П. Гнедич-Очерки Крыма-4

          П. Гнедич

                Очерки Крыма (1880 г.)

...продолжение - часть 4

                VII

        Если путешественник, въезжающий в Крым со стороны материка, вообразит, что едва он ступит на Таврический полуостров, как райские плодоносные долины раскинутся перед ним во всей красе и силе южных красок, с теми чудными, розовыми, лёгкими тонами, которые так щедро разлиты по всем крымским картинам Айвазовского, - такой путешественник должен сильно разочароваться. Въезд в Крым по Лозово-Севастопольской дороге, - это задний ход Тавриды, через грязные сени и кухню. Как хорош полуостров с юга, со стороны моря, так он непривлекателен с севера. И только ранней весною оба въезда могут поспорить красотой друг с другом, - и вот почему.

      Подвигаясь от Курска постепенно к югу, путешественник почти ничего не видит, кроме бесконечных степей, безлюдных, хмурых, непривлекательных, изредка перемежающихся убогим городком, сочным оазисом малороссийского хуторка, или меловыми горами Белгорода. Пронесётся мимо широко раскинувшийся по холмам Харьков, с неуклюжей соборной колокольней и вечной тучей пыли, лежащей таким густым слоем на его улицах, что по ним, положительно можно ездить летом на санках. А от Харькова вплоть до Симферополя - одна сплошная равнина с редкими курганами, выжженная солнцем, с бледным, сухим небом и отсутствием человеческого жилья. И чем дальше к югу, тем реже и реже попадаются живые существа. Пропадают "ветряки" (ветряные мельницы), что весело махали крыльями, сидя на открытых пригорках, пропадают волы, аисты, чумаки; пропадают те смуглые характерные головки, с золотистым загаром лица и рук, и плеч, что выглядывали зверьками на быстро мчавшийся поезд из-под тенистых, пышно разросшихся на пасеке черёмух и черешен. Одна голая степь - никого и ничего...
     Порою, когда уже поезд вступил в перекопские степи, вдруг вдалеке, на горизонте, шутливое марево (мираж) развернёт перед вами картину далёкого оазиса, - купы свежей зелени, полосы чистой прозрачной воды, - разольётся морем невдалеке от вас, разольётся, и опять отступит вдаль, или совсем исчезнет. Только одинокий верблюд и пасётся в этой проклятой богом местности и щиплет терновник да полынь - единственные детища крымских солончаков...
     Но есть одно время года, когда хороша, бывает эта степь, и когда едва ли что с ней сравнится по красоте, - это ранняя весна. Тогда степь является перед зрителем в своём праздничном наряде: она превращается в одно сплошное, зыбучее море трав и цветов. Гиацинты, тюльпаны, зонтики белой кашки, кукол. - всё переплелось между собой, всё кивает своими разноцветными головками; лепестки дикого миндаля летят по ветру; в траве гнездятся куропатки и тысячи птиц носятся в чистом воздухе, или сидят недвижимыми рядами по окраинам озёр, затонувших в зелени...
     Но быстра смена декораций. Скоро палящий зной южного солнца высушит почву, цветы поблекнут и к концу июня опять та же мертвенная степь, оголённая, однообразная красно-зеленоватого цвета...

                VIII

    Чем-то новым дышит картина общей панорамы Симферополя, когда в первый раз увидишь его из окна вагона. Светлые купола православных церквей, тонкие иглы минаретов, стройные ряды тополей, гордо несущих кверху свои пирамидальные макушки, и фон пейзажа - далёкий хребет Яйлы, мощно вздымающийся в воздух с фиолетовой дали грузною массою Чатыр-Даг, - всё это так ново, необыкновенно для русского губернского города.

    Широкие, красивые фаэтоны, запряжённые сытыми татарскими лошадками, встречают вас у подъезда комфортабельного вокзала. И когда вы поместитесь на мягких пружинных подушках, и кучер-татарин, в синем с иголочки кафтане, подпоясанный серебряным наборным поясом, помчит вас по чистеньким улицам Симферополя, вам невольно вспомнятся две наши прелестные северные столицы: Петербург и Москва - с их способами уличного передвижения; только из рода в род сложившаяся безвкусица, и странное понятие о слове "удобство" могло создать московские и петербургские экипажи.
    Даже преднамеренно задавшись целью устроить самый нелепейший и безобразнейший экипаж в мире, не создашь петербургских дрожек и московских полуколясок.
А посмотрите на другие города, мало-помальски значительные, выдающиеся: Харьков, Севастополь, Варшава, Киев, Одесса, Ялта, -посмотрите как удобны, и под час как красивы закладки. Даже Курск, со своими парными (в дугу с пристяжкой) запряжками, - и тот поспорит, ну хоть в отношении целесообразности, с нашими пальмирами.
   Первое место из всех названных городов занимает Ялта, где экипажи просто роскошны, но вместе с тем и дороги, как это читатель увидит ниже.

   Внутри Симферополь далеко не так красив, как издали. Однообразные белые здания, по большей части двухэтажные, крытые черепицей, чинно и сонно сидят по бокам чистеньких улиц. Неважное здание собора, губернаторский дом самого стереотипного вида, гостиный двор, окружной суд, - всё отзывается чем-то давно виданным, знакомым, и не будь этих стройных тополей, что отовсюду кажут свою мелкую темно-зеленую листву, можно подумать, что мы не в Крыму, а где-нибудь в самом центре поволжского бассейна. На соборной площади, впереди плохенького сквера, разведённого перед церковью, сиротливо высится серенький, очевидно, недавно подправленный, обелиск, воздвигнутый в память побед князя Долгорукова, завладевшего Тавридой в 1771 году, и получившего за то название "Крымского".
    Против губернаторского дома зеленеет прелестный городской сад, правильно называемый здесь бульваром. Тенистый, красиво распланированный, слегка запущенный, он таит в иных укромных уголках много природы и тени, столь необходимых в южном климате. маленький каменный фонтан ютится весь в зелени под горою. Сад сбегает под гору вниз, и наклоняется своими ветками над высоким каменистым ложем Салгира.
   В летние и осенние месяцы Салгир - жалкий ручей, который местами можно не только перепрыгнуть, - перешагнуть. Но за то весной, в половодье, когда снег начнёт таять на Яйле, он является шумной, широкой рекою, даже тут, в Симферополе, недалеко от истоков. Дорожка сада вьётся вниз, у самой воды. и с неё открывается чрезвычайно характерный, удивительно сильной компоновки пейзаж, так и просящийся на холст художника.
    Лучшей гостиницей здесь считается "Петербургская". лучшими номерами, - те, которые потемнее, помрачнее, побольше, с двойными ставнями, деревянными шторами, - одним словом такие, куда ни за что не проберётся солнечный луч, отравляющий в июле и августе человеческое существование. Пошиб гостиницы, за исключением разве кухни, пожалуй, петербургский. При номерах имеются даже ванны, куда, впрочем, пускают за особую небольшую плату.
    Оригинален в Симферополе базар, размещающийся под кровлями балаганов, вокруг фонтана, в центре площади. Здесь вы встретите всевозможные национальности - и цыган, и татар, и евреев, и армян, и греков. Грудами пестреют арбузы, яблоки, груши, дыни, лук, чеснок, тыквы. Продают волов, лошадей, коров... Но если хотите увидеть вполне оригинальное местное захолустье - сходите в так называемую Ак-мечеть.
    Ак-мечеть  - это татарская часть города, расположенная на его южной окраине.
    Сто лет тому назад весь Симферополь представлял собою такую же груду белых низких домиков с черепичными крышами и тёмными башнями минаретов, там и сям выпрыгивающими из однообразной груды мелких зданий. Ак-мечетью назывался вообще весь город, - да чуть ли не называется так и до сих пор. В теперешнем татарском городке вы не увидите прежней кипучей жизни, той базарной жизни, какая до сих пор кипит в Бахчисарае; здесь несравненно спокойнее. Лавок не много, рассыпались они в значительном одна от другой расстоянии. Прохожих мало. Кривые, узенькие улицы стиснуты между двумя рядами ослепительно белых каменных заборов с калитками, через которые можно подметить чистенький дворик, с яблонею по середине, крошечные окошки и кривую дверь. От прежней резиденции Калги-султана - (своего рода наместника и в то же время регента) не осталось ничего кроме фонтана, на берегу Салгира, да воспоминания в среде татарского населения о былых, невозвратных временах их могущества...


...продолжение следует