Изобретатель

               

     Казалось, этот вечер не кончится никогда. Жора, с тоской смотрел на входную дверь кафе, в котором он, вот уже почти три часа сидит, выслушивая тягучую жалобу Василия Гавриловича на несправедливость цензоров, губящих «на корню» его изобретение. Василий Гаврилович был ас! Он, в равной степени, мог работать на любом металлорежущем станке, выполняя высочайшей степени сложные операции. Он мог один изготовить любую деталь, перенося её с одного станка на другой и, при этом, ему не надо было расписывать технологию и указывать инструмент. Это был человек из числа тех русских умельцев, о которых говорят, что они могут подковать блоху.

     Закончив, ещё в годы войны, ремесленное училище при заводе, он освоил всё, что можно было освоить в станочном деле. Нельзя сказать, что его заслуги не были оценены. Когда Гаврилыч, в праздник, надевал свой парадный пиджак, со всеми орденами и медалями, его можно было принять за героя – ветерана. Однако, у корифея, кроме ремесленного училища, не было никакого иного образования, и нарисовать простейший чертёж он мог только от руки, при этом, зачем-то  обязательно слюнявя карандаш.

     Жора опять и опять возвращался к одной и той же мысли, ибо ничего иного, кроме неё и желания поскорее дотащить, крепко подвыпившего Гаврилыча, до их общего подъезда, у него не было. Мысль была банальной и, до ужаса, несправедливой – «Ни одно благое дело, не остаётся безнаказанным».

     Василий Гаврилович был «Заслуженным рационализатором» и рацпредложений этих имел уйму, а вот изобретений, до последнего времени – ни одного. В прошлом году, цеховой инженер по рационализации, восхищённый очередным приспособлением, придуманным корифеем, неосторожно высказался, что оно столь оригинально, что может претендовать на изобретение. Отсутствие изобретений и, как следствие, чувство неполноценности своих талантов, давно мучило автора, а тут можно было самоутвердиться окончательно и с помощью того же инженера, Гаврилыч направил в Москву заявку на получение «Авторского свидетельства».

     Вскоре пришёл неутешительный ответ, но автор не сдался и отправил опровержение на отказ, приведя, как ему с инженером казалось, неопровержимые доказательства, авторского приоритета и оригинальности творческих притязаний. Увы, на этот раз пришёл ещё более убедительный отказ. У инженера были уже иные задачи, да и интерес поубавился и он, как говорится, «вышел из игры» и тогда, безутешный автор, пришёл к своему соседу Жоре.

     Жора, к своим неполным тридцати годам, был уже начальником небольшого КБ, на том же заводе, а его работы пару раз отмечались медалями Выставки Достижений Народного Хозяйства. Сам, молодой начальник, получал за эти работы вожделенные, Гаврилычем, «Авторские свидетельства», приносившие неплохие премии, после внедрения. Учитывая, что получение такового свидетельства, отмечалось каждый раз в заводской многотиражке, Василий Гаврилович был осведомлен о достоинствах соседа по лестничной клетке и в минуту жизни трудную пришёл, как-то вечерком, к нему.

     Жора, разобравшись с новым творением аса металлообработки, предложил несколько изменить формулировку предмета изобретения и, о чудо, оно было зарегистрировано! Гаврилыч был на вершине блаженства и окончательно уверился в своей и, главное, Жориной гениальности. Следующее своё творение он уже принёс в КБ Георгия Андреевича и тот составил ещё одну заявку. Однако, Госкомитет, на этот раз, оказался менее уступчивым и отказал в выдаче свидетельства. Жоре уже была известна система отказов, он не раз отстаивал, и не безуспешно, права автора, но Гаврилыч, не на шутку, расстроился.

     Жора был занят новой работой, и ему было не до шедевров изобретателя, хоть он и сочувствовал Василию Гавриловичу, помочь мастеру отказался. Вечер в кафе был призван к тому, чтобы всё же уговорить своего благодетеля ещё раз ввязаться в дело и Жора проклинал себя за однажды, бескорыстно, оказанную помощь.

     Насыщенный винными парами мозг, приобретает две, взаимоисключающие, способности. С одной стороны – он тормозится, и человек перестаёт запоминать, что с ним происходит. С другой – в мозгу, неожиданно, и с необыкновенной яркостью, высвечивается что-то, из давно забытого, поэтому подвыпивший индивидуум, так часто и, казалось бы, без всякого повода, начинает вдруг улыбаться собственным мыслям, или впадает в меланхолию – это он вспомнил давно вычеркнутое из памяти.

     К Жоре пришло именно такое состояние. Он, вдруг вспомнил, как ему впервые, представился случай познакомиться с системой работы Госкомитета по изобретениям и открытиям. Он увидел себя в кабинете Председателя, вспомнил человека, с которым вошёл туда, и ему стало необыкновенно приятно от нахлынувших  воспоминаний. Что-то бубнил Гаврилыч, а он унёсся в прошлое, начисто забыв, что привело его в кафе.

     Это произошло несколько лет тому назад. КБ завершило разработку уникальной линии по изготовлению литейных форм. Георгий Андреевич, являясь автором идеи, сформулировал заявку на изобретение и определил состав авторского коллектива, состоящего из руководителей завода и конструкторов – разработчиков и отправил её в Москву. Директор завода, параллельно, дал задание изготовить действующую модель линии и договорился, что её выставят в павильоне «Машиностроение» на ВДНХ.
     Модель изготовили, из Москвы постоянно звонили, требуя её отправки на выставку, а ответа из Госкомитета всё не было. Директора теребили, он злился, изливая свой гнев, на ни в чём неповинного Жору, но дело не трогалось с места. И тогда, директор, собрав у себя авторов, поставил вопрос «ребром»: «Езжайте в столицу и без решения, не появляйтесь!».

    В те годы, авторские свидетельства выдавал Московский институт Патентоведения и изобретений, подчинявшийся Госкомитету по изобретениям и открытиям. Жоре стало, мягко выражаясь, грустно – он никогда там не был и никого не знал, но тут, со своего места, раздался характерный хрип Главного металлурга завода: «Сергей Иванович, а давай я с Георгием поеду. Я всё же с Председателем хорошо знаком». Через секунду решение было принято, и Жора близко познакомился с удивительным человеком, с которым много лет, несмотря на большую разницу в возрасте, находился в добрых отношениях и  который сыграл немалую роль в его жизни.

     Естественно, что разрабатывая оборудование для литейных цехов завода, Жора не мог не знать Главного металлурга, однако это знакомство ограничивалось сугубо служебными рамками. Как и большинство, знавших Алексея Григорьевича Вадимова, молодой начальник КБ, питал к нему огромное уважение.

     Вообще, среди руководителей промышленности середины пятидесятых годов, были уникальные люди. Начав свою трудовую деятельность ещё перед войной, эти выходцы из крестьянских и рабочих семей, выросшие и получившие образование при Советской власти, давшей им эту возможность, истово трудились на своих местах, на благо государства, взрастившего их. Таким был директор завода, большинство руководителей цехов и даже Министерств. Это они вытащили на себе весь груз военного времени. Это они организовывали работу сотен заводов, вывезенных в тыл, ставя станки, сборочные конвейера, на открытых площадках и начиная выпуск орудий и пулемётов, танков и самолётов. Это благодаря их бессонным ночам, армия получала новое вооружение и сумела победить в той, страшной войне.  Председатель Комитета тоже, когда-то работал на заводе, а во время войны, в эвакуации, был даже директором одного из заводов, а затем, заместителем Министра.

     Главный Металлург завода работал в этой должности с незапамятных времён. Он состарился на этой работе, так как был назначен на неё ещё до войны. К тому времени ему было уже 67-68 лет и все звали его Дедом. Имел он хриплый, глухой голос, по-стариковски шаркающую походку и был невысок ростом. Дело варки стали знал досконально и в 1943 г стал лауреатом «Сталинской премии» за разработку марки и способа получения литой танковой брони, что во многом определило массовое производство танков в годы войны, когда немцы захватили наши основные прокатные мощности на Украине.

     Старика любили все: за его ум, доброту, великолепное знание дела и ещё дореволюционную интеллигентность. Дед был интеллигент в третьем поколении и, несмотря на напускную грубость, был галантен, вставал, когда к нему в кабинет заходил новый человек, не говоря уже о женщинах. Мог поцеловать даме руку, что в те годы пролетарского нигилизма было необычно, если даже не сказать неприлично. В тоже время, это не мешало ему всем присваивать клички, порой весьма обидные, хотя никто и никогда на него не обижался. Из его уст они звучали даже мило.

     Он вырастил не одно поколение отличных специалистов, защищавших кандидатские диссертации на разработке новых сплавов, методов анализа, новых технологиях, а он, безвозмездно раздаривал идеи и готов был прийти на помощь любому, кто в этом нуждался. Вот и в этом случае, он вызвался помочь, хотя в его возрасте, любая поездка была уже вряд ли в радость.

     Заботу о билетах Дед тоже взял на себя, несказанно обрадовав Жору, поскольку тот уже мысленно прикидывал, сколько времени ему придётся простоять в очереди. Договорились встретиться за 15 минут до отправления «Красной стрелы», у бюста вождю мирового пролетариата. Встретившись, они медленно проследовали к вагону, где Алексей Григорьевич, со словами: «Здравствуй мамочка! Ты нам чайку дашь?», обратился к молоденькой проводнице, приведя её в необыкновенное смущение.

     Вагон оказался СВ, с двухместными купе. Жора, до сих пор, в свои, отнюдь не частые, поездки в командировки и отпуска, выше купейного вагона ещё не поднимался, так что предоставленные удобства повергли и его в некоторое смущение. Кроме потрясения от чистоты и застеленных постелей, в голове возник немой вопрос - «А кто за это заплатит?». Видимо, поняв растерянность попутчика, Дед благодушно проворчал: «Не дрейфь, я договорился с Иванычем. Командировочные тебе оплатят». Жоре даже стало неловко, будто его изобличили в чём-то неприличном, прочитав мысли.

     Итак, они отправились в Москву, выяснять из-за чего произошла задержка ответа на заявку. По дороге, за чаем, произошло их более близкое знакомство. Дед, с удовольствием, рассказывал о своей юности, некоторые истории из жизни, которая была полна необычными встречами и знакомствами.
     Он родился в Иванове и был в приятельских отношениях с братьями Бубновыми, с которыми вместе рос и через которых познакомился с Фрунзе. В музее завода хранился мандат, выданный в годы гражданской войны, «товарищу Вадимову» и подписанный М. В. Фрунзе. Бубновы, были большевиками, принимавшими участие в революции, а после неё, занимавшие посты Наркомов. Оба были расстреляны вместе со старыми партийцами в 37-38 г.г. Деда репрессии, к счастью, не коснулись, хоть он и был на виду.

     В начале 30-х годов, когда началась индустриализация, он, в числе первых, был направлен на стажировку в Германию в составе делегации металлургов. Вскоре, по возвращению, он был назначен Главным металлургом завода и проработал на этом посту более 30 лет, не будучи членом партии. Это было настолько необычно, что доходило до курьёзов. Он рассказывал, что в годы войны, в Челябинске, куда был эвакуирован вместе с заводом, присутствуя на партконференции, в качестве гостя, его выдвинули в состав парткома. У партийцев был шок, когда, поблагодарив за доверие, пришлось сообщить, что в партии он не состоит.

     Они проговорили пол-ночи и Жора не выспался, а Дед встал «как огурчик». Сказывалась практика старого преферансиста. Алексей Григорьевич обожал преферанс и, как выяснилось позднее, мог играть ночами. По приезде в столицу начались чудеса. Прямо на вокзале, Дед, куда-то позвонил. Разговор проходил примерно так: «Зямочка, здравствуй!» Из трубки донёсся радостный вопль, сменяющийся визгом, сквозь который была явственно слышна нецензурная брань. Дед отставил трубку от уха и тогда стал понятен столь странный переход от радости к ругани. «Ты, конечно, приехал! Ты не мог позвонить накануне и сказать, что Ты приезжаешь! Тебе, конечно, нужна гостиница, а то бы Ты и не подумал позвонить! Ты, старая сволочь!» и т. д. пару минут в том же духе. Когда поток иссяк, гнев сменился, без всякого видимого перехода, на милость и голос проворковал в уже прислонённую к уху трубку: «Иди в «Москву» и скажи, что Ты от меня». Дед невозмутимо проскрипел в трубку, что он не один и сразу отодвинул её от уха. Из трубки неслась непечатная тирада продолжительностью равная прежней, однако в ней слышалась новая нота: «Ты, наверное, думаешь, что вся Москва у моих ног? Ты думаешь, что я всё могу? Так-таки нет! Есть предел, нахал! Ладно, делать нечего и надо Тебя, старую сволочь, спасать. Идите, позвоню, а потом  я Тебя жду!». Надо сказать, что Дед сам, никогда не сквернословил, но легко сносил, когда это, в своём кругу, делали другие. В завершение, из трубки, с изрядной долей злорадства, послышалось: «Зато поедете на метро. Машины не будет».

     Жорино удивление, явно было написано на физиономии, и дед пояснил, что говорил он с Гаевским, решив, что этого вполне достаточно. Однако эта фамилия Жоре ничего не говорила, но в дальнейшем, опять-таки, благодаря Алексею Григорьевичу, он познакомился с ещё одним удивительным человеком, однако, это уже отдельная история.

     Переговорив по телефону, они сели в метро и приехали в гостиницу «Москва». Кто не знает – «Москва», в те годы, была самой большой и привилегированной гостиницей города. Она расположена рядом с Кремлём и в ней останавливались члены ЦК, депутаты Верховного Совета и пр. высокопоставленные лица. Это было здание, которое должно было убеждать всякого, в него входящего, в величии Советского строя. Вестибюль был огромен, как стадион, потолок терялся где-то в бесконечности, подпираемый метровыми мраморными колоннами, и оттуда, из бесконечности, свешивались хрустальные люстры, соответствующих размеров. В центре зала стояли большие, круглые, полированные столы, а вокруг них мягкие кожаные кресла. Отдельный вход с площади Революции вёл в шикарный ресторан, с такими же колоннами и люстрами. В общем – это было великолепие периода «Великой Сталинской эпохи».

     Жора, в командировках по городам и весям своей страны, сплошь, да рядом, попадал в тяжелейшие ситуации и порой вынужден был довольствоваться койками в заводских общежитиях. Открыв широко рот, в арьергарде деда, с трепетом в душе и теле, он подошёл к регистратуре в ожидании, что же будет дальше. Вадимов же, ничтоже сумняшеся, прохрипел, величественной и неприступной, как айсберг, портье: «Здравствуй, мамочка, мы от Гаевского».

     Ни слова не говоря, благородная дама, выдала, из-под стойки, два листка, для их заполнения. Заполнив листочки, по объёму равные анкете о приёме на работу, они возвратили их портье и получили ключ от шикарной комнаты, площадью не менее 36 кв. м. с ванной и прочими причиндалами. Для Деда это было делом обычным, он и не в таких апартаментах живал, а грешный Жора, был как в шоке.

      Оставив свои чемоданчики в номере, коллеги отправились в Госкомитет по изобретениям и открытиям, находившемся недалеко от гостиницы, в Ново – Черкасском переулке. Предъявив паспорта на проходной, они прошли в приёмную Председателя. Вдоль стен, на креслах и диванах разместилось с десяток посетителей, ожидавших приёма, среди которых выделялась группа военных, во главе с каким-то артиллерийским генералом. Товарищ Вадимов, явив верх галантности, проскрипел свою традиционную «мамочку», и попросил пропустить его к Председателю.

     Секретарша – «мамочка», годившаяся просителю во внучки, в полном изумлении выкатила на него свои голубые глазки и с милой улыбкой поинтересовалась, откуда они такие и когда записались на приём. Дед, гордо выпятив грудь, или то, что от неё осталось, заявил, что никакой записи ему не надо, потому что он Вадимов. В приёмной воцарилась странная тишина. Было ощутимо видно, как секретарша мучительно старается вспомнить, кто такой Вадимов и есть ли в Совете Министров, или не дай Бог в ЦК, человек с такой фамилией. Видимо, это не удалось, и Дед решил облегчить её мучения, попросив просто сказать, Юрию Евгеньевичу, что приехал Вадимов. Через мгновение из кабинета вылетел Председатель и бросился обнимать  старика, а за ним, торопливо, на ходу застёгивая портфель, вышел человек. На глазах у изумлённой публики, двое прибывших, торжественно проследовали в апартаменты Председателя, где были усажены в кресла у стола, а секретаря попросили налить им чайку, который вскоре появился.

     На Жору не обращали никакого внимания, и он, выпив чай, тихо дремал, восполняя ночной «недосып», а два старых друга, непринуждённо беседовали, вспоминая старое и обмениваясь семейными новостями. Когда старики наговорились, шеф вспомнил, что Дед приехал не зря и ему что-то явно надо. После чего вступил Жора, объяснив, в чём состоит проблема. Начальник тотчас связался с директором института и потребовал прислать к нему специалиста, у которого находится, на рассмотрении, заявка.

     Институт находился далеко от центра, на Бережковской набережной и в ожидании приезда спеца, Председатель попросил ввести его в курс дела, что и было проделано. Высокий чин пришёл в неописуемый восторг от «гениальности» изобретения и заявил, что не только будет выдано свидетельство, но его будут патентовать за границей. Никакой демонстрации на выставке не будет, так как это может нанести невосполнимый вред государству в его претензиях на мировое первенство. Короче их убедили в том, что они величайшие первооткрыватели.

     Каково же было удивление просителей, когда приехавшая из института дама, вытащила из портфеля копию, уже отправленного в адрес завода ответа с отказом в выдаче приоритета на какое-либо изобретение.

     У Председателя отказ не вызвал никаких эмоций. Он просто пояснил, что количество заявок, приходящих в институт, во много раз превышает способность аппарата их серьёзно рассмотреть, посему в 99-ти случаях из 100, они, в первый раз, дают отрицательный ответ и только при оспаривании оного, если он возникает, начинают серьёзно заниматься проблемой, сами доходя до сути его неповторимости. Исходя из обстоятельств дела, даме было поручено забрать Жору в институт, составить проект заводского ответа на отказ, а также новую формулу изобретения, на которую будет выдано авторское свидетельство. Затем последовал звонок директору ВДНХ, с отказом в демонстрации макета. Звонок поверг академика в грусть, и он попытался поспорить, но тщетно, так как Председатель, в табеле о рангах, стоял неизмеримо выше директора ВДНХ.

     Выйдя от Председателя, Жора с Дедом расстались и он поехал с дамой в институт. Просидев до конца дня, они составили ответ и новую формулу. Оба текста забрали в Ленинград, там отпечатали и за подписью директора отправили опять в Москву. Через пару недель было получено авторское свидетельство. Председатель слово сдержал и институту дали команду запатентовать изобретение. А ведь не будь Дед таким человеком, дело длилось бы неизвестно сколько, да и было ли положительно решено отнюдь тоже неизвестно.

     Потом Жора неоднократно убеждался в том, каким авторитетом, у весьма высокопоставленных людей, пользовался Алексей Григорьевич Вадимов, Как открывались двери закрытых кабинетов, защищённых неприступными секретарями и помощниками, и с каким радушием принимали хозяева этих кабинетов, невзрачного, шаркающего и хрипловатого старика. А ещё он понял, как надо бороться за свои изобретения и не смущаться отказами патентоведов, а главное, надо быть ЧЕЛОВЕКОМ!

     Вдруг он почувствовал, что кто-то тянет его за рукав, встряхнувшись, от невесть откуда нахлынувших воспоминаний, Жора, неожиданно для себя, произнёс: «Пошли домой, Гаврилыч, а завтра приходи после работы, что-нибудь придумаем».

     Гаврилыч, таки получил ещё одно свидетельство.
                2009 г.