Герои спят вечным сном 42

Начало:
http://www.proza.ru/2017/01/26/680
Предыдущее:
http://www.proza.ru/2017/08/09/1420
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ
ВРАЖЬЯ ДОЛЯ

«хотя бы они взошли на небо, Я оттуда сведу их, и хотя бы сокрылись от очей Моих во глубине моря, и там Я повелю змию, и он уязвит их. Се очи Господни на царство грешное, и истреблю его с лица земли».
 Книга пророка Амоса

«Всякий человек считается опасным, пока он убедительно не доказал обратного». «Всякий человек по несовершенству мира фактически имеет право на ошибку, не имея его априори».

Доктор Гэдке, отдав Рите завязанный соломинкой ледяной конус, заледеневши, наблюдает, как подчинённый Вюстефельда роется в его вещах на его столе.

«Мне опасен тот, кто настроился решить свои проблемы за мой счёт».

«Воля мародёра, жулика или афериста - не может в принципе стать <<всеобщим законом поведения>>. В первую очередь это понятно ворам, мародёрам и жуликам, которые ни в коем случае не желают быть обворованными, обобранными и обманутыми».

В головушку явились – наиневиннейшие из афоризмов. Их натасканный на компромат малый сейчас прочтёт.

«Сущий абсурд - выстраивать теории о едином мировоззрении для всех утопленников или всех безногих, на том основании, что с каждым из них случилась однотипная беда».

Сущая глупость записывать мысли! Философ был бы Пауль Гэдке или другой гуманитарий! Ладно - казусы на операциях!!! Допустим. А то ведь - вздор.

«За непосредственно-историческими формами вероисповедания, под толщами конкретно-исторического маразма каждой эпохи скрываются всякий раз либо вера в личное доминирование, либо вера в вечность, которая превыше тебя и твоего естества, твоего разумения».

А это – уже «Аненербе». Прицепиться – пара пустяков. Даже от домашних скрывал, и вот – на тебе. Эсэсман аккуратно раскладывает конверты и листки разновеликими стопочками: каждый формат – особо, повёртывается на каблуках, выходит. Всё тут, на месте. Всё, кроме тетрадей. Забрал?

Что значит, забрал? В руках - ничего, пазуха плоская, в карманы десять сброшюрованных по шестьдесят листов пачек при полном желании сложно запихнуть.

Рита в шкаф должно быть спрятала? Нет. Пусто. Она свои пожитки, вплоть до нижнего белья, демонстративно разложила на кровати, стульях и объяснила, что солдат только собрал валявшиеся по полу бумаги, которые не заметила.
Все тетради в один портфель! Вот – возмездие за недосып. Да, конечно. Надеялся же, оставшись наедине с Ритой, затопить камин и сжечь.

Здесь нашли бы - полбеды. Там – полная. Зачем знает имя? Зачем назвал своё? Произнесёт ли на «верстаке» Финка!! Дальше не следует домысливать и вопросы задавать, а следует упасть вниз лицом, сымитировав сон для окружающих, укрыться одеялом, притихнуть, просить помилования.

Такова вражья доля: кругом опасность, кругом виноват и никогда не доживёт до правоты с уверенностью в завтрашнем дне.
Крах рейха очевиден, но немец, приложивший руку к этому явлению с любой стороны, до конца дней либо будет чувствовать себя негодяем, либо останется им.

Единственный ребёнок любящих родителей. Баловень, труженик, умница – удачлив по всем параметрам. В школе, в университете беспечное житьё! Поглядывая сквозь «прозрачную стену» чистоплюйства, о которой обиняком упомянул Рите, Пауль видел и судил кретинизм, но считал, что его, умелого и талантливого, пакость эта вовсе не коснётся.

Когда впервые лязгнула беда? Он бы может и не расслышал, но отец так же в августе год назад, придержав за локоть, подтолкнул «малыша» в свою спальню.
Дверь щёлкнула, запертая изнутри. Гэдке старший молчит, лишь строгий взгляд на туалетный столик. Там заявление с просьбой направить врачом в действующую армию.

«Так лучше», - было сказано, и поверил. Не проговаривали, не обсуждали. Если бы Пауль вдумался, взвесил «за» и «против», ситуация увиделась бы страшнее, но приказ принял с сыновним послушанием, и прав оказался. Это, опять же, к тому, что лишнего знать не стоит: имей данность, живи данностью, благодари за данность.

Интересно, где она? Что чувствует по отношению к нему? А как восхитительна! И впрямь – кобель! Чем он лучше Гертруды? Если б не опасность пыточного стола, бросился бы во все тяжкие, круша созданное не им, убеждая себя в первую очередь, что серия объятий и толчков будет лучше объятий и толчков, совершённых прежде.

«Полюбил», - говорят обычно в таких случаях. «Прекрати. Сколько можно плести коконы вымыслов, продираясь сквозь которые переломаешь себе всё на свете?»
Любовь предполагает защиту. Какова защита после использования?

С Гертрудой так же начиналось: обнял в танцевальном зале. Там – хоть малые потуги реабилитировать любовь, надежда на иллюзию семейной жизни!

«Счастье в свободе отношений, в летучей радости, которую не следует омрачать», - так говорила она, затаскивая его в постель тем же, самым первым вечером.

Фридрих Ницше сказал: «Человек - это канат, закреплённый между зверем и сверхчеловеком, - канат над пропастью».

Ипостась животного, связанная с потребностью размножения, гораздо менее опасна для системы, чем источник вдохновения Господня. Именно поэтому аферист от психологии Фрейд затеял свою теорию. Его беспокоила не наука, но проявление неистовой божественной силы. Вернее, это беспокоило его хозяев, которым комфортнее, когда людьми движет жажда наживы, похоть, зависимость, порок.

Либидо * - торжество сатаны над Богом, инстинктов над разумом. Главное бедствие: табу на благородство, комфорт, инфантилизм. Недоростку окрик матери страшней смертельной опасности.

«Блудников и прелюбодеев судит Бог» * - пустяки; «мастерская» гестапо – весомый довод. А Марина? Как поступит при малом намёке? Пауль близко не догадывался, до чего прав, предполагая.

Ухажёров Васичевская агрономша «ласкала» так, что ни один больше не рисковал. Ноготком в локтевой сгиб, удар по верхней стороне запястья, и привет. Да ещё, пританцовывая, песенку добавит:

«Ты усохни, гад урод.
Мне не сорок пятый год.
Мне всего шестнадцать лет.
Хочу - гуляю, хочу – нет».

Даже самые отъявленные посредством кумулятивного болевого эффекта опасались обижаться, просто шарахались, издали подплывая восторгом.

Причиной навыка эдак «любить» - увлечение – единоборствами. Мелкие Данилёныши тоже – не просто себе. Проверивши, Сулимов более внятно высказался про бунтаря и первопроходца, поставил их в пример ребятам погодкам.

С Мишей, будущим мужем, Марина познакомилась в секции самбо. Он учился в зоотехе, она – в Тимирязевке. Вместе выпустились, вместе распределились в Васичево, долженствующее стать опытным хозяйством, базой техникума. Удачно попали. Интересная работа: научная деятельность, в перспективе – преподавательская.

Скрепя сердце, отец, рубака старинной закалки, для которого околыш и лампас – вне здравомыслия и советской власти, вытерпел самочинное замужество Марины при условии возврата домой с дипломом.
«Прокляну, если уедешь», - дочери сказал, и невдомёк ему необходимость отработки по распределению.

Проклятье урядник Куровсков прислал в письменном виде. Баба Катя, квартирная хозяйка, спалила бумагу, во имя убитых белыми сыновей, взявшись отмаливать родительский грех.

Листовки совинформбюро задерживаются на пару дней, но Марина сердцем следит движение фронтов, померзая с ужаса от мысли, что будет со строптивцем и оставшейся в его доме семьёй брата лётчика.

День угнулся на вечер, дождь не сбавил, а расквилил жару. Дышать - вовсе мука, однако, хоть облезни, а беги с невероятным грузом, неведомой информацией.

Подгородчину миновала без печалей. На Бикешинский свёрток выскочила, только что такое: свежий оттиск колёс туда и обратно! Сегодня крутилась тут машинка, может быть, не одна. Разглядывать некогда, следует драпать от греха подальше. Влево, влево, влево вдоль кромки болот, чтоб следа не оставалось. К шестому тайнику

Вот он – выворотень в «Баб-эль-Мандебском проливе». * Знают же русские люди, как назвать гиблячок: самое страшное место на Земле. Перевод - «врата слёз». Впечатление такое, что дышит трясина или испражняется. Отсюда в три места можно: назад, если повезёт, в небеса или преисподнюю, но Марина знает четвёртый проход, сквозной. Следует, не боясь, двигаться вплавь, выбирать стабильный блеск, без зеленей, и угодишь в реку. Там, переправившись на другую сторону, можно берегом пробежать до Бурного брода, Анфимкина выпаса.

Привет от олухов профессионалам. Грыцько Брузь – то, что Анфим называет штифтом, сменившись с каланчи, увидел, как гастхофовская «дурочка» подскочила на грузовик. С другой стороны такое же цеплялово, такая же опора. Кузов – до небес и выше, за ним не заметила Марина «хвоста». Ещё не заметила, потому что спрыгнул Брузь за изгибом дороги, но главное – он, в отличие от неё, «гончий» со стажем и природным чутьём.

В городах и местечках западэнщины зовут таких Рагулями * за быковидное упрямство, а власти не пускают навозников синошлёпов дальше окраинных рогаток. Презирают рагулей жиды, Ляхи, Русины, разные венгры со словаками… Немцы же презирают с изыском и умением. А как Брузь ненавидит, особенно – москалей: вот уж где тупые и грязные свиньи!!!

Впрочем, проходные бабы находятся повсюду, ведь жениться честью, обременив себя родственниками, нельзя.
Селянин с Жидачова * давно подался в заработки назло заграбаставшему отцовскую увагу * и наследство брату. Из дворников проник в сыскное Вышел на бой для отмщения всем-всем, включая временных жён.

Бывало их по две, по три. Каждой отлучки службой объяснял, а потом при переводе куда-нибудь стравливал с возможностью, наблюдать скандал, результатом которого становилась драка, питие для замира, оргия, свальный перепихин.

Самое приятное в жизни – власть. Для того и поставлен человек, чтоб царить над природой, «годуваты соби разнэ». Властвовать над людьми – высшая доблесть, высший труд.

Деньги могут отнять, с земли могут согнать, навык властелина сложно вытравить даже в унижении, в тюрьме, например. Есть над тобой властвующий, у тебя же – возможность на инших отыграться.

Брузь не упускал малого случая, смакуя каждое слово, каждый взгляд, не говоря о действиях. При Австрияках родился; при Галицийском генерал-губернаторе выщелкнулся; при Западно-Украинской народной республике разжился, при поляках раскрылся, при советах залёг.

Немцы – строгач. Тут – не побалуешь: наблюдателю полагается всего одна сожительница и - полная неудовлетворённость другими. Только не из чего выбирать: была икорка, стала – рыбушка.

Сегодня удача. Брузь изначально Анфима подозревал и вообще всех подозревает, такова должность. Выгорит дельце до конца, попросит награду Грыцюля - отпуск в родное село, - дивчат потеребить, с братом переведаться.

У коряги Марина отцепила взрывное устройство от портфеля, приклеила к мешку, на вид выложила, чтоб принимающих обезопасить. Всё. Сделано. Прыгай налегке. Оставила. Ушла.

Грыцько до срока Не стукнул посыльную, не забрал груз, надеясь «засечь» действующий канал, дабы впредь играться. Теперь бы улику взять и тихо восвоясы… Одна заминочка: страшно без навыка в болото лезть. Спробовал, отшатнулся.

Дурка никуда не денется, сама гестаповцам расскажет. Следует, всё же, убедиться, что это действительно передаток, а не странный вымысел странной женщины. Значит, нужно дождаться приёма.

Костя Глущенок Ефимыч, сдав на Талом малышню, встроился в дозор с Буканиными. Не свои места, но разница ли Мокроступышу: стой, где велят.
Ребята правильные: Валерка Прохоров старший – на плотине викингов обсказывал; Максим Фролов - следопыт; Денис Мишкин – хорошо стреляет.

Их участок - дальний подступ меж Бикешиным и Кочневым – три километра. Денис – «обзорником»: на дереве: по кругу птицей свистать, остальные – «челноки»: края присматривать: нет ли какого посещения.
- Коть, вона, чёрненькое видишь? - Спрашивает Валерка.
- да. Тихо сидит, не бегает.

- Ещё бы побежать ему. Это выворотень, тайник.
- Выворотень? Как он там? Нечто, могло дерево отрость и вывернуться в эдакой мочаге!

- Нету. Специально для приметки по льду приволокли, будто бы нанесло паводком. Зиму, лето пользуемся. Сумеешь добеч и проверить?
- Могу.

- Тогда так: Ты, Максима, верхом ступай, поглядывай; я, кажись внизу промельк видел, спущусь, оценить. Через полчаса тут – железно.
- Гляди, - уточнил Максим, - «Баб-эль-Мандеб». Вона – «Красное море». Слыхал, небось?

Костя слыхал и читал в журнале «Вокруг Света». Три вида течений в проливе: поверхностное, срединное, придонное. Меняются – туда, обратно сезоном, и навряд угадаешь направленность: когда из «Красного» в «Аравийский», когда наоборот.

Здесь та ж ситуация, потому и назвали. С направлениями попроще на чистой воде – в реку влечёт, а плывун у выворотня только так крутит, особенно, если слабый отток вовне. Скользко – жуть. Мелкота на счастье: упадёшь, не робей. И важно про нечисть не вспомнить, суеверия забыть.

- Понятно, за что зовут эдак. – Говорит Костя. - Текёт, хотя бы?
- Ага. Во все стороны. – Валерка доволен: грамотно распределил наряд. – У вас такое ж под Маслами.

- Было, да. Вчера поменялось.
- Ну, вспомни старенькое. Случай чего! Сам знаешь.
- Знаю, не пропаду.

Костя добежал, ступил с окраинца. Болото вцепилось, потащило и, определивши: «свой», выдало «пропуск».
На отлоге корня действительно передачка. Портфель с бумагами. Значит, - водой – нельзя, а нужно строго в собственный след. Сложно против плывунов, да куда деваться.

«Русалка!» - Ужаснулся исчезновению Марины Брузь. Плюх, и нет её! Была ли? Мальчуганом обернулась, пока возмущался и наваждение мигал.

Кытин * катях * катит в котух.
Тотчас зачах, тут же потух.
Как это Костя мужика не заметил? До крайнего дня будет помнить, до страшного суда спрашивать.

- И куды ноне? – Странно – через нос подавая звук, вымолвил полицай, загородил дорогу.
- Дяденька! Вы чего? Я тутошний, совсем тутошний… За грибами, вот…

- За грыбамы?
- Ну, да.
- Яки ж грыбы у бучалу?
- Бывают, встречаются.

- Брэшышь, ляда!
Брузь сграбастал Костин ворот, попятился, отступил на чистое, позволив детёнку вытянуться следом.

- Дяденька, вы чего! – захныкал Костя.
- Ось дам тоби чёго! Ось выпышу!
Говорит полицай грозно, а сам вроде бы доволен, что руки мальчика теребят его за опояску.

«Москаля малэсэньке! Мяконько! Сладэнько». Синие-синие очи, бездонные-бездонные! Надеется, должно быть, приластившись, получить волю, спасение. Напрасно. Зря. Всё возьмёт от случая Грыцюля, ничего не упустит.

Порядок надо выстроить. После первого скончания рот порвать, в черепок вдавить глазные яблоки, чтоб дёргался под ним и верещал до сдоху.

Перед Костей же в полный рост встала ясность, ушёл на задний план, за спиной притаился страх, подсказывает, оберегает. Говорили: он Господней помощью зовётся. Теперь самому испытать довелось. Не упустить бы, воспользоваться, отблагодарить!!!

Понятно, - больной мужик на это дело, слыхотно про таких. Губы раскатал, зубы выскалил, взгляд к носу, будто ссать собирается. Костя, поддавшись правилам «игры», невольно копирует гримасы, тем самым доказывая принятие условий.

Неравны силы, слишком неравны, и всё-таки – глупо сдаваться. Ребятам на помощь не успеть – вызов бесполезен, только врага насторожишь. Надо, чтоб поверил, открылся, ширинку расстегнул. Там где-то бедренная артерия есть, укол в которую смертельный, так говорили.

Костя не имеет права на ошибку. С артериями – в следующий раз. Теперь же… Вот оно! Ремень тянет, пряжку размыкает, пуговицы путает под пальцами. Всё внимание туда.

Одной рукой помогает костя супостату, мимоходом поглаживая активную плоть, другой же!!! Поскольку на коленях стоит, недалёко до мешка. Зацепил его за сухопарину, верёвочку с кольца гранаты – к хлястику мундира или что у него там.

Трусов, по крайней мере, нет. Подштанники тоже на пуговках. Всё. Выпустил. Синяя залупа у лица, осквернять намылилась. Поганец слюни попустил – полное забвение опаски. «Мама, заступись!»

Три удара щепотью оберуч: чуть выше "мужской" гордости, строго снизу в пах, под колено. Противник скручивается, валится на бок. Костя вскакивает, бежит, падает за первой же подходящей кочкой. Отсчёт пошёл.

С начала войны только и слово - про гранаты: каково время от дёрга до взрыва. В точности броска тренировались камнями примерного веса и формы. Ребята зимой карателей отбивали на постах. У Кости ничего не было, кроме разговоров. Когда-то надо же начинать!

Слава тебе, Господи, в последний миг догадался, что перемудрил с верёвкой и мундиром. Не так просто активизировать взрыватель. Дабы предотвратить случайный взрыв, конструкторы зафиксировали предохранительную чеку двумя усами мягкой проволоки. Направленное усилие понадобилось, обе руки.

Мокрое под животом, осока над теменем. Что раньше будет: взорвёт или гад очухается? До чего длинны секунды! Костя считать устал. Поэтому звука нет, но видно, - плеснул огонь, предзакатными лучами притаённый, разразился вопль, жалкий, дикий, тонкий, а следом, должно быть, на выходе мерные клики: «ратуйт! Ратуйт! Ратуйт!»

Костя подхватил портфель, и - к месту сбора, на ходу присвистывая?: «сюда, сюда!» Вот он Валерка! За него больше всего боязнь, ведь низом ходил. Максим бежит. Денису велели свистовым словом тихо сидеть, а тот кричит, кричит.

- Паскуда! – Выдохнул ужас Валерка. – От города вёл связного гад! Следы - без стеснения. Что там было, Коть?
- Граната.

- Чего вопит, а? Жив, не иначе!
- Мертвецы не звягают, - Максим «открыл Америку».

- У этого оружие есть? – Валерка, по всему видать, почувствовал жалость к страдальцу.
- Пистолет, должно, - сказал Костя, - кобуру видел. Больше нету. У нас, когда Воронова сотворила, тож не вдруг побито, стреляли в Антона.

- Я бы не стал обыскивать, - спрогнозировал дальнейшие действия Максим. – Позовёт, попросит помощи, даже тогда страшновато.
- Вот, значит. Валерка принял решение, отдал приказ. - Смена скоро. Беги Константин Ефимыч с бумагами до поста и дальше, мы же тут справимся.

- Тайник прикроют, как ты думаешь?
- Не знаю. Будем поглядеть.
Дело забывчиво. Тело заплывчиво. Отсеяв ситуацию, «точку» сохранили. Марина и другие связники не раз ещё бегали сюда с донесениями.

Скатившийся в ямочку Брузь жил долго. Дёргая, пластырь потерял, отделил от стекла гранату Костя, на возвышении оставил. Волна и основная масса осколков поверху прошла, раздробив Грыцьку согнутые ноги.
Зато бутылка - торчком, ветер - в правильную сторону. Вся горючая жидкость досталась бедолаге, обеспечила скрежет зубов и пещь огненную.

«Здесь только благодатное время, - сказал некий мудрец. - Там осуждённые будут так умирать, что притом всегда жить будут; и так будут жить, что, невзирая на то, всегда и вечно будут умирать». *

Буканины и сменившие их Костриковы не рискнули прямо подойти к опасному полицаю, а, зацепив петлёй, сволокли в гибляк. Он и «дошёл», успокоился.

Спустя неделю труп наблюдателя № 14-82 обнаружили возле центрального моста. Медальон на месте, деньги, оружие – тоже. Боекомплект не израсходован. Остальное? Как при таком числе событий и бандитов выяснишь? Списали, заменили другим.

До чего милые на ощупь лошади! До чего красив закат! До чего тихо, уютно в мире… Костя и плачет, и дремлет, улёгшись на гриву кобылицы, которая без рекомендаций знает, где дом.

Вертикально сидеть нельзя. Впервые в жизни боль слева. Там, согласно учебнику анатомии, находится сердце. Не происшедшее с ним болит, не участь полицая, а страждется о многих-многих бедах, долженствующих случиться, готовых высыпаться из рога изобилия на землю, до бессознательности родную, на людей, ни чем не заслуживших такой доли.

«В пошлой лени усыпляющий пошлых жизни мудрецов…» Бабка где теперь? Дед, батенька и много, кто! А Партайгеноссе? Послушался ли! Зачем его так?

На талом мир и благодать. Даже тётка Люба, «Адмирал Дрейк», не велит «тянуть шкоты». Спицын здесь не для беседы с Витькой Сомовым, но потому, что открылась зажившая было рана. Показал чудесной докторше, получил рекомендации, - лечить следует походя, вернее сказать, полёживая и посиживая в разных местах.

«Если Бога нет и бессмертия нет - то нет, конечно, ни греха, ни преступления, а есть только разница произвольно определяемых интересов». – Переводит с листа Александра, красавица, каких мало.

 «Главная беда в «освобожденчестве» себя перед собой, когда человек желает, а на дегенератизм свои желания проверять перестал».
Что за причина, побудившая Анфимку передавать это посредствам шестого тайника? Умно, красиво, и не больше.

«Фильм Лени Рифеншталь "Триумф воли". Главное впечатление - состояние всеобщей бесноватости, выпученные глаза, истошные вопли «Хайль!», сводящий с ума барабанный бой и загробное мерцание факелов. Ничего более антифашистского, чем эта концентрированная демонстрация самых ублюдочных страстей и инстинктов, невозможно даже представить».

- Молодец. Не боится. Только мы без него знаем. Третья уж тетрадь, и туда же. – Огорчается Спицын вслух.
- Товарищ командир! – Чуть слышно под локтем пищит Костя. Я глянул дорогой. – Два вида тетрадок тута: с фитюлькой и без.

-Ну ка, ну ка, покажи. Это – не фитюлька, милый ты мой.
- А что?
-Знак «Аненербе».
- Хуже гестапо или нет?

- «Наследие предков». "Сатана и свастика" – вот чего. Гнусная кантора. Организована с целью оккультно-идеологического обеспечения функционирования государственного аппарата. Главная задача - поиск доказательств превосходства арийской расы.

- Нехренашечки себе! Я, знаете, товарищ командир, спросить хотел: этот, что меж ногами трёт, тоже раса?

1.       Libido - похоть, желание, страсть.
2.       Послание к ЕВРЕЯМ ГЛАВА 13. Стих 4.
3.       Баб-эль-Мандебский - пролив между юго-западной оконечностью Аравийского полуострова и Африкой.
4.       Рагуль (Рогуль) - некультурный, примитивный, тупой человек, деревенщина (западно-украинское).
5.       Увага - внимание.
6.       Жидачовский район - Львовская область.
7.       Кытя – заклик овцы.
8.       Катях - кусок экскрементов твёрдой консистенции.
9.       Котух - хлев для мелкого скота.
10.   Иоанн Арндт. «Об истинном христианстве».   

Продолжение:
http://www.proza.ru/2017/09/10/1296