Медаль

- Привет! Что думаешь насчёт «госов»? - обратился как-то ко мне Витька Логин.
- А что не так?
- А то, что ни в одном выпуске ещё не было больше четырёх медалистов. Обычно только двое. А нас сейчас на медаль шестеро идёт.
- И что?
- А то. Резать будут. Прикинь, на «госах» срезаться?

И правда, одна четверка на госэкзамене - и прощай не только медаль, в возможность которой я на четвёртом курсе уже поверил, но заодно и красного диплома не видать.
А Витька продолжал развивать свою мысль:
- А резать будут нас с тобой. Сам подумай. Горбатенко и Рябухина не тронут: у одного папа - друг нашего генерала, у другого папа сам генерал, чуть не в Генштабе служит. У Вовки Соснова отец -замполит, тоже прикроет, наверно. Женьку Густова зарезать просто невозможно, он голова. Ну и остаёмся только мы с тобой, из народа.

Пожалуй, Витька был прав. И насчёт тех, кому, скорее всего, помогут, и насчёт Жеки, с которым мы учились в одном взводе.

Жека, и правда, был голова. Конспекты он на самохе не перечитывал, у него всё укладывалось на лекции, но в высвободившееся время он не бездельничал, а, один из немногих, изучал программу по толстым учебникам из библиотеки. Глубина познаний по большинству предметов позволяла ему на равных вести диалоги и даже споры с преподавателями. Конечно, если те это позволяли, в свою очередь.

В шутку мы даже сформулировали принципиальное отличие нашего подхода к сдаче экзаменов. Жека доказывал преподавателям знание предмета, а я умело скрывал незнание.

- И что ты предлагаешь?
- Думаю, может, получить четвёрку сейчас, на сессии, а потом спокойно идти на красный диплом и не париться насчёт медали.

Подкинутая Витькой мысль поселилась в моей голове, и я начал её думать.

###

А ведь на четвёртом курсе думать уже не хочется, да и некогда. Незаметно пролетает осень. Сразу после зимнего отпуска первая, краткосрочная стажировка в войсках, потом, после небольшого перерыва, - вторая. В Училище мы возвращались только к Майским.

В частях, мы жили не в казармах, с солдатами, а в общагах, старшие офицеры разговаривали с нами уважительно, молодые не отказывались выпить.
 
Курсант четвёртого курса, вернувшийся со «стажа», по уровню своей самооценки может сравниться разве что с генералом или даже с дембелем. У него только одна проблема: он не может смотреть себе под ноги – подбородок не опускается.
 
О, как мы тогда были хороши! Молодые, но возмужавшие, крепкие и гибкие, в офицерском пэша (полевая форма) и портупеях, с «птичками» классности на груди, мы даже сами себе нравились. Что уж говорить про девушек? Жена говорит, что до сих пор вспоминает то пэша, хотя я надеюсь, что она вспоминает не форму, а меня, того, юного, красивого и весёлого.
 
А вокруг ; весна. Яркое, но ещё не палящее, солнце; белые свечки на каштанах, пышные, как букеты; утренний свист стрижей в прозрачном воздухе; белизна горных вершин, в умытом небе просто нависающих над городом…

А какие у нас были заботы! Нам шили офицерскую форму, и мы волновались, чтобы всё получилось как надо. Мы отпускали усы и переживали, разрешат ли их оставить при фотографировании на офицерские документы. И конечно, мы обсуждали распределение! Куда надо проситься, кому подтвердят, а кого отправят назло, в другую сторону.

И, опять же, девушки. Именно на четвёртом курсе многие из нас обзавелись подругами и даже собирались жениться. И я был в этом числе, и как раз на майские в Орджо приезжали мои родители и родители моей невесты, чтобы познакомиться и обсудить нашу свадьбу.
 
###

И среди всей этой эйфории вдруг, ушатом холодной воды, подкинутая Логиным мысль. Хотя мы с Витькой и не были друзьями, я чувствовал близкого по духу человека и уважал его. Идея получить четвёрку на сессии показалась мне разумной, и я принял решение сдаться на ближайшем зачёте с оценкой.
 
Это был зачёт по партийно-политической работе. Зайдя в кабинет и доложив, на предложение преподавателя взять билет я ответил буквально так:
- Товарищ подполковник, поставьте мне, пожалуйста, четвёрку, мне пятёрка не нужна!

Подполковник озадачился, переспросил, что я от него хочу, подумал, приказал подождать его и куда-то вышел.
 
Вернувшись, подполковник сказал только:
- Что вы мне голову морочите?

Взял зачётку, поставил «отл.» и отправил меня в казарму к командирам. Оказалось, он ходил в преподавательскую звонить комбату, от которого очень скоро я получил втык. Больше напрягаться по этому поводу я не стал, других попыток соскочить не предпринимал, а привычно решил, будь что будет.

###

Госкомиссия приехала уже скоро. По традиции председатель госкомиссии лично посещал один-два экзамена, не больше. Обычно в первый день и потом ещё раз, ближе к концу. Поскольку никто не любит выглядеть глупо, то, не будучи специалистами в нашей технике, все высокие московские гости заходили только на первую кафедру. В этой области казаться специалистом было, конечно, проще.

В первый экзаменационный день сдавать научный коммунизм выпало нашему взводу. Начало экзамена несколько затянулось. Наконец, сопровождаемый солидной свитой училищных и приезжих офицеров, в коридоре появился сухонький, но бодренький генерал. Он обратился ко взводу с небольшой напутственной речью и зашёл в кабинет. Мандражировали все: курсанты, командиры и даже принимающие экзамен преподы. Что там было на уме у московского гостя, с каким настроением он сегодня проснулся ; одному богу было известно.

Я сдавал первым. Вытянул билет, подготовился и первым же вышел докладывать. Какие попались вопросы, я уже не помню, но отвечал складно, а выглядел ладно. Члены комиссии одобрительно мне кивали, задавали дополнительные вопросы и снова кивали одобрительно. Понятно, что в присутствии председателя, в торжественно-напряжённой обстановке, да ещё и на научном коммунизме, ни о каких каверзах и речи быть не могло.

Генерал слушал, похоже, вполуха. Кажется, он больше ориентировался на реакцию комиссии на мои ответы и одобрительно кивал вслед за ней. И лишь когда вопросы преподавателей ко мне иссякли, он решил, что пора и ему сказать своё слово.
Он спросил меня об Афганистане.

###

Афган. Это теперь можно рассуждать, было ли это непродуманной авантюрой или геополитической необходимостью. Это теперь я понимаю, что при любых раскладах это, в первую очередь, было страданием и кровью. Теперь я точно знаю, что кровь на твоих руках не менее ценна, чем кровь в твоих жилах, и неизвестно, дают ли ТАМ поблажку за то, что ты проливал любую из них не своей волей, а по приказу. И ещё я точно знаю, что Афган сделал жертвами всех: и невернувшихся, и искалеченных, и даже вернувшихся целыми и в орденах. И трагедия в том, что до сих пор неясно, были ли эти жертвы «за Родину».
 
А тогда мне было 21. Я был мальчишкой. А нормальному мальчишке хочется на войну. Нормальный мальчишка смотрит старый фильм и жалеет, что не успел. А страх к нему приходит позже, если не с первой пулей над головой, то с годами.
И я знал, что там, на войне, есть наши и есть враги. И если не за Родину, то надо воевать за наших и мстить за павших.

Как-то, кажется, курсе на втором, я ехал в отпуск в одном купе с двумя ребятами, бывшими «афганцами». Разговорились, разумеется, выпили. Хорошо выпили. Разговор неизбежно зашёл о войне. И я помню, как парень в какой-то момент своего рассказа вдруг больше не смог говорить и заплакал. А потом он хватал меня за руки и, заглядывая в глаза, спрашивал, пойду ли я, если пошлют, не стану ли отмазываться. Возможно, он уже слышал «я тебя туда не посылал» или даже «убери руки, они в крови».

А я искренне, не стесняясь пафоса, как могут, наверно, только крепко выпившие, говорил, что готов, что пойду, что не струшу. И я был честен перед ним. Я был мальчишкой.

Да что там мальчишки! И у взрослых мужиков иногда появляется желание оказаться на корабле, уходящем в бой за Страну, ради флага которой можно и умереть. Простите, это не мой образ, но он очень точный.

Я был мальчишкой, у которого была такая Страна.

К чему я об этом так пространно? А чтобы стало понятнее то, что произошло дальше.

###

Председатель госкомиссии заговорил со мной об Афганистане, о том, что там происходит и почему. Я отвечал идеологически правильно, но искренне. И искренность, наверное, чувствовалась. А слева и справа генералу шептали: «сержант, член КПСС, кандидат на золотую медаль, хороший парень».
 
Генерал встал из-за стола, подошёл ко мне, взял меня за руку, другой приобнял за плечо. Начал он говорить, глядя мне в лицо, потом повернулся и обращался уже ко всем офицерам и курсантам, находящимся в кабинете. Он говорил о том, что наша армия и наша страна очень нуждаются в таких офицерах, как я. Что счастлив, что выросла такая замечательная смена, что очень доволен работой командного и преподавательского состава училища. Генерал натурально разволновался, в какой-то момент его голос даже дрогнул, и стало особенно заметно, какой он уже старенький и маленький.

Потом он снова посмотрел на меня и громко и отчетливо сказал, подтверждая каждое слово потряхиванием сжатой руки:
- Поздравляю вас, товарищ сержант, с окончанием училища, с золотой медалью и желаю успехов в дальнейшей службе!

Я даже подумал, не сказать ли «служу Советскому Союзу», но стушевался и просто сказал «спасибо».

На этом расчувствовавшийся генерал посчитал свою миссию законченной и, воодушевлённый, покинул экзамен, вместе с сопровождением. Многие офицеры на выходе останавливались, пожимали мне руку и тоже поздравляли. Училищное начальство было довольно столь позитивным началом экзаменов.
Поздравил меня и комбат Бульбенко.

- Так рано поздравлять, товарищ майор, ещё же несколько экзаменов впереди! – сказал я.
Комбат хмыкнул и, улыбнувшись, произнёс:
- Кто ж тебя теперь срежет? Тебя же председатель государственной комиссии уже с медалью поздравил!

Он ушёл, а я подумал, что это была шутка. Я продолжал волноваться, переживать и готовиться к каждому экзамену. Вроде и четыре года уже прослужил, но до конца поверить в некоторые армейские порядки всё ещё не решался.

###

Я всё сдал на «отлично». Не знаю, получилось бы у меня, не случись этой истории с генеральским поздравлением. Но всё было как было.

На выпуске нам, медалистам, дипломы и коробочки с медалями вручали первым, индивидуально. Мама потом рассказывала, что когда вызвали меня, кто-то рядом с ней в толпе родителей, сказал что-то одобрительное в мой адрес. И мама не смогла сдержать эмоций:
- А это мой сын!

Возможно, это было самым ценным, что дала мне эта медаль.

А может, мама напутала, и это случилось чуть позже, когда я поднимался на трибуну, чтобы от имени нашего выпуска поблагодарить училище. Неважно. Важно, что в тот момент у меня получилось сделать маму счастливой.

А потом был последний, торжественный марш нашего выпуска. И, наверное, именно с того дня «Прощание славянки» всегда щемит мне сердце.

###

Тот год был единственным, когда выпускалось пять медалистов. Витьку срезали.

5/06/2017