1 глава

М.

- Я никогда не ревную свою жену. Ревность – это губительное, разрушающее чувство, которое ранит обоих. На чём оно основывается? Очевидно, на отсутствии доверия. В глубине души ты позволяешь себе думать, что женщина, которую ты любишь, способна на подлость. Ревнуя её, явно или скрыто, ты воображаешь её в дурном, отвратительном свете, эти фантазии утомляют, навязываются, перебивают реальность, и, рано или поздно, грань между вымыслом и правдой изнашивается от постоянной борьбы. Образ любимой жены медленно сливается с навязчивой фантазией, той подлой предательницей, которую ревнивец рисует себе, а разве можно любить эту чужую женщину, даже если ты сам её породил в своих страшных мечтах? Вот к чему ведёт ревность – к искажению реальности в пользу кошмарной фантазии. Но я верю в то, что моя жена – прекрасный человек и не способна на низости. Вот и всё.

Его улыбка, каждое его слово источают удушливый, солоноватый запах самодовольства. Анна сидит напротив него, из её блестящих глаз, направленных прямо в его рот, сыплются восторженные искры, которые всё сильнее и сильнее разжигают во мне огонь раздражения и злости. Я чувствую себя разъярённым чудовищем в клетке брюк и пиджака. А этот пристальный взгляд, направленный на мою жену, красной прицельной меткой всё дрожит и дрожит на её лице. Словно он только для неё разыгрывает это представление, где он выглядит таким замечательным, мудрым и рассудительным. Словно только и ждёт момента выстрелить в мою наивную и восторженную птичку.

- Вы, конечно, правы, - вступает Анна. Её тихий голос слился с музыкой в ресторане, и всем пришлось наклониться ближе, чтобы её услышать. Этот гад тоже осторожно подполз к её личику.
- Вы правы, - повторяет она, и, немного отстранившись, облегчает мои страдания, - Но существуют такие страстные натуры, для которых ревность естественна и, как следствие, непреодолима. Они ревнуют не потому, что считают своего возлюбленного подлецом, способным на низости, а лишь из опасений, из иррационального страха потерять его любовь. Эта одержимость похожа на необъяснимый страх перед призраками или какой-нибудь катастрофой, которой, вероятно, никогда не будет. Это то, что нельзя преодолеть, потому что подобные мысли – за гранью рационального, они не поддаются разуму, как любая навязчивая фобия.
- Полагаю, что вы, Анна, находитесь в том нежном возрасте, когда страсти еще способны всецело завладеть человеком, – отвечает он сладким, снисходительным тоном, и на мгновение его глаза слегка прищуриваются, но тут же распахиваются прямо в её лицо.
Его жена, заметив этот короткий, едва уловимый жест, быстро опустила глаза в свою тарелку. Уголки её губ на долю секунды скользнули вниз, исказив его скорбной гримасой, но тут же снова расплылись в улыбке. Пальцы с тонкой, морщинистой кожей снова и снова разглаживают угол салфетки.
- Мой опыт общения с людьми вашего возраста, - Анна, сказав это, скользнула по мне взглядом и нежно щекотнула им сердце, - подсказывает мне, что в 19 лет так легко впасть в романтические иллюзии, из которых рано или поздно вырастаешь, как из детских штанишек. Но всё же я убеждена в том, что если человек не чувствует страсть – а под страстью я подразумеваю любовь и все связанные с ней безумства – то он мёртв, по крайней мере, душевно.
- Не хочу никого разочаровывать и тем более разрушать прекрасные юношеские иллюзии, но всё же, уверяю вас, любовь проходит и страсти угасают. Если вы будете дрожать от волнения, ронять тарелки и лить себе кофе на колени всякий раз, когда ваш муж входит в комнату, то вы через пару лет доведёте себя до сердечного приступа.
- Мы женаты уже 12 лет, - вступает его жена, - и любовь, конечно же, немного изменилась, но она превратилась в нечто более крепкое и надёжное. Привязанность и дружба – вот как это можно назвать, правда, милый?
- Да, именно так. Привязанность и уверенность. Я уверен в своей жене и привязан к ней всем сердцем, поэтому в нашей семье нет места ревности.

Он оборачивается, чтобы подозвать официанта, и на его шее обнажается бледная, крохотная царапина. Именно на том месте, куда женщина кладёт свою ладонь и сжимает её в момент страсти.
Взгляд его жены – скорбное пепелище, и если когда-то в них горела страсть, то задолго до того, как этот красноречивый след появился на его дряблой шее. Её пальцы безжизненно слабы, они уже не впиваются в мужскую плоть.
Может быть, я просто слишком устал сегодня.
Я хочу закрыть глаза на минутку, но они прикованы к Анне, и веки не смыкаются.
Моя маленькая, моя нежная Анна.



А.

Всё началось с того, что я почувствовала ледяной ожог на своем лице.
Синие глаза его коллег, окруживших нас, больше похожи на трупные пятна на лицах, констатирующие преждевременную остановку сердца и разложение души. Но в его синеве, в этом лице, нацеленном в меня сквозь толпу, я увидела бесконечную морскую глубину. Ледяная струя морского ветра обожгла мне щеку.
Вода из его глаз хлынула на пол. Не прошло и часа, как она поглотила нас обоих.


М.

Я понимаю, что измена – это всего лишь один из миллионов вариантов развития событий. Например, каждый день и каждый миг существует возможность заболеть туберкулёзом, попасть под машину, быть убитым на улице. Как и вирус тяжёлой болезни, как и невнимательный водитель, как и отчаявшийся человек с оружием в руках, любовь женщины к другому человеку существует в реальности и может оказаться рядом, подкрасться по невидимой цепи случайностей.

Я мог предположить, что Анна может быть кем-то соблазнена. Не из-за ненадежности её характера или наклонностей, чего я даже не мог себе представить, а по той простой причине, что слишком многое вызывало восторг в её столь впечатлительной душе. Ей нравилась жизнь, нравились люди, цветы, оттенки неба в каждое время суток. Она была восприимчива к красоте, во всём видела удовольствие и прелесть. И как ей перехватывало дыхание при виде заброшенной деревни у обочины, заката или простого цветка, так же её дыхание могло дрогнуть при виде чувственных мужских губ.
Мы сидим за столиком в кафе во время обеденного перерыва. Я смотрю на коллегу напротив, и думаю лишь об одном.

Нравятся ли ей его губы?

Сейчас они механически движутся и перемалывают пищу, как офисный шредер. Они перепачканы чем-то блестящим, но он не обращает на это внимания, уставившись в тарелку. Мы вдвоём, он расслаблен, ему нет нужды держаться красиво и строго. Но когда рядом с нами находится женщина, имеющая для него хоть какую-то ценность, даже в качестве простого тренажера для обаяния и флирта, он всегда держит рот чистым, а спину прямо. Когда он видит Анну, он всегда выпрямляется и его лицо вмиг светлеет. Он красивый, я могу это признать.

В моём мире мужчины панически боятся красоты. Я не говорю о всех мужчинах в целом, а лишь о тех, с кем вынужденно сталкиваюсь каждый день – о коллегах, приятелях, общих знакомых. Всё, что касается эстетической стороны жизни, всё, что дольше и тоньше грубого взгляда самца на мир, кажется им в первую очередь недостойным мужчины и совершенно бесполезным. Красота мира – для баб, а я не баба. Логика проста.

- Николай, скажи мне, когда ты смотришь на человека, что ты видишь? – спросил я, прервав монотонное движение его губ.
Он поднимает на меня своё ясное, светлое лицо. Его голубые глаза редкого оттенка, кажется, будто они нарисованы краской на пшенично-солнечном холсте. Губы, всегда готовые к улыбке, тут же широко распахиваются.
- А что я должен видеть? Гуманоида?
- Что ты замечаешь прежде всего?
- Задаёт ли этот человек глупые вопросы! Что ты имеешь в виду? Я не понимаю.
- Ты постоянно знакомишься с новыми людьми. Твоя работа это предполагает сама собой. Но кого-то ты запоминаешь, а кого-то – нет. Почему?
- С кем-то я говорю больше, с кем-то меньше. Всё зависит от длительности контакта, если ты о тех, с кем я работаю. Я запомнил, как я имел долгие, очень долгие сексуальные отношения с тем проектом, который мне заказал тот коротышка из…
- Нет, я не об этом. Когда ты первый раз видишь чьё-то лицо, что тебе бросается в глаза? Что ты запоминаешь в этом лице?
- Да что с тобой сегодня? Тебе в кофе бабьих гормонов подлили? Смотри, скоро от таких мыслей сиськи начнут расти!

И улыбка, всегда готовая выскользнуть из его губ, с силой и яростью разорвала его лицо, взорвалась, заполнила собой всю комнату. Он смеялся, добродушно блестя своими нарисованными глазами.
Всё, что я мог вспомнить об этом человеке, помимо его историй, взглядов и поступков, всё, что я мог вспомнить, если бы не знал его, а только видел – это губы, руки и глаза. Длинные голые пальцы с большими, острыми костяшками, нервные, энергичные, всегда в суете, сжимающие и разжимающие что-то, летающие вокруг его лица во время разговора. Губы – налитые кровью, с тонкой кожей над пышным, спелым бутоном. А глаза – всегда ясные, смотрят смело, не сходят с пути и не отводят взгляда. Всё его существо постоянно стремится к движению, всё шевелится и копошится, будто одержимо страхом перед единственной секундой тишины и покоя, словно они – сама смерть, и если наступит затишье, значит, придёт и она.

Я представлял, как моя Анна видит Николая.

На месте его лица – расплывчатое бежевое пятно. Она близорука, и для неё все комнаты и улицы полны безликих людей. Но она часто говорила мне, что, когда приближается к человеку, не может оторвать глаз от его губ. Они как волны у моря, как звуковая волна, как порыв ветра – колеблются, движутся, меняют всё. Губы разбивают сердца, ранят душу, рушат жизни. Губы целуют, шепчут о любви, поют.

Нравятся ли ей его губы?

Я смотрел на лицо своего коллеги, на прохожих в окне, снова на его лицо, но видел я лишь одно – как её глаза блестят, а губы распахнуты в улыбке, устремлённые к чужому мужскому лицу. Для того, чтобы разглядеть его, ей придётся приблизиться.

Она приносит  с собой мягкую волну тепла, а в мире так много замерзших, усталых, жаждущих согреться у огня.

Николай докурил сигарету, взял мою чашку, заглянул в неё и, всё ещё улыбаясь, спросил:
- Ты закончил? Думаю, нам пора.