Записки о Чукотке

   Север, Северо-Восток. Эти края притягивают своей красотой, первозданной дикостью, чистотой. И тот человек, который побывал, а потом уехал, испытывает постоянное стремление вернуться. Может не каждый, но большинство. Так было с писателем и геофизиком Олегом Михайловичем Куваевым. Так происходит и со мной. Я не случайно вспомнил про Куваева. Хоть мы разделены с ним десятилетиями, наши жизни во многом похожи. Мы даже совершали одинаковые поступки и пересекали одни и те же пространства. Думаю, что и причины этих поступков у нас одни и те же.
   Сначала Куваев был для меня человеком из другой жизни. Но потом, работая в Центральной Геофизической Экспедиции в посёлке Хасын Магаданской области, я познакомился с Каракозовым Всеволодом Михайловичем. До ЦГЭ он работал в Певеке. Оказалось, что Каракозов был тем человеком, которого приняли на должность Куваева в местной экспедиции, после того как тот уехал. Когда Всеволод Михайлович рассказал об этом, Куваев перестал для меня быть человеком из другой жизни. Потом, при изучении геофизических отчётов, мне попалась рецензия на отчёт, написанная Куваевым. Помню, мне понравился текст - всё было чётко, обоснованно, написано хорошим языком.
   А ещё раньше я, как и многие, читал его повесть "Дом для Бродяг". Почему-то для меня эта повесть стала чем-то особенным. И совершая то, что сделал Куваев (и даже больше), я ступил на порог Дома для Бродяг. Ступил после 29-ти лет ожидания. Думаю, что это не могло не случиться.
   С Севером всегда ассоциируются сильные поступки и люди, а также лучшие человеческие качества. Говорят, что только чистый духом человек может там быть... Да не всегда это так. Там происходят и ужасные вещи, о которых потом вспоминаешь с содроганием. Что-то из таких событий людям известно. А что-то остаётся в небытии. И мой рассказ о печали...

   Летом 2011 года, с моим другом Лёней Суняевым, я сплавлялся по Омолону. Прошли всю реку - от истока до впадения в Колыму. При нас мой щенок Юкоша.
   На Омолоне я бывал в 80-тых годах. Летал зимой из посёлка Омолон на гравиметрическую съёмку 1:200 000 масштаба. В тот раз со мной тоже была моя собака, западно-сибирская лайка Чиф. Пока летали (иногда и по две смены за световой день), пёс сидел в комнате. Потом я шёл его выгуливать - по улицам, а затем замёрзшей рекой, передвигаясь по следам от снегоходов между островами.
   В этом посёлке я тогда не увидел ни одной породистой охотничьей лайки. Даже на Хасыне с этим дела обстояли получше. Там, кроме моего Чифа, был ещё и алимовский Юкон.
   Работали мы на съёмке всю вторую половину зимы и ещё часть весны прихватили. Но весна от зимы не отличалась - те же холод и снег. Кроме меня были Каракозов, Кормщиков, Давлетгареев.
   И вот я снова на реке, но теперь это сплав. Совсем другие ощущения.
   Омолон огромен, и имеет много больших притоков. Среди них такие реки как Олой, Кедон...
   Устья Кедона мы не видели, так как он впадает слева, а мы в тот час шли по правым протокам Омолона. Долина широкая, со множеством островов. Острова покрыты ивняком, тополями, осиной и прочими растениями, характерными для реки. Также на этих островах есть берёзы и листвянки. А вот коренной берег как правило покрыт лесом, состоящим из лиственниц.
   Остановились передохнуть и попить чайку на одном из островов правой протоки реки. Где-то далеко на западе, на левом берегу, впадает Кедон. Прямо напротив нас, судя по карте. Мне вспомнилась печальная история конца 90-тых годов, связанная с Кедоном...
   Произошла эта история с нашим хасынским товарищем. Звали его Виталий Одынец. Как и мы, он трудился геологом в Центральной Геофизической Экспедиции. Да только вот перестройка всё поменяла тогда. Многие (и я в том числе) уехали на материк. А те кто остались, выживали как могли. Виталий поддерживал себя промысловой охотой. Кажется, у него где-то был участок для охоты. Возможно здесь, на Омолоне. Но в тот раз он был не на своём участке, а приехал к другу, на его Кедонские угодья, просто отдохнуть.
   Они шли по зимнему лесу долины Кедона. Широкие охотничьи лыжи оставляли сзади тропу на снежной целине. День был на исходе, и хотелось поскорее добраться до зимовья, чтобы отдохнуть. Обходя участок, ребята проверяли капканы, а кое-где устанавливали новые. Поставив последний, на самом краю участка, охотники направились к своей избушке.
   Чистая природа. Тишина. На огромных пространствах не встретишь ни одного человека. Только звери.
   Но по стечению обстоятельств на соседнем участке в это время был человек - житель посёлка Омолон, который промышлял здесь. И он также, как и Виталий с другом, обходил свою территорию. Неожиданно охотник наткнулся на след, оставленный двумя соседями. Он посчитал, что след проходит по его участку. А вот и капкан - последний, поставленный ребятами. На краю участка... Или не на краю, а уже на чужом? Это неизвестно. Но житель посёлка Омолон посчитал, что кто-то вторгся в его пределы, и хочет обделить его, поймав зверюшку в капкан.
   Здесь нет людей. Только звери. Звериная ярость завладела этим человеком, и он бросился по следам двух друзей. Ярость подпитывалась безнаказанностью - ведь здесь нет больше никого.
   Уже давно стемнело, и в избушке наступил покой. После ужина Виталий задремал, а товарищ был ещё чем-то занят. Неожиданно открылась дверь, и на пороге появился хозяин соседнего участка. В руках он держал оружие. Виталий, не успев проснуться, был убит выстрелом в голову. Второй человек погиб от выстрела в живот. Заметая следы, озверевший охотник подпалил избу. И только убедившись, что горит хорошо, отправился к своему зимовью.
   Об этом случае я узнал спустя какое-то время, в один из своих приездов в Хасын. В голове не укладывалось.
   И здесь, на Омолоне, я снова услышал грустную историю. Когда мы с Лёней добрались до Усть-Олойской метеостанции, историю рассказала метеоролог Ирина.
   Я не знаю как, но преступление всё-таки стало известно. И виновный был осуждён. Только жаль, что не пожизненно.

   Через два дня после того, как мы миновали впадение Кедона, произошла встреча с одним человеком. Был сильный ветер до 15 м/сек и большая волна. Впереди послышался звук работающего мотора, и мы увидели казанку, идущую вверх по течению навстречу нам. Поздоровались. Человек в лодке приглушил мотор, и его судно оставалось в одной точке, борясь с течением. Мы с Лёней подплыли на своих двух надувных лодках и, держась руками за казанку, пообщались с путником. Не долго, всего-то минут пять. Но возникло ощущение чего-то настоящего, исходящего от человека. И было ощущение простоты. Это Володя Деренцов (фамилию мы узнали уже потом). Он рассказал, что идёт с Усть-Олойской метеостанции в посёлок Омолон, и что он начальник станции. Помню его удивление, когда мы сказали, что начали свой путь с самого истока этой огромной реки, предварительно пройдя по тайге и перевалив через сам Колымский хребет. Но ему всё это понравилось. Разговор происходил не в самых комфортных условиях - лодки болтало на волнах, и ветер холодил тела. Володя рассказал, как лучше найти метеостанцию. Ведь в условиях сильно разветвлённого русла со множеством рукавов это совсем не просто. Он пожелал, чтобы мы посетили его дом. Упомянул про баньку. Я спросил, кто сейчас на станции. Оказалось, что сейчас там только метеоролог Ирина, его дочь. Пообещав вернуться, когда мы будем на станции, он отправился к своей цели вверх по реке. А мы пошли вниз, на север. После этого встречный ветерок ещё усилился. И в некоторых местах он, встречаясь с потоком, отброшенным от изгибающегося берега, создавал зоны волн до метра высотой. Я чувствовал первобытный восторг, пересекая эти места и борясь со стихией. А ещё через сутки мы достигли Усть-Олойской метеостанции.
   Олег Куваев не упоминал в своей повести название метеостанции, на которой стоит Дом. Хотя и можно было бы догадаться, ибо выбор не велик - на протяжении более чем 1100-километрового русла есть всего три метеостанции. Причём две из них не подходят, так как находятся значительно южнее. Я ошибочно полагал, что найду то, что ищу, где-то в районе слияния с Колымой. Но я ошибался. Вот он, Дом для Бродяг. Стоит себе на Усть-Олойской метеостанции, на 800 метров южнее Северного полярного круга. Просто, в обычном разговоре на кухне, мы услышали, что дом, где будем ночевать, и есть тот самый Дом. И теперь наши пути с Куваевым окончательно совпали в одной точке на необозримых пространствах Севера.
   Всё-таки это особенные люди, метеорологи. Большая часть жизни многих из них проходит вот в таких глухих уголках. Здесь даже не посёлок (он находится примерно на 180 километров южнее). Надо быть сильным и увлечённым человеком, чтобы так жить. Их трое - Володя с женой Ольгой и дочь Ирина. Но Ольга в отпуску, Володя в посёлке (он так и не успел вернуться до нашего с Лёней отплытия). На станции только Ирина. И большой отрезок жизни этих людей прошёл здесь.
   В апреле 1981 года Дом для Бродяг немного достраивался силами трёх холостых метеорологов, живущих здесь, и пяти строителей из Магадана. После этого управление решило поселить на станции семейных. В итоге на Усть-Олойскую метеостанцию семья Деренцовых попала в 1981 году. Ирине год был всего. А до этого работали на соседней станции Кегали (выше по течению). Так что тридцать лет прошло в этой точке пространства.
   Отдыхали на станции день и две ночи. Ира просила ещё задержаться, но река звала за собой. Лодки отчалили на утро после второй ночи. Мы оставляли Дом для Бродяг, не зная, что через пол года сюда придёт несчастье...
   Всё случилось зимой. Ирина в это время была в отпуске, в Магадане. На станции оставалось два человека. У Володи неожиданно случился гипертонический криз (резкое повышение артериального давления). Обычно это заканчивается инфарктом или инсультом. Ольга по связи вызвала санрейс. Казалось бы - вызвали борт, значит он должен скоро прилететь. Борт действительно был. И летел в нём реаниматолог. Только вот спасательный этот вертолёт до станции не долетел. Руководство метеоуправления платить не хотело за рейс. Была плохая связь, и они перестали слышать метеостанцию. Переговаривались между собой. Ольга слышала, как они говорили о том, что Володя уже умер, что она и зеркальце прикладывала, чтобы дыхание посмотреть. И что зачем лететь, если он всё-равно уже умер. Ольга кричит, что муж живой, а они не слышат. Или вид делают. В общем, развернули борт на полпути. А Володя потом умер, помощи не получив. Вот так, тихо и незаметно, убили человека.
   Ирина вылетела из Магадана в посёлок Омолон. Но от Омолона ещё ведь добраться надо до станции. Тело мёртвого Владимира Деренцова, отдавшего все свои годы работе, пролежало несколько холодных месяцев на станции. Руководство не посчитало нужным вывозить. Но весной всё же вывезли Володю. Похоронили в Билибино. А Ирину, как неудобного человека, пытавшегося что-то там говорить, уволили.
   Дальнейшая судьба метеостанции и Дома для Бродяг печальна. Какое-то время там никого не было. Потом, в конце весны 2012 года Ольга вернулась. Ещё там некоторое время пробыли два молодых метеоролога, присланных на замену. Но людьми они оказались мутными. Кто-то из них даже пристрелил одну или две собаки, из тех, что жили на станции. Потом станцию закрыли. Дом стоит без хозяев. Но без хозяев всё исчезнет рано или поздно. Перепады температур, медведи с росомахами, случайные люди - сделают своё дело.

   Похожий случай произошёл в конце 1987 года в посёлке Чуванское на реке Еропол, впадающей в Анадырь. Я работал в тех местах в 1983 году. Наш геофизический отряд занимался региональными грави-магнитными профилями. Многое было сделано в пеших маршрутах по горной местности. Но большая часть на сплаве по рекам Оконайто, Яблонь, Анадырь, Еропол. Последний лагерь отряда, из которого мы отправлялись на выкидушки (временные стоянки для совершения отдалённых маршрутов), находился у впадения реки Еропол в Анадырь. Наши палатки на каркасах и с печками стояли вблизи метеостанции Старый Еропол. На станции находились метеорологи Саша и Боря с жёнами. И чёрный пёс Пинька (Пиночет). Уже потом, спустя четверть века, я узнал от Бориса, что оказывается до Старого Еропола он работал на Омолоне, на Усть-Олойской метеостанции. И что он один из тех, кто принимал участие в достройке Дома для Бродяг. Семья Деренцовых, с которой он был знаком ранее, пришла ему на смену. Вот так переплелось всё во времени и пространстве - моя жизнь, Куваев, Дом для Бродяг и люди, связанные с этим местом.
   Но я хотел рассказать о случае, произошедшем в 1987 году. Никто не знает об этом кроме нескольких участников, свидетелей и жителей посёлка Чуванское. Чуванское стоит на правом берегу Еропола, на расстоянии полного сплавного дня пути до слияния с Анадырем - примерно 35 километров. Я имею ввиду сплав на надувных лодках трёхсотках.
   Историю мне рассказал метеоролог Боря спустя четверть века. В то время он работал на метеостанции в самом Чуванском, поскольку в 1985 году станция Старый Еропол была закрыта. В Чуванском девица на сносях была. И начались преждевременные роды. Отошли воды, кровь - был тяжёлый случай. Разродиться не получалось. А в посёлке только фельдшер, и его опыта было недостаточно. В общем, вызвали санрейс из райцентра Марково. Это 130 километров по прямой - для вертолёта Ми-8 всего минут 35 лёту. Пока суть да дело, врачи из Анадыря пытались по связи помочь фельдшеру. "Консультация" проходила через метеостанцию. Но всё это морзянкой, и слышно плохо. Не помогло.
   Так вышло, что в Марково в это время не оказалось бортов. Ситуация критическая. Нужен борт. А борт, оказывается, был. И именно в это время он пролетал над Чуванским, или где-то рядом. Об этом стало известно по связи. Экипаж был не из Марково, а Анадырский. Вылет из Марково. А куда летели? А кто его знает. Развлекались - партийная шушера (секретарь окружкома комсомола, 1-ый секретарь Анадырского райкома с кучей прихвостней) катали "великого" поэта Евгения Евтушенко. Тот совершал вояж по Чукотке.
   Вся надежда на пролетающий борт. Но надежда себя не оправдала. Они преспокойненько полетели своей дорогой. Пилоты знали, конечно, о том, что надо человека подобрать. Но пилоты оказались не пилоты, а царские холуи. Были бы нормальные мужики - сели бы без всяких. Тем более, что командир должен откликнуться на бедствие - так я считаю. А раз не сели, значит спрашивали разрешения у пассажиров. Раз не сели, значит пассажиры не разрешили. О причинах можно только гадать. Может в крови пачкаться не захотели господа. А может, пока развлекались, замочили с вертолёта пару оленей или сохатых, и везли свою преступную добычу - не хотели, чтобы всплыло всё это. Такие "развлечения" были в чести у хозяев жизни. Да и сейчас тоже. И конечно же поэт Евтушенко всё знал. Но прикинулся, видимо, телком непонимающим, что происходит. Если был бы настоящим он, то пригрозил бы оглаской.
   Вот так, спокойненько оставили роженицу без помощи. Продолжили маршрут и долетели до райцентра Марково. И лишь через 4 часа борт вылетел за девушкой в Чуванское. Время ушло, и она умерла в Марково при родах. Дочь осталась без мамы.
   Местное население подняло бучу, но это ни к чему не привело. Только врачиху-гинеколога в Марковской больнице уволили якобы за то, что не предусмотрела заранее. Нашли крайнего. А поэт уехал с Чукотки, так ничего и не написав о местном колорите.

   Спустя четверть века мы с Борисом встретились в сети. Как-то раз я спросил у него о судьбе еропольского чёрного пса Пиньки. Оказалось, что пёс погиб. Вот что написал Боря: "Пинька погиб, как и подобает охотничьему псу. Чуть выше вашей стоянки, напротив тундрового берега, мы возвращались с проверки капканов. Лёд был на реке ещё очень тонкий, даже под лыжами проваливался. И он разглядел на другом берегу лося, и рванул туда. Назад Пиня уже не вернулся. Мы с Сашкой скинули лодку, перебрались на другой берег Анадыря. Пинька лося держал. По следам видно было, что лось ушёл-таки с Анадыря на Еропол. А там, видимо, через реку. А Пиньку, вероятно, когда он за лосём поплыл, под лёд затянуло. Еропол, когда Анадырь вставал, продолжал ещё течь. Вот такая грустная история про нашего Пиночета."
   Я вообще всех собак жалею, а Пиньку особенно жалко. Был он не породистый, но хороший, настоящий пёс.

26.08.2017