Квашня белокачанная
Выглядывающая голова из низов скайпового пространства всё больше походила не на человеческую и даже, или нет, тем более, не на голову профессора Доуэля, она напоминала Колобка.
Да-да, того самого, круглого и румяного, что испекла бабка деду и положила на подоконник остывать, а он лежал-лежал, ему наскучило в одной позе прибывать, он возьми, да и спрыгни вниз. И покатился по взгорьям и долинам, пока не повстречал зайца, мишку, волка, а на лисе его приключения закончились, она его, в лучших традициях современных ужастиков и русских народных сказок, съела, как только тот взгромоздился ей на нос.
Разумеется, любой так поступил бы, жареный, или печёный, но вкусно пахнущий пирожок-пампушка ближе, чем в пешей доступности от вас… чтобы вы сделали? Наверное, даже ни как лиса, и не думали ни секунды, а просто проглотили в момент это кулинарное чудо, приготовленное руками сказочной бабки.
Но ещё же полагалось выслушать все песни, в исполнении Колобка, и только потоо-оом...
Короче, тот заяц, что увидел Колобка первым, и весь репертуар этой печёной пышки выслушал, и есть его не стал, потому что на начало своего намеченного пути та ещё не устала, мозги цвета белой муки, из которой её состряпали, поскребя по сусекам, не потекли, и ума хватило у неё на лицо бедному зайчику не прыгать, тем более, что предложений такого рода не поступало, у ушастого зверька со слухом, в отличие от некоторых, всё в порядке было.
Но он, всё молча и в напряжении глядя на Колобка, думая о том, что сказка сказкой, но здесь-то все живы и здоровы, и потому решил, что голова не на подоконнике, а в скайповом пространстве, всё больше напоминает ему кочан белой капусты, с огромными уже чуть подвявшими листьями, что готовы вот-вот отвалиться, ну, или как лучший исход, распасться по разные стороны от кочерыжки.
И действительно, в этот момент капуста произнесла:
— А я не знаю, где он... — имея в виду своего бывшего мужа,
— в Америке... где ему быть. — Добавила она, и громко хлюпнула листьями, разведя белые ладошки в стороны.
— Америка то, это же не один огромный материк и всё, она делится на штаты... Так, в каком штате твой супруг проживает?
Капуста, опять помахав листьями на той стороне, следом робко, но уверенно пожав плечами, равнодушно добавила:
— Так я его никогда не спрашивала об этом. В Америке, и в Америке.
Что прозвучало, как в анекдоте про нежеланную родившуюся тройню « умерла, так умерла.»
Намёк на то, что место нахождения человека может быть написано в том скайпе у неё, прозвучал более, чем нелепо, потому что в ответ пронеслось:
— А его нет у меня в списке контактов... Он мне всегда звонит... Я ему — нет.
Тема сразу была закрыта. Говорить о технических возможностях и невозможности связаться, ежели ты не принял кого-то к себе, говорить было бесполезно. Достаточно было вспомнить, что капуста, как и некоторые, так называемые, пользователи ПК, сумели только научиться, словно обезьянка в цирке, выполнять один и тот же номер, нажимая на одну и ту же, указанную дрессировщиком кнопку, ну, ещё при этом гундя себе под нос: «enter», « теперь, два раза enter», и дальше опять можно было закрывать эту тему, хорошо бы, этот регистратор, если это был он, сумел записать тебя, куда надо, отдав три раза себе одну и ту же команду: « еnter»
И по той же причине уже на вопрос от капусты, почему она не видит собеседника, спокойно можно было сказать:
— А тебя нет у меня в контактах.
И это прокатило бы, и определённо, как причина нежелания показывать свою скептическую мину, уже достаточно было ехидных вопросов с подковырками, несущихся туда, к тому подоконнику, на котором, как подумал сначала зайчик, расположился румяный зажаристый Колобок, а на поверку оказалась бездушная капуста, почти квашня, которая выглядела совсем пустой, без той даже кочерыжки, ибо всё говорила о своём бывшем муже, как о лучшем, что могло быть в её жизни – о его любви к ней, о его заботе, даже тогда, когда она, эта белокочанная квашня покинула его, довольно скоро, ввиду того, что он не имел возможности обеспечить её потомством. Но, вроде, воссоединялись они по любви, а не по договорённости о рождении детей ?
Ну, да, ладно, ушла, так ушла... кинула, так кинула... умерла, так умерла... Но ты же, по твоим же словам, оказалась для него той несравненной и такой единственно-потрясной, которую он не смог забыть и даже не изменил тебе уже в той Америке, правда, не понятно в каком штате всё же проживая, вот уже долгие 16 лет, и всё звоня тебе, сначала на телефон, тебе было дорого, потом на скайп, хоть его так и не было у тебя в контактах, но он умудрился пробиться сквозь пелену твоего бездушия, видно, очень хотел, не сумев забыть.
А тем временем капуста, подсобрав развалившиеся белые вялые листья, и закутавшись в них, словно в кокон, в котором давно была одна одинёшенька, продолжала вещать утробным голосом:
— Да, это он всё ко мне, я ему и не звоню, — опять повторила, какой раз она. — Он мне, как брат.
Ну, пусть и как брат, но близких людей любят, хоть и сестринской любовью, а этот, даже, кажется, твоих всё же родившихся, но не от него, детей хотел усыновить, когда тот, что помог тебе их родить, бил тебя и сомневался в их истинном ему родстве.
Но ты всё равно: «А мне всё равно, а нам всё равно... » Но то про зайцев, а это про людей и близких, пусть и когда-то.
Хотя, впрочем, действительно всё, всё равно, когда один из сыновей с автоматом в руках лежал на крыше дома и там же и встретил свою смерть, в неполные тридцать в состоявшиеся полные девяностые, капуста, всё так же сидя на грядке, думала, что это кино – идущие танки, и люди, гибнущие у них под колёсами... тебя это миновало, но по твоим же словам.
— А я в очередях не стояла... У меня два холодильника ломилось от еды... Да? Неужели? — Всё так же ещё упругими тогда листьями, объявшими кочерыжку, хлопала капуста, в недоумении закатывая глаза, и снова и снова, всё повторяла про какое-то страшное кино, в котором, между тем, погиб и её старший сын, и это не было каким-то потусторонним сюжетом, это была случившаяся ужасающаяся реальность в жизни многих людей, сограждан капусты.
Но теперь, когда обернуться не получалось, закутаться в рыхлые мятые листья, она продолжала про свой сахарный диабет, которого нет, про питание по четыре раза в день, про непонимание её младшего сына и его жены:
— Нет, но всё же хотелось бы, чтобы хоть чуть-чуть прониклись, у её бабки тоже такое же... Мне кушать надо по часам, я не могу потому собраться и тут же приехать к ним. И руки помыть негде, вот незадача. А он мне, представляешь, Зайчик, мама, ну, вечно у тебя какие-то проблемы.
А Заяц хоть и не собирался есть Колобка, да и уже давно решил, что это квашня белокочанная, всё равнодушно взирающая на окружающих, кроме самой себя, только и смог на такое сказать, что счастливые часов-то не наблюдают, а у тебя, кажись, будильник в голове тикает.
Уже то, что он может натикать, говорить не стал, потому что всё равно и его нет в контактах у этой капусты, как и всех остальных, до кого ей нет дела, это они всё ей бесконечно звонят и звонят.
Но зачем Заяц набрал вчера номер на телефоне, он так и не понял, чтобы опять узнать про кино, про продукты и про часы, про то, что сахарный диабет, чтобы потом не включать экран и наслаждаться привычным видом белокочанной квашни, всё размахивающей остатками листьев и говорящей по какому разу:
— В Америке и в Америке, мне не интересно, где. Это он ко мне…
***
Всё же, лучше бы это был Колобок, хотя бы, кто-то удовольствие получил, скушав его в конце, потому что тут ждало только равнодушно тикающие минуты, которые однажды взорвутся финальным звонком.
***
Но никто не узнает о том, что уже наступило «всё», и капусту постигла всё- таки участь того пирожка, ведь нет у неё в контактах ни того, кого, вроде любила, но не получив, что хотела, оставила, ни всех остальных, что увидели в человеческой голове лишь капусты вилок, совершенно пустой изнутри, промахавший всю жизнь равнодушно листами, но сумев под конец, словно в коконе, остаться совсем в одиночестве...
Свидетельство о публикации №217090101780