Попытка примирения

Золотое-золотое небо
к ватману
плотно приклеено,
над  фасадом оно царит -
стройной
изысканной рыбой
над корпусом длинным,
крестами бытовок усеянным,
как многократной
 брендовой пуговицей...
Даёшь по скульптуре Давида
на любом пересечении улиц!
Микельанжело бы 
поперхнулся оливками...
Без шуток… решения приняты,
заверены чернильным болидом,
гремят в головах у заказчиков
с затылками настороже...

Вот он - главный корпус,
где собирают всё вместе,
длина его в тысячах м.
Его начинка -  из роботов,
где краны портальные,
мощные,
магнитят  любовь свою,
по центру её несут,
даря по чуть-чуть всем пОбоку…
Дли-инная  лента конвейера…
И люди юркими муравьями
будут мелкие капли-детальки
делать большими частями:
вылупятся результатом целые
автомобили
с запахом, визгом и хохотом...

Но это потом,
а сейчас всё бумажно,
скользит чёткой линией
и антуражем сглажено,
и бутерброды сьедаются
с карандашами,
и дух беспощадный сроков
проступает  под веками синим...
Шш-ша-ша-шша! -
над усталыми спинами
вдруг замелькала залетевшая бабочка,
глаза,  напряжённые  целыми днями,
недоверчиво
медленно
начинают теплеть,
деловые слова стихают,
и что-то детское слышится
в репликах о Ней,
важность остального смывая...

А вечер уже колышется,
за окнами шумят те самые,
или другие автомобили,
эта драма
залетевшей золотой бабочки,
которую скоро покинут силы,
она уснёт на громадных фасадах,
или на чертежах рабочих,
или под столом, в корзине,
куда складывают
мысли порванные и
неточные...
И сон её будет бесконечно длинным.