Это король, тот самый Лир

Я БРОДЯЧИЙ МУЗЫКАНТ, МНЕ ВСЕ ВЕТРА – ДОРОГИ...

Это было три года назад, в последних числах декабря. Волею судьбы заброшенный на север города, я возвращался домой. Вглядываясь в лица скользящих навстречу по параллельному эскалатору, я прокручивал в голове последнюю сцену гениальной «Саламандры» Алена Таннера. Девушка бежит к метро, девушка скользит в толпе, девушку затягивает фильмом: «Были последние дни декабря, новогодние праздники угрожающе приближались, товары навязывали себя толпе, бросавшейся на осаду магазинов. Это было время, когда заболевание шизофренией грозило стать явлением, способным поразить целые социальные слои общества. Снег еще не выпал, что было вполне нормальным явлением для этого времени. Боже, мы стали такими скучными...» А люди двигались наверх, скользили, закручивались в вихре суеты, бранились, махали шапками, стучали каблуками по прилавкам, требуя халвы, были до хохота серьезны в желании все успеть до наступления полуночи, пока все найденное ими лопнет и обернется снова овощами.

Я забежал в вагон под предупреждающий сигнал, мощь хлопнувшей двери свалила с ног, с носа очки слетели, и я очутился на полу. Поезд тронулся. Я отряхнул колени, напялил очки обратно и вдруг обнаружил себя на прохладной аллее, под тенью кленов и каштанов. Я присел на пустую скамейку, и тут из-за поворота вышел человек... Это король, тот самый Лир. Вы же помните, он учил Корделию, как сохранять себя в безумном этом мире: «С молитвой, с песенкой, со старой сказкой, / Как пташки в клетке, будем петь с тобой». На Лире лыжные лиловые штаны, шерстяная вязаная кофта всех цветов радуги, скрывающие глаза черные очки и берет из полевых цветов на голове. Он мог бы рассказать, что означает каждое растение в его берете (табак, побагровевший, как лицо Нерона, смотрящего на то, как полыхает Рим. Или лаванда, что густо разрослась под окнами в прохладных двориках Одессы, где он родился в 1927 году, спустя два года после того, как Эйзенштейн снимал здесь фильм «Броненосец «Потемкин», и за два года до того, как сюда приехал Дзига Вертов с киноаппаратом...). Хотя, возможно, все это было вовсе не в Одессе, а в Киеве. А в 1929 году арестовали его отца, скрипача...

Лир достал из кармана пузырек бальзама «Биттнер» и сделал несколько глотков. Этот экстравагантный жест крайне удивил окружающих («ведь, в конце концов, на эти деньги можно позволить себе купить бутылку вполне сносной водки или взять бутылку дешевого коньяка, но бальзам-то зачем?»). Вагон тут же наполнился ароматом тридцати трех трав, входящих в состав этого зелья, Лир же, поймав мой любопытный взгляд, протянул бутылочку. Я сделал глоток и почувствовал, как ныряю в поле, как меня подхватывает многоголосица запахов расцветающего леса и уносит в прохладные рощи Комарова. Вот пижма, вот полынь, вот одуванчик, вот ромашка: все готово расцветать. Бутонами наполняется пространство, распускает свои цветки черемуха, разносятся жужжание стрекоз и стрекот пчел. Звучало все: клен, сосны, грабы, пихты, бук; звучали склоны гор, ручьи на склонах, тропы, звучал платан, рябина, вяз, каштан, звучали кроны и ресницы елей, звучаньем наполнялся лес: звучал коричневый пузатый пузырек в руке. Я посмотрел на дирижера: закрыв глаза, он взмахами торжественно правил эту музыку. Вдруг объявили: поезд прибывает на станцию «Невский проспект», Лир очнулся, вспорхнул, как воробей, и, почти коснувшись коричневым беретом потолка, тут же очутился у дверей. Перед тем как снова оказаться на перроне в декабре, он неожиданно сказал мне: «А я вот иду в Эрмитаж, гимн попросили написать к 250-летию... Сочинял сейчас, думал... А многие боятся, что я бродяга, что их убить хочу...» Я же успел сказать, что ощутил творящуюся им музыку и то, как она наполняет пространство     Когда он вышел, на меня с недоумением смотрели люди: «Кто это?» «Это известный композитор... Олег Каравайчук». ; «А что он написал?» ; «Очень много всего, музыки на пятьдесят фильмов».

А потом оказалось, что в тот день (2812 2014)  ему исполнилось восемьдесят семь лет. Больше в своей жизни я не встречал бродячих королей.