Вера

Нудный осенний дождь затихал на время, чтобы с новой силой обрушиться на мокрую землю и промочить её насколько это возможно. Вода пузырилась в придорожных лужах и выплёскивалась на асфальт, смывая с него, принесенные ветром, листья. Пашка стоял на остановке, дожидаясь автобуса, идущего последним рейсом в его деревню. Подняв воротник, промокшей насквозь рубахи, он то и дело тряс головой, пытаясь убрать в сторону мокрый чуб, прилипший ко лбу и закрывающий глаза. Спрятаться от дождя было совершенно негде, остановка была за городом и кроме пеньков, оставшихся от сосен, вокруг ничего не было. Эта необорудованная негласная остановка называлась в шутку селянами «Пеньки», «на Пеньках» и чуть ли не в «Пенькове», как в одноименном фильме.
В туфлях уже хлюпала вода и Пашка, встав на пенёк, с надеждой смотрел в сторону поворота, откуда должен был появиться автобус. В полной темноте он наблюдал, как очередные огни горящих фар проходили по прямой линии, не сворачивая на повороте. Ещё издалека он услышал знакомый рёв двигателя, это был долгожданный звук автобуса ЛИАЗа. Остановившись и пшикнув воздухом, водитель открыл двери. Пашка мигом вскочил на подножку задней двери, уткнувшись носом в спину стоящего впереди мужчины. Со словами – «Разрешите пройти» - Пашка, отодвинув в сторону мужика, поднялся по ступенькам вверх, оказавшись лицом к лицу с молоденькой симпатичной девушкой. Она показалась ему очень знакомой, и теперь он соображал, где же её видел. Автобус был до отказа набит пассажирами, и при каждой кочке или торможении народ колыхался единой   массой взад и вперёд. Павел, не смотря на свои семнадцать лет, совсем не выглядел хлюпиком - высокий рост и длинные жилистые руки говорили о его физической силе.  Не каждый взрослый мужик мог рискнуть сразиться с ним на кулаках. Чтобы как то оградить девушку от болтанки, Пашка обеими руками взялся за верхние поручни, тем самым избавив ее от хлопот. Дорога была очень плохая, и расстояние в тридцать километров автобус преодолевал за полтора-два часа. За городом сразу кончился асфальт, и начиналась глубокая колея, из которой самостоятельно выбраться было невозможно. Промокнув насквозь, Пашка почувствовал легкий озноб, даже зубы начинали выбивать мелкую дробь.  Девушка, подняв на него глаза, с жалостью проговорила:  – «Вы не замёрзли? Дрожите весь». Как ни странно, но этот ласковый девичий голос сразу успокоил и унял дрожь Павла: - «Да нет, я ничуть не замерз».  Немного помолчав, словно что-то обдумывая, девушка заговорила вновь: - «Вы ведь на гитаре играете, мы с девчонками часто слушаем вас в роще. Вас ведь Пашей зовут? Мы с вами соседи, дома напротив стоят, я вас часто вижу».
 Пашка вдруг отчетливо вспомнил, что много раз видел эту соседскую девчонку, шагающую по утрам в школу и весело размахивающую портфелем. Тогда он не обращал на нее внимания, но как же она изменилась с тех пор. Из простой угловатой девчонки, словно бабочка из куколки, вышла прекрасная девушка, способная произвести впечатление на лиц мужского пола. Чисто-белое лицо с темно-русыми волосами, брови вразлёт и носик с едва заметной горбинкой зацепили Пашкину душу сразу и бесповоротно. Глаза зеленоватого цвета смотрели с детской наивностью и с долей лукавинки  и в тоже время с какой-то веселой дикостью, заставляя собеседников не отрывать от нее взгляд.  – «Мне очень нравится, как вы играете на гитаре, особенно песни Жана Татляна. Слова в песне такие есть про березки старые, свет осенний, в висках седина…». В разговорах очень быстро летит время, и молодые люди не сразу заметили, что автобус, поднявшись в гору на взвоз, уже ехал лесной дорогой. До деревни оставалось совсем немного, около четырех километров.
Девушка, словно боясь не успеть сказать самое главное, выпалила скороговоркой – «Меня зовут Вера, и учусь я в девятом классе». – «Вера, давай на «ты», а то, как то неудобно, соседи все-таки» - чуть смущаясь, проговорил Пашка.
Автобус затормозил у столовой и молодёжь, с шумом и визгом, высыпала из дверей под струи осеннего дождя.  – «Дай руку» - попросил Пашка, и взял её ладонь в свою. Они бегом побежали в сторону дома, весело прыгая через лужи. Не добежав метров двадцать до своей калитки, Вера высвободила руку: - «Не хочу, чтобы отец увидел. Ты иди, Паша». Они разошлись в стороны, идя каждый к своей калитке. – «Я буду ждать тебя завтра у школы в семь часов вечера. Приходи обязательно»  - крикнул Пашка, хлопнув воротцами, и, обернувшись назад, увидел в окне напротив темный силуэт её отца.
Ещё до рассвета он был уже на ногах, это было довольно странно, ведь он всегда любил поспать. Мать по несколько раз подходила его будить: - «Сынок, вставай, на работу опоздаешь», а он, повернувшись на бок, вновь сладко засыпал. Сегодня сон покинул его и Пашка с нетерпением ждал рассвета. – «Скорее бы утро, да на работу бежать - там время быстро пролетит. Вечером надо успеть подобрать новую песню на гитаре».
Мать, услышав возню сына, поднялась и пошла готовить завтрак. Поев жареных ломтиков с яйцами и молоком, Пашка вышел на улицу. Солнце медленно поднималось из-за вчерашних туч, собравшихся в кучу на востоке. День обещал быть хорошим и теплым, пока еще слабые лучики уже приятно согревали тело. Мельком взглянув на окна Вериного дома, он поспешил на работу.
 Пашка был не в восторге от своей трудовой деятельности - тяжелая и опасная работа на пилораме не очень-то вдохновляла его, но пока выбора не было. Чувствовал всем сердцем, что это не его удел, что он создан для чего-то другого, а для чего, он сам еще не знал. На машинах ЗИС-5 и ЗИС-150 возили из тайги лиственницу и сосну, складывая их штабелями у покатов, а затем на лошадях-тяжеловозах подтаскивали по одному бревну к пилораме. Крепкие мужики тяжелыми ломами  подкатывали бревна к ним.  Нередко бывали и производственные травмы: придавливало бревном то руку, то ногу работягам. Тяжелые смолистые плахи складывали под навесом, чтобы потом их распустить на доски. Работа тяжелая, но деньги на то время были приличные, хватало на хлеб с маслом. Усталость исчезала, когда Пашка, придя домой, ужинал и, взяв гитару, уходил в березовую рощу к танцплощадке, где собиралась вся деревенская молодежь. Пели песни, пили вино и нередко выясняли отношения на кулаках.
 Вечером, в назначенный час, Вера была около школы, Пашка уже терпеливо поджидал её, навалившись спиной на стену «белокаменной» (так с любовью жители деревни называли школу). Двухэтажное здание с белыми стенами и высокой крышей стояло среди огромных берез, верхушки которых  уходили в синее небо. Словно исполинские стражи стояли деревья, как будто охраняя покой и величие этого здания. Молодые, не скрывая радости от встречи, медленно пошли по тропинке в середину рощи, где находился стадион со множеством деревянных скамеек. Издали были слышны хохот и разговоры, толпа парней и девчат с нетерпением ждала своего кумира. Сняв с плеча гитару с синей атласной лентой, и, поправив на ней бант, Пашка резко ударил по струнам: - «В пустыне чахлой повстречался мне мираж…». Стало весело: кто-то пытался подпевать, а кто-то просил не мешать слушать песню.
Порой песни под гитару были слышны до утра, но иногда ходили в клуб на вечерний сеанс. В моде были индийские фильмы и молодые девчонки, обливаясь слезами, не отрываясь, смотрели на экран. Сидя в последнем ряду, Пашка с Верой с интересом смотрели черно-белый индийский фильм «Любовь в Симле», и, видя, как слезы текут по щекам девушки, Пашка впервые поцеловал ее, едва коснувшись губами нежной щеки. Ничего не сказав, Вера взяла его за руку и положила голову на его плечо. Так постепенно эта дружба начинала перерастать в любовь.
Вера училась в средней школе в соседней деревне, так как в своем селе была только восьмилетка. Жила она в интернате, но ездила домой почти каждый день. Иногда, опоздав на автобус, шла пешком через лес, лишь бы встретиться с любимым. Не единожды, загуливаясь чуть ли не до утра, прощаясь, они, разрывая свои объятия, шли по своему переулку по противоположным сторонам, по отдельности. Вера не хотела, чтобы ее отец видел или застал их вместе. Он стал непреодолимым препятствием в их зародившейся любви.
Петр Ильич был настоящим деспотом в своей семье. Разговаривал с женой и дочерью только в приказном порядке. Мог спокойно в присутствии Веры ударить ее мать по лицу или, наоборот, на глазах у матери, схватив дочь за волосы, лупить ее ремнем или мокрой половой тряпкой. Мать Веры смирилась со своей участью и терпела, но в глазах дочери он видел протест, и это выводило его из себя. Его тяжелое лицо с крупным носом совершенно не поддавалось загару и было почти белым. Серые глаза недоверчиво глядели из под козырька фуражки на окружающий мир. Петр Ильич работал главным конюхом и гордился своей должностью. Мужики в деревне недолюбливали его, так же как он ненавидел окружение. На работе часто срывал злость на лошадях, избивая их кнутом, за что мужики ни один раз хотели его проучить. Не имея образования, Петр Ильич всегда стремился сделать себе карьеру, за что единожды и поплатился. Новый директор совхоза, увидев рвение Петра Ильича, направил его управляющим отделения. Наводя свои порядки, Петр Ильич резко попёр в гору. Наказывал рублем всех без разбору и не стеснялся в выражениях даже с женщинами. Мужики, не терпевшие такой новизны, однажды подсунули ему заранее написанное заявление на подпись директору совхоза. Малограмотный, читающий по слогам управляющий, поставив на нем подпись-закорючку, сунул в папку бумагу и поехал в совхозную контору. Директор при посторонних людях достал заявление и прочитал вслух: - «Я, Сивков Петр Ильич, считаю себя утильсырьём и прошу сдать меня на мыло». Грохнул взрыв хохота. – «Ну что же, Петр Ильич, вы сами подписали свое заявление. Я удовлетворяю вашу просьбу. Пойдете работать конюхом на центральное отделение» - с этими словами директор бросил заявление в ящик стола. Побагровевший от стыда, бывший управляющий выскочил, словно ошпаренный из кабинета директора, вытирая шапкой пот, катившийся со лба.
Петр Ильич был давно членом КПСС и очень гордился этим. Взносы он платил исправно, но на партсобраниях предпочитал молчать, с ораторскими способностями у него не ладилось. Выпивал он редко и всегда знал свою меру. Шура, его жена и мать Веры, всегда с ужасом ожидала того дня, когда муж придет с работы навеселе. - «Шурка, идем в баню» - кричал грозный муж, едва успев закрыть калитку,  на ходу расстегивая ремень брюк. Предусмотрительно закрывал дверь дома на замок, чтобы не вышла дочь и, невзирая на сопротивления и уговоры жены, валил ее на пол и жестоко насиловал. После содеянного  он мешком отваливался в сторону и сразу засыпал мертвым сном, громко всхрапывая. Шура, вытирая катившиеся слезы кончиком платка, молча,  шла выпускать дочь из-под замка. 
 Петр Ильич очень любил свою дочь, но старался не показывать свои чувства  и даже на людях называл ее только одним словом «Верка». Он не любил с самого детства эти телячьи нежности – сюсюканье и возню с детьми, поэтому хотел воспитать свою дочь подобной себе. Вера никогда не слышала ласкового слова от отца, а самое приветливое для нее было слово «дочь». 
Узнав от сельских «доброжелателей», что его любимая дочь встречается, с живущим через дорогу Пашкой-гитаристом, Петр Ильич был вне себя от ярости: - «Никогда, слышишь, никогда, чтобы я тебя не видел вместе с этим охламоном, не смей с ним встречаться. Еще раз подобное услышу, ты пожалеешь, что родилась на свет. Ты меня знаешь - сбавив немного тон, продолжал – он злостный хулиган и пьяница, из него никогда ничего не выйдет. А для тебя есть у меня на примете хороший парень, часто помогает мне на конюшне. Закончишь десятилетку, а там и время подойдет». Вера, подскочив к отцу, с гневом выкрикнула: - «Никто мне не нужен кроме Паши, как ходила с ним, так и буду ходить. Твоих угроз я не боюсь, можешь хоть убить меня». Зарычав от бешенства, Петр Ильич ударил дочь наотмашь по лицу так, что она упала на пол, ударившись головой об угол печи. Тоненькая струйка крови потекла из ее разбитых губ, а над левой бровью, от удара о печку, начинал багроветь кровавый синяк. Хлопнув дверью так, что зазвенела посуда, отец опрометью выскочил из дома. На конюшне он запряг в телегу лошадь и поехал в лес за сухостоем, по пути заехав домой за топором и веревкой.
Шагая с работы по своему переулку, Пашка бросил мимолетный взгляд в сторону Вериного дома. Вера, в накинутом на голову голубом платочке, складывала исколотые дрова в поленницу.  - «Странно, она никогда не надевала платок» - подумал Павел и потихоньку кашлянул. Вера, опустив голову, подошла к воротцам. Едва взглянув на нее и увидев разбитое лицо, Пашка, выпучив глаза,  уставился на Веру и от волнения едва смог произнести: -  «Кто?». Опустив глаза, девушка шепотом произнесла: - «Отец». Желваки заходили на лице Павла, и он с силой ударил кулаком по изгороди: -  «Убью гадину».
На следующий день Пашка ушел гулять на свадьбу комсомольского активиста, пригласили жених с невестой. И он, взяв свою «семиструнную», пошел веселить народ. Однако самому было не до веселья, перед глазами стояло лицо любимой девушки. Изрядно выпив, Пашка пошел домой, передав свою гитару в надежные руки товарища.
Еще издалека Пашка услышал характерный звук – кто-то с хаканьем колол дрова. Остановившись напротив дома Веры, он увидел грузную фигуру Петра Ильича, размахивающего топором. Мгновенно кровь ударила в голову парня, и чувство мести затмило ему глаза. Ударив пинком по воротам и сорвав крючок, Пашка зашел во двор. - «Ты что сделал гад? Ты Веру избил, сволочь? Я тебе сейчас башку сверну». Толстыми крепкими руками, покрытыми рыжими густыми волосами, Петр Ильич всадил топор в чурку и шагнул навстречу Пашке. В этот момент он был похож на циркового борца: кряжистая, почти квадратная фигура, с толстым животом, выпирающим из под короткой майки. Ни один мускул не дрогнул на лице этого крепкого мужика, лишь непроизвольно сжались огромные кулачищи. - «Ах ты, сопляк, а ну выйди из ограды, не то я на тебя кабеля спущу. Пришел со мной разбираться. Щенок ты против меня. Пошел вон отсюда». Схватив Пашку за руку, Петр Ильич попытался вытащить его из ограды, но не тут-то было – крепкие жилистые руки парня легко освободились от мужицких объятий. Затем Пашка толкнул обидчика Веры так, что тот отлетел в сторону метра на три.  - «Ну, сука, я тебя предупреждал» - Петр Ильич бросился к рвущейся с цепи собаке. Огромный пес, с лохматой рыжей шерстью, рвался, грозя порвать цепь, в сторону непрошеного гостя. Захлебываясь лаем и оскалив большие желтые клыки, он готов был за хозяина порвать глотку любому обидчику. Отстегнув с ошейника цепь, Петр Ильич дал команду псу: - «Гром, взять его. Фас». Пес в два прыжка оказался рядом с парнем и вцепился зубами в ногу чуть ниже голени. Мотая головой, он тащил его на себя, в клочья изорвав штанину. Стараясь удержаться на ногах, Пашка ухватился руками за забор. Кровь текла по ноге и пес, почуяв ее вкус, все сильнее сжимал мощные челюсти, стараясь вырвать кусок мяса. Тщетно пытался Петр Ильич оторвать руки парня от забора, длинные сильные пальцы намертво вцепились в штакетины. Упади Пашка на колени и неминуемо бы клыки собаки сомкнулись на его горле. Эта звериная привычка досталась им еще от волков. Свободной ногой парень бил по морде пса, но тот не ослаблял своей хватки. Дело зашло слишком далеко, и Петр Ильич позвал на помощь: «Сосед, помоги! Пьяный парень пришел меня убивать».
 В переулке останавливались люди и с интересом наблюдали, чем же закончится эта заварушка, но никто не решался зайти во двор. Разъяренная собака была реальной угрозой для любого. Сосед Петра Ильича, высокий худой мужчина, сразу пришел на помощь и без слов принялся дубасить парня кулаками по ребрам и голове.
 Вера стояла у окна и, заливаясь слезами, смотрела, как бьют ее любимого человека. Мать, преградив ей путь, держала ее за руки: - «Верочка, успокойся! Ну, побьют немного, ничего страшного. Может умнее станет и подумает, как пьяному приходить разбираться». Девушка, глотая слезы, дрожала вся, словно в лихорадке, и еле выговаривая слова, спрашивала у матери: - «Мама, за что они его? Он же ничего им не сделал. Ему же больно… Пашенька, родной мой…». Судорожно всхлипывая, девушка попросила мать: - «Мамочка, иди, помоги Паше, выведи его из ограды. Он тебя послушается». Мать, заревев от бессилия чем-либо помочь парню, почти прошептала: - «Доча, я ничего не могу сделать, он же захлестнет меня». Вера, усадив мать на кровать и обняв ее за плечи, тихо проговорила: - «Ненавижу! Как же я его ненавижу!».
Во дворе тем временем продолжалось избиение молодого парня, решившего защитить свою девушку от жестокого и деспотичного отца. Выбрав момент, Пашка левой рукой ударил с разворота. Удар пришелся точно в челюсть тощему соседу. Громко чакнули стальные зубы и сосед завалился на кучу только что исколотых дров. Поднявшись, потрогал челюсть рукой и, взяв тяжелое палено, ринулся на обидчика. Дальше Пашка ничего не помнил, сознание выключилось сразу, свет померк в его глазах.
Разбудил его отчим, Василий Иванович: - «Паша, вставай! На, выпей, легче будет. Здорово тебя отделали, ну ничего, главное, кости целые». Отчим держал в руке полный стакан водки и на вилке соленый огурец. Пашка разодрал пальцами, слипшиеся от крови веки и, взяв стакан, залпом проглотил содержимое. Нога была забинтована по колено и на голове запеклась кровь. Как он добрался до дома, он не знал, за то вспомнил все, что было во дворе Петра Ильича.
Через две недели ему пришла повестка из сельского совета. Пашку вызывали на товарищеский суд. Как так, не мог он понять, выходит, что избитого надо еще и осудить. Заседание суда проходило в местном клубе, и так как вход был свободным, народу поглазеть было много. Стол для заседателей стоял на сцене, а Пашка сидел на отдельной скамье перед сценой. Первым свидетелем был Петр Ильич, он же считал себя потерпевшим. Много чего наговорил старый коммунист против своего врага. Во что бы то ни стало, он хотел сурового наказания для молодого комсомольца. Председательствовал главный инженер совхоза Платонов, со своей женой, а в задних рядах зала собрались все Пашкины друзья. Несколько раз они освистывали речь Петра Ильича и выкрикивали не совсем лестные слова в его адрес. Петр Ильич был категоричен и требовал исключения Павла из комсомола. Поняв, что дело принимает очень серьезный оборот, Павел решил защищаться до конца. Суд обязал Павла принести извинения перед пострадавшим первому, как перед старшим. Петр Ильич стоял в середине зала и выжидательно смотрел в Пашкину сторону, он жаждал извинений от парня. Это было бы его победой и, наверное, полным уничтожением противника перед лицами односельчан. Вытирая пот с блестевшей лысины, Петр Ильич, уже предвкушая победу, с иронией кривил рот в ухмылке. Пашка, вскочив со стула, глянул в сторону Петра Ильича: - «Вы все знаете, что только фашисты травили собаками людей. А он, коммунист,  натравил на меня своего пса. Вы требуете извинений? Никогда! Если бы я не смог устоять на ногах, когда меня грызла собака, я бы сейчас не стоял перед вами, а был бы уже давно на погосте. Нет здесь правды!». - «Пашка, не сдавайся, мы с тобой» - с заднего ряда раздался голос Ситникова Лешки, друга Павла. Закрыв рукой, хлынувшие из глаз слезы, Пашка метнулся в двери, сквозь стоящую толпу народа. Прибежав в рощу, он упал на лавочку и заплакал, словно ребенок. Слезы душили его, сдавливая горло.
В клубе разразился настоящий скандал. Слово попросила соседка Петра Ильича: - «Судить надо не избитого парня, а Петьку. Да какой же он коммунист, когда избивает свою жену и дочь. Я соседка ихняя, и не раз слышала, как он Шурку бьет,  орет как блаженный, даже сквозь стенку слышно. Достался же ей муженек, не дай бог никому».  Председатель суда решил поспешно закрыть эту тему и прекратил заседание. Народ с неохотой стал расходиться по домам.
Хотя и влекло друг к другу молодых с непреодолимой силой, однако из-за ряда происшествий, наложивших тесный отпечаток негатива на их судьбы, они реже стали встречи. Озлобившись на весь мир, Петр Ильич редко позволял дочери выходить вечером на улицу. Украдкой Вера вылезала в окно, чтобы хоть ненадолго увидеться с Павлом.
На днях Пашка, получив зарплату, пошел в магазин и купил ей серебряное колечко с бирюзой и простенькие сережки с красными камушками. Вера, обрадовавшись подарку, начала от радости прыгать, словно маленькая девочка, затем повисла у него на шее, болтая ногами. Пашка, довольный тем, что угодил любимой вновь, на минуту предался мечтам об их совместном будущем.  Но всякий раз его мечты разбивались о «неприступную стену» в образе ее отца. Вечерами они уходили в рощу, на свое заветное место к обрывистому откосу на западном краю рощи, где среди вековых берез стояли две сосны. Обнаженные корни деревьев были переплетены друг с другом, наполовину выпирающие на поверхность земли. Казалось, будто навеки они соединились в объятиях, и даже злой ветер не способен разорвать их сросшиеся уже молодые побеги. - «Смотри, Вера, какая сила и любовь у них. Люди, наверно, так не могут, ведь если упадет одно дерево, то второе тоже погибнет».
Вечерами деревенская молодежь ждала прибытия последнего рейсового автобуса. Молодые парни на ЛИАЗе с удовольствием забирали молодежь и катались по ближайшим деревням. В то время бензин был очень дешевым и стоил какие-то копейки. Иногда в автобус садились и местные музыканты, вокально-инструментальный ансамбль под названием «Озерки». Давали концерты в М.Енисейске, Семеноводе и даже на Полеводке. Любили эти поездки и Пашка с Верой, где ярый гитарист своим сочным баритоном бередил души молодых поклонниц. Частым гостем в этой компании был молодой большеротый парень по кличке «Блоха». Конопатый и рыжеволосый, он неотступно следовал за молодой парой. Только заметив Пашкино отсутствие, он мигом оказывался рядом с Верой, стараясь произвести на нее впечатление. Увидев однажды его явные намерения, Пашка поднес свой увесистый кулак к носу рыжего воздыхателя: - «Еще раз замечу, пеняй на себя». Блоха исчез сразу и насовсем.
Зима в этом году была очень морозная, январь-месяц удивил даже стариков. От морозов трещали углы домов, а птицы, бывало, не долетали до своих застрех. Снег закрыл землю огромным толстым покрывалом,  а верхушки некоторых деревьев ломались, не выдерживая веса снежной массы.
Рано утром, на расчищенной от снега дороге, стоял Петр Ильич и поджидал нужного ему человека, шедшего на работу. Полгода назад появился в деревне наглый и самоуверенный тип, приехавший откуда-то с севера. Звали его Витька, и он представлялся всем как бывший боксер-разрядник. Сразу же он показал себя не с лучшей стороны, избивая парней гораздо слабее себя, или изрядно поддатых. К своей наглости и взгляду, полным презрения, этот человек действительно обладал мощным хорошо поставленным нокаутирующим ударом, способным замертво свалить любого мужика. Его то и поджидал отец Веры, решив сделать ему гнусное и подлое предложение. Чуть отведя парня в сторону, Петр Ильич намекнул Виктору, что нужно проучить хахаля дочери, на что тот, увидев за поясом мужика две бутылки «Солнцедара», сразу дал согласие. - «Еще две - буркнул Витек – сразу после дела». В ответ увидел кивающую голову мужчины с улыбкой, появившейся на лице. Ударив по рукам, заговорщики разошлись по сторонам – сделка состоялась.
В тот же вечер Пашка с Верой решили сходить в кино. Сегодня, киномеханик дядя Лёня, впервые демонстрировал новый трех серийный  фильм «Фантомас». Мороз загонял молодежь под крышу дощатого клуба. Открыв калитку, они направились к входным дверям здания. Вера была одета в старенькое пальто, а Павел, как всегда был в «москвичке» с шалевым воротником и модной папахе на голове. Навстречу шла молодая пара, это был Витька «боксер» со своей девушкой.  - «Привет, Витек» - произнес Пашка и протянул ему руку для приветствия. Сделав шаг назад, Виктор нанес парню сокрушительный хук в челюсть. Неожиданный и подлый удар исподтишка почти выбил Пашку из сознания, опрокинув его на снег. Как ни в чем не бывало, парочка проследовала дальше.  Через несколько секунд он пришел в себя и, тряся головой, соображал, что же произошло. Мимо проходили знакомые и с недоумением обходили его. Вера стояла рядом, с мокрыми от слез глазами, и Павел попросил ее уйти домой. Вечер был испорчен.
 Позор был невыносим – на глазах своей девушки он был повержен чужаком в своей родной деревне. Подошедшие друзья расспрашивали его, как все произошло, и что он намерен делать. Договорились собрать сходку завтра вечером и обсудить некоторые детали. Кроме Пашки пришли на встречу двое парней из Подгоринки, одного из них звали Толик. Он был немного постарше остальных и гораздо сильнее физически, всегда был против нечестной схватки и подлых ударов из-за угла. Возмущенный таким поступком, Толик выразил свое твердое мнение: - «Ты должен отомстить этому зазнавшемуся «боксеру». Иначе я перестану тебя уважать. Взгляни на свои руки. С такими «рычагами» как твои, ты не должен сомневаться в исходе драки. Струсишь – пеняй на себя, ты меня знаешь».
Десять дней Пашка вынашивал в себе план отмщения, и наконец, переборов свой страх перед сильным соперником, решился испытать судьбу. Встав у дверей клуба, он ожидал появления своего обидчика, зная, что тот наверняка появится. Виктор не заставил себя долго ждать и почти сразу подошел. Тронув его за локоть, Пашка произнес: - «Дело есть небольшое, пойдем, поговорим». Идя следом за Витькой, он машинально расстегнул «москвичку» и освободил левую руку.  «Боксер» сделал непростительную ошибку, встав спиной к стене, пытаясь вытащить руки из карманов. Пашка, не теряя ни секунды, со всей силы ударил в ненавистное лицо. Получив сильнейший удар, Витек затылком влип в стену. Медленно, подобно густой человеческой массе, он сполз на землю полностью отключившись.  Кровь, стекая по подбородку, капала на воротник пальто, медленно окрашивая снег в красный цвет. Пашка посмотрел на него взглядом победителя и, смачно сплюнув, пошел прочь. Он отомстил за себя и был горд собой, начисто реабилитировавшись перед Верой и своими друзьями.
Парни за шкирку затащили Витьку в фойе клуба и привалили спиной к стене. От сильного мороза стены были сплошь покрыты ледяным куржаком. С потолка сыпалась мелкая прозрачная крошка. Народ валом пер на фильм и все видели лежащего у стены, избитого боксера-разрядника. Один из Пашкиных «доброжелателей» убежал звать подмогу из числа Витькиных друзей. Трое братьев, здоровые парни с колами в руках, уже подбегали к клубу. Послышались крики и четкие звуки оплеух. Это Толик в одиночку, рыча по-звериному, отбивался в дальнем углу, вступив в неравную схватку.
Стоя на улице, Пашка затылком почувствовал нависший над ним удар. Сделав пару шагов в сторону дверей, у него подогнулись колени, и он упал, лишившись сознания. Его организм не смог справиться с нервными перегрузками и с теми чувствами, которые ему пришлось испытать за столь короткое время. В нем словно сработал предохранительный клапан, который наверняка его спас. Удар пришелся по голове, скользом сдирая кожу с волосами. Не видел он, как избили Толика, как прошли мимо него братья-мстители. Не почувствовал он и сильнейшего удара ногой по ребрам, который продемонстрировал один из братьев. – «Ну, вот и тебе досталось. Это за  Витьку - проговорил старший из братьев, – будешь знать против кого идти».
Очнулся Пашка от того, что кто-то усиленно растирал снегом ему виски. Перед ним на коленях стояла соседка Галина, дочь известного в совхозе бригадира. – «Паша, ты живой? Вставай, а то замерзнешь». Павел медленно поднялся и зашагал в сторону рощи, ему очень хотелось побыть в одиночестве.
На следующий день он узнал от парней, что «боксер» лишился двух передних зубов, не считая верхней губы, разваленной пополам. Друзья поздравили Пашку с победой, и теперь он знал наверняка, что Витек остепенится и прижмет свой павлиний хвост.
Шло время, и вот уже суровая зима уступила место долгожданной весне. Во второй половине апреля появились первые проталины, ярче светило солнце, и дни становились все длиннее и длиннее. Вся деревенская молодежь (да и не только) собиралась на краю леса на первые поляны, освободившиеся от снега. Было очень весело всем и молодежь, и ребятня принимали участие в игрищах. Особенно популярной была игра в лапту, даже старики приходили поболеть за своих внуков. Вечером, уже почти в темноте, прикатывали баллоны от машин и, поджигая их, пускали с высокого косогора. Горящее колесо, набрав приличную скорость, осыпая тысячами искр свой путь, весело подпрыгивая на кочках, летело вниз, издавая громкий воющий звук. У опушки жгли огромные костры и с разбегу прыгали через них. Вместо мячиков скатывали из коровьей шерсти шары и играли ими в лапту. Такой шерстяной мяч после попадания в воду становился тяжелее в несколько раз и на теле человека оставлял приличный синяк. В выходные дни играла гармонь, и народ пел частушки, молодежь чуть в стороне пели песни под гитару. Постоянно приходили на опушку леса и Павел с Верой. Вдоволь навеселившись и получив заряд положительной энергии, молодежь расходилась по домам.
По приходу домой у Веры сразу портилось настроение. Ежедневно происходили ссоры, а причина была всегда одна – Павел. Отец умудрялся перевести любой разговор в нужное ему русло, стараясь как можно изысканнее оскорбить и унизить Пашку. Вера устала находиться между двух огней – между родным отцом и любимым человеком. Это было для нее настоящим мучением и не было выхода из этого проклятого лабиринта.
Как всегда очень быстро пролетела весна, самое прекрасное время для влюбленных. Исчез в никуда заманчивый запах цветущей черемухи. Его заменил новый свежий аромат распускающейся сирени. Закончился у Веры учебный год, и она с радостью вернулась домой. – «Теперь мы с Пашей будем вместе все лето. За три месяца может что-нибудь изменится к лучшему» - думала Вера. Иногда загулявшись до первых петухов, она, пройдя через палисадник, осторожно залезала в окно, стараясь не разбудить родителей. Отец, увидев под окном следы, намертво заколотил раму большими гвоздями, при этом дважды ударив дочь по щеке. С каждым днем отношения между отцом и единственной дочерью становились все хуже и хуже.
 Погода в июне этого года была не совсем летняя. Каждый вечер накрапывал дождь, но зато утром ласково светило солнышко. Сельчане были рады этому: для посевов хорошо и травы будет много. Началась прополка сахарной свеклы, и весь деревенский народ высыпал в поле. Вера ходила вместе со всеми, хотела заработать денег на зимнее пальто. Впервые сегодня она отказалась выйти на работу – от отцовских пощечин у нее распухло лицо.
В отношениях с Пашей появилась какая-то невидимая трещина, которая день ото дня становилась все больше.  Девушка потеряла аппетит, стала плохо спать и часто без причины ее глаза были мокрыми от слез. Иногда Пашка не приходил на место свидания, и Вера напрасно, не уходя, ожидала его появления. Павел здорово изменился, стал чаще выпивать с друзьями и всячески избегал встреч с девушкой. Осенью ему предстояло идти в армию, а он до сих пор не может решить кто же для него Вера. Он чувствовал, что никогда не назовет ее невестой, а всему виной был этот страшный ненавистный человек в обличье ее отца.
Неделю назад Пашка впервые переступил порог ее дома. Петр Ильич с женой уехали на похороны родственницы в соседнюю деревню, а дочь оставили хозяйничать в доме. Пашка постеснялся прийти к Вере один и привел с собой товарища с подругой. Попили бражки (предусмотрительно захваченной с собой) и до полуночи играли в карты. Вера с Пашкой уединились в комнате, сев на кровать, а его товарищ с подругой остались на кухне. Разговаривая шепотом, обнимались и безумно целовались до самого рассвета. Они были готовы перейти черту дозволенности, но чувство ответственности за Веру было сильнее Пашкиных порывов страсти. Он не позволил себе зайти слишком далеко в отношениях с любимой. Горячее податливое девичье тело сводило его с ума, но Пашка, превознемогая себя, решительно отодвинулся в сторону. «Ей только шестнадцать! А если узнает отец? Тогда он, пожалуй, ее убьет и меня засадит надолго. Я не могу с ней так поступить, ей не дадут житья» - эта мысль лихорадочно билась в его мозгу, подавляя горячее желание.
Ни свет ни заря, наскоро простившись с Верой, в компании вчерашних гостей Пашка поспешил домой. Через два месяца с небольшим Пашке исполнится восемнадцать лет и он горел желанием уйти в армию: - «Время все расставит на свои места, все будет хорошо. Сейчас нужно гулять и веселиться, чтобы хорошо запомнились последние дни гражданской жизни. Нужно брать от жизни все».
Быстро летит время и вот уже не за горами приближение осени. Последние дни августа навевали утреннюю прохладу, ночи стали заметно длиннее, и чаще по небу стали проноситься дождевые облака. Павел, стоя у школы, поджидал Веру, нетерпеливо поглядывая на часы. Был он слегка выпивший – отмечали на работе день рождения одного из мужиков. Подбежавшая Вера чмокнула его в щечку, и они, взявшись за руки, пошли на свое любимое место. Внезапно налетел ветер и закапал крупный дождь. Решив укрыться от непогоды, молодые забежали под козырек школьной котельной. Обнявшись, молча, смотрели на начинавшуюся грозу. Яркая молния расколола темное небо пополам, и гром ударил с такой силой, что влюбленные на секунду оглохли. Вековые березы со скрипом зашатались под натиском налетевшего сильного ветра, и хлынул проливной дождь. Сразу стало темно, как ночью, лишь только свет молнии озарял вспышками склонившиеся кусты черемухи и стволы огромных берез. Между молодыми начался разговор. Сначала тихо, а потом тон заметно повысился, постепенно перерастая в ссору. Стараясь перебить шум ветра и звуки дождя своими голосами, они почти кричали друг на друга. Непогода возбудила их, но никто не хотел первым сделать шаг к примирению.  Только один человек мог стать причиной их конфликта, это как всегда был Петр Ильич. Даже не находясь рядом, он стоял между ними. Пашка плохо помнил, что говорил Вере, но кажется, посчитал ее виноватой. Девушка, выслушав это обвинение, с горяча обозвала его злым и обидным словом. Его тот час же затрясло от бешенства (выпитое спиртное взыграло в крови), и он, не справившись с эмоциями, ударил Веру по щеке ладонью. Даже не заплакав, она с презрением поглядела ему в глаза: - «На, бей меня, еще бей. Ты ни чуть не лучше моего отца» - круто развернувшись, она быстрым шагом пошла прочь. Павел окрикнул ее, но девушка только прибавила шагу. Так и произошел этот разрыв, напрочь разрушивший любовь и мечты двух молодых людей. 
На протяжении двух месяцев молодые больше не встречались. Желая как можно быстрее забыть о Вере, Пашка начал встречаться с более доступной девушкой  Любой, из соседнего отделения. Так же ходил с ней в кино и на танцы, провожал домой, целуя и обнимая.
Вера неделями не приезжала в деревню, ночевала постоянно в интернате. Даже когда находилась в доме родителей, не выходила на улицу.  Старалась быстро пройти мимо шумных компаний, где мог находиться Павел. Они старались избегать друг друга, всячески, исключая возможность случайной встречи. И все-таки однажды это произошло.
Как обычно в клубе на последнем ряду Пашка в толпе парней играл на гитаре. В этот вечер были танцы и молодежь толпами валила в двери. Павел сразу заметил Веру, она была в новом черном пальто с воротником из чернобурки. В руках у нее была книга, которую он сразу узнал. Это был томик стихов армянской поэтессы Сильвы Капутикян. Вера очень любила эти стихи и повсюду носила с собой. В новом пальто она выглядела старше своих лет и намного привлекательней. Черный цвет подчеркивал красоту и белизну ее лица, а воротник словно поддерживал гордо посаженную голову. Мельком встретившиеся глаза двух молодых людей поспешно отвернулись друг от друга, словно боясь еще раз напомнить взглядом о своей любви. Резко повернувшись, Вера поспешила выйти из клуба. Пашка хотел было выскочить ей вслед, но Люба крепко взяла его за руку. Не желая ее обидеть, он снова сел в кресло.
Как обычно на время уборки зерновых в деревню пригнали солдат-срочников. На машинах ЗИЛ-130 они отвозили зерно от комбайнов и, загрузившись, везли на местный ток. Однажды, направляясь в магазин, Вера услышала сзади себя звук тормозов.  Из открытого окна к ней обратился молодой симпатичный солдатик: - «Садись, красивая, подвезу до центра».  Вера отскочила в сторону, затем чуть подумав, вскочила на подножку. Она уже знала, что Пашка после разрыва с ней, не теряет времени даром и по вечерам ходит под ручку с другой. В деревне слухи разносятся с удивительной скоростью, сарафанное радио работает на славу.  - «Ну что же, назло ему покатаюсь в машине с солдатом» - решила Вера и поудобнее устроилась на сиденье.  Они познакомились, служивого звали Сашей, он оказался довольно порядочным и простым парнем. Поехали в поле, где работали комбайны, и Вера впервые увидела, как убирают зерно. Поставив машину рядом с комбайном, Сашка ждал, пока комбайнер высыплет зерно из бункера, затем, закрыв кузов палаткой, поехали разгружаться на склад. Поездка Вере понравилась, дорога отвлекала и разгоняла все негативные мысли, а на душе становилось теплее. Еще пару раз она прокатилась с Сашкой, но и этого было достаточно – злые языки стали распространять слухи о ее шашнях с солдатом. Одним из первых узнал отец и сразу устроил скандал. Многие соседи слышали его рев и всяческие оскорбления в адрес дочери. Не желая слушать крики отца, Вера прервала его: - «Да замолчи ты, наконец! Хватит орать, больше не будет никаких поездок».
Про поездки Веры с солдатом узнал и Пашка, кто-то нашептал ему в ухо, пока он играл на гитаре. Павел так ударил по струнам от злости, что лопнули со звоном две струны. Ему до слез стало обидно, что Вера теперь не с ним, хотя виноват в этом только он.
- «Ну, все, хана тебе, служивый. До дембеля будешь в больнице валяться. Надо, пожалуй, Толику сказать и как следует проучить парня. Тогда и другим неповадно будет» - подумал Пашка и ударил кулаком по стволу березы.  Боль от сбитых казанков вмиг остудила его горячую голову: - «Солдат тут не причем. А … да гори оно все огнем! Скоро в армию идти, а там все забудется».
В октябре Пашке исполнилось восемнадцать, и буквально через неделю он получил повестку. Скромно устроили проводы, и он на два года покинул родную деревню. Веру он больше не видел, боялся этой встречи и так и не решился сделать пятьдесят шагов до калитки ее дома.
Этой ночью Вера так и не сомкнула глаз, надеялась, что Пашка придет проститься. Но этого так и не случилось, а самой идти на поклон ей не давала девичья гордость.  Вера осознавала, что на ней нет вины, но от этого было не легче.
Провожала Пашку совсем другая девушка, но ему видно было все равно кто рядом с ним в постели. С температурой он ехал в автобусе, покидая родные места, как назло сильно болело горло. Страшная ангина обметала глотку, и он едва разговаривал, но все-таки надеялся, что могут из-за болезни вернуть домой. Но суровые армейские начальники не обратили внимания на его самочувствие, и через короткое время Пашка уже сидел в вагоне поезда.  Состав, набирая скорость, отстукивая версту за верстой, мчался на Дальний Восток.
Попал Пашка сразу в «учебку» города Хабаровска, служить ему предстояло в мотопехоте. Карантин прошел там же, и пол года нужно было отпахать в сержантской «учебке». Письма домой писал редко, свободного времени было очень мало. О Вере, конечно, думал, но больше всего его мучила мысль о том солдате, который катал ее на машине. Мучительное чувство ревности возникало каждый раз, стоило лишь подумать о ней. Он представлял Веру в объятиях молодого солдата и мучился тем, что не знал – было ли у них что-нибудь серьезное. Эта мысль всякий раз пронзала его мозг и рвала его душу на части. Пашка любил Веру, не смотря на их разрыв в отношениях, и не мог не думать о ней. Ее образ постоянно был рядом с ним, и отринуть его он был не в состоянии.
Через три месяца службы Павел решил написать Вере письмо, на которое сразу получил ответ. Письма шли долго, в один конец дней десять, в советское время почту возили железной дорогой и лишь иногда «Авиа». Вера сообщала, что все у нее в порядке, учится в десятом классе. С отцом совсем перестали разговаривать,  общается только с матерью. «… Очень скучаю по тебе. Люблю и целую» - так заканчивалось ее письмо. На обратной стороне коротенького письма был отпечаток Вериных губ. Пашка сразу его поцеловал, обрадовавшись, словно мальчишка. И вновь, с этой весточкой от любимой, между ними вспыхнуло прежнее чувство, ярче разгораясь,  день ото дня.
Еще несколько писем написал Павел, а в одном из них послал свою первую армейскую фотографию.
Вера находилась дома, приехав на выходные дни. Сегодня, по ее подсчетам, должны принести долгожданное письмо от любимого. Как назло почтальонки долго не было, и девушка в нетерпении металась от одного окошка к другому, всматриваясь сквозь замерзшие стекла. Она скорее почувствовала, чем увидела человека с большой почтовой сумкой. Накинув на себя старенькое пальто, девушка опрометью выскочила на мороз. В почтовом ящике уже лежал белый без марки конверт. Прыгая от радости, Вера на ходу разорвала его – кроме письма была еще и фотография Пашки размером девять на двенадцать. Прочитав письмо, она положила его на стол и долго неотрывно смотрела на лицо любимого ей человека.
Тихо открылась дверь, и на пороге появился отец со зловещей улыбкой на лице. Долго не раздумывая, он схватил со стола письмо вместе с фотографией. Вера, замерев от ужаса, смотрела, как большие толстые пальцы ее отца рвут на мелкие кусочки Пашкину фотку. Петр Ильич издевательски захохотал, радуясь своей маленькой победе. - «Ах, ты так!» - дико закричала Вера и, подскочив к портрету отца, висевшему на стене, сорвала его и, что есть силы, ударила им об угол стола. Зазвенело стекло и сломанная рамка кусками свалилась на пол. Портрет порвался на три части, и Вера от злости пнула его ногой. Взбешенный донельзя отец схватил дочь за волосы и стал наотмашь бить кулаками ее по лицу. Вера от боли и страха закричала – таким злым и жестоким она его еще никогда не видела. Перепуганная мать кинулась на помощь дочери и повисла на руке мужа. Петр Ильич отвесил жене пару крепких тумаков, отчего она, цепляясь руками за его одежду, медленно сползла на пол.  – «Ненавижу! Ты мне всю жизнь испортил. Ты хуже зверя, да будь ты проклят!» - кричала Вера, глядя в глаза отцу.
На шум прибежал перепуганный сосед и кое-как оторвал руки Петра Ильича от избитой дочери. Два дня Вера лечила побои и замазывала синяки, затем собрала необходимые вещи и, не простившись, уехала в интернат.
Павел в это время лежал в кровати с температурой, полностью весь личный состав учебной роты поголовно свалил вирус гриппа. Старшина в марлевой повязке время от времени разносил таблетки между рядами больных в доверху наполненной шапке. Болезнь у всех проходила тяжело, и строго был назначен постельный режим. Двух солдат в срочном порядке с диагнозом – пневмония, отправили в госпиталь. Пашка метался в жару – то кашель разрывал грудь, то зашкаливала температура, то пот лился с него градом. Настроение было скверное, ничего не радовало, и вокруг был сплошной негатив. Полковая санчасть была до предела забита больными.  Поддавшись этому гнусному настроению Пашка вдруг решил написать Вере прощальное письмо. Наверное, все-таки болезнь толкнула его на этот безумный поступок. Может быть, он просто хотел сыграть с ней в плохую игру и проверить ее реакцию на письмо.  Пашка сам не знал, зачем это сделал. Последние строки письма были такими: «…прощай, Вера. Мы никогда не сможем быть вместе. Слишком многое против нас. Забудь меня и вычеркни из жизни все, что связано со мной. Ты молодая и красивая, найдешь себе парня лучше меня. Нам не суждено быть рядом. Я так решил, так и будет. Целую тебя в последний раз. Прощай. Павел».
Поднявшись с кровати, он пошел и сбросил письмо в почтовый ящик, однако, сразу же пожалел об этом, но было уже поздно. – «Что же я наделал? Дурак! Что же будет дальше? Ответит она или нет?» - эта мысль прочно засела в его голове и больше всего беспокоила.
После школы, восьмого марта, Вера пришла в интернат и увидела, лежавшее на столе письмо, принесенное подругой. Вскрыв конверт, она начала читать. Удивление на ее лице резко сменилось гримасой отчаяния, и непрошеные слезы быстро-быстро закапали на бумагу. Скомкав письмо и зажав его в руках, девушка, упав на подушку вниз лицом, громко зарыдала. Затем ее рыдания превратились в какой-то нечеловеческий вой, посеяв настоящую панику среди подруг по интернату. Кое-как успокоив девушку, одноклассницы разошлись по комнатам. Вера, повернувшись лицом к стене, внезапно замолчала. Вечером девчонки собрались на танцы и позвали ее с собой, она наотрез отказалась, сославшись на головную боль.
 Начиналась весна, было 8 марта 1969 года. Оставшись совсем одна, Вера открыла дверцу навесного шкафчика, на полке (сродни русскому штыку) стояла трехгранная бутылка с уксусной эссенцией. Отколов сургуч и вытащив пробку, она вылила все содержимое в стакан. Запрокинув голову, выпила разом до самого донышка и легла на кровать, закрыв глаза. Она хотела умереть сразу и без мучений, думая, что своей смертью отомстит всем сразу – и отцу, и Пашке, который своим письмом окончательно подтвердил отказ от нее. Вере было очень больно и обидно уходить из жизни в шестнадцать лет, ей так хотелось жить. Но дело сделано, пусть теперь они поплачут на ее могиле, она их никогда ни за что не простит.
Ночью от криков Веры проснулся весь интернат. Девушка кричала от страшной боли и корчилась на кровати. Перепуганные подруги, сбившись в кучку, стояли рядом с ней, плача от жалости. На бледном лице вокруг глаз появились темные круги, алые губы были искусаны до крови.
Приехавшая скорая помощь быстро забрала Веру в городскую больницу. После небольшого консилиума ее отправили в город Новокузнецк, так как местные врачи не надеялись на благополучный исход операции. Лучшие специалисты пытались спасти юную девушку, но внутренние повреждения были настолько велики, что все усилия врачей оказались напрасными. Никаких шансов на спасение не было. Лишь два раза она приходила в сознание, а остальное время была в бреду. Она что-то кричала, будто угрожая кому то, а глаза ее были полны слез.
Шестнадцатого марта красивая молодая девушка по имени Вера тихо ушла из жизни, не приходя больше в сознание. Напрасно Петр Ильич молил бога о выздоровлении дочери, господь отступил от него. Приехав в Новокузнецк, он забрал свою единственную дочь, одетую в деревянный саван. На поезде в грузовом вагоне отец отправил гроб с телом Веры в Бийск, а сам, сидя в плацкарте, всю дорогу пил водку и жаловался окружающим на жизнь. На конечной станции вагон с телом дочери затерялся где-то в тупике. Пьяный отец с помощью добрых людей кое-как отыскал его, и тело дочери отправил в родное село.
Но даже мертвой, девушке пришлось пройти еще одну унизительную процедуру. Учителя из Малоенисейской средней школы, якобы заподозрив Веру с кем-то в интимной близости, и дабы снять пятно с коллектива перед членами РАЙОНО, настояли на проведении медицинской экспертизы.  Тело девушки оказалось чистым и непорочным. Напрасно врачи глумились над мертвым телом, исполняя капризную волю нескольких ярых педагогов.
Хоронили Веру в яркий весенний день. Погода стояла изумительная, будто сама матушка природа, прощаясь, извинялась перед невинной девушкой. Весь коллектив школы пришел в полном составе,  школьники целыми классами подходили проститься с умершей. Приехали одноклассники и подруги из интерната. На похоронах присутствовало все население деревни, в которой она родилась и выросла. Такую молодую девушку жителям приходилось хоронить впервые. Тело покойной было сплошь закрыто кружевами, лишь видно было бледное спокойное лицо – казалось, что Вера просто уснула. На ее голове был красивый белый чепчик, волосы девушки наголо остригли в реанимации. Мать Веры ревела белугой, с ней отваживались несколько раз.  В стороне стоял Петр Ильич с мокрыми от слез глазами, но никто из сельчан не подошел к нему и не выразил своего сочувствия. Народ в деревне прекрасно знал и помнил о его жестокости и, проходя мимо, люди отворачивали головы в сторону, словно желая оставить его одного наедине с горем. Петр Ильич запил, вышел из членов КПСС и месяца через два после похорон дочери заболел головой.
В конце марта Пашка получил от матери письмо, из которого узнал, что нет больше на свете его любимой. Мать в конце письма слезно просила его: - «…сынок, ты держись. Не наделай глупостей! Ты сильный! Помни, что у тебя есть мать, и она ждет тебя живым и здоровым. Знаю, тяжело тебе на душе, но ты крепись». Слезы градом катились у Пашки из глаз, чувство потери любимого человека было настолько сильным, что не могло сравниться ни с каким горем на свете.  - «Я виноват в том, что она умерла. Я убил ее своим письмом. Как же теперь жить, зная, что ее больше нет, и никогда не будет?!» - клял себя Пашка, сжимая кулаки до боли в суставах.
Петр Ильич совсем обезумел, начал заговариваться и творить что ни попадя, перестал узнавать даже жену свою Шуру. В конце концов, его отправили в психиатрическую больницу на принудительное лечение.  Разум его покинул навсегда. Приехав однажды к мужу, Шура с трудом его узнала. Безумный взгляд, блуждающий по сторонам и беспричинный смех, напугали ее до смерти. Вышедший в белом халате врач объяснил женщине, что ее муж потерял рассудок, и навещать его не имеет смысла. Увидев жену, Петр Ильич коршуном подскочил к ней и выхватил сумку с передачей. Вытащив батон хлеба, он со словами: - «Цыпа, цыпа, куть-куть-куть» - начал крошить и разрывать булку, словно кормил кур. Испуганная Шура выбежала из психушки  со слезами и больше не решилась ехать на свидание. Через год Петр Ильич умер, жена похоронила его тихо и скромно, пригласив только нескольких близких родственников. Шура больше не смогла жить в этом пустом доме и переехала в однокомнатную благоустроенную квартиру в центре деревни. Слишком о многом напоминал ей этот дом, в котором она когда то, будучи молодой, носила и нянчила на руках маленькую дочку по имени Вера.
После страшной вести о гибели любимой Пашка резко изменился. Стал каким-то бесшабашным и отношение его к службе в армии кардинально поменялось. Часто срывался из-за пустяков, ходил в самоволки и неоднократно попадал на гаупвахту. Был переведен в другую часть, но и это его не исправило. По прежнему чувствовал на себе вину за гибель Веры, и это чувство не покидало его. Демобилизовался Пашка перед новым годом, не пошли в зачет дни, проведенные на гаупвахте, и он переслужил лишние полтора месяца. Три дня он куролесил по Барнаулу и первого января появился в родной деревне. Хотел сразу идти на кладбище, но снежная зима закрыла все могилы до самых верхушек крестов.
Пашка погулял несколько дней и устроился на работу. Долго на одном месте  работать не мог и уходил на другое. Его душа не лежала к постоянству, да и сам он не знал, чего хотел. В один из вечеров решил зайти к тете Шуре - матери Веры. Она всегда относилась к Павлу хорошо и встретила его как родного. Перед уходом он попросил у нее какую-нибудь вещь на память о Вере. Тетя Шура вынесла из комнаты легкий голубой шарфик и, вытирая платочком глаза, подала Пашке.  С тех пор он с ним не расставался, носил во внутреннем кармане с левой стороны, поближе к сердцу.
Но вот и угомонилась зима, и первые лучи весеннего солнца весело растапливали твердый наст снега, выжимая из него остатки воды. Обнажилась земля, и вода скапливалась в большие лужи, чтобы потом, слившись воедино, вырваться вперед огромным потоком, шумно смывая все преграды на своем пути. Деревенские жители очень любили это время, когда вешняя вода под названием «Дунай», стремительно и под напором проходила по своему руслу, наполняя озера и заливая окраину леса на несколько километров в округе.
В один из вечеров, Павлу, идущему взглянуть на лес, пришла в голову дерзкая мысль. Он хотел наказать пса, который в свое время по приказу Петра Ильича рвал на куски его ногу. Пес сидел на цепи и на подошедшего человека даже не среагировал. Что-то в нем было не так, куда-то исчезла его звериная агрессия, и он лишь приветливо помахивал хвостом. Взяв его за цепь, Пашка повел послушного пса в сторону разбушевавшегося Дуная. Он хотел сбросить собаку в бурлящую воду, но Гром по-приятельски положил парню на грудь лапы и лизнул щеку. Сразу прошла у Пашки вся злость на пса, и он отстегнул цепь. Гром, почуяв свободу, радостно залаял и вмиг скрылся из виду.
Едва сошел снег, Павел пошел на кладбище, захватив с собой конфет, бутылку водки и свою семиструнную гитару. Могилу Веры он нашел сразу и осторожно присел на скамейку. Хриплые прерывистые рыдания вырвались из его груди. Он упал на колени и, обнимая могильный холмик руками, скреб пальцами, еще не успевшую толком оттаять, землю. – «Прости меня, прости, Верочка». Сделав глоток из бутылки и переведя дыхание, Пашка взял гитару:
Зачем ушла из жизни ты так рано,
Зачем грустить заставила разлука,
Ведь знала, что люблю, ведь знала, что приду,
К тебе одной приду, ты только жди.
У дома твоего, что по соседству
С тобою рядом жил, не знал, зачем я
И сотни раз я шел, и сотни раз я клялся,
Но быть с тобою все же не сумел я…
Снова обнимал Пашка и гладил дрожащими руками могилу Веры, по-прежнему прося у нее прощения. Уже закатывалось солнце, но он не мог уйти с кладбища, песня вновь звучала то громко, то едва слышно: - «Я плачу за тобою днем и ночью…»
Несколько раз он ночевал рядом с могилой Веры, приходил домой утром с опухшим от слез лицом. Он понимал, что это может свести его с ума и нужно что-то делать. В последний раз, находясь на кладбище и уже собираясь домой, он как будто услышал голос Веры: - «Паша, не уходи, побудь еще со мной». Затем он увидел, как на оградку могилы вдруг присела крохотная птичка, необычной для этих широт окраски. Чутельным клювиком она стукнула несколько раз по гнутой проволоке и глазками-бусинками уставилась на человека.  Пискнув тоненьким голоском, эта райская птичка поднялась в воздух, воспарив над землей, и так же внезапно исчезла, как и появилась.  - «Может это душа Веры прилетала проститься? – подумал Павел. – Наверное, Вера простила меня».
Вечером, сидя на кровати, он теребил и гладил голубой шарфик Веры. Не на шутку обеспокоенная мать вызвала его на разговор: - «Уехать тебе надо, сынок. Ты измучил себя и меня, так нельзя. Собирайся и завтра же уезжай в город.  Не может так больше продолжаться». С этими словами мать забрала из рук сына голубой шарфик Веры.
Следующим утром Павел навсегда покинул родную деревню, но раз в году обязательно приезжал на могилу своей любимой.