Русский корень - сказка

 Сказка из собрания моих историй "Железный Андерсен"   http://www.proza.ru/2015/01/08/1223

Дядя Коля часто играл с нами перед своим дежурством, помогал нянечкам укладывать нас в постель и видел, как некоторые из нас упрямились и делали всё назло и ему, и нянечкам. И тогда он не выдерживал и чисто машинально говорил таким из нас: «У! мордовский характер!» или «У! Чистпородная мордва!» Нам это было совсем непонятно, потому что мы не знали, что такое «мордва», и однажды попросили его:

- Дядя Коля, а расскажи нам сказку про мордву!..

Он просто опешил от такой нашей просьбы и спросил нас:

- А откуда вы узнали, что существует такой народ – мордва?

- Так ты же сам нас обзываешь мордвой, когда на нас злишься.

- Да-а?!.. - не поверил он нам. - Даже не замечал такого. Хм... Однако непорядочек в строю... Сапоги не по форме, морда не по норме... Простите меня, детишки! Больше никогда не буду...

- А почему не будешь? - стали приставать мы с расспросами. - Это – что? "Мордва" - это нехорошее слово, да?

- Да вы что! - тут уже совсем не на шутку возмутился дядя Коля. - Да я сам родом из самых что ни на есть мордовских мест! Из касимовского села Квасьева. И все коренные мордовские женщины – самые раскрасавицы в мире!

- Ну вот и расскажи нам об этом, - стали уже требовать мы.

- Про мою родину? А что – это дело! Обязательно в следующий раз расскажу. На это я – мастак! Спасибо, детишки, что настропалили меня на эту мыслю! Пойду – подумаю...

И он опять ушел дежурить, а в следующий раз рассказал нам очередную сказку.


Русский корень
===============

Давным-давно, тысячу лет назад еще не было ни России, ни самих русских. А в непроходимых лесах возле Москвы жили различные племена. И одно из таких племен называлось АрдовАть или АрдовА – что на их языке означает «речная страна», так как там было множество рек и ручьев, ключей и болот. Так они сами про себя и говорили: «У нас на один ручей – сто ключей, а на сто человек – тыща рек, а на тыщу рек – армия ртов – и все жрать будь здоров!» А самый большой город у них именовался Эрзя. Когда сюда пришли русские, то Ардову они переделали по-своему, как им было удобнее говорить по-русски, то есть в Мордву. А город Эрзя сначала переиначили в Эрзянь, а потом уже и вовсе в Рязань. Да, да в ту самую Рязань, которая является как бы собирательным портретом всех русских, потому что про чисто русского человека так и говорят: «одёжка на ём хоть и американская, а рожа все равно своя, рязанская!» А на самом-то деле чисто мордовская. Ее ни с какой другой чужеземной при всем желании никогда не спутаешь. Потому что северные люди – это ярко-белокожие голубоглазые блондины, южные – это кудрявые смоляные грузины, а рязанские да мордовские – это чисто свои русые и родные образины! И были эти рязанцы во всех своих повадках полная копия древних ардоватов, нынешних мордвинов, то есть такие упрямые и своенравные, что просто жуть! Про них так и говорили: «рязанцы – упрямцы! Если рязанец вдруг упрется, то никакой мордвин с ним не разберется!» Вот благодаря именно такому своенравству и выжило это древнее племя Ардовать! И до сих пор помогает жить всему русскому народу. Вот взять в пример хотя бы самого обычного деревенского простака Гаврилу. А дело было так.

 

Триста с лишним лет назад нанял царь Петр немецких умников – Россию до высот западной науки поднимать. И вот приехали к нам сначала знаменитые немцы. Ну а вслед за учеными повалили толпой и всякие там купцы-подлецы, хитрованы-торгаши - в карманах барыши и прочая нечисть - всех и не перечесть их! Привалили, значит, к нам галопом всем скопом. Магазины и всякие там Академии наук повсюду пооткрывали – и живут, радуются, что за счет русского народа жируют да пируют. Не жизнь у них, а малина! И не просто малина, а - живописная картина! И не просто картина, а - клубника со сливками! Да шампанское со всякими наливками! А потом они и призадумались... Совещаются меж собой:

 - Что ж это такое на самом-то деле деется! Грабим мы Россию грабим, дурим ее, дурим, а проклятая Россия знай себе кряхтит, затылок чешет, да никак не сгибается. Наш немецкий народ от такого над ним тягла давно бы уже скопытился! А русскому народу хоть бы что! Он знай себе работает и свою Россию и вдоль, и вширь все раздвигает да укрепляет. Что за загадка такая есть у этих русских людишек? Откуда в них ума и силы такой излишек?!

 И сами же себе на этот вопрос отвечают:

 - Да-а... не знам... не понимам... нихт фирштейн – мы не Эйнштейн...

 Обратились они с этим своим вопросом прямиком к царю Петру Первому. А царь в ответ на это и сам только снял свою треугольную шляпу, почесал затылок да и ответил:

 - А хрен его знает!.. Вот такой вот мне странный и слишком уж терпеливый народишка достался! И сам порой удивляюсь. Уже и самому иногда ой как противно делается от моего над ним тиранства, императорского чванства-зазнаванства и издевательства! Бывает, со дня на день жду: ну всё! Не сегодня-завтра восстанут, наконец, мои мужики! Покажут мне Епишкину попку! Проявят всю свою злобу против меня! Скинут меня к такой-то ядреной репе! Туда мне, извергу да тирану, если говорить по справедливости, и дорога! Ан – нет! Терпят... Еще мной в ответ и восхищаются: вот, мол, какой славный тиран-великан-диким-злом обуян нам достался! Жестокий да кровавый! При нем наша расхлябанная да разворованная Россия только в десять раз богаче да сильнее стала! Так шты, давай, наш царь-свет-батюшка, издевайся над нами и еще дальше. Слава тебе вечная и жизнь тебе во веки веков беспечная! Во как! И хрен их, таких-рассяких, мужиков этих, русских, поймет!.. И из чего только, из какого-такого навоза, они слеплены?..

 Разбрелись академики от Петра и ничегошеньки своими большими да умными германо-немецкими головами не поняли. А поскольку русский язык они почти не шпрехали и не зидойчили, то самые из них бестолковые стали рыться во всяких словарях да справочниках, выяснять, что это за научное явление такое – "хрен", которое сам Петр как заклинание постоянно повторяет? И самый из них всех, академиков этих, уж наислишком бестолковый немец вдруг взял да и догадался, что хрен (это ж только представьте себе), что это - такой волшебный корень, в котором вся их русская сила да и спрятана! И тогда повыспрашивал он всяких знаменитых путешественников, где этого хрена в России больше всего произрастает. Они ему прямо указали:

- Где в России больше всего квасят, там он в своем максимуме и водится. Там-то он - самый что ни на есть здоровый и сильный! Самый тайный и целебный-преволшебный! Аж дух от него сводит - как от кваса с редькой!

 Немец опять ничегошеньки не понял и стал уже по карте искать, где же это в России больше всего квасят. И ведь, черт пытливый, выяснил-таки! Нашел он аж целую деревню по названию Квасьево Касимовского уезда Рязанской губернии. И не побоялся. И поехал прямиком туда – именно там великий русский корень искать! И вот прибыл он, весь в шелках да в бархате, в шляпе с перьями, в эту самую деревушку Квасьево – в самую что ни на есть глушь российскую! В самый что ни на есть центр древнего племени Ардова. Огляделся и ахнул! Кругом лес непроходимый да болота... Бесчисленные ручейки звенят, птички, не жалеючи своих маленьких глоток, вовсю горланят, неумолчный их писк, треск и свист как в джунглях, бурлит! Сосны где-то там в самом высоком верху так от ветра шумят, будто на море шторм начался!  Аж кричать приходится, чтобы другого человека услышать. В общем не жизнь, а сплошной первобытный век. Красота и прелесть! Одно слово - такая благодать, что не выдумать, не описать, а только затылок задумчиво почесать! И люди вокруг, как древние дикари, в лаптях да в шкурах звериных по улицам ходят, комаров на себе нещадно давят, потому что тех вокруг сверебит и лётает видимо-преневидимо! Тучами премогучими!

 «У-у! Какие хитрые люди тут живут! - мысленно восхитился рязанскими ардоватами немец. - Как тщательно свою тайну ото всех сберегают! Владеют самым главным русским секретом – где волшебный русский корень «хрен» произрастает, а сами в то же время живут в такой показной бедности, чтобы никто и подумать не посмел, что у самих все погреба под завязку золотом забиты! У-у, какой правильный и счастливый все-таки это народ! Одно слово - коренная Россия! Самый что ни на есть ее идейный и денежный центр!»

 Стал спрашивать наш столичный санкт-петербургский академический немец всех встречных-поперечных:

- Гэй, премного уважаемые господа квасьевцы! А где тут у вас самый ленивый человек проживает?

 А все в ответ опять только дружно затылки чешут и одинаково отвечают:

 - Дык, мы туточки все лентяи страшные. Потому что среди болот обитаем. У нас тут что ни посади, что ни построй, всё тут же и сгниет на хрен! Вот потому мы летом и не работаем, от безделья все аж устаем! И только лишь зимой от него, безделья проклятущего, хоть немножко отдыхаем! Все полгода на печи, пока снег повсюду, так вот и отлеживаемся. Лишь к весне, едва от него отдохнумши, чуть-чуть отходим! А весной опять та же самая морока да бестолОка начинается – всё гниет да комарами искусывается, ну какая ж тут работа?! Вот так и живем... И не жисть это, а хрен поймет что! Однако же и большое в то же время наше удовольствие! Потому что целыми годами - на природе. На самом пречистом воздухе, какой только могёт на земле быть! А не в загазованном таком-сяком вонючем да дремучем Петербурге!

  "О! Вот они, наивные, и проговорились! - восхитился своей находчивостью немец. - Через каждое слово «хрен» поминают. Да его тут у них, знать, видимо-преневидимо!"

 - Ну тогда укажите мне, - просит немец, - где тут у вас самый ленивый среди вас всех ленивцев проживает. Такой обломщик, что у него всё из рук валится, а он знай себе живет-поживает, пиво-квас попивает да печали от своего невиданного богатства не знает.

 - О! Такой человек у нас и точно есть, - отвечают ему хитророжие квасьевцы и охотно указывают шелковому да бархатному немцу-иноземцу на избушку-развалюшку, в которой вдвоем с матерью живет 20-летний Гаврила по прозвищу рязанский мудрила.

 Вот у него-то, у Гаврилы, немец и поселился. А поскольку имя у того немца было до того немецкое, до такого поросячьего визгу нерусское, что его по его родному имени никто никогда и запомнить не мог. И тогда дали ему знатное уважаемое прозвище по главному его фигуральному принципу - любил этот немчура Русь хаять да свою родину вспоминать и при этом себя по своей фигуре, особенно по животу да по заду похлопывать да стоекратно за день повторять: «О, мой родной фатерлянд, где же ты? О, мой Данцинг, мин херц, зер гут! Данцинг я, я!» Ну, все так и поняли, что он им объясняет: я, мол, Данцинг - я, я! Ну и прозвали его именно поэтому - Данцингом. А так как имечко это корявое, немчурецкое, то и переименовали его по-своему - в Данилу. Вот так все втроем в одной избушке они и зажили: мать-старуха, ее сын Гаврила – рязанский мудрила и их немецкий гость по прозванью Данила – заморский чудила.

 И вот проходит неделя, другая, Гаврила всё только на лавке валяется, от долгой зимы долгонько отдыхать собирается, бока себе проминает, Русь родную прославляет! И лишь изредка глаза себе спросонья продерет, на икону в углу неистово, как при пожаре, перекрестится да и вновь спать завалится, словно до этого всю ночь ведра с навозом таскал или под окном у любимой стоял, на улицу ее на поглядушки выманивал!.. И на все расспросы немчуринского Данилы лишь хитромордОвисто отвечает: «А хрен ё знат!..» да «хрен ё понимат!..» А Данила, знай себе, мало спит, редко ест, а чисто по-немецки целыми днями без устали всё работает: по лесу да по огородам рыщет, этот самый знаменитый ардоватский хрен ищет. А его вокруг не так уж и много оказалось. Но и всё равно расстарался немчура! Сыскал его столько, что целые мешки его насушил! Целые бочки насолил! А как его в деле применять, так ни у кого и не дознался... Уж больно скрытным этот рязанский квасьевский народ оказался. Хрен через каждое слово поминает, а как раскрыть его великую колдовскую силу - не говорит, поднаготную правду заграничному врагу не раскалякивает. Потому что это – для всех чужих иноземных граждан особо важная русская тайна превеликая! Государственная!!! И ее соблюдение законом и даже самОй смертной казнью охраняется!

 Тогда стал немчура этот хрен сам же употреблять заместо хлеба во время еды - да в самых неимоверных количествах! Наберет он в лесу грибов, на болоте ягод, поймает в силки птичку какую или зверушку, сварит это все да ест. И хреном заедает! Гаврила-рязанский мудрила и его мать на всё это, широко раскрыв глаза, смотрят, дивятся такому немчурскому изобретению, а секрета своего все равно не раскрывают. У Данилы-немецкого чудилы от хрена уже живот по многу раз на дню сводить стало, он его есть уже больше не может. Тогда он начал его листья толочь, в свою трубку набивать да в сушеном виде курить вместо табака. Но и тут его ожидал полный облом! Хреновый дым из трубки коромыслом валит, комары, мухи от него за километр дохнут! А человечьи мозги он от всяких глупостей и наслаждений так прочищает, что курить его кайфа ну совсем никакого! Да и Гаврила возмущаться начал, кричит на Данилу:

 - Зачем ты мне мозги прочищаешь? Я тебя об этом не просил! Я от этого слишком много думать начинаю... по ночам спать перестаю – вся моя жизнь мне кажется беспросветным спаньём! О смысле жизни принимаюсь задумываться... А этот смысл мне и на хрен уже сто лет в обед как был не нужен!

 Вконец тут отчаялся Данила. И решил пойти на невиданную и наиподлейшую свою немчурскую хитрость. Раз деревня Квасьевым зовется, тогда и нА тебе, Гаврилушка, бутылочку заветной и самой любимой твоей водицы – водочки-самородочки! Квась себе на здоровье! Поставил Данила эту бутылку перед иконой, да и смотрит, что дальше будет. Вот так просыпается однажды Гаврила, глянул по привычке в угол на икону, чтобы благородно перекреститься, а там перед иконой – полная да непочатая бутылочка с самородочкой стоит!

- О! - восхищенно воскликнул Гаврила. - Нет, недаром я о чуде молился. Услышал Бог мои молитвы. Послал мне радость мою единственную да заветную!

 Тут же заглотнул всю бутылку зараз и опять себе спать завалился. И аж трое суток без просыпу пролежал! "Нет, так его не возьмешь", - понял немецкий Данила, а как можно взять, придумать своим европейским мозгом ума и не хватает... Да тут, к счастью, беда приключилась. Напал на квасьевскую картошку колорадский жук. Жрет ее нещадно! Мужики сначала долго головы ломали, гадали - откуда к ним такая невиданная никогда прежде напасть прискочила? Вроде ни в чем перед Господом не согрешили, потому что невозможно чем-нибудь согрешить, если целыми днями ровным счетом ничегошеньки не делаешь. Вот тут-то они и догадались, что в этом не кто иной как он единственный, Данила-немчурский чудила, во всем и виноватый! Это именно он и привез с собой эту колорадскую лихоманку, потому что до него о жуке никто и слыхом не слыхивал и видом его не видывал. Вот и получается, что Данила – враг! Засланный казачок! Собрались тогда все квасьевцы возле Гавриловой избушки, вилами и косами машут, кричат:

 - Эй, Гаврила-рязанский мудрила, а ну! Выдавай нам своего проклятого гостя! Мы его враз на вилы накинем и в капусту изрубим!

Испугался тут Данила, упал перед Гаврилой на колени, умоляет его:

 - Гаврилушка! Солнышко! Спаси меня! Защити!

 А Гаврила ему только отвечает:

 - Да ну тя на хрен! - да на лавке повернулся, чтобы немчура ему и дальше спать да о чуде мечтать не мешал.

 Тут уже и Гавриловой матери стало жалко Данилу. Говорит она немчурину:

 - Да разве ж этого облома когда с лавки так сковырнешь! А ну-ка дай-ка я его по-своему, по-матерински благословлю!

Нарвала она в огороде целый веник крапивы, задрала сыну рубаху, спустила с него штаны да как начала его охаживать этим самым веником по всем голым местам! Взвился тут Гаврила аж до самого потолка! Зачесался весь! Заругался! А потом и обрадовался:

 - Ох,хорошо! Ох,славно! Знатно ты меня, матушка, обиходила! Вся задница так и горит! Вся тяжесть из нее так и выскочила. Одни только легкие светлые мысли и остались. Они мне теперь всю голову так и распирают! И вижу я теперь, что жизнь – ПРЕКРАСНА!!! Спасибо маме – лучше, чем в бане! Ну чё, маменька, делать-то надоть?

 - Чё, чё! - грозно кричит ему мать, - немчурина, гостя нашего неведомого, от своих идиотов спасать надобно.

 Поведала ему маменька всю тревожную атмосферу, сложившуюяся на данный момент вокруг их дома, и приказывает сыну:

 - Так что давай, ирод, мной же сдуру вырожденный, выручай гостя славного, католика проклятого, ни в чем перед православными не виноватого. Ежели убьют его мужики, некрасиво это будет. Некультурно! На все наше знаменитое Квасьево черное пятно на всю жизнь ляжет. Вся Россия узнает, какие в нем средневековые дуболомы живут! Перед всей Европой мне стыдно за тебя, дурака глупого, станет! Неужто я тебя не для чуда, а для убивства родила?!

 Ну, тут Гаврила с маменькой родимой, естественно, на все сто процентов согласился. Вышел он к мужикам и объясняет им, чтобы они успокоились, что он им поможет, только сначала ему крепко подумать надоть.

 - Думай скорее, Гаврилушка, - умоляют его мужики. - А то жук совсем заел! Чё зимой-то жрать будем?..

 - Хорошая мысля не сопля – сама не выскочит! - объясняет им Гаврилушка. - Тут не просто думать надо – тут чуда ждать необходимо! Пока светлая заветная звездочка не зажжется!

- Ну так давай яви нам, что ли, чуда! - требуют неразумные мужики. - Ты из нас всех самый догадливый!

- Эх, жизня – мышиная возня... - зачесал затылок Гаврила. - Мысль от счастья должна скакать и плакать - разминать мозговую мякоть! А она у меня чё-т затвердела... Ссушилась вся... Размочить ее надоть...

 - Ну, так это ж мы понимаем! - согласились с ним мужики. - Размочить сухостой - это ж путь самый верный и простой! Это ж самое наипервейшее во всяком великом начинании дело!

 Принесли они ему самородочки. Протребил ее Гаврила и отвечает им всем:

 - Ну ладно... Вроде как действительно что-то там, в головушке, проясняется... Глядишь, к вечеру чё-нибудь и накумекаю...

 - А не накумекаешь, так мы и тебя вместе с твоим Данилой-немецкой гадилой обоих косами порубаем! Как буденновцы белую гвардию! Потому что ни во что уже мы не верим, а только лишь в одно его – в Чудо! И если ты его нам к вечеру не явишь, то зачем ты нам в деревне вообще нужон? Обоих мы вас тогда и порешим!..

 Испугался тут Гаврила-рязанский мудрила уже не на шутку! И пошел он с горя в лес – чтобы самому до вечера повеситься, чтобы мужиков в грех не вводить... Вот так идет он по лесу, горько плачет, судьбу свою разнесчастную проклинает... А немчурин Данила украдкой ото всех следом за ним увязался: наблюдает – что его друг-сотоварищ по несчастью делать станет. Долго шел Гаврила. Вдруг увидал муравейник, разделся до гола да и бухнулся всем телом в огромную его кучу! И кричит им отчаянно:

 - Жрите меня, мурашки проклятые! Уж лучше так помереть, чем от собственной веревки или от квасьевских вострых вил!..

 Мураши тут же его всего залапали, защекотали, заласкали по всем его самым веселым местам... А Гаврила знай себе лежит, с живота на спину да обратно на муравейнике, как на перине, переворачивается! Вот он окунулся всей своей рязанской рожей в их кучу, нюхает муравьиную кислоту, которой они ему прямо в нос да в глаза остро целенаправленно из попок своих побрызгивают, да так и захахатывается весь от счастья:

 - Ох! Вот это, я понимаю - дых! Вот это, едрён корень, закваска! Надоть тут подоле полежать – чтобы уж закваситься так закваситься! Чтобы их уксусного дыху мне на цельну неделю хватило! - Провел он себе пальцем по животу, потом лизнул палец, - нет, - говорит самому себе, - это ишшо совсем-совсем не то. Кисло, как квашеная капуста. Ишшось не дошел. - Полежал опять. Лизнул себя вдругорядь. - О! - говорит, - ишшо больше кислинка пошла! Это как перекисшие малосольные огурцы. Хорошо! Но ишшо совсем чуток недокислился... - Он еще посидел на куче и еще облизал себя. - О! Теперь то самое! Как царская водка! Только в десять раз шибшее. Да так шибше, что ажно с ног шибат!!! - Тут стряхнул он с себя муравьев, поблагодарил их, - Ну все, братцы, огромная вам наша общая единая квасьевская спасибка! - и даже в ножки муравьиной куче поклонился!

 Сунул он себе одного муравья в рот, а от его кислоты такая охмурень! Аж мозг вертится! Мураш его за язык - цап! Да так со сжатыми челюстями и помер - доблестно, как герой! Отодрал его Гаврила от своего языка, выплюнул. И другого муравья в рот. И опять бормочет счастливо:

 - Кислотень – счастья на весь день! - задумался, зачесал затылок и вдруг сообщает Даниле, который, от него уже не таясь, неподалеку стоял и всё внимательно высматривал и запоминал. - О!- говорит ему,- Зажглась таки она, моя светлая и заветная звездочка, которая мне верный путь указует!

 И, больше ни слова не говоря, бегом побежал до дому! В своей избушке взял несколько горстей хреновых листьев, которых вдоволь накопил Данила, сунул их в ведро, залил их кипящей водой, дал настояться пару-тройку часов да и облил этим настоем из лейки картошку на своем огороде. Уже к вечеру ни одного жука ни на одном божьем кусточке уже как есть не было! Все напрочь сбегли! Аж до самОй Америки вприпрыжку друг за другом всей толпой поскакали – только задницы у них сверкали! Да подковы на копытах цокали! А кто из них не сбег – так и слег средь дорог! Подох напрочь! Тогда созвал Гаврила мужиков, показал им всё:

 - Вот как надоть делать-то, лапти вы лесные! - приказал квасьевцам.

 - О! МудрО! МудрО! - завопили они все разом и бросились в свои огороды тоже хреновой настойкой их обливать.

 Вот только так и спасли урожай. А в благодарность добрые квасьевцы Гавриле целый памятник поставили! Ну, может, и не совсем памятник, а так... малость близко к памятнику... Но монумент получился всё же славный – свезли они из всех своих коровников огромную пирамиду навоза к его огороду и поклонились ему поясно:

 - Вот тебе, Гаврилушка, наша общинная тебе благодарность! Пользуйся бесплатно. Раскидывай этот навоз по земле - давай плодородие своей головной мысле! Урожай повышай, мозги свои новыми полезными мыслЯми укрепляй! Нам для хорошего человека дерьма не жалко! Мы тебе его еще привезем – сколько прикажешь. Ты только нам на один наш скребущий нам душу вопрос ответь: сам ты до такой великой мысли допёр али чужой кто помог?

 - Ну конечно только единолично сам! - гордо отвечает им от такого ему возвеличения враз заважнившийся Гаврила. - И помог мне допереть до этого вот - ОН самый, мой лучший друг и лаборант в моих научных изысканиях Данила-иноземный чудила. Так что вы его больше не забижайте. И ни в чем таком-этаком басурманском против него не умышляйте! - строго-настрого приказал он квасьевцам.

 - Ну, энто – знамо, конечно! Больше – нет! НезамАим! Не тронем! И не замыслим! - всем колхозом дружно ответили квасьевцы. - Живи, Данилушка, себе преспокойненько до самой твоей естественной смертной минутушки... А когда она к тебе придет - про то и самому Богу порой неведомо, потому что и Боженьке иногда шлея под хвост попадает, и он тогда черт те что вытворяет - что и сам от себя прежде был не горазд даже подумати... - И все мужики дружно побежали в кабак – праздновать великую русскую над американским жуком победу!

 А вечером все трое мать-старуха, Гаврила да Данила сели возле самовара чаевничать. Данила знай Гаврилой всё восхищается, всё его обхаживает да уваживает:

 - Ах, какой ты, Гаврилушка, умный и матёрый парень! Цены тебе нету! Одно только я никак в толк не возьму - кто ты по крови будешь? Русский али мордвин?

 - А чем этот ваш длинный хрен от нашей круглой редьки отличается? - интересуется в ответ Гаврила.

 - Ну, ежели ты такой смекалистый да терпеливый, то ты как есть, конечно же, русский. А ежели упрямый и с лавки не встанешь, пока тебя крапивкой по голой попке не повыстегают, то, выходит, что ты как есть древний и упрямый, как мамонт, ардовин. Ну так кто же ты на самом-то деле такой есть, а?

 - А хрен ё знат... - опять мудро отвечает ему Гаврила. - А зачем тебе это надоть знать-выведывать? А? Какой-то подозрительный ты тип, Данила-нечистая сила... Могёт быть, ты чрез меня какой важнейшей государственной важности секрет разузнать хочешь? Так знай, вражина-разведчик, я тебе никакого моего секретства ни в жисть не поведаю! Сколько ты здесь ни хитри и сколько мне тут предо мной водочки-самородочки ни ставь!

 - Да что ты, что ты! - успокаивает его Данилушка.- Не тревожься ты так понапрасну. Всё, Гаврила, мне в тебе нравится! Всё, Гаврила, мне в тебе мило! Это ж я не для себя стараюсь. А для науки, которая генетикой называется. Сошлось в тебе такое собрание превосходных генов, что стал ты мыслитель - всемирный и хренов! Сам ты и есть разрешение важнейшей русской загадки, от которой у всех на Западе мозги не в порядке... А именно: что такое есть таинственный русский корень - Хрен!

 - Ну, это - да! Это, конечно же, да!- опять тогда покорно соглашается с ним Гаврила. - Генотип во мне собрался наипревосходнейший! Сам смотрю на него, щупаю, оцениваю и никак не нарадуюсь!

 - Ну а вы, матушка, что скажете? - подластивается немчурин к его матери.

 - А то и скажу, что и сказать-то мне особо и нечего...- так же загадочно отвечает хитрющая женщина. - Когда я замуж за евойнева отца выходила, то показался мне муж мой сначала славянин, а уж потом мордвин. А уж как пожила я с ним годок-другой, так и думаю себе: не-ет! Потому что ажно он сначала как есть по всем повадкам своим проявился целиком весь мордвин. И только лишь с самого-самого краю из него начинает прорастать большой-пребольшой славянин. А всё вместе это кучкуется, клубуется да и собирается в одно целое – как есть в русское. Во как я его с самого начала, голубчика, раскусила! Уж он-то от меня ни одной своей тайны не укрыл! Только в одном меня не послушался – помер слишком рано: устал, видно, отдыхать-то... Ну так сын его теперь и за себя, и за него вдоволь всевозможного вида отдыху отрабатывает! А я ему и не мешаю. А куды ему у нас спешить? Коли всё само собой деется, вся работа сама собой вовремя исполняется, потому как одним только чудом живем, чуда ждем, и чудо с нами непрестанно завсегда и совершается!

 Разинул рот Данила, такие великие философские крестьянские изречения слушаючи, лишь в животе у него от переизбытка хрена неумолчно бурчит... И думает он про себя: "О! Я,я! Слева - славянин, справа - мордвин. А в целом - русский, скользкий, как моллюски..." И опять допытывает Гаврилу:

 - А как ты догадался, ЧЕМ именно картошку поливать надо?

 - Ну так ведь мураши мне прямо на ухо это и нашептали, пока я на их мурашиной куче их кислотой кислился и ихним уксусом уксусливался.

 - А что за звездочку такую заветную ты вдруг там узрел? - всё никак не успокаивается Данила.

 - А хрен ё ведат... - опять упрямо отвечает Гаврила. - Я ж опьянел весь, ну вот и привиделась... дрянь какая-то... Может быть, это вовсе и не звездочка была, а так... Кто ж ее, заветную, тварь небесную, бездушную, теперь ведат...

 - Как же это так получается? - вслух думает Данила, - что ты ни то ни сё, ни русский, ни ардовин, а просто так, своей без роду, без племени матери сын, а выходит, что ты на самом-то деле - и всё! И вся! И мудрости у тебя - целая бадья!

 - А ты глянь на этот самовар, - говорит ему Гаврила. - Это ж хрен знат чё! Сам самовар - тульский, вода в ём - квасьевская, чай в воде - тайский, а напиток получается просто райский! А если есть еще и сахарок для прикуски, так чай и вовсе получается - русский! Так что чем больше в человеке всего понамешано, тем он «вкусней» получается! У нас ведь в Рязанской губернии не мама человека делает. Нет! Человек по самому-то его попервоначалу пустым местоимением из маминого месторождения к людЯм выползается. И уж только потом он из великой матушки-природы особой рязанской чистокровной особенностью наполняется!

 Данила всё это слушает и от нахлынувшего восторга язык коверкает, кричит:

 - О, русская самоварка! О, мордовская заварка! Я, я! Вери, вери зер гут! О русская смекалка, о мордовская закалка!



 И опять лежит Гаврила на лавке да на печи – давит кирпичи. Отдыхает и неделю, и другую и двигаться не хочет ни в какую! А всё только от безделия тоскует да на жизнь лютует, а важных геройских дел для него вокруг никаких и нетути – всё вокруг и впрямь само собой делается: за весной приходит жаркое лето, за летом – желтая осень, за осенью – белая зима, и всё опять по кругу. И так из года в год. Из века в век. Человеку тут абсолютно ни во что вмешиваться и не надо, а то только хуже сделаешь - климат напрочь испортишь. И тогда начнут огурцы на квасьевских огородах поспевать аккурат к Новому году... А все растения от такого беспорядка меж собой поперепутаются, поперескрещиваются, новыми понятиями понаполнятся, и тогда придется малину на зиму солить, а вишню вместе с косточками рубить и молотым перцем посыпать. Жуть великая на земле начнется, а не жизнь!

 Даже жениться Гаврила никак не хочет, потому что жена будет беспрестанно по избе мельтешить – окно своим задом широким постоянно загораживать, на белый свет сквозь него смотреть мешать станет – жизнью вольной наслаждаться помешает! А уж это ну ни в какин ворота не лезет!

 А тут и вдругорядь случилась в Квасьеве беда новая - страшная! Лютая! Пчелы почти все на пасеке летать перестали! Сидят они себе в ульях, свой мед сами же пожирают, ничего людям на зиму не оставляют. Опять квасьевцы бороды да затылки чешут, на общем колхозном собрании выводы брешут.

 - Это опять всё он, ирод немчуринский, виноват! - кричит один мужик.

 - Верно-верно! - единогласно поддерживают его все остальные. - А больше у нас тута и некомути!


 - Айда Данилу мочить на хрен! Он не нашенской веры! Католик. Ересиарх проклятый! Пчелы про это всё как прознали – так сразу нестись и перестали. Вот теперь и бастуют – православной справедливости на русской земле требуют! - кричит другой мужик.

 - Правильно! Айда его, германца нерусского, мочить! - опять соглашаются с этим позывом все остальные.

 И вот пришли они всей своей лютой толпой опять к Гавриловой избушке и снова безбожно громко орут:

 - Эй, Гаврила! А ну! Выйди, что ль, мил друг, поговори с нами, с народом-то, чё ли! Ась?.. Чё молчишь-тоть? Слышишь нас? Или совсем ты от самородочки уже ни в кадысь и ни в кудысь?

 А Гаврила как раз опять только что заснул. И вновь перед ним несчастный его германский сотоварищ Данила на коленях ползает, от смерти его защитить просит.

 - Да ну тя на хрен! - привычно отвечает ему на это Гаврила. - Мне больно некогдать... - и опять знай себе сладко посапывает да от приятного сна покрякивает.

 И опять Гаврилова мать нашла способ поразбудить свово сыночка. Взяла она в обе свои мягкие рученьки полено побольше! да потолще! да пожестче! да посучкастее! да позубастее! да и пошла им охаживать своего разлюбезного сынушку-кровинушку-ленивую скотинушку! Только лишь тут-то он и очнулся. Лежит – наслаждается, матушку нежно просит:

 - Ага! Ага! Вот! Вот! Тутося. И еще кабыть здесюшки. И еще тамочки. Вдарь мне во все мои выросты и ямочки! Да по пяточкам меня еще! Да по копытушкам! Да по мозолюшкам! Выбей, матушка, из меня всю мою лень-горюшко! О-о-ё-ё! Ой! Ай! Я-яй! И по спинке меня, по спинке! Да по горбинке, матушка, по горбинке! Ага! Ой, еще огрей! Да посильней! Ага, вот туточки. И еще вдоль позвоношеньки. Да по каждой лопатке! Да по сопатке! Чтоб мозги мои встали на место и жилось бы мне в полном порядке и в достатке! И еще тамочка, моя родная мамочка. Ага, вот эдак-то меня, грешного да безуспешного, без дела лытающего, жизнь проживающего. Ох! Хорошо!!! - потом вскочил, потянулся, восхитился, - Хорош массаж! Вспотел аж! Спасибочки, мама, что не пожалела меня поленом ни грамма! А то я уже совсем одеревенел без геройских-то дел...

  А мужики знай себе снаружи всё кричат без устали. И всё страшнее и угрожающе:

 - Эй, выходи на разговор, Гаврила. А не то тебе - могила!..

 Вышел он тут к мужикам, говорит им: - Ну что за народ! Не дают поспать, когда выпьешь! Ну чё у вас опять за кипеж? Что за нетерпёж? Эй, вы! А ну, орать хорош!

 - Да вот, Гаврилушка, пришли мы опять прикончить твово разлюбезного дружка Данилушку! - смирнехонько отвечают ему на это мужички. - Так мы только что единогласно постановили на общем нашем собрании при полном единодушном голосовании!


 - Ничё себе! - восхищается Гаврила. - Вот это у вас сочинение получилось! Резолюция - супротив меня ажно революция! Это за что ж вы его так, сиротинушку немую, нерусскую, совсем насмерть укокошить хотите?

 - Дык, из-за него пчелки наши в смутьянство пришли -возвращения христианского благолепия требуют! А он – католик. А могёт быть, и вовсе лютеранин - антихристовыми идеями в голову ранен! И это наших пчелок шибко оскорбляет, мед собирать мешает! Вот мы и пришли, значит, чтобы твоего Данилу - да по его нездешнему рылу! Прибить, стало быть, его начисто! Такое наше мудрое всенародное постановление и откровенное тебе заявление.

 - Так вы ж в прошлый раз поклялись его больше не трогать, - поражается Гаврила.

 - Дык, в прошлый раз мы обещались его больше на вилы не сажать и ни в чем его свободу вероисповедания не зажимать. А теперичка мы подумали да пораскинули своими небольшими общими мозгами да и решили разорвать его граблями! Да всего на кусочки! Ну, то есть, извести его, иноземца, до полной точки! А это – преогромная по сравнению с прошлым разом разница! В общем полная и окончательная твоему дружку задница! Вот как! - вполне дипломатично молвят квасьевские старцы. - Ну так что? Спасешь наших пчелок? Или тебе твово Данилушку уже совсем не жалко? А то мы и тебя на пару с ним тоже разорвем да и вон на ту пирамиду дерьма забросим, которую мы тебе же бесплатно в прошлый раз и подарили!- грозятся мирные мужички.

 - Эх, судьбинушка – тлеет, как лучинушка... - задумался Гаврила и живот свой волосатый чешет. - Ну так уж и быть, ладно. Хоть и неохота мне... Тут ведь сначала долго думать надоть...

 - А ты думай поскорее, - просят мужики, - а то совсем без меда останемся – чем лечиться станем? Где воск возьмем для свечей?

 - Эх... Хорошая мысля не сопля – сама не выскочит, - опять совершенно справедливо им ответствует Гаврила. - Тут звездочка светлая заветная зажечься должна, весь мой мозг осветить! А это вам не кучу дерьма навозить. Тут крепко напрягаться надо! А мне неохота - душа покамест не лежит... Да ну к черту эту мыслю - лучше пойду-ка я еще посплю...

 - Гаврилушка, - умоляют его мужики, - уговори свою ленивую упрямую мордовскую душеньку! Смилуйся! Сотвори нам опять чудо!

 - Эх, жизнюга-подлюга!.. - отнекивается Гаврила, - хорошо пожить всё никак не удается... Одно только плохое вокруг деется!.. Ну уж ладно... Глядишь, к вечеру чё-нибудь и надумаю...

 Посидел он так вот с часок в своей избушке... почесал в макушке... – ничего не вычесал... Потом попил чайку своего ключевого мордовского... Тут и обуял его бес! Да и опять направился он прямиком в свой густой рязанский лес. А Данила опять тайком ото всех за ним поспешает да все вокруг примечает. На долгоиграющую память в своем немецком мозгу всё записывает. В общем как есть шпиён самый пренастоящий! Старогерманский. Кайзеровских еще времён. Из учёных. Из академиков-шизофреников, которые в столице не усидели и, как дураки, в народ за знаниями пошли!

 Вот вышли они из сырой темной чащи на солнечную поляну, где расставлен целый батальон всяких ульев. Снял Гаврила крышку с одного, другого, третьего, с пятого-десятого улья, сунул руку во все по очереди - не отзываются пчелки на его наглое вторжение в их сугубо личную, интимную медовую жизнь... Сидят... пришипились! И только глаза на Гаврилу зло таращат, зубами черными, огромными, как волки, громко щелкают да свой мед жадно лопают - в дерьмо его переделывают... Непорядок! Не для того квасьевцы их тут столько времени разводили да холили-лелеяли.

 - Ну, пчелочки! Ну, миленькие! Родименькие, - умоляет их Гаврила. - Ну цапните меня хоть разочек хоть за самый маленький мой кусочек! Чтобы душа у меня разгорелась – мысля широко разыгралась! И светлая моя заветная звездочка зажглась! Ну!!!

 Но - нет! Молчат пчёлочки. Только еще быстрее мед жрать начали – чтобы людям его совсем уже ни капли не досталось! Одна из них попыталась было в воздух подняться, да крылышки у нее подкосились, она и бухнулась обратно всей своей огромной мордой в мед и чуть в нем насмерть не утопла. Слава богу, Гаврила ее вовремя успел за лапки вытащить. Осмотрел он ее всю да тут и сделал важный вывод:

 - Ё-моё! Да они ж все пьяные! Вон как от них мухоморной водкой-квасьевской закваской разит! Ажно я сам от того дыха того гляди с ног на землю сорвусь! Это где ж они, пьяницы такие-сякие, крылатые-полосатые, красучие-полосучие, столько нахлебались? - сам себя спрашивает Гаврила и тут же сам себе и отвечает, - ну так вчера ж Ведьмина ночь была: красная луна плыла - поганкино болото воняло – вся нечистая сила гуляла! Вчера ж мухоморы цвели! Свой запах разбрасывали по всей вЫси и далИ. Такое чудо только раз в сто лет бывает! Да и то только у нас - в квасьевских лесах, касимовских борах, в рязанских чащобах, в летних сугробах. Цветы у мухоморов огромные, пахучие! Нектары с них тягучие. И они, как роса, сами с них так и капают. Так наружу и слезятся. Ажно как кристаллы алмазов! И они и есть самое наилучшее в мире лекарство от всех сглазов и заразов! Во как! Вот пчелы этого нектара и нализались! А он им мозги их маленькие так опушИл, что они теперь и вовсе соображать перестали!.. Что же теперь делать-то?.. - безутешно спрашивает Гаврила Данилу.

 - Не знайт... - отвечает Данила Гавриле, - я ваша квасьевская антинаучная логика совсем разучился понимайт... Голова у меня от ваших чудес уже полностью нихт арбайтен... Ты, милок, уж как-нибудь давай сам соображайт!.. Я тебе не Леонардо Давинчи - каждый обо всем сам думает нынче!


 - А ну, нерусь, такая сякая! Вынимай свою немчурскую трубку! - тут вдруг громко приказывает ему Гаврила. - Набивай ее своим сушеным хреновым листом. Закуривай!

 Исполнил Данила все в точности, как приказал ему Гаврила. Хреновый дых по пасеке такой дурманный да очумелый пошел, что пчелы враз все протрезвели, в себя пришли! Да как принялись Гаврилу с Данилой жалить, что Данила тут же в ближайший ручей так целиком в одежде и бухнулся! И целый день в ледяной воде потом отлеживался – синяки да опухоли от ядовитых пчелиных жал лечил. А Гаврила знай себе стоит посреди пасеки, весь облепленный пчелами, почесывается да поохивает от восхищения:

 - Ах! Ох! Вот это я понимаю дых от ихнего яда! Наш – квасьевский! Ишшо! Ишшо давай наяривай, братва почесуйная! Мохнатая-полосуйная! Так мне и надоть, лаптю лежачему, смерду ходячему! Вы – отличное мне погоняло, чтобы от меня глупостью не воняло! - Потом сказал, - Ну всё, хватит! - поклонился пчелкам поясно да и пошагал себе опять в свою избушку. Так вот и вылечил всех квасьевских обмухоморенных до невменяемости пчелок!

 А вечером сидят все они опять втроем в своей избушке-развалюшке, и Данила снова беспрестанно всё нахваливает Гаврилу:

 - Ай да и богатырь ты, Гаврила! Ну просто памятник бронзовый, а не человечище! Самый настоящий вождь народный! Почитай, как сам второй Иван Сусанин - до того ты умён и отчаян! И до всего-то ты доходишь своим лесным самодумным умом, и всё-то тебе нипочем! Не страшны тебе ни муравьи, ни пчелы, и ходишь ты всю жизнь здоровый и веселый! И как только это тебе удается?!

 - А хрен ё знат!.. - как всегда по-научному отвечает ему Гаврила.

 - Примечаю я, что ты не умом живешь, как мы, немцы, а чисто по-русски, то есть одной только душою. У тебя и слова-то, и приговорки-то всё про душу: душа болит, душа горит, душа просит или не выносит, душа терпит или пылает, по душе или не по душе, душно или душе просторно, бездушный или, наоборот, задушевный, удушающий или душечка, душенька. А самое страшное для тебя прозванье – это когда у человека души вовсе нет. И тогда это по-вашему уже – душман! О, как же это всё глубоко! О, как это всё мудрО!

 - Ну ты, брат, уже совсем уже по-нашенски, по-квасьевски говорить начал, - отвечает ему на это Гаврила. - «МудрО» – это словечко чисто наше, лесное, касимовское.

 - А я уже и думать по-вашему начал, - говорит на это Данила. - Почему, спрашивается, нас, немцев, такими умниками по всей Европе считают? Да потому, что Германия – страна маленькая, вся насквозь, вширь и вглубину нами давно изведанная, как кротами, сплошь излазанная-перерытая, вот и приходится, чтобы в ней жить и не голодать, до всего додумываться да доискиваться – науку продвигать. А вас, касимовских квасьевцев, никаким умом не осилишь! Природа у вас такая богатая да бескрайняя, что одна только душа ее охватить и способна! Любая наука в ваших просторах и богатствах всякий свой смысл теряет. Потому что у вас, куда ни шагнешь, где ни копнешь, в кого ни стрельнешь, везде чудо какое-то случается, невидаль какая-то выколупывается, и богатство само вам в руки так и лезет – только успевай пальцы растопыривать, чтобы его не упустить! Поэтому вы только чуда и ждете. А методично каждый день работать, как мы в нашей чистенькой Германии, вам скучно, неинтересно!..

 - Да! Мы, квасьевские, такие!!! - восхищается сам собою Гаврила.

 - И есть у вас, ардованцев, еще одна странная загадка.

 - Это какая же? - интересуется Гаврила, прихлебывая чаек. - Расскажи, а то мне невдомёк.

 - Показывал я в Санкт-Петербурге да в Москве всяким разным русским людям портреты всяких других разных русских людей. И все они, как один, мне говорили, что вот это – портреты или татар, или чухонцев, или людишек еще какой-нибудь неведомой им национальности, но только ни в коем случае не русских. А когда я показал им портреты самых что ни на есть типичных-претипичных мордвин, то вот тут-то все они в один голос мне и вопили, что вот именно вот эта мордва и есть самые что ни на есть коренные русские-прерусские физиономии! Рожи как есть славянские! Чистопородные! Чуть ли не графские да княжеские! Вот и получается, что ты - хоть и мордвин, но на самом-то деле и есть больше всех русский. Больший русский, чем даже самый русский-прерусский русак! О как!!!
 
 - Ох! МудрО говоришь! Оченно даже правильно! - соглашается с ним в последних его выводах вконец раздобревший и разомлевший от чая Гаврила. - Мы, квасьевцы, мы – о-о!.. Даже и слов таких нет, чтобы выразить, какие мы! Вот такие вот мы такие-сякие-растакие-эдакие! Да-а!!!

 - Я! Я! - поддакивает ему Данила. – О, русский кирпич – мордовский цемент! О, русская сказка – мордовская закваска! Гут, гут! Очень даже вери-вери зер гут! Я только одного понять не могу.

 - А это чего же?

 - Что это за звездочка такая светлая заветная у тебя в глазах твоих постоянно загорается, которая тебе на все вопросы правильные ответы подсказывает?

 -О! Это... это... - задумался Гаврила, - это как бы такая особая механизьма – для моих мозгов клизма... Ну сам просеки: мозги у меня от долгого отдыха ржавеют, а когда я думать започиначинаю, то в моих мозгах шестереночки начинают зубьями своими задевать за восьмиреночки, те – за шарниры и прочие гарниры, и все вместе разом они вот так вот проворачиваются, скрипят-искрят-вспыхивают! Вот от этого у меня в мозгах да глазах звезды и загораются. Вот я этих самых звезд и дожидаюсь, чтобы своё новое полезное обществу открытие сделать. А про то, что колорадских жуков хреновым настоем поливать надо, так это ж ты сам мне и подсказал.

 - Я?! - изумляется Данила. - Да это когда ж?!

 - Да ты ж, когда хрен неумеренно вместо хлеба ел, все время животом мучился. Вот я и подумал: если даже такой большой немчура от хрена страдает, то маленький жук от него тогдысь и вовсе помрет. Ну так оно и вышло! И с пчелами тоже только ты один меня надоумкал. Когда ты свои сушеные хреновые листья у нас в избушке курил, так у нас во всём Квасьеве в эти дни ни одного пьяного мужика не было – так всем твой хреновый запах мозги прочищал, хмель изгонял! Мужики злые ходили, тебя отлупить хотели, потому как из-за тебя они только напрасно водку в пузо свое переводили. Так что именно тебе, Данилушка, и спасибушко! А вовсе не звездочке моей светлой заветной. Вот так-то!


 И опять потекло-затетёкало время своим тягучим неспешным ходом-самобродом. А уже июль на дворе. Жара установилась страшенная! Даниле давно уже пора в свою Академию наук, в Санкт-Петербург возвращаться, но все реки пересохли, по ним никуда не доплывешь, а по дорогам нидокуда не доедешь, потому что в касимовских лесах в те поры никаких дорог и вовсе не было – так, тропки одни сквозь вековечные пни. По ним плутаешь сотни верст лесом и всё в пасть к бесам - настолько они все запутаны да заплутаны, что лучше по ним и вовсе никуда не ходить, а спокойно дома годить. И на каждой такой тропке, на каждой божьей версте по три медведя и по десять волков сидят – смелых путников задрать хотят!

 У квасьевцев весь урожай на корню высыхает... И снова стукнуло им всем разом в голову, что в этой страшной засухе опять только один он, немчурин, и виноват! Потому что больше винить просто уже некого – не солнце же, не облака... одного только Данилу - дурака! Он же не наш типаж, он – немец, чужеземец. На ём можно сорвать любую злость – воткнуть ему в пасть кость! И уже в третий раз группируются квасьевцы вокруг Гавриловой избушки, немцу стрелку забивают. Кричат:

- Эй! Выпускай, Гаврила, свово постояльца – мы его растянем на пяльца! Давай сюда его, разряженного в бархат да перья – мы его в реке враз утопим за его католическое неверье!

- Ну вы чё, мужики! - уже в третий раз выходит к ним добродушный Гаврила, - совсем вас обуяла нечистая сила? Что ж она вас так всех перебесила? Ну зачем вы мово немца всё черните да хулите – лучше на самих себя посмотрите. Сами, что ль, ни в чем не грешны? Ходите неумытые, страшнее сатаны, грязные рубахи, протертые штаны! Выскочили, как из ада, кроме чуда, вам ничего не надо. Оставьте вы его, друга мово, в покое!

- А ты нам тут не шебурши бабушку! Не кудрявь лысого! Не заговаривай нам зубы. Утопить еретика – самое что ни на есть святое дело! За это нас Боженька за все наши грехи прошлые простит и дождь пошлет. Или давай тогда сам делай нам чудо, как в прошлые разы! Яви нам опять свой русский корень! Или воткнем в тебя шкворень!


 - Ой! Чё-т неохота мне сёдня приниматься за дело - мысля во мне еще не поспела... Надо мне еще чуток полежати-отдохнути в тепле да в уюте - чтобы окончательно мою думательную думу пообдумывати, мыслительную мысль пообмысливывати!

 - Ну уж нет! - уже в полный серьез грозятся ему мужики. - Или слезай со своего насеста, или напрочь отрежем тебе твоё знаменитое ленивое сидячее место! Гаврила-хандрила. Самородок - кулак тебе в подбородок! Достаточно тебе лежать сутками да на всё отвечать нам баснями да прибаутками. Дело делай! А то тебе бы всё водочку-самородочку пить да на мир  дивиться - а нам впору уже впрямь удавиться!

 - Ну хорошо, хорошо, - нехотя соглашается Гаврила. - Только ведь умная мысля...

 - Знаем, знаем! - кричат ему квасьевцы. - Мысля не сопля – сама не выскочит. А ты давай сморкайся своими мозгами быстрее. А то нам кого-нибудь от злости убить уже руки чешутся!

 - А я уже придумал! - обрадовал их Гаврила и выкатывает им целую бочку тертого хрена с уксусом, которую Данила заготовил. - Разбирайте, мужики, этот хрен да скорее мажьте им вымя своим коровам и быкам!

 - А это еще зачем?!!! - не верят ему мужички.

 - От хрена всё стадо возмутится, мычать начнет, а мы коровок своих поставим всех правильным строем и направим их мычать мордой в одну сторону.

 - А дальше чё? - все еще сомневаются квасьевцы.

 - А дальше от их хорового мычания такой ветер подымется, что нагонит он нам из самого дальнего далека тучи-облака, а из них уже и долгожданный дождь польет!

 - А ведь и верно! - стукнули себя по лбу квасьевцы. - И как же мы сами до этого простейшего способа не дотумкались? Ай да Гаврила! Ай да мыслительная его воротила!

 И тут же побежали все тертым хреном своим коровам да быкам про меж их ног мазать! А Гаврила тем временем наказывает Даниле:

 - Ну всё, брат, а теперь беги отседова, пока не поздно! Пока живой!

 - Зачем это? Никуда я от тебя не уйду! - упирается немец. - Хочу новое твое чудо самолично запечатлеть.  Ты же, Гаврила, как НьютОн - тебе по силам открыть любой новый закон! Эх! Пропадаешь ты здесь за зря... Никто тебя здесь не ценит. Растрачиваешь свои силы драгоценные на самородочку... Тебя бы к нам, в Германию - там бы ты жил по начальственному приказанию да заданию да строго по расписанию. О! Сколько бы ты тогда великой Германской империи пользы принес! Ой-ёй-ёй! Ца-ца-ца! Но раз ты не едешь, так я теперь навсегда при тебе находиться буду - чтобы всегда твои новые чуда видеть. Для науки их на пергамент запечетлевать и в Германию отправлять. Так что давай, показывай новую чуду! Я аж пылаю весь от нетерпения!

 - Да какое еще чудо! Совсем ты, академик хренов, спятил! Ходишь в шляпе с перьями, а живешь глупыми народными поверьями. Совсем уже из академика петербугского в дурака квасьевского превратился! Наврал я им всё – чтобы время выиграть, чтобы ты успел убежать от них куда подальше! Потому что сейчас они своему стаду соскИ хреном с уксусом натрут. Стадо взбунтуется! Мужиков попыряет! А они прибегут уже тебя убивать! И тут уж я тебя защитить уже ничем не смогу... Так что прощай, брат мой названый, одним хреном со мной мазаный, одною бедою вместе со мной ученый, общей смекалкой нашей крещеный! И шуруй ты отседова на хрен – навсегда! Если, конечно, жить хочешь...

Поцеловал он на память Данилу по-русски три раза в обе щеки, повернул его к лесу передом и даже пришлепнул его напоследок - чтобы он быстрее драпал! Ну, тут Данила, конечно, схватил шапку и деру! Но только пока его широкая академическая задница в красных бархатных штанах среди кустов да сосен мелькала, вдруг ни с того ни с сего ветер вокруг разыгрался, в небе страшный гром грянул! И вслед за ним и впрямь ливень сплошной стеной пошел!..

Так с тех пор больше уже никто Данилу-немецкого чудилу никогда и не видел – ни в Академии в Санкт самОм Петербурге, ни в Квасьеве... Испугался Данила мужиков да и был таков! Смылся подальше от лютого народа! Ведь людская злоба - это как хвороба. Когда сердце злобливо, оно - как река в день разлива: всё вокруг одной лишь злобой зальет. Одну лишь тину да топь после себя оставит. Сгинул наш Данилушка навечно... То ли медведи и волки его в лесу задрали, то ли сама Баба Яга замуж его за себя взяла и в своей избенке его поселила – это никому уже не ведомо... Но скорее всего, он сам правильного пути-дороги не сыскал да так до сих пор в наших бескрайних касимовских лесах и плутает-шастает, потому что мужики частенько своими глазами видели, что появился в чаще какой-то странный лешак – ходит весь в звериных шкурах, по-русски ни бельмеса, но как узрит на тропе какого квасьевского мужика, тут же нападает на него, жрать просит, еду отнимает и орет ему с немецким акцентом:

- О, ардова! О, хрен! О, русский корень! О, я, я! О, чудо! Вери, вери зер гут!..

--------------------------------------------------------

 

Нам очень понравилась дяди Колина сказка про племя ардова и мы стали просить его сочинить что-нибудь еще про древние времена. Он сначала долго отнекивался:

- Да ну вас, приставучие!.. Давно это было. Все легенды, былины про те времена давно забыты и в землю зарыты. Ну а что я могу сочинить про то, что никогда сам не видел, не слышал, и сам в том мире никогда не жил…

Но мы уже знали эту дяди Колину привычку долго отнекиваться от наших просьб, чтобы мы уговаривали его как можно дольше и упорнее. Ему это нравилось, и мы это прекрасно чувствовали. К тому же он прекрасно понимал, что ему от нас теперь уже ни за что не отвертеться – раз уж приучил нас к своим сказкам, так и давай сочиняй всё новые и новые! А тем более ему это было совсем не в тягость, а в радость. Фантазия его так и переполняла! Просто раньше ей не было никакого применения. А теперь она неожиданно потребовалась и стала очень высоко цениться. Да и по ночам делать ему было нечего, а тут хоть такая, да всё забава. И вот однажды он рассказал нам такую вот новую сказку.

 
ПОМНИТ ЗЕМЛЯ