Рядовые будни войны

Война, разумеется, горе. В довершение к погибели, к морю слёз, к нестерпимым лишениям – она явилась духовным испытанием. Самым серьёзным для людей оказалось на человечность.

   Для Саши Дунюшкина война началась с будоражущего ощущения. Пока было непонятно какого, но  сразу почувствовалось надвижение серьёзной угрозы. Всё посуровело. Несмотря на благодатную летнюю погоду, везде витала тревога. Больничный двор Уфимской областной психиатрической больницы, где прошло его детство, и пришла юношеская пора, вдруг лишился привычного умиротворяющего вида. В этой больнице санитаркой работала его мама Дарья Илларионовна, санитаром некогда работал и отец Артём Варламович, вплоть до своей кончины в 1932 году; жили они, как и все сотрудники лечебницы, на последнем этаже  единственного трёхэтажного большого лечебного корпуса. Надо сказать, что в детском восприятии не отразились воспоминания дискомфорта от соседства с характерными больными. Это, вероятно, потому, что на огороженной территории, благодаря стараниям главного врача, были созданы весьма благоприятные условия для многочисленной детворы сотрудников. Имелись необходимые бытовые учреждения, начальная школа, клуб. При нём плодотворно работал даже театр, причём не «потешный», не «самделишный». Для руководства и серьёзной творческой деятельности были приглашены настоящие театралы, коими являлась супружеская чета. Больница выплачивала им заработную плату.
   
     Старшего брата Михаила на войну призвали в первые месяцы. Заметив наутро большее, чем обычное, количество окурков Александр догадался, что мать опять не спала. До этого уж понимал, что матери с её зарплатой, а сейчас ещё и с навалившимися тяжёлыми переживаниями, семьи просто не «вытянуть». Твёрдо заявил:
- Мам, я пойду работать.
- Шурик, тебе же ещё и пятнадцати нет, тебе же экзамены за шестой класс сдать надо.
    Он ничего не ответил. Мама тоже промолчала, очевидно, смирившись с решением своего сына.
    Устроился печатником в типографию. Чуть ли не в первые дни начальник цеха подвёл  юношу к неработающему агрегату и без обиняков заявил:
- Вот плоскопечатная машина «Искра». Тебе месяц сроку и потом, чтобы ты на ней уже печатал.
    Печатный станок он освоил даже раньше отпущенного времени, чем заслужил заметную похвалу руководства. На этом агрегате типография печатала «Ночные новости» и военные сводки.
    Через два года его руководителя перевели на работу в специальную типографию республиканской газеты «КЗЫЛ БАШКОРТОСТАН» (Красная Башкирия). Тот уговорил и добился перевода в это новое подразделение смышлёного Сашу Дунюшкина, причём, с его же машиной. Однако, поработать ему на новом месте не привелось. Через пять дней после семнадцатого дня рождения, 3 ноября 1943 года он получил повестку от военкомата с извещением о военном призыве.
     Только узнав, мать сразу в слёзы. Второго сына на фронт! Восемнадцати ведь нет этому ещё! Горе непереносимое. Папиросы летели одна за другой. Всю ночь в слезах провела. Глаз не сомкнула. В Военкомат даже ходила, отсрочки просила. Не помогло.

    Военная служба началась с курсов командиров расчёта пулемёта системы «Максим». Готовили, надо сказать, основательно. Изучали техническую часть: командир обязан знать и выполнять обязанности основных номеров: наблюдателя-дальномерщика, наводчика, ездового. По огневой и тактической подготовке должен правильно выбирать огневую позицию, уметь поддерживать огневую связь с другими пулемётными расчётами, грамотно осуществлять боевые действия по отражению атак противника. Были и другие дисциплины. Через три месяца состоялся выпуск, и потом отправка в пункты формирования. Тогда были мобилизованы инструктора школы, а их место заняли состоявшиеся выпускники.
    Ефрейтор Дунюшкин был направлен в формирующийся 804 стрелковый полк 229 стрелковой дивизии, которая вошла в состав 54 общевойсковой армии. (В середине весны 1944 года  шло формирование нового 3 Прибалтийского фронта, основной задачей которого было преодоление немецкой укреплённой линии «Пантера». Приказом Ставки ГВК 54 ОВА 24 апреля была передана новому фронту – прим. авт.). Весь состав экипировали в новое обмундирование. После окончательного комплектования всё воинское соединение направили по железной дороге на Северо-Запад в район Пскова. В конце мая были уже в окопах.
     Полный состав пулемётного расчёта – почти отделение: 7 человек.
Это, если по военной науке. В действительности оказалось всё намного скромнее – три основных номера: собственно командир, потом наводчик, то есть первый номер – это украинец Сокуро, второй номер – помощник наводчика  Дементшин. Последний – самый старший по возрасту и самый опытный: успел поучаствовать ещё в финской войне. Командир расчёта, как правило, кроме своих, выполнял и обязанности наблюдателя-дальномерщика. Подносчики патронов, ездовые пулемётной повозки – менялись постоянно.
     В начале июня 1944 года состоялся первый бой. Продолжался он несколько часов. Отбив атаку немцев батальон занял выгодные позиции и скоро овладел господствующим положением. Расчёт ефрейтора Дунюшкина выполнил все поставленные задачи. После этого боя ему досрочно было присвоено воинское звание младший сержант.
    Надо сказать, что уже в 1944 году немец воевал, зачастую, слабо. Вёл бои уже без наглости, которая обязательно присутствовала в сорок первом. Действовал, в основном с опаской. Дрался по-настоящему только тогда, когда чувствовал явное превосходство. А так, чуть сцепившись, почувствовав свою слабость, просто «снимался» и уходил.
     После того первого боя, проснувшись, утром наши солдаты немцев не обнаружили. Была дана команда на «Построение» и полк, по-батальонно, принялся догонять уходящих фрицев.   
- Вот так мы весь 44 год и шли с непрерывными, чаще, мелкими боями – вспоминает Александр Артемьевич.
    Эти бои и на бои не были похоже – фашист скорее огрызался, чем воевал. Больше запомнились солдату не столько сами бои, сколько бесконечные переходы. Из Псковщины 229 дивизия перешла в  Прибалтику, потом в Польшу.
     Марши были постоянными, иной раз по несколько дней кряду. После одного из таких переходов заметил командир, что его Дементшин сильно прихрамывает.
- Показывай – говорит ему – чего у тебя с ногой?
    Тот сопротивляться, дескать, ничего особенного. Дунюшкин настоял. Когда «второй номер» снял сапог, там уже была сильно гноящаяся рана.
- Ты это называешь ничего особенного?! Это, что, натёр так?
- С финской. Рана открылась.
   Повозмущавшись, что солдат так сильно затянул болезнь, сержант, в приказном порядке, отправил того в медсанбат.
   Переходы изнуряли. Солдаты при малейшей возможности пытались, если уж не поспать, то, хотя бы, отдохнуть. В одном польском селе вообще курьёз приключился. Там около каждого дома огромные сараи, набитые соломой. Улучив возможность, солдаты в неё все поныряли и тотчас в «храпака». На марше, для приёма пищи, как правило, отводилось два часа. Вот солдатня грозилась все эти два часа и проспать. Видя такое дело, командиры принялись своих подчинённых из той соломы и выцарапывать, безбожно их матеря с заботой, чтобы успели перекусить.
- Вставай, тебе говорят – вытягивал Дунюшкин за ногу своего Сокуро – не успеешь ведь поесть, как не емши-то пойдёшь?
    Потом всё утихомиривалось и боевые порядки продолжали своё привычное изнуряющее движение. Многие при этом шли, не переставая спать в строю. Такое было обычно. Командиры зорко следили за солдатами, чтобы те во сне не ушли на обочину. Подбегали к ним, встряхнув за одежду, возвращали в строй, тем самым спасая их от возможности напороться на мину. Сам командир расчёта обычно становился сзади пулемётной повозки. В один из переходов также пристроился. Положив руки на телегу, сразу же уснул, продолжая машинально шагать. Лошадь по какой-то причине вдруг неожиданно остановилась и младший сержант, по инерции, плюхнулся лицом прямо в пулемётное дуло. На физиономии засиял огромный синяк. На привале, Сокуро, тоже сияя, но уже от радости предоставившейся возможности позубоскалить
- Саш, – кричит громко – ты, что в рукопашную ходил? Что-то мы боёв не слышали
- С пулемётом поцеловался – поддерживая ироничный тон, ответил командир.

      В Польше сопротивление у немцев начало нарастать. Бои пошли более продолжительными и более остервенелыми. В один из них, в начале января 1945 поочередно, то атакуя, то отражая атаки, Дунюшкин с Сокуро заняли боевую позицию около берёзы (Дементшин к ним из госпиталя так и не вернулся). Прислонившись к дереву, командир изучал оперативную обстановку. Вот ведь, так получилось, высматривая солдат, не заметил танк, а тот их как раз и обнаружил, и выстрелил, и попал в дерево. Осколками не задело, но от сильнейшего звукового удара оглушило. Александр впал в прострацию – ничего не видел, ничего не слышал. Очнулся, Сокуро трясёт
- Сашка, Сашка, что с тобой?
- Ничего не слышу.
    Бой приутих. Сокуро повёл своего командира в медсанроту.
    Там его первично осмотрели и, не обнаружив никаких осколочных ранений, констатировали контузию, и отправили в медсанбат. Тамошние медики после обследования выявили в лоскутки разорванную ушную перепонку левого уха. Решили отправить в эвакогоспиталь.
- Никуда не поеду – решительно заявил оклемавшийся и пришедший в себя Александр Дунюшкин.
     Не уговорив упёртого сержанта, оставили его для реабилитации при себе, чтобы, где при случае и санитарам помог. Там, кстати, встретил своего второго номера – помощника наводчика Дементшина, которого военврач после излечения оставил в госпитале служить санитаром. Через месяц лечения сержант Дунюшкин вернулся в свою часть и снова продолжил службу с Сокуро.
     В начале февраля 1945 года стояли перед Одером. Командование накапливало силы для его форсирования. Началось, не раз бывавшее, окопное противостояние, при котором никто никого сильно не задирал. В одну из ночей повалил сильный снег с крупными частыми хлопьями. Хоть небо и высвечивалось осветительными ракетами, но видимость почти никакая. Тут сосед Николай, у которого был ручной пулемёт, слышит кто-то идёт от немецкой стороны. Крикнул, наставляя винтовку:
- Стой! Кто идёт? – и тут сквозь снег прорисовалась фигура фашиста с двумя котелками.
    Немец понял, что заблудился и куда попал, и, видать, испугался:
- Komrad, komrad – кричит. – Nicht Schie;en, nicht Schie;en, – а сам продолжает идти. Николай, видя, что немец почти уже вплотную приблизился к окопам, выстрелил. Пуля попала немцу в плечо, тот дрогнул и повалился на окоп, но упал поперёк и, не выпуская котелки, всё продолжал кричать по-немецки: – «Друг, друг. Не стреляйте, не стреляйте». Картина получилась забавная, беззлобная и все насмеялись от души. Немца взяли в плен и увели.   
     В начале февраля, в ночь перед наступлением, к солдатам пришел офицер –  подполковник, из штаба полка.
- Товарищи, сегодня рано утром начинаем форсирование. Готовьтесь.
     Пулемётный расчёт Дунюшкина пошёл одним из первых. В лодке одиннадцать человек: три – расчёт, четыре – пехота и четыре сапёра на вёслах. Доплыли до середины и немцы их обнаружили. Открыли огонь. Повезло. Благополучно подошли к берегу. Солдаты, не дожидаясь, пока лодка упрётся, поспрыгивали в воду. Подтянув лодку, начинали всё из неё вытаскивать. Выгружая с Сокуро пулемёт, Дунюшкин следил за подносчиками патронов молдаванами, те могли и «прошляпить» – не все патроны выгрузить. Видя, что так оно и получается, сам, стоя в ледяной воде, перенося пулемёт, заматерил их, что было сил:
-  Патроны ………, патроны ………., вам говорят, не потеряйте.
    Как только пулемёт развернули, сразу же открыли огонь. Немцы наступали, стремясь, во что бы то ни стало, столкнуть русских обратно в воду. Какой там. Силы уже у них не те.  Красноармейцев раз от разу становилось всё больше и больше и все мгновенно вступали в бой. Плацдарм ширился. Сокуро продолжал стрелять. Видя, что тот уже изрядно устал
- Отойди, дай мне –  скомандовал восемнадцатилетний командир и сам, улёгшись, вцепился в ручки пулемёта, мгновенно забыв и страхи и переживания.
   За успешное форсирование Одера по ходатайству командира роты младшего сержанта Дунюшкина наградили орденом Славы с присвоением следующего воинского звания сержант.   К тому же ему, в составе многих других солдат, приказом № 270 Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина «за отличные боевые действия при форсировании реки Одер и овладении плацдармом юго-восточнее Бреслау» была объявлена благодарность.
     С приходом на немецкую землю начались постоянные наступательные бои. Освобождали города Шургаст, Лёвен, Гротткау. В марте полк принял участие в Верхнесилезской операции. 16 марта освобождали город  Фалькенберг.
- Бегу – вспоминает Александр Артемьевич – шинель мешает, скидываю её и быстрее. Стреляли отовсюду – из подвалов, из окон. Ничего не соображаешь. Тут заметил немца, который в меня целился. Растерялся, не понял, потом сильная боль в руке. В кино иногда показывают – его ранили в руку, а ему ничего, бежит себе. Меня, когда ранило, я несколько раз перекрутился.
    Подоспел Сокуро. Увидел окровавленную руку у командира, перевязал её, как смог поверх одежды и помог немного дойти самостоятельно до медсанроты. Рану осмотрели и ничего утешительного не сказали – заподозрили перелом кости. Срочно отправили в госпиталь.

     Располагался он в маленьком городке на территории Польши в здании театра.   Ранение оказалось серьёзным – была перебита лучевая кость. К этому несчастию не повезло и на хирурга –  костоправ попался неважный, кость поставил неправильно. Закатали в гипс и отправили в палату на заживление. Рука заживляться никак не желала, напротив –  непрерывно болела. К этой болячке добавилась и давнишняя, бывшая на гражданке, а на войне она даже и не аукалась – малярия. Лечили и от неё тоже. Сам процесс лечения в этом госпитале на польской земле проходил напряженно – случались нападения разных бандитских групп, в том числе и бандеровских.
   9 мая опять стрельба – насторожились: неужто опять нападение? Тут увидели, что на балкон поднимается заместитель начальника госпиталя и, используя громкоговорящее устройство, произносит:
- Товарищи! Конец войне. Не теряйте духа. Будьте спокойны.
    Какое там спокойны! Что тут началось – и братание, и целование, и слёзы сами по себе накатились, и пальба вверх пошла ….. В общем, само организовалось праздничное ликование.
    В том госпитале состояние у сержанта Дунюшкина складывалось неважное: если малярию как-то одолели, то с рукой «прогрессов» не было. Отправили его в Союз. Оказался в госпитале в городе Сталино. Здесь всё удачно. Операцию провели, кость на место поставили, рука заметно пошла на поправку. В июне 45, одновременно с выпиской, подошла и радостная весть – за героизм и полученное ранение при освобождении города Фалькенберг сержант Дунюшкин представлен к награждению орденом Отечественной войны.
   Шел ему девятнадцатый год. Возраст самый, что ни на есть, боевой.
- Куда пожелаешь, товарищ сержант? – спросил начальствующий чин на военной комиссии, определяющих дальнейшую службу молодых солдат, и предложил ряд военных училищ, в том числе и танковое в Копейске Челябинской области. Его он и выбрал. Знал, что на пути в училище будет следовать через Уфу. Хотелось побывать дома, повидаться с мамой. Это было главным, а танковое …., что ж, можно и танковое, но это по пути.
    Приехав в столицу Башкирии, первым делом помчался домой к своей любимой маме. Дома её не оказалось. Выходили многочисленные соседи, радовались за него – солдат вернулся с войны! – плакали, не скрывая чувств. Мамы не было, два часа уже ждал около двери, ни к кому идти не желал. Соседка, та, которую они мальчишками дразнили, приносит  полную шапку денег.
- Ты что, бабушка Пашариха! – обомлел Александр – зачем? Маме придётся отдавать. Где же она столько денег возьмёт?
- Сашенька, сыночек. Что ж ты так плохо думаешь о нас? Ты за нас кровь проливал, а мы тебе денег пожалеем? Это я по соседям прошла, кто сколько смог. Знаем, что ты дальше служить направляешься.

    В танковом училище проучился до первых стрельб. Оказалось, что курсант Дунюшкин и снаряд поднять не может своей перебитой рукой. Командиры, увидав это, изумились:
- Ты, с такой рукой и в танкисты?
     На том те «танкисты» и окончились. Не получилось у ветерана и инвалида Великой Отечественной войны служить курсантом, зато хорошо получилось служить для курсантов. Около тридцати лет он тачал добротные сапоги для курсантов Высшего военного училища в Перми.
   Вот так, скромно и честно, с доблестью сдав тот несданный экзамен, но уже в военной и трудовой школах жизни.

А. Симаков
25.04.2017