1. Однажды

   Однажды, окунув взгляд в тарелку вчерашнего супа, Савелий поймал на кончик алюминиевой ложки горькую правду: жизнь не удалась. Почему-то именно теперь, сидя за кухонным столом, похожим на его испещрённые линиями ладони, он понял, что всё в своей жизни делал не так, как следовало бы. Обувь шнуровал некрасиво, чай заваривал неправильно, зубы чистил недостаточно усердно, за правым ухом почесывал левой рукой, а за левым – правой, и прежде выпивал сам, а уж после – наливал гостям. Дни его были мелкими, как июльское русло ручья – едва ноги замочишь, а ночи – глубокими, как пропасти в горах. Жил он один, не ведая ни горя большого, ни малой радости. Порой, бывало, накатывала на него тоска. Тогда он вспоминал детство. Вспоминал, как воровал с приятелями огурцы на колхозном поле. И как стрелял из рогатки по мухам. Как совсем ещё маленьким повстречал за воротами дедовской усадьбы странствующего монаха и тот сказал ему: „Умей сказать не только твёрдое «да», но и мягкое «нет»”.
     Теперь же, Савелий вдруг почувствовал молчание своей жизни – тяжёлое и вязкое, как засахарившийся мёд. Ему вдруг показалось, что он уже много лет вот так сидит над тарелкой вчерашнего супа.
     А где-то там, далеко отсюда – словно бы совсем в другой реальности, – огненными птицами разлетались огни городов. Разжималась спираль лязгающей цивилизации. И, как будто вопреки ей, всё так же тихо перешептывались опята под ковром опавшей осенней листвы; и, почти под самыми облаками, тянули друг к другу свои тончайшие пальчики высокие оранжевые сосны…
     Когда утренняя заря, раздвинув занавески на кухонном окне, заглянула Савелию в глаза и сквозь зрачки пощекотала его чуть тлеющее сердце, он очнулся. Налил в тонкостенный бокал вино и утопил в нём «Comfortably Numb»*. Затем вышел из дому и решительно направился в учреждение, занимающееся погребальными услугами. Там он заказал осиновый гроб в виде древнерусской ладьи, по своей мерке. Встретив недоверчивый взгляд служащего, Савелий пообещал хорошие деньги и тут же уплатил половину суммы.
     Закатное солнце уже опустило свои остывающие ладони на крыши домов, а улицы города уже встретились с вечерними тенями, когда Савелий доел большое, немного подпорченное – не то с левого, не то с правого бока – яблоко, оставив лишь зёрнышки да черенок. Затем он вытащил из-под кровати старый чемодан, смахнул с него пыль рукавом и извлёк из его тёмного чрева картонную коробку с фотографическими карточками и губную гармошку. Порывшись в пачке фотографий, Савелий нашёл искомый снимок, на котором молодая женщина с грустными глазами очень старалась улыбнуться, что ей почти удалось. Савелий, поставив фотографию так, чтобы было видно изображение, взял губную гармошку и заиграл. Тихо-тихо, словно боялся потревожить призрачную улыбку воображаемой слушательницы. Нотки его мелодии были такими крошечными, что совсем не оставляли за собой тени. Как невидимые бабочки, устремлялись они к яркому свету люстры, а затем летели к окну и тонули в его синей глубине…
     Через два дня был выполнен необычный заказ Савелия и он с гробом в виде ладьи отправился за город. На берегу реки сложил дрова так, чтобы можно было установить на них «ладью». После этого он связал соломенное чучело, одел его в свой лучший костюм и уложил в гроб. Когда всё было готово, прочёл молитву и поджёг дрова.
     Глядя, как полыхает погребальный костёр с бутафорским «Савелием», он вспомнил, что забыл ещё кое-что. И настоящий Савелий бросил в огонь молчание своей жизни, вмиг растаявшее в прожорливых языках пламени.
______________________
* «Comfortably Numb» – комфортное оцепенение (англ.)
октябрь, 2002 г.
(c) 2003, Ruslan Kirik