Дома мы не нужны. Книга 6. Глава 7

ДОМА МЫ НЕ НУЖНЫ
Книга шестая: «В краю Болотного Ужаса»

                Глава 7. Борис Левин. Битва за «Рим»

   В кабине «Варяга» сидели вчетвером – Холодов за рулем, два Левиных – тот, кто в жизни успел побывать и римлянином, и евреем, и русским – и второй, исконный римский патриций, легат. Четвертым, рядом с водителем, вертел головой местный Спартак, он же Лентулл Батиат, консул римской провинции. Тот Спартак, что прошел плечом к плечу с Борисом огонь, воду, и медные трубы, загораживал своим мощным телом открытую дверь в пассажирский отсек «Варяга». Так что Левин, даже если бы захотел, не смог бы разглядеть вполне идиллическую картину на боковом диванчике отсека. Там – знал Борис – сидели и нежно ворковали о чем-то четыре красавицы; две пары женщин, хорошо знавших, как подобает вести себя знатным римлянкам. Одна пара (та, что покрупнее) знала и много других «женских штучек», которые в негостеприимном мире, встретившем город болотными миазмами и тучей мошек-убийц, только предстояло изобрести.
   - Теперь-то эти дела пойдут побыстрее, - усмехнулся Борис, - особенно, если к ним из башни спустится Ира Ильина!
   Впрочем, спуститься вниз штатный снайпер тревожной группы не могла; не имела права. Несмотря на свой взбаломошный характер, в боевом походе ничего лишнего Ирина себе не позволяла. Вот и теперь она первой отрапортовала, заставив Левина чуть поморщиться от излишней громкости наушников:
   - Вижу крепость, товарищ сержант.
   - Стоп машина, сержант!
   Это уже сам Левин скомандовал Холодову, машинально подкрутив верньер встроенной в шлем рации. Сам Борис вскочил в проход, кивнув Марку Туллию:
   - Пойдем, тезка, посмотрим.
   Спартак едва успел посторониться – так рьяно помчался вперед легат. Путь наверх, в башню, был виден уже от двери. Сапоги легата бодро застучали по ступеням; такой же звук подгонял Левина снизу; это в башню спешил консул. Ну, а дыхание Спартака, подпиравшее тезку еще ниже, Борис не спутал бы ни с каким звуком – столько в нем было нетерпения и хищной радости, что всегда отличала гладиатора перед боем.
   Два друга успели перед рейдом переброситься лишь парой фраз. Спартак высказал недоумение; даже обиду от того, что его двойник (точнее, его предки) выбрал для себя в этом мире имя ланисты, хозяина школы гладиаторов, которого фракиец совсем не уважал; если не сказать больше. Борис на этот счет уже успел выработать пару теорий, но обсуждать их в присутствии римлян, конечно же, не стал. Потому что был уверен – они не очень обрадуются этим размышлениям. А моральный дух подчиненных сержант Левин всегда ставил в один ряд с физическим состоянием и воинской выучкой бойцов. Кем были сейчас для бывшего сержанта Советской армии легат и консул римской провинции?
   - Бойцами, кем же еще, - ответил на свой вопрос Левин, - но очень информированными.
   Потому он и кивнул тезке, главному лицу провинции, на окуляры соседнего с командирским оптического прибора. Это не были привычные всем бинокли, или иные инструменты, принятые на вооружение одной из многочисленных армий Земли. Достаточно большие экраны по своим оптическим свойствам ничем не уступали аналогам «Карл Цейс Йены», или другой известной компании. А еще – имели неоспоримое преимущество. В эти экраны можно было смотреть, не опасаясь, что и их, и глаз незадачливого наблюдателя пробьет пуля, или снаряд врага. Не говоря уже о копьях и стрелах. Именно таким оружием потрясали болотные дикари, поддерживавшие соплеменников, ловко ползущих по стенам крепости. На гребне римской твердыни их поджидали с копьями в руках защитники. Так что неизвестно было, смогли бы дикари преодолеть этот заслон? Пока же ни камней и бревен, летящих со стены, ни кипящей смолы, льющейся из котлов, сержант не видел.
   Борис едва преодолел желание подождать; досмотреть этот «фильм» до конца – скорее всего ужасного и кровавого. Впрочем, ему в этом помогли – Марк Туллий, своим громким возгласом. Чего было больше в этом крике, заметавшемся в тесном пространстве башни – горести и ярости при виде врага, попиравшие своими грязными телами крепостные камни, сложенные предками, или безудержным желанием оказаться там, в самом центре предстоящей схватки?
  А Ирина Ильина, смотревшая на окружающий мир в другом экране, воскликнула не менее горячо и тревожно:
   - Товарищ сержант! Посмотрите влево, на полдевятого.
   Туда, на «полдевятого», посмотрели все – и Левин, и римляне. Потому что в эту сторону медленно поползла и остановилась, повинуясь рукам сержанта, вся башня. Вместе с людьми, «Кордом», и тридцатимиллиметровой автоматической пушкой, дуло которой теперь точно указывало на небольшую группу дикарей, и…
   - Дети! – вырвалось из груди римлян чуть слышно, - это же наши дети!
   И опять сержант расслышал в голосе потрясенного римлянина сразу целый «букет» чувств – от того самого потрясения, до нежелания донести свое отчаяние до женщин, которым места в башне не хватило. Для самого Левина неважно было, чьи это дети – «высокорожденных», что сейчас замерли рядом с ним, или простых защитников крепости. Главным было жгучее желание вывести детишек из-под удара, а следом – размазать, втоптать в болота подонков, заслонившихся от всех угроз живым щитом. Сверху эту группу колоритных личностей прикрывал другой «щит» - тоже живой. Плотная грозная туча гнуса словно замерла в ожидании команды.
   - А может, - подумал Борис, переводя экран, а значит, и собственное внимание, на крепостную стену, - замерла совсем по другой причине.
   Там – на самом краю – стоял, воздев руки к темному небу, старик. Его лицо, в отличие от многих других, никого не напомнило Левину. Губы, почти невидные в седой бороде, что-то шептали. Что-то, как догадался начальник охраны города, не позволявшее туче гнуса обрушиться на защитников. Но это противостояние не могло продолжаться долго; дикари медленно, но верно подбирались по стене. Уже сейчас жреца (это подсказал скрипевший рядом зубами консул) можно было достать броском корявого копья, какие болтались за спинами болотников. Вот один из них остановился, и потянул свободную руку назад, за оружием. И Левин без тени сомнения скомандовал штатному снайперу тревожной группы:
   - Ирина, - видишь вон того шустрика?
   - Вижу, товарищ сержант.
   - Снять!
   Ильина лишь на долю секунды запнулась с вопросом:
   - Насовсем?
   Борис отвечать не стал. Он и так своей командой дал понять – за все, даже за убийство, отвечает он. Чуть слышный щелчок подсказал, что в герметичном корпусе «Варяга» появилось отверстие, достаточное  для прицеливания и выстрела из снайперской винтовки. И практически сразу же по ушам больно хлопнуло – это свое слово «сказал» «Вепрь». Сам сержант на выстрел не отвлекся; лишь боковым зрением отметил, как от своих экранов отпрянули непривычные римляне. А он проводил взглядом полет дикаря, раскинувшего руки в стороны.
   - А, нет! – двое, - обрадовался сержант, - еще один не удержался!
   Действительно, соседний с убитым (или раненым) болотником «скалолаз» так резко дернулся в сторону от неведомой опасности, что не удержался на гладких камнях стены, и полетел вслед за ним. А сержант уже смотрел в ту точку, где зашевелились дикари, рядом с которыми прямо на хлипкой тверди болота сидели детишки. В глаза сразу же бросился один из них, чью физиономию буквально перекосило гримасой неудовольствия и злобной радости. Именно этот болотник, как догадался Борис, и командовал штурмом; быть может, и тучей кровососов. О том, что до «Варяга» и его экипажа незримая защита жреца, скорее всего, не достигает, Левин догадался даже раньше, чем дикарь воздел к небу (а значит, и к живой туче тоже) руки, и не закричал что-то явно указующее и хищное. Чуть позже пришла мысль о том, что ни внедорожнику, ни людям, защищенным его броней, ничто не грозит, что…
   - Спартак, очередью… огонь!
   Команда вырвалась быстрее, чем последняя мысль успела сформироваться до конца. Что могли сделать с непробиваемым корпусом «Варяга» тонкие жала гнуса? В свою очередь – чем могли грозить мошке, пусть крупной, стальные наконечники патронов двенадцатого калибра, которые с ужасающей быстротой исчезали в жадном стволе пулемета? Очевидно, могли; быть может, благодаря всплеску хищной радости, с которой гладиатор послал навстречу туче гнуса этот стальной ливень. Туча разделилась надвое, но не заметалась, не рассеялась. Теперь на «Варяг» летели два жужжащих монстра, состоящих из мириадов жалящих насекомых.
   Левин по-прежнему был уверен в несокрушимости защиты разведывательной машины; но и он непроизвольно вжал голову в плечи, когда в башне стало чуть темнее. Это искусственные «глаза» «Варяга» плотно, в несколько слоев, залепил гнус. Судя по уважительному, чуть тревожному возгласу Холодова, который раздался в наушниках шлема, в лобовые стекла кабины тоже невозможно было что-нибудь разглядеть.
   - Сержант, сдай назад, - скомандовал Левин, и это послужило спусковым крючком, освободившим от немыслимого напряжения, что заполнило все отсеки «Варяга».
   Внедорожник мягко качнуло, и сквозь взлетевшую на несколько мгновений мошкару Борис отчетливо увидел, как предводитель дикарей опустил руки; теперь они были направлены на тесную кучку детей, которых в несколько мгновений расхватали болотники. А потом достаточно густые в этом месте заросли скрыли от взглядов разведчиков всех; последними улепетывали «верхолазы», так и не добравшиеся до защитников крепости. Римляне – к некоторому изумлению сержанта, не кидали вслед болотникам копий и других острых, и тяжелых предметов. Лишь проклятия (как догадался Левин, и другие рядом с ним) сыпались на головы нападавших. Очень недолго, кстати – потому что внимание римлян тут же переключилось на «Варяг», броня которого очистилась от живого ковра гнуса тоже нереально быстро. И причиной тому был не ветер; не стремительный бросок внедорожника к воротам крепости. Сержант не стал бы закладывать голову, или другую важную часть тела в споре – действительно ли из болотной чащи донесся неслышный приказ, заставивший живую тучу разбиться на составляющие, и исчезнуть в чахлых зарослях. Но и отрицать очевидное было неразумно – отголосок такой команды Борис прочувствовал мурашками на коже, липкой холодной струйкой пота на спине и мимолетным, но очень страстным желанием тоже выпрыгнуть из надежной скорлупы десантной машины, и раствориться в болоте.
  Снизу, из центрального отсека «Варяга» донеслось слитное «Ах!». И Левин признался себе, что не смог бы сейчас отличить заполненный отчаянием и страхом голос жены, Ирины, от крика Ливии, очевидно, тоже восприявшей импульс злой силы вождя болотников.
   - Борис, давай за ними!
   Это Спартак в азарте так и не состоявшейся схватки ухватился рукой за плечо сержанта, - мы на «Варяге» в два счета догоним эту шайку.
   - Нет! – консул с легатом вскричали так же слитно, как мгновением прежде две женщины внизу; продолжил один – Лентулл Батиат, копия Спартака в этом мире, - там болото; там бездонные ямы, в которых спокойно помещается… помещался Ужас. Таких повозок, как ваша, там можно уместить дюжину – даже если поставить их одну на другую. И тогда никто не найдет их. К тому же с дикарями дети. Наши дети.
   - Не зная броду, не суйся в воду, - проворчал согласный с ним Левин, - к тому же…
   Он хотел напомнить о силе ментального воздействия Вождя; о том, что одержанную победу (почти бескровную) можно считать случайной, и что решись зловредный болотник направить свою силу на экипаж «Варяга», неизвестно еще, чем все закончилось бы. Но так думать мог сам командир тревожной группы; с подчиненными такими мыслями он делиться не стал, показал на встречающих:
   - К тому же нас тут встречают. Узнаем подробности нападения, и тогда…
   Он опять не закончил фразы, что, в общем-то, не было присуще ни сержанту Левину, ни Баруху – электрику из Хайфы, ни римскому патрицию Марку Туллию. Все три ипостаси Бориса не желали иметь ничего со злой магией; все «трое» знали, что надо делать в случае, когда точно знаешь – своими силами справиться нереально. Сержант Левин выразил общее мнение: «Надо доложить командиру!».
   И сразу тяжесть и предчувствие грядущих неприятностей, что оставались в голове от ментального удара дикаря, словно вымыло теплой волной. Будто полковник Кудрявцев уже стоял рядом, и взял командование в свои руки. Сержант задержался в башне; он сверху наблюдал, как перед воротами крепости оказались ее вожди – все четверо. И как сверху на них обрушился восторженный крик римлян, и как огромные ворота медленно отворились, и выпустили наружу толпу ликующих людей. Сам же он подробно и неторопливо докладывал полковнику о событиях последнего получаса. Наконец, получив короткую команду: «Ждите!», - он обрадовано кивнул, и ловко скользнул вниз, а потом и наружу. Старшим за себя он оставил Холодова.
    Теперь потрясенные римляне имели «счастье» наблюдать еще одну четверку собственных правителей. Толпа, окружившая семьи консула и легата, подалась назад и прильнула к надежной основе – стенам и воротам крепости. А перед Левиным оказался тот самый старик, что недавно одной лишь силой собственного разума и страстью сердца противостоял чарам болотного колдуна.
   - Это Вергий, наш жрец, - шепнул негромко Лентулл Батиат, оказавшийся за спиной двух «Марков», и двух красавиц «Ливий», - в вопросах неведомого его слово важнее наших с легатам.
   Вергий со словом не спешил. Он поднял немощную руку, и едва дотянулся ладонью до груди Бориса – до того места, где вдруг гулко и мощно застучало сердце. Обычно человек не ощущает биения «мотора» в собственной груди. Теперь же Левин вдруг понял – сердечная мышца не просто колотится в грудной клетке; оно сейчас говорит со жрецом, рассказывает о главном, что и определяет сущность человека. Наконец, Вергий отнял ладонь, которая ощутимо грела Бориса даже сквозь камуфляж, не раз на деле доказавший практически полное отсутствие теплопроводности. Он улыбнулся пришельцу, а заодно и легату, и двум женщинам рядом – одной улыбкой на всех, словно не разделяя их. И повернулся к сородичам, произнеся единственное слово, которое выпустило из единого организма толпы, напряженного до предела, громкий выдох облегченности:
   - Свои!
   Теперь на Левина обрушился град слов. Большую часть их сержант прекрасно понимал, но отвечать на эти приветствия не спешил – только улыбался, и кивал головой; так он отвечал и на слова, и на прикосновения рук. Каждый из встречающих словно пытался таким касанием приобщиться к чуду; чтобы потом, глубоким стариком или старухой рассказывать внукам об этой исторической встрече. Слабое прикосновение в левой ноге в районе коленки он ощутил разрядом электрического тока. И опять он не удивился – хотя диэлектриком чудо-пластмасса тоже была превосходным. А шел этот разряд из ладошки маленького, не старше пяти лет, мальчугана, который требовательно смотрел снизу вверх на гиганта Левина. Сержант подхватил пацана на руки, и гвалт на площади мгновенно умолк. Теперь пришла очередь прибывших задавать вопросы.
    - Нет, - поправил себя Борис, знакомый с нравами римского общества, и подозревавший, что сейчас их со Спартаком и женами поведут за стол, и что только после обильной трапезы и будет задано множество вопросов – с обеих сторон.
    Но сейчас ни легат с консулом, ни Ливия с Терцией не могли не задать главного из них:
   - Дети!... Как же так?!
   Первым повинно повесил голову жрец. Он был единственным в крепости, кто мог противостоять чарам болотного Вождя. Но в доли круга, предшествующие штурму, эти чары были слабыми, практически неуловимыми. И направлены они были на женщину, заботам которой правители римской провинции поручили своих детей. Она вывела четверых мальчиков и двух девочек из крепости именем Марка Туллия; что стало теперь с ней, ни жрец, и никто из римлян сказать не мог – в толпе болотников, окружавшей римских детей, ее никто не видел. Ничего больше старик рассказать не успел. Он вдруг дернул головой в сторону болот; туда, где их рассекала просека с дорогой. А Борис глядел туда уже давно – как только услышал такой знакомый звук.
   - Что это? – наконец, отреагировал на близкий уже рокот автомобильного двигателя Марк Туллий.
   - Не что, а кто! – поправил его сержант, уже разглядевший на тропе черный силуэт «Эксплорера», - это товарищ полковник. Теперь все будет хорошо.