен древом:
Спаситель смертью грех Адамов умертвил,
Но воскресением вселенну оживил;
Он все то примирил, что Бог изрек во гневе.
Коль сердце, Государь, испортится во древе,
Иссохнет корень весь и ветви отпадут;
Древа падения нам образ подают:
Как будто в древе мы в Адаме повреждены,
В кресте очищены и снова возрожденны.
Да паки светится во человеках свет,
Преподан новый нам Мессиею завет;
He хощет зримым Бог для тварей учиниться,
Но человеком он благоволил явиться.
Таким спасенья нет, не знает кто Христа;
Священник Божий Он, Он сердце, Он уста,
Он вечная душа, Он то живое тело,
Которо в небесах сияние имело,
Которым был Адам в сиянии одет.
     Двумя путями, Князь, во свете всяк грядет.
Внемли сему, внемли, и ты увидишь ныне
Два оные пути в предивной сей картине;
Ее Апостол мне в стране твоей вручил,
Который твой народ спасению учил.
Что узришь Киев ты святыней озаренный,
То крест предвозвестил Андреем водруженный.
     Врученну хартию пред Князем он открыл;
Владимир взор в нее внимательно вперил:
Небесной кистию на ней изображенно,
Что людям в будущем суде предположенно;
Котора после бурь нам красны дни сулит,
Во свете зрится там дуги небесной вид;
На нем изображен как солнце Муж седящий,
В одной руке весы, другою пальм держащий;
Бесплотны Ангели летают вкруг Него,
Трепещут и они перед лицом Его;
Пресветлый зрится град отверзтый одесную,
И бездна, пламенем горящая ошую.
Владимир возопил: коль дивны виды тут!..
Кир Князю отвечал: се Божий страшный суд!
Дорогу видишь ты цветущу, ровну, пряму,
Се путь, кто ветхому последует Адаму;
Там слава громкая с трубами смертных ждет,
Там гордость на полях кровавы лавры жнет,
Там злато, там пиры, там прелести плотские;
Но в вечный мрак ведут веселости такие.
Взгляни, о Государь! на тесный путь Христов:
Он скользок; нет на нем ни злата, ни чинов,
Но в недра сам Господь идущего приемлет.

     С недоумением Владимир Киру внемлет,
И слышит пение небесных вышних Сил,
Он видит град, где Бог святых мужей вместил,
Златые зримы там престолы освящены,
На коих восседят те старцы треблаженны,
В последних временах которы грешным суд
В совете Божием со славой изрекут.
Написанных вещей толь чудное явленье
Царя повергло в страх, повергло в умиленье;
Волнуемую грудь слезами оросил,
И гласом трепетным у Кира вопросил:
Поведай, старче, мне, какое грешным бедство
Готовит в вечности всесильный Бог в наследство?
Яви мне наконец цветущий оный путь,
Которым горнего селенья досягнуть?

     Кир тако на сие: Создатель смертных роду
При их падении дал полную свободу,
И властны суть они на свете избирать,
Иль в небе вечно жить, иль вечно умирать.
Мы в Боге движемся, мы в Боге мыслим, дышим,
Но, ах! не зрим Его, не чувствуем, не слышим.
На нас наш Бог с небес бесперестанно зрит,
Глаголет в молниях, во громах говорит;
Кипящие моря, трясущиеся горы,
То вышнего слова, то Божьи разговоры;
Беседует Он к нам при солнце, при луне,
Вещает в бурях нам, вещает в тишине.
Когда печалями Он смертных посещает,
Когда нас милует, я с вами! - нам вещает;
Но мы, под тяжестью своих мiрских оков,
Самих себя любя, не слышим Божьих слов;
Не слышим, буйствуем, тщеславимся, гордимся,
И падшим ангелам подобны становимся,
Иль тварью делаем Творца мы своего...
Есть стадо малое у Пастыря сего,
Которое Творца и чувствует и внемлет;
Но весь оставший мiр под тенью смерти дремлет.
     О Князь! несходственной различности вонми
Между блаженными и грешными людьми:
Зри первых в Божии объятия грядущих,
Ликующих в садах, на небеси цветущих;
Ты видишь грешников, текущих в вечный мрак,
Всевышний отвратил от них пресветлый зрак;
Сей гнев уныние такое производит,
Как будто бы душа из тела вон исходит.
Померкнут звезды вдруг, и солнце и луна,
Парящих крыл своих лишатся времена,
Исчезнет окиян, перун над бездной грянeт;
Растают небеса и страшный суд настанет;
Всех тварей возбудить Всевышний повелит.
     Се Ангел с высоты как бурный вихрь летит;
Боязни вкруг него на крылиях несомы,
Живые молнии, глаголющие громы;
Две ноги у него как огненны столпы,
Колена облака, туман его стопы;
Как буря рамена, сверкают в мраке очи,
Одет он тучами, чернее темной ночи.
Вострубит Ангел сей времен в последний час;
И вся вселенная услышит трубный глас.
Как воздух тысящи перунов рассекая;
Иль стадо лютых львов, в глухих лесах рыкая,
Вдруг звучная труба над бездной возгремит;
Что смерть похитила, то паки возвратит.
Явится в оный час не новое творенье;
Но паки бытия явится возрожденье.
Зри таинство суда! смотри, о Князь! внемли,
Се паки человек исходит из земли;
Ничто он был, стал прах, из праха вновь ро¬дится;
Бог тако все творит, то льзя ль сему дивиться?
Но здесь затворятся раскаянью врата,
И суд нам изрекут Господние уста...
Колико страшен ад, то здесь напечатленно.

     В картине все тогда явилось оживленно;
Как будто подлинно отверзся тартар им;
Князь пламень чувствует, вкушает горький дым;
Ему глубокая в тумане бездна зрима,
Обширностью своей она неизмерима;
Кругом великого пространства изваян
Зияет пламенем горящий окиян;
Из мрака вечного сложились тамо своды,
Злодеев навсегда лишающи свободы;
Там некий тусклый свет простерся по земли,
Подобный зареву, светящему вдали;
Но темный оный свет не взоры обольщает,
Лишь только ужасы геенски освещает.
Отчаяние там, терзающе власы,
Клянет летящие в мучениях часы;
Там Скука царствует, склонив чело в колени;
Повсюду странствуют тоскующие Тени,
И грешным их грехов показывают яд.
Грызенье совести лютейший самый ад!
Там дышащая Грусть, одушевленны Страхи,
Там грешники в огне вращаются как прахи;
Со пламенным бичом ужасна Месть видна,
Змиями страшными увита вкруг она,
Отравы полные на грешных взоры мещет,
Весь воздух стонет вкруг, земля от ней трепещет;
Как черная смола в ней кровь шумя кипит;
Известен аду сон, но Мщение не спит;
Карать преступников бича не покидает,
Рожденно зло от ней зол тысящи рождает;
Исчадия сии, рассыпавшись как град,
По бездне реются и страждущих разят,
Недремлющи во век, во век они не праздны,
Мученья грешникам уготовляют разны.
     О! кто страдает здесь? - Владимир возопил, -
Кого и смертный сон еще не усыпил?
Кир тако на сие: то страстный грешник страждет,
Он похотей плотских еще по смерти жаждет;
Но прелестей мiрских во преисподней нет,
Он свой глотает огнь, его который жжет;
Там грешник слезы льет отчаян, безутешен,
Который уповал, что в жизни не был грешен.
Неправедны судьи там слезы те пиют,
Гонимые от них которые лиют.
Владимир вопросил: чья тень толь горько стонет?
Я вижу, что она в водах кипящих тонет,
Схватиться думает за что ни есть она,
Но гибнет, скрылася, и не находит дна.
Се тень, - вещает Кир, - тень грешника такова,
Который мощен быв, других лишал покрова,
О благе собственном во дни свои радел,
Нещастных презирал, о ближних не жалел.
Никто о нем, никто по смерти не жалеет:
Достойное сей грех возмездие имеет!..
Се грешника несет кипящий кровью вал,
За злато дружбу он и совесть продавал,
Ко благам собственным исполненный любови,
Ни чести не щадил, ни самых ближних крови.
     Простри твой взор, простри ко грешнику сему,
Он мрак приняв за свет, преходит в вечну тьму,
Во преисподнюю лежит ему дорога:
Се черная душа, чуждающася Бога.
Сей враг предания святые отвергал,
За баснь считая их, сам басни он слагал.
     Владимир старцу рек: но чьи мне зрятся тени,
Во аде первые заемлющи степени;
Внутри сердец у них курится горький дым,
Ад тесен кажется, все тени гнусны им?
Се души гордые! – вздыхая, Кир вещает, -
Мученье их страстей ни тьма не укрощает;
О коль сия мерзка, о коль презренна страсть,
Стремятся в высоту, дабы им глубже пасть!
     Се казни многими присвоенны грехами:
Мучитель весь пронзен горящими стрелами.
Неправосудие, суровость, зависть, лесть,
Приемлют страшную и непрестанну месть.
В кипящих плавают металлах сребролюбцы;
На острых возлежат кинжалах душегубцы;
Все полны воплями и муками места.
И льзя ль отраде быть? здесь нет, здесь нет Христа,
Здесь нет Ходатая, ни Пастыря за грешных,
Оставленны они в страданьях безутешных;
Бог всякое добро от ада отлучил,
И ад в самом себе все бедства заключил.
О благе в вечности и мысли потушенны;
Надежда там чужда, отрады все лишенны;
Напрасно страждущий на помощь смерть зовет,
Сей бедным помощи, во аде смерти нет...
Кир тако рек Царю, потоки слез лиющий:
Вот жребий, Государь! людей развратных ждущий.
     Но пусть не кроет тьма, пускай не будет мук,
И грешник наконец преходит в вечность вдруг;
Но есть ли равное мучению мученье,
На веки от лица Господня отлучение?
Возможно ль бытию ужаснее страдать,
Как жить во веки в тьме и Бога не видать?
К источнику поток, к морям река стремится.
Коль горько тварям с их Творцом не съединиться!
Но можно ли тогда соединиться с ним,
Когда Он чистый свет, мы тьмою быть хотим?
Увы! и муки есть, ах! есть оне конечно,
И будет грех терзать не временно, но вечно.
Грех есть приемлемый самоизвольно яд,
Который будто цепь влечет людей во ад;
И должен он в сию стихию превратиться,
Какую привлечет, какою заразится...
Там будет гнев огнем, суровость вечным льдом,
Болезни, скрежет, плач, развратностей плодом;
В уныние впадут, впадут распутны нравы,
У сластолюбцев, их отнимутся забавы;
Удержит семена живуща в сердце злость,
И будет унывать, как ноющая кость;
Те муки, грешников которы ожидают,
Заблаговременно они в душе рождают,
И кратких жизни сей в течении минут
Что сеяли они, то в вечности пожнут,
Зри, зри, сколь в черной тьме те люди погрузились,
Которы на земли кумирам поклонились,
Кумирам и богам, не каменным одним,
Но лести, хитростям и прелестям мiрским,
Мздоимству, роскошам, плотским увеселеньям,
Стяжанью, ревности, лукавства ослепленьям..
Здесь видишь грешникам готовые огни,
Когда не каются, кончая жизнь они...
Ни жертвы, ни слова Создателю не внятны,
Лить чистые сердца одни Ему приятны.
Се! души смутные побитых восстают:
Отмсти за нашу смерть! на небо вопиют.
Прочти на их челах, прочти напечатленны
Убийцев имена, от коих умерщвленны.
     Се брат мой Ярополк! - Владимир возопил,
И током горьких слез грудь томну окропил.
Се брат твой! - Кир сказал; - и грех равно казнится,
Царем, иль подданным убийство учинится.
Не мысли, что един лишает жизни меч,
Лишает жизни взгляд, черта одна и речь.
Начальник, или Царь, во гневе их суровом,
Убить невинного единым могут словом.
Неправедным судом кто ближнего убьет,
Подобно яко тать, Творцу ответ дает...
Владимир возопил: так буду я конечно
За братню смерть страдать, страдать во аде вечно?
Коль тяжек мне мой грех!... О старче! но скажи,
Сомненья моего закрепы развяжи:
Толь щедрый ли Творец  и Бог свое созданье
Удобен осудить на вечное страданье?
     Кир тако на сие: Бог, тварей сотворив,
Ко тварям милосерд, однако справедлив.
Мученья следствия дел наших, не отмщенье,
Рай воздаяние, мытарствы очищенье;
Не щедрый нас казнит сужденьем Бог своим,
Ах! сами мы себя деяньями казним.
Когда златый песок со прахами смесится,
И злато яко прах презренно становится,
Теряет чистоту, теряет блеск оно,
Во мрачном веществе является темно.
Всяк грешник злато есть, со прахами смешенно.
Но в мipе наконец все будет воскрешенно,
Тогда восстать на суд велит Создатель нам,
Приидет в молниях Спаситель мiра сам!
И раны Он свои, и кровь свою покажет;
За вас я пострадал, за вас я умер! - скажет, -
Я с вами плотью был и кровью сопряжен,
Но вами, грешники! забыт, пренебрежен,
Поруган, убиен!.. Се движет Бог громами,
И я иду к Нему, иду судиться с вами.
     Владимир возопил: что делать я могу,
Да страшного суда и казни избегу?
Увы! я совестью терзаюсь обоюдно,
Мученье горько мне; спастися в мipе трудно!
     Не трудно, Государь, - почтенный старец рек; -
Не ради вечных мук родится человек;
Дорогу к небесам, покрытую цветами,
Усеять мы хотим колючим терном сами;
Противу наших сил мы совесть бременим,
И тягостным завет Спасителев чиним.
Законов не дал Бог, о Князь! сие не ложно,
Которых смертному исполнить не возможно.
Как чадам предписал нам подвиги Творец;
Начало горько их, но сладостен конец.
     Но отвратим теперь печальны наши очи
От угрожающей геенской вечной ночи;
Смущает мысль твою видение сие.
К Едему обрати внимание твое;
Воззри на горние селения прекрасны,
Свирепствам естества которы не подвластны;
Здесь крылия свои простерла тишина,
Здесь вечность началась, исчезли времена;
Змий древний узами лежит во тьме окован,
И брак торжественный для Агнца уготован;
Во граде Божием устроен общий пир,
На пир сей приглашен преображенный мiр.
Жених в Божественной порфире и короне
С невестою воссел на лучезарном троне;
С Ним старцы на златых престолах восседят,
Как звезды взоры их и лики их блестят;
Се добрые Цари к трапезе приобщенны;
Вельможи кроткие меж ими помещенны.
Те, коих может быть преступниками чтут,
Во славе видимы, в одеждах светлых тут.
Почтенны пастыри ликуют в Божьем граде,
Которы о своем пеклись духовном стаде;
Трапезой Ангели и манной их почли.
Они их светлый лик носили на земли...
ТЕ слезы, бедные которы проливали,
Им слезы перлами и сладким сотом стали;
Исчезла здесь алчба и жаждущего глад;
Для праведных oтвeрст, для сирых Божий град.
На лоне Жениха во славе люди зримы,
Что были на земли обидимы, гонимы,
Презренны, мучимы, от всех утеснены:
Им пальмы, им венцы лилейные даны.
     Душевной гордостью, о Князь! прельщен не буди;
Пред Божиим лицом равны, равны все люди:
Вельможа, раб и Царь сияют в Боге там;
Не по величеству, Он судит по делам.
     Нечистой места нет душе во граде злачном,
Во одеянии прийти ей должно брачном;
Благочестивых душ град Божий есть чертог,
Все люди в нем сыны, отец сим чадам Бог;
В селениях они прекрасных обитают,
Из света в лучший свет мгновенно прелетют;
Одни желания и мысли у святых,
Единая душа, едино сердце в них;
И словом, будто бы настроенная лира,
Согласны части все Божественного мiра.
Такой на небесах вкушал блаженный век,
Доколь не согрешил в Едеме человек;
Когда бы на земли и мы не согрешали,
Мы здесь бы райские утехи предвкушали.
     Но зри решенный суд в последних временах,
Где наши Бог дела измерит на весах;
Зри Божие лицо как молнии блестяще,
Зри Правосудие престолу предстояще;
Сквозь многие оно проникнув времена,
Всех грешных с трепетом читает имена.
Молниеносный взор Всевышний обращает,
Идите от меня преступники! - вещает.
Сей страшный глас по всей вселенной возгремит,
Вся мipa внутренность восстонет, задрожит;
Зияют пламенны, зияют мрачны бездны.
Коль страшны грешникам, о коль минуты слезны!
Сражен перунами, безбожный в тьму падет,
Среди жестоких мук предатель вопиет;
Под тяжкою горой вращаясь злобный стонет;
Мучитель чувств лишен в волнах кипящих тонет;
Казнится явный вред, казнится тайный грех.
Бог в гневе, кажется, лишает света всех.
Но Милость, двигнувшись престола на ступени,
Поверглась во слезах пред Богом на колени,
Умильность на челе, любовь в очах у ней;
За грешных молится, и Бог внимает ей:
Вручив исполненну грехами книгу Сыну,
Изгладит он грехов из книги половину,
Седьмицею седьмь крат на каждый день простит,
Кто грех свой умертвил, в Едем того вместит;
Устроит небо им, устроит землю нову,
Которы яли плоть и пили кровь Христову.
Тогда разверзутся над бездной небеса,
И животворная ниспустится роса;
Очистит древний мiр, вселенна смерть забудет,
Единый Пастырь в ней, едино стадо будет.
     Старайся быть в числе избранных Божьих чад,
С Мессией внидешь в рай, с Адамом внидешь в ад.
Всевышний каждого к раскаянию нудит,
Но по деяниям и по щедротам судит.
Не отлагай ни дня, не отлагай часа,
Всегда к нам близок путь иль в ад, иль в небеса;
Единого из двух ты жертвой становишься;
Каков при смерти был, таков к суду явишься.
Кумирною до днесь еще покрытый тьмой,
В грехах лежащу плоть крещеньем, Князь, омой;
Тогда сомкнет уста для Россов преисподня,
Не ты ее сомкнешь, сомкнет рука Господня;
Пойдешь ты к небесам с степени на степень...
Царь древо ветвисто, народ древесна тень,
Вершину гордую куда оно склоняет,
С ним купно тень свои места переменяет.
Крещением, о Князь! Россию озари,
И Богу разум твой и волю покори;
Не мысли, что даю совет престол оставить,
Ты должен, Князь, владеть, ты должен царством править;
Порфира, на твои взложенна рамена,
Велит тебе носить правленья бремена;
Венец, глава твоя которым покровенна,
Есть знак, что правда с ним должна быть сопряженна.
Жезл пастырский, или врученный скиптр Царям
Подобит стражам их, а подданных стадам;
Коль истину в виду имело их правленье,
Сторичное они получат вожделенье;
Но Князь неправедный, каков ни славен он,
Не оправдится тем, что он наследил трон.
Едину всем отверз Господь к себе дорогу,
Пастух и Царь идут чрез тесны двери к Богу.
Путь в небо обрести, не всем покинуть свет,
Спастися может всяк, и в мiре кто живет.
Люби, люби людей, терпи, храни смиренье,
Душа твоя и плоть получат озаренье.
Версону с женихом представь, о Князь! себе:
Что сделал Бог для них, то Бог сулит тебе,
И будет плоть твоя чиста, светла, нетленна.
Сию-то истину должна познать вселенна!
     Владимир, погружен в задумчивость, молчал,
И тако наконец он старцу отвечал:
О Кир, премудрый Кир! дай малое мне время,
С народа моего кумирно свергнуть бремя;
Священной важности исполнен твой закон,
Но тяжек для Царя и для народа он:
Колико будет он для слабых жен труднее!
Тяжеле для очей, чем светит свет яснее.
Привыкли мы ко тьме... Едва он рек, в той час
Звук слышится мечей, и трубный некий глас,
Весь воздух восшумел, земля вдали дрожала;
Боязнь Владимира как громом поражала!
Он в мыслях вобразил под Киевом врагов,
Коварством двигнутых, отверженных жрецов;
Ему мечтается народное смятенье;
Приходит в ужас он, в печаль, в недоуменье.
В унынии вскричал: я трачу мой престол!
Мое отсутствие вина великих зол;
Оно венца меня и скипетра лишает,
И может быть мою столицу разрушает!..
Едва он кончил речь, исчезла прелесть мест,
Сокрылся с старцем Кир, с Версоной Законест;
Затмились небеса, исторгся мрак подземной;
Владимир зрит себя един в дуброве темной.