Африканово

Поезд нёсся сквозь пургу. Горные туннели, лесные полустанки. Ветер играл облаками  и они от страха просыпали на мчащийся поезд снежную стаю белоснежных мотыльков. Разыгравшаяся стихия за окном лишь усиливала чувство дома и уюта. Для законченности картины не хватало нескольких деталей: потрескивающего камина, кресла-качалки, да пуховой шали, нежно обнимающей озябшие плечи.
Сквозь слипающиеся веки Елена провожала мелькающие горные перевалы. Пасмурный день, налипающий на стекла снег, монотонный шум колес, –  всё погружало в сон. Соседи по купе спали. Звенящая в стакане ложечка позвякивала, словно бубенцы несущейся по деревне тройки. Увлекательная история читалась сквозь дремоту. Яркими образами и интригующим сюжетом  рассказ вёл Елену сквозь пургу и снежные перемёты. Они брели,  взявшись за руки, по колено в рыхлой снежной муке, но вялый морок сна разрушал  спасительную связь. Елена проваливалась в сон, книга плавно опускалась на грудь… Она  вздрагивала и просыпалась.
Лысоватый сосед напротив прочитал вывеску: «Станция Африканово».  Лесной полустанок приютил обледеневший скорый поезд.  Шустрые  мужички, удивленно озираясь,  дымили сигаретами.  Вдоль  ледяного тела состава, торгуя ананасами, гуавой и инжиром, с большими тележками сновали одетые по-летнему чернокожие бабушки. Поезд, подобно веренице связанных мороженых брикетов, стоял… на африканском полустанке! 
Елена вышла из вагона в легкой летней юбке, укутанная в  вязаный платок. Хотелось малосольных огурчиков и вареной картошечки, пересыпанной зеленным укропчиком. 
Невдалеке торговала бойкая чернокожая бабуля с обезьянкой на плече.
– Что, дочка, попугаев считаешь? Покупай свежих банан, сегодня  собранных.
– Мне бы вареной картошечки с огурчиком, – вздохнула Елена.
– Что за картошечка? Отродясь такого не слышала.
– А откуда здесь эта станция? – не обращая внимания на вопрос, удивилась Елена.
– Ты, родная, не спрашивай, покупай и езжай, – глядя в строну, буркнула старушка. – Много будешь знать, останешься здесь с нами торговать.
«Странная какая-то старушка», – подумала Елена. Купив полкило бананов, она отошла чуть в сторону. Обезьяна,  сидящая на плече,  завертелась,  и что-то зашептала бабке на ухо.
Елену всё больше удивлял этот неожиданный контраст: ведь всего полчаса назад выл ветер и на окне  намерзал лёд...
Бабка, жестикулируя, подозвала  Елену.
– Ладно, любопытная, расскажу, откуда мы здесь.
И бабка поведала свою историю.
Мать моя торговала, я у неё эстафету переняла, – вот всю жизнь на станциях и торгую. Торговля – она как урожай: сегодня густо, а завтра пусто. Так вот, порой пирожок весь не раскупят, и огурчик подвялится, а выкидывать – убыток. Дома поколдуешь над остатками и укрухами, подогреешь черствый пирожок, огурчик несвежий солёной водой подмолодишь – и на вокзал, снова торговать. Народ торопится, спешит, а мне и на руку. Всё бы ничего, да старость пришла, а за ней и смерть.
Молились крепко, видать, за меня родные, вот и миловал Бог. Послана нам, торгашам, эта станция, как наказание временное.

Бабка шевелила губами, продолжая свой рассказ, но Елена её уже не слышала. Поезд резко дёрнулся, плеснув остывшим чаем на соседа. Книга упала на пол и Елена окончательно проснулась.

«А ну её эту двойную бухгалтерию», решила Елена. Долго не могла она заснуть. В заоконной темноте ей всё ещё мерещилась бабка.