Андромеда

От ответа на вопрос зависит так много!

Как будто, если не последует ответа – я не проснусь и двери мира не разойдутся передо мной; я не доеду до своего этажа и лифт застрянет на каком нибудь "полуторном" этаже. Как будто Андромеда сойдёт со своей гравитационной оси, и, через пару минут, минуя двадцать четыре триллиона километров, ворвётся в пурпурный диск нашей родной галактики, нависая над головами спешащих на работу людей; читающих газету и перекусывающих на бегу. Заменяя яркий, назойливый утренний свет Солнца длинными тенями от редких, наполовину испарившихся облаков и верхушек многоэтажек. Крася привычный цвет окружающего мира в цвет предзакатного пурпура или красно-темно-розовой крови сказочного существа.

От ответа на вопрос зависит многое. Но почему именно на этот?..

У кого-то пропадет сеть в смартфоне. Голубой экран зарябит помехами, нагреется, и, обжигая ладонь, выпадет из рук хозяина на асфальт, заставляя оглядеться по-сторонам и задрать голову вверх, очумело открыв рот. Маленький ребенок заплачет, чуя нависшую беду. Дети всегда раньше всех чувствуют опасность и понимают, что нужно делать – плакать от страха и горя, в последний раз громко заявив о себе. Пожилой мужчина, – портной местного ателье, – схватится за сердце. Слабыми трясущимися руками пытаясь нащупать во внутреннем кармане потасканного пиджака конусообразную баночку валидола. Ощущение, будто в атмосфере не осталось воздуха – нужно расстегнуть верхнюю пуговицу бледноголубой рубашки... Душит. Вдохи глубже и чаще. До обонятельных рецепторов доносятся запахи этого утра – на скорую руку приготовленный омлет с колбасой, застоявшийся запах печеностей в квартире; запах дешёвого порошка для стирки руками и вечно теплых, усталых рук жены.
Шура... – последнее, что успевает вихрем пронестись в голове, остужая прохладным бризом стенки черепной коробки изнутри, после того, как вконец ослабшие пальцы соскользнут с поверхности баночки со спасительными пилюлями. Оставив дряблое, помотанное долгой жизнью тело старика на скамейке в парке, под большой раскидистой ивой, около их с женой дома, через который он каждый день, в течении 30 лет, ходил в своё ателье на углу следующей улицы. На этой лавочке он начал жить. Когда увидел её – читающую томик зарубежной классики девушку, в зелёном клетчатом платьице; с необычно большими, красивыми зелёными глазами и маленьким подбородком. "Добрый день!" – со сдержанной улыбкой, скромно, но с достоинством сказал он. Она испуганно подняла на него свои глаза–прожекторы и как будто расплавила его худое тело, в вязаном синем свитере.
— "Сейчас половина двенадцатого, но скоро солнце вынырнет из под вон тех деревьев и окажется прямо над Вашей головой. Я, конечно, понимаю, что это не мое дело и вообще странно, что я говорю о вреде прямых солнечных лучей на непокрытую голову Вам, взрослому человеку, но... Позвольте... Если я не смогу носить каждый день зонт с собой, чтобы защитить Вас от нашего прекрасного дневного светила, может, к завтрашнему дню, я что нибудь придумаю? Чтобы усмирить своё беспокойство о Вас и Вашем драгоценном здоровье? А пока... Может быть... Вы не откажете мне в прогулке?" – робко закончил он, вытирая с висков простувившие от осознания того, что только что произошло, капли стыда и последнего мужества. Ведь он никогда никого никуда не приглашал! Всегда был страх быть отвергнутым и вообще, такая красавица!
"На что я только надеялся и что на меня вдруг нашло?!" – она все время его мужественных стараний строго смотрела вглубь него и молчала.
"Ну, как я и думал..." – чувство стыда уже заполнило не только живот неприятным холодком, но добралось до головы, отделив, как гильотиной, её от остального тела. Парень стоял перед ней, как провинившийся второклассник перед матерью, сообщающий, что её и отца вызывают в школу – опустив глаза в пол и спрятав руки за спиной, сжимая "крестики" указательным и средним пальцами обеих рук.
Уголки её глаз сузились, пухлые розовые губы оголили ранее спрятанные заборчики белоснежных жемчужин-зубов. Она улыбнулась. – "Боже, я готов поклясться, что это самая красивая улыбка, которая только может существовать!" – подумал он.
Она негромко засмеялась.
"Да чтоб я провалился! Я же говорил ничего не получится!..."
— Простите...
Все также глядя себе под ноги и с чувством разочарования, собравшись развернуться и уйти, убежать прочь от позора, сказал он.
— Нет... Нет! Это Вы меня простите! Вырвалось... Мне ещё никогда никто не предлагал среди белого дня помощь и защиту от солнца. — Она опять рассмеялась. — Спасибо, это очень... мило! Вы очень любезны!
Девушка положила книжку на колени и посмотрела на циферблат своих наручных часов.
— Пожалуй, да. Я не против прогуляться. Погода так и шепчет! Только мне нужно быть дома к пяти. К сожалению, рефераты сами себя не напишут. А это было бы очень кстати!
Она улыбнулась своей шутке, лучась и переливаясь в солнечном свете, создавая эффект некоего единства с этой ранней весной и апрельским теплом.
— Меня, кстати, Александра зовут, Саша. Но дома все зовут меня Шурой, а мама в детстве называла Ласточкой. А как зовут моего спасителя? —
Все с той же солнечной улыбкой спросила она.
— А меня... Никита.
Скромно ответил паренёк.
Саша сделала закладку в книге, положила ее в сумочку и взяла Никиту под руку, бережно облокачиваясь на него.
— Ну что, пошли?
— Да!
Салатовый свет парка заволок две удаляющиеся от скамейки фигуры, принимая в свои объятия новых влюбленных, лиановидными руками с цветами заместо колец и перстов обнимая двух новых жертв.

"Вчера на даче родители выкопали молодой саженец ивы. Кажется, я знаю, для чего..." — мысленно беседовал с собой молодой человек, возбуждённый прошедшим днём и феромонами в мозгу.
...
— Ой, а кажется ещё вчера здесь ничего не росло!
— Да, я тоже заметил изменения...
Никита хитро улыбнулся, ловя благодарный взгляд Саши.
— Ну, пока она совсем маленькая, я буду носить с собой зонтик, чтобы ты могла читать в теньке на своей... На нашей любимой лавке.
Никита раскрыл зонт и укрыл им голову Саши.
— Благодарю.
Сказала Саша расплываясь в улыбке.
— Хочешь я тебе почитаю?
— Да, очень!
Саша подсела ближе и положила голову Никите на плечо.
— Готов слушать?
— Угу.
Никита уткнулся в волосы Саши и блаженно закрыл глаза...
...
Мир рушится, превращая в пыль прошлое, настоящее и уже никогда не наступившее будущее. Планета сгибается под тяжестью магнитного поля галактики. Солнце расплющивается, огрызаясь языками ярко жёлтой плазмы, растекаясь по перманентной оболочке массивного космического тела.
...
От ответа на вопрос зависит всё...

— Ты меня любишь?
— А почему ты спрашиваешь?
— Просто, интересно. Я же должна знать!
— Когда мы впервые встретились... Нет, не так... Когда я впервые увидел тебя — что-то во мне хрустнуло. Какой-то древний хрусталь. Один из тех экспонатов, которые хранятся в музеях за пуленепробиваемым стеклом. На него нельзя даже дышать. Любое прикосновение или лёгкий сквозняк погубят его. Ты разбила его вдребезги...
Ты расчистила пески во мне. Осушила океаны с погребенными на дне городами одним лёгким сладковатым дыханием. Я почувствовал себя ребенком, забытом в боксе для новорожденных – я нуждаюсь в тебе, как цветок в пчеле, как выкинутая на берег рыба в море. Ты для меня – как о-два на обитаемой планете в глубине космоса с отличной атмосферой от земной – без тебя все может быть зелено, невероятные живые существа на суше и в море могут существовать, но нет самого главного, без чего все красоты неизведанных миров гаснут – нет кислорода, нет тебя. Ты нужна мне, как прогрессу – колесо, как Отче наш – верующему. Без тебя я кусок материи, оторванной от вечно вращающегося колеса Бытия. Вселенная не заметит потери и сделает заплатку на месте порванного участка, забыв о моем существовании на задворках Сущего. Я без тебя — как деление на ноль. С тобой — я что-то большее, чем я сам. Я люблю тебя.
...
Она тяжело дышит. Её грудь вздымается над грудной клеткой, создавая насос для кислорода, вдыхая воздух шумно, жадно. Я не вижу её лица, но чувствую, что она плачет. Все это время она сильно сжимает мою руку. Только сейчас я замечаю, что она впилась в мое запястье, топя в коже свои ногти с бесцветным матовым лаком. Вдруг она резко поворачивает голову на сто восемьдесят градусов и останавливается своим влажным взглядом на моих глазах. Новые слезы появляются на её лице, будто выступая через кожу на щеках. Её большие глаза выражают собой что-то огромное, какую-то вселенскую простую Истину. Её глаза – это Евангелие. Маяк для заплутавших, посох для старика. Она прижимает мою ладонь к своей мокрой от слез щеке. Нос красный от влаги.
— И я тебя очень-очень сильно люблю...
Она бросается мне на шею. Душит в объятиях. Пахнет моими любимыми духами, слезами и потом. Я нежно отстраняю её от себя, обеими ладонями беру её за лицо и тяну к своему — мы растворяемся друг в друге...
...
Мир перестал существовать, время замедлилось, исполняя неуклюжий рапид. Солнце, тратя свои ядерные запасы превращается в красный гигант, после, сжимаясь под собственной массой схлопывается, разливаясь в спышке Сверхновой. На этой лавке этот человек начал жить, на ней же и закончил.
...
Мы — новая жизнь, взрыв Сверхновой.
Момент с тобой – это Момент Вечности.