Портал

Я – алкоголик. Каждый вечер я потребляю водку, всклизь налитую в гранёный стакан. И напиваюсь вусмерть по выходным и по праздникам.

У меня есть враг – время, с ним – война. Оно изводит меня, терзает. Время видится пестиком в ступе, на дне которой – большая незаживающая рана, по которой оно бьёт и бьёт.

Мы терпим эксплуататора, но не можем мириться с карателем.

Время прекрасно вооружено, и у него бесконечный запас бойцов. Секундная стрелка выдаёт автоматные и пулемётные очереди, минутная – мины и снаряды, часовая – ракеты и бомбы.

Только перед полчищами до зубов вооружённого противника ты обретаешь мужество. Когда ты сто раз проиграл и помощи ждать неоткуда, когда ты измучан и нет надежды на спасение, – тогда в тебе просыпается герой. Ты идёшь и загрызаешь врагов.

Я встаю в шесть утра. С виду у меня обычное утро; я включаю телевизор и пью кофе… Постепенно руки перестают дрожать. Улыбаюсь и притворяюсь, что не обращаю внимания на время. Оно тоже делает вид, что не замечает меня, но по привычке продолжает больно колотить.

Не обязательно придумывать новый способ причинить боль – делать больно можно и по привычке.

В семь часов служебное авто отвозит меня на работу: там я провожу следующие тринадцать–четырнадцать часов, иногда больше. На работе убеждены, что я – трудяга. Я прихожу, когда ещё никого нет, и заканчиваю, когда все разошлись.

Мой коллега по фамилии Рыжов тоже иногда остаётся, но потом всё-таки не выдерживает и бежит домой. Ему не понять меня. Я работаю, чтобы убивать время. Если давить на него, оно становится неприметным. Вражеский полк попадает в окружение. Я не беру пленных, беспощаден к врагу и радуюсь его гибели.

Обо всём этом никто не подозревает. Но и вы тоже – верьте не особенно! На самом деле, я просто алкоголик.



Случайность и чудо

Однажды, когда я возвращался с работы, мне стало душно и я попросил остановить у городского парка.

Хотелось пройтись. Продавщица мороженого разговаривала с каким-то пареньком, но, заприметив меня, сказала:

– Вам какое, мужчина? выбрали? – и попрощалась со своим собеседником: – Пока, Петя.

– Пока! – сказал Петя.

Он ушёл со своим крем-брюле, а я купил своё любимое – фисташковое.

Вскоре я добрёл до уличной выставки картин. Одна из них с первого взгляда запала в душу: яркая, необыкновенная, не похожая на остальных. Я приобрёл её и, придя домой, сразу же закрепил на стене.

По обыкновению, я выпил, сел на кровать и принялся разглядывать изображение. У меня было пятнадцать минут до того, как организм откажется воспринимать действительность и отключится до утра. Этот ракетный удар разом убивает восемь часов, и я наношу его каждые сутки. Если не прессовать соперника, он почувствует свободу и предпримет ответный манёвр.

С полотна смотрел на меня шикарный вечер. С левой стороны преобладал багрянец, с правой – синева, посередине эти цвета сливались. Вдоль набережной в ряд сияли фонари, за ними выстроился по-осеннему оранжевый парк. В гладких водах канала отражались городские огни. Над двух- и трёхэтажными домиками с разноцветными крышами оставалось немного светлого неба. По набережной шли мужчина и женщина. В руках у него зонт, она держит его под руку.

Гармония объединила на этой картине свет, воду, лес, город, набережную и влюблённую пару. В моей жизни не было гармонии. Я сам сделал её такой, стремясь оградить себя от боли.

Я проснулся посреди ночи, чего со мной давно не случалось. Неужели ракетный удар не прошёл, и враг готовит диверсию? Я приготовился к худшему, но ничего плохого не происходило.

Внезапно совсем рядом я ощутил странное сияние. Я замер: оно исходило от моей картины. Возбуждение, которое охватывает нас при соприкосновении с чудом, буквально вынесло меня к полотну. Тучные и бурные клубы багрянца и синевы вышли из плоскости, а между ними, по линии набережной поблёскивало что-то похожее на тонкую плёнку. Я протянул руку и мои пальцы прошли сквозь неё, оказавшись в пространстве за полотном.

Рефлексивно я одёрнул руку и бросился в ванную. Там натирал лоб и щёки холодной водой. Я знал, что от спиртного случаются бред и галлюцинации, но происходящее казалось очень реалистичным. Это – горячка, уговаривал я себя: стоит мне вернуться и не будет никаких чудес.

С порога спальни, однако, я убедился, что мои ожидания не оправдались: буйство красок продолжалось, а плёнку рябило какое-то внутреннее колыханье. Меня что-то манило изнутри картины. Моё отчаяние переросло в безрассудство, отогнавшее страх.

Я сделал первый шаг и преодолел границу. Прозрачный занавес скользнул по телу, меня проняла лёгкая дрожь, и… я очутился на набережной.



Эстер

Крупные и редкие капли дождя постукивали по зонту.

Ты держала меня под руку. Я понял: мы не только что встретились, а прогуливаемся уже некоторое время. Но как скрыть внезапность своего появления? Это был вызов, с которым мне захотелось справиться! И для этого мне нужно время. Оно вдруг понадобилось мне.

Мы остановились. Я разглядел твои светлые волосы и добрую улыбку.

– О чём задумался? – спросила ты. – Смотришь так, будто в первый раз видишь. Я не твоя Эстер? ты разлюбил меня?

Правда, это очень удобно, когда напоминают имя твоей спутницы – ведь ты только выбрался из портала и понятия не имеешь, что происходило раньше в этой твоей жизни!

Не ожидая ответа, ты сняла перчатку и смахнула с моей щеки дождевую каплю.

– Какой ты у меня бледненький! Ты не проголодался? Надо больше кушать фруктиков! Хочешь, я сварю компот или варенье? Тебе нравится айва?

– Всё хорошо!

– «Всё хорошо» – и всё? – улыбнулась ты. – Как скупо! почему жадничаешь?

Ты была приветлива, а твоя улыбка переходила в смех, рождавший свет в моей душе. Мне было важно не то, что именно ты говорила – главным было слышать твой голос. Я плескался в светлой и доброй ауре, которую ты создавала для нас обоих.

– Прости, это от волнения… на самом деле я не такая болтушка, – твои тонкие ручки обвили мою шею, и я уловил мягкий запах вьющихся волос: – Хочу, чтобы ты был самый счастливый! Когда ты расстроен, мне хочется плакать! Даже сейчас: я просто говорю об этом, а слёзки уже подступили к глазам…

Ты взяла меня под руку, и мы пошли дальше по набережной. Аляповатые домики превращались в статные дома; за низкими строениями показались более крупные, кое-где высились башенки и церковные шпили. Странное чувство! я готов поручиться, что никогда не бывал здесь и не знал об этом городе, и тем не менее он казался своим. Во мне пела радость, и с каждой минутою я всё сильнее влюблялся в этот город!

– Здесь по-настоящему красиво! – промолвила ты. – Правда?

– Да, – выговорил я и хотел что-то добавить, но так и не добавил.

– Ты радуешься, но почему-то очень скован. Тебе надо раскрепоститься!

В тот момент я не был на это способен: для меня это слишком быстрый переход.

Тихо накрапывал дождик. Вода словно замерла. Фонари мягко освещали дорожку. Моя душа наполнилась позабытыми чувствами красоты, волшебства и покоя.

Твоя душевная доброта тронула меня. Это не была взаимность чувств. Острый прилив доброты обнажил хронический недостаток душевной мягкости, которая так естественна и необходима, но совсем утрачена в моей жизни.

Набережная закончилась; прямо мостовая уходила под арку, вглубь квартала, а влево начинался красивый бульвар.

– Куда мы пойдём? – спросила ты.

– А куда хочешь ты?

– Куда ты – туда и я… Разве может быть по-другому?

Я обернулся и в сумерках, спускавшихся на набережную, разглядел колеблющуюся ткань портала.

– Эстер, мне надо вернуться, – сказал я не вполне уверенно.

– Я пойду с тобой!

Я помотал головой, сомневаясь, что это может привести к чему-то хорошему.

– Как скажешь, – покорно сказала ты. – Я пойду в булочную, куплю твои любимые круассаны и подожду тебя.

Я поспешил в обратном направлении, надеясь, что ты ушла на бульвар и не смотришь мне вослед. Одновременно я боялся не успеть к порталу и едва сдерживался, чтобы не перейти на бег, и потом всё же побежал.

Портал уже рядом. Легковесная плёнка скользнула по лицу, и вот я уже в своей комнате. Такое ощущение, будто вернулся в тёмный чулан, где меня держат взаперти.

А вы – решились бы остаться вот так, сразу?

Я был слишком утомлён, чтобы осмыслить происходящее; сон овладел мною ещё раньше, чем лицо коснулось подушки…

…Проснувшись утром, я мигом бросил взгляд на картину. Но – ничего особенного. Я подошёл, дотронулся до полотна. Никаких чудес: просто свет, вода, лес, город и пара, гуляющая по набережной.



Камилла

День мчался стремительно. Я чувствовал биение времени, но его удары больше не порождали боль, будто наталкиваясь на защитную преграду.

На работе меня приглашали в помпезно обставленный кабинет, где напыщенный пиджак произносил речь. «Шеф что ли», – вынужден был догадываться я, будто не работал с ним последние четыре года. В какие-то минуты я силился понять его, но почти не разбирал слов, будто они были на малознакомом языке.

Раздумья о событиях ночи выталкивали из моего сознания события, происходящие в настоящее время. Благодаря путешествию через портал, во мне пробудились забытые чувства: я был впечатлён добротой Эстер и красотой города. Меня преследовала мысль, что это был тот самый шанс, который даётся всего один раз, и я им не воспользовался.

Приходила и другая мысль: достоин ли я жизни в этом городе? Эстер сказала, что я слишком замкнут. А как можно взять – и открыться? Вы бы смогли?

Ближе к вечеру ко мне в душу прокралась тревога. Сомнения уговаривали меня: портала – нет. Явился и страх, и уже неясно было, чего я боялся больше: что картина оживёт или что этого не случится.

Вернувшись в квартиру, я налил стакан водки и сел перед ним.

– Нет, не сегодня, – с этими словами я накрыл его и убрал в холодильник.

Я поглядывал на картину, но, как вы понимаете, с нею ничего не происходило. Засыпал, думая о том, что со мной станет, если картина не оживёт. До конца жизни не простил бы свой побег!..

…Я открыл глаза глубокой ночью. И, ещё не повернув головы, понял: картина вновь ожила! Словно кожей я ощущал исходившее от неё сияние. Немного боязни ещё было во мне, но решимость уже одолевала её. Я стоял перед полотном как исследователь, который предвкушает открытие не известных дотоле земель.

Вновь пройдя через границу, я очутился на уже знакомой мне набережной.

Ты была другая, не Эстер. У тебя длинные тёмные волосы, нахмуренный лобик, сжатые губки и испытующе-недоверчивый взгляд.

– У тебя такой вид, будто ты не слушаешь меня! – с оттенком недовольства воскликнула ты. – Тебе не интересно? – тогда буду молчать!

Ты в упор посмотрела на меня, и я словно оказался под слепящими фарами автомобиля: таков был твой взгляд, пронзающий и жгучий.

– Как твоё имя? – простодушно говорю я и принимаю пощёчину.

Её звук, будто бой курантов, гулко отзывается в моём сердце.

Пощёчина – это не только протест, но и надежда женщины сделать из тебя человека – такого, какой ей нужен.

– Ка-мил-ла! – бросаешь ты и принимаешься распекать меня: – Почему ты такой бледный? опять пьёшь?! А обещал, что бросишь! Как тебе верить?

Я пробую переубедить тебя, и мне снова требуется время – мой новый союзник.

– Я не пил сегодня! – заявил я (вы можете это подтвердить!).

– Ты должен сказать «нет» – и всё! А ты говоришь «нет», а через несколько дней у тебя снова «да». Знаешь, почему?

– Скажи.

– В тебе нет веры. Ты не веришь в нас! От этого все метанья…

– Мне нужно время, – объясняю я.

Ты отмахиваешься:

– Отговорки… Это ни к чему не приведёт, пока ты сам не изменишься. Пойми: мне нужен успешный мужчина!

– А я?

– У тебя многое получается… я знаю, – твой тон стал мягче, и вдруг ты сжимаешь мою руку: – Просто запустил себя: не следишь за собой, ничем не интересуешься… А мне хочется гордиться тобой!

Я чувствовал, как поневоле мои мысли направляются по руслу, которое ты показываешь. Это было удобно, но что-то внутри меня воспротивилось такому положению дел.

Вспомнил, что вчера говорила Эстер. Она ничего не требовала; ей было достаточно, чтобы я чувствовал себя счастливым. Вся светилась добром и дарила его мне. А ты выставила её простушкой. Ты слишком опасна.

Капли дождя били в зонт вызывающе громко, почти заставляя вздрагивать. Мои слезящиеся глаза щурились от света фонарей. Даже спокойная гладь воды, казалось, скрывала в себе какую-то каверзу.

Набережная закончилась.

– Может, сходим за круассанами? – вымолвил я, припоминая вчерашние слова Эстер.

– Ты что! – упрекнула меня ты и раздражённо добавила: – Мне нужно к портному. Ну почему ты обо всём забываешь?!

– Тогда иди.

Твои глаза округлились.

– А ты?! Нечего сказать: настоящий джентльмен! – насмешливо сказала ты, после чего добавила снисходительнее: – Придёшь в ателье, я – там.

К порталу я шёл спокойным шагом. Я догадывался, что он остаётся открытым, если находиться на набережной, и закроется, если пойти дальше.

Я точно знал, что ты не смотришь вослед, а спешишь в ателье. На этот раз я не колебался с выбором, но всё равно досадовал: это была вторая неудача подряд.

А город был таким же чудесным! Слишком хорошим для меня. Или же я – недостаточно хорош для него.



Тот самый

Мир, в котором я побывал, пройдя через портал, становился всё реальнее. Прежний мир с каждой минутой воспринимался слабее. Как во сне я видел коллег – они смотрели в мониторы, носили бумаги, говорили по телефону – и не понимал, зачем они это делают. Когда ко мне обращались, я слышал не слова, а звуки и лишь рассеянно кивал в ответ.

Время летело безболезненно. Оно больше не трогало меня; то ли потому, что моё наказание кончилось, то ли потому, что переключилось на другие жертвы.

Я будто смотрел в окно поезда на такие места, которые пронесутся мимо меня, и я больше никогда их не увижу. И ждал ночи, когда откроется портал. Я не просто верил, что это произойдёт, а был убеждён в этом. Как говорил мудрец, «что случилось однажды, может никогда больше не случиться… но то, что случилось два раза, непременно случится и в третий».

Ради единственной цели мы отбрасываем страховочные канаты. Я решил, что пойду на всё, чтобы заслужить жизнь в городе мечты. Дважды провалив экзамен, обязательно сдам его на третий раз. Я ещё не знал, какой сюрприз приготовил мне портал.

Дома я налил стакан водки и сказал:

– Прощай! больше мы не увидимся.

С этими словами накрыл его и поставил в холодильник, рядом с вчерашним невыпитым собратом. Так они и остались там вдвоём.

Сон был близок. Сердце гулко колотилось, отмеряя секунды, давно не причинявшие боли. Их оставалось так мало, что они вызывали жалость.

Я задремал, и будто через мгновение волшебная картина озарила комнату сиянием. Я вскочил, радуясь свету, и она почувствовала мою радость…

…Едва прозрачный занавес скользнул по коже, пришло осознание: на этот раз всё будет по-другому. Портал не просто привёл в другой мир – он изменил меня.

Любопытство подвело меня к воде. В воде отражалась стройная женщина на каблуках, в короткой юбке и осенней курточке. Несколько секунд я не двигалась, будто заворожённая, не в силах поверить в превращение.

Потом достала из сумочки зеркальце, полюбовалась на своё симпатичное личико и улыбнулась. И заметила, как ты – улыбнулся мне.

– Мне так нравится, как наши имена звучат вместе! – произнёс ты торжественно: – Валентина и Умберто! А тебе?

– Просто великолепно! – и принялась рассматривать тебя.

Я поняла, почему раньше всё было не так. Как я могла мечтать о тебе, если не знала себя – не знала, кто я такая… и только сейчас, в этот самый миг, поняла это!

Представьте: тридцать лет вы просуществовали в тюремной камере с крошечным зарешёченным оконцем под потолком. Вы не знаете, что за её пределами, и лишь мечтанья изредка уносят вас в неясную даль… Как вдруг – стены тюрьмы рушатся! вы видите его – того самого!

Внутри меня разродился и забушевал вихрь – исступлённый и неистовый, как сама Женщина!

И я не сдержала чувств. Когда сдерживаешься столько времени, один раз можно и не сдержаться! Я завизжала от немыслимого восторга и бросилась тебе на шею. А ты – подхватил и закружил меня.

И в одно это мгновение я простила все свои тюрьмы, потому что если бы понадобилось и сто лет томления – я бы без колебаний согласилась на них, лишь бы оказаться в этих горячих, нежных и родных объятьях!

– У тебя такое выражение лица, – произнёс ты, – будто ты открыла новую вселенную, о которой ничего не знала раньше!

– Да, Умберто, – подтвердила я. – Ты прав! Это трудно объяснить. Но это именно то, что я чувствую!

Память о том, что было по ту сторону портала, стремительно гасла. Да и не было ничего, что хотелось бы помнить. Мой мозг освобождался для более ценного, значимого.

Я расспрашивала тебя обо всём. Стала ценить каждую секунду, ведь она несла новое знание о тебе и моём прекрасном городе. Время стало моим лучшим другом.

Вспомнила Эстер и Камиллу, моих милых знакомок. И пообещала себе, что обязательно разыщу их. Мы подружимся.

В ровных водах канала отражался город, в который я влюбилась с первого взгляда, а фонари ярко освещали дорогу перед нами.

Мы дошли до конца набережной и повернули на бульвар. Увлечённая тобой, я забыла про портал. Он ждал недолго. Тёмная ткань дрожала всё слабее, становилась прозрачнее… и вот, наконец, замерла и растворилась в воздухе.

– Тина, пойдём за твоим любимым мороженым! – предложил ты. –

– Откуда ты знаешь, какое? – изумилась я. – Я не говорила!

– Фисташковое! – подмигнул ты.

– Ах ты хитрюжка! – хлопнула я его по рукаву и, засмеявшись, выскочила из-под зонтика: – А ну-ка, догоняй!

Ты сложил зонт и побежал за мной, и дождик весело капал и смеялся вместе с нами.



Исчезновение

Следователь Снежана зашла в комнату, и четверо мужчин повернулись на звук её каблуков.

– Здрасьте всем! – она не ответила взглядом ни одному из них и подошла к кровати, на которой лежало тело. – Как это случилось?

– Остановка сердца, – коротко сказал врач.

– Почему?

– Почему сердце перестаёт работать? потому что жизнь кончилась.

Снежана обратилась к мужчине у окна, одетому в дорогое пальто и при галстуке.

– Вы из министерства?

– Да, – подтвердил он. – Я – Рыжов.

– Мне звонили насчёт вас… Передайте, чтобы не беспокоились, мы во всём разберёмся, – проговорила Снежана. – Мда… молодой какой, сколько ему?

– Тридцать, – ответил Рыжов.

– Всего-то…

– Тридцать лет разные бывают! Валентин Юрьевич – без пяти минут замминистра был… большой профессионал, руководил отделом.

– Николай Иваныч, – обратилась Снежана к своему коллеге-эксперту: – Тут есть криминал?

– На кухне у него криминал: не кухня, а водочная лавка.

– Так он пил что ли? – изумилась Снежана и сказала стоявшему рядом с экспертом пареньку: – Привет, Петя.

– Привет! – сказал Петя.

– Алкоголик он, – констатировал Николай Иваныч. – Правда, последние двое суток воздерживался. Почему – неясно…

Снежана поморщилась; её что-то не устраивало в этих объяснениях.

– У него были проблемы? – спросила она Рыжова.

– Мне о них не известно, – покачал головой тот. – Всем обеспечен. Работяга каких поискать! Бывало, с ним допоздна задерживались. Пока всё не сделаем – ни с места! позже всех со службы уходили.

– Ничего, экспертизы прояснят ситуацию… – Снежана оглядела комнату, пытаясь найти какую-нибудь зацепку: – Какая красивая картина! такие яркие краски!

– Я тебе, Снежаночка, – вступил Николай Иваныч, – сто картин таких намалюю: налево красной краской, направо синей и – готово!

– Не скажите, – возразила Снежана, разглядывая полотно, – она такая гармоничная! Всё на ней есть: свет, вода, лес, город, набережная, но… чего-то не хватает, вот здесь – в центре! Посмотрите, доктор, вам так не кажется?

– Пожалуй, вы правы, – не стал спорить тот. – Но к нашему случаю это отношения не имеет.

Снежана ещё раз бросила взгляд на картину. Там было всё: с одной стороны – жёлто-красный осенний лес, озаряемый светом фонарей; с другой – гладкая синева, по которой лились потоки городских огней. На набережной цвета сталкивались друг с другом и перемешивались. И всё же, как казалось всем присутствующим (и даже Пете), чего-то на ней не хватало. Набережная была пуста.


Сентябрь–октябрь 2016 г.