Маленькие саги

                Тоськин внук

Телефон пронзительно заверещал. Юрий Сергеевич Брун посмотрел на экран.
Отлично! Умная программа нашла ему попутчиков. Хоть не придется бензин жечь до самой дачи.
Он считал себя человеком продвинутым и очень рачительным. Если приходилось ехать на большие расстояния, особенно за город, обязательно включал приложение для таксистов. Электронный взмах руки, и вуаля! Бензин окупается полностью. Он прочел адрес и понял, что за пассажирами даже далеко ехать не придется. Дом по соседству с его работой, новый, красного кирпича, с роскошным мраморным холлом. Правда, в заказе указывалось, что один из пассажиров ребенок.
– Что ж я сразу-то не заметил, – попенял себе Юрий Сергеевич. – Накрошат чипсами, залапают липкими пальцами обивку.
Из подъезда вышла девочка лет семи в джинсовых шортиках и белой блузке, маленький рюкзачок-мишка болтался на плече. Гордая осанка, волосы подняты наверх и закручены в узел, как у гимнастки.
Такая точно в машине мусорить не будет, – с облегчением подумал Брун. – Маленькая модница. Раньше в этом возрасте девчонки ходили с косами и бантами. У его одноклассницы Олеси Старицкой длинные русые косы были переплетены на затылке «корзинкой» и украшены двумя огромными бантами по бокам. Юре вспомнилась сама Олеся, розовощекая девочка с большими голубыми глазами, в белом передничке и коричневой форме с белоснежными манжетами. Как же она ему нравилась тогда! Первая любовь семилетнего пацана.
Юрий Петрович посмотрел в зеркало заднего вида на своих пассажирок.
– В Никольинку? – уточнил вежливо.
Женщина, севшая в машину вместе с девочкой, улыбаясь, кивнула.
То ли старородящая мамаша, то ли молодая бабушка, – подумал Брун.– С возрастом не угадаешь. Сейчас все молодые.
– Бусенька, – обратилась девочка к женщине. – А дедушка тебе звонил? Он уже дома?
Они заговорили между собой о дедушке, маме и маленьком братике. Вслушиваться Брун не стал, только про себя ехидно подумал, что все-таки бабушка. А туда же! Джинсы на ней, майка с рисунком, и волосы вытянуты по-модному. Его старшая дочка, Антонина, тоже с такой прической ходит.
Машина через дворы выехала на широкий проспект и по нему понеслась к трассе.
Наверное, Олеся Старицкая так же выглядит. Или родила пятерых детей и раздалась вширь, как квашня. Первая любовь не умирает. Но, за те сорок лет, что он уехал из поселка, ему ни разу не хотелось вновь увидеть своих одноклассников, даже Олесю. Юра сморщил нос по детской привычке, от которой так и не избавился. Бабушка Тося всегда смеялась, когда он так делал, гладила его по переносице и ворчала, что будут морщинки. А дед словно через силу улыбался и называл крысенком. Хорошее время было. Когда-то бабушка и дед составляли весь мир маленького Юры. Родители приезжали редко. Мать, нарядная и веселая, щебетала как птица, привозила подарки, тискала его и называла принцем. И каждый ее визит казался Юре праздником. Отец, худой и длинный, слегка сутулый человек с впалыми щеками и большим носом, приезжал чаще, обычно пару раз за месяц, и оставался на все выходные. Они ходили вместе в лес по грибы и на рыбаку, перед сном отец трепал его по голове и разговаривал, как с взрослым. Много позже Юра не раз задавался вопросом, было ли что-нибудь у родителей общее, кроме него самого? И что, вообще, могло свести вместе солистку народного хора и нейрохирурга?
Бабушка Тося звала его сиротиночкой при живых родителях. Она жарила вкусные пирожки с картошкой, длинные, приплюснутые, и от этого запаха у Юры всегда кружилась голова. Самый лучший запах на свете!
До школы он дружил только с Ленькой Моховым. Они играли в войнушку на улице или в солдатиков в доме, строили халабуды. Но отсутствие друзей не казалось чем-то ужасным. С бабушкой Тосей всегда было уютно и спокойно. А с дедом интересно. Он рассказывал всякие истории о полководцах, про Ганнибала, Александра Македонского и восстание Спартака. Всему старался научить ненавязчиво: на рыбалке показывал, как правильно насадить на крючок червяка, а в лесу – ориентироваться на местности.
Вечерами дед смотрел телевизор, в любую погоду накрывшись старым тулупом, и Юра очень любил залезть под пахнущую нафталином овчину и прижаться к крепкой мускулистой руке. Дед как бы нехотя обнимал внука и ворчал на бабушку, что та воспитывает неженку и девчонку. Бабушка, дородная и статная, с неизменной «халой» на голове, улыбалась деду и довольно фыркала. Иногда, под рюмочку-другую они пели. И песни были сплошь героические, про «Варяг», красных кавалеристов и Волгу. Юра не пытался им подпевать, считая это пение чем-то очень личным.
По утрам, когда старики занимались по хозяйству, "управлялись", как говорила бабушка, он слушал детские передачи. Особенно нравилась ему «Радионяня».
– Здравствуй, дружок! – Говорил Александр Ливенбук. И на душе у Юры становилось так здорово, как будто бы «Саша» обращался лично к нему.
Потом началась школа и «Пионерская зорька». Под первые фанфары «Зорьки» бабушка выпроваживала его в школу.
– Иначе, опоздаешь, – говорила она.
Он шел мимо Олесиного дома, специально подгадывая, чтобы вместе идти в школу и болтать всю дорогу. Вспомнить бы сейчас, о чем! Иногда, чаще после приезда матери, он угощал девочку шоколадными конфетами. А на перемене Олеся доставала два больших бутерброда с колбасой и один вручала Юре. Ему казалось, что это любовь. И она – навсегда. Та еще идиллия!
Но все закончилось меньше, чем через год. За неделю до первого сентября бабушка вернулась с рынка негодующая и расстроенная. Она бросила сумки у порога и, сбросив туфли, которые отлетели в разные стороны, быстро прошла к деду и закрыла за собой дверь. Сначала говорила спокойно, а потом закричала, как раненая. Дед даже не пытался ее успокоить. Из бабушкиных криков Юра понял, что в город приехала «эта» со своим... И, тут бабушка произнесла такое слово, что Юра изумился, что она вообще его знает. Дед прикрикнул:
– Тося!
– А что Тося?! – Кричала бабушка. – Мой сыночек вот уже восьмой год, как в земле лежит. – Бабушка сделала паузу, громко выдохнув.
– А эта... гадина эта, его угробила и на свободе разгуливает. Еще сюда заявилась!!!
Снова пауза, бабушкин всхлип и дедов грозный окрик:
– Антонина!
Своим детским умом Юра понял тогда, что речь идет о мамином старшем брате Викторе, погибшем за год до его рождения в автокатастрофе. В доме о трагедии говорили мало. Но, говорить и не забывать – это же разные вещи, правда? Иногда Юра слышал, как бабушка тихонько плачет в ночи, или дед в мастерской шмыгнет носом и смахнет предательскую слезу, думая, что его никто не видит.
В течение следующей недели Юра узнал, что «эту» зовут Оксаной, и у нее есть сын, который родился через полгода после аварии.
А первого сентября на торжественной линейке он увидел их: Оксану, худую черноглазую женщину с гордой осанкой и высоко поднятой головой и похожего на нее мальчика в синей форме с портфелем и букетиком из белых и фиолетовых астр. Оксана весело говорила с Юриной классной Евгенией Федоровной, а мальчик стоял рядом.
Гена Жукоцкий, новый ученик в Юркином классе.
Бабушка Тося тут же развернулась и, велев ему идти к одноклассникам, стоявшим под табличкой 2 «А», сама отправилась к директору. Но, ни просьбы, ни угрозы перевести сына «этой» хотя бы в другой класс результатов не дали.
– В каждом классе по 31 человеку, перевести не можем. Иначе влетит от района, – спокойно объясняла директор.
Мир раскололся на «до» и «после», а маленький городок – на своих и врагов. И Олеся оказалась во вражеском лагере.
Она по-прежнему сидела с ним за одной партой, а вот в школу и обратно ходила вместе с Жукоцким. Юра прекрасно понимал, что они живут в одном доме, что мать Олеси с детства дружит с «этой». Но никакие обстоятельства не умаляли предательства. Он старался не подавать виду, что слишком уязвлен, но больше не угощал конфетами, что присылала ему мать, а Олеся делилась бутербродами с Геной. В то же время откуда-то взялось и намертво прицепилось к Юре прозвище «Тоськин внук». Юре казалось оно обидным, и он даже прежде чем заснуть, плакал, подскуливал по этому поводу, страшно жалея себя. Но, вошел дед, подоткнул одеяло и, заметив слезы в глазах любимого внука, спросил хрипло:
– Ты чего ревешь? Обидел кто?
– Они меня дразнят «Тоськиным внуком», – всхлипнул Юра, старательно растирая по щекам катившиеся слезы.
– А кто так говорит? – Насторожился дед.
– Генка Жукоцкий, Олеська, другие ребята, – пробубнил Юра сквозь слезы.
– Такой бабушкой гордиться нужно, а не реветь! – Жестко сказал дед. – А если ее какие-то сопляки стали звать Тоськой, это непорядок. Она с пятнадцати лет в партизанском отряде воевала! Видел, ордена в шкатулке лежат? И я никому не позволю к ней относиться неуважительно!
Дед сурово посмотрел вдаль, словно выискивая обидчиков Антонины Юрьевны, и пристукнул кулаком по спинке кровати.
– Я тоже не позволю, – поклялся Юра.
– Ишь, удумали! В школу нужно будет пойти, чтобы этим дурням всыпали по первое число! – решительно сказал дед, поднимаясь. – А Олеськи этой чтобы духу тут не было! Предательница она, а не подружка!
Юра вытер слезы и, внимательно посмотрев на деда, кивнул.
– Я чего пришел-то... – сказал дед, будто вспомнив что-то, уже у самой двери. – Бабушка тараканов травить удумала. И какую-то отраву сделала. Там желток и лимонная кислота. Смотри, не съешь!
– Не буду, – скривился Юра, прекрасно понимая, что дед пытается его развеселить.
– А я съел ложку, подумал, что салат какой, – заговорщицки подмигнул дед. – А это отрава с приманкой! Сначала тараканы бегут к ней, как оголтелые, а потом наедаются и гибнут.
Утром, уходя в школу, Юра увидел на столе разложенные в ряд несколько желтых шариков. Бабушка положила отраву сохнуть.
Может, попробовать?! – подумал Юра и стащил со стола самый маленький шарик.
А через два дня Старицкая и Жукоцкий опоздали на первый урок, и вошли в класс, когда учительница Татьяна Ивановна, вытянув худую руку над головой, старательно выводила на доске мелом номер упражнения. Олеся плюхнулась на свое место рядом с Юрой и, достав из портфеля учебник русского языка, стала листать его в поисках нужной страницы. Листала и смотрела на доску. А Юра, не отрываясь, смотрел на ее книжки, лежавшие на парте. Он увидел первым, как из переплета на парту выполз огромный рыжий таракан и заметался по парте, а за ним еще несколько.
– Олеся!!! Фуууу!!! – Юра сморщил гримасу, указывая на злобного усатого пришельца. Девочка от ужаса оцепенела на секунду-другую, а потом закричала. Дети засмеялись. Урок был сорван.
– Старицкая, что это ты в школу принесла?! – Завопила Татьяна Ивановна.
Но Олеся не смогла ответить, ее била истерика. Юра взял свои вещи, демонстративно отряхнул их, словно опасаясь запачкаться, и пересел на другой ряд к Леньке Мохову.
Гена Жукоцкий подскочил к парте и принялся ногами давить насекомых. А после перенес свои вещи на место, где только что сидел Юра, рядом с Олесей. Но, проходя мимо, исподтишка заехал кулаком Юре под ребра. Сильно и очень больно.
Бок ныл несколько дней. И все это время Юра думал, как отомстить обидчику. Но решил не торопиться. Генка был крепче и выше.
А к седьмому ноября от матери пришла посылка. Там среди больших оранжевых апельсинов и конфет, среди палок сухой колбасы лежали несколько пачечек жвачки «Вригли», тоненькие, желтенькие, с красной надписью на белом фоне. Юра тогда не знал, что означает слово «валюта», но быстро понял, что предпримет.
В тот же день ближе к вечеру приехал отец. Всей семьей они сидели в большой комнате, зале, как говорила бабушка, и ели праздничный ужин. Отец с дедом пили коньяк, присланный матерью, и говорили о войне. Вернее, дед говорил, а отец слушал. Бабушка тихо сидела на диване, и Юрка, примостившись к ней боком, гонял жвачку по рту. Он собирался выдуть большой пузырь, но побоялся, что взрослые заметят и заставят выплюнуть.
– Откуда ты взял эту гадость? – Не выдержал отец.
– Любаня передала! – тут же наябедничала бабушка.
– Ну, конечно, – с сарказмом произнес отец, – о чем я спрашиваю? Любаня! Ладно, она передала, а вы-то куда смотрите?!
– Да, пока поняли, что это, он ее уже дел куда-то, – стал оправдываться дед.
Отец начал выяснять, сколько всего было запретного продукта, но в дверь, не постучавшись, ввалилась «эта».
– Генку хулиганы избили! Руку сломали! Говорят, «Тоськин внук» подговорил! Воспитали выродка!
Отец быстро подскочил к женщине.
– Оксана! Успокойся сейчас же! Какую руку? Причем здесь Юра?
Он натянул пальто и снова обратился к голосившей Оксане.
– Пошли, посмотрю, что с мальчиком!
Когда за ними закрылась дверь, бабушка возмущенно произнесла:
– Никак не пойму, откуда Сергей наш «эту» знает?
– Ну, мать, ты даешь, – изумился дед. – Витька с «этой» встречался, а Серый и Любаня пожениться думали.
– Только не надумали! – Зло сказала бабушка, и в сердцах добавила. – Может, и туда влезла эта змея подколодная! С нее станется.
Отец вернулся поздно, когда Юру уже отправили спать. И он из своей комнаты слышал, как тот рассказывал деду, что Генку сильно избил Колька Горохов, так сильно, что сломал ключицу. Пришлось вправлять и давать обезболивающее. Ездили даже в город делать рентген, но вроде больше переломов нет.
Юра хотел уже отвернуться к стене и заснуть, как дед спросил:
– А чего «эта» орала, будто Юра наш виноват?
– Вроде, он подговорил Горохова, – медленно сказал отец.
– Да, ну Серега, брось! – Пробурчал дед. – Ты Горохова видел? Ему лет четырнадцать! Здоровый такой детина. В детской комнате милиции на учете стоит. И его Юрка нанял этого... пацана избить?! Глупости какие!
– Ну, не знаю, Дмитрий Васильевич, – сказал отец, – но вы разберитесь, пожалуйста!
– Ага! – Фыркнул дед и едко добавил. – Разберусь и доложу! Обязательно!
– Да я и сам могу, – спокойно сказал отец, даже не обидевшись на дедов ехидный тон.
И разобрался. Между обедом и ужином. Он долго говорил с Генкой, пока не выяснил, кто его бил. Затем около речки разыскал Кольку Горохова и устроил допрос не хуже Анискина.
– Значит, так, родственники дорогие! – Сказал отец, когда ужин закончился. – Ситуация ужасающая. Ваш внук нанял бандита, чтобы избить своего двоюродного брата! И заплатил ему! А чем ты, кстати, расплатился, Юра?
– Никакой он ему не брат! – Вынесла вердикт бабушка.
Но, отец, словно, не слушал ее.
– Что ты пообещал взамен? – Спросил он, посмотрев прямо в глаза сыну. – Это очень опасно, понимаешь? Иметь дело с такими людьми нельзя. Они предадут тебя, что Горохов сразу же и сделал!
– Ничего я ему не обещал! Я ему жвачку отдал! – Выкрикнул Юра, не сразу осознав, что выдал себя. – Горох давно говорил, что за жвачку что угодно сделает!
– За жвачку?!! – Изумился отец и потер лицо руками. – За жвачку?
Бабушка всплеснула руками и запричитала:
– Юрочка, зачем? Он что, обидел тебя, этот... Гена?
А дед тихо ругнулся:
– Стратег хренов!
– Ладно, иди спать, Макиавелли! – Сказал отец, когда страсти улеглись.
Юра не знал, кто такие Мак и Авелли, но заснул со спокойным сердцем, решив, что все обойдется.
Не обошлось.
Утром за завтраком отец объявил, что теперь жить Юра будет с ним в городе и учиться в очень хорошей школе, где нет и быть не может всяких Гороховых.
– Иди собирай вещи, – сказал отец.
Юра увидел заплаканные бабушкины глаза и сердитое лицо деда. Бабушка силилась что-то сказать, но дед строго посмотрел на нее и прошипел:
– Тося!
Если до этого момента Юрина жизнь называлась «Все лучшее – детям», то теперь больше подходил девиз «Быстрее, выше, сильнее!»
Оказалось, что отец женат. И его жена Надежда взялась за Юрино воспитание. Кроме школы, английской, кстати, были еще плавание и шахматы. И постоянные напутствия:
– Ты должен быть лучшим! Мы должны гордиться тобой!
Надежда ходила с ним в бассейн, учила плавать, лихо объясняла теоремы по геометрии и даже подружилась с бабушкой Тосей, которая после смерти матери и деда продала дом и переехала к ним поближе. Дом в Никольинке выбирали все вместе. Поселок, утопающий в зелени, а рядом рукотворное озеро с собственным пляжем. Настоящая дача. Он любил бывать здесь. В тишине думалось и дышалось легче, свежий воздух прочищал мозги и наполнял грудь чистыми незамутненными эмоциями.
Машина неслась по трассе, впереди показалась знакомая развилка. Юра затормозил и повернул к поселку, и словно очнулся от воспоминаний. На пригорке показались темные деревянные кресты и оградки, выкрашенные голубой краской.
Надо бы на кладбище к старикам съездить, – подумал Брун. – Да и к матери тоже.
Юрий Сергеевич посмотрел в зеркало заднего вида на своих пассажиров. Девочка возилась в планшете, а женщина напряженно смотрела в окно.
– Межевая улица, это третья от поворота? – Спросил Юра.
Женщина кивнула. И все-таки, она была очень похожа на Олесю. Он это заметил скорей всего с самого начала поездки, потому и ударился в воспоминания.
– Простите, а вы случайно не Олеся Старицкая? – Спросил он на всякий случай.
– Нет, вы ошиблись! – Женщина поджала губы.
Внучка внимательно посмотрела на нее, собираясь что-то сказать, но промолчала.
Около больших кованых ворот стоял мужчина. Настя выскочила из машины и бросилась к нему. Женщина расплатилась и вышла следом.
Машина отъехала.
– Дедушка! Дедушка!– закричала девочка. – Я тебе что-то по секрету сказать хочу!
– И от бабушки тоже секрет, Настя?
– Нет, она и так знает! – отмахнулась девочка и громко прошептала:
– Бабушка все время говорит, что обманывать нехорошо, а сама сейчас обманула водителя такси! Он спросил, вы Олеся Старицкая, а бабушка ответила, что нет! Представляешь?
– Наверное, бабушка, так сказала в целях безопасности. Человек-то был незнакомый, – ответила в свою защиту Олеся.
– Кто это был? – напрягся Гена.
– Помнишь, с нами до второго класса учился Юрка Брун?
– «Тоськин внук»? Помню, конечно!
– Он нас сейчас подвозил. Я его сразу узнала, все так же морщит нос. Как вспомню, так мороз по коже.
– Да помню я твои тараканьи бега, – усмехнулся Гена. – Слушай, Олесь, может, он тут и не причем? Может, зря я ему тогда по печени дал, а? Как он мог тебе этих тараканов подсунуть, если даже домой к тебе в тот день не заходил?
– Не знаю, – Олеся прижалась губами к щеке мужа. – Столько времени прошло, что сейчас выяснять? Хотя, мать тогда перетрусила все мои учебники, и из переплетов сыпались какие-то желтые крошки.
Отъезжая, Юрий Сергеевич отлично разглядел мужика у ворот. В шортах и синей майке, облокотившись на открытую калитку, стоял Гена Жукоцкий собственной персоной. Он, чуть прихрамывая, завел жену и внучку во двор и закрыл массивную железную дверь.
Поздравляю вас, гражданочка, соврамши! – не без ехидства подумал Юрий Сергеевич.
Весь вечер мысль о новых соседях не давала покоя. Столько лет прошло, а Олеся даже поздороваться не захотела. Противно. Что ж они в другом месте дом купить не могли?! Теперь нарушится спокойная жизнь.

Ранним утром его разбудил звонок мобильного. И сосед, хирург местной больницы, попросил:
– Юрий Сергеевич! Выручай, сам не справлюсь! Тут у мужика одного открытый перелом голени и кость сильно раздроблена! Если кто другой репозицию сделает, инвалидом останется! Помоги, люди хорошие!
– Чего стряслось-то? – Спросил Юра сонным голосом, прекрасно понимая, что и в выходной придется работать.
– В подвал свалился.
Районная больница встретила его пустыми гулкими коридорами и знакомым запахом антисептика, давно въевшимся под кожу. Юрий Сергеевич проскочил мимо медсестры на посту и какой-то женщины, пригорюнившейся на диване.Он не заметил, что женщина удивленно посмотрела вслед и подошла к посту.
– А кто это приехал? – Спросила она шепотом.
– Так это и есть профессор, которого ждали. – Удивилась медсестра, а потом добавила, желая успокоить. – При такой травме лучше него никто кость вашему мужу не соберет! У Юрия Сергеевича руки золотые, голова светлая. К нему в госпиталь со всего Юга едут!
Женщина устало опустилась обратно на диван. Оставалось лишь надеяться, что медсестра говорит правду, но что-то не верилось. Именитый профессор не станет заниматься извозом.
Юрий Сергеевич толкнул дверь операционной и сразу увидел не естественно вывернутую ногу, разорванные ткани и торчащие кости, потом перевел взгляд на лицо пациента. Корчась от боли, на операционном столе лежал Гена Жукоцкий.
– Доброе утро. – Юра подошел к больному и стянул маску. Гена узнал его.
– Ты? – Голос сорвался от ненависти.
– Нет, Папа Римский! Франциск! – Ответил Юра.
– Ты будешь меня оперировать?
– Не хочешь, не буду. В любом случае, нужно твое согласие на операцию.
– А если я не соглашусь? – Морщась от боли, спросил Гена. – Что тогда?
– Тогда, Гена, тебя ждет гангрена! – Ответил Брун. – Видишь, даже стихи получились. Чем больше мы тут с тобой поговорим, тем вероятней тебе ее заполучить, а потом и ампутацию ноги. Счет уже идет на минуты. Хочешь еще поговорить?
– Нет, – проскрипел Жукоцкий. – Давай, делай! Я согласен.
Операция закончилась. Олеся подняла голову и увидела, что напротив нее стоит Юра Брун.
– Починил я твоего мужа. – Сказал он спокойно и просто. – Всю кость собрал, лучше даже, чем в анатомическом атласе!
– Спасибо тебе, – прошептала Олеся и, словно набравшись смелости, спросила. – Сложная была операция?
– Нет, тут все просто. – Усмехнулся Юрий Сергеевич. – Сложнее было устроить тараканий обед в твоем учебнике!

Дома уже позавтракали. Жена мыла посуду, а отец допивал чай из толстой расписной кружки.
– Буду тебя кормить, – сказала Алена, ставя на стол блины и сметану.
– Что там было? – Спросил отец. – Ампутировать не пришлось?
Юра неспешно начал рассказывать отцу подробности операции, про ассистента-соседа.
На запах блинчиков с улицы пришел кот и начал тереться возле Юриных ног, явно вымогая блин или сметану, а если повезет, то и то и другое.
– А пациентом оказался Генка Жукоцкий! Был большой соблазн сделать ему нос, как у Добби, пока он под наркозом, но я утерпел! – Пошутил Юра. – Все-таки кузен.
– Твой двоюродный брат?! – Изумилась жена. – За двадцать лет, что с тобой живу, ни разу о нем не слышала!
Юра смотрел в лицо любимой женщины, даже не зная, с чего начать. Выручил отец.
– Там, Алена, ненависти скопилось на поколения! Дурацкая история получилась. Но уже и не поправишь ничего.
– А ты знаешь, в чем дело? – Спросил Юра, макая блинчик в сметану. – Бабушка всегда эту... Оксану винила.
– Она даже машину водить не умела! – Пробурчал отец, скривившись. Разговор был ему неприятен, и продолжать его он не хотел.
– Но дед узнавал через свои каналы, что за рулем сидела женщина. Беременная. И ее отпустили. Кто-то порешал вопрос с руководством отделения милиции. – Поделился Юра той информацией, что очень часто слышал в доме деда.
– Не кто-то, а я, – нехотя сказал отец, внимательно разглядывая дно чашки, словно собирался погадать на пакетике с чаем.
– Ты? А тебе это зачем нужно было? – Изумился Юра.
– Вот, я удивляюсь, Лена, – обратился Брун-старший к невестке. – Вроде, известный хирург из моего сынка получился. Доктор наук, профессор. А до девяти считать не умеет!
Лена с любопытством глянула на свекра. Юра молчал, ожидая продолжения.

– За рулем была твоя мать. Витька поссорился с Оксаной и ночевал у нас. И рано утром повез Любу в аэропорт. Где-то по дороге она попросила порулить. Витя дал. Из леса выскочила лиса. Люба испугалась и не справилась с управлением. У самой ни царапины, а Виктор погиб на месте. Трагическая случайность. Из милиции она мне позвонила в больницу. Я поехал ее выручать, чтобы мой единственный ребенок в тюрьме не родился. А дед твой узнал какую-то усеченную версию и все понял неправильно. Они с бабушкой знали только о беременности Оксаны. Решили, что за рулем была она.
– Поэтому мама такую жизнь и вела. Секс, наркотики и рок-н-ролл... – Сказал Юра, усмехнувшись невесело.
– Да, из-за этого с катушек слетела, – печально подтвердил отец, и будто что-то вспомнив, спросил:
– А ты опять с попутчиками ездишь, сынок?
– Это только чтоб сэкономить, пап! – Небрежно бросил Юра, прекрасно понимая, что сейчас его выведут на чистую воду.
– Ну, да, конечно! – Усмехнулся отец и демонстративно обвел глазами огромную кухню, набитую чудесными приспособлениями и всякой дорогой утварью, потом перевел взгляд на террасу и сад с ландшафтным дизайном. – Если экономить, то только на бензине... И давно это началось?
– Месяц назад, – повинился Юра.
– Монофобия, – повторил старый диагноз отец и махнул рукой. – Пройдет со временем.



                Самый лучший оберег


– Давай, придумай что-нибудь! – Леха потянулся на лежаке и с тоской посмотрел на Средиземное море.
– Что именно? – спросила Лариса, не подняв головы и не отрываясь от текста.
– Ну-у-у, давай еще поедем по острову покатаемся! Так, чтобы на целый день! Достопримечательности разные посмотрим! Надоело торчать на пляже.
Лариса отложила планшет и посмотрела вокруг.
Средиземное море ласково плескалось в паре метров от ее ног. Золотой песок хранил еще тепло заходящего солнца. Вдалеке, чуть ли не у самого горизонта, плыли белые круизные лайнеры, паромы, парочка яхт шла своим курсом неподалеку от берега. Одна под парусом, другая – ультрасовременный болид, отливающий черной полированной поверхностью.
Она еще раз обвела взглядом пляж, голубую гладь моря. И поняла, что муж прав. Надоело! Но тут главное – не спугнуть удачу.
– А мы все уже посмотрели на Родосе, – негромко заметила она и сделала вид, что вернулась к чтению.
– Точно все, Ляля? – переспросил муж, явно чувствуя подвох. – И ничего не осталось?
– Камирос, только, где античный водопровод, – равнодушно сказала жена, пожав плечами. – Но ты же не любишь развалины. Сам ворчал вчера, что там смотреть нечего. И поездка займет часа три от силы. Это тут, недалеко.
– А поехали, что ли! Все-таки, водопровод шестого века до нашей эры. Интересно же! И тебе нравятся раскопки всякие. А оттуда на Прасониси заедем, с виндсерфом покатаемся! – Леха был готов провести весь день за рулем, только бы не торчать на пляже.
Лариску интересовал античный город. И муж уже строил планы. Она посмотрела на его вдруг засветившиеся азартом глаза и поняла, что пора соглашаться.
– Только ехать нужно не вдоль побережья, там, кажется, прямая дорога есть.
– Сейчас посмотрим!
Леха потянулся к пляжной сумке и извлек помятую карту, которую выдали в первый день в отеле.
– Смотри, вот она, – он ткнул пальцем в изображение острова, так похожее на дельфина. Античный город Камирос был на голове «дельфина», а рай виндсерфинга, Прасониси, около хвоста.
– От Камироса едем вглубь острова, около Ларгоса выедем к Средиземному морю, а там уже и до Прасониси рукой подать.
Следующим утром разбитной турок, занимающийся прокатом авто в отеле, подогнал на стоянку машину, пожал руку Лехе, как старому знакомому, и строго настрого велел не съезжать с дороги, объяснив, что на грунтовке страховка не действует. Леха уверенно вырулил на трассу, тянущуюся вдоль Эгейского моря. Темно-голубого, с белыми барашками волн. На этой стороне острова всегда ветер, а со стороны Средиземного – гладь. Здесь сосны с ярко-зеленой хвоей, а с той стороны – выжженная земля и рукотворные сады.
Камирос встретил зноем палящего солнца, обломками стен когда-то торгового города, воспетого Гомером, и потрясающей морской панорамой, уходящей за горизонт. Лариска ходила между развалин, поросших травой, и восторгалась.
– Леш, смотри-ка, действительно, водопровод, а здесь ванна была! Глянь, а вон резервуары каменные для воды. Она бегала среди невысоких стен, нежно гладила древнюю кладку и уверяла, что прикасается к истории.
Леха, стараясь сохранять невозмутимый вид, забавлялся, глядя на восторженную жену. Волосы растрепались и выбились из-под платка, на загорелом лице капли пота, глаза горят. Кто узнает в этой девчонке в джинсовых шортиках и короткой майке коммерческого директора компании? Леха подошел к жене и, нежно обняв, прошептал прямо в ушко:
– Поехали, радость моя! Я на карте лесок приметил, прям вдоль дороги. Найдем полянку. Привал устроим, – он, чуть касаясь пальцами, провел по изящной Ларискиной шее, слегка задев ключицу. И ни у кого из них не осталось сомнения в подлинной цели остановки в лесочке.
Лариска, чуть разморившись на солнцепеке, понимающе посмотрела на мужа.
– Отличная идея. Отдохнем в прохладе после этой жары. Я в машину пляжные полотенца кинула. Можно будет расстелить.
Леха обнял жену и нежно коснулся губами виска.
– Умница, – ласково прошептал он, направляя Лариску к выходу и предвкушая остановку в лесу. Пару лет назад они ездили с палатками в лес на пару дней. И Леха отлично помнил, как уводил Лариску подальше от лагеря, прижимал спиной к сосне. Он словно снова ощутил запах хвои, увидел шершавые и колючие ветки дерева и нежное податливое тело Лариски, между ним самим и сосной.
Дорога, петляя, шла мимо оливковых рощиц и вывела к большому озеру грушевидной формы.
– Давай остановимся, разомнем ноги, постоим на бережку, – попросила Лариска.
Леха припарковался на обочине и, крепко взяв жену за руку, повел к воде. Долго стоять не пришлось.
– Что-то мне страшно стало, – сказала она. – Место какое-то жуткое. Хотя, на первый взгляд, красиво вроде. Озеро, деревья.
– Да ну, Ляль! Не придумывай, – ответил Леха, стыдясь признаться самому себе, что и ему стало на этом берегу как-то не по себе. Словно какое-то зло приблизилось и затаилось рядом.
«Ё-мое, ты же мужик, физик и атеист и не веришь ни в какую чертовщину!» – мысленно укорил себя он. А вслух сказал:
– Если хочешь, поехали дальше.
В машине сверились с картой.
– Лес уже скоро. Странно, но озера этого на карте нет! – Леха в недоумении пожал плечами, но от дальнейших комментариев отказался, решив не пугать и без того обеспокоенную жену.
– А ты заметил, что нам ни одной машины не встретилось? – тихо спросила Лариска. – И вообще, мы совсем одни на этой дурацкой дороге...
– Ну, малыш, перестань! – просто тут только местные ездят, туристов нет. Поэтому так пусто.
И хорошо, едем как по автостраде!! Музычку, что ли, включить, веселее будет!
Он порылся в висящей на плече сумке, выудил флешку и, воткнув ее в магнитолу, врубил музыку погромче. И незабвенный Витя Цой запел что есть сил сначала про группу крови на рукаве, а потом про пачку сигарет. От знакомого хриплого голоса Леха словно пришел в себя. А когда заиграла «Звезда по имени Солнце», впереди на пригорке показался лес. Дорога словно разрезала его, оставляя равные части по обе стороны.
– Смотри!! – смогла только вымолвить Лариска.
Все деревья вокруг были черными и сухими. Ни одного листика, ни одной травинки вокруг. И даже хоть какого кустарника. Только голые почерневшие стволы с ободранной корой. Ветки деревьев словно протягивали в небеса руки, моля о помощи.
– Мамочки родные, куда же это мы заехали?!! – тихонечко заскулила жена.
– Ничего, не боись, Лялька!! Сейчас быстренько проедем, дальше нормальный лес должен быть! – уверенно провозгласил Леха. – Это тут, с краю, скорей всего, пожар был. А чем дальше в лес... Ну, сама знаешь!
Он прибавил скорость, надеясь быстренько проскочить это жуткое место.
Дальше и дальше дорога уходила на юг, и по бокам ее частоколом возвышались черные обгоревшие деревья. И сколько хватало взгляду, вокруг был только этот мертвый лес и дорога. Да еще и слепящее глаза солнце в зените.
– И ни одной машины! Словно в страшную сказку попали, – попыталась пошутить Лариска.
– Или в фильм Стивена Кинга, – криво усмехнулся Леха. – Классные декорации для ужастика! Да не бойся ты! Это же просто дорога, лес после пожара. Лариса, все хорошо будет! – твердо сказал он. – Вон, смотри, фары блеснули! Едет кто-то!
– Мы не одни во вселенной!!! – вымученно пошутила Лариска.
– Я же говорил! – авторитетно заверил Леха.
Старый зеленый кадиллак нёсся навстречу. В приближающейся машине был виден лишь только один водитель. Или, скорей всего, женщина за рулем, судя по повязанному на голове белому платку. Машины поравнялись и разъехались через пару секунд. Но хватило и этого, чтобы разглядеть. Там, где ткань платка обычно обрамляет лоб, скулы и подбородок, на сей раз зияла темная пустота. Лица у водителя не было.
– Ты видел это?! Видел? – выдохнула Лариска. Затем согнулась пополам и поднесла ладони ко рту, силясь не закричать, не зареветь. Но, немного погодя, села прямо и начала читать молитву, потребовав от мужа повторять за ней.
Леха, физик и атеист, старательно выговаривал старославянские слова до тех пор, пока впереди не показался указатель «Ларгос» и сразу за ним – беленые домики с синими крышами и цветущие кустарники. Через пару кварталов стала видна таверна с призывной надписью «Русские, мы вас любим!», широкая площадь и невысокий храм с православным крестом. Местные жители неторопливо шли по своим делам или сидели в тени деревьев. Туристы в лавочках покупали сувениры и оливковое масло.
– Смотри, люди!! – закричал радостно Леха. Он остановил машину и сгреб в объятья жену.
Лариска прижалась к мужу сильнее.
– Вот мы сами себе страху нагнали, испугались обгорелых головешек! – засмеялся Леха, выехав на дорогу, идущую вдоль моря.
– А машина с водителем без лица?! – изумилась Лариска.
– Ляль, да нет там никакой чертовщины! Может, местная женщина ездит часто мимо этого леса и платок сильно надвигает на лицо, чтобы ничего не видеть кроме трассы!!
Прасониси, сакральное место, где целуются друг с другом волны Средиземного и Эгейского морей, где гуляют ветра и царит дух свободы, сразу излечило бешеной энергетикой. Лехе хотелось взять доску и глиссировать по волнам, направляя парус под силой ветра. Лариске – прыгать и скакать, орать от счастья во весь голос. Они, крепко обнявшись, ходили по мокрому вулканическому песку черного цвета, оставляя глубокие следы и радуясь, как дети, когда ноги заливало набегавшей волной. В море царили паруса, а в небе – воздушные змеи всех размеров и расцветок раскрашивали жизнь яркими красками.
 
Две черных фигуры виновато склонились в молчаливом поклоне перед третьей.
– Я хочу знать причины! – тихий голос навевал зловещий ужас. – Две человеческие души попали в морок. Почему же я не вижу их здесь?
– У озера мне почти удалось накинуть сеть, – начал тараторить, оправдываясь, один из провинившихся, – но девушка что-то почувствовала. Хотя увидеть нас она не могла.
– У этих двоих очень сильный оберег, мой господин, он помог им уйти, – тихо и с достоинством промолвил второй.
– Какой еще оберег? – голос господина, наполнившись презрением, стал едва слышен.
– Любовь, мой господин. Самый лучший оберег, очень древний и сильнодействующий.



                Мамин день


Девчонку звали Асей. Она стояла коленями на высокой, грубо сколоченной табуретке и смотрела в узкое окно, единственное в комнате. Спина, обтянутая старой блузкой, казалась слишком ровной и напряженной, пальцы тихонько перебирали растрепавшуюся толстую черную косу. Егор наблюдал, как придя из детского сада, Ася бежала к окну. Девчонка ему не нравилась. И новый дом тоже. Обитающие тут люди встретили их с матерью настороженно, неохотно здоровались и при каждом удобном случае отворачивались. Раньше он жил в бараке около порта, там было тесно, но весело Егор сюда и переходить не хотел, но пришлось. Да и кто б его спрашивал, если Варвара, его мать, сошлась с Марком, отчимом девчонки.
Длинная металлическая лестница, обнимая дом широкими площадками на каждом этаже, вела на самый верх, где на чердаке, в маленькой квартирке, жили Марк с Асей, а теперь и Егор с матерью к ним переехали. Две комнатки, переходящие одна в другую. В самой дальней - окно, из которого виднелась голубая полоска, иногда сливающаяся с небом. Море. Егору нравилось смотреть в окно и представлять себя капитаном или летчиком. Да, точно! Морским летчиком, летящим в бомбардировщике над морем и расстреливающем фашистские корабли. Бац-бац, и они все пошли ко дну. А потом Левитан по радио объявит, что в Черном море потоплены суда противника. И фамилию его не скажет, потому что это секретная информация.
Но обычно у окна сидела Ася, и он мог только из-за ее спины смотреть на синеющее у горизонта море.
- Что ты там высматриваешь? – Поинтересовался как- то Егор.
- Маму, - удивилась вопросу девчонка, как будто он спросил какую-то глупость. Ася скользнула по нему большими зелеными глазами, слишком серьезными для шестилетнего ребенка, и снова отвернулась к окну.
Егору хотелось ей объяснить, что из их чердачного окна не видно улицу, а только крыши соседних домов и морскую гладь. А самое главное, убедить, что мать Аси не скоро вернется и только лишь через восемь лет может забрезжить призрачная надежда на возвращение. Там, куда она попала, люди оставались безвозвратно, и ни один из них на двенадцатилетней памяти Егора не возвратился и даже весточки не прислал. При нем как-то мать сплетничала с подругой о жене Марка. Он услышал что-то про пятьдесят восьмую статью, но ничего не понял, а мать, его заприметив, больно схватила за ухо и запретила даже вспоминать об этом разговоре. Она была строга с ним, а с девчонкой тем более. Лишний рот в доме, да еще во время войны. Фашист подошел уже к Сталинграду и рвался к Туапсе, и по радио передавали, что идут оборонительные бои. Может со временем и удастся отправить Асю к родственникам, когда мать Егора выйдет замуж за Марка и пойдут свои дети. А до этого, сколько воды еще утечет? И Батуми, маленький цветущий городок на самом краю нашего моря. Вон граница рядом, а за ней уже Турция. И самый насущный вопрос, останутся ли турки в нейтралитете или поддержат Германию? И если поддержат, то на улицах, засаженных пальмами и эвкалиптами, начнутся бои. Но это все страхи и пересуды, пока тихо, и город остается в глубоком тылу и находится на военном положении. Никто не может выехать. Даже местная тюрьма переполнена. Именно там находится Рита, Асина мама. Молодая и красивая. Черные волосы, как у Аси, и глаза словно вишни. Вон ее портрет на стене висит. Марк не разрешил его снять, как мать его не упрашивала. Вроде, мягкий и покладистый человек, а отказался наотрез. И про отправку девчонки к родственникам велел даже не заикаться.
- Она же тебе не родная! - Изумилась Варвара. – Своих двое!
- Мои взрослые, и Асенька не чужая, я ее удочерил, как ты знаешь, - отрезал Марк. Больше к этому вопросу не возвращались. Но без того все понимали, что Рита больше никогда не вернется. Полная безнадега! А со временем боль притупится, великая любовь Марка пройдет, тогда и портрет со стены куда-нибудь денется, и девчонка поедет навестить родню в Крым, да там и приживется.
Егор услышал, как громыхая ведром, по ступенькам поднимается его мать, и быстро сделал вид, что учит уроки. Ася, не обращая никакого внимания на шум, все продолжала смотреть в окно.
«Сейчас схлопочет», - подумал Егор, но предупредить не успел. Поздно!
- Ты цветы на площадках все полила?!- вместо приветствия грозно поинтересовалась Варвара.
Ася словно очнулась.
- Это моя мама сажала, и я их всегда поливаю! - заявила девчонка, волчком соскочив с табуретки, да еще ногой об пол топнула. С его матерью такие разговоры ничем хорошим не заканчивались, сейчас больно дернет за ухо или за косу и оставит без ужина.
- На нижней площадке в горшках земля сухая!
- Не правда, тетя Варя! Я все полила! – в сердцах крикнула девчонка.
- Да ты как со мной разговариваешь, дрянь маленькая!- возмутилась Варвара. - Останешься без ужина, чтобы вся дурь из головы вышла!
Ася фыркнула и выбежала на площадку. Егор услышал, как застучали ступеньки под маленькими ножками.
«Тут к бабке не ходи, ясно, что дальше случится, - подумал он, склонившись к учебникам.- Мать покормит его и Марка, который вот-вот вернется с завода. Но Асю к столу не позовет. И девчонка сама не придет. Гордая слишком. А когда ужин закончится, Марк выйдет на лестницу и протянет Асе кусок хлеба, картошину и луковицу. И немного посидит с ней на ступеньках, еще хранящих тепло уходящего жаркого дня. И сам Егор, как девчонка снова останется одна, стянет яблоко или пару слив со стола, и чтобы мать не увидала, исподтишка передаст.
- На, Аська, ешь!
Но сегодня обычный порядок нарушился. Во двор влетел Костя, сын Марка, запыхавшийся и потный, видать бежал всю дорогу из военной части. Он кинулся к отцу и, наклонившись, быстро зашептал что-то, нервно сжав в руках солдатскую пилотку. Всех слов разобрать не получилось, и Егор услышал лишь обрывки фраз: «Следователь по особо важным... сегодня... военным самолетом из Москвы... у нас на военном аэродроме»
Марк внимательно выслушал сына, а потом бросил что-то коротко и выскочил со двора. Костя ополоснул лицо и шею у колонки, пытаясь отдышаться. Егор засмотрелся на накачанный пресс и крепкие плечи, от всей души мечтая стать таким же сильным. Ася кинулась к веревке, где сушилось выстиранное Варварой белье, и протянула сводному брату полотенце. Тот вытерся, оставляя грязные мокрые пятна на белом полотне.
«Опять ей попадет!»- внутренне поморщился Егор. Он собирался сказать девчонке, чтобы сразу отнесла полотенце в корзину, но в этот момент Костя, забросив мокрую тряпку на веревку, подхватил Асю за обе руки, закружил в воздухе. Она звонко рассмеялась. Наверное, первый раз за те полгода, что Егор жил в этом доме. На шум на площадку вышла Варвара и замерла.
- Не кружи ее, потом не угомонишь!- крикнула она. Но Костя то ли не услышал, то ли не обратил внимания. Он сделал еще пару кругов, потом поставил Асю на землю, притянул к себе и чмокнул в щеку.
- Не грусти, сестричка! Все получится! - Сказал на прощание и ушел, даже головы не повернув в сторону Варвары.
- Что получится? Где Марк? – Рявкнула Варвара Асе. Та махнула рукой:
- Он к доктору, Филиппу Яновичу, пошел, - и снова уселась на ступеньки.
- Заболел что ли? – Недоверчиво переспросила женщина.
- Филипп Янович дружит с папой и мамой, - тут же сообщила Ася. – Папа к нему в гости пошел.
- Ступай-ка ты в хату! - Велела Варвара и окинула Асю странным взглядом, словно хотела сказать, что не по Сеньке шапка. Не станет доктор, единственный в городе, дружить с заводским мастером, хоть и оставленном в тылу по брони. Она, быстро спустилась и вышла за калитку поджидать Марка. Куда его понесло, на ночь глядя?
Ася послушалась, но забежав в квартиру, сразу уселась на стуле под портретом Риты. Еще одно место, отвоеванное девчонкой. Если не выглядывает в окно, не ждет на ступеньках, значит сидит под портретом. Такая преданность абсолютная и неподвластная обстоятельствам восхищала и раздражала одновременно. Вот же упрямица!
Оставшись в квартире одна, Ася долго сидела на стуле, одиноко стоявшем около стены, болтала ногами, мысленно пересказывала маме, как прошел сегодняшний день. Про детский сад, где нянечка Соня вымыла ей голову и заплела косы, а воспитательница дала, пока никто не видел, горбушку серого хлеба.
«Ты только возвращайся, пожалуйста! - Мысленно попросила Ася. - Я так по тебе скучаю. Все говорят, чтобы я не надеялась. И даже папа не велит скоро тебя ждать. Но я жду, слышишь?»
За окном уже давно закатилось солнце, и в пустой квартире мерно тикали ходики, отмеряя последние часы уходящего дня. Зачем отец побежал к доктору, Ася не знала, Егор ее не интересовал, а голос Варвары слышался со двора, где мачеха незлобливо переругивалась с соседками. От горя и усталости поникли плечи, а потом и глаза закрылись. Ася задремала. И во сне видела маму, веселую и счастливую. Она, напевая, шила что- то маленькими убористыми стежками. Сон показался отчетливым, как наяву, и Ася, проснувшись, обвела глазами комнату, надеясь увидеть маму за шитьем. Но кругом царил полумрак. Сгущались сумерки. В прихожей послышались шаги. Это с улицы вернулся Егор. Ася разочарованно закрыла глаза. Какая несправедливость видеть маму только во сне! Да и тот уже улетучился, оставив, словно яркие всполохи, обрывки воспоминаний. Она упрямо не открывала глаза, хотя уже слышала как по лестнице поднимается мачеха. Сейчас зайдет и нагонит. Но еще... еще минуточку...
Удар пришелся сначала по голове, потом по шее. Егор? Или это Варвара? Ася распахнула глаза, руками прикрыла голову, пытаясь защититься. Но больше ударов не последовало. Да и рядом никого не было. Новые жильцы находились в первой комнате. Ася, отпрянув, увидела портрет, свалившийся со стены. Она подняла с пола рамку, и аккуратно двумя руками поставила на стул, прислонив к спинке, потом погладила ладошкой по чудом уцелевшему стеклу и пробормотала:
- Я знала, что ты меня услышишь! Приходи побыстрее! – попросила она маму. А потом долго сидела и смотрела на фотографию, с которой улыбалась красивая и веселая Рита. Пока Варвара не прикрикнула зычным голосом, что пора уже ложиться спать. Спорить с ней Ася не стала, мачеха и так злилась на долгое отсутствие Марка, и испачканное полотенце, брошенное во дворе. Марк так и не вернулся, может, вызвали на завод...
Под утро начался переполох. Ася, проснувшись, уселась на кровати, не понимая, что происходит. Хлопнула калитка. Послышались удивленно-радостные голоса соседей. Кто-то, будто с тяжелой ношей, поднимался по лестнице, а затем вошел в дом. Ася, услышав, как приглушенно вскрикнула Варвара, быстренько метнулась к двери. И застыла в проеме. В прихожей стоял отец и держал на руках маму, бледную как полотно. И коса мамина пропала куда-то, а вместо нее короткий ёжик жестких волос. Ася испугалась и закричала.
- Я вернулась, Асенька, - успокоила ее мама слабым голосом. – Не пугайся!
Отец, не разуваясь, прошел прямо в дальнюю комнату, и осторожно положил жену на разобранную Асину кровать, девочка кинулась к матери, села рядом на пол, прижала к себе мамину белую руку с синими прожилками вен. Сколько они так просидели, пять минут или целую вечность, Ася не помнила. Потом пришел доктор Филипп Янович. И папа мягко выставил ее из комнаты. Она видела, как Варвара завязывает концы покрывала, куда уместился весь нехитрый скарб ее и Егора, собирается уходить. Отец не остановил женщину, просто вежливо попрощался. Филипп Янович вышел из комнаты и плотно прикрыл двойные створки дверей.
-Пусть Рита поспит, я дал снадобье. Все обойдется, Марк, - доктор похлопал отца по спине.- Еще вчера мы не верили, что оттуда вообще можно выйти. А сегодня Рита уже дома. И какой же она враг народа, скажите, пожалуйста?! Просто угодила в облаву на рынке, когда меняла хлеб на мыло!
- Мыло на хлеб, - тихо поправил отец. – Следователь из Москвы сильно удивлялся, как она стойко держалась, не подписала ни одной бумаги. Не оговорила себя. Это и помогло. А если б следствие располагало чистосердечным признанием, то не видать нам Риты.
- Держалась, - согласился доктор.- Я видел ее израненную спину и понимаю, чего это стоило. Да, и провести десять месяцев в тюрьме, не всякий мужик выдержит... Доктор заметил навострившую уши Асю и, улыбнувшись, сказал:
- Ну что, детка, дождалась? Видишь, твоя вера оказалась самой стойкой. Уже мы все разуверились, а ты, Ася, не прекращала ждать.- Филипп Янович погладил девочку по голове. – Молодчина!
- А можно мне с мамой посидеть? – набравшись храбрости, спросила девочка.
- Ступай, только тихо.
Ася тихо вошла в комнату и села на стул напротив кровати.
- Это ты, Ась? - в полудреме спросила мама. Она лежала на животе, а спину закрывала повязка, местами уже мокрая.
-Ага, - прошептала девочка.
- Иди ко мне, - позвала мама и, морщась от боли, повернулась на бок. Ася быстро залезла к ней, легла поверх покрывала, обняла обеими руками. Почувствовала, как мамины руки крепко обхватили ее, прижали к самому сердцу.
- Как же я ждала тебя! - проговорила Ася.
- Я знаю, доченька. Твоя любовь и вера придавали мне силы! – из маминых глаз хлынули слезы.
- Не плачь, пожалуйста, не плачь!- уж не сдерживаясь, заревела Ася следом. – Ты же самая лучшая мама на свете!- Она принялась ладошками вытирать слезы с родного лица, а мама ловила ее руки и целовала. Они смеялись и плакали одновременно, зная и чувствуя, что больше никогда не случится ничего плохого. Просто не может. Ася задремала, а Рита долго еще лежала и думала, что только мысли о дочери помогли ей выжить, хотя иногда опускались руки, и казалось, что никогда не выйти на волю и не увидеть Асю. Но из Москвы прилетел следователь с проверкой, и началось разбирательство по каждому делу. Этой ночью многих повыпускали. Человек пятьдесят. Шатаясь от слабости, Рита вышла за ворота тюрьмы, стоявшей прямо на берегу моря, и сразу увидела коренастую фигуру Марка, поймала его радостный взгляд. Он как-то узнал, что сегодня ее выпустят, и пришел встречать. Она остановилась, все еще не веря, что кошмар последних десяти месяцев закончился. Море билось о берег прибоем, на небе начинали гаснуть звезды. Свобода! Она стояла как вкопанная и смотрела на Марка, словно не могла двигаться дальше . Он подбежал к ней, но сил уже не осталось. Рита почувствовала, как накатывает темнота. Марк подхватил ее на руки и, скользнув теплыми губами по холодной щеке, прошептал на ухо:
- Не вздумай помереть, душа моя. Мы так долго ждали тебя. Я и Ася!
 
Через тридцать с лишним лет двое встретились на симпозиуме. Он - директор завода, она - известный эксперт. Он уселся рядом с ней и, достав из кармана пиджака специально припасенное с обеда яблоко, протянул его даме.
-На, Аська, ешь!- сказал, как когда-то в детстве.
- Спасибо, Егор, - с достоинством кивнула она.


                Лесные гости


Он увидел их издали. Человека четыре. Шли по лесной тропе, которая, вихляясь, пролегла среди деревьев. Звери, как и он сам, чувствовали посторонних и затихали. Хозяин леса прищурился, пытаясь разглядеть, кто пожаловал. Вдруг охотники или, того хуже, браконьеры. Нет, показалось! Старик, идущий первым по тропе, был знаком ему много лет. В черном берете и старых потрепанных штанах, владелец лодки и маленького дома на берегу. Художник. Пару раз приходилось подглядывать из-за плеча на холсты, на которых быстрыми мазками старик увековечивал озера, лес, избушки и елки. Он любил эти края, Кенозеро, речку Поржву и каждый год приезжал с весны до осени. А на зиму уезжал обратно в город. Уважал его лесной хозяин. За любовь к лесу, за помощь местным жителям, которые о нем отзывались как о святом.
Двух других видеть тоже приходилось: они приезжали к старику каждый год, звали его дядей. Племяннички! Ох уж и помотал их лесной хозяин по чащам и буреломам прошлым летом. Ох и нахохотался, когда эти двое, выбившись из сил, заночевали в лесу, вздрагивая от каждого шороха. А тут, как назло, то филин ухнет, то волк на луну завоет. Смешно. Хоть немного тогда от скуки развеялся. Позабавился. Потом, правда, старик-художник пришел. Не сразу, через недельку, как гостей проводил в большой город. Сел на поваленное дерево и начал то ли жаловаться, то ли выговаривать. Дескать, что же ты так, лесной хозяин, ребят моих обидел. Аж стыдно стало. Немного, самую малость, но стыдно.
Племянники, не позабыв прошлогоднего гостеприимства, старались идти за стариком след в след. Не отставать.
Четвертый, большой и сильный человек, более напоминающий норвежского викинга, был тут впервые. Широкие плечи, рыжие волосы, самый тяжелый рюкзак на спине и голубые-синие глаза, что та вода в Кеноозере. На голове линялая кепка, видать, позаимствованная у старика-художника. Человек шел, тащил рюкзак и словно не видел всей красоты леса. Зеленых елей, лосей, стоявших невдалеке на опушке, белок и соек на ветках. И все пролески, полянки, заросшие иван-чаем, грибами да ягодами. А даже траву на лугу с большими каплями росы, сверкающими на утреннем солнце алмазными бликами.
Лесной хозяин заглянул в мысли «викинга» и обомлел. Человек не восторгался природой, не боялся чащи и диких зверей, а просто делал в уме какие-то вычисления, вспоминая замысловатые чертежи, и даже не глядел по сторонам.
«Дай-ка, я тебя помотаю» – подумал хозяин леса и свернул тропинку в самую чащу. Потом – на пригорок, мимо медвежьей берлоги, потом – снова в чащу. И дальше, мимо болотца.
Люди шли. Старик-художник впереди начал сердиться.
– Сколько лет тут хожу, до соседней деревни пару часов своим ходом!
– А мы идем уже три часа, – подал голос один из племянников.
Начались споры, куда идти: налево или направо?
– Пап, мы же по кругу ходим, – вдруг сказал «викинг» старику и огляделся.
Оказывается, сынок к старику пожаловал! Первый раз за несколько лет. Старик гордился сыном, называл его героем державы. И терпеливо объяснял любопытным, что сынок его, Глеб, очень занят на работе и в отпуск не ходит.
Хозяин леса увидел, как мысли Глеба перескочили с формул и чертежей на лес, тропинку и стоящее в зените солнце. Он ленивым взглядом посмотрел по сторонам.
– Смотри, – ткнул пальцем в направлении солнца. – Когда мы через луг шли, солнце вон там было, на востоке. А теперь... Точно говорю, по кругу ходим.
– Выведешь? – старик довольно прищурился, нисколько не сомневаясь в ответе.
Тот кивнул.
«Как же! Выведет, – подумал лесной хозяин. – Он тут в первый раз, леса не знает. Сейчас тропки заплутаю и чащу с буреломом наведу. Все тут и заночуете. А придет после старик жаловаться и стыдить, так и скажу ему, что сынок твой никакого почтения лесу не проявил, никакой красоты не заметил даже.
Глеб, между тем, скинул на землю рюкзак, размял плечи и посмотрел на небо.
Ну хоть небесной красотой подивись! Небо лазурно-голубое среди верхушек елей и белые облака. Век бы смотреть, любоваться! Но человек словно не заметил ни облаков, ни синевы неба. Прищурился, посмотрел из-под ладони на солнце, потом на стволы деревьев. Снова на солнце. Произвел в уме какие-то подсчеты и скомандовал.
– Нам туда! – ткнув пальцем в сторону севера.
Через несколько шагов дорогу преградили поваленные ветки и деревья. Бурелом.
– Так ведь не пройти, – взвыл один из племянников.
– Пройти, – сказал Глеб и достал из рюкзака топор, подкинул в руке, словно приноравливаясь к рукоятке. Потом потянулся к бурелому и начал рубить.
– Знаете поговорку, чем дальше в лес, тем больше дров? – сказал Глеб братьям и, криво усмехнувшись, показал топором на сухие деревца, преградившие дорогу. – Это именно наш случай!
«Что-то я замешкался, – подумал Лесной хозяин, наблюдая, как отлетают в сторону щепки. – Тропинку вовремя в сторону не увел».
Люди вышли на поляну, полностью покрытую розово-лиловыми цветами иван-чая. Дальше, мимо поваленного сухого дерева, уходила в лес узкая словно нитка тропа.
– Тут я уже дорогу узнал, – сказал художник и пошел вперед уверенным шагом. Следом потянулись племянники. Глеб постоял минуту на краю поляны, посмотрел рассеянным взглядом на цветы, прислушался к пению птиц. Широко по-мальчишечьи улыбнулся. И сказал, растягивая каждый слог:
– Ле-по-та!

                Вас ожидает Сатурна Мэйт

 
Розовые жабы с интеллектом, безвкусные голограммы и инсталляции, великая любовь и одна кьоце. И все в один день. Как бы Джеррико Харсу, капитану «Галатеи», не сойти с ума от этой вереницы событий, кажущихся случайными только на первый взгляд.
 
 
– А ты когда-нибудь... – Каролина замялась.
– Что? – нетерпеливо поинтересовалась Мэвис. – Выражай свои мысли быстрее!
– Ну, ты и Джеррикко когда-нибудь...
– Ах, это, – Мэвис разочарованно всплеснула руками. – Я-то думала, ты хочешь спросить что-то дельное.
– Мэвис, ну скажи!
– Конечно нет, дорогая! – фыркнула та. – Об этом не может быть и речи.
– Почему? Он видный мужчина. Крас-и-и-вый!
Мэвис снова фыркнула.
– Давай сменим тему. Капитан может войти в любой момент и услышать, как мы его обсуждаем. Это в высшей степени неприлично.
– Мэвис... Ну если ты... Если можно...
– Боже, Каролина! Пока ты родишь только одну мысль, другие за это время выносят и произведут на свет ребенка. Я не собираюсь ждать вечно, и у меня просто не хватает терпения слушать тебя,– раздраженно заметила Мэвис.
Каролина набралась смелости и продолжила:
– Если у тебя не задалось с Джерром, может, я попытаю счастья?
– Нет, Каролина, – усмехнулась Мэвис. – Я запрещаю и близко подходить к капитану Харсу.
– Но почему?
– Во-первых, – строго возразила хозяйка «Галатеи», получая явное удовольствие от нотации, – он тебе никакой ни Джерр, а Джеррико Харс, мой капитан. И я требую к нему уважения. Во-вторых, я против романов на корабле, дорогуша. И, в-третьих, он не нашей породы...
– Он же выглядит как мы, – не сдавалась Каролина.
– Это мы выглядим как он, милая. Общепланетарный стандарт Хомо сапиенс. Все разумные существа обязаны его соблюдать. Первый закон директории Земли. Сама знаешь, что бывает с нарушителями. Джеррико и так человек. А мы с тобою – кольеры с Мари-Кюри. Связь с другим видом просто невозможна. Разная физиология, совершенно разная.
– Ты уверена? – кисло улыбнувшись, пробормотала Каролина.
– Конечно! Если бы ты хоть иногда заглядывала в научный альманах, у нас бы не возникла эта странная беседа.
Каролина заерзала в кресле.
– Наука не моя стихия. А вот искусство! Давай, когда прибудем на Ромнесс, сходим на выставку. Мы давно собирались!
– Да?! Если останется время после закупки провизии и инвентаря. Сначала рынок, потом вернисаж, – отрезала Мэвис и, резко поднявшись, удалилась из гостиной.
Каролина удивленно посмотрела ей вслед и, оставшись одна, задумалась. Кажется, настала пора приводить план в действие.
В капитанской рубке – огромном отсеке на носу космического корабля – стояла тишина. Мерно тикали старинные приборы, составляющие интеллектуальную начинку «Галатеи», дряхлого звездолета, доставшегося Мэвис Стюарт в наследство от деда.
Капитан сидел за приборной доской, напряженно всматриваясь в экран монитора.
– Какие новости? – осведомилась Мэвис, только чтобы начать разговор. Судя по угрюмому взгляду, брошенному в сторону хозяйки, Харс был явно не в духе. Наверное, услышал глупости Каролины.
– Да все те же. – Джеррико потер лицо, зажмурив глаза
– Те же?
– Ничего не меняется, – заметил капитан, откинувшись в кресле. Застиранная фланелевая рубашка плотно обтянула широкие плечи. Харс почесал ежик русых волос и лениво добавил: – Директория Земли ищет убийцу диктатора Рети, а твои соотечественники – сбежавшую кьоце.
Мэвис инстинктивно вскинула брови. Такие разговоры для нее всегда заканчивались слезами. Жертвами одной только особи кьоце, жабы-каннибала с Мари-Кюри, становились десятки кольеров в год. И, как помнил Джеррико, пострадали даже несколько родственников Мэвис. Прожорливые твари тоже рядились в стандартные оболочки, и опознать их сразу было трудно, а потом уже поздно.
– Как, по-твоему, их найдут? – выдохнула она.
– Убийцу Рети, наверное, нет, – устало проговорил Джеррико. –После побега прошло время. Наверняка он уже изменил внешность, отпечатки пальцев и радужку глазного яблока. На Тау Кита много умельцев. И, конечно, справил себе новые документы.
– И внешность?
– Внешность можно сильно не менять, – отмахнулся капитан. – Тут главное – физиологические показатели.
– А кьоце?
– Боишься, что она тебя съест? – Джеррико рассмеялся и пощелкал зубами. – Мэвис! Клац-клац!
Хозяйка посмотрела на него строго, сдвинув брови. Такой учительский взгляд явно не вязался с оболочкой томной голубоглазой блондинки.
– Не бойся, леди, поймают вашу страшную жабу. Долго она не сможет прятаться. Хотя, съедая мозг, кьоце приобретает воспоминания жертвы. Но бесконечно это продолжаться не может. Где-то проколется. Всего не предусмотришь.
Мэвис передернула плечами, как будто стряхнула с себя глупое беспокойство.
– Мне это неинтересно. К нам на корабль она точно не проберется, – уверенно заявила она.
– А вдруг кьоце уже на «Галатее»? – пошутил капитан. – Может, это Каролина? Она последней взошла на борт.
– Ерунда! Но ты, вероятно, все слышал, Джеррико?– спросила она прямо.
– Да, и меня чуть не стошнило, – поморщился он.
– Зачем тогда подслушивал?– требовательно воскликнула хозяйка.
– Не мели чушь, Мэв. Я слышал, а не подслушивал! Шел к тебе обговорить закупки на Ромнессе.
– Мы уже утвердили список!
– Нам потребуется еще туррито.
– Зачем? – Мэвис поморщилась. – Я не очень люблю паштет из жуков-камнеедов. А ты и подавно не ешь пищу кольеров. Разве что Каролина любит... Но когда тебя интересовали ее вкусы? Так зачем тебе туррито?
– Это прекрасная замазка. Держит лучше любой смолы, а стоит дешево. Никто, кроме твоих сородичей, не ест эту гадость. Если свежим туррито замазать трещины или сколы, которых полно на «Галатее», то когда засохнет, отодрать будет невозможно. Хватается намертво, превращается в камень.
– Не смеши меня! – Мэвис расхохоталась, отмахнувшись от капитана маленькой ладошкой. Тонкие плечики затряслись от смеха.
– Я серьезно, Мэв. Посмотри, как я зашпаклевал обода иллюминаторов. Теперь держатся, как новенькие. А раньше отходили от акрилового стекла, палец можно было просунуть. Я все боялся разгерметизации. А глянь, как здорово получилось!
– Вставать неохота, – буркнула Мэвис. Она вытянула руку вперед, пытаясь достать пальцами до рамы иллюминатора и самой убедиться, что та держится крепко. Длины руки явно не хватало. Человеческой руки. И, словно забыв об общепланетарном стандарте, Мэвис потянулась вперед, из ладони показалась гибкая конечность, которая увеличивалась все дальше и дальше, пока не достигла прозрачного носа корабля. Потом появились толстые розовые «пальцы», все восемь штук. Они быстро пробежались вдоль обода, попытались залезть в стык между внутренней панелью и металлическим каркасом. Не получилось.
 
Тогда она вытянула шею, чтобы лучше разглядеть законопаченные стыки, и тянула ее до тех пор, пока не смогла в упор разглядеть каркас стекла и толстый слой замазки под ним.
– Хорошо, – похвалила Мэвис. Потом начала втягивать части тела обратно. Джеррико внутренне содрогнулся. Он видел этот фокус много раз за те пять земных лет службы на «Галатее», но никак не мог привыкнуть к выходкам хозяйки. Конечно, он никогда не выдаст ее космической службе стандартов, но и смотреть на эту фантасмагорию тоже не нанимался.
Наконец щупальца достигли человеческой ладони и исчезли бесследно. Затем и голова заняла свое привычное место.
– Уговорил, – довольно сказала Мэвис. – Купим пару бочек туррито. Не корабль, а старое решето. Замажем все щели.
– Будет как новенький! – подхватил Джеррико.
– Да, – словно вспомнив о чем-то важном, проговорила Мэвис. – Мы с Каролиной хотим после рынка зайти на выставку. Говорят, там новая художница. Сатурна Мэйт. Очень интересные голограммы и инсталляции. Я слышала в новостях.
 
Сатурна Мэйт. Имя ничего ему не говорило. Сатурна – так часто называют девочек в галактике Млечного пути. А вот фамилия напомнила... Его бабку звали Мэйт.
Джеррико отогнал прочь надрывающие душу воспоминания и внимательно вгляделся в лобовое стекло. Уже можно было рассмотреть солнечные батареи и технические отсеки станции. Огромный черный червь стремительно приближался к «Галатее», открывая пасть и засасывая корабль в свое чрево. Стыковка началась. Добро пожаловать на Ромнесс – одну из многочисленных карго-станций, разбросанных по всему необъятному космосу.
Харс кивнул Мэвис. Легче согласиться, на объяснения времени не осталось. Сейчас от капитана требовалась предельная концентрация внимания. А с хозяйкой, ее подругой и выставкой разобраться можно потом.
 
«Галатея» причалила, и Джеррико, как капитан, спустился по трапу первым. Он спокойно подошел к терминалу-опознавателю и, заправив за ухо длинную челку, приложил глаза и обе ладони к специальным окошкам. Считались данные о радужке глаз и отпечатках пальцев. Такие правила, повсеместно установленные директорией. Что только ни делают спецслужбы галактики, чтобы поймать убийцу диктатора. Лет семь назад тирана Жиля Рети, единственного правителя Земли, застрелил собственный пилот. Отомстил за гибель друга, которого каудильо лично забил до смерти. Парня приговорили к смертной казни, но перед самым расстрелом он сбежал. И хотя последние пять лет меры безопасности становились все строже и строже, но найти преступника так и не удалось. На поиски сразу бросили все силы Солнечной системы, до сих пор у следствия не появилось ни одной зацепки. Человек как в воду канул.
Терминал замигал зелеными лампочками, идентификация завершилась успешно, ворота открылись, пропуская Джеррико на карго-станцию.
 
Рынок занимал треть площади старой консервной банки с громким названием Ромнесс. Сюда обычно слетались за провиантом жители Ио, Европы и Ганимеда – естественных спутников Юпитера.
«До Земли уже рукой подать», – подумал Джеррико, на мгновение ощутив острый приступ тоски по дому. Харс сразу спустился на нижние этажи рынка. Здесь продавались товары сомнительного качества, зато дешевле, чем в верхних ярусах. Строго по списку он закупал провиант, стараясь не забыть о себе. Парочка ящиков виски уже перекочевала на «Галатею». Хорошо, хоть Мэвис занята покупкой новой стандартной оболочки. Обычно хозяйка облачалась в молоденьких хрупких девушек. Органический силикон творит чудеса, как по волшебству превращая толстую жабу с Мари-Кюри в прекрасную земную нимфу. Что-то утягивает, что-то разглаживает, даже рост увеличивает. Опытного мужика обмануть, конечно, трудно, а вот желторотые юнцы попадают в сети таких «раскрасавиц» постоянно. Сколько анекдотов на эту тему ходит по галактикам! Особенно, если потом поутру наткнуться на дамочку в истинном облике.
Джеррико вспомнилось, как пару раз он видел хозяйку без оболочки. Настоящая розовая жаба с толстыми лапами и выпученными глазами. В болоте недалеко от его родного дома таких водится немерено, только зеленых. Думал ли он, что поступит на службу к их славной родственнице? В страшном сне не привиделось бы такое.
А если б знал, уехал бы на Марс в академию воздухоплавания? Скорее всего, да. Что его могло удержать на Земле? Только Алва! Но и их любви, наверное,  вышел срок. Все меняется во вселенной. Переходит из одного состояния в другое. И любовь – эта химера из химер, прорастает сначала равнодушием, а после забвением. Из давнего голосового сообщения, оставленного бабкой на чужом абонентском ящике, Джеррико знал, что Алва покинула родной дом. А ведь обещала дождаться. И он должен был заработать денег и вернуться за ней. Не получилось. Видать, не судьба. А что тогда предначертано свыше? Служить жабе с Мари-Кюри из созвездия Тау Кита и кататься с ней по всем обитаемым галактикам?
Джеррико проверил, как последний бочонок с медом и куль с мукой доставили на корабль. Потом пробежался глазами по списку, не забыл ли чего.
Мэвис давно пристрастилась к земной пище, а о том, чтобы угодить Каролине речи не велось. Команда сплошь состояла из землян. Кроме людей, Джеррико никого не признавал в своей команде. Никаких выходцев с Эпсилона-Эридана или альфы Центавра.
Капитан поднялся на верхние этажи Ромнесса и нехотя побрел к дамским бутикам в поисках Мэвис. На углу Меридианной улицы и Двадцатой Параллельной он заприметил Каролину, оживленно болтающую с каким-то парнем. Но парочка прошла мимо, даже не глянув на него. Наверное, обознался. Не могла Каролина так быстро найти себе кавалера. Розовая жаба, приходившаяся Мэвис дальней родственницей, красотой и вкусом не отличалась. И всегда выбирала себе самые невзрачные «стандарты». Скорее всего, причина крылась в полной зависимости от хозяйки, а та не отличалась щедростью.
Мэвис он нашел разгневанной.
– Ничего не подходит, представляешь? Какие-то пигмейские «стандарты»! – сокрушалась она и беспомощно разводила руками.
– Может, кто-то пьет на ночь пиво? – ухмыльнулся Джеррико, нимало не обеспокоившись гневом леди Стюарт.
– А ты, кстати, купил? – встревожилась она, не заметив подначивания.
– Да, шесть бочонков! Четыре команде и два тебе.
– Так нечестно! Давай делить поровну, – возмутилась Мэвис. – Три на три.
– То есть ты полагаешь, что три бочонка на двенадцать человек и три тебе одной – это поровну?
– Но оплачиваю все шесть я! – привела Мэвис сокрушительный довод.– Могу все забрать, – пригрозила она, явно пребывая в отвратительном настроении.
Этого Джеррико допустить не мог. Он огляделся вокруг. И, увидев неподалеку синие сверкающие буквы, облегченно вздохнул.
– Ладно, уговорила. Три на три, – произнес он примирительно
И чтобы хозяйка не успела ему возразить, быстро добавил:
– Смотри, выставка еще открыта, ты хотела посетить.
Мэвис отвлеклась от пивного торга и осмотрелась по сторонам.
– Каролина должна быть где-то здесь. Мы договорились встретиться у входа.
– Я с вами не пойду, – пробурчал Джеррико, надеясь, что хозяйка не станет настаивать.
– Ты просто обязан, – требовательно заявила Мэвис, беря капитана под руку. – Иногда и тебе нужно приобщаться к прекрасному.
– Ты совершенно права, дорогая, – согласилась с ней Каролина, внезапно подойдя с другой стороны и цепляясь пальцами за локоть Джеррико. – Пойдемте внутрь, там много интересного.
И капитану Харсу ничего не оставалось, как с двумя жабами на прицепе войти в обитель современного искусства, которое он не понимал и называл мазней.
Внутри царил полумрак. Лишь подсвечивались сами инсталляции или голограммы, плавающие в газовых облаках и разноцветных лучах. Тихо лилась музыка новомодного композитора с Гузели, что-то среднее между скрипом плохо смазанной двери и царапаньем по стеклу.
Джеррико передернуло. Он стряхнул с себя обеих барышень и бросил язвительно:
– Пойду пройдусь. Люблю наслаждаться прекрасным в одиночестве. – И не дожидаясь ответа, сразу шагнул в сторону.
Мэвис не успела ничего возразить, лишь крикнула вдогонку:
– Встречаемся здесь ровно через час!
«Без меня не улетите!» – желчно подумал Джеррико, впадая в тихую ярость.
Он намеревался обойти выставку по периметру и незаметно выскочить на улицу. А там можно, дожидаясь хозяйку, сыграть в соседнем баре на деньги в лончит, полузапрещенную игру, сильно напоминающую лото.
Он рассеянно посмотрел на голограмму «Олимпийские девы», где на огромной, ровной как стол поверхности Олимпа, самой высокой горы Марса, вокруг кратера возлежали голые девицы. Штуки четыре. И занимали всю гору.
«Какого же размера должны быть эти красотки?» – мысленно прикинул капитан Харс. Он в уме произвел нехитрые арифметические подсчеты. Получилось, что габариты каждой из девиц приближаются к размерам «Галатеи». А если любую из них поставить на ноги, то руки окажутся ниже колен. Какой там стандарт Хомо сапиенс! Это больше тянет на Хомо неандерталиус. И облака над горой голубовато-серые. Восхитительно! Такими картиночками способны впечатлиться лишь Мэвис с Каролиной. Самому Джеррико приходилось воочию видеть на подлете к Марсу старый потухший вулкан. Ничего красивого. Пыль от сухого и твердого грунта, и сам Олимп, как прыщ на щеке планеты.
Следующей оказалась инсталляция с заманчивым названием «Отдых на Лире». Камни, межгалактический мусор раскиданы по мутной зеркальной поверхности. Джеррико точно знал, что белоснежные пляжи Лиры всегда девственно чисты. И сознательность тут совершенно не причем. Гигантские штрафы лучше любой инсталляции защитят природу от вандалов. Несколько лет назад Харс провел на одном из таких пляжей пару часов и навсегда запомнил белые полупрозрачные камни, обкатанные ленивыми волнами, и сиреневую гладь океана.
Джеррико завернул за угол, желая поскорее оказаться около выхода. Разболелась голова, и боль в висках отдавала бойкими молоточками.
«С меня хватит», – подумал он и пошел быстрее, не обращая внимания на другие экспозиции. Но голограмма невдалеке от выхода заставила вздрогнуть. Его дом на Земле. Особняк бабки на горе и сад, спускающийся по склону. Заросли опунций, съедобных кактусов, вдоль дороги. Собаки, провожающие прохожих надрывным лаем. И даже лавка, а на ней щипцы для сбора колючих плодов. Все как наяву. Харс сделал шаг и вступил внутрь. И запах тот же, который ни с чем не перепутаешь. Апельсины и оливковое масло. Запах свежего, только что выпеченного хлеба. И кофе с корицей.
Джеррико задохнулся. Еще минута,  и он потеряет сознание. Сон ли это или портал в ту реальность, о которой он уже и думать боялся? Он сделал еще один шаг и увидел ее. Просто невозможно, как будто кто-то подглядел его сны и мечты. Около изгороди спиной к нему стояла девушка. Такая близкая и родная. Каждый изгиб тела был знаком Джеррико, каждый накрученный локон и тонкие запястья в браслетах.
– Алва, – тихо позвал Харс, все еще не осознавая реальность происходящего. – Алва?
Девушка быстро обернулась и, увидев его, замерла. Живая, из плоти и крови, настоящая. Его Алва.
– Рико, – одними губами прошептала она. – Наконец-то!
Он в два шага оказался рядом.
– Что ты здесь делаешь? Как ты тут оказалась?
– Не смогла жить без тебя, – просто ответила Алва, разглядывая любимого. Изменился. Чуть осунулся, похудел, щеки ввалились. Взгляд стал колючим. А сам одет в старую куртку с масляными пятнами и заношенные штаны. И это ее Джеррико, первый красавчик в округе?
– Но как...– Джеррико Харс не находил слов. – Мы оказались на Ромнессе случайно. И на вернисаж забрели от нечего делать.
Капитан «Галатеи» осекся, справедливо подозревая, что ничего случайного в этой встрече нет.
Мэвис! Где эта старая сводня?
И хотя самым горьким сожалением последних лет оказалась именно вынужденная разлука с любимой, Харс понимал, к чему может привести любая оплошность. За свою шкуру он особо не волновался. А вот за Алву беспокоился сильно. Сколько раз Джеррико порывался связаться с ней, и сам себя останавливал. Слишком рискованно! Но если старая жаба причастна к этой «случайности», то не сносить ей головы. Подвергнуть девчонку опасности ради своих романтических бредней!
Невеста заглядывала ему в глаза, словно искала оценки своих поступков. Рад? Ждал ли? На что она надеялась, тайно пробравшись сюда, на забытую Богом станцию на задворках галактики?
Джеррико крепко обнял ее.
– Алва... Мне даже в голову не приходило, – выдохнул он. – Я больше никогда не отпущу тебя. Слышишь?
– Не отпускай! Мне пришлось потратить три года, чтобы встретиться с тобой! – Она улыбалась, но из глаз катились слезы.
Харс решительно и осторожно вытер ладонью мокрые дорожки и поцеловал любимую женщину, заплаканную и взъерошенную. Сколько раз за эти годы он мысленно возвращался домой, подхватывал на руки Алву, впивался в ее рот жадным поцелуем? Не перечесть. Каждую долгую ночь он чувствовал ее присутствие рядом и сходил с ума, просыпаясь на рассвете в одиночестве. Потом он возненавидел сны, предпочитая самую позднюю вахту.
Капитан прервал поцелуй, прекрасно понимая, что нужно возвращаться на корабль. Он нежно погладил Алву по щеке, словно желая убедиться, что это не мираж и не галлюцинация.
– Я люблю тебя, Алва, – прошептал он.
– Почему ты не мог связаться со мной?
– Я боялся, что ты могла меня разлюбить, – неохотно признался Харс – Как ты нашла Мэвис?
– Это леди Стюарт нашла меня на Ландау, – тихо ответила Алва, прижимаясь к нему.
– Понятно, – пробормотал Джеррико, хотя, честно говоря, не понял ничего. Но у него найдется время узнать подробности у хозяйки. Как ей удалось провернуть такую авантюру, слишком опасную для Алвы?
Сзади последовало покашливание. Мэвис, чтоб ей.
– Я полагаю, капитан, мы уже можем возвращаться на корабль, – заявила она надменно. И как ни в чем не бывало, добавила:
– Рада Вас видеть, Сатурна! Надеюсь, вы составите нам компанию на «Галатее».
– Сатурна? – удивился Харс.
– Теперь меня зовут Сатурна Мэйт. – Алва посмотрела на него, выжидая, словно пыталась прочесть мысли. – Рико?
– Естественно, ты едешь с нами, Алва, – решил Джеррико.– Я сразу сказал, что больше не отпущу. И леди Мэвис любезно пригласила тебя.
– Джеррико, нам пора!– Мэвис явно нервничала и суетилась. Так на нее непохоже.
– Что происходит, леди? Где Каролина?
– Бог с ней, – махнула рукой хозяйка. Ее глаза округлились от страха. Руки дрожали. – Джеррико, прошу тебя!
– Возникли проблемы? – осведомился капитан.
– Да, нам нужно срочно покинуть Ромнесс!
Она двинулась к выходу. Он не стал спорить, в кои веки их желания совпадали. Но как бы на радостях все не испортить.
– Подожди. – Джеррико схватил Мэвис за руку. – Алва, тут есть другой выход?
– Есть проход через кладовые, в нижних отсеках .
– Подходит! Оттуда можно сразу попасть на корабль. Идем! А ты, леди, продумай короткую речь, объясняющую весь этот переполох.
Узкая железная лестница со следами ржавчины вела вглубь станции. Признаться честно, сам Джеррико никогда не был в этой части Ромнесса.
– Ты знаешь, куда идти? – уточнил он у Алвы.
– Конечно, все декорации хранятся внизу. И я ходила там несколько раз.
– Жаль, что твои работы остались. Пропадут, наверное!
– Ты чего, Рико? Эта выставка затевалась только ради нашей встречи.
Сзади стучала каблуками Мэвис, которую приходилось тащить, как на буксире.
Интересно, от кого и почему мы бежим? Во что вляпалась леди Стюарт?
– Эй, Мэвис! – позвал Джеррико.
– Потом, капитан! Позже расскажу все. Сейчас главное – добраться до «Галатеи» и улететь с этой жестянки.
– Может, вам нужно поменять внешность? – осторожно спросила Алва.
Мэвис кивнула.
– Буду премного благодарна.
– Тогда нам сюда. – Алва свернула в сторону и, приложив палец к замку, открыла дверь. Сверху донесся шум. Кто-то выскочил на лестницу и начал спускаться по ступенькам. Стали слышны голоса. Мужской и женский. Скорее всего, Каролина и ее кавалер. Неужели мы от них убегаем? Что же все-таки происходит?
Алва заскочила в кладовку, следом за ней леди Стюарт и потом сам Джеррико. Захлопнулась дверь. Преследователи проскочили мимо.
Мэвис перевела дух. Ее глаза загорелись желтым цветом. Признак страха.
– Стой здесь, леди! – скомандовал Джеррико. – Моя невеста сама подберет тебе оболочку, никто тебя не узнает.
Мэвис кивнула и замерла, словно застыла. Признак отчаяния. Через минуту появилась Алва с костюмом стюардессы и оболочкой женщины в годах.
– Вы можете пройти в примерочную, – пригласила она.
Мэвис схватила новые шмотки и устремилась за перегородку.
– Может, нужна моя помощь? – участливо поинтересовалась Алва.
– Не ходи к ней, – тихим шепотом приказал Джеррико.
Мэвис стянула старую «одежку» и предстала в истинном виде. Зрелище оказалось еще страшнее, чем обычно. Толстые багровые складки, рот с несколькими рядами зубов. Она подняла глаза и пустым взглядом уставилась на капитана Харса.
Джеррико все понял. Потребовались доли секунды. Одной рукой он успел спрятать Алву к себе за спину. А в другой уже оказался дротик, который через секунду попал в лоб удивленной Мэвис. Гороподобная жаба медленно осела на пол.
– Зачем ты убил Мэвис? – закричала испуганная Алва. – Она помогла мне найти тебя! Что происходит, Рико?
– Это не Мэвис! Это проклятая кьоце!
Джеррико рывком открыл дверь и громко позвал.
– Мы здесь, Каролина!
Комнату быстро заполонили военные с Тау Кита. Опознавали мерзкую тварь, брали показания. Каролина первой заподозрила неладное и на Ромнессе связалась с представителем Мари-Кюри. Увидев кольера в форме рядом с Каролиной, жаба-каннибал запаниковала.
 
– Все кончилось, любовь моя, – чуть слышно проговорил Джеррико, целуя Алву в висок. Пару часов назад «Галатея» набрала высоту и, повернувшись на сто восемьдесят градусов, устремилась к Лире.
Обнявшись, они лежали на узкой койке в капитанской каюте. И вряд ли нашлось бы другое место во Вселенной, где сейчас хотелось оказаться Джеррико.
– Как ты догадался? – изумилась Алва.
– Все очень просто, – признался Харс, лениво перебирая волосы любимой. – Я видел Мэвис без оболочки. Хоть комиссией стандартов это строго запрещено, но пару раз, когда она болела, мне пришлось любоваться. А существо, которое выдавало себя за леди Стюарт, выглядело иначе, и пыталось удрать от патруля. Я принял меры. Только и всего.
– Кьоце тоже с Тау Кита?
– Да, но это другой вид. Их не спутаешь! Это все равно, как жителю Земли принять эскимоса за мексиканца.
Немногим позже, когда Алва уснула в его объятиях, Джеррико снова мысленно вернулся к событиям сегодняшнего утра. Когда у него появились первые подозрения? Возле бутика, где самозванка не смогла выбрать новую оболочку? Настоящая Мэвис покупала сразу несколько. Но Джеррико Харс точно знал, в какой момент он понял, кто перед ним. Едва радужки глаз засветились желтым, сомнений уже не оставалось. Такая особенность только у кьоце. Этот подвид розовых жаб славился прожорливостью и мог запросто закусить кольером. Как угораздило хозяйку наткнуться на эту тварь и распрощаться с жизнью? Остается только гадать. Душа ныла от боли. Леди Стюарт сделала ему самый дорогой подарок, умудрилась вернуть Алву, а он даже «спасибо» не сможет ей сказать. Никогда.
А теперь и «Галатея» по завещанию переходила в собственность капитана Харса. Но особой радости Джеррико не испытывал. И хотя игла, обработанная сильнодействующим ядом, попала точно в цель, он бы еще раз убил гадину, съевшую Мэвис.
«А глаз до сих пор острый, и рука твердая», – довольно подумал Джеррико, словно снова увидев, как выпущенный им точно такой же дротик с кураре летит через огромный кабинет в стиле ампир и вонзается в шею диктатору Рети.

               
                Выжить нельзя умереть


Солнце укатилось за горизонт, тяжелая духота, навалившаяся на город, чуть отпускала свои жаркие объятия, позволяя горожанам глотнуть немного свежего воздуха. На бульваре, в тени каштанов и лип, не торопясь гуляли мамаши с детьми, степенно вышагивали бабульки, парочки шли в обнимку. Люди двигались, экономя силы, таявшие от духоты. И лишь одна Светка Скрипкина неслась на первой крейсерской скорости по самой праздной улице города. На почту. Получить перевод.
 Хлопнула за спиной тяжелая металлическая дверь. И все. Жизнь остановилась. Перестали существовать люди за окном. Солнце чуть пробивалось сквозь грязное окно и воспринималось как мираж. Скрипкина обреченно шагнула в небольшое помещение, как в Нарнию. Стойка из синего ламината словно демаркационная линия делила помещение пополам . По ту сторону никого не было, зато по другую, как в зале ожидания, томились люди. В углу в странном теремке сидела строгая девица и выглядывала из окошка. Теремок назывался «Почта Банк».
 Светка сунулась к ней и промямлила:
 - Денежный перевод где получить?
 - Второе окошко, - надменно проговорила девица. – Сейчас технический перерыв. Пять минут.
  Правда, момент, когда началось исчисление этих пяти минут, нигде указан не был. Но судя по вялым вскрикам людей, смиренно ожидавших своей очереди, прошло раза так четыре по пять минут. Скрипкина спокойно заняла очередь и принялась ждать, справедливо полагая, что если пять минут давно прошли, то скоро кто-то появится. Обязательно! Впереди Светки было пять человек. Тетка в халате с дулей на голове аля фрекен Бок, миловидная ухоженная старушка в очень красивом льняном костюме и в жемчугах, не иначе как жена или вдова какого-то партийного бонзы. «Олд мани». Рядом с ней на стульчике, пригорюнившись, сидел старичок-пенсионер, тихий такой, смиренный. Девчонка лет восемнадцати с кипой конвертов, видать, в офисе курьерами подрабатывает. И бизнесвумен, за которой и заняла очередь Светка.
 «Ну, полчаса от силы», подумала Скрипкина и присела на единственный свободный стул.
  За стойкой по-прежнему все места пустовали. Народ начал потихоньку роптать. Тихие интеллигентные возгласы старичка и «олд мани» перемежались с громкими восклицаниями «фрекен Бок» срочно позвать сюда руководство. На крики из подсобки выглянула лоснящаяся хмельная морда, оглядела всех расфокусированным взглядом и заявила, что компьютеры не работают. Люди принялись возмущаться громче, когда из глубин почтового отделения показалась измотанная и уставшая девица.
  - Посылки получать-отправлять есть кто? - на автомате осведомилась она, усевшись под табличкой «Окно № 1». Она не добавила « как я вас всех ненавижу!», но это и так читалось в ее взгляде.
  Желающих не оказалось.Светка подхватилась с места и рванула к ней со своим извещением.
- Перевод выдать можете? - спросила с надеждой в голосе.
- Нет, - мотнула та головой. - Вам во второе окно.
- Это ко мне, - в двери вплыла пожилая особа в девичьих кудряшках, в очках на носу и с бутербродом в руках.
Она расположилась за столом под вывеской «Окно № 2» и принялась наводить на столе порядок. Никто не подходил и не уходил от окошка. На вопрос страждущих «Доколе?» «Кудряшка» пожала плечами:
- Так компьютер все равно висит!
- А кто очередной? - осведомилась она тоном королевы на аудиенции с верноподданными. Оказалась - девчонка-курьер.
- У вас много писем, - строго заявила «Кудряшка», словно зачитывала приговор в зале суда. - Сейчас принимать не буду. Оставляйте! Придете завтра... - она сверилась с толстой тетрадкой-кондуитом и продолжила. - К одиннадцати утра.
Следующей подошла «олд мани».
- Мне бы вестерн юнион... - тихонечко попросилась она.
- Ждите! – рявкнула «Кудряшка». - Я же сказала, компьютер висит.
Народ прибывал, в маленьком тесном помещении становилось жарко.
Кондиционер явно был на пути в мир иной, и уже ничто не могло ему помочь.
Равно как и повисшему компьютеру.
К стойке протолкался важный мужик.
- Простите, - с энтузиазмом спросил он. - А корреспонденцию кто может выдать?
«Кудряшка» смерила его уничижительным взглядом и громко прокричала куда-то в недра подсобки:
- Вера, за почтой пришли! Выдай!
Выплыла Вера. Толстуха в черном трикотаже, обтягивающем необъятный фасад. Лет двадцать назад на Светкином участке Вера разносила почту. Милая молоденькая девушка, худенькая, как тростинка.
Проходя мимо стойки, Вера радостно кивала знакомым, как звезда экрана приветствовала фанатов, медленно продвигалась к рабочему месту. Наконец, она-таки дошла до окна № 4 и с видом «чего надо?» уставилась на ожидавшего ее мужчину.
 
- Мне бы книжки получить. Я проверил по сайту, обе у вас в отделении! - деловито заявил мужик, наивно полагая, что тут он тоже директор.
- Да ну? - усмехнулась Вера и, взяв бумажки, скрылась в недрах почтового отделения.
Все, затаив дыхание, ждали, что она вынесет. Ибо больше ничего не происходило. В посылках девица флегматично рассматривала толпу, втайне радуясь, что к ней никого нет. Во втором окне «Кудряшка» жевала бутерброд и сосредоточенно смотрела куда-то внутрь стойки, пытаясь пытливым взглядом реинкарнировать компьютер. Люди все подходили и подходили, и все во второе окно.
Из почтовых глубин снова выплыла Вера. Походкой от бедра прошлась вдоль стойки.
Да-дам!
Она радостно бросила перед ожидавшим мужиком одну бандероль. Толстую и увесистую.
- Получите! Распишитесь здесь, здесь и здесь! - толстый Верин палец, похожий на щупальце Плавалагуны, ткнул в белый лист извещения.
- Но тут только одна книга! - возмутился «директор», - на сайте указано, что пришли обе. Я заказывал...
- Мало ли что где указано, - устало сказала Вера, словно разговаривала с недоумком. – У нас в отделении только одна ваша бандероль. Это ясно?
Мужик не производил впечатления идиота, поэтому просто кивнул и выскочил, хлопнув тяжелой дверью.
Во втором окне, кажется, ожил компьютер, и «Кудряшка» милостиво пригласила очередного.
- Мне бы вестерн юнион... - снова начала «олд мани».
- Какая сумма? - перебила ее «Кудряшка».
- Двадцать тысяч, - спокойно ответила «олд мани».
- Такие суммы нужно заранее заказывать!
- Почему? Зачем заказывать?
- Такой порядок. Мы такие суммы сразу не выдаем!
- Да я отправить хочу! - потеряла терпение «олд мани».
Народ продолжал галдеть. Очередь сзади напирала. И, как в старые времена, начали вести учет, кто за кем стоит, и кто не стоял вообще.
Какой-то молодой хам заметил бизнесвумен и радостно сообщил:
- А вас тут не было!
- Я тут уже час сижу. А вы вошли пять минут назад, - отмахнулась та.
В перепалку влезла Скрипкина, молчавшая до сих пор.
- Я за этой женщиной, - сказала она. – А вы за мной.
- Конечно, конечно! - миролюбиво согласился парень.
«Олд мани» отправила деньги, и вслед за ней к окошку подошел старичок.
- Заказное письмо на мое имя! - проблеял он, протягивая извещение.
- Паспорт! - рявкнула «Кудряшка».
Паспорта не оказалось.
- Я вам завтра занесу. Ну, забыл я. - покаялся дедок и страдальчески добавил. - Это точно мое письмо из земельного комитета.
- Нет, - отрезала «Кудряшка». И снова радостно объявила. - Компьютер завис!
Аплодисментов не последовало.
- Молодой человек! - обратилась к деду «фрекен Бок». - Не задерживайте очередь!
Дедок и не думал уходить, только отодвинулся в сторону. «Фрекен Бок» протиснулась к окошку.
- Письмо хочу отправить!
- Заказное? С уведомлением? - пропела «Кудряшка».
- Нет, - сказала «фрекен Бок», - обычное.
- Кидайте в ящик! - рука медленно проплыла над головами, перст указующий был направлен на ящик, сиротливо стоящий на подоконнике. - Я потом достану.
- Так зачем же я в очереди стояла? - возмутилась «фрекен Бок».
Скрипкина жалостливо посмотрела на нее, потом на дедульку, который никак не мог доказать, что именно он и есть Евсюков Николай Федорович, и его даже Вера знает.
-Веерааа! - заорали одновременно «Кудряшка» и старичок.
Вера возникла на пороге. Да-дам!
По-свойски кивнула дедку.
- Здрасси, дядь Коля!
И скрылась в подсобке.
- Без паспорта никак! - снова рявкнула «Кудряшка», решив, что Вериного опознания явно не достаточно.
Дед понуро побрел к выходу. И в дверях столкнулся с разъяренным «директором». Тот пролетел к четвертому окошку и громко потребовал Веру.
Снова был выход с цыганочкой. Да-дам!
- Вам чего, мужчина! - спросила она раздраженно, даже не пытаясь придать голосу хоть каплю доброжелательности.
- Вот! - «директор» хлопнул по стойке распечаткой. - Ищите, вторая книга точно у вас!
- Да ну? - сказала Вера. - Я искала, нет ее.
- А вы хорошо поищите! - закричал «начальник». – Это редкое издание!
- А я хорошо поискала! - громко сказала Вера.
«Директор» даже не нашелся, что сказать, а только насупился в ответ.
- Компьютер завис! - снова объявила «Кудряшка», как будто об этом все забыли.
- Ну вы все-таки поищите мою бандероль! - устало попросил «директор».
Проходя мимо задремавшей приемщицы посылок, Вера бедром задела задела стул. Приемщица проснулась.
- Кому перевод получить? - громко спросила она. И словно впервые увидев Скрипкину, добавила. - Девушка, идите сюда!
Потом Скрипкина на обратной стороне извещения терпеливо писала аккуратным почерком данные паспорта, недоумевая про себя, почему их нельзя сразу внести в программу.
Сонная девица взяла у нее паспорт, извещение с исписанной задней стороной. И, о чудо! Начала вбивать Светкины паспортные данные в компьютер. Зачем их требовалось писать от руки, так и осталось загадкой. И да, это другой компьютер и он не висел.
Светка вышла на улицу, где уже сгущались сумерки. Так же брели влюбленные парочки, мамаши катили коляски, и детвора ехала на велосипедах.
«Жизнь продолжается»,  - подумала Светка, радостно, оглядевшись по сторонам. Что-то подобное ощущает человек, когда выходит из тюрьмы. И его встречают у ворот друзья и подружки, и главное, впереди маячит свобода.
Сзади хлопнула дверь, заставив Скрипкину подскочить на месте. На улицу вышел парень, занимавший за ней очередь.
- Девушка, можно вас проводить? - спросил он, запинаясь.
Светка посмотрела на него внимательно и радостно согласилась.
Когда через полгода играли свадьбу, и свадебный кортеж проезжал мимо почтового отделения, жених и невеста высунулись в люк на крыше мерседеса и радостно прокричали:
 - Спасибо Почте России!!!
               

                Простые желания


Хорошо гулять в дождь! В непромокаемой куртке с капюшоном, таких же штанах и резиновых сапогах. Видок, конечно, как у рыболова-спортсмена. Но кто тебя видит здесь, в парке, на умытых дождем аллеях? Лавки мокрые, аттракционы закрыты. Никого вокруг не наблюдается. Бредешь себе, хлюпаешь сапогами по лужам. Деревья еще стоят с голыми ветвями. Весь пейзаж будто черным грифелем на белом листе прорисован. Хотя кое-где зеленая трава на газонах уже занимает свои законные владения, вытесняя грязно-белые пятна снега. Сейчас пройдет дождь и смоет остатки последних снежных островков. И в небе свинцово-сером, сплошь облаками закрытом, глядишь, и проглянет лучик солнышка. Но прогулка все равно доставляет удовольствие.
Вот Вальтер – истинный джентльмен и представитель породы «московская сторожевая», – он такие прогулки не любит. Домой бы на теплый половик, поближе к миске с наваристым супчиком. Но и у него есть собственное мнение об этом променаде. Это не его выгуливают, а он охраняет.
А в наушниках гремит «Квин», и Фредди Меркьюри убеждает всех, что шоу должно продолжаться. И оно продолжается, когда Вальтер, чинный, степенный пес, видит бездомную кошку и несется за ней как последний дурашливый щенок. Приходится бежать следом через все газоны и аллеи. Прогулка мигом теряет очарование, потому что сапоги в грязи, штаны тоже. А Вальтер – этот прекрасный образчик ухоженного собачьего экстерьера – превращается в грязного кудлатого кобеля. Погуляли, нечего сказать. Show must go on!
– Вот что на тебя нашло, Валек? Что за поведение? Никакой солидности! – Выговаривала запыхавшаяся худенькая девушка огромному псу.
Из-под капюшона выбились рыжие пряди, щеки горели румянцем, а мелкие яркие веснушки, рассыпавшиеся по переносице, придавали лицу немножко наивный вид. И только большие зеленые глаза не скрывали негодования.
Ну, что за глупый пес!
Он шел рядом, понурив голову, понимая каждое слово. Приходилось терпеть. Во-первых, повел себя действительно как щенок, а во-вторых, слушать нотации оставалось недолго. Вон уже калитка во двор видна. А там быстренько на лифте на четвертый этаж. И каждый к себе домой. Александра к своему бойфренду Сергею, а он, Вальтер, – в квартиру напротив, к милейшей Ираиде Васильевне, которая болеет и в дождь гулять не выходит.
Так было не всегда. Лет пять назад его малым щенком взяла в дом пожилая пара: Петр Иванович и Ираида Васильевна. Дети выросли и разъехались, внуков не было. От всяких бед и невзгод сердечная мышца ослабла и уже не справлялась как раньше, и врачи рекомендовали хозяину гулять в парке. Вот и купили собаку. Да что они понимают эти врачи?! Если менее чем через год прямо в парке на скамейке и умер его хозяин. Сердце не выдержало. Раз, и остановилось. Вальтер сразу заметил неестественный взгляд, странно опущенную голову – ошибиться было невозможно. И завыл. Набежали люди, приехала машина с красными крестами и увезла куда-то его хозяина. Вальтер бежал за машиной несколько кварталов, пока не выбился из сил. Молодой еще был, на слабых лапах. И тогда понял, что потерялся. Около недели бегал по незнакомым улицам, пугая прохожих, и даже есть ничего не мог от отчаяния. Тогда самым большим желанием было отыскать свой дом, вернуться к Ираиде, уткнуться мордой в ее теплые и мягкие ладони. Но с каждым днем надежда найти дорогу обратно таяла и таяла. Потом он столкнулся со стаей местных бездомных собак. Не дал себя в обиду, но и его потрепали знатно. Бок кровоточил несколько дней, потом стал нагнаиваться. Рана болела страшно. Вот тогда-то его и заприметила рыжая девчонка, худая и длинноногая. Или он ее заприметил. Позволил к себе подойти, обработать рану и покормить. Несколько дней он жил у нее в сарае. И каждый день слышал, как она ругается с матерью из-за него. Из открытой в дом двери до него долетали слова «одноклассники», «интернет», «объявление». Но и без того Вальтер понял, что Шура – так девчонку называла мать – ищет его семью. Но проходили дни один за другим. Бок начал подживать, и мать Шуры уже смирилась с его присутствием, и даже пару раз покормила, пока Шура была на работе, хотя и называла оглоедом.
Но в один из вечеров около дома затормозила машина, и из нее вышел высокий человек с коротким ежиком черных волос. Вальтер узнал его сразу. Сергей Рубакин. Из той, прошлой жизни. Молодой сосед Ираиды Васильевны. Казалось, Шура его и ждала. Вальтер помнил, как вскачь помчался к Сергею, размахивая хвостом из стороны в сторону, как чуть не повалил на землю, а Рубакин обнимал его за шею, трепал холку и уши и только радостно повторял:
– Ну, что же ты, Вальтер?! Сукин ты сын! Как же долго я искал тебя!
Шура стояла рядом, и из глаз ее катились слезы: радости, потому что нашелся хозяин собаки; и безутешного горя из-за потери пса, к которому уже успела привязаться.
Сергей повернулся к ней и спросил смущаясь:
– А можно, мы пригласим вас на прогулку? Я и Вальтер.
Шура закивала, улыбаясь сквозь слезы.
А Сергей протянул ладонь к ее лицу и аккуратно вытер слезинки, катившиеся по щекам.
Вальтер помнил ту прогулку, и последовавших за ней еще десяток других. Сначала гуляли с ним, потом без него. И через месяц– другой Санечка, так звал ее Рубакин, уже выходила утром из соседней квартиры, поначалу сильно смущаясь Ираиды Васильевны.
Вальтер отвлекся от грустных воспоминаний и прислушался к Александре, которая продолжала его воспитывать.
– Нет, вот ты скажи,– обратилась к нему девушка, – ты же не позволяешь себе такие выходки, когда гуляешь с Сережкой, а тем более с Ираидой Васильевной. Почему только со мной...
– Женщина! Уберите собаку! – завопила какая-то гламурная блондинка в норковой шубе и на шпильках, стоявшая возле калитки. – Такое чудовище выгуливаете без поводка и намордника! Безобразие! Этот волкодав сейчас на меня кинется! Уберите сейчас же!
– Он же никого не трогает… – растерялась от неожиданности Александра, вцепившись в ошейник и стараясь сохранить остатки хладнокровия.
И тут, опровергая ее слова, Вальтер – самый спокойный и флегматичный пес в мире – оскалил зубы и зарычал.
– Слышь, ты! Собаку убери! – заорал мужик, стоявший неподалеку. Оказалось, спутник модельки.
Александра схватилась за ошейник двумя руками.
– Вальтер! Ты чего? Прекрати немедленно, – постаралась она вразумить пса.
– Пропустите, пожалуйста, – обратилась Саша к девице, все еще стоявшей прямо около ворот.
Парочка шарахнулась в сторону.
Мужчина с безопасного расстояния посмотрел на нее внимательно.
– Синебрюхова, ты что ли? – спросил, не скрывая раздражения. Лицо искривилось гримасой. – На кого же ты похожа. В грязи валялась?
Александра остановилась, приглядываясь к незнакомцу. Белая куртка, из-под которой выглядывает красный свитер, красные ботинки и белая бейсболка. Взрослый мужик, а одет как подросток. И стрижка, как у мальчика, с сильно выбритыми висками.
- Здрассти, – выдохнула Саша, внезапно признав в щеголеватом молодом человеке немолодого генерального директора компании, где трудилась логистом.
– Не узнала? – ухмыльнулся Вадим Николаевич Чугункин и добавил самодовольно: – Богатым буду.
«Куда ж еще богаче! – подумала Александра.– Сколько ж еще нахапать надо, чтобы уйти на покой?»
– А ты чего тут делаешь? – поинтересовался шеф, заходя вслед за ней во двор небольшого жилого комплекса и внимательно оглядываясь по сторонам. Кругом были посажены деревца, разбиты клумбы. Ухоженная закрытая территория.
– Собак выгуливаешь?
– Аха, выгуливаю, – хмыкнула Синебрюхова. – А что тут делаете вы?
– Тебе оно зачем? – сразу перешел границы вежливости начальник.
Александра равнодушно пожала плечами, словно давая понять, что не хочет обременять себя этими тайными знаниями, и зашла в подъезд, приложив магнитный ключ.
«Щаз, – подумала она. – Щаз тебе сурпрыз будет, хам трамвайный!»
Она кивнула консьержке и, не торопясь, зашагала к лифту. Вальтер потрусил рядом, не обращая внимания на восторженные вопли дежурившей сегодня Евгении Даниловны.
– Шурочка, ну вот как человек, Вальтер наш! Смотри, даже лапы о половичок вытирает.
– Стой, куда?! – Умильный тон консьержки в одно мгновение сменился командным.
Александра краем глаза увидела, как в подъезд зашел шеф со своей блондинкой.
– Куда идете? В какую квартиру? – строго спросила Евгения, не пропуская посетителей дальше коврика, о который только что вытирал лапы Вальтер.
Чугункин попробовал от нее отмахнуться, но не тут-то было. Евгения Даниловна выскочила из укрытия и перегородила дорогу.
«Сейчас начнется строгий допрос из серии “Где и когда вы родились?”» – усмехнулась про себя Александра и вошла в лифт. Еще бы лампой в лицо посветить не мешало, чтобы немного сбить спесь.
Последнее, что услышала Саша, пока закрывались двери лифта, было требование Даниловны вытирать ноги.
– У нас в доме это даже собаки понимают, – попеняла консьержка Чугункину, явно сомневаясь в умственных способностях посетителей.
Александра доехала до четвертого этажа, но зашла в соседскую квартиру, открыв дверь своим ключом.
– Ираида Васильевна, – позвала тихо. – Мы с прогулки вернулись.
Она заглянула в комнату, соседка спала. Бледное лицо выглядело уставшим, дыхание казалось тяжелым, а сон больной беспокойным.
– Пошли к нам, Вальтер, – сказала Саша собаке.– Пусть поспит твоя хозяйка, замучили ее болячки.
Вальтер посмотрел на Александру умными глазами, как бы прикидывая возможности - остаться или пойти к соседям.
– Давай, пошли! Тебя помыть надо, а шум воды ее разбудит, – строгим шепотом сказала Саша и, не давая ему возможности выбрать, выпроводила прочь.
Дома, в прихожей, она сразу увидела на белом мраморном полу красные ботинки шефа. Красота! А фифа гламурная скорее всего прямо в сапогах в кабинет потащилась.
Видать, Чугункин с моделькой и есть те самые настойчивые покупатели, что в течение месяца обрывали Сергею телефон. Просили продать аровану, платинового дракона. Очень редкую и дорогую аквариумную рыбку. Сережка цену заломил поднебесную, только чтобы отстали. Переговоры шли больше месяца, еле уговорили продать. Рубакин сперва увеличил цену вдвое, а потом применил добавочный коэффициент полтора. И озвучил совершенно нереальную сумму, не желая таки расставаться со своей арованой. Одной из пяти. Но эта заоблачная цена, как ни странно, устроила покупателей. Нужен кому-то платиновый дракон в аквариуме, очень нужен.
– Арованы в нашем городе есть только у меня. Таких даже в Москве нет. Поэтому, цена может быть вообще любая. Проси, что хочешь! И я исполню любой твой каприз, –бахвалился Сергей и обещал купить брильянты, достать луну с неба и отвезти на Мальдивы. – Все, что хочешь!
Но у Александры капризов не было, а имелось одно заветное желание, простое и обыденное. Ей очень хотелось замуж. За Сергея Рубакина. И свадьбу, чтобы как у людей: подружки в длинных платьях одного цвета, свидетели в смокингах и с бабочками. Серьезные и солидные. Белый шатер, украшенный розовыми и желтыми розами. И она сама в пене белых кружев. Но говорить ничего не стала. Зачем набиваться? Скорее всего, это желание так и останется несбыточным. Почти пять лет вместе, и нет никакого намека на свадьбу. Кто она, а кто Сергей Рубакин? Два мира – два кефира.
 «Это ж надо, чтобы так повезло» , – мысленно усмехнулась Сашка, с досадой посмотрев на ботинки шефа. Она решила не заходить в кабинет Сергея, где сейчас должно быть проходила торжественная передача арованы. И направилась в ванную помыть Вальтеру лапы. Только бы никто не заметил ее возвращения. Но она не учла, что звук отпираемой двери, а затем и льющейся воды услышал сам Рубакин. Раздался тихий свист, и Вальтер тут же, как по команде, развернулся и со стремительностью торпеды, поджав уши, понесся в кабинет, оставляя на полу отпечатки грязных лап.
– Господи, боже мой, опять этот кобель! – завопила моделька. – Откуда он тут взялся?
– Вальтер, – радостно протянул Сергей, – заходи, дорогой. Не бойтесь, он смирный и никого не тронет, – успокоил визитеров Рубакин.
– Как же, смирный! – капризно пожаловалась моделька. – Он на нас чуть не напал.
– Вальтер ни на кого не нападает, – резко ответил Сергей и громко крикнул: – Саня, зайди! Пришлось идти.
Шеф и его фифа важно, словно члены королевской фамилии, восседали в огромных кожаных креслах, стоящих около письменного стола. Сам Сергей, босой, в джинсах и в голубой рубашке прям под цвет глаз, стоял возле огромного во всю стену аквариума. Рядом тот час улегся Вальтер. Рубакин постучал пальцем по стеклу, созывая всех своих рыб. Он повернулся к вошедшей в кабинет Александре, и рыбы в аквариуме потянулись вслед за ним.
«Прямо Брюс всемогущий, честное слово», – подумала она.
Чугункин и его гламурная подруга со своих мест с усиленным вниманием тоже наблюдали за красочными хвостатыми созданиями, которые парили в прозрачной воде. Заплывали за водоросли и снова проплывали вдоль стекла, таращась белесыми глазами на своего повелителя. И только Вальтер, улегшийся грязным брюхом на паркет, нарушал великолепие момента. И она, Александра. В лыжных штанах, с которых все-таки успела оттереть грязь, старом свитере и в носках из грубой шерсти.
– Ты зачем Вальтера позвал? Его же мыть надо, – недовольно спросила она.
Рыжие волосы растрепались в разные стороны, глаза горят. Рубакин смотрел на свою женщину, любуясь ее грозным видом. Настоящая Афина Паллада! Только щита в руке не хватает. И меча.
– Что случилось? На кого Вальтер напал? – живо поинтересовался Сергей, пропуская мимо ушей Сашкину отповедь. Лицо его сделалось настороженным и сердитым. А между бровей залегла глубокая строгая складка, не предвещавшая ничего хорошего.
– Ни на кого, – пробурчала Александра, вытирая внезапно вспотевшие руки о штаны.
– Как же не на кого? – возмутилась моделька. – Он же на нас рычал как бешенный! Хорошо, хоть Вадик вам приказал собаку придержать!
– Какой еще Вадик? – вкрадчиво поинтересовался Сергей. – Кому приказал?
– Ну этой вот, – пренебрежительно сказала гостья, – которая собаку вашу выгуливает. – И стала буровить что-то по поводу того, как сейчас трудно найти нормальную прислугу.
– Ааа… – грубо перебил Рубакин. – Понятно! – Голубые Сережкины глаза мигом приобрели стальной оттенок.
«Кажется, сейчас рванет», – опасливо подумала Александра, прекрасно зная взрывной характер любимого.
Прогноз оказался верным. Рвануло. Через минуту.
Рубакин, виртуозно выругавшись, демонстративно положил сачок на край аквариума.
– Пожалуй, я не стану вам рыб своих продавать, – резко сказал он, даже не желая казаться вежливым.
– Это еще почему? – возопила моделька. – Тамара Николаевна договорилась с вами! Мы же все решили по телефону.
– Не напирайте, дамочка,– огрызнулся Сергей. – Я передумал. Не продаю своих питомцев плохим людям.
– Как передумал? – охнула моделька. – Но Тамара Николаевна…
– Синебрюхова, что происходит? – нехотя подал голос шеф.
– Ты его знаешь? – Сергей мотнул головой в сторону Чугункина, не скрывая пренебрежения.
– Да, – сказала Сашка.
«Нужно как-то их представить друг другу, что ли?»
– Это директор компании, где я работаю. Вадим Николаевич. А это мой… – Александра замялась, не зная, как представить Сергея.
«Как же быть?» – задумалась она. – «Бойфренд – пошло, друг – глупо, любовник – просто смешно…»
– Муж! – сердито вмешался Рубакин.
– Муж? – переспросили одновременно девица и Чугункин. – Какой муж?
– Самый обычный, – сварливо сказал Сергей. – Который перед Богом и перед людьми. Все, проваливаете отсюда! Драконы не продаются!

– Я сейчас тете Томе позвоню.! Пусть она ему устроит. – негодующе заявила девица, выйдя из подъезда.
– Регина, ты действительно полагаешь, что Тома может повлиять на самого Рубакина? – нервно усмехнулся Вадим.
– Подумаешь, рыбками торгует. Да у него сейчас вся налоговая будет. Так за жабры возьмут, что он умолять будет, чтобы мы забрали эту рыбку и еще десяток в придачу!
– Сомневаюсь, – ответил Чугункин, садясь в машину. – Скорее, сама Тома вылетит с насиженного места. Да и не будет она с Рубакиным связываться. А вот тебе по шапке даст, что его обидела.
– А кто он вааще такой? – протянула моделька. – Обычный мужик…
– Известный скульптор. Его скульптуры бешеных денег стоят.
– А если он такой крутой, чего себе нормальную телку не заведет? На эту собачницу глядеть страшно.
Чугункин ничего не ответил. Бесполезно. Запущенный случай. Он вспомнил, как пару лет назад в Питере, в Русском музее, случайно попал на выставку молодых художников и скульпторов. Название у выставки было какое-то  кричащее и смешное. Чугункин силился вспомнить, но не получилось. Как не получилось вспомнить и большинство работ. Зато запомнились скульптуры Сергея Рубакина, словно живые. Особенно одна небольшая статуэтка: мраморная девушка сидит на ступеньке, вытянув одну ногу и поджав под себя другую, и застегивает замочек на туфельке. Волнистые волосы, теперь Чугункин точно знал, что они рыжие, касаются плеч, тонкие руки тянутся к щиколотке, и юбка мелкими мраморными складками обвивается вокруг ног. Талантливая работа. А в безупречном профиле статуэтки безошибочно угадывалось портретное сходство с Синебрюховой, только веснушек не хватало. А он-то голову ломал, кого логистка ему напоминает?
– Может, зря ты так? – спросила Александра, когда за посетителями закрылась дверь. – Продал бы, а?
– Художника обидеть может каждый, художник все стерпит,– сказал Сергей, притягивая к себе «жену». – Кроме одного, – когда обижают его музу!
– Ну и когда животных обижают, – добавил он.
– Ага, Вальтера обидишь, мало не покажется, – усмехнулась Александра.– И арованам все равно, в каком аквариуме тусить.
– Много ты понимаешь, – хмыкнул Сергей, улыбаясь. От сурового и мрачного мужика не осталось и следа. Во взгляде полыхал огонь, как у влюбленного мальчишки.
Он обнял Александру и потянулся к краю свитера, ловко просовывая внутрь руки, жадно шаря по спине, по плечам. Потом прошелся языком от уха до ключицы, оставляя на Сашкиной коже влажный и горячий след. Руки жадно заскользили дальше, одновременно прижимая к себе любимую женщину и приглашая к танцу. Самому древнему и изысканному. Танцу вечной любви. Сашкины руки пробрались Сергею под рубашку и начали неторопливо кружить по спине и плечам, чуть касаясь тела кончиками пальцев, призывая не останавливаться ни на минуту. Потом внезапно вынырнули наверх, чтобы быстрыми движениями начать расстегивать пуговицы на рубашке, но, так и не закончив и половины, потянулись к джинсам.
Сергей тихонечко рассмеялся.
– Моя нетерпеливая девочка, – хрипло прошептал он и одним движением стянул с нее штаны на резинке. И отбросил их в сторону. Следом полетел свитер.
– Вальтер, выйди, пожалуйста, – попросила Александра, когда ловкие руки Рубакина расстегнули лифчик и легли ей на грудь.
Пес счел происходящее совершенно не интересным и лениво направился на кухню, всем своим видом показывая недовольство поведением хозяев квартиры.
«Ну как дети малые. Лишь бы им обниматься и тискаться. А мне уже и за кошкой сбегать нельзя», – подумал Вальтер, удалившись.
– Я больше не могу! – взмолился Сергей и, не выпуская Сашку из рук, бережно опустился на диван.
– Я тоже не могу, – прошептала она, сильнее прижимаясь к нему.
Он завел ей руки за голову, переплетая пальцы. Свои, ее. Навис над нею как тень. Жар, сплошной жар и несравнимое ни с чем чувство обладания. И такое же сильное желание отдавать. Всего себя. Ей. Одной. Ушли на второй план, а потом и вовсе забылись незадачливые визитеры. Где-то звонил, надрывался его сотовый. Бог с ним. Может Вальтер ответить, если захочет.
Сашка почувствовала, как страстное желание чувствовать любимого каждой клеточкой сменилось фейерверком и бабочками, порхающими время от времени в животе каждой женщины, стоит их только раздразнить. Она лежала, уткнувшись в плечо Сергея, еще слабо соображая, пытаясь отдышаться.
– Давай поженимся, Санечка? – нежно прошептал Рубакин ей на ухо, когда дыхание у обоих выровнялось, и дикий заряд страсти сменился ленивой нежностью.
– Что? – переспросила Александра, решив, что ослышалась.
– За-муж! – громко и по складам сказал Рубакин, словно она была глухой или умственно отсталой. – Ты выйдешь за меня?
– Надо подумать, – деланно равнодушно сказала Сашка. – Дай мне время.
– Мы вместе уже четыре года и семь месяцев, – прорычал Сергей, наваливаясь сверху и прижимая ее спиной к подушкам дивана. – Какого… времени тебе еще нужно? И что тебе думать, а?
– Нууу, не знаю,– протянула Александра, выводя пальчиком узоры на плечах любимого. – Ты же думал. Теперь я буду. Может, месяц, два или полгода. А ты пока кольцо купишь.
– Ничего я покупать не буду, – упрямо сказал он, насупившись.
Сергей отстранился и, пошарив в кармане джинсов, которые он даже не удосужился полностью снять, выудил что-то.
– На! Это тебе! Бабкино кольцо. – Сказал, как отрезал, словно заранее был уверен в ответе.
На длинной рубакинской ладони лежало самое прекрасное в мире кольцо. Просто идеальное. Небольшой квадратный бриллиант в окружении мелких изумрудов.
Александра неуверенно потянулась к Сережкиной руке.
Но прежде чем она успела взять кольцо, пальцы любимого сжались в кулак, закрывая заветный приз.
– Нет, дорогая, я сам, – сказал Сергей и бережно надел кольцо на Сашкину руку. Потом поцеловал каждый палец.
Александра силилась не разреветься. Не получилось. Глаза наполнились слезами-предательницами. Она уткнулась лицом в Сережкино плечо и затихла. Словно боялась спугнуть свое счастье.
Сергей бережно погладил ее по голове. Потом Сашка ощутила легкий поцелуй в темечко.
– Я люблю тебя, – выдохнул Рубакин. – Очень люблю, Санечка!
Зазвонил домашний телефон.
– Пусть Вальтер возьмет трубку, – пробурчал Сергей, не давая Сашке подскочить ответить.
Она лежала в его объятиях, даже двигаться не хотелось, только плотно прижиматься к любимому. А Сергей смотрел на нее, и становилось так радостно, словно исполнилось его самое заветное желание. Душа ликовала!
Он наклонился к своей женщине и начал ее целовать, медленно и настойчиво, раздвигая языком мягкие податливые губы. Когда поцелуй закончился, Рубакин, перебирая огненные шелковые пряди волос, пожаловался деланно страдальческим голосом.
– А согласия на брак я так и не услышал.

Заканчивался ноябрь. За окном лил дождь, но уже в воздухе чувствовался морозец.
Александра прислушалась к шуму капель, барабанящих по крыше соседнего балкона, и потянулась к вазочке со смородиновым вареньем.
– Завтра гололед будет, – сказала она соседке Ираиде Васильевне, накладывая ей в розетку рубиновое желе.
Та отхлебнула горячий чай из маленькой чашки, синей с золотыми цветами.
– Значит, завтра никуда не пойдем, – сказала она. – В такую погоду нам с тобою на улице делать нечего.
Александра кивнула, погладив себя по животу, выпирающему из-под толстовки. Потом перевела взгляд на стену, где в разнообразных рамках висело множество фотографий. В основном, свадебные: розовые и желтые розы украшали белый шатер, подружки невесты в одинаковых длинных платьях цвета берлинской лазури, а шаферы в красных галстуках–«бабочках». Один из них толстый и важный, был запечатлен рядом с женихом и невестой. Причем фотограф намеренно навел объектив именно на шафера, сидевшего посредине, сделав фигуры виновников торжества слегка размытыми. Взгляд печальных глаз направлен строго в фотокамеру. Вальяжный, с «бабочкой», пристегнутой к ошейнику, Вальтер позировал, прекрасно осознавая, что именно ему обязаны молодожены своим счастьем. И безымянной кошке в парке, которую так и не удалось догнать.

                Метафора любви


Гийом заглянул в полуоткрытую дверь, посмотрел на сгорбленную фигуру хозяина, сидящего в кресле напротив эркера, перевел взгляд на освещенный со всех сторон витраж. Изображение притягивало, казалось живым, а сюжет странным. Ни страстей Христовых, ни орнаментов. Двое играют в шахматы. Он и она. Красавица, одетая по моде пятидесятилетней давности, на голове рогатый атур. Знатная дама. И мужчина, этакий молодой щеголь. Слуга, засмотревшись, слегка толкнул дверь. Заскрипели петли, выдавая любопытного парнишку. - Это ты, Гийом? – окликнул резкий и скрипучий голос.

- Не угодно ли чего, сир? – сразу нашелся слуга.
- Принеси мне глинтвейна! - сварливо потребовал сюзерен. - Только скажи кухарке, пусть положит больше кардамона. Она знает, как я люблю. - Хозяин смерил взглядом паренька и добавил: - И закрой дверь поплотнее. От этих сквозняков у меня обостряется подагра.
Когда за дерзким мальчишкой закрылась дверь, граф де Биссе тяжело поднялся и подошел к центральной части эркера, которую занимал витраж. Коснулся рукой края стеклянного платья, провел рукой по изящной ножке, скрытой длинным подолом. Вспомнил, как ступня в тонкой бархатной туфле коснулась его ноги невзначай. Потом прошлась по голени, отвлекая от игры. А в этот момент сама госпожа Жанна сделала ход ладьей и слегка дотронулась проворными пальцами до пышного рукава его камзола. Лиса! Граф отчетливо помнил, что больше играть уже не мог, а только смотрел зачарованно на любимую женщину.
- Ну что же ты, Франсуа? – осведомилась красавица, слегка наклонив голову. - Продолжим игру, и я через два хода объявлю тебе шах. - Жанна, слегка наморщив выбритый лоб, принялась рассматривать фигуры, оставшиеся на шахматной доске.
- Сдаюсь, моя госпожа! Я весь в твоей власти, - прохрипел граф, тогда еще просто Франсуа, младший брат графа де Биссе.
Женщина расхохоталась:
- Нет, играем дальше! Не смей сдаваться, Франсуа, и удача повернется к тебе!
- Продолжим, госпожа, - согласился он, довольно улыбаясь. - Шахматы называют метафорой любви, и в эту игру я готов бесконечно играть с тобой. – Франсуа посмотрел прямо в глаза своей возлюбленной, давая понять, какой жар снедает его изнутри. – Я хочу заказать картину Ван Эйку. Пусть нарисует, как мы играем в шахматы.
- Пустое, Франсуа, - пробормотала Жанна, отмахнувшись. Она будто замялась, подбирая слова. Франсуа недовольно фыркнул.
- А что скажет твой брат? – живо поинтересовалась Жанна. – Он частенько в письмах называет тебя транжирой.
- Мне, конечно, влетело за те рубины, что подарил тебе на Рождество, но Анри отходчив, и все-таки я его любимый младший брат. – Франсуа засмеялся и счел за благо перевести тему. – А какие вести от Ги, вашего высокородного супруга?
- Он еще при дворе в Нидерландах. Пишет, что Филипп Добрый пока не собирается возвращаться в Бургундию. – Жанна взмахнула рукой, давая понять, что разговор о супруге ей не по нраву.
Франсуа не стал донимать любимую вопросами и радостно воскликнул:
- Да продлит Господь дни герцога Бургундского! - Он приподнял королеву и внимательно посмотрел в глаза возлюбленной. - Мат, моя дорогая.
Жанна удивленно воззрилась на него. И снова ее ступня заскользила по его ноге.
- Сдавайся, любовь моя! - прошептал Франсуа, прекрасно понимая, чего добивалась плутовка, и чего хотел он сам.
Граф уткнулся морщинистым лбом в холодное стекло, искореженные артритом пальцы прошлись по золоченому переплету, сделанному из меди. Пусть Жанна и возражала, но он, пылкий влюбленный, все равно отнес эскиз молодому, но смышленому мастеру. Заказал витраж вместо картины. Вышло дешевле. Да и на работу Ван Эйка у него не хватило бы денег. А когда через пару недель слег с лихорадкой старший брат, Франсуа пришлось нестись сломя голову в Вильфранш, надеясь застать Анри живым. Покидая Дижон, он успел чиркнуть лишь пару слов и передать Жанне записку с Гийомом, дедом нынешнего слуги-пройдохи. Через месяц, похоронив Анри, Франсуа вступил в наследство и получил титул. Став графом де Биссе, он сразу помчался в пригород Дижона, в твердой уверенности объясниться с Ги и увезти Жанну с собой.
Граф постоял еще немного около эркера и, хромая, вернулся в кресло. Взор затуманился, фигуры на стекле расплылись. Нет, не от слез. Глупости какие! Просто от яркого света, бьющего в глаза. Он словно со стороны увидел себя, взбегающего по ступеням замка. Вместо знакомого старика-мажордома наткнулся на здоровенного детину в супервесте цветов Ги, графа де Форе.
- Граф никого не принимает! - рявкнул охранник. Франсуа мог поклясться, что услышал в его голосе угрозу.
- А госпожа Жанна? – упрямо поинтересовался новоявленный граф де Биссе.
- Графине нездоровится, - пробурчал сквозь зубы стражник, выпроваживая Франсуа.
Уже около конюшен кто-то схватил его за рукав. Мария - камеристка Жанны.
- Госпожа велит вам покинуть Дижон и больше никогда не возвращаться!
- Пусть скажет мне это сама! - зло огрызнулся Франсуа. Все его мечты и надежды обратились в прах. – Я хочу видеть ее, Мария!
- Она под домашним арестом, - зашептала, оглядываясь, служанка. Если граф прознает, что вы здесь, он убьет вас. И самой госпоже навредите. Пожалуйста, уезжайте!
- Я больше не побеспокою ее, – сдержанно пробормотал Франсуа, стараясь совладать с собой. – Но передай ей, Мария, что я люблю ее.
- Она знает об этом, месье, - кротко и печально сказала служанка. – И заберите витраж у мастера, увезите его из Дижона. Слишком похоже нарисовал он вас и госпожу!
Граф оторвался от воспоминаний и снова посмотрел на витраж. Прекрасная работа. Изящная роспись по стеклу в черных и белых тонах называлась гризайль. Позолоченные переплеты придавали объем, а разная толщина стекла оживляла картину, где они с Жанной снова сидят за шахматной доской, а за окном бурлит жизнь, до которой им нет никакого дела.


                Птица, приносящая счастье


– Ген, ты борщ будешь? – крикнула из кухни Устинья.
– А на второе что? – лениво переспросил Бражников, не сдвинувшись с дивана и не отвлекаясь от айфона.
– Котлеты с пюре!
– Борщ не хочу! Тащи котлетосы!
– Ген, ну я же борщ специально для тебя варила, – возмутилась хозяйка.
– А я просил? – недовольно бросил Бражников.
– Ты чего такой? – удивилась Устинья
– Какой?
– Грубый, грустный. У тебя какие-то затруднения, а?
– Тина, это называется проблемы! Да, у меня проблемы! А вот затруднений у меня нет! Ты можешь хоть иногда говорить по-человечески?
– А я как говорю? – удивилась Устинья.
– Как старуха столетняя! У меня даже бабка так не разговаривает!
– Ты чего взъелся сегодня? Если плохое настроение, не приезжал бы вовсе.
Гена закатил глаза, скандалить ему расхотелось. Опять же, девчонка старалась, всего наготовила, его ждала. И не ее вина, что стала раздражать.
– У меня проблемы, зай, – пробурчал он нехотя.
Ее мутило от этого «зай», не нравилось, когда называли Тиной, но она сдержалась, не ругаться же из-за этого в самом деле.
– Что случилось? – спросила, стараясь сохранить спокойствие.
– Да, на работе траблы ... – Гена решил выговориться, благо попались свободные уши. – Мне поручили создать ворона методом репродуктивного клонирования. Обычного черного ворона. А получился белый!
– Альбинос?
– Нет. Просто ворон с белым оперением. Глаза черные, клюв желтый, а оперение белоснежное!
– Ух ты ж!
– Чего «ух ты ж»? – мрачно переспросил Гена. – Вон у Юрки Бойко получился черный кот, как и требовалось, а у Вовки Королева – серая мышь. А у меня ворон белый! Шеф ругается.
– И что теперь делать? – всплеснула руками Устинья.
– Нужно клонировать по-новому, а это еще месяцы работы! А птицу придется выпустить на волю.
– Нельзя его, Геночка, на улицу! Он станет легкой добычей, свои же заклюют, – запричитала девушка.
– А куда его? Хочешь, тебе подарю? – отмахнулся Бражников.
– Подари, – согласилась Устинья и подумала, что за полгода отношений Гена ей ничего не дарил.
В понедельник, неурочный день для свиданий, Бражников заехал только на минуту, привез коробку с птицей и сразу же подался назад.
– У меня перерыв, Тина! И так начальство недовольно, – объяснил на бегу.
Устинья посмотрела на птенца, забавного и беззащитного, и сразу придумала имя. Вустер. Нет, вороненок не был похож на Лори Хью, но ему так подходило это имя, что Устинья больше не стала ломать голову.
– Почему Вустер? – ошалело поинтересовался Гена в следующий приезд. – Кто это?
– Это же «Дживс и Вустер» Вудхауса, знаешь?
– Нет! Я не читаю художественную литературу. А ты назвала птицу в честь литературного героя?
– Ну не Барсиком же его назвать?
– Не Барсиком, – уныло согласился Гена, – слушай, Тина, у меня в лаборатории еще девять штук вылупились. Куда деть не знаю. Шеф просит убрать с глаз долой.
– И все белые?
– Ну да! Ничего не понимаю!
– Целая стая. И что ты делать собираешься?
– Приюти их на время, а? Мне ж их девать некуда! Сама же говорила, что в дикой природе они не приживутся. А у тебя место вроде есть.
– Хорошо, привози. Все равно сарай пустует. Только им нужно будет вольер соорудить, иначе могут погибнуть.
– Да не вопрос, я натяну сетки. Вустера к ним переведешь?
– Нет, он на окне поселился. Когда ты к дому подходишь, начинает бегать по подоконнику и кричать. Узнает тебя.
Генка рассмеялся и шутливо чмокнул Устинью в нос. Жизнь казалась ей безоблачной. Если бы Устинье Пряхиной сказали, что через месяц именно вороны станут причиной разрыва с Геной, она бы не поверила. Все было просто прекрасно, пока не назрел вопрос:
– Ген, а ты воронов сможешь забрать? Они кричат громко, соседей пугают.
– Не знаю. А что – сильно мешают? Дай мне пару недель, придумаю что-нибудь.
– Может, до следующей решишь?
– Не могу, Тина! Я в следующую субботу иду к Королеву на днюху. Сорок лет мужику.
– Мальчишник?
– Нет, все парами собираются, – Гена не заметил, как проговорился.
– А ты с кем пойдешь?
– Один пойду! Ну не с тобой же идти!
– Почему не со мной? Мы же встречаемся... вроде бы, – пробормотала Устинья.
– Да, на себя посмотри! Стыдно с тобой в люди выйти! Эта коса дурацкая, одеваешься странно. И что ты представляешь из себя? Что? Посылки выдаешь на интернет-складе. Верх мечтаний! Вон у Бойко жена – в банке работает, у Королева невеста – юрист. А ты кто? Устинья?
Впервые в жизни ее оскорбили, назвав по имени.
– Убирайся! – спокойно сказала она, – сейчас же вставай и уходи из моего дома.
– С ума сошла? На улице темень, электрички уже не ходят.
– Сейчас же.
Гена, поняв, что она не шутит, начал собираться. Выскочил на улицу, хлопнув дверью.
Устинья посмотрела вслед и подумала:
«Ушел, не жалко. Подумаешь, постеснялся ее! Так на интернет-складе интересно, сколько людей за день приходит. И дорога на работу через лес. Воздух свежий, птицы поют. Красота! А что в банке делать? Никакой радости работа там не приносит. Ходят все как манекены. Даже вспоминать не хочется».
Подлетел Вустер, сел на плечо, начал перебирать выбившиеся из косы волосы.
«Мамочки дорогие, а что же я с вороньем делать буду?» – мысленно всплеснула руками Устинья.
Утром она позвонила Гене. Трубку долго никто не брал, затем раздался недовольный голос бывшего возлюбленного.
– Что нужно, Пряхина? – поинтересовался он грубо.
– Забери своих ворон! – прокричала Устинья в трубку.
– Теперь, милая, это твои вороны! – гадким голосом сказал Гена, наслаждаясь местью и кинул трубку.
Тем же вечером Устинья зашла на «Авито» и дала объявление. «Белый ворон – птица, приносящая счастье. Отдаю только в хорошие руки. Внимание, всего девять птиц. Торопитесь!»
К воскресенью в доме остался только один Вустер. Они ели гречневую кашу из одной тарелки, когда в калитку позвонили. Устинья открыла и увидела незнакомого парня.
– Я по поводу белых воронов.
– Так уже раздала всех. Еще вчера... – улыбнулась Устинья.
– Я Петр Дмитриевич Курочкин, орнитолог, преподаю в университете, работаю в зоопарке. Вот мое удостоверение, – парень полез в карман и достал синюю книжицу. – Мне бы только посмотреть на них. В природе таких давно уже нет.
– Вымерли?
– Эволюционировали. Окрас постепенно менялся на более темный, – серьезно объяснил Петр Дмитриевич и добавил печально. – А я опоздал.
Устинья с жалостью посмотрела на него. Хороший парень, видный, а так из-за птиц убивается.
– Если хотите, можете на моего Вустера посмотреть, – предложила она.
– Вы поклонница Вудхауса? – расплылся в улыбке новый знакомый.
– Нет, просто имя птенцу подошло, – ответила, улыбаясь, Устинья.
Петр Дмитриевич, или попросту Петя, внимательно осмотрел Вустера, вызвав у пернатого живой интерес.
– Ничего не понимаю. Такой же, как и обычный ворон. А откуда у вас эти птицы?
Устинья решила никому не рассказывать о Гене и его опытах, поэтому просто сказала:
– Знакомый оставил. Ему держать их было негде, а потом бросил за ненадобностью. Я как узнала, так и раздала в хорошие руки. Правда! Я на каждого, кто по объявлению приехал, смотрела внимательно. Двум подросткам отказала.
– Я вам верю, – снова разулыбался Петя. – Вы такая девушка необыкновенная. И имя у вас замечательное.
– Меня в честь бабушки назвали, – тихо сказала Устинья. – А имя устаревшее, и сама не от мира сего.
– Глупости! Не слушайте никого. И имя самое что ни на есть русское, и вы – просто красавица! Если у вас будет желание...– Петр Дмитриевич замялся. – Можно мне вас на свидание пригласить?
– Можно, – согласилась Устинья. – А куда же мы пойдем?
– В театр пойдем или в концерт. В нашем музыкальном театре сейчас премьера «Кармен». Хотите?
– С удовольствием, – сказала Устинья, а про себя подумала, что никуда ни разу она не ходила с Геной.
По подоконнику бегал Вустер и тараторил:
– Кармен! Кармен! С удовольствием!
В театре во время представления, Петр Дмитриевич взял Устинью за руку. Нежно переплел ее пальцы со своими. Устинья почувствовала, как по телу разливается тепло. Казалось, что она знает этого человека всю жизнь.
 
Через два года.
 
– Ты что-нибудь слышал о Бражникове? – тоскливо спросил захмелевший Бойко пьяного Королева.
– То же, что и ты, – пожал плечами Вован, – вчера в новостях передавали. Его группа в Окинаве бьется над созданием биоробота для сексуальных утех.
– Да, когда белые вороны стали вылупляться, я думал он повесится, так переживал, – Бойко горько усмехнулся.
– Кто знает, может, останься он здесь, лабораторию б не закрыли.
 
А на другом конце города, случайно открыв электронную почту, Устинья увидела письмо с давно забытого адреса.
«Как ты там? – писал Бражников. – Все одна кукуешь? Суй свои булки в самолет и лети ко мне в Окинаву. Все доки для визы в скрепке. Давай, Тина. Жду»
«Гена, – быстро напечатала Устинья, – о твоих разработках я рассказала мужу. Он – орнитолог и считает, что тебе удалось вывести самых первых воронов, которые обитали в мезозойскую эру и эволюционировали в кайнозое. Ты, как ученый, сделал настоящее открытие! Но принял свою удачу за провал эксперимента. Даже не задумавшись, перечеркнул результаты работы, не стал отстаивать свои достижения, потому что они выходили за привычные рамки и не совпадали с мнением твоих коллег. Кстати, недавно в университете случился страшный скандал. Два инженера-генетика вместо того, чтобы клонировать животных, просто приносили их с улицы. Когда это выяснилось, твою лабораторию закрыли».
Устинья дописала еще пару фраз про их с Генкой отношения. Потом удалила, справедливо решив, что никаких отношений и в помине не было. Затем поинтересовалась, зачем Бражникову нужна женщина, если рядом полно биороботов, и есть возможность тестировать? Но подумав, что получилась пошлятина, удалила все, что не касалось белых ворон. Генка не дурак, сумеет прочесть между строк.
Отправив письмо, она прошла в спальню, посмотрела на дочку, безмятежно спящую в кроватке. Потом легла сама, прижалась к мужу, тот не просыпаясь, обнял ее.
– Люблю тебя, Устенька, – пробурчал сквозь сон Петя и слегка привалился сверху.
 В небольшом вольере в углу комнаты встрепенулся и недовольно закряхтел Вустер. Птица, приносящая счастье.


                Случайная встреча


Иван не любил Домодедово, как и любой другой столичный аэропорт. Вечная толчея. Ему нравилось улетать из родного города степенно и чинно, выпив в баре «на посошок» с друзьями или знакомыми, летевшими тем же рейсом. Но на Мальдивы можно добраться только через Москву. А здесь, в этой сутолоке, шансы встретить кого-то из знакомых равны нулю. Он сидел, обнявшись со своей новой подругой Женькой, и забавлялся ее болтовней.
– Слушай, Вано, а давай играть в Шерлока Холмса? – вдруг предложила она. Вечный генератор идей.
– Это как? – удивился Иван.
– Ну, помнишь, в каком-то рассказе, Холмс и Ватсон стоят около окна и придумывают что-то про прохожих...
– Почему придумывают? – хмыкнул Иван. – Они же по косвенным признакам определяли, чем человек занимается...
– Ага, но они же точно не знали, и проверить не могли!! Поэтому, Вано, и придумывали... – Женька поражала его своими инфантильными выводами и безудержным оптимизмом.
– Ну, давай, – сказал Иван, – Все равно делать нечего, вылет задерживается...
– Вот, смотри, идет пара. Ты должен сказать, из какой они страны и чем занимаются.
– Легко, – усмехнулся Иван. – Это чехи, они летят домой в Прагу. И они не пара, а босс и секретарь.
– Почему так решил?
– Ну, во-первых, они славянской внешности. Во-вторых, в деловых костюмах и с портфелями. Он смотрит на нее отчужденно и свысока. А в-третьих, у женщины на пакете изображен Карлов Мост и она идет чуть сзади.
– Так нечестно! – завопила Женька. – А ты наблюдательный!
– Хорошо, давай теперь ты. Вон идет мужик, расскажи про него.
– Это немец, он летит Люфтганзой, был здесь на отдыхе...
– С чего ты взяла? – скептически заметил Иван, разглядывая лысого толстяка в ярко розовой рубашке и джинсах.
– Ну, настоящий немец...
– Ничего подобного. Это американец. Посмотри, с каким пренебрежением он смотрит на всех, а сам будто из колхоза.
– Хорошо, ты победил. Пока, – Женька не думала отступать. – Но это была разминка, а теперь само задание. Вон видишь, люди выходят из дьюти-фри. Расскажи о них. Автоматические двери отъехали в разные стороны, выпуская влюбленную парочку. Белобрысого высокого парня, явно скандинава, и изящную девушку лет двадцати с каштановыми кудряшками и большими карими глаза. Иван узнал ее. Именно такой ему запомнилась Таня, его сестра. Именно такой стала его дочь.
– Ну, Вано!– затеребила его Женька. – Хотя это простое задание... Молодожены! Летят в свадебное путешествие в теплые страны.
– Нет, – засмеялся Иван, зараженный ее энтузиазмом. – По-твоему, они летят в свадебное путешествие с родителями?
– Где? – изумилась Женька.
– Смотри.
Парочка подошла к креслам, стоявшим чуть в стороне, и уселась рядом с солидной супружеской парой. Крепкий мужчина с колючим взглядом и жестким ежиком волос и утонченная блондинка. Барышня и хулиган. Иван знал обоих. Злейший враг и давняя любовь. Время словно остановилось. Ничего не изменилось за эти годы. Лилька опять отпустила длинные волосы, как в стародавние времена. Иван помнил, как накручивал на палец тонкие золотистые пряди, а она счастливо смеялась и лезла целоваться. Теперь волосы были собраны в строгий пучок на затылке, а на шее виднелось ожерелье из крупного жемчуга, визитная карточка высокого достатка. Рядом в планшете копошились дети: мальчик лет двенадцати и девочка года на три младше.
– Да, трудное задание!! – торжествующе протянула Женька.
– Легче легкого! – пренебрежительно фыркнул Иван. – Значит, так, смотри, – продолжал он. – Это русские, но живут за границей. Это одна семья. В России навещали родных. А теперь летят домой, скорей всего, в Швецию. Наверное, девушка вышла замуж и нового родственника возили семье показать.
– Обоснуй! – потребовала Женька.
– Элементарно, Ватсон! Парень больше похож на скандинава, чем на немца.
– Вот у тебя и фантазия, Вано! – восхищенно проговорила Женька.– Такую чепушню за пару минут придумал!
– Почему фантазия? Спорим, сейчас объявят рейс на Швецию, и они пройдут на посадку?
– Спорим! – Женькин азарт бил через край. – А на что?
– Нуу, – Иван явно забавлялся.– Давай на кулончик поспорим, с бриллиантиком. Если проиграю, куплю. Прям здесь, в ювелирном. – Иван махнул рукой.
– А зачем мне камень какой-то? – удивилась девушка.
У этого поколения появились другие ценности. Бриллианты, тряпки Женьку не интересовали. Впрочем, как и классическая литература или музыка. Только рок, только Кастанеда.
– Давай поспорим на гидрокостюм, – предложила Женька. – Если проиграешь, то с тебя гидрокостюм...
– Идет, – усмехнулся Иван, заранее точно зная, кто победит. – А если ты проиграешь, с тебя... – Иван наклонился и быстро прошептал в ухо гадкое словечко.
Женька посмотрела на него изумленно.
– У тебя есть возможность отказаться, – предупредил Иван. – Пока.
– Нет, я уверена, что выиграю, – в запале ответила подружка, даже не сомневаясь в победе.
«Все мертвецы восстали из ада», – зло подумал Иван, краем глаза рассматривая Лилю и ее мужа. Просто из любопытства. Можно встать и подойти поздороваться, но Иван не собирался этого делать. Еще чего! Лиля развернулась и, облокотившись на мужа, вытянула длинные ноги. Тот крепко обнял ее и поцеловал в ухо. Эта невинная ласка не осталась незамеченной Иваном. Он внимательно прислушался к себе. Никаких чувств, ни радости от встречи, ни горечи ревности, ни воспоминаний. Прошлые обиды не клокотали, не точили изнутри душу. Ни-че-го! Полное равнодушие.
Иван задумался, рассматривая бывшую невесту, так и не ставшую ему женой.
Кто виноват? Мать, он сам. Но никак не она. Он повел себя глупо, малодушно. Не встал на защиту любимой и будущего ребенка. Просто не захотел ни в чем разбираться, отошел в сторону. И матери даже словом не обмолвился, не пресек ее нападки. Иван будто наяву увидел тот момент, когда от незаслуженных обвинений и клеветы Лиля выскочила из его дома как ошпаренная. А он из-за какой-то ложной гордости решил не бежать за ней. Просто стоял у окна и смотрел, как она, рыдая, бредет под дождем. Уходит прочь.
– Слава Богу, избавились! – хмуро пробурчала мать и сосредоточенно стала капать валокордин в чашку.
Иван молча наблюдал, как невеста, теперь уже бывшая, начала переходить дорогу и словно застыла на двойной сплошной. С двух сторон остановились подъехавшие машины, засигналили. Девушка вздрогнула и опрометью перебежала дорогу. А на остановке снова застыла, как вкопанная. Может, ждала его. А он все не шел. Через несколько минут подкатила вишневая девятка. Этакая роскошь по тем временам. И из машины выпрыгнул Витька Пахомов, сгреб Лилю в охапку и впихнул внутрь салона.
– Ну, что я тебе говорила? – самодовольно заметила мать, стоявшая за его спиной.
Он снова промолчал. А следующим утром пошел в военкомат. Военком даже не скрывал своей радости. Что тогда было? Чечня. Потом Югославия. И снова Чечня. Он помнил, как осела мать в прихожей и закричала страшным голосом, когда узнала, что он бросил институт и уходит в армию. Он повоевал, и прежде всего с собой, не желая мириться с вещами, казавшимися ему очевидными. И только потом понял, что врали все вокруг. Все, кроме Лили. А она так просила его поверить.
Он мысленно отряхнулся от воспоминаний и снова посмотрел на Лилю. Она внимательно наблюдала за младшими детьми. Иван рассеянно перевел взгляд и наткнулся на стальные глаза Вити Пахомова. Тот следил за ним, как хищник за дичью.
Объявили посадку на Стокгольм, семейство всполошилось и двинулось к выходу. Внезапно Лиля обернулась и уставилась на Ивана, узнавая. Она мгновенно справилась с нахлынувшими эмоциями, светски кивнула, обдавая его холодным высокомерием. А Иван, усмехнувшись, отдал ей честь на манер французских военных: отсалютовал двумя пальцами, приложенными к виску.
Женька выплеснула на него все свое возмущение, как только Лиля завернула за угол:
– Вот ты обманщик, Вано!! Ты же их знаешь! – громко крикнула она и накинулась на него с кулаками. – А я, дура, попалась!
– Знаю, – усмехнулся Иван, поймав Женькин кулачок, – но Шерлок Холмс тоже знал людей, идущих по Бейкер-стрит. Например, своего брата Майкрофта. Так что я выиграл! – Он засмеялся.
– А кто эти люди? – не унималась подружка. – Только не ври.
– Никто, – буркнул Иван, не желая вдаваться в подробности.
– Так не бывает! Мужик этот зло смотрел на тебя, а женщина – словно призрак увидела.
– Это моя бывшая, – передернул плечами Иван. – И дочка моя.
– А почему ты к ним не подошел, не поздоровался? – удивленно спросила Женька, наивно полагая, что именно так и должны поступать нормальные люди. А потом, подумав, добавила.– А девушка тебя даже не знает.
– Нет, – лениво протянул Иван. – А зачем?
– Ты не женился на матери своего ребенка, я правильно поняла?
– Правильно, – скривился Иван.
– Да что может быть важнее любви и ребенка? – изумилась Женька.
– Хватит об этом, – оборвал Иван. – Странная ты все-таки, как не от мира сего. В любовь веришь. – Он усмехнулся недобро.
– Ты так это сказал, будто я верю в зеленых человечков. А на самом деле это у тебя с головой что-то.
– Жень, не заводись, а? – примирительно попросил Иван, но увидев насупленное лицо подруги, добавил резко. – Тебя мое прошлое не касается.
– Не касается, – кивнула она.
– Значит, к этому разговору больше возвращаться не будем, – предупредил Иван.
– Нет, – тихо произнесла Женька. – Я ухожу.
– Куда? – не понял Иван. – Скоро посадка.
– Я передумала лететь с тобой, – твердо сказала девушка и, взяв рюкзачок с вышивкой, гордо отправилась к выходу. Иван не стал удерживать ее.
«Уходишь, счастливо! Приходишь, привет!» – цинично подумал он. Жизнь продолжается, и баб на его век хватит.
Когда самолет набрал высоту, Виктор Пахомов поцеловал жену в макушку и пробормотал:
– Хорошо, что ты мне досталась...
– Что значит – досталась? Я что, почетный переходящий вымпел? – Лиля пнула его в бок локтем. Она закрыла глаза, пытаясь отогнать горестные воспоминания.
Предавший один раз, предаст снова и превратит жизнь в пепелище. Теперь, через столько лет, она понимала, что эмоциональная холодность сродни уродству, только не заметна на первый взгляд.  И ей несказанно повезло тогда. Мысли перескочили на спутницу Ивана, почти ровесницу дочери. «Беги, девочка! Беги, пока не поздно!» – мысленно попросила она, даже не надеясь, что ее услышат.

                Люсиль


Она придирчиво осмотрела себя в зеркале и поправила каштановые локоны. Идеально! Впрочем, как и всегда. Шляпка в тон юбке, лиф атласного платья отделан золотым шитьем. И пышная юбка с воланами и рюшами. Люсиль считала себя самой красивой девушкой местного общества. И кавалер у нее был самый лучший. Влюбленный в нее без памяти.
Брюс – шотландский красавец. В огромной меховой шапке и в килте цветов Королевского Стюарта. В руках у Брюса всегда волынка, на плече плед, накинутый поверх мундира из черного бархата. И серебряные эполеты. За один только бравый вид можно влюбиться. Девушки любят военных, и Люсиль не исключение. Он красив, но она красивее. А еще происхождение. Самое главное для девушки. Происхождение и репутация. Люсиль знатного рода, с безупречной репутацией. А Брюс? Он – шотландец, и этим все сказано. Зато высок и красив. Ее мужчина в килте. Люсиль – итальянка, а Брюс родом из Эдинбурга.

Там на Королевской миле его и присмотрела хозяйка. Привезла в ручной клади и поставила храброго шотландского воина рядом с ней, самой красивой куклой в коллекции. Люсиль знала, что она самая лучшая. И гордилась этим. А еще сертификатом с вензелями, который должен храниться где-то в доме.
Конечно, должен! Люсиль даже не сомневалась в этом. Это же важный документ, подтверждающий ее происхождение. Ручная работа итальянского мастера. Это вам не пупсик из «Детского мира». Давным-давно у нее замирало сердце только от мысли, что она покинет магазин и будет стоять в доме, где живет маленькая девочка. Сколько кукол навеки остаются на пыльных полках так никому и не нужные? Кто-то старался: создавал их, шил платья, лепил лица из фарфора, делал набивные ручки и ножки. Ботиночки тоже! А сама кукла, так старательно изготовленная, вдруг оказывалась совершенно бесполезной вещью. Но только не Люсиль!

– Смотри, детка, у этой куклы волосы, как у тебя! Поэтому, мы с дедушкой ее купили тебе на день рождения. – сказала пожилая женщина, обращаясь к маленькой девочке, открывавшей коробку, в которую была упакована Люсиль.
– Она красивая как принцесса! – восхищенно воскликнула девочка. Но, повертев куклу в руках, поставила на полку. Такую красавицу невозможно баюкать или кормить с ложки, даже переодеть невозможно.
Сколько Люсиль себя помнила, она никогда не снисходила до игр с детьми. Казалось, маленькие проказники могут ее разбить, или порвать платье. Поэтому, она стояла на полке и радовалась, что ее не берут в игру. Потом стали появляться еще куклы. И прозвучало страшное слово «коллекция». Единственная и неповторимая, она превратилась в одну из толпы. Хорошо хоть Брюс был всегда рядом. Держал за руку и напоминал, что именно она – Люсиль – лучше всех. Кукол привозили из разных стран и городов. Джокера из Венеции, танцовщицу в кимоно – из Японии. Но больше всего Люсиль раздражала Лаура – томная красавица–испанка. Длинные черные волосы с густой челкой и белое платье в пол делали ее похожей на самую настоящую девушку из плоти и крови. Лаура сидела на другом конце комода и не обращала на Люсиль и ее поклонника никакого внимания. И это тоже раздражало.
Были еще две индианки в национальных замшевых костюмах, с перьями в волосах. Две сестры: старшая печальная красавица и младшая озорная хохотушка. Они особо не раздражали Люсиль, но она искренне не понимала, чем эти сестры так приглянулись хозяйкам?
Маленькая хозяйка выросла. Остригла локоны и перекрасилась в другой цвет. Она часто приезжала в дом, где жила Люсиль. Но забирать ее к себе не спешила. И это тоже раздражало.
« – Что же это за дружба такая? Почему я до сих пор здесь, когда моя хозяйка живет в другом месте?» – думала по ночам Люсиль и нервно теребила свою атласную сумку. Брюс брал ее руки в свои и шептал так тихо, что слышала только она одна.
– Ах, Люсиль, я так люблю тебя! Прекрати изводить себя грустными мыслями.
« Ладно остальные, но меня она просто обязана забрать с собой, – думала Люсиль, представляя, как скоро переберется на новое место жительства со своей хозяйкой и будет блистать там одна. Ради этого и Брюса можно бросить».
– Люсиль понимала, что это неизбежно, когда-нибудь она уедет из этого дома.
Однажды девушка зашла в комнату, где на большом комоде стояла Люсиль и другие куклы, и принялась вытаскивать из шкафа какие-то вещи. Не все перевезла с собой.

« – Вот он, мой звездный час!» – решила Люсиль, надеясь, что сегодня она точно покинет «коллекцию».
Хозяйка потянулась к верхней полке и достала старую большую коробку.
– Что это? – спросила она у матери.
– Открой, посмотри, – улыбнулась женщина, точно зная, что там внутри.
Девушка потянула крышку вверх, и Люсиль ужаснулась.
Старые игрушки. Какая же гадость! Страшные и ободранные. Заяц с болтающимися ногами, линялый набивной тигр с оторванным ухом, и какая-то кукла.
– А я все думаю, куда же они подевались? – радостно воскликнула девушка. – Все боялась, что потерялись при переезде!
Люсиль увидела, как она бережно достала рыжего одноухого тигра с облезлой мордочкой и прижала его к груди.
– Мой самый лучший друг, – проговорила хозяйка тихо и серьезно.
– Конечно, – согласилась ее мать. – Он с тобой даже в больнице был, помнишь?
Дочка кивнула.
– А вот и кукла Маша! – восторженно проговорила она, доставая из коробки старую куклу с кудлатыми волосами и в потрепанном платьишке. Голос звучал так радостно, словно девушка встретила старого друга.
– Это еще моя, – с теплотой в голосе сказала мать.
– Какая же она красивая! Самая лучшая из моих кукол!
Люсиль ничего не понимала. И ей захотелось закричать. Это она – самая красивая и лучшая! А не та страшилка с подведенными ручкой глазами, в платье, сшитом руками.
– А платье бабушка шила, – задумчиво сказала мать.
– Пожалуй, возьму их с собой,– решила дочь.
– А эти? – Мать кивнула на коллекцию, стоявшую на комоде.
– Не люблю я их, – ответила девушка. – Какие-то они бездушные. Особенно, Люсиль.