108 Дней Её Жизни. День 17. Don t sleap

Не спи.

___________________________________________
Не всегда то, что мы видим вокруг реально, так и сны не всегда реальны. Это как приступы шизофрении, невозможно понять, правда что-то происходит или же нет.
___________________________________________
День  17

   В эту ночь я не смогла уснуть. Чувство тревоги поглощало и овладевало мной. С каждым часом она все нарастала. Просидев некоторое время на кухне, я поняла, что мне не избавиться от этого навязчивого и, казалось бы, глупого чувства. Чего именно я так боюсь? Того, что сон той ночью сбудется или того, что схожу с ума? А может всего сразу?
    Я с силой сжала челюсть, так, что зубы заскрипели. Всего лишь сильное расстройство, внутренняя депрессия, нарушение нормальной работы мозга. Возможно, первая ступень к шизофрении. Ведь сны не реальны. Они не сбываются, а я всего лишь параноик. Все будет хорошо. Просто лейкемия сбивает меня с толку, и из-за неё начинаю сходить с ума. Обычное дело для смертельно больных, как я. Моё психологическое здоровье движется в минус, также как и физическое. Ничего странного.
   ...а может мне и правда нужна помощь психолога?
   Бред.
   Я достала с верхней полки над раковиной давно начатую пачку сигарет, которую Мэтт вчера положил на место, скурив пару штук, и закурила. Нервишки шалят, но это ничего. Всё равно ведь остаюсь собой. А это пройдёт.
   «Мы ждём тебя».
Нужно лишь отвлечься...
   Психиатрическая клиника.
Все хорошо, все в полном порядке...
   «Это предательство...»
   Слова метались в моём сознании, как бумеранг отталкивались от меня и возвращались с новой силой. Четверть оставшейся сигареты истлела, когда я отвлеклась на размышления обо всем этом. Затушив её в том же блюдечке от кофейного сервиза, в котором вчера Мэтт раздавил свой окурок, я встала со стула и вернулась в комнату. Присела на край кровати, облокотилась на спинку и кончиками пальцев коснулась его волос. Глаза уже как-то смутно различали предметы вокруг. Сейчас сон понемногу стал овладевать мной.
   Нет, не спи. Не спи. Это ловушка. Они хотят, чтобы я вновь оказалась в этом лесу, увидела их страшные худые тела, где видно едва ли не каждую косточку, увидела изуродованные лица и услышала те глухие сухие голоса. Осознание того, что рано или поздно мне все же придётся лечь спать пугало. Мне нужно хотя бы немного успокоиться, прийти в норму.
   Взгляд упал на лежащего рядом Мэтта. Я для него лишний груз, пронеслось в моей голове. Он старается для меня. Ему приходится мириться с тем, что все, что он делает для меня бессмысленно и бесполезно. Но продолжает тянуть меня и себя с какими-то надеждами. Вряд  ли он когда-то узнает насколько я благодарна ему за все его попытки вылечить меня. Это все ведь продолжается намного больше, чем месяц. Ранее уже были поводы для беспокойств. Каждый раз, когда я болела,  лейкемия подавала свои признаки. Он уже тогда начинал паниковать и гонять меня по больницам. А сейчас он впал в отчаяние. Стал больше мотаться по городам США, узнавая все, что только можно о моём заболевании. Иногда хочется уже закричать, чтобы он прекратил и был со мной мои последние месяцы жизни. У меня других не будет. К сожалению.
   Мэтт пошевелился, повернулся на другой бок, ложась спиной ко мне, и мирно засопел.
   Часы показывали четверть восьмого. Обычно он просыпается около восьми. Скоро уже проснется.
   Он зашел на кухню как раз тогда, когда я приготовила нам завтрак: ему яичница с беконом, себе овсяные хлопья и две чашечки кофе.
— Как спалось?
 Ему не обязательно знать о моей бессоннице. Опять начнёт зря беспокоиться.
— Прекрасно, — ложь далась мне легко учитывая тот факт, что врать ему я считала глупым. Мои мешки под глазами все говорили сами за себя. Но как ни странно, он поверил и сонно улыбнулся. — А тебе?
— Не плохо, — он обнял меня и присел на стул, вдыхая запах только приготовленного завтрака. — Спасибо, дорогая.
— Кушай, я сейчас подойду.
   Мне резко стало не по себе. У меня заболела голова и больно сжался желудок. Быстрым шагом, чтобы Мэтт не понял в чем дело, я дошла до тумбы в спальне и высыпала всю аптечку из ящика. Как же много таблеток, капсул, ампул... Вот, какое-то обезболивающее. Буду надеяться, что поможет. Я положила таблетку в рот после того, как сложила все обратно. Горечь растворяющейся во рту таблетки становилась все сильнее. Теми же быстрыми шагами я вернулась в кухню и глотнула уже чуть остывший кофе, запивая лекарство. Мэтт поднял на меня глаза, потом снова уставился в свою тарелку,  доедая остатки яичницы. Я посмотрела на овсяные хлопья и с какой-то неохотой съела пару ложек. Живот скрутило ещё сильнее. Меня сейчас стошнит. В последнее время я стала есть чуть больше обычного. Похоже, мой организм от этого не в восторге. Все съеденное не успевает усваиваться и пытается вылезти наружу. Только бы не подать вида. Не хотелось бы, чтобы Мэтт заметил. Отставив от себя тарелку, я глубоко вздохнула. Он снова посмотрел на меня, разбирая, все ли со мной хорошо. Когда он улыбнулся мне, поняла, что выгляжу всё-таки лучше, чем есть на самом деле и по мне нельзя сказать, что что-то не так. Это меня успокоило.
— Эйприл, — он откашлялся, — сегодня мне нужно уехать.
   Я закусила нижнюю губу и почувствовала солоноватый вкус собственной крови. Руки крепко сжались в кулаки, ногти впились в ладони.
— Я вернусь. — Мэтт встал со своего стула и подошёл ко мне став на колени между моих ног. — Обещаю. — Он поцеловал мою левую, затем правую руки.
   Кое-как выдавила из себя улыбку и ответила.
— Я знаю, но все равно не хочу тебя отпускать. Тот сон... У меня плохое предчувствие, Мэтт.
— Ты случаем не медиум? — он засмеялся, а потом снова стал серьёзным. — Ты должна жить, понимаешь? Я сделаю все для этого.
— Мне не помочь. Ты сам это прекрасно знаешь.
— Плевать. Ты — моё всё. Мы справимся. Даже если со мной действительно что-то случится...
— Мэтт!
— Дай мне договорить, — он с каким-то лёгким раздражением посмотрел на меня, — спасибо. Так если что-то пойдёт не по плану, главное чтобы тебе помогло это.
— Чем мне поможет твоя потеря?! Станет только хуже. Я не смогу жить с мыслью, что тебя нет. Пускай не долго, но не смогу.
— Надо попросить Крис присмотреть за ней, — услышала я тихий шепот из под опущенного лица Мэтта.
— Не стоит. Просто не уезжай. Умоляю тебя.
   Чувство, что я вот-вот расплачусь, появилось резко и набирало обороты с каждым произнесенным мной словом.
— Забери меня, чёрт возьми, с собой. Я не отпущу тебя никуда одного.
— Придётся, Эйприл.
   Он стал подниматься с колен, когда я схватила его руку. Ком слёз в горле прошёл, всё-таки смогла взять свои эмоции под контроль. Однако, буря в голове не успокоилась.
   «Мы ждём тебя».
    МЫ. Нет, пожалуйста, не надо. Не забирайте его у меня. Он мой самый родной человек. Часть меня.
    В глазах резко потемнело, и я поняла, что теряю сознание. Последнее, что я тогда увидела, это испуганное лицо своего бой-френда и как он протягивает руки пытаясь поймать мою голову, чтобы я не ударилась о рядом стоящий стол.
    Я ничего не видела, лишь слышала голоса. Они звучали так, будто произносящие слова люди находились в тоннеле. Шло короткое эхо. Голосов было не много. Мне они были знакомы, но в то же время я их никогда не слышала. Люди говорили вразнобой, но одно и то же слово. Какое именно, мне разобрать ни как не удавалось.
    Нашатырный спирт сильно ударил мне в нос, и я очнулась. Мэтт перетащил меня на кровать и укутал в одеяло.
— Я тоже боюсь уезжать, — он сделал паузу, задумавшись, — но не за себя, боюсь оставлять тебя одну. Ты ведь могла сейчас удариться головой, если б была сама. Может, поедешь к тётке?
   Широко раскрыв глаза, каким-то не внятным тоном попыталась ответить ему.
— Не дождешься. — Получилось не совсем это, а что-то обрывчатое. Но он понял.
— Ладно. Хотя я буду волноваться.
— И я тоже.
    Кое-как приподнявшись на локтях, я потянулась к нему. Мэтт крепко обнял меня.
— Я люблю тебя.
    Я промолчала и глубоко вдохнула запах его кожи.
    Через час Мэтт уехал.
***
   Время для меня будто остановилось, хотя на самом деле оно бежало, и стрелки часов уже были близки к девяти часам вечера. Я курила одну за одной, пару раз заварила кофе.
    У меня есть кто-то, кого я могу назвать родными, но чувство одиночества меня не покидает практически никогда. Я постоянно загоняю себя в угол. Говорят, одинокие люди ни с кем не общаются и у них никого нет, они не видят ни в чем смысл. Как же ошибаются те, кто действительно так думает. Вокруг меня были разные люди, мне не составит труда распознать, кто счастлив, а кто притворяется, кому нужно все, а кому ничего. Дело в том, что я такая же. Конечно, читать чужие души не всегда просто и иногда я ошибаюсь, все ошибаются, но одиночки... их видно за милю. Я ощущаю их боль и угнетенность. Однако, стоит заговорить с ними, оказывается, что они не такие, какими мы их себе представляем, они другие. Их внутренний мир намного богаче и интереснее — они, находясь в одиночестве, наедине со своими мыслями, строят свою реальность. Она всегда лучше той, в которой мы все живём. Разгадать её полностью не может никто, даже тот, кто придумал её. У них есть человек, который всегда рядом, который понимает. Как ни странно, этот человек находится по ту сторону зеркала. Ты сам себе друг и семья.
    Смысл их жизни многим может показаться просто бредовой идеей, абсурдом — мир должен измениться, они начинают его менять с себя. Всегда, что бы получить желаемое обязательно платишь свою цену. Они её заплатили, теперь одиночество — их сестра. Бывают случаи, когда находят подобных себе, этот союз невозможно разрушить. Если не приходит кто-то ещё, кто решит изменить их мир.
    Мне вспомнился разговор с одной из таких одиночек. Её звали Мэгги.
— Что для тебя значит быть частью этого мира? Всего того, что тебя окружает? — я внимательно следила за выражением её лица, не хотела упустить нечто важное, что, возможно, помогло бы самой ответить на этот вопрос вместо неё. Но она оставалась спокойной и сдержанной, появилась лишь грустная полуулыбка.
— Для меня мир — это рождественский шар со снегом внутри, если его потрясти начнётся снегопад. А я одна из тех снежинок в стеклянном шаре. Я не могу растаять, это всего лишь пенопласт или кусочки бумаги. Не могу улететь — я в тюрьме прозрачного стекла. Каждый раз, когда я падаю, сталкиваюсь с другими снежинками-людьми. Кто-то летит со мной до конца, а кто-то нет. Касаясь дна и наконец, ощущая устойчивость и опору, меня снова подбрасывают вверх. Изменить это будет сложно, но я смогу. Если нет — я убью себя.
    Больше я её не видела. Говорят, она опустилась руки, сдалась на половине пути, Мэгги помогла многим не пасть ниже их предела, помогла подняться. Не знаю, что с ней сейчас, но раз она остановилась, то искать её нет смысла. Её вообще нет. Значит, она умерла. Рождественский шар со снегом продолжает двигаться и резко останавливаться. Все осталось так, как и было всегда.
    Есть ещё один человек. Он раньше писал в моём блоге и почему-то именно ему я решила ответить. Было что-то, что заставляло меня отвечать на каждый его вопрос. Довольно странно, я никогда ничего не рассказывала чужим людям, он влек меня.
    Вздохнув чуть воздуха и откинув голову назад, меня осенило. Я ведь не удаляла сообщения, могу найти его. Ноутбук практически разряжен, должна успеть написать пару сообщений. Но... нет. Даже не дошла до последних диалогов, где он и был.
    На самом деле у меня очень много людей, которых можно назвать "другими". Жизнь сама буквально сводит меня с ними. Каждый уникален по-своему, порой приходилось месяцами изучать человека, что бы понять его и узнать, каков он. Зачем я делала это? Мне было скучно. Да, именно со скуки все и началось. Меня забавляло такое занятие. Вот рядом сидит совершенно незнакомый человек, он что-то читает, просматривает сообщения в телефоне, смотрит куда-то, но не на меня, и он молчит. А я слежу за его выражением лица, дыханием, иногда, если я близко, даже считаю удары сердца. Как-то я наблюдала за одной девушкой в метро. Не помню её внешности, но она заметила мой взгляд. Её сердце бешено билось, она ощущала опасность, исходящую от меня, хотя её не было. Она никуда не могла деться, только оставаться на месте и желать поскорее добраться до дома (или куда она там ехала?). Забавно наблюдать, как мотылёк пытается выйти наружу через стекло, когда в паре сантиметрах выше открыта форточка. Сами себе создают проблемы. Смешно. Жалкие люди. Они как дети: на них стоит посмотреть с осуждением или угрозой во взгляде и они, испугавшись, забиваются в угол. А ведь... Взрослых нет, есть лишь стареющие дети. Различие только в одном — дети видят и ощущают все, весь мир и каждую душу, а они нет.
    Мэгги раз мне сказала:
— В мире нет ни одной поистине живой души, значит, нет ничего. Но ведь ты же много чувствуешь вот этого вот "ничего".
    Этими словами она вписала меня в список "других". В её список. Всего несколько сказанных мною фраз оказались для неё ответом на вопрос: "Кто она?". У меня нет сомнений, она тоже меня изучала. Голубые глаза Мэгги были огромными, но она не открывала их сильно, будто боялась ими увидеть все, что только возможно и невозможно.
    Скука... В последний раз она довела меня до бредовых стихов и простуды. Тогда я бродила по ночным улицам Уинтропа, было холодно и сыро после дождя, и писала на клочках бумаги стихотворные строчки. Кстати, в этот момент и проснулась лейкемия. Снова.
    Мэтта рядом практически не было. Я постоянно нахожусь в режиме ожидания. Иногда, кажется, что это никогда не прекратится. Мне ничего ни от кого не нужно, я прошу всегда лишь об одном — быть близко настолько, что бы можно было в любой момент поговорить за чашкой чая. От Мэтта ждала и жду того же. Пока он где-то далеко я умираю. С каждым днём моё время уходит. Скоро вовсе исчезну.
    «Мэтт, чёрт подери, будь со мной. Хотя бы в последние минуты моей жизни...»
    Но я точно знаю, что его не будет. Скорее всего, даже умирать буду в одиночестве. Не только потому, что не хочу иметь свидетелей, а потому, что я буду где-то в пути. Буду ехать по дороге, ведущей в Куинси, или, может Давенпорт, или ещё куда. Все чаще и чаще возникает желание самой побывать в городах, которые я не знаю. И я обязательно потрачу хотя бы неделю своего жалкого существования на это. Мэтт постоянно в разъездах, а бы хотела ездить с ним, но он против. Не знаю почему. Он изменился за последний год. Это было ещё не особо ощутимо, но пару месяцев назад он перестал учитывать моё мнение, стал делать так, как считает нужным. Нет, плохого я здесь ничего не вижу, просто он перестал советоваться, рассказывать то, что его волнует. Мэтт продолжает заботиться и волноваться за меня, вроде бы не о чем беспокоиться. Однако, что-то не так. Я чувствую.
    Часы сложно разглядеть в темноте, пришлось прищуриться и напрячь глаза, чтобы увидеть время. Восемь минут двенадцатого. Пора бы ложиться в постель, но мне нельзя спать. Кошмары убивают меня. Я буду держаться сколько смогу.
    Снова кофе, в пачке последние две сигареты. Присев на подоконник я подкурила сигарету и, сделав одну затяжку свободной рукой, открыла окно на проветривание. Рядом со мной стояла жестяная банка от кофе, которую я использовала как пепельницу. Тут я и сидела практически все время после ухода Мэтта. В другой комнате, кажется, звонил мой мобильный, но я так и не вышла отсюда. Кофе чуть обжег язык и губы, приятное тепло прошло по телу. Оказывается, я жутко замерзла.
    Затяжка, выдох, снова затяжка и медленный выдох. Я струсила пепел. Из окна светила убывающая жёлтая луна. Звёзд было бесконечное множество. Так красиво...
 Веки предательски тяжелели, мне жутко захотелось спать. Нельзя, Эйприл, нельзя.
 
   Из дневника Эйприл:
   «Я так ничего и не смогла сегодня съесть, на удивление, желудок даже и не жаловался. Пила только кофе, пару раз делала фруктовый чай. Пыталась съесть хотя бы печенье, но меня чуть не стошнило. Нужно есть или, если это надолго затянется, я умру от истощения скорее, чем от лейкоза. Завтра в любом случае нужно хоть что-то в себя впихнуть.
    Со мной что-то не так. И я не имею ввиду своё здоровье. По крайней мере, физическое. На счёт психологического я не уверена. Похоже, у меня едет крыша. И какая-то часть меня говорит, что скоро наступит момент, когда мне придётся сделать тяжёлый выбор. От него будет зависеть многое. Правда, пока понятия не имею, какой выбор и между чем, а может и кем».
    Я отложила тетрадь и ручку на край стола. До рассвета осталось ещё часа три-четыре, а у меня осталась одна сигарета...