Один день

Моим друзьям и всей моей, пусть, маленькой ну все таки жизни
Моему деду. Трагически погибшему……….


ИМЯ





Ну хорошо ты пробьешь
Головой стену. Что ты
Собираешься делать
В соседней камере?
Ежи Лец

  Мы надоели себе. Мы не можем общаться нормально друг с другом, всегда давят или какие ни будь угрызения совести. Слабости всегда всплывают наружу. Нет наверное не стоит пытаться выразить то, что чувствуешь словами. Всегда мешает какая ни будь преграда. Мы крошимся об нее, ломаем зубы. Не все ли равно столько зубов ты сломаешь сегодня, завтра тебе вывернут всю челюсть. Атеисты до поры, всегда верят в бога или бросают своего взамен чего либо лучшего. Меняя на своего непогрешимого братка. Он тоже наш, он оставляет пол сигареты, и оказывается тоже  видит сны. Браток, слышь оставь покурить
      Ты чувствуешь, что мразь это плохое слово, оно коверкает русский язык( а ты при всех своих иудейское-славянских регалиях все таки русский) используешь слово ****ь только тогда, когда хочешь назвать распутную женщину. Словом ты меняешься. Вот так же менялись и мы.
Говорят последнее дело копошиться в старом белье, и тем более в своем старом белье. Не получается видеть в грязных пеленках истину, даже не хочется что бы она отдавала грязью, а хочется лишь изрекать прописные ценности. Как бы не хотелось, жизнь тебя постоянно толкает и заставляет мочиться в свои же грязные пеленки. Но кто ни будь да нас рассудит. Кража у себя не так отягчает, отягчает то, что после этого у тебя ни чего не остается. Ты воруешь сам у себя. Минуту, другую, клятву, слово, не важно что и не важно как.
     Мы жили отчаянно, да в прочем и сейчас жить будем. Но жили по разному, на перебой доказывая что мы один кулак. Отчаянно веря в то что братишка не подведет. Каждый живет свою, одну минуту . Эта минута радует его и вдохновляет, он не может не поделить ее с другими. Но напирается на стену состоящую из других таких же минут и часов.

-Тема мы вчера это, убегали значит от этих. А те за нами..
-А мы вчера….
     Как же я без вас. Ведь вы все мои братишки. Вы все мои братишки.

И не кто почему то не хочет жить сегодняшним днем, мы постоянно находимся или во вчера или в завтра. Но не как не сегодня, нет сегодня. Его заглотала Кундеровская « невыносимая легкость бытия». Вот лишь часть того, что заставляет нас жить и двигаться, та минута которую пережил другой, то мгновение которое переживем мы на следующий день, в следующей жизни.
      Порой поиск этих мгновений заводил нас неведомо куда. Следующий шаг неминуемо приводит в пропасть, кажется так надо жить. Всем это нравилось. И у нас этого не отберешь. Экие парни с душком свободы. Она прямо веет из щелей, выдувая остатки из карманов. Жить, когда самому себе поражаешься. Тебя учат как правильно жить дома родители. Занимаясь примерно тем же, что и я сейчас. Мы правильны. Тебя учат в школе, тебя учат в переулке. И самое главное ты понимаешь как правильно и идешь в переулок учить других…  Бог с ними с откровениями, надо опасаться прописных истин. Надо опасаться страждущих.
Как хочется никого не бояться. Это как наука, она конечно не чему не учит, но придает уверенность и официальность всем поступкам. Но истина выше, она подавляет чувства.

Всех буквально трясло от идей, от значимых и обязательно общечеловеческих. Они, перекатываясь в мозгу, приятно грели душу. Они отделяли от других, менее важных. Каждый был по-своему гениален. Кто-то по гениальному засовывал в нос кондуктору свое удостоверение (чаще всего красное), кто-то по свойски общался с девушками, соседками по сидению, а я продолжал улыбаться пьяному утру. Это все крутилось и вертелось где-то там, куда уже не долетали осколки, той не кончающейся бутылки. К которой время от времени припадал каждый в своей жизни. Другое дело, одних этот процесс миновал, а другие пристрастились. Бутылка дала нам право на жизнь. Это обманчивое чувство комфорта, превращало нас в романтиков. Как для нас было важно, чувствовать что у тебя по особому бьется сердце.
И как то исключительно радостно было на душе. Это когда по весне, снег лежит то там, то здесь. Редкие бабульки, вышедшие на субботник, поджигали листья и запах в летал в раскрытые окна и как то по особому щемил сердце. Вроде бы ты едешь в трамвае со всеми, трешься о пышные женские формы, так же смакуя матерщину в адрес зазевавшегося пассажира на подножке, но ты один. Ты по особому впечатлен сегодняшним днем, ты гениален. Это как затерявшийся в кармане фантик, ты его время от времени задеваешь рукой и это тебя греет. Он не куда не денется, ты его можешь отложить куда ни будь подальше и затем достать в нужный момент. Ты знаешь, что он всегда с тобой.
Таким фантиком таким стало это мгновение, свернутое и когда его разворачиваешь чувствуешь что за каждым поворотом, за каждым изгибом шуршащей бумаги скрывается нелепость. Нагромождение этих нелепостей. Нестройный ряд загадок …. В общем новый день.
Старый кончался неестественно долго. Мы молча в белых халатах шли по улице. Последние дни июля кидали листья на асфальт. С боков словно матерые собаки после второго, а может быть третьего гона шли халаты. Один стареющий другой молодой. Оба молчали по своему, с чувством и расстановкой несли свою роль. Один молчал по поводу несбывшихся надежд, но довольный тем что исполнил. Другой смеялся над стариком, смеялся над вечной проблемой. Он то знал, про себя все. Мысли так и будоражили его лицо, глаза зафиксировались в одной точке. Каждый из нас, я шедший по средине двух докторов больницы ловил это уходящее мгновение. Молчавшие мы наслаждались теми руинами, которые еще успеем наделать. Мы знали одно - его, каждого из нас, здесь нет. Это только так для отвода глаз. Только бы не заговорить первым, только бы не опозориться. Ведь если вдруг скажешь что-то не то, не получиться разговора.
Подходя к пищеблоку оба остановились перед дверью. На уровне головы был  массивный звонок с двумя кнопками.
-Блин. Всегда нажимаю на красную, наверное рефлекс. Сказал один из докторов.
-А они уже сделали ремонт в пристрое к корпусу. Что-то долго возятся.
Вот в общем то и все что они сказали друг другу а весь вечер, да казалось бы и добавит нечего.Разговор давно уже не складывался.
Я стоял у входа и курил. Курил долго и молча, садя сигарету за сигаретой. Моя роль ограничилась тем, что прошел рядом с докторами и должен был проводить их обратно, что бы психи не убили.
Тихо вдыхая больничный воздух с примесями уколов и больничной безнадеги, я наслаждался тишиной. Здесь она была по - особому величественной и простой, человеческой. Белый халат давал мне право стоять на этих ступенях и смотреть в глаза этим больным. Те подчиняясь некой негласной субординации проходя мимо меня всегда говорили Здравствуйте.
Правда районной псих больницы не выплескивалась за стены зданий. Она концентрировалась в этих стенах, оставаясь внутри них. Эти улицы были пропитаны ими сверх всякой меры. От пищеблока до приемной, где я работал, было идти метров 300. В руках чайник с молоком и кастрюля с жаренной мойвой. Психи ели только мойву, к ней же и привык многочисленный медицинский персонал. Чайник, который мне дает санитарка часто оказывается с дыркой и по этому, когда идешь по асфальту, поливаешь осенние листья  молоком, тут все пропитано им. Молочные реки в стенах с колючей проволокой, вот какова метафора, а  довесок к ней аллегория. Верней даже не молоком, а чем то таким неуловимым, детским и в то же время до крайности серьезным.   За стенами городка жизнь течет своим чередом. Из ближайшего парка слышится разноголосый рев толпы, во время городских праздников. Но сюда долетают лишь обрывки, бессвязные, бессмысленные. Наверное, как и положено психиатрической лечебнице быть в центре города, но на окраине событий. Как и все мы, немного здесь, а все время где-то там. Где представители белой расы, дипломированных докторов и сопляков студентов, среди чернорабочих санитаров, пытающиеся как то сохранить свое достоинство, питаясь объедками со стола докторов.  Живя на три рубля. Двойственность проявляется в том, что человеку в этой системе трудно или практически невозможно сойти с ума. Это только литературно или образно показывается стандартный сумасшедший. На практике дурак тот, кто не пьет пиво и не бьет жену.. 

 Для всех нас, существовало это другое время. Когда я сидел в своем халате за длинным столом, уставленным историями болезней, уложенным чужими жизнями. Когда он добирался до дома, не чувствуя ног, потому что был пьяный в дым, он верил, он считал себя своим. Когда неделю дождь, палатка сырая, одна папироса на троих, а он из города в гости со спиртом. Все  на одном дыхании, за одой целью. Все добирались до нее по разному, одни ползли на карачках, цепляясь за пороги и двери, другие пинали их, врываясь как ветер, третьих туда вносили друзья, кто-то откровенно вставал раком, что бы не смотреть за спину. Другие существовали от открытия до закрытия магазинов, от зарплаты до зарплаты. Были еще и пятые и десятые, за всеми не поспеешь. Этих путей и этого времени не перечесть. За одними захлопывалась дверь, другие ее оставляли открытой. Нас всех носит время, нас всех  оно пока еще носит время.

Прошлое рвет мое сердце. Оно вцепляется когтями как дикий тигр. Причем полоски на нем только черные и белые. Сейчас, спустя небольшой срок многие поступки стираются, хорошее становиться плохим, а плохое хорошим. Мне кажется что раньше я делал то что хотел, а сейчас, то что должен. Да и конца и края этому не будет.
Не будет адресов и почтовых ящиков, пусть черно белых, как полоски у того тигра. Не будет запаха утра, чуть сыроватого, но приятно пропитанного ожиданием. Но они на то и ожидания что бы когда ни будь сбыться.
А сам знаешь что ждать нечего, все письма давно написаны и дошли до адресата, как бы ты себя не угнетал. Таблички на домах перебиты. Здесь жил, здесь живет, здесь будет жить…..
Сообщение, информация проверенна ( из достоверных источников ). А ружье уже ни когда не выстрелит, поскольку его разрядили, смазали и поставили в музей, на всеобщее обозрение. Белое черное - все мешается и нет места поступкам, есть зыбкая вязь безвременья, где вязнут липкие мухи.
 
Трамвай привез к железнодорожной станции, которая осточертела до нельзя. Здесь я провел свои лучшие пять лет университета. Вернее сказать он находился рядом со станцией железной дороги. В постоянном ритме отъездов и приездов, под грохот вагонных колес…  Казалось что жить осталось немного, вот отыграет марш славянки, проматериться в мегафон диспетчер и все.   Осточертело все, даже трамвай, грохоча подкатывавший к станции. Впечатлений ни каких, просто хотелось пива. Во рту странно пересохло.
Поезд подавали через час, поэтому было время сходить в альма матер.

14 августа 1947 года
Переломный период в моей жизни. Бросил родной город (Нежин) и уехал искать счастья после института. Тяжело было бросить родной край, где прожито столько лет… детство, юность, отрочество. Тяжело потому что, свыкся, обжился с людьми и местностью, бросил родных и пустился в неизвестность. Что ждет впереди? Вопрос будущего, ответ не находил, лишь пустоту в глазах. Сели в поезд в 6 часов вечера. На вокзале провожала жена и Шура Тимошин. Бедная женулька, я чувствовал ее переживания и понимал ее мысли. Она думала о том же, что и я, как останется с семьей, в которой все чужды. Но не смотря на страх щемивший грудь, она не плакала. Хотя знаю, дома отдалась на волю слезам. В Харьков приехали в 9 часов утра 15 августа.
Выгрузившись на станции Харьков стали ждать основного поезда, на котором я и мои товарищи доберемся до нового места работы. До поезда я ходил по вокзалу и наблюдал за народом. Лицо каждого из них выражало усталость, у многих горе. Тяжесть жизни и когда жизнь станет легкой не знаю. В 4 часа вечера сели на поезд доехали до деревни Основа. До места работы 4 километра. Пришлось идти пешком, таща на себе груду пожитков до 3 пудов. Ночевали в Основе. 

Кран капал. Вода стекла как и прежде, при нажатие на кнопку крана. Вытекала из него по чуть-чуть. Стараясь не замечать что эхо от падающей влаги слышно по всему вагону, кран продолжал течь. Странно почему люди не могли слышать этого. Капли гулко ударялись о рукомойник изъеденный ржавчиной, стекая вниз по трубе. Туда где виднелись рельсы слившиеся в сплошной поток. Тянувшиеся по всей великой родине, опоясывая ее не один раз. Они мазались дерьмом, капающей водой, которая грудами вываливалась из всех дыр маршрутом "Москва - Воркута".  Не понимая главного - что скоро их снова запачкает какой ни будь командировочный куском плохо проваренного бутерброда, или пельменями из микроволновки. 
Я поднял голову  к зеркалу, впалые щеки и мешки под глазами - бессонная ночь проведенной в вагоне. Поднимая глаза к зеркалу я видел и не узнавал себя, такого непонятного изменившегося. Как странно человека меняет всего одна ночь. Ощущая непонятную тоску в сердце. Вроде бы и не почему. Но все таки…. Наверное мучила совесть. 
Вчерашняя ночь не походила ни на какие другие. Может я просто отвык ездить в поездах. Как только сел в поезд, то познакомился со своим соседом. В общем то знакомством назвать это трудно. Да и соседом трудно было назвать, то, что сидело рядом. Дембель возвращался и на родину, которая находилась где-то на Кавказе. Вкусные названия Гагры, Минводы, по особому резали слух. Первую часть его поездки я пропустил, поезд был проходящий и уже часов эдак 8 он ехал один. Но зато вторая часть с успехом восполнила этот пробел. Я сначала и не понял как мне повезло, когда напротив своего места увидел расстегнутые берцы. Воздух над ними как совсем в жаркий день, чуть чуть подрагивал, но не от жары, а от запаха портянок лежавших рядом. Вообще то уважаю обувь такого рода, побитая жизнью и дорогами она выглядит еще эффектней.
Есть такая песня в популярном фильме ДМБ - "дембель в маю и все по хую". Она как нельзя кстати подходила под эту картину.
- **** я всех в рот. Сказал мой сосед, и не известно к кому обращаясь добавив. Всех сук порву. Поездка обещала быть удачным. Главное не пить.
На столе стояла бутылка водки………………………………………
Станция Киров, стоянка 30 минут. Время определяется по количеству пустых бутылок. Прошло 8 часов после отъезда. Перон, снег уже стаял и грязные разводы, брызги долетают до колен, домашние тапочки скользят по грязи. Заплеванные ступеньки и подъем. Не забыть, четвертый путь поезд 18, стоянка ****ь 30 минут. Проводница со шрамом на щеке. За щеку, за щеку… Дембель, Саня, не трогай чеченца. Он не виноват, что лимоны кислые. Сам собирай, кто у тебя их купит грязные. Киоск с продуктами. Много водки, деньги в заднем кармане….глоток пива. Где здесь туалет…………………..
Девушка, женщина. Ее запах витает в воздухе. Планы туалетных комнат сменяются чистотой врачебных кабинетов. Взгляд скользит по стенкам кабинок на мгновение задерживаясь на одной. План меняется, отражение в зеркале становиться четче. Чуть задумчивый взгляд пытается выдавить что то стоящее. Губы причмокивают, наводя помаду. Повернувшись боком она снова впивается в свое отражение, как архитектор пытается искать просчеты и неудачи. Старательно замазывает их не дрогнущей рукой.
 И оп она снова женщина, та которую любят и та которой любуются. Следы чужих потных рук, блевотина соседа исчезают с платья. Она стирает их женской салфеткой. Она готова снова в бой, она рвет и мечет. Там за порогом мечется жизнь, за этой чертой все расчеты оказываются вздором и лишь шепот туалетных кабинок реален как никогда. Лишь этот звук, который она слышит реален. Сегодня можно потрогать. Листок календаря это не только штамп типографской краски. Нет. Среду, мамины пироги и душистый вечер можно в тиснуть в одно слово.  Выйдя за дверь с золотыми ручками и коваными петлями ( она будто сдерживает удары цивилизации) она снова попадет сюда в этот пропахший жизнью туалет. Реальны только падения, те, которые, чувствуются, они слышны шумом туалетных кабинок. Взлеты затухают как полоса реактивного самолета, они растворяются в небе без следа.  Сейчас или никогда, это  как буквы вспыхивающие на верху. Вера, страсть , любовь, деньги.
Чуть повернувшись она направилась к выходу, как вдруг что то вспомнила, она схватила сумку и решительно направилась к двери. Но мертвая плоть сумки выскальзывает из рук, влекомая кафелем пола изрыгает из себя пену. Потуги вчерашней писанины, право жить в этом мире, право которое надо доказывать на каждом углу, немного грима, любовь приводящая к аборту и белый конверт. Белый, чистый конверт, открывая рот впитывает в себя пол. Пишет кому то письмо, на белом поле проступают, буквы, символы и многоточия. Строчки, они как жизнь пульсируют на конверте. Не ровной чередой они проходят вдоль глаз. Мокрые пятна слез, которые не возможно выплакать, которые заставляют делать все так и ни как иначе. Он без спешки принимает это послание запечатанное от всего мира, оно будет идти всю жизнь. На нем проступят пятна ее биографии. Следы жизни, которые можно получить на этом убитом временем полу, в этой туалетной комнате и ни где еще. Карта, отпечаток для криминалиста, фотография для матери, бутылка для алкоголика, страсть мавританки.  Она не почувствовав укола совести собирает свои пожитки, для нее все ясно. Косметичка, с пудрой и тушью, паспорт со штампом и фотографией, свидетельство о разводе с билетами в кино. С сомнением посмотрев на этот конверт, бежит к выходу, там ее уже заждались, жизнь может пробежать мимо, успевай прыгай на ходу. Бедра игриво покачиваются готовясь принять то что за дверью. Как будто так и надо так и задумано, пропустив мимо ушей всю прелесть послания, все то что надо было сделать. Одним четким движением, перечеркивающим все то что не получилось, нога тянется к ведру и наступив на педаль, роняет конверт во внутрь.
****ь. Не хотел пить. Чья то рука вытаскивает за шиворот из туалета…….. Занавес. Воют собаки.



16 августа 1947
Я должен выезжать на место работы, станция Лозовая (Харьковская область). Она меня сопровождала на станцию, на поезд опоздали, так что пришлось садиться на другой, в 7 часов вечера был на месте. Спросил директора школы. Он заставил себя ждать, по позже появился. Сравнивая его с остальными людьми, я понял, что он человек хороший. Этот обладал средним ростом и его движения были похожи на балетные па танцовщиц. Физически выглядел очень приятно, почти всегда улыбался. Нос слабо овальный и на конце имеет пучок волос.
Мы начали говорить. Я расспрашивал о квартире и о работе. Поскольку главным вопросом была квартира. Тяжесть которая легла обухом на мою шею. Он дал отрицательный ответ и я решил отдохнуть. Добродушный директор, мало того что он не  пригласил хлебосольничать, я бы отказался, но и не оставил поспать. И только бедный, такой же как и я завхоз разрешил мне поспать на парте. На следующий день бродил по Лозовой с мрачными мыслями, искал квартиру. Но ничего подходящего не нашел. Все мысли сводились к одной - как быть. Лег на холодную парту класса и уснул.

Так. Руки ноги целы. Попробовал пошевелить пальцами ног, нормально, теперь руки. Одна забинтована, все пальцы в грязи. Ладно бывало и хуже. Сейчас самое главное, открыл один глаза и сразу сморщился от тусклого света, не сблевать. Тихо не вертеться, лежать так. Нос забит какой то дрянью.. Переживем. Вагон куда-то едем. Так….. Ну хорошо собирался на Украину, видать вчера уехал. Сейчас должны ехать в Москву. Повернув голову на бок увидел мирно спящего солдата, ботинки аккуратно составлены, из них по прежнему воняет, одежда развешана на крючочки. Сам я  уже не стал задаваться такими вопросами, де скать почему я лежу в куртке и тапочках на не расстеленной кровати.
- Доброе утро уважаемые пассажиры, наш фирменный поезд прибудет на конечную станцию город Москва через 4 часа, приятной вам поездки. Прослушайте нашу музыкальную программу.   
     "Забирай меня скорей уноси за сто морей…."
Кулак соседа сверху первый раз не попал по динамику, со второго раза он разбил ручку настройки, тот что то похрипел и затих. Я закрыл один глаз, по-прежнему опасаясь того, что меня вдруг вытошнит. Вдруг наступила благодатная тишина прерываемая стуком колес. Я знал если повернусь или сглотну станет еще хуже. Теперь о вчерашнем вечере…..
  - Тема вставай. Главное как жизнерадостно он сказал это. Есть пиво…… Стало еще хуже.
Туалет естественно был заперт и пришлось блевать между вагонами. Заиндевевший переход между вагонами видать видел эту сцену наверное не первый раз. После наступило приятное ощущение, ощущение небывалой легкости, слезы капали из глаз на пол. Прямо туда, где я наблевал. Ни чего не хотелось. На полу комками лежал вчерашний праздник.
-Ну ты и напился вчера. Скажи мне только одно, какого черта тебя понесло в женский туалет. Если бы не я, так бы сегодня там и проснулся. Я главное захожу туда, а он лежит у стенки и смотрит на чью то шмару, собирающую свои пожитки. В женском туалете на станции, ну порикол. А потом помнишь как мы бежали, а ты постоянно падал, еле успели на поезд.
Ни чего, туман. Все вспомниться позже. Я сейчас уткнувшись в крахмальную простынь просто дышал. С этим запахом вдыхал всю жизнь вагона. Накрахмаленные простыни…. запах казенного утра.   Стены пошатывались в такт колесам. Если вот так долго смотреть в окно, в идущем поезде, то начинаешь сомневаться в данной реальности. Говорят один знаменитый режиссер специально садился в вагон, что бы искать вдохновения. Он ехал к примеру из Москвы до Хабаровска и обратно. Всего выходило очень много суток, за это время он успевал что то написать или сделать. Не знаю, по моему тут писать не о чем, кроме как о соседях алкашах или о бабушках, подающих на перронах пирожки. О их тяжкой доле, о том как им не хватает пенсии или о том, как их пытаются выжить из собственных квартир и сдать в дом престарелых их дети. А можно написать о проводнице, которая много лет ездит от Перми до Москвы. А в Москве у нее большая любовь и видяться они только три часа в неделю и он не может решится на главный шаг, поскольку работает в университете аспирантом и его мама против. Во общем не о чем писать…..
- Саня а сколько ехать от Москвы до Хабаровска. Мне пришлось даже перевернутся с живота на спину.
Ну я не знаю. У нас в роте служил парень из Хабаровска, дак он вроде суток 7 до родины добирался. А тебе никак полегчало, ну на глотни пивка, а то совсем зеленый.
 Его слова, как в фильме, когда замедляют действие, то голос становиться вязким, та же и сейчас. Я представил себе весь вчерашний вечер.  И голос что то говорил, а я уставился на бутылку пива. Я знал если сделать два больших глотка (как говорил мой друг) из этой запотевшей емкости то сразу полегчает. По крайней мере я так думал. Но думать и делать это не одно и тоже. До Москвы я добрался уже чувствуя изрядную легкость во всем теле. 
Столица выглядела, ну как обычно выглядят города, куда приезжаешь один или два раза в жизни на два часа. И тем немение она оставалось столицей. В воздухе витало что то особое. Вдыхая его я впервые, за целы год ощутил весну. Здесь в этой сегодняшней разъезжей Москве она чувствовалась как никогда. Сочащие грязью тротуары. Ботинки с соляными разводами, вот что мы получали в замен. Эта бурая жижа  центре и на окраинах
 Пончики, булочки, шаверма. Лица, очень много незнакомых лиц. Когда едешь в низ по ступеням эскалатора, то пытаешься разглядеть каждое лицо. Зачем непонятно, ведь все равно знакомых нет. Дембель жизнерадостен и откуда столько этого в нем.

Август 1947

МИНИСТРЕСТВО ПРОСВЕЩЕНИЯ
Управление кадров                20 августа 1947         
                При ответе ссылайтесь на наш №125
  Москва, Чистые Пруды, 6
    Тел. Коммут. К 0-28-50
Харьковская область, Ю.Ж.Д.


Управление кадров министерства просвещения РСФСР не имеет возможности предоставить вам работу в школах Южного Сахалина в связи с отсутствием вакантных мест по вашей специальности. 


Заместитель начальника управление кадров
Министерства просвещения РСФСР

/М. Емельянов /
 
Утром директор М. Юрченко и я пошли в НЖЧ спросить нет ли квартиры. Начальник несчастной конторы и рад бы дать но нету. Что делать? Бросить место работы - не интересно, ибо устроиться на лучшее место нет перспектив. Жить в чужой квартире иметь тысячу несчастий. Я решил попробовать нанять квартиру в Панютино, сегодня встреча в 4 30. Зашел в один ом, но квартира на подошла. Иду, встречаю какую то женщину, спрашиваю нет ли квартиры по близости. Она меня послала в угловой ом по улице Коминтерна. Захожу, спрашиваю нет ли квартиры. Мужчина лет пятидесяти с глазами как агат, смотрящими пристально. Я спросил его о квартире, но он усадил меня и начал рассказывать свою биографию. Раньше он работал мастером на каменных работах, сейчас в связи с одряхлением вышел на пенсию. Старик не знал что делать, его прежние квартиранты обокрали квартиру. Мы договорились о встрече через четыре дня, на этом и расстались. По пути в Лозовую решил заехать в Харьков и брать открепительный талон.    

Так вот общем то и решаются все важные жизненные решения. Солдатик потерялся где то межу пивной и переходом метро. Где то там, где проходит чья то жизнь. Да и насрать. Ни чего не хотелось. Мы еще ночью вроде обменялись адресами и телефонами, наметили общие дела.
Саня, на отдых к тебе приеду
Базаров нет, а знаешь какое у меня вино отец делает, закачаешься.

 Сейчас скомканной бумажкой обернул щаверму . И я знал и он, что ни чего из этого не выйдет, как и во всей жизни, и об этом догадывался дембель. Искали где то ручку, на обратной стороне железнодорожного билета писал что то корявым почерком. Я даже записал рецепт домашнего вина.   А сейчас с сомнением смотрел на то, во что завернута была моя шаверма. Рядом ведро насытившееся мусором, туда билет вместе с гадостью. Так и железнодорожные знакомства, судьба их помойка. 
Город похожий на тюрьму. Здесь даже люди часто вынуждены есть одну и туже баланду и ходить в тюремных робах. И если в глубинки, часто столичный снобизм заменяется провинциальным идиотством, и это замечательно. То здесь живут все так как скажет начальник. Все та же походка, широко расставить плечи, что бы в метро почувствовать себя мужчиной, пихнув старика. Так ходит вся столица, ритм жизни. Чуть подпрыгивая и отвечая взглядом на взгляд. Синхронно есть и пить, спать и умирать и затем снова трахаться. Странно видеть когда каждый старается быть выше других, но остается таким же как другие.   
Не спеша добрался до Казанского вокзала. Перон был забит мешками, торбами, сумками. С другой платформы отходила электричка Москва - Петушки. Не не так. Не спеша дополз до киоска на Казанском вокзале. Остатки шавермы благополучно перекочевали из желудка в близлежащую урну. Хотелось умереть. Поэтому опять начал пить. И понял я это только после шестой бутылки пива. Когда вздохнул полной грудью весенний мерзкий запах. По столичному незнакомый, по пьяному делу чуть горьковатый. Вообще в этом что то есть. Когда начинаешь пить с утра, все говорят, что алкоголик, а после обеда уже можно, уже уважаемый человек.

Ваш билетик.
Вот, пожалуйста, а как долго идет поезд?
Завтра с утра будете на месте.
А вы меня обязательно разбудите
Не волнуйтесь молодой человек, мы будем всех за пол часа до станции.

Неожиданно тамбур покачнулся. Какая то мерзкая гадость поползла по стенам. Сумка выпала из рук. Так будто ее вырывали из зажатых пальцев.    

Ночь колотилась в стекло. По нижней полке вагона ползли какие то тени. Шероховатые простыни …. хочется пить, шершавый язык не слушается. На против храпит дородная баба, одну руку положила за подушку, там лежит кошелек и документы.  То и дело проскакивающие фонари странно искажают ее лицо. Оно как будто делает сотню движений и гримас одновременно. В самом вагоне и тамбуре приглушен свет. Наверное я попал в специальный рай для командировочных. Спокойно, чаек уже забодяжен, минералка не успела нагреться от дневного тепла, пара паетов китайской вермишели.   



19 августа Вторник

В Харьков выехать не пришлось, поезда отменили. Целый день ходил из угла в угол по городу с мыслями как быть. На следующий день все же выехал в Харьков и сразу пошел к начальнику отдела кадров. Он ответил отказом на мой рапорт о переводе, пришлось возвращаться ни с чем. Квартиру решил искать в Панютино и прежде всего подойти к старику. В 4 - 25 уходит поезд на Панютино, но когда пришел на вокзал, то поезда уже не было. Решил идти пешком, но на пол дороги остановился и вернулся обратно - заночую в Лозовой. Захожу в душ что бы помыться, только разделся, сразу пошла холодная вода, я так и ни с чем лег спать. 

В тамбуре колотились вагоны. Я прислонился к прохладному стеклу, с низу пахло отсыревшим табаком. За окном лишь тени. Вглядываешься туда, но ничего не видно. Крепко затянувшись сигаретой,  я начал просыпаться. Сразу вспомнилась, хотя как то смазана столица. Смотришь на карту и кажется что расстояние такая вполне значимая вещь. К примеру от Москвы до Перми почти полторы тысячи километров, а проедешь в поезде кажется, что рядом, только протяни руку. Так же на здесь а границей, в ближнем зарубежье - твоя хата, моя хата…………

Пиво, сигареты, вареники. Этот голос я услышал еще в тамбуре, когда открывалась дверь. Сначала появилась сумка, затем, все тело. Дородное тело украинской бабы.
Молодой человек - Пиво, сигареты. Чего желаете. С надеждой посмотрела в глаза. Да ситуация, выбрать вроде бы надо, да и душу успокоить требо. Да и женщину волновать не хотелось…… А как же совесть, а ну ее……….
Три пива ………… Не хотелось пить, не хотелось жить………. 

В натуре Вася замутим бизнес, ты мне орехи в Москву (по чему то я решил что сегодня буду бизнесменом из Москвы)я тебе сигареты по дешевке.

- А проблем с таможней не будет?

- Да ты че я тут все секретные тропки знаю, давай не ошибешься.

И тут мы ударили по рукам, на моей совести была таможня и контрабанда сигарет, Вася обещался исправно доставлять орехи и траву.   

После этого в голове родились всяческие планы посторонние орехового бизнеса в Москве, как на этом можно заработать большие деньги. То есть что я уже их заработаю было не вопросом, главное как я их смогу потратить. Тут уж открывались радужные перспективы. Дача, машина, жена алкоголичка, любовница проститутка, дочь математик…

  Поезд приезжал в Лозовую, город детства.  Город…………А что с ним стало. Ни стен ни труб…. Ни чего что бы сдерживало взгляд. Два дворика и маленький прудик. Это наверное больше чем детство, это целый мир. Он отдает чем то заводским, трубным и обязательно не проспавшимся, может не выспавшимся. Как сказано в путеводители сам город основан в 1868 году как узловой перекресток станции железной дороги. Здесь стоял знаменитый комдарм Чапаев. А вот великая отечественная бесследно не прошла. По всюду и везде чувствуется ее дыхание. Да и в путеводителе не сказано одного - здесь прошло мое детство.
Граждане вы все еще верите путеводителям, памяткам и брошюркам но в них ни говорится главного - я скучаю по этому городу.   
Присев на ступеньки вокзала - закурил. Был второй час ночи, меня все равно ни кто не встречал. Я не был здесь больше десяти лет. Странно а воздух все то же. Вон там за поворотом растет шелковица, бабушка нас вечно ругала, когда мы приходили измазавшись ею. Воздух совсем теплый, а ведь поздняя осень. А на этих ступеньках мы с братом ели пирожные с вокзала. Краковские со вкусом корицы. Да что там говорить, такие городки не изменяются ни когда, Здесь словно застывает время. Да и слава богу. Я наверное ни хочу видеть ни каких изменений. Пахло прелым летом.
Кто то допивал водку в моей песочнице. Было как то не по себе. Что то растерялось, во что то снова  поверил, кого то уже простил. 


Август 1944 года.

Привет тебе моя Леля. Пишу ночью, поскольку весь день работал, нужно что то есть. Все время думаю о тебе. Желаю тебе здоровья, бодрости и хорошего отдыха от работы.  Ты спрашиваешь меня можно ли любить в Германии и я отвечаю можно. Ты пишешь мой милый друг, что сердце у тебя совсем разбито - верю родная, верю. Я верю, потому что сам переживаю твои чувства . Я слаб против  этих любовных, самых великих человеческих чувств. Ты пишешь, что понимаешь меня, но мне от этого нелегче и ты тоже должна верить. Я в своей жизни ничего хорошего в первые не видел. Первая любовь была отвратительной, хотя первый поцелуй ничего, но ни так хорош, как наш с тобой. Но чувства обманчивы, ты расстроенная уехала, а я с разбитым сердцем остался горевать здесь. Оля ты знаешь как тяжело было провожать матери, отцу и мне тебя в дорогу; да в добавок не известно далеко ли близко. И вот теперь, получив письмо мы рады, что рядом дедушка, что  тебе рукой подать.
Оля ты должна просить отдыха, основываясь на том, что мать калека, а отец на фабрике работает. Ты имеешь право брать отпуск через ч дня на 1 день. Новостей вроде бы больше нет. Наша деревня спит спокойным сном. По ней можно сказать, что каждый день умирает 60000 людей, что идет кровожадная война. 
   

 Как много надо сделать. Бабушка ушла на рынок, не будит, переживает что не высплюсь. Встал побежал босиком на кухню. Ни чего не изменилось, только мусорное ведро, стало каким то маленьким, но все тем же эмалированным. В комнате тикали часы. Заглянул в кладовку, дедовский инструмент как и десять лет назад, аккуратно разложен по полочкам. Рядом телефон, который по прежнему не звонит.

Телефон на столике опять не звонит. Странно все это, вроде бы ни когда по нему не говорил. Может быть, когда выходил за чаем, он звонил, но я же совсем не надолго. Да и позвонить он должен не сегодня, так завтра. А если начнут звонить, то позвонят и вечером, я всегда бываю по вечерам дома. Поэтому нечего беспокоиться, если что оставлю его у соседей. Те точно передадут. Но передать то они должны, соседи все - таки.
За стеной, что то скрипнуло, прервав обычные мысли. Поехал лифт, прорываясь сквозь единое тело дома. Через его поры и выходя наружу с его экскрементами. Затем дом снова всосал в свой организм недостающую часть. Лифт встал этажом ниже. Дед прислушался к скрипам, для него они были, лишь сердечным стуком или скрипом суставов. Он отсчитывал время по нему. Хотя у него и был будильник, но он почему то не шел. Стоял на месте, как вкопанный и все время оказывал пол восьмого. Наверно для него это была значимая цифра, но он не мог вспомнить. Это было выше его, это бы значило на всегда порвать с этой жизнью и с этим домом. Пол восьмого, пульсировало у него в голове; пол восьмого, вечность пока ждала. 
Он приподнялся с дивана и уставился на стену. Там висела картина маслом. Ни кто бы ни догадался, что на ней изображено. От фигур остались одни лишь тени, от солнца, один профиль. Она была покрыта, таким слоем пыли, что за ней еле угадывались, чьи то образы. В центре нее большой пруд, я почему то постоянно думал, что это наш пруд, который находиться в городском парке. Только потом, когда смог дотянуться, прочитал, что это репродукция картины Васнецова.  Они обретали форму и цвет, но это все было, когда то. Сейчас они устали излучать. Форма осталась, а содержание изменилось.
Дед встал с дивана. На против лежал халат, ни как не вписывавшиеся в убогую обстановку сарая, где он жил. Халат был побит временем, но выглядел не плохо. Спадающая бахрома придавала ему особый шик, она стлалась по полу, подбирая крошки и тараканов. Тесемки то там, то здесь выставлялись из края халата. Почему то вспомнил внуков. Сейчас кто где, последнее письмо хранит до сих пор под стеклом.
-Звезды, непонятно почему вы не становитесь все ближе, - забормотал он  - вы, которые могли бы одним жестом, одной мыслью сделать то, о чем другие и не мечтают. Те из вас, кто жесток не помнит себя, он уже не вырвется из скоплений млечных дорог. Но истинны лишь те, кто не думает о себе, истинны все в своем стремление к звездам. Поза не изменилась, старик по - прежнему сидел на диване, подняв голову на стенку и закатив глаза. Он видел все то, о чем думал. И это превращало его в человека ..
Ходики, точно, время в комнате остановилось. Старик застыл в той же позе, менять ни чего не хотелось. Время наслаждалось тишиной. Диван перестал волновать его, он вскочил и подошел к стене. Там остановилось время. Там висело то, что так избороздило лицо старика, что так испортило его жизнь, что проходило мимо…
Со скрипом левая гирька пошла вверх, правая опускалась в низ. Создавая противовес ночи и дня. Минуты совершали свой пробег. Минута за минутой, насилуя тело безвременья. Часы пошли, время остановилось.

Январь 1945 года

Целый день просидел дома, войска продолжают идти. Вечером слушали радио родного Киева и Сталинграда. Стали передавать русские народные песни, весна и радость на душе. На севере, востоке и юге, слышны залпы артиллерии. Идите скорее к нам дорогие товарищи.    От всей души радуемся близости наши войск, все мы поклялись отомстить проклятым фрицам за всю боль, унижения, рабство и смерть. Вечером ушел давать фужер своим коровам. Когда возвращался обратно, видел немецких полевых жандармов, выстроившихся у дома Кнауэра. В одного из них выстрелил человек в цилиндре, фраке и немецких брюках. Оказалось это был немецкий солдат, он получил пощечину от одного из жандармов.    
 
Раньше дед любил этот город, часы били во время, а сейчас его не стало. Нет ничего, город исчез из справочников и карт. На них как когда то давно, ставят белые пятна и пишут неизвестная земля. Он исчез из человеческих поступков, а раньше сквозил в каждом из них. Каждый что то понял и стал другим.

Вчера расстояние мерилось от Вокзала до Второго Микрорайона  за 20 минут на велосипеде. Сейчас от Рюмочной на рынке до кабака у парка. Ночью улицы мерились тишиной, днем светом машин и миганием светофоров. Жизнь сегодня пролегала от аптеки до кладбища, с рынка до дома. От телефонного звонка, до коротких гудков. Вот и сейчас он не мог принять его, свое дитя по жизни, но старика по времени. Сегодня улицы  тянуться к закату, их концы исчезают где то в пьяной дымке.
 Ходики тянули упрямо свое тик, так…  Мерея что то, что нельзя было увидеть.

Как не странно это опыт, а то что можно назвать опытом освобождает. Необычно четко начинаешь понимать, а скорее ощущать понятие свободы. Даже сейчас когда пишешь эти строчки в полутемном вагоне испытываешь необыкновенную легкость. В погоне за детством таят стены собственной песочницы. Буквы и те как то истончаются на бумаге…..  Исчезает после пережитого цель, взамен нее появляется финишная прямая в большом забеге. А то немногое что сумел испытать, осязать, потрогать, лизнуть и есть марафонская дистанция. Ни надо говорить, что Вася торгует колбасой, а Сеня компьютерами. В конечном счете колбасу съедят, а компьютеры раздолбают все те же нерадивые пользователи. Что и говорить, если в одном и том же человеке уживается, один, который может (возможно) от переизбытка алкоголя глотать слез на Изюмской переправе, перебирая еще не выстрелившие патроны 2 мировой и другой, который кричит hail gitler в истинно вечном натиском приветствие.
Который из них ты, который истинный, не лгущий по пустякам, собирающий коллекцию этикеток, возвращающийся домой с извечной авосечной колбасой, и литром молока.
Не солги, не солги самому себе………………….


Конечно, сомнений быть не могло. Надо было ехать в старом костюме. Даже не из-за того, что новый ( хотя странно было считать его новым, если он не надевался лет5) был в плохом состоянии . Нет просто казалось, что если одеть старую вещь, то и мир останется старым. В котором ничего не изменялось.
И почтальон тоже остался доволен, тем, что долго ждать не придется. Так они вышли, почтальон уверенный в себе и человек уверенный  в костюме. Идти было не долго и все прямо. До вокзала они добрались пешком, транспорт не ходил.

       Мягкая суета вокзала обволакивала, я уезжал домой. Старенькая станция старалась придать всем вещам не существующую сиюминутность. Словно они были тут только что, а затем исчезли. Здесь ни пахло ни чем. Да и чем было пахнуть, раз запахи уносил поезд. Бывало он уезжал за много тысяч километров и уносил с собой частичку жаркого юга.
  Почтальон следовал рядом. Неотступно как время. Я уже не заботился о всяких мелочах, типа костюма, мне они были не нужны. Мы подходили к кассе.
-Два билета до конечной. Прохрипел почтальон, должно быть жара его совсем доконала и его горло пересохло.
-У вас не надеться пять копеек мелочью. Сказала кассир. Ее голос не был не на что похож. А то у меня сдачи нет.
  Почтальон молча протянул требуемую сумму. Касса глухо застучала и засосала деньги. Из другой щели вылезли два билета. Они исчезли в кармане у почтальона, где наверное лежит вся корреспонденция мира.
 
   Вечерний воздух был свеж так как полуденная жара спала. На рельсах оседала пыль, они пахли смолой и не много дождем. В щелях между шпалами прорастала трава, словно говоря о том что всякой твари надо жить. Трава огибала банки и кустарник, росла в верх и в верх. В довершение всей картины был паровозный гудок.
      Наращивая темп он того и гляди проскочит станцию. Только в самом конце послышался пронзительный скрип, вагоны остановились. Засасывая и выплевывая пассажиров на перрон. Поезд набивал себе брюхо людской килькой. Оглянувшись, я встретился взглядом с почтальоном. Он молча подтолкнул меня в спину.
  Перестать играть с самим собой, участвовать, постоянно участвовать в жизненном процессе, мне уже не казалось одной из главных целей жизни. А что же он должен им нести, что бы они его приняли в свое ложе. Об этом думал он входя в вагон.
    Поезд рванулся и набрал ход. Я все забавлялся мыслями,  дельными мыслями о человеческой правоте и справедливости. Картины поезда сменялись одна другой и думать кроме как о великих вещах было не удел. От чего то в последний раз вспомнилась дедовская скамейка. Зеленая она наверное о сих пор стоит под липой. Это был наш космический корабль. Поезд подходил к границе
  Уже не казалось что ты кому то беспредельно нужен. Длинный и волосатый конец был обшит бархатом. От волнения я даже вышел покурить. Вот он в чем смысл, глубокий и одноразовый.

   Мы вышли из вагона на каком то полустанке. Почтальон схватил меня за руку и мы прибавили ходу. Подъезд оказался обычным, и так же затягивающим без остатка. Мы поднялись по лестнице на второй этаж и постучались в кожаную дверь.
Дверь открыли но из-за окружающей темноты не было видно того, кто стоял за дверью.
-Вам письмо. С этими словами он втолкнул меня в прихожую.

1945 год весна

Мне сниться сон….Иду по охотничьим полям, а сердцу та приятно. Дома жена что-то делает, Коля играет, а я иду охотиться, что ни будь принести к столу. Ружье болтается по спине, ударяя прикладом по бедрам. Скрипит снег под ногами, его освещает солнце и он блестит. Так я шел и думал о снеге, о природе. Вдруг! Заяц! Самый обыкновенный заяц, вскочил и полетел. Я сначала испугался. Бить умаю или нет. Для того что бы убить зайца, я решил перекреститься. Перекрестился, сбросил ружье и выстрелил, заяц скопом повалился на снег, в шагах ста от меня. Я бросился во всю, кричать, бежать и не добежав 20 метров увидел лисицу. Она видимо только что прибежала и лизала кровь, текущую из ран. Увидев меня, она не долго думая схватила зайца и давай улепетывать. Я понял крик.

- Стой. Кричу проклятая. Поймай своего летучего зайца, черт возьми и жри его.      

Пермь - Украина - Германия - Пермь1943 - 2002 год