Руины. 2

Ферт шагнул между столбиков калитки, и его сразу кто-то толкнул – темнота жила! Будничные разговоры и смех – мимо проскрипела повозка. Кто-то чихнул, ишак мазнул хвостом по руке. Напротив, через дорогу была лавка. Оттуда, как искушение, тянулся запах горячих лепёшек, и Ферт вдруг остро почувствовал, что голоден – забыл даже удивиться суете и многолюдству.

– Захария! – Он обернулся с тревогой – неизвестно, как встретят здесь чужака, хотя и проводник не гарантия безопасности. Но старик сразу нашёлся, вынырнул из-за чьей-то спины. – Захария, скажите, какие деньги здесь в ходу? Я хочу купить хлеба. – И Ферт красноречиво указал в сторону лавки.

– А какие есть, такие и в ходу, – важно покивал Захария.

Странно, на самом деле, было его так называть – не мистер, не эфенди, не муэллим, поэтому Ферт поинтересовался с мягкой улыбкой:

– Простите, а как к Вам обращаться?

– Захария, – удивился старик. – Я же сказал!

– По имени как-то неловко.

– Моё имя не означает ничего неприличного, – захихикал тот.

В лавке (хотя, какая там лавка – просто прилавок под навесом) Ферт едва не застонал от удовольствия, таким вкусным там был воздух. Да что воздух! Один только вид всех этих разноцветных специй в лоточках, истекающих сиропом и маслом сладостей, раскрытых кулей с крупами и мукой вызывал восторг в фертовой душе. За что он любил Восток, так это за щедрость вкусов, запахов, красок, за избыток солнечного жара и сладость тени, за благость ночей, за чувственность природы, за изящную сложность простого, узорчатость обыденного и смачное звучание языка. Да за всё! Он просто его любил.

Бойко поторговавшись, Ферт купил стопку лепёшек, головку сыра и – после заговорщицких переглядываний с Захарией – кувшин вина. Тот взял бутыль оливкового масла.

Они снова протолкнулись на другую сторону улицы. Ферт со своими прижатыми к груди покупками был не слишком ловок и лицом к лицу столкнулся с потрясающей красоты женщиной (или это так показалось в темноте?), которая одним взглядом из-под невероятно длинных ресниц зажгла его кровь. Захария спас жертву древних чар от конфуза, утянув за рукав во двор.

Они вернулись к очагу, где состоялось их знакомство. Но Захария не стал снова устраиваться у огня. Он уверенно шагнул за порог полуразрушенного дома и сразу свернул к ведущей наверх лестнице. Было темно, но Ферт разглядел резные деревянные перила – гладкие от множества касаний – они лунно бликовали в темноте.

Только на крыше стало понятно, каким душным и липким был воздух внизу. Но здесь было хорошо не только из-за того, что свежо. Ферт раньше даже не представлял, каким уютным может быть место под открытым небом – пространство на крыше было любовно хозяином обжито. Настил был покрыт мягким толстым ковром, застелен периной, завален пухлыми подушками. На поднос с кофейником и остатками пахлавы брошена вышитая салфетка.

– Пора поужинать, – тихо сказал Захария, скидывая узорчатые туфли и ступая на тонкий тканый половик, расстеленный перед помостом.

С востока тянуло душно-пряным запахом каких-то цветов. Пара масляных светильников на высоких подставках подмигивали оранжевым оком рубинам, лениво катающимся по дну тяжёлой чаши с вином. У сыра был такой сладостно-острый вкус, а вино таким сочно-сахарно-терпким, что Ферт всем своим телом ощутил, что никогда не забудет эту ночь и это странное сказочное место.

Уснул он так сладко и так незаметно, что очень удивился, ослепнув утром от яркого солнца. И он ясно помнил, что снилось ему… пение.